Кукла с коляской. часть 4

========== 7 ==========

В тот вечер я сказала «спокойной ночи» всем детям, кроме Али. Я не знала, как сломить её упрямство, и попробовала бойкот. А что? Моя мама так частенько делала, когда я не хотела есть манную кашу. По три дня со мной не разговаривала, бывало, и ведь помогало же! На третий день я готова была съесть лягушку, не то что кашу, лишь бы мама меня снова любила.

Утром, в субботу, я проводила старших в школу и отправилась с четырьмя авоськами в магазин. Ходили слухи, что для школьников скоро сделают два выходных в неделю, как для всех людей, но мне не верилось — учебная программа только усложняется, когда же они успеют всё изучить?

— Тань, привет, мне как обычно. Хлеб, сыр, масло, маргарин, колбасу…

— Чего ты сегодня такая хмурая?

— Проблемы воспитания, — вымученно улыбнулась я. — Моя Алька характер показывает. Прикинь, совсем отказывается пить. Шантажирует меня, значит.

— А, забей. Моя тоже не пьёт. Зато по выходным отпивается, как не в себя.

Что-то у меня в голове щёлкнуло, но только я не поняла, что.

— И что же она у тебя выбивает? Новое платье? — спросила я.

— Да ничего не выбивает. Просто их старшие девчонки в туалет не пускают, вот они и не пьют с вечера.

— Но почему не пускают? — изумлённо спросила я. Перед моим внутренним взором медленно разворачивалась истина. — И что, все маленькие не пьют?

— Да все, наверно. Ничего, скоро подрастут, сами будут не пускать. Тебе курицу охлаждённую или замороженную?

— Да ну тебя с твоей курицей! Ты когда это узнала?

— Что узнала? — не поняла Танька.

— Что девчонки отказываются от воды!

— Да сразу, как моя в школу пошла. Сначала ругала, потом рукой махнула. Что им делать-то прикажешь, если такая беда?

— То есть, год назад?

— Слушай, мать, ты расплатиться не забудь.

Я, конечно, расплатилась. А пока несла домой двадцать килограмм жратвы, уложила в своей голове все кубики в мозаику, и пришла к выводу, что Алю надо не просто забирать из продлёнки, а переводить на домашнее обучение. И не когда-нибудь, а сегодня же. Желательно до того, как я начну готовить обед.

Шла, пыхтела и ругалась шёпотом. Это что же это получается, а? Пока я мнила себя хорошей матерью, моя Аля почти полтора года жила в аду. То, что я считала формой протеста, было всего лишь попыткой приспособиться к школе. К учёбе. А чему её научили-то? Дали хоть что-нибудь новое? Да ничего. Первые три года школьной программы она знала уже в шесть лет, как и Ваня — просто у меня не хватало духу признаться, что моих (да и очень многих других) детей надо сажать сразу в четвёртый класс.

Я вспомнила, каково приходилось мне самой в начальной школе, когда не с кем даже книгу обсудить. Было до ужаса стыдно, когда я принесла на урок внеклассного чтения «Смока Беллью» — на меня смотрели, как на марсианку. И липкий, суеверный ужас охватывал меня на уроках, когда с виду нормальные дети моего возраста по слогам, заунывно читали «мама мыла раму». Мне казалось, что я попала в интернат для слабоумных или, того хуже, в обезьяний вольер. Почему же я так легко всё забыла, став взрослой?

Теперь через то же самое проходили мои дети, но с поправкой на время. Озверели детишечки. Чтобы в наши годы старшие дежурили возле туалета и не пускали младших? Значит, выстраивается такая картина. Аля приходит домой в два и пьёт чашку воды. У неё есть три-четыре часа, когда можно просто жить, как все люди. Ближе к вечеру она начинает сознательно обезвоживать свой организм, и делает так ежедневно в течение всего учебного года.

Далее, её записывают в продлёнку, Аля приходит домой в седьмом часу и пить перестаёт вообще, потому что этих нескольких часов у неё теперь нет, спасибо Мариванне. Одного этого хватило бы, чтобы сойти с ума, но школа богата и на другие выдумки. Чтобы одноклассники окружали девочку на перемене и колотили? Не было раньше такого.

Ваня что-то говорил насчёт карманных денег, будто бы их у него отбирают, и я гневно велела ему замолчать, а зря. Получается, мой сын третий год остаётся в школе без обеда? Боже, у него же диабет, ему скоро на инсулин переходить, а тут такое! Всё это с трудом укладывалось в голове, но я вынуждена была признать, что в школе царят тюремные порядки, а всем учительницам на это фиолетово. «Они за ней стайкой ходят…» Как же, стайкой. На тебя бы такую стайку напустить. Потом ещё эта стрижка дурацкая — мало было у Альки проблем, бабки добавили.

И чем, спрашивается, я лучше? Алька била во все колокола, прося о помощи, а я знай ворчала: не ври, не выдумывай. Почему-то у всех у нас в башке прочно лежит устоявшееся представление о школе, как о доме знаний, и, загоняя туда детей, мы умиляемся, какие на них бантики. Если в школе начинает твориться жуткое и невообразимое, мы просто отказываемся это видеть.

Мы вообще отказываемся видеть и слышать всё, что не соответствует нашим представлениям. Сказано, что школа — это хорошо, значит, хорошо, и пусть все дети хоть свихнутся. Я не забыла малыша Гошу, умирающего на бетонном полу, но до сих пор никому не смогла рассказать о том кошмаре — мне просто не верили. «Не ври, не выдумывай…» Считали, что я фантазирую, фантазия у меня такая креативная. Вот и я Але не верила. Сегодня же заберу Алю из школы. Может быть, и Ваню тоже. Вопрос только в том, куда сначала позвонить: Мариванне или Коле, чтобы приехал.

Но, как водится, чем ближе я подходила к дому, тем меньше энтузиазма у меня оставалось. Появились мыслишки типа «образуется», и я упустила драгоценное время. Дома ко мне подскочили Сеня, Тиша и Эля, любопытствуя, не купила ли я конфет. Я рассовала продукты по холодильникам и шкафам и закрутилась: то одно, то другое, то десятое, и позвонить в школу не успела. Из школы позвонили мне.

Непривычно робкий голос Мариванны заставил меня ухватиться за стену. Она только поздоровалась, а я уже знала, что случилась какая-нибудь гадость.

— Вы только не волнуйтесь, — щебетала учительница. — Вашу Алиночку увезли на скорой.

— У меня две Алиночки, — ледяным голосом сказала я. — И обе учатся в вашей школе. Что произошло и какую из девочек увезли?

— Младшенькую, из моего класса. Она в подвал бросилась.

— В какой подвал?!!

Не буду передавать весь наш разговор. При слове «подвал» каждый человек представляет себе некое помещение внутри дома для хранения чего-либо. Чёрта с два. В этой школе подвал располагался рядом со зданием на искусственной насыпи, не использовался ни для чего и лазили в него по железной лестнице через люк, который никогда не был закрыт.

Вообразите здоровенный холм с бетонным кольцом на макушке. Вечером мы с Колей съездили туда и полюбовались на это чудо архитектуры, и меня до сих пор пробирает дрожь при воспоминании о школьном подвале. Он был, во-первых, глубокий, метров десять в высоту (ну или шесть), а во-вторых, тёмный и грязный. Дерьмо там, по крайней мере, точно было. Многочисленные поколения школьников бросали туда мусор, а особо отважные лазили вниз, чтобы отличиться. Упасть туда и сломать шею было легче лёгкого, и я ума не приложу, почему эту мерзость за столько лет не закрыли крышкой.

Как я выяснила позже, бетонное кольцо подвала было у детей основным местом для посиделок в хорошую погоду. Что и говорить, уютное местечко с хорошим фэн-шуем. Головы бы поотрывать проектировщикам. Пока мы с Колей мотались то в больницу, то в школу, то в аптеку, с детьми сидела Арминэ — я отозвала её с уроков, очень уж не хотелось обращаться к бабушкам. Жизнь научила меня, что больше всего бедокурят не малые, а старые.

Когда мы подъехали, то нашли Альку в коридоре на лавочке, поцарапанную и зарёванную, но уже чистенькую и с новеньким гипсом на руке. Эскулапы разошлись во мнениях, как нужно лечить переломы. Врач орал в кабинете на медсестру за излишнюю инициативу: увидев покалеченного ребёнка, бедняжка сделала рентген и по-старинке наложила гипс, а надо было дождаться его, врача, и записать дитя на операцию по вставлению штифта. «Но ведь ручка и так срастётся», — вяло возражала медсестра. «Я вас уволю!»

Пока врач грохотал, Коля взял ребёнка в охапку и отнёс в машину. Я осталась для оформления документов. Врач настаивал на необходимости операции, и я обещала, что в ближайшие дни привезу Алю. И, поскольку девочка пыталась покончить с собой, меня убедили показать её психологу.

Кроме царапин и перелома предплечья у Али повреждений не было. Поскольку благоразумная бабушка Галя застраховала троих Колиных детей, я получила по страховке относительно круглую сумму и твёрдо решила потратить всё до копейки на подарки Але.

— Аленька, чего ты хочешь? — спросила я.

— Чтобы мальчишки сдохли, — сказала она и отвернулась.

Шутка ли, восьмилетняя крошка пыталась убить себя! Я действительно поверила в это враньё, чувствовала себя виноватой и не приставала к дочке с расспросами. И опять зря, надо было с ней поговорить, тогда учителя и врачи заткнулись бы со своей чушью о самоубийстве, и соседи о нас не судачили бы.

Загипсована была левая рука, и теперь Аля целыми днями рисовала. Чёрт её дёрнул нарисовать собачонку как раз в тот момент, когда пришёл психолог. Пришла. Я глянула через Алино плечо на рисунок, и у меня отлегло от сердца: хвоста не было. Не напрасно я часами рассказывала ей про мопсов, той-терьеров и других собачек с купированными хвостами. У собачки было всё, кроме хвоста, и определённо это был кобелёк. Психологиня высыпала на стол перед Алей горсть мелких кукол и попыталась увлечь ребёнка ролевой игрой, но тут взгляд её пал на рисунок, и она оторопела. Я вышла из комнаты.

После ухода психологини я поинтересовалась, где рисунок.

— Чапа? Я ей его подарила. Она любит собачек, — простодушно ответила Аля.

Каждый день мне звонили. Из больницы — спрашивали, когда я привезу Алю вставлять штифт, из школы — спрашивали, как там Аля, из психиатрии — намекали, что ребёнка хорошо бы поставить на учёт. Учительницу я вежливо посылала, штифтам говорила, что завтра, а с психиатрами было сложнее. Какие-то они въедливые стали последнее время, во всё суют носы. Две недели нас мурыжила психологиня, приставая к Але с вопросом: «Деточка, что тебя заставило это сделать?» — пока Алина старшая и Арминэ не приволокли на аркане девчонку из Алиного класса. Я как раз пекла блины.

— К нам гости? — спросила я на пороге кухни.

— Вот пусть она всё расскажет! — рассерженно сказала Алина. У неё было обострённое чувство справедливости.

— А чего я, — буркнула девчонка и подтёрла пальцем сопли. — Это Гунявин с Пыжовым пусть рассказывают.

— Для начала ты расскажи, — медовым голосом попросила Арминэ. — Ты же рядом стояла. Тебе было хорошо видно.

Мне стало любопытно, и я погасила газ.

— О чём ты хочешь рассказать, Машенька? — спросила я. Эту девчонку я знала — забияка она была и двоечница.

— Как Алю в подвал столкнули, — пробубнила Машенька, возя ногой по полу.

— И кто же её столкнул? — дрогнувшим голосом продолжала я допрос.

— Гунявин Прошка.

— Просто так взял и столкнул?

— Ну, мы играли в фантики, она проиграла, а в подвал лезть не захотела. Ну, мы её и стали загонять…

Я вспомнила подвал, и мне чуть дурно не стало.

— Мы? Ты тоже загоняла?

— Не, я рядом стояла. Пыжов и Гунявин её в кольцо загнали, а она за лестницу держится и не лезет дальше. Мы её тогда по голове бить стали, а она кричит и всё равно не лезет. Ну, Гунявин тогда тоже в кольцо залез и ногой ей на руки наступил, она и упала.

— Тебя надо туда столкнуть! — крикнула Алина. — И Гунявова этого.

— Не кричи, Алиночка. А кроме тебя, Маша, рядом кто ещё был?

— Ну, мы все были. Второй а.

— То есть, весь класс видел, что Алю столкнули насильно, и все промолчали?

— Марь Иванна сказала, что она сама прыгнула.

— Но вы же видели. И ни один не сказал. А Алю обвиняют бог знает в чём.

— Марь Иванна сказала, что она сама.

— Значит, так, Маша. Сейчас мы все идём в школу, и ты слово в слово всё повторишь Марье Ивановне. А потом вернёмся и будем вместе есть блины.

Я думала, Марья Ивановна все замнёт, но нет. Ни одна учительница не откажется от возможности кого-то отругать, тем более если есть за что. Позже мне пришлось присутствовать на экстренном родительском собрании, куда были приглашены почётные гости Гунявин и Пыжов. Запомнила возмущённую реплику Пыжова: «А чё она отказалась лезть? Так нечестно!» Другана своего защищал, Прошку Гунявина. В его характеристике так и напишут: «Ценит честность, защищает дружбу». У нас всё так делается.

С Алей я тоже поговорила. Спросила: «Почему ты не сказала, что тебя столкнули?» — на что Аля ничтоже сумняшеся ответила: «Мам, ты что, ябедой меня считаешь? Сама же говорила: нельзя одноклассников предавать». Да, довоспитывалась я. Надо нравственную прозу выбросить в ведро.

Блинами я тогда Машку все-таки накормила, но дружбы у неё с моими не получилось. Психологи отцепились. Вроде бы всё устаканилось, но, просыпаясь по утрам, я думала, какие ещё гадости приготовила для меня жизнь, и ждала от каждого нового дня только плохого.

Я презирала газеты за их лицемерие и лживость, но по инерции просматривала всю местную прессу в поисках статейки под названием «Мать довела восьмилетнюю дочь до самоубийства» с указанием наших имён и фамилии. Мне так и чудились очередные перлы выпускников журфака: «Слава богу, отчаявшуюся девочку смогли спасти. С ней работают психологи».

С лёгкой руки Марьи Ивановны моему дому уже создали дурную славу. Со мной здоровались сквозь зубы, а за спиной шушукались: это та, у которой дочка пыталась покончить с собой. Тридцать восьмилетних балбесов, загонявших мою дочь в подвал, знали правду, и их родители знали, но никто ни слова не сказал. Прошкина мамаша так трогательно просила меня не подавать в суд, что её приняли бы в театральный без экзаменов. Да, судами я уже сыта по горло...

Приближался Новый год, нужно было шить платья девочкам и думать о подарках, а я глотала таблетки от давления. Муж у меня держался на честном слове и в любой момент готов был сорваться и улететь. Да ещё и травма у ребёнка.

Однажды из больницы позвонила медсестра и гневно меня отчитала: «Вы что время тянете? Хотите, чтобы кость срослась и пришлось её снова ломать под общим наркозом? Когда вы приведёте девочку на операцию?» — «Завтра», — ответила я и положила трубку. У меня было своё мнение об остеосинтезе при подобных переломах — срастётся безо всякого штифта ничуть не хуже.

И ещё одно событие произошло перед Новым годом, о котором необходимо упомянуть. Я уже привыкла вздрагивать при звуке телефонного звонка и была удивлена, услышав знакомый голос из детдома. Мне казалось, что эта тема закрыта навсегда.

— Я больше не могу брать детей!

— Но он так просится к вам.

— Вы шутите? Двенадцать лет — это много, через два года взрослым парнем станет, начнёт ходить на танцы и всё такое. Тем более у него такая репутация…

— Вы не могла бы просто поговорить с ним? Может, вы изменила бы своё мнение. К тому же двенадцать только завтра исполняется, вот как  бы подарок ему будет, — рассмеялась директриса. Всё-таки было в ней что-то человеческое.

И она меня уломала, я таки поехала на эту встречу, хотя не собиралась брать новых детей. За последний год я пришла к выводу, что не всё в моих силах, и боялась не справиться. В глубине души я признавала, что мама права и я взвалила на себя слишком много, но я уже привыкла ко всем приёмным детям и любила их, как родных.

Я не отдыхала ни одного дня в году, ни одного часа в день, я забыла, каково это — читать книги или смотреть телевизор, и всё чаще замечала утром за завтраком, что пью пустой кипяток, так как забыла бросить в чашку заварку. Арминэ, моя помощница, взяла на себя ежедневное купание малышей и кормление кошек, и мне было совестно. «Отдохни, Арминэ, я сама справлюсь», — говорила я, на что двенадцатилетняя девочка неизменно отвечала: «Мама, это вам нужно отдохнуть. Я же всё понимаю». Так они с Алиной меня и звали — мама, но на «вы». Не знаю, что бы я делала без Арминэ.

— Я не буду хулиганить. Я буду ваших детишек защищать. Я сильный. Я помогать буду. Пожалуйста, я очень к вам хочу.

Его робкий голос не вязался с внешностью — передо мной в фойе детдома сидел толстый, криво обстриженный пацан совершенно бандитской наружности. У него были синяки на лице, и от него пахло дешёвым табаком. Его большие, грязные руки были покрыты наколками. Костяшки содраны в кровь. Интересно, об чью физиономию?

— Вася, ты уже почти взрослый. Понимаешь, что я с тобой не справлюсь?

— А со мной не надо справляться, я буду слушаться. Я курить брошу, ей-богу.

— Почему ты ко мне попросился? Почему не в другое место?

— Потому что вы меня возьмёте. А другие — нет.

— Ты знаешь, как мне некогда?

— Ещё бы. Я с девчонками созванивался.

(Ага.)

— Как у тебя насчёт воровства? Мне для детей ничего не жалко, просто не хотелось бы растить воришку.

— Ни копейки не украду, кто у своих крадёт, тот крыса.

— Не только у своих, а вообще ни у кого! Ни копейки, ни конфетки! Понял? Чтобы мне за тебя не краснеть!

— Понял.

— И ещё одно. У нас кошки. Если я увижу, что ты отрезаешь им головы…

Он даже вскочил.

— Да вы за кого меня держите? За урода? Я за кошку сам кому угодно голову отверну!

— Хорошо, успокойся, я верю.

Он опять сел.

— Как я могу кота обидеть, я ведь и сам Васька, — усмехнулся он.

— И последнее. Вась, не обижайся, но при первой же уголовной выходке ты поедешь обратно. Я иду тебе навстречу, но мои силы не безграничны.

Он засопел и уставился в пол.

— Что скажешь? Поедешь на таких условиях? Я не шучу.

— Поеду, — сказал он. — Я не буду устраивать.

По дороге Вася упросил меня выйти у магазина, чтобы купить гостинцы.

— И откуда же у нас деньги? — поинтересовалась я.

— Выиграл в буру, — гордо ответил пацан. — Я во как играть могу!

— Знаешь что, Вась? Это не прокатит. Привыкай к новой жизни. Карманные деньги буду выдавать тебе я, а летом найдёшь подработку.

— Долгонько ждать лета, — пробурчал он, но свои кровные спрятал в карман.

— Машины мыть можешь и сейчас устроиться, многие мальчишки так делают. Вот хороший магазин, что ты хотел купить?

— Конфеты, и всем по игрушке, и серьги девочкам.

Я удивилась, но не возражала.

— Сегодня вроде ты именинник. Тебе нужно принимать подарки, а не раздавать.

— Всё равно, пусть.

Не такие уж большие запросы. Выбрали всё самое копеечное, и Васька заметно повеселел. Я и ему купила, что он захотел — серый дорожный рюкзачок, не школьный, а для лесных прогулок. На именинный торт денег не хватило, но дома нас ждали домашние пироги, которые я заблаговременно напекла.

========== 8 ==========

Я не ожидала, что будет столько визгу. Старшие девчонки, Алина и Арминэ, кинулись с Васькой обниматься, все мелкие тоже его облепили до кучи, и только Аля и Ваня стояли в стороне. Когда Василий раздал подарки, Аля оттаяла — ей достался малюсенький самолётик на нитке, зелёный с красным. Вася собирался подарить ей тоже серьги, но я сказала, что у неё уши не проколоты, и он выбрал самолётик. Ваня держал свой подарок в руках и не спешил распаковывать.

— Мам, а где этот Винни-Пух спать будет? — мрачно спросил он под общий радостный шум. — Уж не в моей ли комнате?
— Прекрати обзываться! — зашипела я. — У мальчика есть имя. И спать он будет действительно в твоей комнате, которая с этой минуты не твоя, а ваша.

Как-то я упустила из виду, что Ваня всегда жил один и считает комнату своей территорией. Я всегда руководствовалась здравым смыслом и не учла инстинкты, одним из которых является мужской шовинизм.

— Я не пущу к себе в комнату этого Винни-Пуха, — набычился Ваня.

Вот еще проблемка! Ну разумеется, он привык быть старшим и главным. Можно было попытаться подавить этот бунт силой, но сил у меня уже не было. Я поманила Ваню пальцем и на кухне объяснила ему ситуацию.

— Вань, это ненадолго. Весной мы сделаем пристройку, и у тебя снова будет отдельная комната. А пока ему некуда деваться. У этого мальчика очень трудная жизнь, он сам попросился в нашу семью. Давай вместе ему поможем. К тому же сегодня у него день рождения.

Мой сын вздохнул.

— И не обзывай его, пожалуйста, Винни-Пухом. Ему и так тяжело.

— И мне тоже тяжело.

— Тебе-то чего не хватает? Ты одет, обут, накормлен. У тебя есть семья.

— Мам, у меня в классе полно уродов, которые мне жить не дают. А ещё мне ничего вкусного нельзя. Вы на Новый год торт будете, а мне нельзя. И ещё...

— Хватит жаловаться! — оборвала я.

— Я не жалуюсь, я отвечаю, чего мне не хватает. Ты же спросила. Мне тебя с папой не хватает, вы вечно заняты. И ещё...

— Ну, чего же ещё? — смягчилась я.

— Я хочу спортом заниматься, а в этой дыре спортклуба для детей нет.

— Занимайся бегом. Лыжами. Для этого клуб не нужен. Да и не возьмут тебя в большой спорт с диабетом.

— Я не хочу в большой, и лыжами не хочу. Я хочу... драться.

— Что за глупости! — возмутилась я. — Забудь об этом. Всё, хватит сопли распускать, идём к ребятам.

Дети сидели кружком на ковре и болтали, я пекла рулет за рулетом, и даже гордый Ваня соизволил развернуть свой подарок — пластмассовый бандитский ножик с темляком. Васька рассказывал, как там ребята... Ребята, которых я не смогу взять к себе. Которые ни за что ни про что сидят в тюрьме для детей, и я не смогу им ничем помочь, даже если расшибусь в лепёшку. Алина и Арминэ слушали раскрыв рты и иногда перебивали: «А как Оля? А как Степка?» — и у меня сжималось сердце. Вася — мой последний приёмный ребёнок, других уже не будет.

Внезапно воцарилась тишина, и я из кухни услышала, как хлопает входная дверь. Оставив тесто, я вышла и нос к носу столкнулась со свекровью. Её глаза пылали гневом, по лицу шли красные пятна, и она силилась что-то сказать.

— Ты. Ты. Ты ш-што, совсем ума решилась? — наконец прошипела она страшным шёпотом, и Тиша с Элей полезли под стол.

— Не при детях, пожалуйста, — попросила я и пригласила её в кухню, но свекрови было плевать на детей. Её прорвало, как канализацию.

— Ты что творишь, проклятая? Ты ещё одного притащила? У тебя двое детей с диабетом, а ты чужих в дом тащишь? Всю заразу собрала! — ГГ уже не шипела, а гремела на весь дом. — Ты кого в нашем доме собираешь? То черноглазую, то вшивых, теперь бандита какого-то притащила!

У Арминэ блеснули слёзы. Вася смотрел безучастно, он давно привык к ругани ни за что. Свекровь орала, не набирая воздуха, и я со своим медленным темпераментом не могла вставить и словечка.

— И ты хочешь, чтобы мои внуки жили под одной крышей с этим бандитом? Да он сегодня же ночью всех вас прирежет кухонным ножом! Сенечка, собирайся! Алина, собирайся! Ваня, собирайся! Пусть она тут одна со своими выкормышами ночует! А мои внуки будут ночевать у меня!

Через пять минут до слёз были доведены все (кроме меня, у меня последние слёзы пять лет назад кончились в подвале больницы). Ваня и впрямь собрался к бабушке, с сожалением оставил нож в коробке с игрушками и взял школьный рюкзак. Я молила бога, чтобы они ушли до того, как вернётся Коля, иначе свекровь повторит всё по новой для него, но Коля в тот вечер не вернулся. Вероятно, ГГ успела позвонить ему и известила, что теперь у нас в доме живёт гопник.

Вася ночевал в Ваниной комнате на первом этаже кровати — верхний этаж принадлежал Ване. Вёл он себя очень тихо и совсем не был похож на бандита. Следующий день был выходным, и я опять пекла пироги. Ни свекровь, ни Ваня не объявились. Дети не ссорились, но и не галдели, как обычно, и меня это насторожило. Засунув в духовку последнюю партию выпечки и отодрав от посуды присохшее тесто, я вышла в зал.

Все дети играли в буру. Не знаю, откуда в нашем доме взялось четыре колоды карт, но в буру играли все до единого, даже Тиша с Элей. Свободная колода лежала на полу и дожидалась возвращения Вани. Детишки спокойно сидели на ковре, на пуфиках, на диване и сосредоточенно резались в буру. Играли на всё: на конфеты, на монеты, на семечки и на мелкие игрушки.

Между детьми сидели кошки и наблюдали за процессом. Я уже смирилась с тем, что половина всей колбасы за завтраком попадает в кошачьи рты, и не выгоняла животных, но приучить детей мыть руки после каждых котообнимашек оказалось трудной задачей. Дети бросали карты, гладили кошек, потом этими же руками пихали в рот выигранные леденцы... Идиллия.

Выйдя из ступора, я запретила играть на игрушки и деньги. Объявлять буру вне закона не имело смысла — всё равно будут играть, но через неделю им так и так надоест, а пока пусть играют на съедобные вещи. Я многозначительно посмотрела на Васю, и он отвёл глаза. Потом было мытьё рук, пироги и опять бура. Я еле выгнала их на прогулку. День прошёл на редкость тихо и мирно. Я подровняла Ваське стрижку. А вечером, при просмотре мультфильмов, Вася и Арминэ сидели рядом и о чем-то шушукались. Ага.

В понедельник Вася впервые пошёл в местную школу. Шли втроем: он, Алина и Арминэ. Мне понадобилось в аптеку, и я шла следом, глядя на них и радуясь, какие они симпатичные и дружные. Хоть кого-то я вырвала из лап судьбы!

— Гля, детдомовские идут, — раздался шепелявый голосок существа лет восьми. Кажется, Машенькин.

Я замедлила шаг. Из переулка вышла группа школьников и пристроилась за моими.

— А почему Желтозубая в школу не ходит, а, детдомовские?

Алина, чуть обернувшись, ответила несложной фразой, от которой меня бросило в холод. Дома я от неё такого не слышала. Неужели девочка может знать такие слова? И кого это они дразнят Желтозубой, уж не мою ли Алю? Помнится, при каждой простуде я давала ей тетрациклин, пока врач не посоветовал другие таблетки, и зубы остались жёлтыми на всю жизнь. Но это же не повод дразнить ребёнка! Я слушала дальше.

— Передайте Желтухе, что мы ей и вторую руку сломаем, когда в школу припрётся! — это уже картавый голос, мальчишеский.

— Сначала мы вам шею сломаем, — вежливо откликнулась Арминэ. Васька молчал.

— Ой, как страшно! — запели детки, и чей-то пронзительный голосок выдал тираду: — Ваша мамка долбанутая вас не любит, она вас из-за денег взяла! Она так и сказала: мне лень работать, я лучше детдомовских детей наберу. Моя мама сама слышала...

Мои остановились, и я поняла, что пора вмешаться, но Василий меня опередил. Он ринулся в толпу малолеток и успел отвесить пару тумаков, прежде чем те с визгом разбежались. «Она за ними идёт, дураки!» — услышала я. Нападавших как ветром сдуло, а жаль. Поговорила бы я с ними. По улице шли прохожие, занятые своими мыслями, и всем было наплевать на детские разборки. «Они просто играют»...

— Вася, зачем сразу кулаками махать? — спросила я, приблизившись.

— Так не ножом же, — угрюмо ответил он.

— Мама, не переживайте, — сказала Арминэ. — Это каждый день.

— Но почему они цепляются именно к вам?

— Не только к нам! — сказала Алина. — Ко всем. Это же школа. Тут все вопросы кулаками решаются, неважно, мальчик ты или девочка.

— Нельзя же сразу драться! Нужно было с ними поговорить, попросить их не дразниться.

— Хорошо, мама, — кивнула Алина. — В следующий раз так и сделаем.

— Вот и молодцы, — успокоилась я. Мы поравнялись с аптекой. — Ну, пока! Хороших оценок!

Я купила зелёнку, мазь от ушибов, упаковку пластыря, четырнадцать бинтов, десять пузырьков перекиси и один корвалол. За каким лекарством пришла, забыла напрочь.

Аля и младшие уже не играли в отель для кошек, а работали в нём серьезно. Половина прихожей на первом этаже была потеряна для меня навсегда. В отеле было два трехэтажных корпуса, чтобы хватало места Мурзику и Мальвине, которых периодически привозили обратно.

Между корпусами стоял двухметровый игровой комплекс, за который я выложила баснословную сумму, а справа перед входом в отель стоял шкафчик с котомисками и котоподстилками. Арминэ сшила разноцветные подушечки-думочки и одеяльца для кошек, на стенках снаружи красовались кошачьи фотографии, а на крючочке слева у входа висел розовый Арусин кафтанчик, который связала я. Ветеринар велел держать Арусю в тепле, и в холодные дни мы надевали на неё кафтанчик. Кино, короче.

Я сгрузила аптечные покупки на тумбочку трюмо, и ко мне кинулись сотрудники отеля:

— Мам, чё купила?

— Лекарства. Буду вас зеленкой мазать.

— А конфеты где?

— Детям конфеты вредно.

— У-у-у...

— Держите курагу. Помойте как следует!

С недавних пор я начала покупать вместо конфет сладкие сухофрукты, и это прокатывало. Но съедались они ещё быстрее.

— Когда я вырасту, у меня будет настоящий отель, — мечтательно произнесла Аля, грызя курагу.

— Ты же вроде как художница, — напомнила я.

— Нет. Я буду хозяйкой отеля. А картины в него сама буду рисовать.

Ну и ну. В наши годы все дети хотели стать врачами. Экое деловое поколение выросло! Пора купить Але мольберт и масляные краски, чтобы перебить эту мечту об отеле.

— А ты, Эля, кем хочешь стать?

— Врачом.

— А ты, Тиша?

— Врачом.

— А ты, Сеня?

— Зубным врачом. Они больше зарабатывают.

Вот и поговорили. Дети вернулись к игре, и у меня было целых двадцать свободных секунд, чтобы на них полюбоваться. У белобрысых мелких уже отросли кудряшки, а у Али — то, что криворукие писатели называют «ёжик».

Всё-таки симпатичная у меня дочурка. И этого милого ребёнка обзывают «Желтуха» и «Желтозубая»! Кажется, уже изучила детей насквозь, и всё равно каждый день узнаю про них что-нибудь новое. Иногда кажется, что у них свой мир, дикий и первобытный, не имеющий отношения к цивилизации, и дети вынуждены решать сами свои проблемы, потому что взрослые делают вид, что этого второго мира не существует.

Представилась картина — утро в современной семье, мама наряжает сына-первоклассника в шкуры, даёт ему каменный топор и отправляет на улицу со словами: «Не подходи к саблезубым тиграм и не позволяй обезьянам тебя кусать. Будь умницей!» А вечером поцарапанный ребёнок приходит домой, мама его ругает и переодевает в обычную одежду...

Вновь и вновь я гнала от себя мысль, что мои дети за пределами дома живут в аду. Повторяю, в наши годы столько уродов не было. Я убеждала себя, что всё в порядке и я просто нагнетаю. Ну, поругались, ну, дети же, что с них возьмёшь. Лишь бы для соседей всё выглядело благополучно. «Если не можешь решить проблему — делай вид, что её нет», — вдалбливала мама в мои мозги с детства, и я делала вид, что Аля и Ваня счастливы. Но так ли это на самом деле?

Двадцать секунд истекли, и я пошла в подвал за картошкой. Ни муж, ни сын в воскресенье не появились, и мне оставалось только надеяться, что бабушка Галя вовремя доставит ребёнка в школу. Поскольку она живёт не в городе, а здесь же в селе, но на окраине, трудностей с этим возникнуть не должно.

Это только на фотографиях обитатели семейных детских домов все вместе, от мала до велика, сидят за длинным столом и лепят пельмени. Последний раз я пробовала домашние пельмени до рождения Вани, и лепила их мама. С появлением детей семья перешла на покупные, которые хуже, но экономится куча времени. Все возможные полуфабрикаты шли в ход, и съедалось всё до кусочка. Детдомовские дети всегда голодные, и ядовитая свекровь не уставала острить при них на тему обжорства.

Не то чтобы дети мне совсем не помогали с готовкой и уборкой — они радостно брались и крошить яблоки для пирогов, и мыть посуду, и подметать — но всё равно оставались маленькими шалунами, бьющими тарелки, и приготовление начинки частенько оборачивалось киданием яблочных огрызков в цель (а то и друг в дружку). Да и не могла я их слишком нагружать, у них же ещё и школа.

Месяц назад я купила десятилитровую кастрюлю и не ошиблась. Заполняя её чищеной картошкой, я думала о нашей жизни. До меня вдруг дошло, что мои трудности временные. Очень скоро — я не успею оглянуться — дети вырастут, заживут своей жизнью, и я не буду так уставать. Надо просто ещё немного потерпеть.

А ещё надо сделать так, чтобы дети не повторили моих ошибок. Мама всегда считала, что на первом месте замуж, а работа на втором. А это ошибка, на первом месте должна быть работа, причём любимая, а не хлебная. Вот у меня два хлебных диплома, и что? В одном институте мне забили голову цифрами, в другом привили бездарный литературный стиль, от которого за километр веет районной газетой. По этому стилю можно безошибочно вычислить выпускника филфака.

И что, я книгу написала? Или экономистом работаю в хлебном месте? Я с детьми сижу. С самого начала надо было устроиться нянькой в детдом, от меня там больше пользы было бы. Нельзя обмануть своё призвание, в попытках его обмануть я потеряла целых пятнадцать лет. Призвание даётся с рождения, и у каждого ребёнка оно уже есть, важно только его выявить. Ну, или задушить, если ребёнок мечтает о собственном отеле. Нужно срочно покупать мольберт. Скоро Новый год, вот и подарок будет.

Надо им всем полезные подарки сделать, в соответствии с наклонностями. Ване вот спорт нравится, надо ему что-нибудь спортивное купить. Эля у нас принцесса, ей диадему и юбочку, сейчас такие продаются в наборе. Сеня математик, ему игру математическую.

Тиша зверей любит, ему книгу о животных — вдруг зоологом вырастет? Ваське набор инструментов, у него энергии много, пусть тратит с пользой. Арминэ — вязальщица, ей нитки для кружев и альбом, у Алины музыкальные способности, она иногда берёт Колину гитару и бренчит. Ноты, может, купить? О, придумала — звукосниматель. В мои школьные годы это была мечта всех ребят. И пусть мамы говорят что хотят. У нас — дружная большая семья, и мы готовимся к Новому году. И пошло оно всё.

Я приготовила обед, параллельно прогнала через машинку четыре стирки и выбила половики. Оставалось заменить покрывала на диванах и креслах и вымыть гору посуды. Начали возвращаться из школы дети, но у меня не нашлось времени их встретить. Я стояла на кухне у крана и ничего не слышала из-за шума воды, как вдруг подбежала Эля, что-то крича.

— Подожди, я занята, — ответила я менторским голосом, которым положено разговаривать с детьми. — Вот домою посуду, и скажешь, что тебе нужно.

Эля убежала, она росла на удивление послушным ребёнком. Но почти сразу же прибежала Алина и выпалила без предисловий:

— Мама, Ване голову разбили!

Я бросилась в зал, как была, с мокрыми руками, не закрыв кран и мысленно готовясь к худшему. Из школы вернулись все, кроме Арминэ, и собрались в зале. На диване сидел мой сын с кровоточащим синяком на лбу, а рядом стояли девчонки и прикладывали к синяку мокрые салфетки. Малыши смотрели с уважением, а на грядушке дивана сгорбившись сидел Васька, тоже изрядно побитый. На кухне хлестала вода. Я выдохнула.

— Тиша. Подай мне с тумбочки белый пакет. Сеня, принеси ножницы. Мальчики, я сначала обработаю ваши раны, а потом вы мне всё расскажете, хорошо? И выключите кто-нибудь воду, наконец!

Пригодилось всё. И корвалол, конечно, куда же мне без него. Увидев своих бойцов, я, естественно, вообразила, что они встретились на улице и подрались — передел территории, так сказать, в данном случае Ваниной комнаты — и собралась их мирить, даже соорудила в уме напыщенную речь.

Но всё оказалось гораздо сложнее. Перебивая друг друга, мальчишки и девчонка рассказали, как произошла драка. После уроков Ваню подстерегли «друзья» и начали приставать. Васька увидел это из окна и, не слушая воплей учительницы, в это же окно и выскочил. Я порадовалась, что у нас одноэтажная школа.

На глазах орущей учительницы прямо перед окнами Васька вступился за названого брата, надавал оплеух и получил сам. Ваня тоже не стоял столбом и помогал Ваське в меру сил. Мои победили. Все дети радостно наблюдали это шоу из окон, а учительница надрывалась: «Оба к директору! Без родителей не приходить!» Васькина сумка осталась в школе, но его это не слишком огорчало.

— Так что будут неприятности, — нахмурившись, сказала Алина.

— Но не они же первые начали, — возразила я.

— Вася одному г... нос разбил, его мамаша теперь не отцепится, — сказала Алина.

— Это уже хуже. Но ведь вся школа видела, кто первый начал?

— Вся. Тот и начал. Он Ване с первого класса проходу не даёт, и все это знали. А Васька заступился и теперь виноват.

Алина рассуждала как взрослая, не говоря ни одного лишнего слова. Моя Аля стояла рядом и теребила перевязочные материалы, и по её лицу я поняла, что проблема ей хорошо знакома. Похоже, только я в этом доме в розовых очках, хоть они у меня и не розовые. Час от часу не легче. Я усадила детей обедать, а сама позвонила Коле.

— Ну, сходишь на родительское собрание, тебе не впервой, — ответил муж. — Сама набрала, сама и расхлёбывай.

— Между прочим, дело касается твоего сына. Его несправедливо обвиняют в хулиганстве.

— Пока ты бандитов не набрала, Ваньку никто ни в чём не обвинял.

Из телефонной трубки до меня донёсся звон кухонной утвари.

— Знаешь что, папаша? Логика у тебя... женская, — сказала я как можно обиднее и дала отбой. Кажется, позвонила не вовремя.

Ничего другого я от Коли, признаться, и не ждала. Не хочет защищать своего сына, потому что в этом случае придётся защищать и приёмного бандита Ваську. Своё отношение к приёмным детям Коля обозначил сразу и не скрывал его. «Набрала!» А что мне было делать? Разве я виновата, что не смогла родить более трёх детей?

После обеда Вася и Ваня ушли в мансарду. Когда вернулась из школы Арминэ, у которой сегодня было шесть уроков, дети ей всё рассказали. Никогда я не видела на её лице такого испуганного выражения. Она с тревогой поглядывала на лестницу и повторяла: «Ничего себе...»

А вечером, после ужина, возвратился блудный муж — дети как раз резались в карты. Они оторвались от игры и нестройно зашумели — кто: «Папа, привет!», кто: «Здрасьте». Я не стала спрашивать, где он мыкался две ночи, у Кати или у матушки, просто поставила перед ним тарелку с ужином. Коля потрепал по волосам Сеню, скользнул тяжёлым взглядом по Ваське, не ответив на его «Здравствуйте», и обратился ко мне:

— Чем это они все занимаются?

— Играют в буру, — ответила я.

— Замечательно. Хорошо детей воспитываешь. Скоро начнут самокрутки курить. Ваня, сынок, тебя этот новый не обижает? Вы вроде как в одной комнате.

Ваня покачал головой.

— Ты не бойся, скажи мне, если что. Всегда помни, что у тебя есть отец.

— А где этот отец три года был, когда Ване в школе проходу не давали? — вскинулась я.

— Три года всё нормально было, а как этот новый приехал, то сразу драка и скандал.

— Ваня три года не получал обед вовремя, потому что у него отбирали и деньги, и бутерброды, — я старалась говорить как можно спокойней. — А теперь у него из-за этого сахар повысился. И так бы и дальше было, если бы Вася не вмешался.

— Ерунду говоришь. Сметана есть?

Я заметила, что Коля не совсем трезв. Он редко пил, но выпив, становился упрямым, как баран, и я молча подала ему сметану, огурцы из банки и перец. Детей разогнала по комнатам и ушла... снова мыть посуду. Ей-богу, куплю одноразовые тарелки.

Утром после завтрака, когда дети ушли, Коля сказал, глядя на меня искоса:

— В субботу у мамы юбилей. Семьдесят лет. Приедут из разных городов. Ты как, поможешь с готовкой? Или не считаешь нужным?

У меня опустились руки. Я вообще забыла про все юбилеи! О своём-то дне рождения вспоминала, лишь когда дети дарили мне акварельные рисунки с моим портретом. А тут ещё разбирательство с мамашей того паршивца, который годами отравлял жизнь моему сыну. Правильно Васька ему нос разбил. Вот бывают дети, каких не жалко! Чтобы там ни говорили.

Истолковав моё молчание по-своему, муж произнёс иронично:

— Я, конечно, понимаю, тебе теперь некогда. У тебя питомник.

Ядовито произнёс, с выражением.

— Спасибо, что не сказал «собачий питомник». Разумеется, я помогу. Только за продуктами будешь ездить ты на машине, — ответила я, моля богов, чтобы родительское собрание назначили не на пятницу.

Но назначили его именно на пятницу, о чем с затаённой радостью известила меня по телефону Алевтина Петровна, Ванина учительница. Мать паршивца написала письмо в администрацию с жалобой на меня, и наверняка дело кончится штрафом. Подобные дела обычно идут по одному сценарию: потерпевших выставляют агрессорами, обливают грязью и назначают штраф, а девушка — судебный пристав после всего разбирательства сочувственно говорит вам в коридоре: «В мире есть справедливость? Вы как думаете? Ну, а что хотите?»

Значит, сегодня вторник. Блинчики с мясом можно напечь заранее и заморозить, иначе я не управлюсь. Так же следует поступить с котлетами и курятиной, а с овощным рагу не прокатит... Между юбилеем и поминками почти нет разницы, только в первом случае покойник ещё жив и во всё суёт свой нос. Коля уехал на работу, я размешала в кастрюле блинчики, и тут заявилась свекровь.

— Здравствуйте, Галина Георгиевна, а я уже начала готовить к юбилею! — приветствовала я её как можно теплее. — Блинчики с мясом напеку и заморожу.

— Это что я, по-твоему, должна гостей тухлятиной кормить? — нахмурилась свекровь, как грозовая туча. — Везде пишут, что мясо нельзя второй раз замораживать.

— Так то сырое. А то варёное.

— Первый раз слышу, чтоб еду замораживали! Сколько живу — а живу я, поверь, немало, — никогда не видела, чтоб еду замораживали.

— Да в ваши годы морозильников не было! — начала я возражать, и это было тактической ошибкой.

— Это в какие мои годы?! — выпучила глаза свекровь. — Ты что, старухой меня считаешь?

Всю стенограмму передавать не буду. Блинчики я пекла ночью, когда свекровь ушла. Теперь ГГ приходила каждый день, они с Колей привозили продукты и рассовывали по моим морозилкам, а потом бабушка немножко играла с внуками и перед уходом давала мне указания: «Ты, конечно, можешь взять часть продуктов для моих внуков, но прошу тебя, как человека, не трать на приёмных. Я не миллионер, чтобы всех беспризорников кормить». Так что я по-прежнему ходила в магазин.

А в четверг, придя из магазина, я не застала дома Алю. На мой вопрос, в чём дело, Сеня ответил:

— А её на операцию увезли.

Полчаса назад ребёнок был здоров! Какая операция? Кто «увезли»?! Оказалось, приехали какие-то дяди и тёти — органы опеки, надо полагать — сказали, что Але нужно вставлять в руку штифт, и бабушка повезла её на операцию. В какую больницу? В нашу или в городскую? Если не угадаю с первого раза, получу ещё один кошмар. Ну почему всё одно на одно! Оставив замороженные продукты прямо на полу, я помчалась в местную поликлинику, и впервые в жизни моя интуиция сработала как надо.

Сквозь щелку двери я заглянула в процедурную. С Али как раз снимали гипс.

— Женщина, вы кто, что вам здесь...

— Я мать ребёнка! И я имею право знать, что делают с моей дочерью.

— Вашей дочери оказывают помощь. Деточка, пошевели ручкой.

Аля пошевелила. Ручонка была тоненькая после гипса, и словно просвечивала, но работала нормально. Что они ещё выдумали? Они — это две тётки и дядька в белых халатах. Свекровь тоже тут сидела, но на неё я не обращала внимания, маразм он и есть маразм, пусть сидит.

— Из-за вашего упрямства рука срослась неправильно, нужно снова ломать, — сказал врач, типичный флегмат. Если при этом темпераменте случается ещё и дефицит интеллекта, то такие люди не видят ничего и никого, кроме себя, и спорить с ними бесполезно. Уверена, врач не хотел ничего плохого моей дочери, просто он на полном серьёзе считал, что так надо.

У Альки задёргались губы.

— Я не хочу опять руку ломать!

— Ты же будешь спать и ничего не почувствуешь, — напевно сказала добрая медсестра. — Мы вставим тебе в вену иголочку, и ты заснёшь.

Ребёнок захныкал. Хорошо успокоила. Мне вдруг стало скучно. Я поняла, что без моего разрешения они ничего не смогут.

— Вы уже сделали рентгеновский снимок? — спросила я.

— Женщина, вы что, сумасшедшая? — фыркнула вторая тётка в белом. — Вы же видите, мы только что сняли гипс.

— Я не сумасшедшая, — сказала я. — Просто без рентгеновского снимка нельзя сделать вывод, правильно срослось или нет. А мне только что заявили, что срослось неправильно. Будьте любезны сделать снимок.

Нас погнали на второй этаж на рентген. Баба-рентгенолог обругала всех с пеной у рта, сделала снимок, и мы сели ждать, пока он проявится и высохнет. Ходили слухи, что в городских больницах делают цифровые снимки, и пациенты не ждут ни секунды, но я считала это фантастикой.

Дождались. Баба-рентгенолог обругала всех с пеной у рта, отдала снимок, и врач убедился, что срослось правильно.

— Всё равно вы не права, — бросила мне на прощанье одна из медсестёр. Наверно, она училась в одном ПТУ с директрисой детдома.

День подошёл к концу. Свекровь поехала домой. «Милая, я же хотела как лучше». В качестве компенсации я зашла с Алей в универмаг и купила ей игрушку. Когда мы вернулись домой, кошки доедали свиную вырезку и красную рыбу. На полу расползалась вонючая кровавая лужа. Младшие дети резвились во дворе, старшие побросали сумки у порога и ушли искать меня.

Ну почему все одно на одно?