Олло и Госле стервенеют

Как-то один раз Олло собрал свои корточки в заплечный мешок. И уехал. Казалось бы, совсем уехал Олло. Насовсем и навсегда. Чтоб не знать более, ни Госле, ни остального. А что остальное есть у Олло?
 - Веранда, та, что в вечности? Так там Госле чай с можжевеловым вареньем пьёт неторопливо.
 - Вопросы, обращённые в никуда? Так на них ответы есть у Госле, заготовленные заранее.
 - Суета сует?

И обрёл Олло суету сует. Всуе обрёл и метался по ней, точно оглашенный, и гадил по углам послесловиями.

То есть, бывало, Олло приходил и обозначал себя словом и делом. Так обозначал, что расхлёбываться заёбывался на ровном месте. Ибо кесарю кесарево. Добро добром отзовётся. И со злом не иначе. А где грань между добром и злом?

Нет её. Ибо добро есть зло. И наоборот также. Не иначе. Вот Олло, к примеру, хочет, чтоб всем было хорошо. И справа, и слева. И сзади, и спереди. А не получается. Потому, как всем удобный ты становишься лишь в тот момент, когда крематория двери за тобой захлопнулись.

А после устал Олло.

Почему устал? Потому, как суета сует. И ничего более.

Выходит тут Олло, в этот момент, на веранду, а там Госле. Сидит Госле на веранде и чай пьёт с можжевеловым вареньем. Вприкуску.

 - Скажи, как жить дальше? – спрашивает Олло у Госле. – Как жить дальше со всем этим?
 - По-прежнему, Олло.
 - А если не получается, Госле?
 - Получается. У того, кто не стервенеет, получается.

Задумался тут Олло. Крепко задумался о том, как не стервенеть. А Госле не думает. Потому, как некуда стервенеть в вечности. И не в кого.