Письмо любви

- Что-то вы ребята совсем расслабились - говорит Женя, молодой ассистент с курчавой головой и пронзительными глазами.

Женя старательный и весьма наблюдательный. Хоть он и молодой, но хорошо снимает ролики и считается опытным оператором, преподающим в нашей творческой школе для подростков. Учительское дело ему явно не по душе, он предпочитает снимать и монтировать. Старается говорить убедительно, но выходит неуклюже и каждый раз он с  облегчением заканчивает речь перед классом, словно выходит с тяжёлой ночной смены, где ворочал мешки.

– И это творческая группа? Без идей-то? Вам пора встряхнуться и взять себя в руки.

Вам пора встряхнуться и взять себя в руки. Следовать за мечтой. Проснись и пой. Почему-то сегодня его попытки нас активировать смотрятся особенно нелепо.
Мне вдруг становится всё равно. Я чувствую навалившуюся усталость – она неумолима, сопротивление бесполезно. Даже недоумение и злость – всё выгорело, уступив место этой давящей усталости.
«Марина?» звучит в моей голове голос Лёни. Лёня, с его смешливыми карими глазами, в которых, улыбалось солнце. «Брось, она даже не из нашего круга».
Слова звучат в моей голове в сотый раз, каждый раз причиняя боль, словно в открытую рану ткнули острой палкой. Я не могу прогнать это воспоминание. Не могу, не могу, не могу...

- Лучше всего творится, когда вы начинаете высказывать то, что думаете, - говорит Женя, на мгновение вырывая меня из самопожирания. – Можно выплеснуть то, что вас заботит. Неважно, хорошие это чувства или плохие, мы их используем. И сейчас  будем тренироваться искренности через письмо.

Молчание, последовавшее за его словами, далеко от энтузиазма. Я тоже безмолвствую. Хотя обычно у меня горят глаза, разрывает от нетерпения и избытка идей и я сержусь, что слова не поспевают за мыслями.
Но не сегодня.
Молчит и Андрей. Андрей - второй наш преподаватель по киноискусству и съёмкам. Хотя киноискусство – это слишком напыщенно. Группа неопытных студентов, большинство из которых держало камеру лишь на днях рождениях родственников, понятия не имеющих о сценариях, о последовательности кадров или о настройке микрофона. Часть появилась в этой летней творческой школе просто потому, что родители решили, что это лучшая альтернатива отдыху у бабушки. Неумелости и энтузиазма у нас было хоть отбавляй.
Несмотря на это, Андрей никогда не раздражается. Впрочем, радости на его лице я тоже не замечала. Андрей старше Жени лет на десять, но из-за серьёзности и безмолвности похоже, что ему все сорок. Худощавый, нескладный, с непослушными  чёрными волосами, молчаливый, лицо серьезное. По сравнению с ним Женя был просто гуру красноречия.
С Андреем я словно ощущала глухую невидимую стену, которой он отгородился от окружающих. Помню, в первый день я перепутала время и опоздала на целых полчаса. Женя одарил меня колючим взглядом, как бы говоря: «Ну вот, только начали и уже опаздывает». Я почувствовала острый приступ стыда и вины, которые лишь усилились, когда я увидела мрачное лицо Андрея. Впрочем, как выяснилось позже, у него всегда было такое выражение лица и к моему опозданию оно отношения не имело. Он делал лишь замечания – короткие и сухие  - по текстам и роликам. Никогда не вовлекаясь в процесс, не выказывая эмоций, словно мы были для него предметами.

Сейчас это отношение меня это вполне устраивало.

- В общем, предлагаю вам упражнение, - говорит Женя. В его голосе звучит  энтузиазм. – Мы с вами напишем анонимное письмо.

Женя оглядывает нас, его взгляд задерживается на мне. Несмотря на некую холодность с его стороны, я чувствую, что ему нравится моя активность и смелость на занятиях. Пожалуйста, только не сегодня. Только не я. Я молюсь про себя, чтобы Женя не сказал что-нибудь вроде в духе замшелых школьных учителей: «Марин, чего затихла, ты же самая активная» и вытолкнет меня выступать. Я молюсь, потому что чувствую, как что-то незримое во мне натянуто до такой степени, что тронь меня и я развалюсь, расплачусь, как истеричная идиотка.

Хвала богам, Женя избегает этой провальной тактики. Вместо этого он обращает взор ко всем:

- У вас сегодня будет возможность написать всё, что вы хотели высказать, но не могли. Это будет любовное письмо.
 
Я слышу смешки, среди студентов начинается вялое шевеление.

- Любовное? - в голосе девушки, которая за пару секунд до этого увлечённо печатал что-то в телефоне, звучит интерес. Я вижу, что ее голова поднята.

- Верно. Мы напишем анонимное письмо тому, кто вам нравится. Подписывать не нужно, просто излейте свои чувства.

Смешки. Я скрестила руки на груди и глядя вперёд. Нет желания смотреть на Женю, на сокурсников. Задание кажется просто издевательским, меня передергивает от одного названия.

- А если нет любимого? – спрашивает кто-то. Женя пожимает плечами:

- Тогда пишите тому, кого любили. Кого любите – парню, девушке, другу, члену семьи, своей собаке. Это неважно, важен сам процесс.
 
Идея любовного письма, словно искра, попавшая в стог сухого сена, разжигает энтузиазм. Их энтузиазм. Я словно я наблюдаю за их смехом и обсуждениями, стоя за мутным стеклом метровой толщины.
10 минут на все-про-все, говорит Женя. Пишите хоть кому. Без указания своего имени, разумеется. Наш молодой учитель сияет от торжества, словно начищенный пятак. У меня нет сил и желания спорить.

- Ну что, начали? – говорит он, глядя на циферблат и они накидываются на листы.

Я смотрю на белый пустой лист перед собой.
Тёплые карие глаза. Улыбка, от которой у меня перехватывает дыхание, а сердце сжимается и становится таким мягким, беззащитным, нежным-нежным...
Даже несмотря на всю боль, щемящая тоска по нему пересиливает всё.
Лёня.
Я берусь за ручку, сжимаю её в руках.

- Осталось девять минут, - говорит Женя. Я чувствую, что он наблюдает за мной.
 
Смотрю на лист. Выразить всё, что я чувствую, значит?
Лёня. Лёня. Лёня. Лёня. Лёня.
Это всё, что я чувствую и поверьте, мне этого хватает с лихвой.
Я сжимаю ручку. Изливать душу – словно раздеться днём на людной площади.

- Восемь минут, - говорит Женя с нарочитой громкостью. Он не обращается ни к кому конкретно, но я чувствую, кому предназначено это сообщение, ведь строчат все, даже мой сосед-тюфяк старательно выводит буквы на листе, пыхтя под нос. 

А ведь никто из них не знает моего почерка, думаю я. Не всё ли равно?
- Семь минут, - звучит в классе, когда я, наконец, склоняюсь над листом.

***

Все работы сложены на учительский стол.
Странно, но мне словно бы даже стало легче. Словно я нарыдалась всласть, пока слёзы не высохли, а грудь перестала вздыматься от всхлипов.

Теперь я понимаю, зачем он заставил нас это сделать. Не для того, чтобы создать внятный текст, а просто слить напряжение, накопившиеся мысли, ментальный мусор, после чего хлынут свежие идеи, как прозрачная вода после бурой струйки из крана.

Нашему преподавателю необязательно было успокаивать нас анонимностью – эти письма похожи на использованные бумажные салфетки, вряд ли к ним кто-то притронется.
А потом мне приходит в голову мысль. Простая и такая очевидная, что первые секунды я поражена тем, что не додумалась раньше. Боже мой, воистину, эмоции мешают трезвому восприятию фактов. Я смотрю перед собой и губы мои медленно растягиваются в глупую улыбку.

Не переживай, глупышка, никто не прочтёт твоего письма – ведь с детства все жаловались на твой нечитабельный почерк. Твои эмоции на скомканном листе в безопасности.

***

Прошлой ночью мне удалось заснуть практически мгновенно. Скорее всего, накопившаяся усталость дала о себе знать, хотя на мгновение мне пришло в голову, что это связано с выплескиванием мыслей на бумагу

День в киношколе проходит, как обычно. Скучнейшая лекция о военном документальном кино – час чистейшего садизма, показавшийся мне вечностью, который даже чучело заставил бы нервно ёрзать и поглядывать на часы.

После короткого перерыва на обед у нас снова практические занятия. Я прихожу в столовую позже всех, когда повара уже начинают убирать первые ряды столов. Лишь бы не столкнуться с ним. Я быстро ем и взглянув на часы, понимаю, что снова опаздываю на групповые занятия, которые ведут Женя и Андрей. Чёрт, только бы опять не видеть этот колючий упрекающий взгляд. Поспешно дожёвывая булку, встаю с сумкой и мчусь в класс.

Войдя, я чувствую, что что-то изменилось и инстинктивно останавливаясь.Воздух в лекционной слегка наэлектризован. В животе у меня сжимается комок.

Все мои одногруппники уже сидят на местах, взгляды их обращены в центр. Андрей, облокотившись на стол, сидит перед ними, скрестив руки. Я впервые замечаю, какой он высокий – выше, чем я думала. Ещё я замечаю, что Жени нет.

При скрипе открываемой двери все однокурсники разом оборачиваются на меня. Никто не произносит ни слова, и комок в моём животе становится туже. Что происходит, чёрт возьми?

- Привет, - говорит Андрей, глядя на меня. Голос его звучит спокойно и устало. – Садись, пожалуйста.

Я опускаюсь на стул, теряясь в догадках. Это они меня так ждали, пока я обедала? Но ведь Андрею плевать, опаздываем мы или нет...

- Женя сегодня снимает для телевидения, - говорит Андрей, - поэтому будем заниматься вместе. Кстати, все ли пришли? Отлично.

Лицо Андрея задумчивое. Он обводит нас взглядом, словно впервые в жизни видит.

- Сегодня мы будем проходить съемку крупным планом. Я научу вас приближать камеру до нужного расстояния. Но сперва хотелось бы обсудить кое-что. К сожалению, вчера был погружен в монтаж видео, - голос Андрея становится извиняющимся, - и потому пропустил многое из того, что вам говорил на уроке Женя.

Класс выжидательно смотрит на преподавателя.

- Дело в том, что я... - Андрей прочищает горло и берёт со стола стопку листов, в которых я узнаю наши письма, - я вчера пробежался по вашим текстам, чтобы понять, над чем нам работать и оценить ваш уровень владения словом.

Он рассеянно перебирает листы. Я чувствую, что сиденье стула подо мной сегодня необычайно жесткое.

- Должен сказать, получилось у вас неплохо.

Андрей поднимает голову, переводит взгляд с одного студента на другого. Я впервые замечаю, какие глубокие у него глаза.

– Без ошибок не обошлось, но даже великие порой ошибаются. Были и особенно яркие работы. Но одно из ваших посланий, - он вытаскивает измятый лист бумаги, - было особенно сильным. Настолько сильным, что я сначала не поверил, что кто-то в вашем возрасте мог написать такое.

В наступившей тишине я слышу сглатываемый мной комок.

- Я всегда говорю, что возраст не имеет никакого значения, и все же я недооценил ваши способности, - говорит Андрей. - Это был очень честный текст. Пронзительный текст.

- Вы не могли бы его прочитать? – нарушает тишину Аня, девушка с тёмными волосами.

Андрей улыбается. Я впервые вижу его улыбающимся, устало, но мягко. В руке у него смятый лист, который он, как мне показалось, бережно разворачивает... Нет, нет, этого не может быть, черт возьми, НЕТ!!!

Я не могу рассмотреть с задних рядов, моё ли это письмо, но внутри у меня все холодеет. Боже ... он что, правда его прочёл?! Но ведь у меня едва разборчивый почерк!
Какому изврашенцу вообще может быть интересно копание в чужих чувствах?!!


- Каждый текст интересен и ценен, - произносит Андрей, - неважно, умеете ли вы писать или нет. Но это письмо я прочесть не могу. Извините.
- Но почему? Прочтите хотя бы кусочек! А что в этом такого?! - загалдел класс.

Андрей останавливает гул жестом.
- Нет. Это анонимное письмо, к тому же, слишком личное. Вряд ли ваш товарищ хотел бы, чтоб его сообщение услышали все. Поэтому я не могу показать его вам, и не стану спрашивать, чьей руки это творение. Хотя - он поднимает взгляд, - кто бы это ни написал, этот человек очень талантлив.

Я рассматриваю свои руки. Никому до меня и дела нет, и это успокаивает. Знала бы я, что листы будут читать, сломала бы ручку и сжевала бумагу.

- А теперь перейдём к раскадровке вестернов, - говорит Андрей. – Итак, крупный план. Вы ведь знакомы с фильмами Серджио Леоне?..

***

Через пару дней, когда история со злосчастным посланием утихла, я сижу в столовой. Катя, сидящая напротив, рассказывает мне про ту неприятную продавщицу из магазина платьев. Я рассеянно слушаю, ковыряясь вилкой в картофельном пюре. Мне нужно сдать сочинение и придумать идею для студенческой постановки. Постановкой, на самом деле, занималась Катя – это именно она выбрала театральный кружок, когда меня тянуло в кино. Катя слёзно просила меня помочь и я, не думая, согласилась. Это приятное временное отвлечение от собственных мыслей. Я думаю, что мне нужно пойти в библиотеку, полистать книги. Катя непринужденно болтает о продавщице, как вдруг я замечаю, что синие глаза её широко расширяются и она смотрит куда-то поверх меня.

- В чём дело? – спрашиваю я.
- Ни в чём, - Катя тут же переводит взгляд на свой стакан, но голос её звучит слишком бодро и слишкомм быстро, - всё нормально, расскажи, как у тебя день прошёл.

Но я всё равно оглядываюсь.
Я тут же жалею об этом.
Лёня сидит позади нас, обедая со своими друзьями. Он выглядит довольным. Быстро отвожу глаза. Пересесть бы, но это будет слишком очевидный трусливый побег – да я и не хочу, чтобы он заметил меня, пока я встаю. Он ведь обязательно окликнет.
Еда не лезет в горло, поэтому решаю посидеть пару минут, чтобы незаметно проскользнуть. Катя чувствует моё состояние, но молчит. В глазах у неё тревога.

- Ты в порядке? – произносит она очень осторожно.

Я киваю.

- Всё нормально. Ты уже доела?
- Да, если хочешь, пойдём. – В глазах у неё сочувствие, почти сострадание. Мне становится смешно и в то же время обидно. Всё же я благодарна за её поддержку и за то, что она почти никогда не задаёт вопросов.
- Сейчас, - шепчу я, - выждать бы хотя бы пару минут, чтобы это не выглядело совсем позорным бегством.
Но моим планам не суждено сбыться.
- КАТЯ! – я слышу знакомый голос и звук отодвигаемого стула и вздрагиваю.
Только не это. Рука сжимает вилку.
- А где Марина? – голос звучит громче и тут я чувствую на себе взгляд. – А, вот ты где! Привет, - он так искренне улыбается, а его карие глаза такие же весёлые,  сияющие, - ты куда пропала? Я тебя уже неделю не могу отыскать.
- Привет, - выдавливаю я, переводя глаза на свою тарелку.
После того случая, когда я случайно подслушала его разговор обо мне, меньше всего сейчас хочется с ним общаться. Меня режет всю и хочется плакать при звуке его голоса и при виде улыбки. От этой невыносимой близости.
- Я тут подумал, - улыбка звучит даже в его уверенном тоне, - ты нам тогда здорово помогла с текстом. Мы получили высшие баллы, прикинь? У нас сейчас намечается серия статей, и нам нужны хорошие авторы, не хочешь поучаствовать? Нам бы одну маленькую статью.

Катя молча смотрит на меня и в её широко раскрытых глазах я вижу: «НЕТ!».

- Я, ... я не знаю. У меня сейчас экзамены и времени нет, - бормочу я.

Его улыбка слегка гаснет.

- Блин, жаль. Слушай, - он не спрашивая, вдруг садится рядом со мной на скамью, и я вздрагиваю, когда его локоть случайно задевает мою руку. Его глаза пристально смотрят, - вообще времени нет? Там ну совсем немного, небольшой текст хотя бы. Я был бы так тебе благодарен... Ты такая талантливая.

Я ощущаю волну жара, идущего от его тела, даже не касаясь Лени. Его глаза тёплые, медового оттенка. Мне трудно поверить, что человек с такими глазами мог так уничижительно о ком-то говорить за спиной.

- Я ...  я не знаю.

Глаза Кати становятся ещё шире. Я буквально слышу её мысли: «Какого хрена?!!»

- Понимаю, не хочу настаивать, - голос его звучит ласково, даже нежно. – И всё же я был бы очень, очень рад, если бы ты согласилась. Может, подумаешь?

Он выжидательно смотрит. Я вдруг понимаю, что вижу в нём совсем другого Лёню.
Не того, кто в разговоре с подругой сказал, что я не из их круга и что ей не о чем беспокоиться, ведь чудачки и фрики никогда не были в его вкусе. Не того, чью болтовню и смех после колкой шутки Веры я случайно услышала в тот самый день, когда выронила конспекты под лестницу и полезла их собирать. А потом замерла, услышав знакомые голоса.

Я вижу другого Лёню – доброго, деликатнейшего. И вдруг с ужасом осознаю, что даже понимая, что это неправильно, ужасно неправильно, я не могу ему отказать. Физически не могу сказать «нет» ему в лицо.

- Ну, ты пока подумай, - звучит голос Лёни. Он слегка касается моей руки, затем поднимается и говорит напоследок. – Буду ждать ответа.

Взгляд Кати красноречивей любых слов. Я знаю, что после столовой меня ожидает буря от рассерженной подруги, разговоры о достоинстве и умении посылать нафиг.

У меня ощущение, что пробили дыру в груди.

***

Продолжение следует.