Карлик

Старый фонд – это всегда какие-то проблемы. Жить в таких домах мало кому хочется. Хотя вот пенсионеры тяготеют к ним. Порою кажется, они созданы друг для друга: бородавки вздувшихся обоев, сухая шелушащаяся краска, запах старости, пускающие сквозняки окна… О, а старые деревянные окна заслуживают отдельного внимания. Как минимум перед наступлением холодов и во время проливных дождей. В таких домах, пожалуй, в каждой квартире есть заготовленный тазик у подоконника и десяток тряпок на случай очередного потопа.
В общем, селиться в этих пятиэтажках с миниатюрными комнатками, брежневках, хрущёвках и кораблях – весьма сомнительное удовольствие. Нет, конечно, это лучше коммуналок и одноэтажных глинобиток, но всё же современные дома, пусть даже с квартирами-студиями в растущих грибницах новых районов, пусть даже в человеческих муравейниках, куда приятнее и уютнее. Но чаще всего выбирать не приходится, и молодые люди живут там, где появляется первая возможность.
- Машенька, - раздался из кухни громкий со скрипом голос, - зажги, милая, колонку – ноги бы погреть, а то мочи моей нету. Гудят, проклятые. Опять, небось, к вечеру дождь будет. Ох, чёрт бы их побрал! Старость – не радость…
- Да, тёть Шур, хорошо. Вам в ванну набрать или в тазик? – ответила из кухни девушка, заправляя за ухо непослушную прядь жирных, словно в масле, волос. Она уже неделю не могла нормально помыться и привести голову в порядок – лекции с утра до вечера, ночью тоже надо учиться, а каждый вечер помощь престарелой тётушке, уборка, готовка и стирка. Александра Фоминична была из тех старушек, что каждую копейку считают и трясутся над последней мелочью в доме. Целофановые пакетики из-под сыра, семечек или молочных сосисок, что есть невозможно, но стоят по 43.50, она героически мыла губкой с дешёвым средством для мытья посуды и многократно использовала повторно, так что ни о какой покупке стиральной машины и речи не могло быть.
- Ой, нет, доченька, ты мне в тазик наберёшь да сюда поставишь, а я уж на тубареточке сяду, - из комнаты раздался протяжный стон, означавший, что тётя Шура повернулась со спины на бок.
Маша отставила веник с совком к стене, отогнав надоедливого Мурзика, серого дымчатого кота. В грязной, обшарпанной, поросшей грибком ванной, где даже находиться было неприятно, не то чтобы мыться, она открыла кран, пустив поток холодной воды. Где-то под раковиной валялся розовый пластиковый тазик, который ещё предстояло помыть. Девушка вышла на кухню и направилась к газовой плите, над которой, чуть выше откинутой к стенке белой эмалированной крышки, висела жестяная подставка для спичечных коробок: слева помещалась стопка новых, а справа, на облезшем язычке, вертикально стояла новая, уже открытая. Из неё виднелись пять или шесть последних спичек. Маша вынула одну и чиркнула по сырой коробке, но головка размокла и отвалилась. Вторая и третья спички тоже не дали результата. Из-за стены доносилась музыка, топот и пьяные крики соседей. За окном и вправду небо затягивало тяжёлыми тучами, а ветер раскачивал последние ржавые качели. В голове пронеслось, что надо бы снять бельё с балкона. Тяжело вздохнув, девушка достала новую пачку, чиркнула спичкой, дала ей разгореться и уже потом осторожно зажгла газовую колонку – Маша всё никак не могла привыкнуть к этому раритету и каждый раз с опаской подходила к нему.
Жить с престарелой тётей Шурой, едва ходившей по квартире, бедной студентке пришлось, поскольку денег на съём комнаты, не говоря уж о квартире, не было совершенно, а стипендии едва хватало на дорогу, скудный завтрак и кое-какой ужин. Зато вот тётушка готова была приютить у себя единственную доченьку своей младшей сестры, вырвавшуюся из провинции, чтобы учиться в престижной медицинской академии. Она даже в завещании переписала всё имущество на неё, но об этом никому не говорила – не хотелось старушке торопить последний час. И Маша жила у неё, готовила, убирала, парила ей ноги, ставила, когда нужно, уколы, бегала за лекарствами и каждый день слушала множество историй из жизни Александры Фоминичны, а также жалобы на докторов и соседей, на террористов и негодника Фимку, вновь уронившего ночью посуду. Маша поправляла: «Вы имели в виду Мурзика?», и тётушка, вздохнув, кивала, соглашаясь: «Да, да, Мурзик, Мурзик…». А к вечеру нужно было стелить постель, помогать укладываться тёте (она терпеть не могла разобранной кровати днём – вдруг гости придут?), садиться за конспекты и заниматься, заниматься, пока сон окончательно не оставит без сил, тогда уже перебираться на диван, чтобы вздремнуть несколько часов перед учёбой. И снова всё по кругу.
Маша легла в этот раз раньше обычного – уже к часу ночи она тихонько сопела. Вероятно, сказалась общая усталость, да и нервы перед экзаменом уже были на пределе. Голову она так и не вымыла, решив оставить это на утро. От окна тянуло прохладной свежестью после дождя. Дышалось легко и приятно.
Девушку разбудил тяжёлый удар в грудь. Маша даже закашлялась, рефлекторно пытаясь подняться, но ничего не получилась – сверху её что-то или кто-то придавил.
- М-м-му-урзик! Брысь! – сдавленным голосом просипела Маша, стараясь сбросить с себя толстого с огромными пушистыми мягкими лапами кота, но безуспешно. В темноте ей не удавалось ничего разглядеть в первые минуты после сна. Руки судорожно били воздух, не попадая по зверю. – У-у-уйди, кш! М-м-мур-рзик!
И только теперь она насторожилась. В эту минуту на кухне прекратился хруст. Обычно кот так хрустел сухим кормом. Ни в чём неповинного животного хозяйка гнала и ругала, находясь в другой комнате. От этого кот растерялся и перестал есть. А вот сама Маша в ту же секунду ощутила жуткий страх. Мурашки побежали по рукам, на голове волосы буквально стали дыбом.
- М-мурзик? – уже растерянно, но всё таким же сдавленным голосом прошептала девушка. Из кухни донеслись кошачьи шаги.
Глаза понемногу привыкали к темноте. То, что начинала различать Маша, пугало её всё сильнее. Прямо на ней, уперевшись маленькими мохнатыми ручками ей в грудь, сидел небольшой человечек, карлик, плотно сбитый, одетый в какое-то тряпьё, и смотрел прямо в лицо. Круглые птичьи глаза не моргали совершенно. Он весь был покрыт короткой густой шерстью, а из огромных торчащих ушей с отвисшими мочками торчали длинные упругие волосины. От этого существа несло копотью и холодом, каждый раз, когда его кряхтящее дыхание доносилось до Машиного лица, волосы её шевелились, и казалось, будто в них копошатся сотни вшей или блох. 
- К-кто… - девушка попыталась спросить его имя, но, ещё не окончив вопрос, получила странный ответ. В её голове пронеслось одно лишь имя. Фимка. Она была уверена, что его зовут Фимка.
Спросонья мысли путались, ей было страшно, дышать становилось всё тяжелее. Ночной карлик душил Машу, сдавливая грудь с каждым её выдохом. Морщинистое лицо этого существа не выражало ни единой эмоции. Маша никогда не была суеверной, но, похоже, это был домовой. Никакого иного объяснения ей не удавалось найти. После этой мысли неожиданно вспомнились слова тётушки, рассказывавшей нечто подобное. Она говорила, что нужно обязательно спросить, к худу это или к добру. Маша сделала над собой огромное усилие и прошептала: «К… к… х-х-ху-уду… и-и-или… к… к… до…»
Стеклянные глаза карлика вспыхнули, забегали по кругу, и он совершенно по-совиному ответил: «К ху! К ху! К ху-у-уду!», и в то же мгновение он просто исчез. По коридору раздавались осторожные кошачьи шаги. Мурзик подошёл к дивану и запрыгнул на одеяло. Маша резко дёрнулась, поднялась, схватила  кота и уже с ним спряталась под одеялом с головой, тихонько заплакав. Так она и уснула.
Будильник прозвенел ровно в 6 утра. Мурзик уже топтался, громко мурча, и тыкался холодным влажным носом в лицо. Маша быстро поднялась и побежала в ванную мыть голову, но спохватилась, метнулась на кухню, зажгла колонку и насыпала корма коту. В ванной она остановилась перед зеркалом, глядя на синие мешки под глазами и седую прядь волос, непослушно торчащую над правой щекой. На мгновение ей почудилось, что в зеркале отразилась фигура мохнатого карлика, и она, взвизгнув, обернулась назад. Но там никого не было. В квартире было тихо. Кот мирно хрустел своим завтраком, вода била по старенькой ванне, гудела колонка, в комнате тикали часы. И всё. Всё было спокойно.
Девушка залезла в ванну и включила душ. Горячие струи упруго били по бледной коже. Маша вспенила шампунь на голове и закрыла глаза. В памяти снова всплыл ночной гость, она тут же смыла пену с глаз и отдёрнула шторку. Никого. Но страх не покидал её. Поспешно приняв душ, Маша выскочила из ванной и вновь огляделась. Всё как обычно. Она прислушалась. Всё так же тихо. Слишком тихо. Непривычно тихо. Девушка вбежала в комнату и стала пытаться разбудить старушку: «Тётя Шура! Тётя Шура!», но она была уже холодной.