Сюр-святость, сюратеизм и прочие сюр-крайности

   Да простит мне вольный или невольный читатель мой национализм, но как ни посмотреть, а сверхсвятость, вплоть до полного идиотизма, проявляли евреи в древности. Иудаизм запрещает в субботу всякую деятельность, кроме молитв и чтения святых книг. Так враги однажды в субботу вырезали, как баранов, еврейских воинов, не смевших нарушить заповедь блюсти субботу. После этого было принято постановление синедриона, что в субботу можно сражаться, но только если твоей жизни угрожает непосредственная опасность. Осаждавший Иерусалим Помпей великий не хотел штурма, сулящего чрезмерные потери: слишком мощные стены и глубокие рвы, которые не просто засыпать, если обороняющиеся мешают. В этом то всё и дело. Дождавшись субботы, великий политик и военачальник отдал приказ без помех засыпать ров в нужном месте и там же на виду у святых безумцев срочно соорудить осадную башню.
  Рабби Акива, древний еврейский философ, принимал активное участие в восстании Бар-Кохбы, которого объявил царём-мессией, против императора Адриана, совершал дальние путешествия к еврейским колониям вне Иудеи, очевидно, собирая деньги и вербуя воинов для восстания. По подавлении восстания и взятии крепости Бейтар (в 135 г. н. э.) Рабби Акива был казнён римлянами мучительной смертью (крюками содранная кожа) на сцене амфитеатра в Кесарии.       В Иерусалимском талмуде (Брахот 9:7, 14б) так описываются последние часы жизни Рабби Акива: Рабби Акива предстал перед судом Тунус Труфусом, злодеем. Настало время чтения Шма. Начал читать Шма и засмеялся. Сказал ему старец: глух ты или не ощущаешь страданий. Акива ответил ему:  Не глух я и ощущаю страдания. Но все дни читал я этот стих, печалился и говорил: «Когда [доведётся мне] исполнить три [вещи] — „Люби Господа, Бога твоего, все сердцем твоим, всей душой твоей, всем достоянием твоим“? Молился я всем сердцем моим, и молился всем достоянием своим и всей душой моей, и не мог быть уверенным в этом. А сейчас, когда пришёл час осуществить всей душою моей, и наступило время чтения Шма, не направлю ли я всё сознание своё (на это). Вот поэтому я читаю и смеюсь.» 
   Однажды служивший в армии (ЦААЛ) неверующий нервный парнишка, которого достали нетерпимые верующие, рассказал мне, что в запале выдал им вердикт следующего содержания: "Если Вам удастся замочить меня, и я там встречу вашего бога, то дам по нему очередь из автомата. Конечно, не убью, но хоть получу моральное удовлетворение." Не стоило бы вспоминать эту ересь, если бы...   
   Недавно я прочёл талантливую книжечку Саши Филипенко "Красный крест". Муки главной героини, женщины обострённой кровоточащей совестливости, которую пытали и унижали ущербные упыри со всей изощрённостью обиженных на весь свет сознающих свою неполноценность мерзавцев, потрясли меня, несмотря на прочитанного давным давно Солженицына и, особенно, Шаламова, несмотря на воспоминания как перенесших многое, так и слыхавших из первых уст. Например, вопрос маршала Мерецкова: "А тебе на голову ссали?". После освобождения, узнав о смерти расстрелянного освобождённого из плена мужа и заморенной голодом в детдоме для детей врагов народа малолетней дочурки, она продолжала существовать ради двух дел, одно из которых собиралась совершить перед смертью, а другое ... после. Работая в НКИДе (наркомате иностранных дел), она переводила в том числе документы, которые шли из Красного Креста, который, несмотря на неподписание Сталиным  Женевской конвенции, всю войну с маниакальным упорством пытался помочь советским военнопленным, слал списки с их именами, просил прислать списки пленных других воюющих стран с целью обмена, хотя бы тяжело раненых, и всё втуне. Увидев в списке ФИО своего мужа, она удалила эти данные и вписала повторно (вроде как опечатка) данные предыдущего солдата. Потом она тридцать лет испытывала муки совести, думая, что тем самым как-то усугубила участь этого пленного, как будто повтор одного и того же имел хоть какое-то значение. Старалась разыскать бывшего пленного или узнать о его судьбе, повиниться. Муки оказались напрасными. Изворотливый мерзавец, как оказалось, донёс органам о нелицеприятных высказываниях мужа этой дамы о Сталине, и тот был тотчас по освобождении расстрелян. "Честных людей (стукачей)никто не репрессировал", -гордо заявил уцелевший.
   Вторая цель, она, наверное думала, что самоубийство может помешать осуществлению, это встретиться с богом на том свете и ... дать ему пощёчину! Начинающийся Альцгаймер она воспринимала как страх бога встретиться с ней ещё не утратившей память.
   Хотел написать, что видел по Российскому телевидению о сверх-герое да ещё и праведнике, выдающемся и учёном биологе и воине ВОВ, Иосифе Абрамовиче Рапопорте. В первой фазе Войны эти пройдохи евреи насовершали столько подвигов, что в процентах к населению резко вышли вперёд по числу Героев Советского Союза. Эта статистика вызвала изжогу у Вождя, и он перестал подписывать "еврейские" представления. А Знамя (орден боевого Красного Знамени) мог подписать любой командарм. Число таких "негероев" и "дважды негероев" заметно выше числа евреев героев.
   Иосиф Абрамович Рапопорт оказался трижды негероем. Ограничусь, в основном, высказыванием специалиста по военной истории генерала Кирилина. «Я не раз читал представления к званию Героя Советского Союза, -- рассказывал генерал Кирилин. -- У многих и одного эпизода хватало, чтобы это звание получить. Иногда человека представляли к ордену, а давали Героя. Как одному комбригу, который сделал примерно то же. У Рапопорта же таких эпизодов в течение недели -- пять! Плюс тяжелейшее ранение и возврат в строй через три недели -- сбежал из госпиталя». Причиной, и не без основания, Кирилин считал не только пятый пункт. Перед форсированием Днепра Рапопорт, в то время комбат, высмотрел ночами по передвижению транспорта на вражеском берегу слабость в обороне немцев и доложил командарму об этом. Но тот сказал, что приказ уже подписан, и комбат должен наступать согласно приказу. Рапопорт заявил, что приказ не выполнит и будет наступать там, где это можно будет осуществить почти без потерь. "Под трибунал пойдёшь!", - заорал генерал. "А я трибунала не боюсь", - был ответ. Герою удалось сберечь тысячи жизней русских солдат, его, разумеется, представили к герою, но и ...  к расстрелу! Ни того, ни другого не дали. Ну и слава Богу!
  А о том, как он раздал свою госпремию сорока сотрудникам, не оставив себе ни копейки, как не стал нобелевским лауреатом за то, что отказался подавать заявление о вступлении в партию, из которой его выгнали с позором ранее, за выступление против Лысенко, а требовал вернуть ему партбилет с извинениями,  распространяться не буду.