Зубная боль

                Валерий Недавний

                Зубная боль

           Тёплым августовским утром, когда работа в цехах вошла в ритм, у дежурного электрика Михаила Афанасьевича разболелся зуб. Пятидесяти двух летний мужик с хитрым взглядом карих глаз не находил себе места от боли. Не отрываясь от реостата напряжения, Михаил взмахом руки подозвал к себе, машиниста локомобиля Сургаенко.
 - Вань присмотри за напряжением, - кривясь от боли, обратился он к нему. – Я сейчас сбегаю в производственный корпус, за анальгином. Скоро вернусь, - его бегающие, раскосые глаза умоляюще смотрели на Ивана. - Только смотри, чтобы напряжение больше четырёхсот вольт не поднималось.
 - Ниш-то я маленький, - обиделся Иван, - не понимаю, что моторы могут погореть.
И он прошёл за перегородку, отделяющую главный распределительный щит от машинного зала. Довольный этим, Михаил Афанасьевич  выскочил из помещения электрощитовой и, зажав ладонью щеку, стремительно понёсся к выходу из котельной. Машинист, пожилой человек среднего роста, не раз выручавший электриков в подобных случаях, сел за стол и стал следить за показаниями приборов главного распределительного щита. В это время подошёл к перегородке кочегар Минька и, просунув голову в открытое окно электрощитовой, спросил у машиниста:
 - Куда это он, или что в цеху случилось?
- Зубы у него болят, вот и побег в цех, искать анальгин по аптечкам.
 - А я думал к Кудряшихе, - усмехнулся Минька.
Кочегар знал пристрастие электрика к спиртному. Работая во второй смене, когда начальство редко проверяла работу персонала котельной, Минька не раз заставал электрика, который тайком от всех попивал вино прямо из горлышка бутылки.
 - Да нет, пока не видно, чтобы выпил, - ответил Иван и потянулся рукой к баранке реостата. Выровняв напряжение и повернувшись к своему подчинённому, сказал – Хотя кто знает? Может, вернётся уже «готовым», как это не раз с ним было?
 - Вот увидишь, придёт уже хорошеньким, - высказал предположение Минька.
 - Молод ещё, обсуждать старших, - сделал Иван внушение своему помощнику. – Без тебя начальство разберётся. А теперь иди на своё рабочее место, да смотри за давлением пара и уровнем воды  в котле.
Минька послушно пошёл к топке локомобиля. А Иван, убедившись, что стрелки амперметров, возвратились в рабочее состояние, раскрыл вахтенный журнал и стал отмечать ручкой почасовую работу локомобиля.
Вскоре вернулся и электрик. Злой, он прошёл мимо Ивана в угол электрощитовой, где висела медицинская аптечка.
«Задрипанная станица, - роясь в аптечке, клял Михаил Афанасьевич свою супругу, уговорившую его на переезд в Северный Кавказ. - Врача стоматолога и того в посёлке завода нет». Обойдя цеховые аптечки производственного корпуса и не найдя в них  таблеток анальгина электрик вернулся к себе и вновь начал перебирать содержимое аптечки. Попался пузырёк с какой-то настойкой. Сообразив, что настойка на спирту, Михаил хлебнул содержимое пузырька  и недовольный вернулся к столу.
 - Ну что Вань, всё нормально? – морщась от боли, спросил он у машиниста.
От принятых капель першило в горле и это больше его раздражало. Иван Сургаенко встал из-за стола.
 - В цехе переработки видимо мяльную машину включали, - доложил он Михаилу. - Я подрегулировал напряжение, а так всё в порядке. А ты нашёл анальгин?
 - Нет! – промычал электрик
И Иван направился к локомобилю. Оглядевшись по сторонам, и не увидев у топки кочегара, машинист вывернул  над бункером карман своего комбинезона, вытрусил из него подсолнечную лузгу и открыл затвор бункера. Затем воровато огляделся вокруг, - «не видел ли кто?»
 - Случилось что, дядь Вань? – неожиданно вырос у него из-за плеча Минька.
Сургаенко вздрогнул от неожиданности, закрыл бункер и, не теряя самообладания, раздражённо ответил кочегару:
 - Ничяво, просто смотрю, как ты костру набрасываешь на колосники. Кучей или равномерно? А то ведь можно дымогарные трубы просквозить.
 - Конечно, равномерно, что я маленький, не знаю, - обиделся паренёк. – Как на курсах нас учили.
 - Молодец! – смягчился Иван и направился к трапу локомобиля.
Поднявшись на верхнюю, смотровую площадку, Иван решил проверить работу паровой машины. А Минька терялся в догадках, не понимая недовольства машиниста. Ему невдомёк было, что он чуть не стал свидетелем того, как его шеф избавляется от улик. В детстве Ивану довелось пасти станичных коров, и чтобы убить время он пристрастился к семечкам. Об этой пагубной привычке знал главный механик. Он не раз «гонял» машиниста за это.  Боясь его нареканий, Иван тайком продолжал грызть семечки, а лузгу ссыпал в карман. Затем выбрасывал её в топку локомобиля. Машинист спустился с локомобиля и зашагал в  помещение электрощитовой. Ивану через остеклённую перегородку щитовой было видно как, корчась от боли, Михаил Афанасьевич, словно гусак, выхаживал вдоль распределительного щита.  «Несёт его нелёгкая» - мысленно выругался электрик при виде идущего к нему машиниста.
 - Афанасич, ты бы того, раствором соли пополоскал зуб, - предложил Иван, - глядишь полягчает.
Сургаенко, присел у стола и вытащил баночку с солью. Электрик лишь отмахнулся от него как от назойливой мухи и продолжал ходить, глуша этим боль. В нём кипела досада на неудачно сложившуюся жизнь, на станицу, на её коренных жителей, произносящих многие слова через букву я. «Не даром жители соседней станицы прозвали их лягушатниками» - вспомнил он свою соседку бабу Матрёну, которая якала: в лясу, мяшок, чяво… Смеялись вначале и над ними, переселенцами. Как и многие жители центральной России, Михаил Афанасьевич перебравшись из Горьковской области на Кавказ,    поражал станичников своим оканьем. Теперь они привыкли к его разговорной речи.
Машинист тем временем всыпал в стакан три ложки соли, влил немного воды из графина и помешал раствор ложечкой.
 - Афанасич, сполосни зубы солью. Зараз я Миньку пошлю к бабке Зайцевой, за шалфеем, говорят, дюже помогает.
Однако электрик уже вышел в машинный зал. Корчась от боли, Михаил Афанасьевич ходил под маховиком локомобиля. Уверенный что здесь из-за шума работающей  машины его не услышат, дал волю своему негодованию.
 - Коту под хвост твоим шалфеем! – прошёлся он в адрес Ивана.
Монотонно чавкал плунжер питательного насоса, как бы вторя его шагам. От выпитых капель першило в горле, а челюсть ныла от боли.
«И всё она, - поедим, да поедим – будто места лучшего выбрать нельзя было» - вспомнились уговоры жены. Четвёртый месяц они живут здесь, в станице, а он всё не может свыкнуться с новой жизнью. Всё, даже речь станичников раздражает его.
     Продув водомерные стёкла и проверив работу масляных лубрикаторов, Иван Сургаенко наблюдал с верхней площадки за электриком.
 «Мучается человек», - сокрушался сердобольный Иван, размышляя, чем бы помочь товарищу. Спустившись по трапу, он подошёл к кочегару.
 - Минь, ты бы сбегал да бабки Зайцевой, да попросил у неё шалфею.
 - Зачем он тебе дядь Вань?
 - У Афанасича зуб заболел.
 - Наверное, мало заложил? – ухмыльнулся Минька, щёлкнув себя озорно пальцем у горла. Он уже изучил эту «болезнь» электрика. Чтобы скрыть запах вина, горьковчанин прикрывал  ладонью рот, имитирую зубную боль.
 - Грех так о человеке говорить, - посуровел Иван.
 - Какой грех! - обиделся парнишка. - Ежели он каждый день к Кудряшихе «ныряет» за чихирём. А чтобы механик не  почувствовал запах вина, он рот ладонью прикрывает. А вы думаете, у него зубы болят, - кочегар насмешливо смотрел на машиниста.
 - Ты всё же Минь сбегай к бабке да принеси шалфею. А я за тебя тут костру в топку покидаю.
 - Хорошо, дядь Вань, принесу, - улыбнулся кочегар, неожиданно пришедшей мысли.
                2
         Михаил Афанасьевич шагал заводским посёлком к площадке, где строился жилой дом.
 - «Вырвет ему местный эскулап зуб ещё вопрос. А вот заскочить к Кудряшихе и пропустить пару стаканов чихиря не помешает, глядишь, полегчает» - размышлял электрик. Михаил Афанасьевич был благодарен за совет Миньке. По словам парня, этот Гришка в армии был фельдшером. И, наверное, сможет удалить ему зуб. Мысли его вновь переключились на Кудряшиху. В станице чуть ли не в каждом доме продавалось вино. Но у Кудряшихи вино было крепкое и приятное на вкус. Да и брала бабка за него на десять копеек больше, чем её соседи. За что мужики прозвали бабкино вино «Господское». В том, что оно стоит этого, Михаил Афанасьевич убедился на себе. Заглянул он как-то с приятелями в дом к бабке, купили по литровой баночки чихиря  и стали его пить. И хотя мужики предупреждали его дюже не увлекаться, Михаил Афанасьевич пренебрёг их советом. На родине он привык к спирту, а тут какой-то квасок. Как добрался домой, не помнит. Жена сказала – принесли его домой мертвецки пьяного какие-то мужики. 
     У строящегося дома Михаил Афанасьевич остановился. Здесь работал ленточный транспортёр, подававший на перекрытие второго этажа керамзит.
 - Здесь работает Григорий Сергеевич? – спросил он у молодой женщины, набрасывающей лопатой керамзит на ленту транспортёра. Женщина выключила конвейер и когда грохот  стих, спросила его:
 - Что вы спросили?
 - Григорий Сергеевич здесь работает?- повторил он ей вопрос.
Тонька, не бывавшая за пределами своей станицы, сразу сообразила, что перед нею стоит один из приезжих. Она слышала, что на пенькозаводе поселилось несколько семей, приехавших из  Горьковской области. Незнакомец чем-то напоминал ей героя из прочитанной ею книжки. Это был сухощавый пожилой мужчина, со шкиперской бородкой. Такие бородки носили герои произведений Александра Грина. Да и смотрел он на Тоньку, хитрым взглядом раскосых глаз. Девушку поразил вид чёрного мятого берета, в станице их отродясь никто не носил. Имей он усы, походил бы на одного из персонажей произведений полусумасшедшего испанца, Сальвадора Дали. Прижимая ладонью распухшую щеку, электрик стоял пред Тонькой, ожидая ответа. Эта молодая баба, разглядывающая его, выводила Михаила Афанасьевича из себя. «Смотрит, словно на обезьяну» - кипел он негодованием. Наконец она повернулась к напарнице, пожилой тётке.
 - Туточки тётя Зина какого-то Григория Сергеевича спрашивают.
- Так это Гришку Усастова, - без всякого почтения, усмехнулась она и показала ей
 вверх. - Там он, на перекрытии работает. Вон тот, который лопатой, керамзит кидает, - показала тётка Михаилу Афанасьевичу на второй этаж. Сложив ладони рупором, Зинаида крикнула мужику: - Гриша спускайся, туточки к тебе пришли.
     Вид мужика заросшего щетиной, одетого в рваную брезентовую куртку и обутого в кирзовые сапоги с разрезанными голенищами вызвал у электрика сомнение. Как-то не вязался его вид с образом фельдшера. «Может, разыграл меня кочегар?» - мелькнуло подозрение. Но менять уже принятое решение Михаил Афанасьевич не стал. Григорий в это время спустился по ленте транспортёра и подходил к нему. «Будь что будет» - решил электрик, чувствую подвох
 - Кто тут меня спрашивал? – спросил Усастов.
 - Я, - держась ладонью за щеку и морщась от боли, ответил ему Михаил Афанасьевич. - Мне сказали, что вы  в армии служили в медсанчасти, фельдшером. Прошу,  вырвите мне зуб.
Женщины, зажав ладонями рты, давились смехом. Электрик хоть и не понимал, чем был вызван этот смех, но понял – влип в какую-то историю
Усастов побагровел лицом. Сдерживаясь, чтобы не обложить матом этого пижонистого слюнтяя, Гришка смотрел с нескрываемой ненавистью на его чёрный беретик. «Неужели этот козёл  не понимает, что его разыграли?» Можно ещё понять того летуна, из Моздока. Но этот работает здесь, на заводе и казалось бы, должен уже знать нравы здешних казачков.  Летчик, как потом Гришка выяснил из разговора с ним, сидел в тот  день в закусочной на автостанции Моздока, пил пиво. Вскоре за стол подсели мужики. Речь у них шла об охоте, на пернатую дичь. И лётчик, обрадовавшись что, имеет дело с любителями охоты,  попросил буфетчицу налить всем пива. Разговорились, ребята оказались из соседней станицы Галюгаевской. Их автобус должен отправляться через сорок минут.
  - Ребята, я сам любитель поохотится, - угощая компанию, признался им лётчик. -  Ружьё я недавно купил, мне бы только легавую собаку достать, тогда бы можно было ездить в камыши, на уток 
 - Так в чём дело? – удивился один из компании. – Приезжай к нам в Галюгай, что мы тебе кобеля не сыщем?
 - Мне бы шотландского сеттера, - попросил лётчик
 - Можно конечно и сеттера, - согласился всё тот же смельчак, Василий. Он понимал, летун не охотник. Денег ему, как видно девать некуда, вот и выпендривается перед ними, станичниками. Года два назад такой же молодой летун закружил голову его подруге. После чего Танюха удрала с ним в город. И у Василия возникла шальная мысль свести этого летуна с Гришкой Усастовым. Хотелось отомстить этому благополучному подполковнику за свою упущенную любовь. Его Татьяна тогда работала в бригаде, загружала гербициды в самолёт.
 - А знаешь, - глядя в глаза подполковника, предложил ему Василий, - есть у нас такой  Гришка Усастов. Его в станице все знают. Он то же охотник, думаю, уступит тебе одну из своих собак. У него их с десяток, -  врал он
Сидевший рядом станичник придавил под столом его ногу Василия, давая ему понять, что так шутить с человеком, который угощает их пивом не стоит.
 - А что Петро, - ни сколько не смущаясь, глянул Василий на товарища, - Гришка не жмот, выручит человека. Так что приезжайте к нам.
В станице знали, психованный Гришка, в таких случаях, входил в раж и посылал  посетителей по матушке. Бывали случаи, когда под горячую руку мог и рожу «начистить» непрошеному гостю. И станичники часто досаждали Усастову такими сюрпризами.
 К удивлению соседей, Гришка встретил летуна радушно. Он и сам понимал, бороться с теми, кого направляли к нему ради потехи станичники, не стоит. Тут надо что-то предпринять другое, чтобы не дать повода смеяться над ним. И он сменил тактику.  Своего сеттера Джека он конечно летуну не уступил. Но чтобы не ударить в грязь лицом перед гостем, съездил с ним к родственнику, где и подобрал подполковнику щенка. На прощание жена Григория угостила лётчика ухой из сома, выловленного мужем в Тереке. Долго потом жители заводского посёлка вспоминали тот вечер. У порога дома, где жил Усастов, ожидая лётчика, стояла «Волга» с шашечками. Уезжая, довольный подполковник оставил Гришке свой адрес и бутылку коньяка.
 «Узнать бы какая сволочь его ко мне направила, - глядя на электрика, думал Григорий. – Да набить ему рожу». Он затылком ощущал взгляды женщин и мужиков, ждущих развязки. А сверху уже неслось весёлое ржание мужиков:
 - Ты что Гриша, стоматологом заделался?
 - Нашли над, чем ржать, жеребцы! – встала на защиту электрика молодая женщина. – Откуда ему знать, что у вас такие шуточки.
 - Не боись Тонька, зараз Гришка ему зуб выдернет.
 - Он у нас такой, всё могёт, - неслось сверху.
Электрик, понял, влип из-за своей доверчивости, и теперь смотрел со страхом на своего спасителя. Колючий взгляд, серых, почти бесцветных, глаз Григория. Его, отвисшие, в глубоких морщинах, словно у бульдога, щёки и перекошенная нижняя челюсть напомнили ему разбойника из рассказов покойной матери. «Ни дать, ни взять бандюга и варнак, а я перед ним шапку ломаю: - Григорий Сергеевич, Григорий Сергеевич», - издевался над собою Михаил Афанасьевич.
А Усастов глядя на заводского электрика, размышлял, как поступить с этим недоумком? Послать его «по матушке» куда подальше, это только рассмешит присутствующих. Они и дальше будут разыгрывать его. «Нет, хрен вы от меня этого дождётесь». И тут у него созрела идея.
 - Пошли! – направился он к вагончику строителей, уверенный, что электрик последует за ним
Презирая себя за непонятное состояние, лишающее его воли, Михаил Афанасьевич, словно загипнотизированный последовал за Усастовым.
     Женщины удивлённо смотрели им вслед.
 - А зачем он его туда повёл?- удивлёно взглянула Тонька на напарницу.
Даже мужики знавшие горячего на мат и крутого на руку Григория, не ожидали такого поворота дела. И когда за Усастовым и Михаилом Афанасьевичем закрылась дверь вагончика, один из строителей подтолкнул подсобника:
 - А ну Витёк, спустись вниз и загляни в окошко, чего он с ним делать будет?
          Усадив электрика на скамью, Гришка достал из голенища резиновых сапог планку с намотанной на неё леской, служившей ему шнуром при кладке стен, и откусил кусок лески. Сделав петлю, присел на корточках перед электриком. Затем обтёр пальцы рук об полы куртки и бесцеремонно раздвинул челюсти Михаилу Афанасьевичу. Электрик даже привстал от боли со скамьи
 - Чего дёргаешься, сиди! – рыкнул Григорий и сапожищем придавил носки его ботинок.
 Гришка нагнулся и заглянул в рот электрику. Среди прокуренных, редких зубов вверху проглядывал гнилой зуб. «Этот» - решил Усастов и для убедительности коснулся его. Михаил Афанасьевич замычал от боли и вскочил со скамьи. Но Усастов, прижал  его лапищей к скамье. Другой рукой, он всунул в рот электрику леску с петлёй. Михаил Афанасьевич ёрзал по скамье в попытке вырваться из рук Усастова.
 «Идиот, нашёл, к кому обратится», - клял он себя за доверчивость. 
 Электрик весь покрылся испариной. Шея ныла от боли в заломленной верхней  челюсти, а от скопившейся во рту слюны перехватило дыхание.  Гришка ладонями рук зажал его щёки, не давая возможности повернуться. Матерясь, он пытался набросить петлю на больной зуб, но она соскальзывала с него. Мальчишкой в сорок втором году у него тоже болел зуб. А так как в оккупированной  немцами станице врачей не было, бабка привела к нему старого фельдшера. Ютились они с бабкой в сарае, где не было печки. А их хату занимали  румынские солдаты. При свете коптилки, подслеповатый фельдшер Христантович вырвал ему зуб. Уловив момент, Гришка в четвёртый раз набросил петлю  на зуб и, убедившись, что она сидит на нём, затянул петлю, зажав в руке конец лески. Глядя на измученного болью электрика, насмешливо сказал ему:
 - А ведь он у тебя  ни хрена не болит. Чего дурака валяешь?
От столь наглого утверждения у Михаила Афанасьевича всё взбунтовалось. Словно выброшенный мощной пружиной, он вскочил со скамьи, готовый двинуть в  рожу своего обидчика. Но острая боль пронзила челюсть. С занесенным кулаком Михаил Афанасьевич непонимающе смотрел на Гришку, в руке которого на леске болтался окровавленный зуб.
 
                Ставрополь, май, 1989 год.