Глава 26. Бедный, скромный мошенник

Павел Иванович все же решился на еще один звонок кураторам, но там никто не брал трубку. Видимо, с ним уже не хотели контактировать, и решение принято. Жернова истории завертелись и оставалось готовиться к худшему, - уже со страхом думал наш герой.
Выждав с полчаса и некоторым образом придя в себя от первых, дурных мыслей, слегка успокоившись, Павел Иванович снова позвонил Александру Ивановичу. Трубку неожиданно снял Сергей Петрович — Александр Иванович был у самого высокого руководства как раз по поводу национализации Империи Чижикова. Сергей Петрович был в курсе того, что произошло.
- Ну они дают! Обижают нашего человека.
- Покамест не совсем еще вашего человека.
- Привыкайте. У вас есть новости для нас?
- Это не телефонный разговор.
- Мы не многие в стране, кто может себе позволить открыто и свободно говорить по телефону, — сострил куратор.
Чижикову, кстати, само слово куратор нравилось. Оно звучало лучше, чем штатный, внештатный или секретный сотрудник госбезопасности, а курируемый было благозвучнее, чем сексот, нелепым образом напоминавшее слово гомосексуалист в его простонародном варианте и нехорошем контексте.
У него к слову куратор сложились свое отношение и своя глубокомысленная теория. Он был уверен, что при нынешнем положении вещей, у любого, даже самого отъявленного оппозиционера, крупного коммерсанта или политика, вообще всех, кто хоть что-то в стране из себя представляет и пророс чуть выше всенародного газона после очередной массовой стрижки, за исключением, пожалуй что спортсменов, есть свой куратор. Он подсказывает, в каких пределах свободы следует держаться и за какие буйки ни в коем случае не заплывать. И если подопечный по собственной воле, на свой страх и риск выходит из повиновения, то ему беда, окончательный или временный кирдык, если не одумается. И ежели продолжит послушно плескаться в удовольствиях и не заплывать за буйки, то ему обеспечена карьера и безбедная жизнь хоть в стране, хоть за рубежом, хоть на собственной яхте в нейтральных, никому не принадлежащих и не нужных водах.
По теории Чижикова выходило, что государство Российское в нынешнем виде — это общество победивших кураторов, о чем мечтали государственные мужи от Бенкендорфа до Андропова, но поличилось только сейчас.
Институт кураторства — это как тайная масонская ложа, где имена дослужившихся до высших чинов и званий знают все, а те не скрывают участия. О потайной деятельности некоторых подозревают, но доказать ничего никогда не смогут, потому что с ними расплачиваются протекцией, ведодомости не ведутся, подписывать никто никогда не подписывает, чтобы не оставлять следов, как встарь, и поступают вроде как согласно своим убеждениям, убедительно, самостоятельно и с виду на свой страх и риск.
Это как на телевизионном ток-шоу, однако в рамках режиссерской задумки, потому что давно известно, что можно ожидать от старого клоуна, и он смертельно боится, по опыту других, попасть в немилость или убраться в забытье. Глядишь, как один невзначай получает квартиру в элитном доме, которая ему не по карману и задолго до этого на нее претендовал младенец известного олигарха, одновременно наблюдаешь, как другой или другая вынуждены свернуть свою оголтелую подрывную деятельность из-за прекращения вдруг госфинансирования или утраты спонсора, потому что все ее сторонники уже давно наперечет и вести их статистику нет нужды — и лишний раз убеждаешься, что прав в своих домыслах Чижиков.
Бывают, конечно, исключения из правил, когда сталкиваются интересы двух независимых друг от друга кураториев, проходящих по разным департаментам одной и той же всесильной организации, безмерно разросшейся на почве тотальной слежки и ручного управления в центре и на местах, и тогда судья может арестовать и даже осудить оголтелого либерала, потому что губернский куратор судьи и столичный куратор либерала не знают о существовании друг друга и думают про чужого подопечного, что тот действует самостоятельно и некоторым образом исподтишка. И пока они не переговорили между собой, пока они друг друга не вычислили и побеседовали, не перетерли тет-на-тет, глаз-а-глаз, либерала не освободят под залог или дадут ему условно, но все равно выпустят прозябать на воле и вершить свои свободомысленные дела, прибавив ему славу мученика и статус пламенного борца с режимом на всякий случай с прицелом в будущее, стратегически темное и неясное никому.
Поэтому Чижиков, с одной стороны, считал вполне разумным приобрести своего куратора, и чем главнее, тем лучше. Это означало, что время настало и он достиг некоторых значительных высот, был замечен как незаурядная личность, как какие-нибудь Познер, Жириновский или Венедиктов. Ему льстило оказаться среди такой знаменитой публики, но как человек рачительный и деловой, он хотел досконально понимать, во что эта затея ему обойдется и где та грань, за которую переступать не след, помятуя бесславную судьбу Березовского, Лугового и Ходорковского — явный провал кураторториума как универсального института управления страной.
То есть под игом кураторов можно себя чувствовать уверенным, но не окончательно и не совсем. Главное тут — лишний раз не высовываться, тихо и аккуратно гнуть свою линию, ни в коем случае не перегнуть и выбирать стратегию на политические Наполеоны.
Хуже всего было попасть в разряд «ложных курируемых», в подозреваемых, когда ты ни от кого не зависим, но все думают, что ты как раз из тех и на зарплате. И кто-то даже упорно поддерживает этот слух. Тут уже ничего не докажешь, и выход один — пуля в лоб. Так что разумнее всего соглашаться и не рисковать судьбой.
С другой стороны, могло пострадать дело, ради которого Чижиков не спал ночами, страждал, исхищрялса, мучился, места себе не находил, не женился и, в некотором смысле, бедовал.
В тот самый момент, когда Павел Иванович размышлял о пользе кураторства на Руси, без которого невозможно управлять такой огромной страной и все разбегутся, как мыши по норам, устроив очередной парад независимостей, кто на какую потянет, Семен Зряченский принимал участие в телепередаче «Я снял Родовой стресс и теперь здоров?», с подленьким вопросительным знаком.
Он, видимо, притомился от писанины и подался в телезвезды, с умным видом вставлять свои пять копеек в общий, малоразборчивый гвалт. На телевидении он чувствовал себе как в своей тарелке, был находчив, быстроумок и красноречив, и даже овладел несколькими необходимыми выражениями лица, применяемыми профессионалами в ток-шоу к оппонентам: глупость сморозил, дурак, сам дурак, - причем два последних отличаются только положением головы и конфигурацией бровей.
- Смотри сейчас Малахова, сволочь, - получил Павел Иванович два анонимных сообщения под скрытыми номерами.
Он включился в тот момент, когда Семен Зряченский утверждал, что точно знает, что никакого Родового стресса нет и никогда не было, пока его не выдумал Чижиков, чтобы нажиться на доверчивых согражданах еще советской закалки, до сих пор верящих в прессу крепче, чем в отче наш.
- Откуда вам это известно? - спросил ведущий.
- От самого Чижикова. Я сам писал ему первую статью про Родовой стресс. Он же сам ничего не может, этот творческий и нравственный импотент.
На импотента Чижиков весьма обиделся, потому что это была чистайшая ложь, что было опровергнуто в ходе передачи потом, только несколько в другом смысле.
- В том, что делает Чижиков, нет ничего плохого, потому что он активизирует неизвестные, тайные, еще не раскрытые способности малоизученного человеческого организма, рассчитанного, между прочим, впрок — минимум на троих, - возражал профессор доктор Браун, без пяти минут Нобелевский лауреат, и поправился, заметив оплошность, когда в зале захихикали, -  на три жизни.
- Мне метод снятия Родового стресса очень помог, — сказала женщина, которую привел с собой Браун, — мама мне всегда говорила, что я некрасивая. В школе меня дразнили одноклассники, называли «пугало». Никто не хотел сидеть со мной за одной партой. Я тогда часто плакала, была очень ранима. Когда я узнала о снятии Родового стресса, решила попробовать. Ведь я ничего не теряю, тем более, что всё это — бесплатно. Сейчас я чувствую себя прекрасно, начала встречаться с одним мужчиной. Может, наконец выйду замуж.
- Большое Вам спасибо за мою новую жизнь и долгих вам лет! - обратилась она к Брауну.
- Это подсадная, - сказал Зряченский, — сколько вам заплатил Чижиков, чтобы вы его здесь нахваливали?
- Ничего мне не заплатили, я сама, — сказала дама и разрыдалась.
- Вы что хотели сказать, — ведущий показал на еще одного участника дискуссии.
- Или вот мой случай, — стал рассказывать мужчина лет тридцати. — Я на здоровье никогда не жаловался. Занимался спортом, классической борьбой и тягал штангу. В детстве болел редко. Закончил техникум. В 2006 году вместе с родителями переехал в Липецк. После окончание курсов устроился электросварщиком на большой мебельный склад. Работа нравилась. Через год появились регулярные боли в спине. Вроде и ничего я тяжелого не таскал. Ходил на массажи, плавал в бассейне. Меня посылали к врачам, но они ничего не находили. На короткое время боль отступала, потом приходила с новой силой. Поменял работу, а спина все равно болела. Родители знали о моих проблемах со здоровьем, но ничем реально помочь не могли. Больше всего это волновало маму. Прочитав в каком-то журнале о последствиях родового стресса, она в тайне от всех отправила мою фотографию. Не знаю как, но мне там помогли. Боли прошли, я снова чувствую себя здоровым человеком.
- Вы тут антимонии не разводите, — сказал Зряченский, - эту муру, помнится, я сам сочинил.
- А вы имейте совесть. Сами деньги у Чижикова брали, теперь кто вам платит? — это был профессор доктор Браун, — на чьи деньги гадите хорошему человеку?
Но ведущий вдруг сменил тему. Видимо, он был вовсе не заинтересован в поддержке Павла Ивановича и отрабатывал заказ. Стал говорить депутат Подгузко, приглашенный в качестве эксперта:
- Мы хорошо знакомы с этой проблемой, поэтому я выступаю с предложением запретить все эти нетрадиционные способы медицирования, потому что люди на это ведутся, перестают принимать таблетки, микстуры, и от этой самодеятельности им выходит один вред.
- Слава традиционной медицине! - загудели зрители.
- Да здравствует современная фармакология! - раздались в студии организованные выкрики. Это была находка и постановка режиссера.
Чижиков понял, откуда ветер дует и кто переманил депутата на свою сторону.
- Это будет серьезнейшей ошибкой, господа, — профессор Браун посмотрел выразительно на депутата одним из трех известных взглядов, — лучшие умы мира бьются столетиями над этой проблемой, пытаются вникнуть, как функционирует подсознание, а наши депутаты решают вопрос в один присест и плюют на достижения науки, как раньше запретили бога, решив, что его нет, а теперь не только разрешили, а включили его в национальные скрепы.
- Лженауки, — поправил депутат и сорвал тем самым аплодисменты, которыми на деле дирижировала ассистент режиссера, стараясь не попадать в кадр.
- Если мы не знаем, как это функционирует, значит, нельзя этим пользоваться. Вы как ребенок, который втыкает булавку в розетку с электричеством, а потом кричит и корчится от боли. Право слово, как дети — сказал Подгузко.
- Вы же не знаете, какие побочные действия могут сопровождать снятие Родового стресса? — крикнули из зала.
- Вы в своем уме? От него ущерба столько, сколько от плацебо, — сказал нерусский, а потому прямодушный Браун.
И тут ведущий снова прервал дискуссию, анонсировав сюрприз после рекламы.
Подарком публике оказался Суренчик. Достали из неизвестности того самого юркого армянина, исчезнувшего перед полетом из Сочи в столицу. Телевизионщики в который раз подтвердили, что они могут воскресить убитого, если понадобиться, а отыскать любого, хоть черта лохматого, приодеть, загримировать и вывести в студию на эфир не составляет вообще никакого труда.
- Сурен, - сказал ведущий, - откуда взялся Родовой стресс, кто его придумал? Если не хотите, не говорите.
- Пачему нэ хачу? - спросил он с акцентом, - я прэдумал, — скромно сказал настоящий сочинитель и заслуженный гений.
Зал охнул.
- Как об этом узнал Чижиков?
- От меня. Я ему снял Родовой стресс в Сочи почти перед самой катастрофой.
- Какой катастрофой?
- Всеобщей. Перед распадом СССР и безоговорочной победой таких пройдох, как Чижиков.
- То есть что получается, он его у вас украл?
- Значит украл. А мне что, жалко что ли?
- Это правда, что Павел Иванович предлагал взять вас на службу?
- Большую зарплату предлагал.
- И вы не согласились?
- Мы люди маленькие. Так, понемногу, еще куда ни шло, а дурить с таким размахом — нет, это не для нас. Это теперь люди стали с большими претензиями, а мы потомственные одиночки, кустари.
- И вы отказались?
- Да.
Бедный, скромный мошенник, готовый целыми днями стоять на сочинском бульваре или променаде, чтобы заработать свою трудовую копейку. И невдомек этому дурачку, что он рискует больше, чем тот, кто делает то же самое с размахом, у кого есть деньги на хорошего адвоката, и он наверняка не попадет за решетку, а бедный, мелкий жулик — попадет. И разве сможет он теперь, после разоблачения, после минуты славы в телеэфире, признавшись на всю страну, что Родового стресса никакого нет, выйти на прежнюю стезю. Видать, похоронил он свою коммерцию навсегда. И чем теперь займется, что другое выдумает место того, что закопал своими руками?
Как тут не умыться горькими слезами, потому что у нас частенько правда, вынесенная наружу, обязательно хоронит того, кто с ней к нам по наивности пришел. И иной прохожий, узнав правдоноса в массы на улице, покажет пальцем и с пафосом скажет:
- Во дурак!
А ведь был же у него однажды шанс, ведь хотел Павел Иванович взять его к себе, обогреть, может, по возможности, и озолотить. Но ускользнул наш Суренчик тогда. На свою и Чижикова беду.
«Напрашивается тут один вывод — есть такие люди, кому не суждено жить в достатке, кто упорно и неукоснительно бежит от Фортуны, совершает глупейшие и необъяснимые поступки, пока судьба, устав от бессмысленной и утомительной погони не плюнет и не оставит его прозябать в голой нищете», — справедливо подумал Павел Иванович.
Позвали банкира Треффа, чтобы тот ответил на вопрос, где деньги Чижикова.
Трефф сказал, что знает Чижикова с детства как пройдоху, жулика и негодя, что еще в школе он проявил себя как мошенник, давая списывать за деньги то, что до этого списал сам.
- Он ко мне приходил, чтобы, пользуясь старой дружбой, взять кредит в 100 миллионов и с ним улизнуть на Канарские острова.
- Каков прохвост, хотел воспользоваться доверием доброго человека?
- Воспользоваться, так сказать, наивностью.
Тут он подробно пересказал их встречу, перевернув смысл полностью наоборот, то есть выходило, что не Чижиков отказывался брать деньги, а что Трефф не хотел их давать тому в долг.
- Но я, зная натуру Чижикова, сразу его раскусил и не дал ему обмануть и ограбить банк.
- Вы сами?
- Я лично эту попытку пресек, - победно сказал Трефф.
- Но он ведь хранил деньги в вашем банке.
- Это правда. До недавнего времени в банке еще находились деньги Чижикова. Но сейчас ничего нет.
- Как уже нет?
- Чижиков все успел забрать. Не знаю, как ему удалось. Большой ведь шельмец.
Трефф однако утаил, что неделю назад выплатил хитрецу деньги наличными под 10 процентов отступного.
- Значит, в банке денег нет.
- Никак нет.
- Но кто-то же видел деньги Чижикова?
Свистунова, тоже приглашенная на передачу, смогла подтвердить, что сама видела полторы тонны денег. Сколько это на самом деле, она не знала. Они тогда с сотрудниками только начали пересчитывать. Но деньги остались в закромах Империи. Она теперь поняла, какую оплошность допустила, но ничего поделать не могла, потому что выполняла приказ.
- Чей это был приказ? - спросил ведущий, напустив на себя грозность.
Она точно не знала, потому что приказ исходил из таких сердитых и заоблачных вершин, что она испугалась перечить и со страху не запомнила имен. Ведущий смутился, видимо, испугался своей прыти.
- Кажется, это был Сергей Петрович. Или Александр Иванович.
Как ни пытались вместе выяснить, как же звали все-таки звали того, кто дал приказ Свистуновой и решить основной вопрос капитализма, где деньги, ничего толком не вышло.
Денег не было ни в бункере, ни на банковских счетах, стало быть, они либо при Чижикове, либо в офшорах. Исчезнуть вообще они не могли — этому противоречит закон вращения бабла в природе, разве что они могли сгореть при дефолте, денежной реформы или пожаре. Но ничего подобного за это время в стране не произошло. Пожарные бы точно заметили, однако никаких серьезных задымлений тем временем в городе не происходило.
Выходило так, что Чижиков и тут всех капитально надул.
Когда вопрос денег был к всеобщему неудовольствию решен, перешли к нравственному облику негодяя. Официантка Светочка клялась на весь экран, что гадкий человек Чижиков ее обесчестил, лишил запоздалой девственности, которую она берегла до свадьбы, и обещал на ней жениться взамен на ее молчание. Что она от него раз забеременила, но он убедил сделать аборт перед поездкой на Мальдивы. Она, дура, согласилась. Иначе давно была бы Светланой Чижиковой, держала бы этого мерзавца в узде на благо родине, а по студии бегал бы малыш Ваня, точная копия Павла Ивановича, только в коротких штанах. Выходило вполне правдоподобно.
Понятное дело, это была ложь. Правдой были только Мальдивы, как географическое понятие, куда Светочка слетала в отпуск, причем одна, без Павла Ивановича, потому что он с некоторых пор был увлечен двумя дамами из провинции, одна из которых должна была стать ему лучшей женой, не чета Светочке и прочим, находившимся всегда под рукой.
За все время ток-шоу не нашлось больше ни одного сносного человечка, кроме немца Брауна, кто бы помянул Чижикова добрым словом. Павел Иванович, не сильно искушенный в этой части русской народной психологии, сожалел и сетовал на то обстоятельство, насколько оказались неблагодарны все, кому он сделал столько добра и кого кормил из свойх рук, как дрессированных воробьев, трудясь денно и нощно, бдя, не покладая рук и не смыкая глаз.
Пока ты в силе, думал Павел Иванович, глядя на эту вакханалию человеческих пороков, ты благодетель, но стоит только замешкаться или, что еще хуже, оступиться, попасть в неловкое финансовое или публичное положение, как оказывается, что вокруг были только враги, завистники, злопыхатели, разномастная и разнокалиберная дрянь.
Хороши были и журналюги. Возьмут чистейшую правду с одной стороны, как альтернативное мнение беззастенчивую ложь с другой, сделают из этого коктель, полуправду и выдают публике за истиное пойло.
В конце телепередачи Семен Зряченский так разошелся, что стал призывать всех зрителей без разбора идти православным крестовым походом на империю зла «Чижиков и К°», и не оставить от этой конторы камня на камне.
Самым странным было то обстоятельство, что ему никто не перечил, его никто не арестовал, не одернул за злостный экстремизм, разжигание протестных неудовольствий и призыв к насилию.
И тут Чижиков снова вспомнил про кураторов, но обращаться к ним не стал — было, по всей вероятности, поздно. Он даже заподозрил, что кураторы Дренцалова смогли оказаться сильнее его собственных. В этом случае он был вообще карликом мира сего, ничтожеством, жалким пигмеем и, что называется, соплей перешибешь.
На этом Павел Иванович поставил точку, выключил телевизор, хотя в студии назревал пик страстей — собирались подводить итоги, и Зряченскому, Суренчику, Треффу, Свистуновой, официантке Светочке и самому ведущему по закону жанра пологалось сказать о Чижикове какую-нибудь заключительную гадость или чушь.

Продолжение следует: http://www.proza.ru/2017/07/29/429