Лето... Весна
давно угомонились грачи наши; поделили, отремонтировали гнездовья. Грачихи уселись на кладки. Тяжёлое это дело - высиживать птенцов, выкармлмвать вечноголодную ораву, поднимать, на крыло да мало ли...
Вместе, в грачами менялось молодое лето, в общем-то, невзрачное, работящее, колосящееся и хмельное тёмной ночкой...Как, не уставали парни и девчата, на колхозных полях, а наскоро перекусив и доделлав задание домашнее, бежали, на свои, насиженные схоронки, целовались до упаду, до боли, в губах, потом сходились на выгон, где допревали, заготовки, на общественное гумно. Пели под гармонь или гитару, если Колька-гармонист, был в силах держать струмент, тогда орали, под мою балалайку, играли кроковяки, паде-грасы, полечки А я был и рад, лишь бы рядом... с любимой...
Старикам тоже, не спалось... Дед завернул козью ножку..."от ентих кровопивцев"...бабка шла следом, открывала настежь створки окна, шипела на деда: "Ну ты окоянный...выкуришь из хаты, басурман!". Потом успокаиались и вслушивались, в раздольную песню, переговаривлись тихо, узнавая голоса певуний. Устав, закрывали окно и шли - дед на печку, а бабка, на свой любимый топчан...
Не спали и родители, вслушиваясь в девичьи голоса...
- А ты помнишь, как пела?
- Э-э, о чём вспомнил...
Иди уж...и я следом... - а батька только крутил головой, вспоминая, как щупал девок-хористок, на сцене...
А лето...лето пока притаилось, вслушиваясь, в голоса поющих, вглядываясь в бездонность неба, там, где-то, за Луной, в мириады подмигивающих звёзд...
В земле, ещё бродило не мало весенних соков и всё посеянное тянулось к свету... загоралась ранняя полоска зари, когда молодёжь расходилась, прикорнуть, перед трудами...
Сегодня Оксана вернулась, со свидания, рано... Испуганная и удивлённая и обиженная... Они ещё и целоваться, не начали, а тут - нате вам, отец Ванятки пожаловал, отпихнул сына, как телка, уселся рядом, аж дохнуло потом...
- Вот что, девка, не по себе рубишь. Зась крутить голову Ванятке. ты сама подумай, кто он - мой сын! И кто ты, почти нищенка, а туда же... Ещо отловлю - юбку завяжу! А тебе, стервец, кудри повыдергаю! Всё!. И ушёл...
- Дядя Гнат, за что?
Но тот даже, не повернулся... Исчез и Ваня..
А утром грянула война.
А утром Иван ушёл добровольцем, а спустя неделю, вслед за сыном, ушёл на фронт и Гнат Кузьмич, передав дела колхозные жене.
- Правь тут...приду спрошу...
Остались в колхозе три деда: Яков - сторожем, дед Иван - конюхом, дед Семён - пасечник и Ерофей Ильич, георгиевский кавалер - водовозом. Девчата прошлогоднего выпуска, кто дома засиделся да наша арава пострелов да само собой, бабы.
Как-то сразу погасли краски лета. Тут, не до жиру... Поднимайся с зарёй, получай наряд и крутись, хоть выложись, а норму дай, да если пионер-комсомолец - прихати чутку, для фронта!
А тут на село посыпались редкие треугольники да чаще похоронки. По вечерам и ночам выло село бабьими голосами, правились тризны - ни тела, ни гроба, а с утра, в колхоз... Уже намечался добрый урожай, да налетел град...измолотил зелёное, на корню... Боженьки! Град прошёл полосой и не тронул огороды... Надежда? А фронту? Приехала комиссия, поглядела, покачала головами, списали, на природу...
На заре проснулись, не от лучиков света, а от грохота, на улице... Не успели опомниться, толком понять, что случилось, а по хатам уже шли нежданные "гости", выгребая всех подряд...
- Шнель-шнель, руськи шваль!
Согнали на площадь, окружили жандамами с собаками, зачитали правила поведения где стояло - Расстрел, дыши, не дыши...
Потом стали отбирать в кучу девчат и молодиц, окружили конвоем и увели, в сторону полустанка.
Олеся, как чувствовала, что добром, не кончится и спряталась, в подполье, за бочкой, с капустой... Теперь выслушав меня, сказала:
- Минька, работа большая есть, расскажу... Спроси у матери. может пустит пожить, дома мне опасно.
- А то...пустит! Не сумневайся...
Она заняла мою тёмную конуру, с маленьким окошком. Я ожидал работы, но она пока молчала. В субботу, в слепую ночь, раздался условный стук, в окно. Я толкнул створку...
- Привет, Миня, покличь Оксану... - потом они целовались, а у меня обрывалось сердце
- Миня, в уголке узелок, подай и передай привет маме, пусть, не беспокоится... Я с Иваном.
2
Оксана нагрянула, на второй день, после освобождения.... Я её увидел, ещё на перроне ( да я её в толте любой найду!) и поспешил навстречу. Она шла потихоньку, опираясь на ключку, правой рукой, за плечами горбился армейский сидор, а в левой руке был свёрток, из которого доносилось, недовольное пыхтение...
- Миша? Ух ты, казак, вымахал однако... Знакомься.. Это Михаил Иванович, собственной персоной....
А я стоял, счастливо улыбалса, глядя на них, так что она покраснела и сказала:
- Как тут Миша дела?
- А что дела? Живём пока - снимая сидор ответил я. - Как Иван там?
- Нет Ивана, погиб смертью храбрых...
Я приобнял её и вел, как самую дорогую драгоценность... Шли, больше молчали, уже перед самим домом, сказал твъёрдо: Живи. В обиду, не дам. Мишку воспитаем... Я ж тебя... и ушёл в свою калитку, было, вернулся, взял сверток с мальцом, на руки, взошел по ступенькам, на крыльцо. Олеся молчала, закусив сои яркие губы, потом последовала, за мной.
- Здрасьте, тетя Антонина! Принимайте внука - А та, увидев дочку, обомлела, хорошо - успели поддержать... Напоив её водой, разговорив, я собрался уходить. Оксана глянула на меня блгодарно - всё, что мне запомнилось, перед тем как закрыть дверь...
Она появилась, с тем же условным стуком...
- Миша, я...
Я перекрыл её губы своими и приподняв, втащил в комнату... И всё завертелось, пропало, были только губы, только груди, только её упругая плоть и весь мир...
- Доброе утро, мама... Не осуждаете?
- Что ж осуждать, если он по тебе, дочка, с девятого класса сохнет? Живите, раз судьба, а внучка сюда неси, будем разом растить
Так вошло счастье, в нашу хату.
27.07.17
Свидетельство о публикации №217072800790