Заваруха

                Предисловие

  Накануне описываемых событий, в воскресенье, папа поднял меня утром рано, и мы пошли к нему на работу в ГУС – городской узел связи. Я был рад этому, предвкушая удовольствие посмотреть на работу аппаратуры, мигающую разноцветными лампочками и щёлкающую множеством реле. Но, к моему удивлению, в здание мы не зашли, а обогнув его, оказались позади него в тупике, упиравшемся в забор ГУСа. Слева и справа от дорожки, усыпанной опавшей осенней листвой стояли полуголые деревья в обрамлении кустарника с белыми шариками, которые мы, дети, любили хлопать.

  Папа сказал, что мы будем фотографироваться. Скоро к нам подошёл толстый дядька в очках, в темном плаще и широкой шляпе с фотоаппаратом через плечо. Папа с ним поздоровался, и он стал нас готовить к съёмке. Я фотографироваться один не любил, а с папой – запросто. Фотограф несколько раз сфотографировал нас вместе, а затем меня одного. И на этом снимке я получился не очень – канючащим. Ох, и не спроста, отец затеял тогда эту фотосъёмку!

                Заваруха

  Осенью 1956 года в городе произошли события, которые для меня остались не совсем понятными и до сих пор. В тот день утром меня разбудил сильный шум и грохот на улице. Я выглянул в окно и увидел, что вся проезжая часть заполнена идущими колоннами солдат и движущимися военными грузовиками. На кухне мать и отец о чём-то громко разговаривали. Я запомнил непонятное мне новое слово «заваруха», которое неоднократно произносила мать. Отец её как бы успокаивал и говорил, что это обычные сборы.

  Я зашёл на кухню и увидел мать с заплаканными глазами. Она укладывала вещи в небольшой отцовский чемоданчик, с которым он уезжал в командировки. Отец просматривал какие-то документы. Я радостно объявил, что сегодня на улице много солдат. У родителей это моё сообщение радости не вызвало. Они были явно чем-то расстроены. За завтраком они продолжали разговор о «заварухе» и что отцу пора уходить.

  Он позвонил на работу, отдал какие-то распоряжения. Взял на руки маленькую Таню, понянчил. Обнял меня и маму, взял чемодан и ушёл. Мама была расстроена, её состояние передалось и нам. Таня стала капризничать, а мне вдруг захотелось побыть с отцом.

  Пришли соседские женщины с красными глазами, что-то стали обсуждать с мамой. Я оделся и вышел на улицу посмотреть на солдат.

  Во дворе собралась компания мальчишек и мы пошли в город. Улицы были заполнены военными и разной техникой. Ехали и стояли грузовики с пушками, танки, «катюши», укрытые тентами. Один танк был без орудия. На машинах и танках сидели солдаты. Некоторые были перевязаны бинтами.

 Как всегда мы попытались подойти поближе и пообщаться с солдатами. Но на этот раз они к себе никого не подпускали. Все были какие-то злые. Форма на них была грязная. И сами они были немолодые и небритые. Какие-то не наши, к которым мы привыкли в городе. От них пахло перегаром.

  В районе вокзала на железнодорожных путях стояли поезда с товарными вагонами и платформами. На них грузили и разгружали военную технику и солдат.

  От вокзала мы пошли в сторону парка ¬– месту наших игр. Народу, бабушек и мам с колясками, здесь было необычно мало. Мы спустились к озеру и через заросли поднялись на противоположный крутой подъём. Тут на ржавых путях в тупике давно стоял чёрный обгорелый паровоз, по которому мы любили лазить. К нашему удивлению паровоза не было, а на путях стоял эшелон с какими-то зелёными вагонами с редкими окнами. Вдоль эшелона ходили солдаты в шинелях с автоматами. Завидев, нас к нам подошёл какой-то командир и, замахав руками, сказал чтобы мы шли назад. Мы стали спускаться к озеру и увидели как этот человек, подозвав к себе солдат, стал  расставлять их цепочкой у края спуска.

  В центре города в отдалении от дороги на площади стояла группа офицеров. Они что-то бурно обсуждали. Среди них выделялся высокий майор, по-видимому, старший. Мимо, по тротуару,  пробегал куда-то спешащий немолодой солдат в обвисшей пилотке, засаленном бушлате  с планшеткой через плечо. Лицо у него было красное от бега, капли пота катились из-под пилотки за воротник. Он уже миновал командиров и был в отдалении от них, как вдруг раздался зычный голос майора: «Смирно! Сержант ко мне!»

 Солдат, как бы споткнувшись, затормозил на бегу и чуть не упал. Развернулся и подбежал к майору. Отдал честь.

  – Кругом! – скомандовал майор. Подойдите как положено! Шагом марш! И солдат строевым шагом пошёл назад, развернулся и, чеканя шаг кирзовыми сапогами, как на параде, подошёл к майору и отдал честь. Пот градом катился по лицу и бушлату.

  – Кто такой? – спросил майор строго. Солдат стал объяснять, достал из-за пазухи какие-то документы. Майор ещё что-то спросил. Офицеры заглядывали ему через плечо и тихо переговаривались между собой. Послышалось слово «партизаны».

Майор вернул документы и спросил:
– Вы что? Забыли, как нужно приветствовать старших по званию? Ничего не  видите?

  Солдат пробормотал отрывисто в ответ: «Никак нет. Поторопился, виноват…»

  Майор скомандовал:
  – На исходную! Пройдите, как положено!

  Солдат вернулся назад и строевым шагом, держа руки по швам и повернув голову в сторону офицеров, прошёл по тротуару, вскинув руку к пилотке, когда поравнялся с ними. Он уже думал, что беда миновала, но тут майор рявкнул:
  – На исходную! Шагом марш!

  Солдат вернулся назад и снова прошёл, приветствуя командиров. Офицеры, стараясь скрыть улыбки, повернулись к нему и подняли руки к козырькам. И снова майор приказал:
  – На исходную! Шагом марш!

  Так прогоняв, солдата несколько раз и отпуская, майор приказал:
  – Доложите вашему командиру, что я накладываю на Вас взыскание: три наряда вне очереди.

  Мы стояли на тротуаре, у стены дома, и нам было жалко солдата, который весь мокрый,  маршировал мимо нас. И, постепенно у нас росла ненависть к этому лощёному майору и его курящей ухмыляющейся свите.

  – У, гад! – сказал Витька с нашего дома. Он был самый старший в компании.
  – Я скажу папке, он ему три, нет сто нарядов даст! – завершил пацан. Отец у него подполковник был.

  – А что это они про партизан говорят? – спросил кто-то.
  – Партизаны только на войне бывают. У них шапки с красной лентой. Где они партизан видели?

  – Если партизаны, значит война началась, – сказал Санька-маленький. – А если нет партизан, то и войны нет, – со знающим видом подытожил он. И все с ним согласились.

  – Вот что, пацаны, – сказал Витька, – Раз солдат много пришло, нужно достать все запасы. Идём домой!
Это он о нашем «вооружении» говорил.

  Дня через два на час зашёл домой отец. Он был в военной шинели и полевой форме. Мы бросились к нему на шею. Он обнял и расцеловал нас всех. Сказал, что уезжает с командой.

  «Военное положение» в городе продлилось примерно неделю. Постепенно войска из города схлынули куда-то. Но тревога чувствовалась во всём. Люди ходили угрюмые, исчезли улыбки и смех. Постоянно шли приглушённые разговоры, во время которых они беспокойно озирались по сторонам.

   Отца не было дома месяца два. Правда, он несколько раз нам звонил. Я спрашивал: когда он приедет, и он бодро отвечал каждый раз, что скоро, но всё не приезжал. Его отсутствие я переживал очень остро. Когда мама и бабушка были на работе я обходил квартиру и трогал его вещи: висящий на дверной ручке ремень, на котором он шлифовал свою бритву, бренчал на его мандолине. Перебирал на его столе оставленные вдруг и не убранные  какие-то блоки, радиодетали, паяльники, инструменты. Открывал шкаф и рукой покачивал парадный китель с наградами. Тихий звон медалей действовал на меня успокаивающе. И каждый раз бежал к двери, услышав звонок. Но это были: то старик-возчик, который периодически обходил квартиры и собирал корки и черствый хлеб для своей лошади, то почтальон, то соседи.

  И вот настал день, когда папа вернулся! Все были рады его возвращению.

  Я не отходил от отца ни на шаг. Он усадил меня к себе на одно колено, на другое пристроил Танечку и рассказывал маме, что-то про «сборы». Я мало что понимал из его рассказа, но по тому как улыбалась мать, можно было сделать вывод, что всё хорошо. Отец привёз мне блестящую крупнокалиберную гильзу, какая была только у Витьки.

  Вернулись и отцы соседских мальчишек. Тогда я почувствовал, что нависшая над нами непонятная мне беда прошла и теперь всё будет как и прежде. Волнения и тревоги постепенно улеглись. Я так и не выяснил точно, что это была за «заваруха». Связана она была с происходившем в то время фашистским путчем в Венгрии или с какими-то другими событиями – неизвестно.

  Уже потом, в восьмидесятых годах, мама как-то обмолвилась, что был отец тогда в Польше, хотела ещё что-то сказать, но, взмахнула рукой, отвернулась и замолчала. Видя её волнение, я расспрашивать не стал. Отца тоже не беспокоил, знал наперёд – не скажет, если что-то  секретное. Многолетняя служба, наложила на его свой отпечаток. Он и про войну в Корее и Китае мало что рассказывал, ссылался на подписку.

   Игорь Самочеляев. 2017 г.