Ириска 26

Солнце еле освещало окна много метровых небоскребов, которые с насмешкой тыкали отражением в лица прохожих. Завидуйте нам, рвущимся ввысь - лозунг компании застройщика. патент на это он выиграл, естественно, нечестно. Множество людей шло утром по своим делам: плохие музыканты с ночной репетиций, на которой они поругались и уснули. Они идут молча и слышен только шум электричек вдали, да гудение мусоровозов. Каждый думал о своем – девушка, семья, институт, фимоз, кто была та телка в клубе, ах как жаль я не взял ее номер и так далее по наклонной к сексу. И только один начитывал под нос прощальную речь, которую он опять не сможет им сказать - тряпка. Работники ЖКХ собирали тела мертвых голубей и обгрызанные собачеи кости, хихикая при этом на весь переулок. Вроде работают не первый год, а узоры разбитого черепа и выпавшего мозга все еще помогают забыть то социальное дно, на котором им суждено вечно быть.
Но зачем говорить о грустном. О, Тоска! Город победа! Ты стояла на этой земле, когда мы были только в планах твои сыновей, а они даже не знали об этом! Ты вскормила нас пищей, которую никто в здравом уме есть не стал бы. Но она была вкусна и питательна, переваривалась иногда с осложнениями. Мы танцуем под бит, что выдают рельсы метрополитена и удары пальцев об экраны. Запах свежего кофе будоражит наши умы и влечет в уютные темные кофейни, где каждый может сесть со своим телефоном или достать книгу, посмотреть на цену за чашку капучино, сделать селфи и не тревожно выйти на улицу. Твои зеленые, каменные стены, которые окружали исторический центр города – были вдохновением для каждого жителя столицы. Знайте, если человек, полный решимости, хорошо выспится и с утра посмотрит на них, то он, наполнив воздухом грудь, крикнет:
- ХОЧУ ДЕНЕГ СУКА!
Человек в пиджаке и без имени, с отполированными до блеска туфлями, быстрым шагом шел по Алтийской, жонглируя зажигалкой, папкой с бумагой, кофе и пачкой сигарет. Мало кому посчастливилось увидеть это представление в такой ранний час, но те, кто застал , получили заряд бодрости как от дешевого заварного кофе из пакетика - как раз то, которое пил человек в пиджаке и без имени, с отполированными до блеска туфлями.
И все бы это продолжалось еще долго, если бы он знал, что произойдет. Да что угодно - теракт, конец света, вселенский экстаз. Дома могли распасться на части, обрушат бетонные лавины на муравьев и людей, которые не смогли бы насладиться этим моментов и своими тенями от падающего солнца. Все, что было ложью могло стать правдой, и подумать иначе стало бы табу и началось бы глобальное счастье. Он мог бы услышать щелчок, как знак конца начала, где останется только он и природа. Жесткие мозолистые руки массировали бы его уши, легкий ветерок сбивал бы жар в груди. Но это уже гомосексуализм.

Из перехода, как показалось, ему крикнули:
- Ничего есть все, Халтурщик, - послышалось Человеку в пиджаке и без имени, с отполированными до блеска туфлями со всех возможных углов перехода и равнин пространств.
Эти слова достали его, как коллекторы должника, не оставив ему и шанса устоять на месте. Падение это человека задело не одну вселенную, от самых больших до ничтожно малых, уничтожив все то, ради чего жили обитатели этих бескрайних просторов. А жили они ради чистого пиджака Человека в пиджаке и без имени, с отполированными до блеска туфлями.
Упав прямо на копчик Человек в пиджаке и без имени, с отполированными до блеска туфлями издал звук, непохожий на человеческую боль. Это звучало как мелодия грузовика мороженщика либо флейта ирландских танцовщиц. Сигарета благополучно приземлилась по расписанию в лужу, а зажигалка улетела далеко в люк.
Демон никогда не был так близок к успеху и власти как сейчас - он буквально лежал в многомиллионных контрактах, многотысячных чеках и приказах на увольнение сотен неважных людей. Это было бы счастье для любого уважаемого члена общества, который смог добиться вершины социальной лестницы - скипетр с чашкой кофе и корона из договоров и акций, а на шеи зеленый галстук с цветами и кошками. Подарок жены, он обязан был его одеть хотя бы раз, прежде чем спрятать его в глубинах шкафа, там же где лежат уже третий год неоткрытые презервативы.
Отряхнувшись от грязи городского перехода, Человек в пиджаке и без имени, с отполированными до блеска туфлями осознал, что на его бумагах лежит не человеческое тело. Оно было худым и синим от синяков, на нем свисало дырявое пальто, а спортивный штаны были приспущены, оголяя задницу - на ней был стикер:
"Вход только по приглашениям"
Человека в пиджаке и без имени, с отполированными до блеска туфлями это сильно разозлило, ведь ему не требовалось приглашение. Он сам мог проходит куда захочет, ведь на кончике его перьевой ручке, которая незаметно треснула и потекла в кармане его пиджака, мог решить судьбу любого человека. Но, никто не знал, что этот круг ограничен 1000 человек. 500 из них это мертвые души. Любая дверь открывалась перед ним, а если нет, то он требовал либо уничтожить ее, разбить на мелкие щепки, отправить ее на мангал. Но, частная собственность охранялась не только законом, но и различными ЧОПами, а потому, на благородных началах, он  требовал выслать бригаду и поставить датчик движений на эту жалкую дверь.. Оплата, конечно, приходилась на владельца двери, но об это он узнавал в самый неподходящей момент,  когда эта дверь открывалась ночью неблагожелательными гражданами.
Любое окно закрывалось, когда ему было холодно, или открывалось, когда ему было скучно.
- Закройте окно! Мне жарко! - кричал он служащим с нижнего этажа, заставляя их приносить лестницу и в ручную прикрывать огромные двухэтажные окна. Тем временем Человек в пиджаке и без имени, с отполированными до блеска туфлями широко улыбался, довольствуясь своей властью и пультом управления окнами.
Оттолкнув тело забитого дьявола, Человек в пиджаке и без имени, но уже с грязными туфлями, стал в спешке собирать бумаги, проклиная весь род того, кто посмел отвлечь его своей философией. Какой абсурд! Черт в пальто только потом осознал, что был так близок солнцу и успеху, очнувшись уже в парке, в 100 метрах от перехода, прям под памятником великому архитектуру и застройщику Винуорзу. Это был высокий, полноватый человек, в пиджаке с наплечником в форме головы ворона. Одну руку он держал в кармане пиджака, а другая показывала пальцем в сторону разбитого от падения крана дома. Погибших не было. Только разбитые телевизоры, стены, окна, растекшийся гуляш, лопнувшие от утечки газа трубы, сгоревшие книги, расплавившиеся куклы и обильно растущий плющ. Никто не знал почему, но он там не только прижился, но и устроил геноцид других ближайших видов. Мешать природе, конечно, никто не осмеливался. Как можно пойти наперекор правой руке председателя госдумы, который в тоже время был главой клуба садоводов Тоски. Вырастить ничего, кроме паразитов и сорняков у него не выходило, поэтому он решил сохранить этот плющ, как памятник своего мастерства.
-Идиотизм! Это выглядит просто ужасно, - мямлила жирная женщина, - как они могли позволить зарасти такому прекрасному зданию? И не важно, что обломки убили пару человек – это естественный отбор! Вот я считаю, - она деловито провела пальцем перед собой, - что все, что не делается – к лучшему. Каждая букашка для чего-то нужна, так и значит, и каждая смерть.
- Да, конечно! - ответила она сама себя под нос, - С вами нельзя не согласиться! Это очень важная проблема ням ням ням, -сказала она доедая ватрушку.
Табличка на памятнике Винуорза гласила: "Помоги ближнему своему". На нее кто-то плюнул и не один раз. Жалкое, избитое до синевы тельце, которое силой оттянули от тепла успеха и раздавили всякие зачетки надежды, которых и в планах не было, собрало всю свою волю в кулак, поднялось в полный, как оно считало рост, облокотилось на основание статуи и блевануло все, что осталось в его раздавленной временем душе и изрезанном желчью желудке. Цвет камуфляжной радуги Вьетнама и с запахом мокрой собаки. Не было никакой злости, она придет потом, когда он начнет осознавать, что происходит.
-Этого допустить нельзя! - пропищал он, застыв после этого как столб. Он понимает, что происходит, и значит, что скоро начнет осознавать свое положение, - Этого допустить нельзя!
Он побежал в сторону переулка, перепрыгнул через лавочку, приземлившись подбородком об землю и стал жевать траву. Ему нужны углеводы для скорости! Оттолкнувшись от грязи руками, снова чуть не улетев об асфальт носом, он помчался туда. Он знает дорогу, где бы он не был. Это стало нюхом. Беги, дьявол, беги!
Это тело имело имя - Ириска. А человек в пиджаке и без имени, но уже с грязными туфлями, уволил еще 100 человек, узнав, что его жена не пришла утром домой.
===
Голуби наворачивали круги в ожидание старой бабки, которая медленно отрывала куски хлеба, и бросала их на землю. Фонарный столб больше не светил и рвался на землю. Провода упали в неглубокую яму, залитую водой вперемешку с помоями и говном. Говорят, что кто-то из детей туда наступил. Из кирпичных двухэтажных бараков повыдергивали почти все кирпичи, тяжелая входная дверь, с выбитым замком, придерживалась мусорным мешком. Она могла упасть и придавить человека в любой момент. Краска на стенах давно превратились в хрустящие крупинки под ногами маргиналов, живущих в этом доме. Никто не реагировал на женские крики посреди ночи, а мужской утренний вопль с матом стал нормой, как будильник.
Большинство квартир были пусты, а двери были выбиты. В комнатах было холодно, батареи давно вырвали с трубами в стене, а окна пошли на костры. На кухне был срач. Не просто срач, а ****ец. Холодильник был набит стеклянными бутылками и корками от мандаринов. На полу, нельзя было сделать шаг, не наступив на сигарету, осколок стекла или презерватив. На редких обрывках оставшихся обоев можно было прочитать никак не связные слова, а на бетонных стенах разглядеть рисунки, сделанные ногтями или кухонными ножами. От кухонных шкафчиков остались только шурупы в стене. Балкон давно не выдержал происходящего просто и опрокинулся, разбив на щепки лавочку, стоявшую, никого не трогающую, под ним. И таких домов здесь было много, 6 или 7. Они окружали заржавевшую и облеванную детскую площадку, на которой чаще умирали собаки, чем играли дети. Утром у площадки собирались мужчины в спортивных костюмах, туфлях из кожзама, грязных кепках и обсуждали насущные проблемы, как заработать и у кого сегодня ширнуться. Они громко смеялись, обнимались, целовались, пили, потом ругались на всю жизнь и вечером либо мирились, либо избивали друг друга. Ближе к вечеру их лица в синяках, с острыми носами и торчащими скулами покрывались красным или желтым румянцем, и как они считали - счастьем. Ну, они называли это немного иначе. Их жены, жирные, или как скелеты худые, в дырявых платьях накидках, с мешками под глазами и потемневшей местами кожей, курили и пытались делать вид, что они друзья. Лица были полны презрения к окружающем, а самое главное - к себе. Детей было видно редко. Они либо убегали играть в другие дворы, где их травила местная детвора, либо шастались по городу вылавливая одиноких и беззащитных. Стариков, девочек, мальчиков, собак и кошечек. К счастью жилищных компаний, трупы собак затем собирали бомжи и делали из костей ожерелья.
Высокая темная фигура спешно проходила в ночи, мимо неработающих фонарей. Под ногами пробегали крысы, издавая мерзкий, но жалостливый, писк. Этот мужчина прикрывал лицо высоким воротником, напоминающим ветеринарный конус. Руки чесались, из-за чего он сильно дергался, поднимал рукава и пытался вырвать из себя обгрызенными ногтями куски, грязной от пота и пыли, кожи. Естественно, у него не получалось, но это хоть как-то успокаивало зуд. Ужасное чувство, которое никогда не проходит, а лишь удаляется на второй план, чтобы потом стать сенсацией. И ты ничего не можешь с этим поделать. Руки дрожали, а ноги словно спички, терлись об асфальт. Остановившись около плохих домов, он начал лазить в карманах. В этом нет - только мелочь и зажигалка, в другом - чья-то фотография, но в глазах было мутно и он не смог разобрать кто это. В штанах, да, в штанах. Телефон и наушники. Расстегнув свою накидку, он просунул наушники внутрь и обмотал их как узел вокруг шеи.
Знакомое ему место не было таким красочным как раньше - улыбки людей спрятались в грязи квартир, а солнце приняло снотворное и легло спать. Тяжелый вздох.
 блять ну и дыра, - сказал Ириска, смотря на творчество местного населения - гору из окурков и грязи. Будь он образованнее или под веществами, то смог бы отметить идею коллективизма в загрязнение планеты, и черты постмодерна. Но вместо этого он просто выбросил весь мусор из своих карманов на землю, развернулся и ускорил шаг. Делать здесь было решительно нечего. Тишину прервал звук пролетающего над ним вертолета. Зеленые сигнальные огни мчались в сторону вечно горящего города. Так близко, но так далеко. Здесь можно было увидеть звезды. Как часто Ириска смотрел на небо? Постоянно. Оно помогало ему уснуть холодными ночами на неудобном асфальте. Но он никогда не видел звезд - только пустоту и одиночество, которые помогали ему уснуть.
Метро скоро закрывалось, надо спешить.
Все помнят первый раз, и у Ириски он произошел не здесь. В плохих домах не только варили, но и принимали. Но это было очень давно. От этого времени остались только фотографии и документальное кино, которое показывали детям на уроках истории. Но, конечно, главная вещь никогда не менялась - люди долбили, но вещества всегда менялись.
Ириска стоял напротив высокой стойки, напоминающей ту, за которой обычно сидит судья. Никого не было, надо ждать.
Это была небольшая квадратная комната с белыми стенами и вставками из черного мрамора. В углах стояли горшки с непривычными для человека растениями. Они  выглядели как разноцветные розы, рвущиеся из кустов папоротника, но он был синего, фиолетового, черного и желтого цвета, а розы белые. У входа в помещения стоял охранник, который долго не хотел пускать Ириску, пока тот не докажет свою платежеспособность. Теперь он не отпускал с него взгляд, что очень сильно бесило их обоих. Ириске хотелось вырвать или выдавить ему глаза, чтобы никто не узнал, где он сегодня проводит вечер. Пол постоянно менял узор - сначала ромбы разных цветов и размеров, медленно тянущихся в сторону, затем их сменили круги, которые своими движениями напоминали аристократов танцующих вальс. После танца они сливались воедино и распадались на квадраты и звезды.
Ириска, тогда еще студент, уставился головой в пол и любовался этим представлением. Его начищенные туфли, напоминающие голову носорогу, часто сбивали его взгляд,  и он думал о том, как сделать их прозрачными. Шаг в сторону, шаг назад. Охранник неодобрительно смотрел, скрестив руки у груди. Ириска был одет....не совсем обычно. Брюки были не глажены, а кожаная куртка, с бирюзовыми полосками на руках, была на распашку, оголяя его порванную от воротника к груди футболку. Под губой висел пластырь, который мог упасть в любой момент, открыв тем самым порез, который ему оставили утром кадеты военного корпуса. Они же порвали ему футболку и отдавили ноги. Ребра перестали давно болеть, а голова ничего не чувствовала, кроме легкой тяжести и прохлады в выбритых местах. Его волосы напоминали неаккуратно вырубленные джунгли - с освещаемыми солнцем полянам на затылки, лбу, и на правом боку. Дело в том, что Ириска...
- Молодой человек, чем я могу вам помочь? - сказала женщина, вышедшая из железной двери, находящейся за стойкой. Ириска не обратил внимания, как давно она зашла, но по ее тону можно было понять, что она терпеливо ждала, пока он поднимет голову и оторвет свой взгляд от танца вымышленных аристократов. Выглядела она очень деловито - белая блузка, черный пиджак. Белые прямые волосы, напоминающие плащ у супергероев или мантию сектантов, опускались до икр. Ириска не обратил внимания, но догадался по звуку, что у нее протез ноги. Или руки. Сложно догадаться - современные протезы почти невозможно отличить от настоящих конечностей, если только сам носитель не захочет этого. Светящиеся любым цветом компьютерной палитры вены, запястья с шипами, плечи с головой кошки или ворона - все было возможно, но мало кто рисковал идти на это.
-Да, добрый вечер, -  заговорил Ириска, кивнув головой в сторону женщины на ресепшине. У нее были сапфировые глаза, черные брови и меняющиеся узоры на щеках. Ириска пытался не всматриваться в них, боясь опять провалиться во времени. - Я тут ..как бы сказать, первый раз и я хотел бы...
 О! Я все поняла! - ее лицо оживилось, она вышла из-за стойки, схватила своими теплыми руками и повела к железной двери за стойкой. Руки настоящие, это точно. Теплые. - Прошу, проходите. Снимайте куртку. Вон там вешалки, - она показала пальцем в комнату и стала подталкивать его рукой зайти внутрь. - Вам у нас понравится, можете не сомневаться. Ведь, серьезно, вы хотя бы раз слышали плохие отзывы о нас? Нонсенс!
 Ириска аккуратно вешал куртку на плечики и смотрел на ноги этой женщины. Она была в юбке до колена с вырезом. Одна нога была в порядке, но другая...это был самый удивительный протез, что он видел. Сначала это была обыкновенная сексуальная женская нога, как и любая другая, но постепенно она стала менять свою форму. Сотни маленьких механизмов вертелись, крутились, издавали различные звуки, показывая внутренности протеза - основу, и батареи питания. Сотни маленьких лестниц, проводов, шестеренок и поршней бессмысленно крутились вокруг кости-основания. Со временем это все собиралось обратно и кожа, как ни в чем не бывала, восстанавливала свой прежний вид.
Ириска не мог произнести не слова - как только он открывал рот, эта женщина сразу же отвечала на его вопрос, как будто она читала его мысли словно колонку новостей. От этого он чувствовал себя как ребенок перед матерью, а он ненавидел свою мать.
Сложно принять своих родителей, и сам факт своего рождения именно в это время, на этой планете и из этой вагины. Случай Ириски был гораздо хуже. Мало кто знал, но у Ириски был брат Стефан. Когда ему исполнилось 10 лет, люди стали предсказывать ему удивительно будущее. Высок, красив и силен не по годам, Стефан мог стать чемпионом в любом спорте, который ему нравится. А со связями его отца, не далеко и до парламента! Но Стефан был не просто богатырем. Ох, нет, нет!. Еще в 5 лет он стал обыгрывать свою мать в шахматы, в 7 стал победителем олимпиад по математики, физике и другим не особо важным наукам. В 4 года он мог читать такие произведения, как Илиада, Уилисс, Государство – и все в оригинале. А как он излагал свои мысли! Не хуже забытых временем поэтов. Друзья и соседи собирались по просьбе его матери, чтобы насладиться ангельским, еще не сломанным пубертатом, голосом юного гения. Стефан был гордостью своих родителей, и они наживались на этом как могли.
Но всех не от мира сего постигает какая-нибудь напасть. И семья Ириски не стала исключением. Врачи обнаружили у Стефана боковой амиотрофический склероз. Это такая болезнь, когда люди начинают говорить тебе, что все будет хорошо, а ты становишься похож на скорченный овощ. К счастью, семья Стефана заметила это все очень вовремя, и врач предложил необычный выход – пересадить позвоночник. «Операция очень сложная, и нет никаких гарантий, что позвоночник приживется» - говорил друг отца Стефана, самый успешный врач запада. Его офис был обставлен кожаной мебелью, дорогой фурнитурой. Никто не знал, какого цвета обои, потому что все свободное место занимали его дипломы, грамоты, хвалебные письма  и другие важные бумажки, - «но есть один вариант. Конечно, я не знаю, на сколько сильно вы любите своего сына…».
Ириска стал так называемым лечебным ребенком. Это ангельские дети. Цель его жизни была отдать свой позвоночник и умереть. На белом столе, рука  об руку со своим старшим братом, чья жизнь была важнее. Будем честны – мать Ириски согласилась на это сразу. Конечно, она сделала вид, что шокирована, но быстро убрала маску из морали и клея. Как можно было отказаться от такой жизни? От зависти окружающих, от собственной гордости за своего сына, от осознавания  того, что ее женитьба была не напрасна? Нет, такое происходит раз в 100 лет, и она была счастлива, что ей повезло.
Роды прошли относительно гладко. Конечно, Ириску не держали в коробке или еще где – к нему относились как к обычному члену семьи, с одним лишь исключением, что его готовили к ранней смерти. Никто ему не говорил когда – все просто мирно улыбались, и махали рукой при прощание, как будто этот раз в последний. Оставило ли это отпечаток? Возможно, но не на Ириске. У ребенка просто не может вместиться в голове идея, что он может умереть.
И он не умер. Умер Стефан. Его тело нашли в туалете. Остатки содержимого черепа были размазаны по стенке, а пистолет его отца лежал на полу, делая вид, что так и должно было произойти. Стефану было всего 12 лет. Похороны прошли тихо, без лишних свидетелей.
***
В этом узком коридоре могли поместиться максимум два человека. Ириска не видел ему конца - только ряд смугло горящих ламп. Его комната была дальше, под номером 1-24. Ряд дверей по обе стороны создавал впечатление, что за ним следят. Вдруг кто-нибудь из однокурсников выскочит с камерой –тогда ему никогда не избавиться от этого пятна, хотя нет, дыры, на своей репутации. Ириска шел вперед…
Дверь легко открылась. Это была небольшая комната, с бежевыми стенами и красным ковром. Окон нет. Единственным источником света был большой экран, висящий напротив входа. Ириска сел в кресло, и оно сразу засосало его внутрь. Ему стало неловко. Тишина.
Что должно быть дальше? Женщина на входе говорила, что они лучшее в этом и все устроят. Но вопрос – что? За что он отдал ей сумму, которую никто в здравом уме не держит в карманах? Ириска осмотрел комнату. Камер не было. По крайней мере он их не видел. Оставалось только ждать.
Шприцы, косяки, таблетки – это позапрошлый век. Да, да, сейчас этим никого не удивишь. Ириска пришел сюда ради чего-то гораздо круче. Его знакомые этому название «хэштэг». На вопрос почему, они лениво отвечали: «Сам поймешь».  Дверь тихо приоткрылась, но Ириска это все равно услышал. Он резко встал и сделал вид, что здесь не причем. Экран изменил свой цвет. Что-то должно было произойти, и он не мог не впустить эту гостью внутрь.
***
Когда его выводили наружу, девушка просила не делать ему больно. В кармане его брюк она оставила флэшку и письмо.  Это была материнская жалость. Жалость человека, который оказался там, где ему не стоило быть. Стокгольмский синдром. Ириска слышал только себя и шум тысячи компьютеров. Он потерял сознание. Кто за этими стенами? Такие же израненные души?
***

Поезд мчался вперед. Следующая станция – место, где сидели убийцы, защищавшие свою страну от выдуманных врагов и реальных товарищей. Они пытались не думать об этом, загружая себя работой, отношениями, верой.
Голова раскалывалась, как кокосовый орех в руках полуголой аборигенки, на пляже, где-нибудь на острове в Тихом океане. Отстраненным от всего, что принято называть живым и материальным, или просто имеющим смысл. Ириска никогда бы не додумался такого. Действительно, единственное, что сейчас мучило его это вопрос «что делать дальше». Это выводило из себя. Состояние неполноценности и обреченности. Вопросы всплывали со дня его сознания, как трупы солдат с потонувшего корабля.
Зачем это? Как я себя чувствую? Можно ли так жить? Где я? Почему я вспомнил первый раз.
Наступил тот самый момент, от которого он бежал уже 10 страниц. Ириска начал дергать головой, от чего окружающие его пассажиры неодобрительно хмыкали или косо смотрели на его кривое тело.
Почему он вспомнил свой первый раз? Этого никогда раньше не было. Эти воспоминания он прятал так глубоко, куда сам боялся смотреть. Он не знал, что там его ждет, но от одной только мысли становилось дурно.
Он вспомнил, как его зовут. Это лицо, подобное ребенку, решившему сложную задачу. Конечно, его настоящие имя…
- Тимофей! – закричал он на весь забитый людьми вагон. Никто не обернулся. Ириска покрылся потом. Он не мог закрыть рот. Никто не отозвался. А никто и не должен был. Четыре года он не слышал этого имени, которое он без сопротивлений принял от своей материй. Мама… Что это, слезы или пот? Когда вспоминают монстра плачут или трясутся от страха? А отец! Отец! Ириса любил отца. Он единственный, кто воспринимал его, не как неудачную копию своего мертвого брата. Интересно, куда он пошел, после того, как его жена подала на него в суд? Ну и что, что он гей?! Он был с тобой в самое тяжелое время, а ты направила на него многотонный ствол закона. И все ради чего? Ради денег? Ириска сдерживала себя из последних сил, чтобы не сблевануть прямо на красное пальто студентки, стоявшей перед ним.
Ириска выпрямился и осмотрелся, пытаясь найти ту самую руку, что вытащит его из воды. Он тонул в собственном само переживании. Оно кусало его за пятки, резало мышцы, сдавливало глотку и плевало в глаза. Но как можно заставить человека, кто не мог открыть глаза 3 года, снова закрыть их?
Сколько женщин вокруг… Когда он последний раз обращал на это внимание? Последний шанс познакомиться с противоположным полом испарился еще в школе, когда местный задира сообщил всем, что Ириска должен был пойти на органы своему брату. Со слезами на глазах, Ириска пытался спрятаться от смеха и жалости окружающих. Но в родном доме его не ждали, а общество было слишком жестоко. Тогда Ириска направился в плохие дома…
Ириска не хотелось вспоминать, почему именно «Ириска». Он был уверен, что это будет связано с сексом, отсосом, или еще чем. Может, он обменивал ворованные ириски на «хэштег»? Да ну, кто мог в здравом уме отказаться от такого за ириски?
Уже какую станцию с Ириски не спускала взгляд высокая блондинка, окруженная настолько непримечательными людьми, что об их существование не знал даже автор. Ириска заметил это слишком поздно – поезд остановился, и народ стал выходить наружу. Он не смог разглядеть все то, чем она могла одарить его. Добро, сочувствие, любовь. Хоть просто дружба. Но Ириска увидел в ней то, что не смог бы другой. Она тоже сидела на «хэштеге». Это видно по ее движениям. Резким и обрывистым. Сколько она на нем? Не долго, она прекрасно выглядит.
Бам, что-то подкосило Ириску. Неужели это ноги? Нет, это тяжелое сердце, которое хочет вырвать хоть к кому-нибудь наружу, подальше от этого уродливого тела. А лучше ей прямо в руки! Но она исчезает, уходит в другую сторону. Нет, Ириска, вот он шанс! Если это знак – то спили его к чертям и забери с собой. Ты никуда не денешься от этого, не спрячешься. Как Булгаков и Морфий, так Ириска и «хэштег». Ты можешь дать ей совет выровнять спину, чтобы люди не пристали. Хотя, кому она сдалась? Только Ириске. Для других ее просто не было. Ты можешь обнять ее, одарить тем теплом, которого вам двоим не хватает. Ты можешь ей дать не докатиться до такого состояния. Потом будет слишком поздно.
Ириска побежал к ней, не осознавая того, что она осталась в поезде…