Марионетка. Глава 4. Начало

 У отца в лаборатории чрезвычайно интересно. Элла бродила от одного стенда к другому, меж стеллажей, заглядывая в каждую открытую бутылочку, трогая колбочки, но никогда ничего не разбивая, потому что очень аккуратна. Знает – если что разобьет, отец не пожалеет, выпорет так, что сидеть будет больно.
       Она выучила здесь каждую деталь, каждую мелочь, знает наизусть каждую дверь, и все запахи, что дразнят обоняние. Пахнет лекарствами, подгоревшей шерстью и квашенной капустой (потому что мисс Полларк, папина ассистентка, напрасно пытающаяся откормить очень худенькую девятилетнюю, а потому выглядящую пятилеткой, девочку булочками, ею всегда завтракает). На удивление, Элле нравился этот запах и она вовсе не испытывала неловкости от этого факта. Пусть это будет ее милым чудачеством. Мама говорила, что у каждой леди должны быть такие. Видимо, ее чудачество – любовь к странным запахам, которые мало кто может оценить.
       Отец прервался на обед, ушел с коллегами. Элла их не любила, считая всех напыщенными гусями, кроме разве что, мистера Саймона, и то только лишь потому, что он моложе остальных и красивее.
       Куда больше юной мисс Де Виль нравится общество животных – лабораторных крыс, что так смешно дергают лапками под воздействием антибиотиков, маленьких воробушков, сидящих в клетке и служащих для более сложных опытов, котов, которые не являются экспонатами для научных исследований, но часто заходят сюда с улицы в надежде поживиться. Животные (каждое по своему) очень забавны. Особенно весело наблюдать различные типы реакций на разные препараты, что исследует отец. Крысы смешно дергаются и дрыгают лапками, мыши – пищат ультразвуком. Это веселит юную наследницу. Завораживает.
       Элла научилась вводить лекарства без отца. Иногда смешивает разные лекарства, однажды это даже позволило немного приостановить течение болезни. Отец был в восторге. Купил своей принцессе новую шубку из горностая. В разгар зимы мисс Де Виль щеголяла ею на прогулке.


       Впрочем, крысы сегодня ее не особо интересовали. Равнодушно посмотрев на клетки с ними, она прошла дальше – к птицам. Маленький воробышек с удивительно красивой грудкой, которого она взяла в руки, отворачивает головку. Таких птичек много теперь развелось. Элла считала, что это – гибрид воробья и синицы, но отец говорил, что такого не существует.

       - Дорогая, - она осторожно погладила птичку против шерстки, - папа говорит, что тебя не существует, представляешь? Как же – «не существует»? Ты ведь есть! Ну-ка, почирикай мне что-нибудь!
       Пернатая малютка явно не намерена этого делать, молчаливо смотря на свою маленькую гостью. Странная девочка, Элла Де Виль, лучше бы забавлялась с попугайчиками, которые здесь тоже есть, но, скорее, для красоты, не как жертвы опытов.
       Малютка ей быстро надоела. Посадив птичку в клетку и захлопнув ее, Элла подошла к клетке с попугаем. Красавец в белом оперенье открывает клюв, повторяя бесконечно-крикливое: «Элла! Элла! Элла! Элла!»
       - Ты знаешь мое имя! – от восторга Элла стала кружиться по комнате вместе с попугаем, что заладил повторять ее имя, как пластинку. Ну, конечно же! Отец научил его. Будет совсем не удивительно, если окажется, что все птицы здесь знают, как зовут дочь их мучителя.


       Дочь их мучителя. Радостная улыбка сменяется грустью, миленькое личико юной мисс Де Виль тронула печаль. Горестно вздохнув и сев на стул, Элла ласково перебирает перышки попугая, что ни на миг не замолкает.
       - Черт, дорогой, - произнесла она фразу, за которую непременно получила бы по губам, услышь это мать, фразу, совершенно невозможную для истинной леди, - он ведь тебя убьет ради своих экспериментов.
       Оглянувшись по сторонам, она покачала головой:
       - Он вас всех убьет!
       Понимание того, что нужно что-то делать, чтобы помочь несчастным пернатым и хвостатым пленникам вырваться из этого научного ада, где их так терзают, бьет в голову Эллы тяжелыми молотами, не оставляя ни на секунду. Она встревожена, напугана, отчаянна.
       Она поймала себя на мысли, что плачет. Так и есть – по щекам тихо текли крохотные слезинки, образуя маленький ручеек. Конечно, папочка работает ради людей, ищет лекарства, чтобы они могли выжить, но все же, это слишком жестоко – убивать ради этого несчастных животных, которые ни в чем не виноваты, беззащитны, несчастны и очень слабы.
       - Я вас освобожу! – поддаваясь сиюминутному решению, Элла открывает клетки с птицами и крысами, ящички, в которых пищат лабораторные мыши, быстро, не раздумывая.        – Бегите отсюда, пока еще живы! Бегите же!
       Животные не бегут, птицы не летят. Скорее, они ошарашены. Смотрят на нее с непониманием, Элла буквально ощущала его на себе. Чего она хочет от них, чего добивается? Они не понимают. Мыши пищат, птицы подняли невообразимый, оглушающий крик. Визг. Все это – идеальная иллюстрация состояния безумия. Элла назвала бы это так.
       - Вы не понимаете, чего я от вас хочу, да? – схватившись за сердце, которое, ни с того ни с сего, начало болеть, мисс Де Виль, упрямо качает головой.
       Нужно что-то делать. Эти несчастные пернатые и хвостатые узники не могут быть уничтожены, медленно убиты, гореть в аду все то время, пока на них испытывают лекарства. Нет.
       Осознание того, что именно от нее требуется, приходит постепенно, стучит в виски, давит в голову. Словно озарение.

       Элла знала каждую пылинку в лаборатории отца, наизусть изучила, что где находится. Достав канистру с керосином, она методично, аккуратно разливает его по всему периметру маленькой комнатки, в которой и без того всегда душно.

       Уходит не оглядываясь. Только стоя в дверях, понимает, что забыла отпустить чудесного пернатого гостя, прижавшегося к ее руке.
       - Ты же туда не полетишь, правда, дорогой? – вытерев набежавшие слезы, грустно улыбнулась она, целуя его в голову. Мохнатая красивая голова доверчиво трется об ее руку, попугай снова повторяет ее имя.
       - Замолчи! Замолчи, прошу! – Элла сорвалась на крик, бесполезно пытаясь отогнать стучащее в голову молотками решение и этой проблемы.
       У попугая огромные доверчивые глаза, которыми он смотрит на нее, с любопытством, с интересом, будто спрашивая, что она задумала. Элла гладит его перья, ласково касается кончиками пальцев головки, прижимается к ней губами.
       Один ловкий жест пальцами, щелчок, финальный вскрик несчастной птицы – и она мертва. Голова попугайчика беззащитно скатывается вниз, пока на пол капают Эллины слезы.
       - Прости, дорогой. У нас, кажется, не было другого выбора.
       Элла понимала, конечно, понимала, что делает ужасный поступок, самый дурной в своей жизни, возможно. Но пальцы сами чиркнули спичкой, а глаза сами смотрели, как взмылись вверх, поглотив все отцовские старания, клубы дыма и огня, под оглушительную симфонию умирающих животных.
       Для которых она хотела стать спасителем, а стала – еще большим, чем отец, палачом.


       Элла убежала домой. Бежала через всю улицу, пока сердце не запротестовало болью в груди от такой стремительной спешки. Придя домой, упала на кровать, заливаясь горькими слезами и колотя кулаками в подушку.
       Никого не было дома. Маленькая девочка была наедине со своим горем и своими страданиями.


       Почерк становится все более размашистым, а улыбка Айзека – еще сильнее сияет, когда он пишет еще один паззл истории, где Золушка оказалась дрянью:



       «Маленькая девочка молилась всю ночь, до самого утра – ревностно и яростно, как подобает истинной католичке. Потому что солгала отцу, расстроенному от случившегося пожара, и потому что – ей слишком сильно понравилось убивать. И совсем-совсем не было страшно».