Марионетка Глава 8. Грехопадение

 Он нашел ее дома, сидящей в кресле и проглатывающей джин большими глотками прямо из бутылки. Она смотрела в окно и курила, неумело затягиваясь дымом и каждый раз при этом сотрясаясь тяжелым кашлем.
       В комнате не горело ни единой свечи, хотя было довольно темно и уже наползал вечер. Ужасный смрад, стоящий в доме, едва только подходишь к нему, подсказал ему, какой выбор она сделала. Он гордился ею.

       Элла повернула к нему голову, смотря равнодушным, погасшим взглядом и никак не реагируя на его робкий шаг в ее сторону и тихое «Привет!». Только через несколько минут, так до конца и не выйдя из своего ступора, она заговорила:
       — Я пришла домой. Она сидела в кресле и пила. Виски. Я ненавижу, когда она пьет. Алкоголь делает ее агрессивной. Я села напротив нее, хотела спокойно поговорить. Даже думала получить ее благословение, убедить ее разрешить нам быть вместе и уехать. Потом подумала, что, может, нам совсем не нужно уезжать, если она, наконец, поймет, что мы любим друг друга и хотим быть вместе. Но она начала кричать. Не просто кричать — орать. Она истерила. Истерила и вопила. Минут десять. Потом ударила меня по лицу, дважды. Разбила мне бровь. И стала орать, что я чудовище, которое ее совсем не ценит. Я хотела уйти, мне хотелось закрыться в спальне. Думала, если что, выпрыгну в окно и убегу к тебе вечером, когда она успокоится. Даже все еще продолжала надеяться, что она придет поговорить. Но она не дала мне этого сделать, дорогой. Схватила меня за руку. Я пыталась сопротивляться, в итоге не удержала равновесия, и мы полетели вниз. Я ударилась головой о лестничную ступеньку. А потом…
       Она замялась. Умолкла. Смотрела, упершись глазами в одну точку, не двигаясь. Как будто ее парализовало.
       Айзек все понял. Радости ему это не принесло. Скорее наоборот — душа выла и металась от боли, загнанным зверем кусалась внутри. Он осторожно подошел ближе, опускаясь на колени перед креслом, где сидела она. Взял ее за руку и тихо прошептал:
       — Что ты сделала, Элла?
       На ее глазах появились слезы, которые она даже не думала стирать. Судорожно вздохнув, она махнула рукою в сторону соседней комнаты, опять погружаясь в себя.
       Айзек нисколько не удивился тому, что увидел там. Ему бы радоваться от того, что он создал идеальную убийцу, дитя зла, великолепный шедевр, как и хотел всегда. Но перед глазами стоял ее несчастный, подавленный взгляд и слезы.

      «О, милая Элла, моя прекрасная экзотическая птичка! Всю твою жизнь я играл тобою. Ты была куклой в моих руках и даже не подозреваешь об этом! И мне теперь очень жаль, что сделал тебя такой несчастной!»

       Айзек закрыл дверь, устало вздохнув.
       Он всегда был трусишкой. Похоже, окровавленный, истерзанный, изуродованный до неузнаваемости труп, будет сниться ему в кошмарах.
       Вот каковым стало первое применение Эллой магии. Вот, к чему он привел, какого монстра создал. Может собой гордиться.
       Когда он вернулся к ней в комнату, она все так же сидела в кресле, почти никак не отреагировав на его появление, кроме легкого полуоборота головы.
       — Мы должны вызвать полицию, Элла. Трупу около часа, не больше. Скажем, что на мать напали ее же собаки. С животными, даже с дрессированными, такое случается. Ты сейчас не в лучшем состоянии, моя дорогая, все поверят в то, что целый час ты не могла прийти в себя и позвонить в полицию. Ты прикасалась к матери после ее смерти?
       Она отрицательно покачала головой:
       — Нет. Я только сидела здесь и наблюдала, как собаки выполняют приказ.
       Она посмотрела на него пристально, сощурив глаза. Глубоко вздохнула, закрыв глаза и как-то по блаженному прошептала, как будто к самой себе обращаясь:
       — Мне понравилось убивать. Я смотрела на то, как ее раздирают собаки и ни капли не жалела. Совсем. Я знаю, я должна жалеть. Но я совершенно этого не чувствую. Только радость от того, как я низко пала. Я словно бы к себе настоящей пришла.
       Айзек улыбнулся. Подошел к креслу, опускаясь перед нею на колени, погладил горящие щеки. О, Элла, ты сделала окончательный выбор, ты просто не могла иначе. Ведь столько лет, с самого рождения, с твоего самого первого вздоха, он вселял в твою душу сомнения, боль. Вселял Тьму. И то, что явилось тебе откровением, для него — триумф.
       Жалость к ней мгновенно сменяется радостью. Она не жалеет ни капли о том, что свершилось. Она прекрасна. Такая, как была нужна ему.
       — Никто не узнает? — она ищет в его взгляде подтверждение и теперь в голосе ее бесконечная тревога и ужасное волнение. Преступница не хочет попасться. Она согласна бежать.
       — Нет. Нам поверят. Я обещаю. Я поработаю над этим.
       Он взял ее лицо в свои ладони и погладил. Нежная кожа, так похожая по ощущениям на лепестки роз, возбуждает Айзека сильнее любых ласк. Он потянулся губами ей навстречу, их губы встретились и его больше было не остановить.
       Он так ждал ее, так жаждал, и вот — она рядом, а они возбуждались сильнее и сильнее от каждого нового прикосновения.
       Мисс Де Виль, его лучшее творение, его персональный шедевр, действовала на него так, как никто другой не действовал. Похлеще любого горячительного напитка.
       Он поднял ее на руки, крепче прижимая к себе, гладя спину, зарываясь всей ладонью в ее волосы, отвечал на ее жадный поцелуй, тянулся к одежде, срывая ее, не понятно, как, шатаясь, добирается до кровати, бросая свою трагическую музу на белоснежную простынь.
       Она волновалась, затаила дыхание. Слегка дрожала.
       Волновался ли он? Для Айзека это тоже было в первый раз, одержимый желанием сочинять истории и менять чужие судьбы, он сначала просто не был заинтересован в женщинах, впрочем, и в особых контактах с людьми, исключая деловые, тоже. А потом был одержим ею, выжидал, терпеливо угадывал тот день, когда может увидеть свою прелестную Эллу воочию, открыто войти в ее жизнь. Ему не нужны были другие женщины. Только она. И она так красива, так удивительно, умопомрачительно, бесконечно красива, что у Айзека перехватило дыхание. Он просто забыл, что вообще нужно дышать. Пальцы играли аккорды на ее спине, губы терзали восторженно стонущий рот, ища сладкие бусинки сосков, чтобы коснуться, и замерев со стоном, войдя в нее, дав им обоим несколько секунд, немного мгновений, чтобы привыкнуть.
       Он начал двигаться медленно, аккуратно насколько это вообще было возможно, разрываясь от желания ласкать ее и нежить и разорвать на части от безумной страсти, которую они оба испытывали.
       Он был у нее внутри, его пальцы терзали ее клитор, с каждым мгновением становящийся таким влажным, его уши ласкали звук ее стонов и ее крика, возбуждая еще сильнее — до крайности.
       Все закончилось — и не заканчивалось. Элла держала его за руку, свободной рукой поглаживая по спине, зарываясь в волосы. Молчала, как-то странно улыбаясь, а он, ни на миг не отрываясь, следил за ней, наблюдал, любовался.
       — Останься со мной. Навсегда. Пожалуйста — прошептала она, смахнув со щеки слезу. — Мне страшно в этом мире. И больно, что я другая. Моя мать лежит мертвая, убитая мною, в комнате, куда я ее загнала умирать, а я занимаюсь любовью. Почему, почему я другая? Что со мной не так?
       — Ты особенная, Элла. Особенный цветок. Мой дурманоцвет. Пьянящий, прекрасный и опасный. Ты должна гордиться этим.
       Она поднялась на постели. Через мгновение легла ему на грудь, поглаживая ее, и запуская пальцы в волосы.
       — Давай вызовем копов, дорогой. Надо покончить с этим.

       Ей поверили все. Разве можно было не поверить напуганному ангелу с бездонными голубыми глазами, плачущему, отчаявшемуся, несчастному, дрожащему? Разве можно было перед ней устоять? Никто не способен на такое. Собак убили, Элла попросила разрешения похоронить их, но они были нужны ей не для этого. Она сделала из них шубу и в этой шубе я увез ее. Путешествовать. Странствовать по свету. Как и мечтала моя королева. Мы пережили грехопадения, добровольно ушли из Эдема. Но никогда еще не были столь счастливы.

       Мы странствуем по всему миру, засыпая в одних городах и просыпаясь в других. Страсть между нами нисколько не угасла, она достигла таких масштабов, что мы скоро уничтожим весь мир, по которому путешествуем. Ей нравится джин, она много курит, долго занимается сексом в чужих постелях, в дешевых мотелях и в номерах «Люкс», где мы всегда останавливаемся. Коллекция ее шубок перевалила за сто различных моделей из самых разных материалов. Даже кошачье манто есть. Чтобы порадовать ее к дню рождения, я отловил по меньшей мере сотню техасских хвостатых.
       Мы обедаем в роскошных ресторанах премиум-класса, когда убиваем кого-то особо важного в определенных кругах. Убиваем уже не просто так — за деньги. Из хобби это превратилось в довольно высоко оплачиваемую работу. Ей она нравится, а мне нравится все, что нравится ей. Я часто ловлю себя на мысли, что это не я, а она — мой создатель.
       Она больше не волнуется о том, какой когда-то была. Та милая и невинная девочка осталась в прошлом, умерла и похоронена вместе с убитой матерью в их старом доме. Со мной теперь другая женщина — причудливо красящаяся, намазывающая губы вызывающей красной помадой, с волосами, разделенными на две половины — черную и белую. Она всегда яркая, вечно ненасытная, сколько бы мы не утоляли жажду крови, секса, развлечений, желание друг друга — ей всегда мало.
       Теперь у нее другое имя. Я бы не назвал его псевдонимом. Она обрела свое настоящее лицо и истинное имя. Ее зовут Круэлла Де Виль. Она сочла такую шалость забавной, представившись так впервые в дешевом мотеле одному из постояльцев, которого мы затем ограбили по-крупному.

       Круэлла Де Виль — самое великое и самое прекрасное создание в моей жизни.
       Я люблю ее.
       Я — ее марионетка.