Глава 27. Чижиков, спускайся в бункер!

Призывы Семена Зряченского, однако, возымели успех. К воротам Империи стал собираться ради показного неудовольствия простой люд в таком грозном количестве, как раньше на первомайскую демонстрацию или на кубковый матч Спартак-Динамо в Лужниках. День был серый, позднеоктябрьский, промозглый, грозящий затяжным дождем, ознобом и простудой. Но это мало кого остановило. Многие, если не почти все, пришли с фотографиями себя, родни и с плакатами против Чижикова. Они требовали вернуть им назад деньги за снятие Родового стресса, как за одурачивание и форменное надувательство простаков.
К ним вышел адвокат Генрих Пальчик и через забор писклявым, пронзительным голосом, от которого сворачиваются даже мохнатые уши, стал в вежливой форме разъяснять правовую сторону конфликта сторон, из чего убедительно и ловко выходило, что протестующим и неудовлетворенным достанется шиш, а потому умнее всего не мерзнуть в надежде на успех, не жертвовать здоровьем и терпеть невзгоды, а разойтись и не вступать в пререкание с Империей и властью.
Лучше бы он этого не говорил, потому что народ ему не внял, а наоборот взбодрился. В толпе появилась высоко поднятая рука с ворохом бумаг.
- Митинг с властями согласован и разрешен, - громко крикнул из толпы хозяин руки.
Эта весть настолько подогрела и раскалила народ до той степени, что в стряпчего через забор полетели подручные предметы, в основном пустые бутылки из-под согревающих и пьянящих напитков, куски асфальта, булыжник, выковыренный из мостовой, загудел в воздухе обруч от деревянной бочки, чудом оказавшийся под рукой. Пальчик присел на корточки и приспособился у забора, как по большой нужде, выжидая, когда народ успокоится или потратит весь боеприпас.
Когда народ притих, адвокат метнулся к дверям Империи и скрылся.
Навстречу протестующим вышли истинные веруюшие, сектанты из чижиковских приживал, стали в цепь и принялись петь алиллую. На некоторое время публика притихла, однако, нашлись в толпе атеисты, которые обвинили верующих во всех грехах церкви, снятие Родового стресса сравнили с погружением в купель и крещением, цинично обозвали новым опиумом для народа по сходной цене и стали свистеть.
- Лучше бы мы глотали порошки и таблетки пять раз на дню, — кричали из толпы, косвенно подтверждая тот факт, что лечение болезней — это тоже вопрос веры и в некотором смысле ритуал.
- Долой гапоновщину, провокаторов на столбы, — кричали сами провокаторы, нанятые спецслужбами, нарочно затесавшиеся среди протестующих, ради ловкой и убедительной имитации конца народному долготерпению.
Вскоре из разрозненных криков образовался спонтанный митинг. Появились некоторые активисты из народной среды, кто стал выходить вперед и рассказывать о том, как пострадал от снятия Родового стресса, а один договорился до того, что после процедуры заболел ветрянкой, потому что у него катастрофически ослаб к ней врожденный иммунитет.
Один неопознанный олигарх добровольно решил позаботиться о демонстрантах. Пригнали армейские полевые кухни, стала регулярно поступать сытная кормежка три раза в день и дополнительная по ночам, подменившая некоторым привычный подход к холодильнику в темноте.
- Митинговать теперь выходит нам выгоднее, чем дома сидеть, - сказал кто-то в толпе, - на свежем воздухе и не голодно.
- Всегда было выгодно.
- Это у соседей так было, теперь у нас так будет.
- Это как пикник, что ли?
- А надо бы так, как в походе: шалаш, костерок, картошка печеная на углях, горячий чаек и байки у костра.
- И водочка.
- Что же это получается, господа? А ведь он прав.
- Надо бы палатки раздобыть. Тогда можно с комфортом заночевать.
Эту мысль как будто кто подслушал. Еще до наступления темноты привезли армейские палатки с печками-буржуйками, одеяла, пластиковые туалетные домики-сортиры, дополнительно оборудовнные гвоздем на веревке, чтобы вдохновенно царапали надписи на стенах и не тратили драгоценное время зря. Кто-то тут же крупно написал: «Чижиков — не гомосексуалист», что было совершеннй правдой, однако получилось смешно и будто наоборот. Внизу предлагались другие, самые разные фантазийные варианты того, кто есть на самом деле Чижиков.
Чудилось, что все эти коллективные неудовольствия были спланированы, подготовлены и умело срежессированы заранее. Только вот зачем?
Чижиков время от времени тайно подглядывал из-за зеленых штор окна второго этажа Империи и соображал, что же делать и кто виноват, кто спровоцировал эти беспорядки под его окнами, и никак не мог взять в толк. Дренцалову такое было свыше сил, кураторам это как бы и ни к чему. Какая-то неведомая сила вмешалась в происшествие. Вычислить ее Павлу Ивановичу было невпотяг.
Если кто скажет, что ему понятно, какие силы стали причиной создания вокруг Империи Чижикова нетерпимости с целью ее разрухи, не побоюсь сказать, бунта и революционной ситуации, то плюньте ему в лик. Давно еще говорил классик, что никому не удавалось в точности определить причинно-следственные связи события: то есть ничто ничему не причина, и все всему причина. К причинам нападения на Империю «Чижиков и К°» относятся и мелкие происки олигарха Дренцалова, подорвавшего здоровье на собственной водке, и действия силовых органов в лице полковника Свистуновой, укравшей из закромов Империи полтора миллиона в российской валюте и воочую оценившей несметные богатства Павла Ивановича, и, наоборот, неоправданное бездействие полиции во время бунта вокруг Империи, и путаница среди кураторов, которые хотели слегка постращать Павла Ивановича и таким образом спровоцировать его на сговорчивость, но потом сами не поняли последствий и не смогли разобрать что к чему; виновата и высшая власть, видимо, строго повелевшая прекратить все безобразия и смуту, не пояснив как именно правильно пресечь; виноват продажный Семен Зряченский, которого душили зависть к большим деньгам и жаба за упущенную некогда возможность войти в долю к Чижикову и отсутствие перспективы нажить их издательским трудом; виноват и телеведущий, падкий на сенсацию и умеющий только быстро трепать языком; в равной степени как и сыграло роль решение последнего босяка выйти на площадь и штурмовать ворота Империи, подозревая, что именно там во всем скрывается обман, как раньше зрел там честную правду; виноват и Паша Наброскин, возглавивший протест, которому потом единогласно припишут победу над Империей, будто он бунтовал в одиночку, а не встав во главе неудовольства; сделала свое дело и книга малоизвестного автора, после прочтения которой Чижиков решил все бросить бежать. И, как всегда, что-то главное будет все равно упущено. И может, его как раз мы не знаем, как не можем себе представить, почему успешный, уважаемый всем миром человек вдруг берет и меняет свою звучную, даже сакральную фамилию, похожую на псевдоним или партийную кличку не хуже, чем у Ленина, Сталина, Молотова, на безликую — Терентий Терентьевич Медякин.
Но бежать Чижикову предстоит еще впереди, а пока он смотрел и видел через окно, как некоторые несознательные граждане все же стали к вечеру расходиться, но вдруг появились загородительные отряды из числа бухгалтерского персонала неизвестной принадлежности в сопровождении инкассаторов. Стали выдавать суточные, вербовать народ на долгий протест и возвращать его в боевую сознательность. Получившему мзду ставили на руку печать, чтобы он не мог скассировать повторно.
Некоторым желающим денежное пособие выдавалось взамен сорокоградусной, благо у организаторов ее было хоть залейся. Только на следующий день поставили передвижной магазин, где можно было сразу отовариться на суточное пособие. Это было мудрое решение, потому что соседний универсам хоть и взлетно увеличил выручку, зато пострадал от давки, рукопашных единоборств и антисанитарных запахов. И пресса не могла дальше спекулировать на том, что закулисные господа насильно спаивают демонстрантов.
К утру народу немного поуменьшилось. Некоторые, кто не из социальной прослойки бомжей и бродяг, пошли домой помыться, прочие остались на месте дальше пропитываться благородным, революционным духом. Однако, к полудню стали подходить новые протестанты, вторая волна недовольных, замешкавшихся по каким-то своим мелким причинам. Вся Империя по периметру была плотно окружена недовольным кольцом. Люди сидели в палатках, снаружи жгли костры и покрышки, от которых уже внутри здания стояла едкая вонь и болела голова, будто среди стен палили где-то пенопласт.
Чижиков вызвал полицию, переименованную уже к тому времени милицию в надежде на ее перерождение к лучшему, а народ прекратит путать милиционера с миллионером и подобострастно заглядывать в глаза, но изменения произошли только в самом слове, и то небольшие, всего из двух букв.
Охрана Империи, со своей стороны, готовилась к штурму и натиску. Из арсенала достали электрошокеры, дубинки, проверили травматику, баллончики со слезоточивым газом, бронежелеты, на случай, если среди недовольных затесался какой-нибудь тронутый, типа Веры Засулич или Гаврилы Принципа, способный покуситься на святое. Перловка раздал боекомплекты бойцам под расписку и приказал всем сотрудникам до единого находиться начеку и пока что сильно не паниковать.
Полиция приехала после полудня. Они вяло ходили со скучными лицами, будто происходящее их вообще не интересовало, словно они собирались в отпуск, а их оторвали от сборов купальных принадлежностей и сладких грез. Они походили, покрутились среди толпы и уехали. Смахивало, что это событие было по масштабу не их ума дело и проходило по другому ведомству, как потом впрочем и оказалось.
Прибыли две пожарные команды, встали наготове в двух противоположных углах возле пожарных люков.
Постепенно в толпе стали появляться свои неформальные лидеры, мало похожие на обыкновенных протестантов. Они возникают всегда не пойми как и откуда, эти дети Сороса, испокон веку вразрез неукоснительной политике властей придержащих и на их полное демократическое истребление, говорят несбивчиво, гладко и обладают повадками лидера, широкими жестами, правильной, зажигательной речью и поставленным голосом. Пикантность им придают некоторые диффекты речи, что способствует быстрому запоминанию голоса и славы лидера надолго, если не навсегда.
Они стали призывать народ на штурм Империи.
На третий день Павел Иванович в панике стал звонить по всем ему знакомым телефонам, в том числе и Дренцалову.
К его собственному удивлению, Дренцалов сам был потрясен тем, что происходило под окнами Империи Чижикова, примеряя, видимо, такой сценарий на себя. Павел Иванович сперва усомнился в искренности олигарха, но тот прямо сказал, что так далеко он бы не пошел, а ограничился бы полковником Свистуновой, чем выдал себя полностью, однако, нисколько не смутился.
- Это кто же тогда может быть? - спросил окончательно потерявшийся Чижиков.
- А кто его знает. Это похоже на бунт. Я сам его боюсь, как пожара, бессмысленного и не щадящего бабло.
Сергей Петрович тоже снял трубку сразу.
- Что там у тебя происходит, Павел Иванович? - претендент на куратора был озабочен.
- Я и сам хотел спросить.
- Ладно, сиди там и не высовывайся, я разузнаю. Неразбериха какая-то получается.
Перезвонил Александр Иванович.
- Знаешь, Чижиков, я тоже не пойму, что происходит, но ты там держись.
- Я думал, это ваших рук дело.
- С чего бы это?
- Чтобы слегка припугнуть. Чтобы я был сговорчивее что ли.
- Чижиков, ситуация, понимаешь, вышла из-под контроля.
- Значит, все-таки вы.
- Ну, хотели тебя немножко попугать, было дело.
- А я на Дренцалова грешил.
- Не без его, конечно, помощи, но в темную.
- Так что дальше делать?
- Сиди там тихо, мы сами справимся. Полезай в свой бункер, книжку почитай, у тебя их много, — сказал Александр Иванович, - потерпи пару дней, Павел Иванович. Все образуется. Мы поможем.

Перейти к следующей главе: http://www.proza.ru/2017/07/30/400