Часть 1я. Аудиенция

Я -- СЫН НИКОЛАЯ ВТОРОГО.




ПОСЛЕДНЯЯ ИСПОВЕДЬ

…Вчера был консилиум. Судя по тому, что врачи были со мной чрезвычайно вежливы и предупредительны, разрешили есть все, что хочется,  а на прощанье угостили сигаретой, жить мне осталось недолго. Возможно даже, дни мои сочтены.

Я не огорчен этим обстоятельством. Лет мне достаточно много. Я старый человек, и ничто уже не держит меня на свете. Ничто. Семьи у меня нет и никогда не было, немногочисленные знакомые давно умерли. Друзьями не обзавелся. Я покидаю этот мир спокойно и даже радостно.

Лишь одно обстоятельство мучает меня, не давая спать по ночам и наслаждаться последними часами ускользающего бытия. Тайна моего рождения, хранителем которой я являюсь более полувека, больше не может оставаться только моей тайной. Поделиться ею со всем светом – не только мое право, но и святой долг. Тем более что за давностью лет раскрытие сей тайны уже не сможет доставить неприятности кому бы то ни было.

 Рука моя дрожит, мозг пылает. Но я решился. Во имя истины и справедливости. Во имя прошлого. Во имя моего дорогого отца, последнего российского императора Николая Второго.

Да-да, вы не ошиблись. Я – сын русского царя. Тайный, желанный, тщательно скрываемый. О, не спешите возмущаться, делать поспешные выводы и отодвигать в сторону рукопись с корявыми строчками старика, стоящего на пороге смерти. Голова моя, несмотря на возраст и болезни, остается ясной, а память четкой. Вы все сейчас поймете сами. Немного терпения.

Справедливости ради поясню, что специализированное учреждение, в котором я пребываю последние лет двадцать, отнюдь не сумасшедший дом, хотя допускаю, что некоторые считают его именно таковым. Нет. Просто пансионат для престарелых одиноких людей. По крайней мере, мне так хотелось бы думать. Здесь вполне свободный режим. Пациенты, или жильцы, как называет нас персонал, вольны жить по своим собственным правилам. У каждого небольшая комната с выходом в заросший сад. Яблони в нем уже давно не плодоносят, они так же стары и немощны, как и мы. Но это не печалит. Всему свое время.

В глубине сада -- полуразрушенная беседка с покосившимся столом и скамейкой, поросшей мхом. Именно в этой беседке провожу я долгие часы до самых сумерек, пытаясь описать историю своего необыкновенного появления на свет и последующую жизнь. Все, что знаю и помню. Что хранил в себе полжизни. Я должен успеть. Должен. В конце концов, наступает время открытия архивов и раскрытия тайн. Я хочу расставить все точки над «i». Ибо молчать больше не могу.
Итак, я начинаю.


НАЧАЛО

Матушка моя, Мария Ефимовна Калабина, родилась в деревне Зеленик Кирилловского уезда Вологодской волости. Точной даты ее рождения не знаю, да и не мог знать, ибо всю историю  записываю со слов своей воспитательницы -- няни, как я называл ее – Екатерины Григорьевны Юдасовой, доброго ангела хранителя, сопровождавшего меня с первой минуты моей жизни до последнего своего вздоха.

Впервые Екатерина Григорьевна появилась в деревне, где проживала моя будущая матушка со своим вдовым отцом, церковным старостой Ефимом Поликарповичем Калабиным, в предпасхальные дни за несколько лет до революции. Это была высокая статная женщина с лицом красивым, но строгим, даже несколько высокомерным. Разговаривала негромко, уверенно, но вообще была немногословной.

Приехала она на дорогой, но не вычурной карете в сопровождении пожилого казака. Поскольку карета была покрыта слоем дорожной пыли и грязи, а рессоры ее заметно расшатались, местные жители поняли, что проделала неизвестная дама путь долгий и нелегкий. Появление загадочной путешественницы вызвало переполох в деревне. Слухи поползли самые невероятные. Дама тем временем обходила дом за домом, знакомилась с жителями, задавала странные вопросы о незамужних дочерях, беседовала с некоторыми из них.

К вечеру того же дня она оказалась у порога дома церковного старосты. Не отказавшись от постного ужина, Екатерина Григорьевна проявила заметный интерес к единственной дочери хозяина – красавице Марии. Машенька была бойкой, но воспитанной девицей. На вопросы отвечала, не смущаясь, с достоинством, но краснела и даже покрылась легкой испариной.

Приезжую даму порадовало, что девица была грамотной, знала библию, вела добропорядочный образ жизни и не имела пока никакого желания выйти замуж.

Оставшись довольной посещением, дама поблагодарила старосту и укатила в неизвестном направлении уже заполночь. Визит незнакомки долго был на языках у сельчан, но постепенно о нем стали забывать. И забыли бы совсем, если бы карета с незнакомкой не появилась в деревне во второй раз. В самом начале лета.

Остановившись у дома старосты, дама, которую звали, как вы уже знаете Екатериной Григорьевной, сразу же вошла в дом и долго беседовала там с хозяином. Часа через три она показалась на пороге вместе с Машенькой, одетой по-дорожному и с узелком в руках. Раскрасневшаяся Маша горячо распрощалась на крыльце с растерянным отцом, села в карету вместе с дамой и уехала из деревни. Навсегда.

Староста был так потрясен происшедшим, что толком не смог объяснить соседям, куда и почему уехала его дочь. Лишь спустя время он поведал родственникам, что таинственная незнакомка являлась немало немного, а статс-дамой великой императрицы. А приезжала с целью пополнить царский двор новыми фрейлинами. Случай привел ее в Зеленик. Машенька Калабина, несмотря на незнатное происхождение, так понравилась высокопоставленной даме, что ее взяли в столицу, чтобы обучить и представить ко двору. Так началась эта история.

В ПЕТЕРБУРГЕ
               
В Петербурге Маша окунулась в новую жизнь. Перво-наперво две барышни в белых передниках и наколках чисто вымыли ее в огромной сверкающей ванне, а затем препроводили в отдельную опочивальню, обставленную непривычно, по последней городской моде.

Услужливый парикмахер по-новому причесал и уложил ее волосы. Модистка вымерила девушку с ног до головы и за несколько дней нашила много нарядов – скромных, но из добротного полотна и батиста.

Каждое утро у Марии Ефимовны, а только так называли теперь юную дочь церковного старосты, начиналось с уроков. Приставленные к ней дамы поочередно учили ее разным необычным наукам как то делать книксен или реверанс, то есть приседать низко, почти касаясь пола коленом, а еще ходить чинно и плавно, а не размашисто и скоро, как в деревне. Учили пользоваться столовыми приборами, угощая при этом диковинными блюдами.

Напудренная дама в парике мучила Машеньку правилами этикета, пожилой иностранец заставлял бесконечно повторять танцевальные «па», а уже знакомая вам Екатерина Григорьевна, постоянно присутствовавшая во время всех занятий,  лично занималась с ней историей, литературой и упражнениями в иностранных языках.

С этим у будущей фрейлины проявились некоторые проблемы. Английский ей не задался сразу, и его со временем отменили. С немецким дело пошло чуть легче. По-вологодски окая, Маша забавно повторяла немецкие фразы и сама смеялась над этим, чем вызывала у учительницы легкое недовольство.

Но, пожалуй, только немецкий и не давался Марии сразу. Со всеми остальными науками она справлялась благополучно, быстро запоминала мудреные правила жизни при дворе, имена и должности высокопоставленных особ, фамилии известных художников и поэтов.

В свободное время после обеда Машенька в сопровождении горничной Полины гуляла по парку или бродила по Дворцу,  рассматривая картины и скульптуры, робко заглядывая в двери холодных залов и библиотек. Сначала ее удивляло и обескураживало то, что встреченные ею в полутемных коридорах дамы вежливо склонялись пред ней.

Но скоро она привыкла к тому, что ей поклоняются. Необъяснимо уважительное отношение со стороны Екатерины Григорьевны, дам-учительниц и  снующих по залам дворца слуг зародило в ее юной головке мысль, что отныне и она принадлежала к касте избранных.

Мысль эта особенно укреплялась, когда из бокового окна спаленки Машенька имела возможность наблюдать за гуляющими в парке императорскими детьми. Порой к детям присоединялись Государь с Государыней, лиц которых Маше разглядеть не удавалось по причине отдаленности, но их величественная стать и знатное окружение не оставляли сомнения, что  это действительно первая чета Российского государства. Тогда девушка явно представляла рядом с ними и себя в белой пушистой шапочке и короткой шубке. Это были минуты близкого безоговорочного счастья.

После ужина занятия продолжались. Маша читала, заучивала стихи и баллады на немецком, повторяла имена европейских королей и полководцев, музицировала. Несмотря на столь обширную программу, молодость и отменное здоровье не позволяли Машеньке уставать и не мешали наслаждаться нежданно свалившейся на нее удачей.

Единственным, что огорчало, было то, что по непонятным причинам ей не позволяли общаться со сверстницами, а также писать отцу, по которому она искренне грустила. Лишь иногда ей передавали весточки от него. Осознание того, что отец жив-здоров, успокаивало.

К хорошему легко привыкнуть. И хотя в душе Мария оставалась простой деревенской девушкой, ей начало казаться, что она всегда жила в шикарных апартаментах, ела с фарфоровой посуды, говорила по-немецки и пользовалась помощью услужливых горничных.

АУДИЕНЦИЯ

Так прошло месяца три. Со временем Маша освоилась во Дворце и почти не удивилась, когда Екатерина Григорьевна, появившись внеурочно, объявила, что государыня Александра Федоровна хочет лично познакомиться с будущей фрейлиной и поприветствовать ее. Аудиенция была назначена на шесть часов пополудни.

В тот вечер Полина одевала и причесывала Машу особенно тщательно. Внимательно осмотрев подопечную, Екатерина Григорьевна пригласила Марию следовать за ней.  По длинным коридорам и анфиладам они прошли молча. Почему-то именно это безмолвие сильно взволновало девушку.

Только теперь она поняла, что вступает в неизведанный и важный период жизни. Слишком важный и слишком трудный для простой дочери церковного старосты. Девушке вдруг перестало хватать воздуха, туго перетянутый корсет не давал вздохнуть полной грудью, голова закружилась.Перед глазами поплыли черные точки. С ужасом почувствовав, что вот-вот лишится чувств, Маша трижды перекрестилась.

Именно в этот момент статс-дама остановилась перед одной из дверей. Взглянув на подопечную, Екатерина Григорьевна все поняла. Она сильно сжала рукою холодную влажную ладонь девушки и проговорила: «Будьте благоразумны, сударыня. Будьте благоразумны. Это не страшно, вы достаточно подготовлены. Не забывайте, чему вас учили, и все будет хорошо». С этими словами дама распахнула дверь и объявила спокойно, но с достоинством: «Ваше величество! Позвольте представить вам Марию Ефимовну Калабину».

Первые минуты появления в царских покоях прошли для Машеньки как во сне. Лишившись поддержки в лице Екатерины Григорьевны, которая представив гостью, тут же ретировалась, девушка совсем растерялась. И только поднявшись с долгого глубокого реверанса, немного пришла в себя и осмелилась взглянуть на Государыню.

Александра Федоровна сидела на невысоком кресле спиной к окну. Лучи вечернего солнца осеняли голову Государыни, отчего лицо ее казалось гораздо моложе и красивее, чем представляла его себе Маша.

«Подойдите ближе, сударыня», -- произнесла императрица тихим хрипловатым голосом. Обычно такой голос бывает после рыданий, почему-то подумалось Машеньке. Она не поняла, отчего возникла у нее такая мысль, но само предположение, что и у великих мира сего бывают минуты страдания, почему-то успокоили девушку, дыхание нормализовалось, а кровь снова прилила к ее бледному лицу. Подойдя ближе, она вновь присела в реверансе, а поднимаясь, уже чувствовала себя успокоенной и вполне готовой к разговору.

Предложив гостье присесть, Александра Федоровна задала несколько вопросов о детстве девушки, о доме, семье, о покойной матери и причинах ее столь ранней смерти. Узнав, что мать Марии утонула в реке во время паводка, Государыня удивленно приподняла брови и несколько раз задумчиво проговорила: «Так вот как… Так вот как, оказывается… Она не болела, значит… Так вот как…».

При этом она в раздумье склонила голову к плечу, лицо ее осветилось солнечным лучом, и Маша с какой-то жалостью в душе заметила проявившиеся при свете скорбные складки у рта Александры Федоровны и припухшие глаза. Нечаянная мысль о том, что Государыня недавно плакала, скорее всего, оказалась верной.

Беседа продолжилась после небольшой паузы, во время которой Маша, окончательно освоившись, смогла внимательнее рассмотреть Государыню: ее отсутствующий взгляд, кружевной платочек в руках, который та постоянно то комкала, то расправляла, черное платье, показавшееся девушке слишком простым для императрицы.

Александра Федоровна поинтересовалась, нравится ли Машеньке во Дворце, не скучает ли она по дому и не слишком ли загружена обучением. Маша уверила, что довольна всем и вся, а также горячо поблагодарила Государыню за предоставленную возможность проявить себя в новом качестве.

«Мне радостно слышать это, дитя мое, -- промолвила величественная особа. – Но так ли искренни ваши слова? Не удивляйтесь вопросам моим, но двор окружен не только любовью и почтением, но и завистью, склоками, заговорами. И это необходимо учитывать, вверяя судьбу свою новому человеку. Готовы ли вы не на словах, а на деле доказать российскому престолу свою любовь и преданность? Готовы ли хранить в тайне все, чему случайно или не случайно можете стать свидетелем, и что ненароком может ударить не только по Государю, но и по всему государству нашему? Готовы ли послужить отечеству  всеми силами и возможностями, а если потребуется, отдать за него жизнь?».

Голова Машеньки вновь закружилась. Вопросы Государыни повергли ее в смятение. Она тут же представила поле боя, с лежащим на нем окровавленным бездыханном телом. И тело это было ее, Маши. Видение было таким правдоподобным, что вызвало новый всплеск эмоций. Невольно подчиняясь им, девушка упала на колени перед Александрой Федоровной и со слезами, срывающимся голосом поклялась, что сделает все от нее зависящее, чтобы оправдать высочайшее доверие.

Императрица, тоже прослезившись, приложила к глазам скомканный платочек, а жестом другой руки велела Машеньке встать. «Я верю вам, верю, -- промолвила она наконец. – Госпожа Юдасова не ошиблась в выборе. Прошу вас в дальнейшем слушаться ее и доверять. Во всем. Во всем, даже самом непостижимом… А теперь расстанемся. Мне понравилась встреча». На этом Государыня поднялась и быстро покинула кабинет через боковую дверь. Так быстро, что Маша не успела, как ее учили, присесть в глубоком реверансе.

Постояв минуту в полном недоумении у опустевшего кресла, Маша повернулась и робко пошла к выходу. Екатерина Григорьевна поджидала ее в коридоре. «Все в порядке? -- спросила она, увидев девушку. – Вас обо всем предупредили? Вы можете говорить?». «Да, да, -- отвечала Машенька. – Благодарю вас. Благодарю. Только мне нужно немного побыть одной и подумать. Я слишком взволнована сейчас».

«Безусловно, Мария Ефимовна, -- благодетельница сделала книксен, чем очень удивила будущую фрейлину. – Более того сегодня вы будете освобождены от занятий и уроков. Займитесь всем, чем угодно. Можете погулять с Полиной, если хотите. Я найду вас, когда будет нужно. А сейчас отдыхайте. Вам еще предстоит много волнений».

Стоит ли говорить, что последующую ночь Маше не сомкнула глаз. Вновь и вновь перебирая в памяти слова императрицы, она пыталась понять, какую помощь престолу может оказать простая деревенская девушка, не имеющая ни образования, ни основательных знаний и умений. Не поторопилась ли она клятвой своей, и так ли безоговорочно сильна духом и телом, как потребует того, возможно, ее служба.

Не найдя ответа ни на один из вопросов, девушка решила просить совета и помощи у Екатерины Григорьевны и только после этого немного успокоилась и даже вздремнула перед самым рассветом.
      

Продолжение здесь: http://www.proza.ru/2017/10/02/691