Эликсир молодости 2

задумываясь и лёгкой трусцой сорвался в сторону ближайшей остановки, куда как раз, из пробки, вальяжно подворачивал троллейбус.

 – Алло… – Вася тяжело отозвался на трель моноблока.
 – Здравствуй внучек, бабушка тебе не помешала.
 – Привет Ба… нет не помешала.
 – Ты обманываешь: у тебя голос такой, словно ты не хочешь со мной разговаривать! Ты опять на работе?
 – Да… Точнее не совсем да… в смысле, я должен сейчас быть на работе, но… – Егоров подвис, с трудом соображая, что ответить, членораздельно произнес: – в общем, так получилось, что с работы, я ушел сегодня пораньше.
 – У тебя проблемы? – голос обеспокоен, но беспокойство это явно липовое, такое, словно бабуля хочет его отчитать или позлорадствовать потом с подругами.
 – Нормально все баб – не бери в голову.
 – Ты уверен? – интерес в словах нарастает.
 – Уверен, уверен – срывается Вася, – и про то что приехать обещал – помню! Все, пока, давай отбой!

 Пошатываясь, Вася протиснулся в приоткрытую дверь, оперся плечом, на истертую за много лет стену, обои которой приобрели уже какой-то грязно коричневый цвет. Дёрнул за веревочку бра с толстой стеклянной крышкой в форме большого изогнутого листа, левой рукой толкнул дверное, обитое дерматином полотно, замок коротко цокнул, квартира погрузилась в блаженную уютную тишину. Да... Второй год уже как бабушки здесь нет и ничего не поменялось - сначала были драконовские планы, Вася купил большой телевизор, приставку, кресло – в фантазиях своих, до мелочей продумывал тонкости холостяцкого дизайна: здесь будет барная стойка, там в алькове кровать два на два, и парящий потолок с зеленой подсветкой. По первоначальным планам, тут уже должны были греметь холостяцкие вечеринки, пахнуть дорогим парфюмом приглашённых красавиц и стрелять бутылки шампанского. Девичьи станы, распущенные волосы, красные губы, смех…
Некоторое время Егоров смотрел перед собой остановившимся взглядом: где-то там, в туманной дали, вспыхнул блеск светомузыки под слоем чего-то тяжелого, к горлу подкатила бесшабашная радость, губы непроизвольно растянули постыдную улыбку. Вот оно как…должно было быть, и будет… или теперь нет? Нужно наверно все-таки начинать ремонт.
 Наконец Егоров не наклоняясь, при помощи одних только ног, снял кроссовки, отодвинул их от ступней в сторону и прошёл на кухню. Открыл холодильник, секунду подумал, достал медового цвета перцовую настойку, пресервы из селедки, початую бутылку минералки. Закрыл, упал на табурет, налил рюмку и тут же опрокинул в себя.
 События сегодняшнего дня, напоминали какой-то бред - Вася после паузы вдохнул и поморщился от спиртового послевкусия: да это, по большому счёту, и было бредом и самое страшное то, что поделиться им не было никакой возможности. Настойка пока не брала, только слабый перечный огонь щекотал рецепторы по краям языка. Вот так вот, живёт человек в обществе, ни урод, вроде не придурок, социально активный, можно сказать, пользу какую-никакую приносит, мечтает о семье и не просто так мечтает, а имеет все шансы её завести. И все в его жизни подчинено определённым нормам, все разложено по полочкам, которые годами строили школа, техникум, армия.
 Вася автоматом налил себе ещё одну рюмку и в этот раз наколол на вилку сразу два кусочка маринованной рыбы.
 Его научили ориентироваться в этом мире, жить точно так же, как и миллионы, сотни миллионов других людей. Ему говорили, что вот это – это правда и даже не правда, это истина. Вот видишь ворота, они целые, без дополнительных проемов - это истина. Мы можем спорить, о причинах смерти Сталина, о том была ли наркоманкой Мэрилин Монро, жив ли Цой и почему Кобейн выстрелил из ружья себе в голову, но то, что все вещи имеют определённые формы и они просто так не меняются - это истина, здесь спорить не о чем. Иными словами, ворота, либо имеют калитку, либо нет, тем более, за долю секунды нельзя убрать эту калитку и обмазать ворота грязью. Глупо? Конечно глупо - люди про такую чушь и не рассуждают даже. И как, как теперь рассказать о том, что произошло? А самое главное кому? Городским сумасшедшим, которые ищут призраков?
 Вася повторил ритуал с поглощением настойки, сунул в рот селедку и задумался: а что? Общение с людьми, которые верят во всякие паранормальные штуки – единственный выход, по крайней мере, это приятная альтернатива врачу, да и держать произошедшее в себе невозможно. Только где их искать? Этих, Егоров напрягся и вспомнил слово – уфологов. Они объявлений в газете не дают... Если только... Инет – сеть прибежище для всех, какие бы тараканы в голове у тебя не ползали. Так, один Васин однокашник по технарю, в серьез увлекался склейкой моделей кораблей, и, казалось бы, что в этом такого, иди в магазин, покупай, да клей! Ан нет – через это занятие увлёкся историей морских сражений и теперь мог месяцами спорить, читать и перечитывать десятки монографий, с лупой рассматривать распечатки старинных фото, вот уж странное занятие! И все для того, чтобы пошагово восстановить битву при какой-нибудь Цусиме! Легкие пузырики поднялись к поверхности рюмки и исчезли. Егоров уже не морщась, выпил третью. И тут пробрало как-то разом, перед внутренним взором встал образ Жоры – болтливого, несерьезного, попадающего во всякие истории, бывшего рядом годы и годы. Стало горько и в ход пошла четвёртая, а за тем и пятая рюмки. Нужно было включать компьютер, куда-то лезть, что-то писать, ведь Новак... - мысль перескакивала на школу, когда Жору беззлобно поддразнивали "Новым", только дразнилка, никогда не переходила в прозвище - почему? Да, наверное, потому, что "новый", слово какое-то проходное, не несущее в себе ни толики обидного смысла, но и похвального в нем ничего нет: ну новый и новый - новенький... Только какой он новенький, когда болтовню его, чуть ли не с первого класса слушаешь? Потом только, Жора стал хвататься, где-то вычитал, что фамилия его Польская и чуть ли не самая распространённая там, в "забугорье", нечто вроде наших Петровых да Ивановых. "Ну и в принципе, что?" - Вася вдруг отчетливо вспомнил свои подростковые рассуждения по этому поводу: "ладно бы самая редкая была, тогда бы хвастался, а так..."
 К шестой рюмке раздалась переливчатая трель телефонного звонка. Вася, уже плавающими движениями охлопал себя, нашёл моноблок в нагрудном кармане, скривился, вспомнив, что смарт с навигатором, остался в той жуткой квартире, потом вздрогнул, от накативших воспоминаний и нажал кнопку приёма:
 - Вася! - прокричала трубка, недовольным голосом, – Вася ты скотина!
 Егоров, болезненно сжался - мля... забыл, как же так совсем забыл про свидание? Но губы его как-то сами собой раскрылись и пьяно протянули: - А? - затем Вася вдохнул, лихорадочно подбирая слова, для того, чтобы исправить ситуацию: - это ты Лизонька?
 - Что? - взорвалась девушка на том конце: - Как ты меня назвал свинья? Я ненавижу, когда меня так называют!
 - Прости. - выдавил из себя Вася, на самом деле ощущая жгучий приступ вины, разговор шёл в каком-то дурацком русле и как поставить его на правильные рельсы Вася сейчас не понимал.
 - И все! - зазвенел девичий голос: - Это все, что ты можешь сказать? Ты где есть вообще?
 – Лиза... Я... – Егоров, неожиданно чётко осознал: "Какая же она истеричная дура, красивая да, но ведь это все обертка - шелуха, которая слетит уже через пару месяцев, когда она перестанет стесняться представать перед ним не накрашенной или с не уложенными волосами. Как он будет с ней жить, когда она станет встречать его дежурным чмоком, будучи завёрнутой в застиранный домашний халат? Или поджав ноги сидеть с чашкой кофе, уставившись в экран, на котором будут скакать очередные звёзды однодневки из очередного реалити-шоу? И удивляясь сам себе, через краткую паузу, в которую поместились все эти образы, Вася сказал: – В общем, прости Лиза у меня сегодня... горе, поэтому я не приду.
 Он ждал взрыва, крика, громких обидных слова, но динамик молчал и Егорову даже пришлось отводить моноблок в сторону для того, чтобы убедится, работает ли хронометр разговора или абонент на том конце уже сбросил вызов.
 – Лиза? - наконец позвал Вася, чувствуя, как внутри нарастает беспокойство.
 – Я… тебя слушаю. – Почти сразу отозвалась трубка, но голос был, какой-то механический, такой, словно девушка отвлеклась на что-то другое и разговор для неё был теперь досадной помехой, которую и прекратить вот так вот резко нельзя и продолжать неинтересно.
 «Ну не интересно тебе, ну и ладно» – в пьяном мозгу начала разгораться обида, и тут же, появилась картинка острых, вздёрнутых сосков, проступающих через свободную футболку, и, если взять Лизу за талию, футболка на ней натягивается и обжимает небольшую, правильной формы грудь, тогда смотреть ей в лицо не получается, глаза сами сползают ниже, её хочется прижать к себе, ощутить, мягкие упругие формы, и тепло, нежное тепло здорового тела. Обида гаснет, появляется желание увидеть эту цветущую, желанную женщину – глаза в глаза, он исправит ситуацию, главное, что он будет видеть эти большие, обведённые черным глаза, будет чувствовать запах её духов, следить за линией её губ...
 – Лиза, с Жорой беда! - Вася поддал в голос жалобных ноток, и опустив веки, обозвал себя скотиной, но все же смог выдавить предложение: – зайдёшь, я тебя встречу, нужно… поговорить…
 Теперь он представлял Лизу сзади: точеные ножки, облегающие джинсы, приятной округлости и полноты бёдра, опять узкая девичья талия, которую хотелось обхватить в кольцо руки…
 А трубка продолжала молчать. Вася снова посмотрел на таймер и уже, неподдельно переживая, несколько раз позвал:
  – Алло, Лиза? – тишина: – Лиза? Ты меня слышишь? Алло?
 Девушка молчала, цифра передавала шуршание одежды шум близко проезжающих авто, глубокое дыхание. Потом вдруг по уху болезненно резанул звук, похожий на радио помехи и Лиза испуганно вскрикнула!
 – Черт! – Вася в миг протрезвел и вскочил из-за стола! Он не знал, что происходит там, на месте их несостоявшегося свидания, но это в любом случае ещё одна беда…
 – Лиза, держись, я сейчас! - что было сил крикнул Егоров в трубку и сорвался с места, попутно собирая плечами почти все выступы на стенах квартиры.


«Аппарат абонента выключен или находится вне зоны действия сети...» – отчиталась электронная барышня и Лиза раздраженно бросила смартфон в сумочку. Ну вот мужики, а ведь столько соплей развели по поводу женской необязательности. «А может...» – мимолетная мысль чиркнула по той части сознания, где до поры до времени, хранились собственнические инстинкты и отскочила, пока отскочила: «Да нет, Вася неповоротливый, так быстро другую себе не найдёт, а если…?» – На этот раз женское сердце екнуло сильнее, но удара не пропустило, слишком мало их ещё связывает, для того чтобы убиваться заранее, да и стоит ли вообще? С ним ничего не случится, просто потому, что случается только с другими и даже не рядом. Для несчастных случаев в её жизни места нет, а иначе она бы почувствовала, наверняка бы почувствовала.
  Лиза выдохнула, на мгновенье прикрыла глаза и попыталась представить себе, что было бы, если бы она вдруг узнала, что Вася, скажем, попал под машину? Внутри шевельнулось неприятное чувство: но не боязнь потерять – нет, просто в жизни её, в таком случае появляется куча лишних обязанностей: ездить в больницу, покупать апельсины, сидеть у кровати, держа Васю за руку. Лиза поежилась, ярко вспомнила, как ещё в школе, в старших классах, ей пришлось однажды пришлось посещать в таком месте прабабушку - та лежала в отдельной комнате, отчего-то названной боксом, из носа у неё торчали кислородные трубки, а сама она бессмысленно таращилась в серую стену, напротив. Там воняло лекарствами, хлоркой и застарелым сортиром, было ужасно скучно, а ещё в голову постоянно лезла мысль о глупом человеке, который назвал комнату "боксом". Бокс - это же спорт и где спорт, а где эти... Лиза и тогда, и сейчас затруднялась с подбором определения кто "эти" - изнутри прорывалось, что-то жутко похабное, грубое и мерзкое, но другое, что-то – Лиза предпочитала называть это воспитанием, не давало этому первому оформится в четкую мысль, в общем, по этому поводу, проще было не думать.
 Девушка очередной раз достала трубку и посмотрела на экран, на секунду залюбовалась блеском россыпи стильных стразиков по краю экрана, вернулась взглядом на последнюю в часах перескочившую цифру – «плюс еще семь минут – верх придурковатости! Столько ждать какого-то болвана!?». В следующую секунду Лиза отвлеклась, окинув взглядом свою фигурку в витраже ближайшего супермаркета: «Кошмар – какая отвратительная широкая талия, а бёдра? Такой задницей можно кого-нибудь грохнуть! Корова! Надо, тем кто ставит такие кривые стекла, штрафы выписывать.» Девушка повернулась, глянула на свой зад через плечо и в отражении, явное сходство нашла только в фасоне юбки, и то, оригинал был много лучше, прицокнула языком. Кажется, когда-то в луна-парках были комнаты смеха, видимо эти стекольщики учились выделывать такие кривые окна там, в этих дурацих комнатах. Мысль сделала очередной вираж, Лиза снова посмотрела на экран, ещё минута, ещё одна гребенная минута и того? «На десять... Ну ладно, на двадцать минут она опоздала, этого хама уже восемь минут нет, итого: он задерживается уже на полчаса!  Вы только подумайте! Полчаса! Кто-то опаздывает на свидание с ней!»
 «Аппарат абонента выключен или находится вне зоны действия сети...»
 - М-м-м... - в голосе Лизы, непроизвольно появились рыкающие нотки, она повернулась на каблуках. Господи, ну как же не хотелось уходить отсюда побитой собакой, ведь она тут крутилась с десяток минут, наверняка, какой-нибудь хрен, Лиза окинула настороженным взглядом припаркованные у тротуара авто, скажем, из вон того представительского седана, всю её мысленно облапал и сидел и гадал - кого же она ждёт? И наверняка пришёл к мысли, что ждёт она не подругу и не маму, а какого-то гада, который её ещё и опрокинул!
 Резко захотелось поплакать. Девушка ещё раз решила набрать номер и, если уже это не поможет, то... Тут вдруг, прекрасную Лизину головку, посетила другая, более дельная мысль: у Васи был ещё один рабочий номер, он таскал вторую симку в, помойного вида, древнем кирпичике, пищащем что-то однотонное при входящем. Только где этот номер? Девушка порылась немного в сумке, и алые губки растянулись в победной улыбке: вот она – визитка, а там: сто тридцать четыре, тридцать четыре... Палец с дорогим маникюром, с невероятной скоростью порхал над экраном – все – вызов – победа – гудки!
 – Вася! – не контролируя себя вскричала девушка, услышав, как на том конце сняли трубку: – Вася ты скотина!
 - А... - протянули на том конце пьяным голосом: - это ты Лизонька?
 - Что? - Девушка поперхнулась: - Как ты меня назвал, свинья? Я ненавижу, когда меня так называют!
 - Прости. - бесцветно буркнул голос.
 - И все! Это все что ты можешь сказать? Ты где есть вообще?
 - Лиза... Я... - голос Васи ненадолго замолк, и Лиза непременно перебила его, если бы в этот самый момент не заметила, метрах в пятидесяти от себя, странную бабку, с котлом вместо сумки в руке: - в общем прости Лиза, у меня сегодня... Горе, я не приду.
 Точнее бабка, исключая покрытый черным нагаром котелок, была самая обычная, но вот то, как она шла, наверное, она даже не шла, она как-то меленько подпрыгивала, семенила, отклонялась в одну сторону, в другую, остановилась и постояла у мусорного ведра, рассматривая там что-то и вытягивая шею, будто бы принюхиваясь, котелок на тоненькой душке, тем временем неуклюже болтался, казалось издавая тоненький скрип.
 - Лиза? - обеспокоено позвала трубка голосом Васи.
 - Я тебя слушаю? - на совершенном автомате отозвалась девушка и какая-то часть её, даже внутренне возликовала, она чувствовала, что "так" себя вести - это правильно, куда более правильно и женственно, чем истерить в пустую. Если ты так себя ведёшь, значит тебе не все равно, а если тебе "все равно" – это куда больнее, это куда обиднее, потому что приходится завоевывать, паниковать, думать лишнее.
 Бабка тем временем заложив очередной вираж, исподлобья глянула на Лизу и, приставным шагом, как бы отодвинулась на другой край тротуара.
 «Странно»: подумала девушка, рассматривая, старомодное бледно-красное пальтишко, в ясно различимых катышках, с огромными пуговицами, которые, по задумке автора, видимо изображали распустившиеся розовые бутоны. Она ведёт себя как...
 – Лиза, с Жорой беда! – продолжал оправдываться голос Васи: – зайдёшь, я тебя встречу, нужно… поговорить…
 И в этот момент Лиза осознала, что людей, вокруг непонятной старухи, не было совсем. Жизнь, неосознанно подчиняясь невидимому ареолу, обтекла красное пальто на расстоянии десятка метров – оно было здесь одно, выпадало из реальности, и плыло в вакууме.
 – Алло, Лиза? Лиза? Ты меня слышишь? Алло?
 Бабка прошла немного дальше, уперлась в мусорное ведро, покрутилась, что-то сосредоточенно в нем высматривая, а потом повернула голову и уставилась на девушку мутными глазами.
 – Девка…: - проскрипела старуха и неуклюже всем телом мотнулась в сторону Лизы.
 Девушка вскрикнула, попыталась отступить назад, но тут же осознала, что левый каблук её ступает на бордюр, за которым, начинается проезжая часть - это обстоятельство, почему-то подперло ее глухой стеной.
 – Черт! – громко выругалась трубка в руке: - Лиза, держись, я сейчас!
 – Девка Лизка! - выплюнула старуха и на губах её повисли капли липких слюней: - Лизка девка!
 Страх сковал все естество девушки, она вцепилась в сумочку, хотела куда-то бежать, хотела крикнуть, но ни ноги, ни голос не слушались её. Только глаза, распахнувшись во всю ширь, испуганно ловили каждое движение старушечьего тела, а та в свою очередь, дёргаясь и подпрыгивая на месте, медленно, ужасно медленно, приближалась, давая прочувствовать, рассмотреть все в мелочах и постоянно талдычила: - Лизка девка, девка Лизка! И город безразлично, лицемерно шумящий где-то совсем рядом, но не обращающий внимания на красивую девушку, попавшую в беду. Лизе стало себя жалко, глаза блеснули, набираясь лишней влагой и тут старуха закончила свой странный танец, замерла с приоткрытым ртом, в котором растянулись и колыхались от частого дыхания, нитки слюны. Лиза обрела голос, но лишь для того, чтобы истошно заорать, когда мерзкое существо прыгнуло на неё. Полшага назад, каблук зацепился за какую-то выбоину между бордюром и тротуаром, и Лиза неуклюже раскинув руки, стала заваливаться на спину. А через долю мгновенья, что-то тяжелое и плоское, с невероятной силой, стукнуло девушку в правый бок, смяло, как гуттаперчевую куколку, сорвало с места, изогнуло шею, и тут же размазало голову, а потом отстранилось, оставляя в воздухе. Лиза ещё успела удивиться тому, что ей совсем не больно, может это все сон?
 В двух метрах, от раскорячившегося троллейбуса, упало изломанное тело, разметав по асфальту блестящие, иссиня-черные, чистые волосы, большие карие глаза уставились на своего механического убийцу, только один смотрел прямо, а второй... Второй повернутся в сломанной глазнице под неправильным углом, из накрашенного тёмной помадой рта выплеснулась струйка крови, вместе с кусочками чего-то белого. Люди в салоне кричали, кто-то упал и покалечился, кто-то догадался, что произошло несчастье, третьи, просто от страха. Водитель, молодой парень, только неделю назад окончивший стажировку, вцепился в рулевое колесо, боялся пошевелится и стремительно белел. А в голове крутилась дурацкая мысль, что сейчас, пока ты изображаешь восковую статую, в твоём мире все по-прежнему. В твоём мире последний круг, депо, домой и, ведь сегодня перечислили зарплату, он собирался в кино, большое ведро соленого попкорна, кола, Аленка рядом и, визжащий от страха, зал - последний год у киношников выходили отличные фильмы ужасов. Нет, это не зал, говорила одна часть сознания: это кричат люди в салоне, и это твоя вина, это ты, только что убил - и ничего уже не будет прежде, ты виноват: ты убийца! А другая, предпочитала этого всего не видеть, сейчас, сейчас проехать ещё две остановки и кольцо, можно покурить с дежурным, потрепаться о жизни, ведь она такая большая жизнь, а Аленка, такая вся утонченная, любит стихи, учится на филфаке, он смотрел на неё и не верил, не верил в то, что ему досталась девушка, которой можно хвастаться, заходить в соц.сеть, показывать фото давним друзьям и с гордостью так: видишь, это моя, моя, а в жизни она ещё лучше. В водительскую дверь кто-то стучит, сопровождая действо паническими воплями – ах да: двери нужно открыть – только зачем – остановка вон она где? Или, да... Открою я лучше здесь, под колёса какой-то дурак бросил… мозг напрягся, ища спасительную соломинку, да точно: какой убийца? Он ударил манекен! Тупую куклу – из пластика, чуть не раздавил, ах ну да - это все вон та бабка в красном. Водитель улыбнулся, надо же, жалуются на пенсию, а манекены за собой таскают – правильно, правильно старая, убирай свою игрушку. Старуха тем временем нагнулась, повозилась немного, спрятала свою, поразительно похожую на человека куклу, в черную дыру в асфальте...

Это было странно. Андрей Николаевич, очнулся вдруг, от непонятного забытья, и осознал себя в некоем помещении, полностью погружённом в бледные, грязно-жёлтые тона. Перед ним была кругом изогнутая стена, которую, через равные промежутки, примерно, в метр расстояния, подпирали ветхие, облупленные полуколонны. Впрочем, ветхость здесь присутствовала везде – стены разрывали молнии трещин, декоративные элементы зияли сколами, а краска в некоторых местах основательно опадала, оставляя на поверхности грязно-серые дыры, чем-то похожие на очертания тропических островов в контурных картах.
 Андрей Николаевич, оцепенело – всем телом обернулся, и на противоположной стене, вогнутой, повторяющей окружность той – с колоннами, увидел целый ряд окон, которые отчего-то никак не получалось посчитать. Что было не менее странно – ведь он с самого детства, склонный к точными наукам, счёт объектам вёл автоматически. Тут же...
 Паническая мысль буром ввинтилась в голову: он не помнил цифры, силился, знал, что такого быть не может - цифры это такое, что помнят все, и одновременно с этим не мог произнести не одной!
 – У-у-у... – яростный полустон-полукрик, вырвался из горла Андрея Николаевича, он зажмурился на мгновенье, пытаясь выгнать всю абсурдность ситуации, и...
 Окно было одно, длинное, в викторианском стиле, почерневшей от времени деревянной рамой, поделённое на множество прямоугольных стеклышек. А за ним... за ним, подтаявший снежный парк, голые, узловатые, ветки виноградника, раскачивающиеся в такт неслышимой игре ветра, а дальше деревья, тоже, тёмные, как будто мертвые, сливающиеся в сплошную, чужой волей, шевелящуюся массу. Теперь Андрей Николаевич, проходил сквозь, некогда белую, двустворчатую дверь. В голове, оставались ещё фантомы, увиденного парка, но теперь не было, ни окна, не изогнутой стены, и как произошла такая подмена кадров, осознать не получалось, мало того – не получалось, даже понять куда он шёл, а самое главное: за чем? Очередная вспышка, снова зажмуриться – отгородиться от всего этого сумасшествия. В груди ощутимо колыхалось сердце, во рту пересохло, сквозь накрытые веки проникает желтоватый свет и вот они растворяются сами вопреки усилиям хозяина. Двухъярусные кровати со спинками из металлических трубок, продавленные в решётки матрасы. И их много, от стены до стены, выстроены ровными рядами как в армейской казарме! Кровати проплывали мимо, вот уже и стены как-то незаметно растворились, за этим частоколом металлических трубок. Вдруг Андрей Николаевич осознал, что среди этого металлического безумия кто-то прячется, кто-то жуткий, неправильный, не должный тут быть – тут, в этом нечетком по восприятию мире. Андрей Николаевич, обернулся, вздрогнул - вокруг, все так же звенящая пустота, то есть - почему пустота? Где частокол, где кровати? Оборот - и вот он снова в комнате, снова железные спинки - много - рядами, но от них больше не рябило в глазах. Напротив, их с каждым мгновением, вроде бы становилось меньше, причём происходило это так естественно, что совершенно не пугало. Наконец, на одной из кроватей, он рассмотрел маленькую сгорбленную фигурку. Это была старушка - сухонькая, миниатюрная, в длинном вязаном, растянутом кардигане, и беленькой косынке, невероятным образом скрывающей лицо.
 Андрей Николаевич, скептически скривился и сам не зная зачем, сделал несколько шагов к старой женщине. Тогда фигурка начала часто мелко кивать головой и вместе с тем, медленно раскачиваться и во всем движении этом, таилось что-то жуткое. «А на самом ли деле, она – старушка?» – Промелькнула неожиданная мысль в голове Андрея Николаевича, и тогда фигурка встала. Андрей Николаевич отступил на шаг назад, точнее думал, что отступил, на деле ступни его, как-то очень уж неуклюже, шаркнули по полу, гнилые доски под ними хрустнули словно сухие вафли. Теперь ноги оказались по колено утоплены в раскрошившийся пол, а там, внутри, изо всех щелей начал вытекать густой молочный шоколад.
  Фигура старухи тем временем, перестала раскачиваться и кивать, повернулась как тряпичная кукла, безжизненно махнув руками, и сделала маленький шажок в сторону Андрея Николаевича. А за тем ещё один, и все тело её перекосило, она то вдруг выпрямлялась так, что становилась довольно высокой – в такие моменты горб её, уходил в спину и выпячивался спереди, где-то между грудью и впалым животом. Находясь спереди горб вдруг начинал колыхаться, подобно громадному уродливому сердцу. Потом старуха подламывалась, ненадолго становилась почти нормальной, и горб её уходил на место, прекращая всякие шевеления.
 Существо надвигалось, Андрей Николаевич рванулся из плена, патока, не смотря на то что имела жидкий, непроницаемый вид, держала лодыжки, как слабая, на грани разрыва, но стойкая веревка. 
– Хочешь? Научу? – прошипело существо почти добравшись до бившегося на грани паники человека.
 Разрез платка склонился над самым лицом пленника – за разрезом была тьма, тьма и холод, дохнуло замогильным смрадом. Потом верхняя треть фигуры сложилась пополам, жилы на спине с жуткими щелчками полопались, и старуха начала мерзко кряхтеть, выдавливая из своих сморщенных легких последние капли зловонного воздуха.
  – Научу… оттенком голоса проскрипело существо и из-под платка вылилось ведро бардового студня, испещренное белыми мертвыми червями…

 Андрей Николаевич, вырвавшись из пут, вскочил и тяжело задышал, стараясь избавиться от потустороннего сладковатого смрада, который казалось, неким непостижимым образом перенесся из царства морфея, сюда, в реальный мир. Прозрачный тюль, колоколом вздымался у приоткрытой двери балкона, за окном, слышались неравномерные постукивания капель - остатки, стремительного легкомысленного летнего дождя. В такт им вторили советских времен еще ходики, подаренные отцу на съезде полярников, без десяти два. Шикарное время для пробуждения, ничего не скажешь, да еще дождик этот, точнее не сам дождик – нет. Ну влага с неба и влага с неба, привыкнуть то, за почти полвека жизни несложно, важно было, какой приносил этот дождик запах. Казалось все растения города вздыхали в неизбывной тоске, по бескрайним лесам, полям и рекам, отодвинутым куда-то за горизонт, этими правильной геометрической формы, пыльными громадинами. Сборщиками солнечного жара, и вместилищами, суетливых, двуногих существ, чей век не долог, но до крайности заполнен идеями разрушения, модификации, и бог его знает, чего еще.
 Андрей Николаевич встал, хрустнул суставами, боязливо оглянулся на мирно сопевшую жену, по привычке подоткнул ей простынь, и так же по привычке, покачал головой, задаваясь вопросом: как можно спать, оставляя в волосах бигуди? Будь его воля, он бы запретил женщинам вообще надевать эту пакость, ну или по крайней мере, пусть они ложились бы спать отдельно, когда им захочется, таким образом, навести у себя на голове порядок. Брезгливо скривившись, Андрей Николаевич порывом запустил пальцы, в свою шикарную, от природы кудрявую шевелюру, потрепал сам себя за макушку, и взбодрившись таким образом отступил к подоконнику, где лежала початая пачка сигарет. Выбив цилиндрик, он привычно его размял, дунул в фильтр, сунул край его в рот и замер, почему-то, захотелось ему сейчас на улицу и смерть как – не на балкон, откуда он точно знал – не надышишься, а именно на улицу, да так чтобы вступить тонкими сланцами в ближайшую лужицу, черпнуть ледяной водички, вздрогнуть и с размаху приземлиться на покатую лавочку, раскинуть руки, поднять глаза к звездам, и так, выдыхать дым прямо в небо…
 Ухмыляясь в куцые усы, Николаич, за минуту собрался, сунул ключ в карман, и в шаркающую припрыжку выбрался в подъезд, а за тем и на улицу. Лужиц достаточной глубины не было, оранжевы фонарь не позволял рассмотреть небо, а дерево уличного дивана пропиталось влагой и сидеть было на нем достаточно зябко, зато воздух… воздух был именно таким, какой представлялся Андрею Николаевичу в душной квартире. Он глотал его, расправляя впалую грудь на сколько мог сильно, и ему вдруг безумно захотелось, послать к чертям всю свою работу, вырвать у директора недельку за свой счет и рвануть куда-нибудь подальше с удочкой да палаткой!
 Тут произошло неожиданное, некто пошаркал ногами по асфальту и бесцеремонно бухнулся на другой конец лавки. Андрей Николаевич, почему-то совершенно не испугавшись лениво повернул голову, и почти сразу, узнал в госте, соседа сверху – молодого парня, нормально в принципе, но в силу возраста, не попадающего в сферу общения.
 – Привет полуночник. – обратился к нему Андрей Николаевич, обнаруживая самое благостное расположение духа, и сунул-таки в рот замусоленную сигарету.
 Тот посидел еще немного, потом вздрогнул, словно осознал, что обращаются к нему, повернул голову неуверенно кивнул, а потом хриплым, уставшим голосом обронил: – Вам доброй ночи…
  – Случилось что? – взяв с места в карьер озаботился Андрей Николаич.
 – Нет… – поспешно бросил Егоров, и тут же спохватился: – точнее… – происходящее жгло его изнутри, он искал, искал способ от этого освободится, выговориться, и не находил его. Все что происходило вокруг, походило на какой-то бред, но бред этот, был самой настоящей, осязаемой реальностью, которая стучалась, ломилась в душу крича: «Открой, поверь мне – в меня поверь слышишь, все что ты знал о мире это так, дурь не больше, дурь мальчика, которого общество всю жизнь заворачивала в рациональную вату, что бы ты больно виском не ударился. А реальность на самом деле другая – вот она реальность то – вот, жестокая бесшабашная – она подомнет тебя так, как ей это будет нужно, подомнет, перекроит и выплюнет… А, рассказать обо мне? Что ж рассказывай! Труби всему миру – не стесняйся, мне это без разницы, а тебе убыток. Что думаешь, я тебя в доме скорби не достану? Ха-ха-ха! Достану, и еще как достану – там, мне будет даже проще – привяжут там тебя к кроватке, тогда уж точно, точно не увернешься. Поговорим с тобой – табакеркой в висок, как с Павлом первым...»
 – В общем… это… тяжело объяснять… – Вася тихо и невесело рассмеялся, – я даже не знаю, как обо всем этом говорить… Вы мне все равно, не поверите – это… какая-то… м… – это слово с первого раза Егорову не далось: – м…м-мистика.
 Повисла пауза, порыв теплого ночного ветерка качнул кроны довольно старых по городским меркам деревьев, где-то за домами проурчал мотор проезжавшего авто.

 – Знаете, а ведь сегодня, что-то многовато мистики, на мою голову. – с каким-то мечтательным оттенком произнес Андрей Николаевич: – сначала меня, измучил ночной кошмар, потом я почему-то захотел пойти вниз, и в этот самый момент, мне встретился ты, и у тебя тоже мистика.
 Егоров, едва заметно, больше даже для себя, пожал плечами, но промолчал.
 - Есть многое на свете, друг Горацио, что даже и не снилось нашим мудрецам. - Андрей Николаевич, потёр лоб, достал из кармана пачку сигарет: - будешь?
  Вася мрачно глянул на коробочку с десятком беленьких кружочков, на секунду в нем шевельнулось желание: «Бросил – уже два года, как бросил, а сейчас... может самое время начать?» Но потом, по привычке, отрицательно покачал головой.
 – Ну и правильно: - легко согласился сосед: – а я, пожалуй, немого отравлюсь.
 Вспыхнула спичка, Андрей Николаевич шумно затянулся, послышался слабый треск табака, потом размашисто помотал рукой, гася огонек и выпустил в воздух, целое облако сизого дыма.
 – В детстве, – начал он неожиданно, – меня каждое лето отправляли к бабушке. Ну знаешь, родители, как принято теперь говорить, карьеру строили – съезды всесоюзные, командировки на край света за полярный круг, я и дома то, во время учебного года, рос как трава – без особого присмотра, а летом... меня с чистой совестью, спешно паковали и отправляли на все три месяца, почти за сотню километров от города к бабушке.
 Сосед опять затянулся, видимо глубже погружаясь мыслями в давно ушедшее время.
 - Так вот, к бабушке - это на село, к каким-то дальним родственникам, я, честно, даже до сих пор толком не знаю, по отцовской или по материнской линии были эти родственники. А называл их, не смотря на седину, дядями и тётями, и их там, по разным концам деревни, пять человек набиралось. Но... Суть рассказа не в этом. Каникулы ведь, дело такое: куча мальчишек, лес, местная речушка, заросшая камышом, воды по грудь на середине. А места... чудо что за места: тихие, мирные какие-то - вот не поверишь, до ночи по лесу носились, а когда домой идёшь, птицы вокруг поют, листья шумят, тени под каждым кустом, вроде и бояться должен, а страха... - Сосед сложил пальцы щепотью: - ни на грамм - все какое-то родное, и... что ли, тёплое.
 Взрослые говорили, что это все, мол, из-за того, что у леса нашего, хозяин есть и, не какое-то эфемерное существо, а самый настоящий дед, с копной седых волос, бородой по грудь, в фуфайке, в старой робе, с огромными такими заплатками и треух, в мокрые дни, носил. В общем, дед классический, ему и прозвище кто-то прилепил: "Боровик" - как гриб, значит.
 Вася краем сознания отметил, что воспоминания обозначили в манере Андрея Николаевича какой-то деревенский приговор.
 И жил наш старичок-боровичок нелюдимо, в магазин почти не ходил, с местными мужиками водку не пил, рыбу ловил на отшибе, огорода у избушки его не водилось и, даже в очереди за пенсией на почте, его никто не видал. Поговаривали, что и документов у него нет, однако, на эту тему, его и местный милиционер не трогал. Пройдёт, когда-никогда поздоровается, а то и козырнёт в шутку и даже имени настоящего не спросит. Да он, участковый, и не был там часто - деревня то сонная, годами ничего не случается.
 А с нами, ребятней, Боровик общался охотнее, правда, говорил мало, в основном показывал, как и где землянику собирать, какие грибы можно есть, как правильно резать их, да из чего лукошко временное сплести. Мне ни разу не перепадало, друзья рассказывали, что дед заприметит кого, и подарки потом делает, то грибами угостит, то рыбой по локоть. И понять не поймёшь, чего он в тебе нашёл? Неделю так, две, а потом, как интерес теряет, и все, второй раз подарки не делает.
 Тут, с этой рыбой, непонятки тоже. Местные мужики сколько раз у него выведать пытались, где он такую здоровенную ловит, а тот все в усы улыбается, да прибаутками от них отговаривается. Так и жили, а потом, в одно лето, пропал "Боровик" - нет, не умер, конечно, я понимаю, что такого быть не может - люди все когда-нибудь умирают, но обычно все это происходит как положено, человек умирает, его находят, после некоторых процедур хоронят. Этот же дед просто пропал. То, что в лесу потерялся, никто даже в голову не взял. Боровик в тех местах каждый листик знал, а вот пропал: раз, и нет его, и никто не видел. Оно странно как-то, всегда ходил, глаза не мозолил, но, то там, то здесь появится, то забор поправит, то козу на лугах приголубит, то к речке спустится, то тонкий сухостой по лесу валит. А это утром и тишина.
 Дня три деревня догадками жила, потом люди собрались, да решили в избу к нему сходить, мало ли, умер человек, а прибрать его не кому. Там, за городом, иногда все проще происходит, собрались да пошли, по окнам постучали, крапиву, что кругом росла примяли - нет ответа, да и домик какой-то, по чести сказать, не жилой: окна грязные, мутные, дверь мхом поросла, замка в кольцах не висит. Ну вскрыли, вошли в крытый двор, а там паутина прямо за дверью растянута. Первый мордой в неё влез, вскрикнул, да ногой на гнилую половицу, так по колено в подпол и ушёл, яму там дождевой водой промыло. Вытащили балбеса, пошли дальше смотреть, осторожно только. Ну, двор прошли, в дом поднялись, открыли, а там... Пыли в палец, даже на полу вид такой, словно лет тридцать никого не было. Слева умывальник сухой, дальше сундук полутораметровый, стол с белой скатертью, кровать пружинная, солдатским одеялом с тремя полосками заправленная, под ногами половики из кусочков, тканоплетённые, не помню, как называются. Справа печь, штора над ней, стопка газет, вроде как обстановка вполне нормальная, только...  в красном углу, где у верующих бабушек углы красные с кадилами да иконами, висит перевёрнутый крест, в шипах весь, кривой, непонятно из какого растения плетёный, и угол весь черный от копоти, словно жгли, да не сожгли этот крест. Это мы все потом с пацанами увидели, под вечер – интересно же, вся деревня трындит, а нам, типа, отворот поворот, вот мы и влезли. Но самое страшное, что милиционеры потом нашли - они в сундук этот заглянули, а там, черепов человеческих под крышку и все детские. Я бы сам не поверил, если бы своими глазами делегацию, из десятка машин в деревне, не видел и скорая, и милиция, и чиновники какие-то. Как сундук унесли никто и не заметил, участкового сняли, имя деда вызнать так и не смогли, а че, его все: "Боровик", да "Боровик", черт его знает, как его там зовут? Ну, поплясали, побегали, да улеглось все. Взрослые болтали только, что самому старому черепу, что в сундуке нашли, лет двести уже и, что "Боровик" с ума слетел и с какого-то кладбища их таскал. И так, по здравому размышлению, логично вроде все: по двести лет люди не живут, даже, если предположить, что "Боровик" занимался убийствами, так сказать, по наследству, то пропадали бы в округе дети, а это значит, что ребятня, по лесам до ночи бы не шоркалась, не отпустили бы. И вообще, обработать и высушить череп, дело мягко говоря грязное - у всех на виду заниматься этим не будешь, да и запах... Только вот и могилы копать, чтобы незаметно было, не получится - все на кладбище кинулись, родственников проверять и не нашли ничего. Так и судачили до конца лета, по крайней мере, слышал я разговоры эти, пока домой не уехал. А на следующий год, от дома того, только пригорок земли остался. Местные "сгнил" - говорят, "ещё до зимы крыша просела, а под снегом и вовсе, с как весной сугробы сошли, оказывается дом и прикопаться успел. Вот честно, мы своим городским активом потом проверять ходили, так от этого холма, среди бела дня, под солнышком, могилой тянет. Ступаешь на корку земляную, едва травой пробитую, а она проминается и доски под тобой, глубоко так скрепят и не жалобно, а как-то угрожающе, не бывает так с обычными досками. Встаёшь и чувствуешь, что там, внизу...
 Андрей Николаевич запнулся – он вдруг явственно осознал, что было в его сне – не вафельный то был пол, а это были доски с того холма, давно забытого, погребенного в наверно брошенной уже деревне – и сегодня, с полчаса назад исполнился застарелый его страх:
 – Встаешь вот так на этот холм, а он под тобой…
 Вася, недоуменно посмотрел на застывшего соседа и вдруг почувствовал, что по ступням его будто слабой силы ток проходит – совсем как там, в проклятущей этой комнате, где дыра в четыреста метров глубиной.
 – ...и умывальник этот, и стены белёные, и стол, солдатское одеяло и перевёрнутый крест с подпалённой на стене. Скрипит, злится изба, что стержень из неё вынули... – в пустоту пробормотал Андрей Николаевич, сжал кулаки, и взгляд его сделался осмысленным. После чего он несколько ошалело посмотрел на собеседника, достал еще одну сигарету, не разминая зажег, и только спустя три затяжки продолжил: 
 – Вот так вот, уж сколько лет прошло – я и школу окончил, и в институте два раза диплом получал, и профессия вроде серьёзная, а по сей день, вспоминаю и вздрагиваю. Не сложилось у меня дальше с этой деревней, лет тридцать уж не был, но думаю, если бы ездил, холм бы тот стороной обходил. А ты говоришь не поверю.
 Сигарета в три вдоха была уже уедена до середины и мощным щелчком отлетела в мусорное ведро, в воздухе повисла тишина, ветер, шумят листья, и еще один ночной водитель.
 Вася поджал губы и напряжённо соображал. С одной стороны, хотелось выговорить все, с другой... Что по сути рассказал Андрей Николаевич? Байку. Ну, вполне возможно, жил в той деревне такой дед, ну пропал, мало ли что, леса знал наизусть, может, у него сердце прихватило, свалился под корень какой и все? Или уехать решил в тихую? То, что дом у него запущенный, так он может и не жил в нем вовсе, может, он в бане или ещё где? Да и вообще, по месту смотреть надо. Что же касается остального, так тут вообще из разряда: "одна бабка сказала" - таких историй среди подростков миллион гуляет и пока никто в них особо не поверил.
  - Ну ладно, сосед. - Хлопнул ладонями по коленям Андрей Николаевич и в голосе его прозвучали скрытые нотки обиды: мол, я тебе всю душу вывернул, а ты молчишь как рак: - не буду тебя доставать, спать пойду, а то не дай бог баба моя проснется, и мне мозг потом выпилит, да и на работу завтра вставать. Пока.
 Сосед встал, потянулся, и вразвалочку пошёл к подъезду, а в голове Егорова неожиданно появилась какая-то мысль, которую он бесконечно долго не мог сформулировать и наконец:
 - Андрей Николаич, а вы... - секундная пауза, на то чтобы сосед развернулся: - Вы же в Метрострое работаете?
 - Ну да... - удивлённо отозвался тот.
 - Да мне на станцию попасть нужно, которая на Коммунистической строится.
 – Без проблем. – через короткую паузу ответил сосед: – Только с условием – мне знаешь, спать неудобно будет, если ты не расскажешь мне, что у тебя там за мистика?
 Вася вздохнул изобрази губами простенький мотивчик, припоминая как остекленел вдруг взгляд соседа, когда тот вспоминал «свой холмик», и решился: – Садитесь, мой рассказ дольше будет...

На следующий день Вася проехал до того злополучного двора, нарочно избегая троллейбусов. Лиза так и не нашлась. Телефон её и сумочка до сих пор лежали в полиции. Егоров с утра, без обиняков позвонил прямо на её номер и услышал приятный грудной голос, который представился следователем Семеновой. Семёнова сказала, что новостей никаких, что звонить на этот номер не стоит, и всю информацию лучше получать от родителей, которые официально имеют на неё право. Вася слушал длиннющую отговорку, пересыпанную официальными фразами, в пол уха, да и то, только потому, что ему понравился голос следователя, а потом, она вдруг сменила тему, и захотела с ним встретится. Пришлось соглашаться, но переносить на потом, и поспешно отключаться.
 Голова после, почти бессонной ночи раскалывалась, и звонил Лизе он просто-напросто потому, что почти убедил себя в том, что все произошедшее вчера странная, объёмная галлюцинация. Вот, сейчас она возьмёт трубку и капризным голосом скажет, что он де, такой сякой, не пришёл на свидание, что на самом деле все обошлось, это не она, это сумка угодила под троллейбус, а эти идиоты что-то там напутали, раздули из мухи слона. А не выходила на связь она, потому что обиделась и сидела у какой-нибудь подруги, перемывая ему косточки за рюмкой ликера. Но нет, Лиза трубку не взяла, да и не могла взять, и где-то глубоко в голове, приступами билось неприятное ощущение утраты – хотелось бежать, искать, кричать, делать хоть что-нибудь, чтобы вернуть, потерявшийся кусочек жизни. А ещё не было Жоры и Егоров не представлял, что сейчас делает его мать. Новак, конечно, тот ещё балбес, но маму любил - это точно, звонил стабильно утром и вечером, так что о том, что сын пропал, Галина Георгиевна уже знает.
 Вася, который раз уже, непроизвольно вздохнул. Жизнь, из размеренной и более-менее понятной, превратилось в какое-то кривобокое колесо, которое катилось с горы по ухабистой дороге. Куда не сунься – везде бьет по носу.
 Ворота стояли на прежнем месте, такие же, как и в прошлый раз, глухие, прочно склеенные многолетним бездействием. Егоров робко остановился перед ними и глянул сквозь решётку в зелень двора. Потом набрал номер соседа и некоторое время слушал продолжительные гудки. Не берет – послушал, наверное, вчера весь этот бред и решил продинамить. Нет – эта догадка Васе не шла – начитанный и серьезный Андрей Николаевич, слушателем оказался изумительным, и деятельным собеседником – нет, он действительно поверил – не ехидничал, не высмеивал – ему на самом деле было интересно. А это значит – надо просто подождать.
  Развернувшись на каблуках Вася окинул взглядом улицу. Прищурился на блик солнца прорвавшийся сквозь чащу листьев, выдохнул и задумался: а как во внутренний двор, попадают жильцы этого дома? Ведь там лоджия, белье, телевизор чей-то трындит, значит окна некоторых квартир должны выходить на внутреннюю сторону, а если это так, то должна быть и какая-нибудь скрытая дверь. Да по здравому разумению и не скрытая, ведь если рассуждать логически, двор некогда был местом проходным, людным, жители просто нуждались в больших удобных дверях, которые осталось только найти.
  Озаренный догаткой, Егоров двинулся кругом, цепляясь взглядом за витрины многочисленных магазинчиков, занимающих каждую декоративную арку.  Современный блер, глянец, четкость геометрических фигур и минимализм, заключённый в рамки вычурности прошлого века – привычное глазу, но ведь на самом деле странное сочетание. На ум пришло что-то пафосное о стыке времён, а еще о том, что строители "Сталинки" этой, да и всех остальных, и в страшном сне своём, не могли увидеть, что в этих зданиях в «светлом» будущем будут гнездится буржуйские салончики. А может быть и могли, может быть, они так видели коммунизм, по крайней мере, почему, в те голодные годы, архитекторы планировали такие огромные витражи? Ведь это, по тем технологиям, даже технически не просто было, что же касается наличия товара, так его было в десятки, если не в сотни раз меньше и, спрашивается, смысл? Смысл, если без веры в будущее? Правда в их мечтах, все это обилие, вероятно, должно было быть бесплатным. На секунду Вася представил себе, что можно, зайти вот в этот магазин, взять вон ту куртку, которая особо и на хрен не нужна, но раздаётся бесплатно, и пойти дальше. Нет, бред, пол страны работать не будет, а может и вся, тут воспитывай не воспитывай, вот он, Егоров в том числе – себе только представил халяву, а уже чувствует приступ необоримой лени, что, если быть до конца откровенным, весьма печально.
 В конце концов ноги привели Васю к глухому синему забору, каждая секция которого была украшена стилизованной буквой "М", заключённой в неровный составленный из тоненьких брусков ромб.
 «Ага… улица Огюста Маке – окопалась по крайней мере с этой стороны, и никаких сношений с внешним миром иметь не желает». Сунув большие пальцы рук в карманы, Вася расхлябанным шагом обогнул угол забора. Здесь, при помощи больших фундаментных блоков, небрежно разлинованных в зебру, строители приспособили под тротуар кусок проезжей части. Примерно посередине линия блоков на несколько метров прерывалась, оставляя проезд для габаритной строительной техники. Там же висели покосившиеся створки ворот, из оцинкованного профлиста и в них такая же дверь с прикрученной на нее запрещающей вход табличкой. А рядом – по правую сторону, возвышалась, собранная из пластиковых рам, будочка охраны. Внутри было пусто, если не считать за охрану большой постер из журнала для взрослых: отредактированная красотка в черном кружевном белье призывно смотрела в даль, обняв себя руками так, чтобы, четвёртого размера груди, были приподняты и сжались, удлиняя между собой манящую ложбинку. Практически, не сводя глаз с красотки, Егоров спешно пересёк свою половину тротуара, на мгновенье остановился у запертой двери с истертой многочисленными прикосновениями поворотной ручкой, набрал воздуха, готовясь выдать что-нибудь, насчёт поисков работы и опустил её вниз. Дверь, коротко скрипнув, ушла внутрь, открывая кусочек город, захламлённый по большей части, непонятными приспособлениями для тяжёлого строительства, стопками досок и различным сопутствующим, человеческому существованию, мусором. «Ну, уже легче» – подумал Вася, аккуратненько притворяя дверь и чутко прислушиваясь, стараясь отделить звуки остальной жизни, от тех, что может производить строительная площадка, но похоже, что сегодня здесь никто ничего не делал. Немного осмелев Егоров бодрым шагом прошёл дальше, туда, где, как он предполагал, должен размещаться вход в подземелье, и вход действительно был, только, заколоченный сплошной деревянной стеной, из кое-как пригнанных досок и с ещё с одной деверю, сваренной из уголка и ржавых прутьев, перехлестнутых в межу собой так часто, что в получившиеся прямоугольнички нельзя было просунуть даже кисть руки. В душках снаружи, прикрытый куском линолеума, висел внушительный амбарный замок, тоже порыжевший от соприкосновения с погодой, но, судя по блеску, внутри скважины, добротно смазанный. За решёткой, на расстоянии нескольких метров, на обычном проводе, болталась средних размеров стеклянная груша, тускло освещая слишком большое для себя пространство, далее пол, уложенный разно размерными деревянными щитами, плавно изгибался и уходил куда-то вниз, и оттуда тоже лился такой же тусклый, но приятный жёлтый свет.
  Вася цыкнул языком, отвернулся от двери, чисто механически посмотрел на асфальт под ногами, перевёл взгляд на засыпанный коричневой пылью бордюр, а потом, осенённый неожиданной мыслью, в другую сторону - туда, где возвышались два этажа развалин, служивших теперь тупиком, для улицы имени Огюста Маке.
 Особняк был старым, крупного красного, теперь уже почти бурого, кирпича, видимо даже не довоенного, а дореволюционного времени постройки. Высокие этажи незатейливые, поздней переделки, украшения, полуколонны, пилястры, арочные окна и чудом сохранившиеся остовы балконов, столь массивные сверху, сколько и не имеющие полезного пространства внутри. На таком балконе, можно было только курить, ну или просто дышать воздухом, окликая сверху особо симпатичных дам. Егоров читал где-то, что молодые офицеры того времени, по молодой, дурной горячности, именно так и развлекались. Ну и, скорее всего, такая часть интерьера была доступна только представителям мужского пола, поскольку женщины, с такого ракурса, непременно бы демонстрировали все, что скрывали пышные колокола многочисленных юбок. Теперь дом, разумеется, прибывал в полнейшем упадке, пустые глазницы окон забраны рабицей, но столь похабно, что некоторые балки, отвалившиеся от просевшей крыши, напрочь их повыбивали. Кстати, через верхние окна, теперь местами можно было видеть безмятежное летнее небо, с перекрывающими силуэтами вездесущей травы и в общем фоне разрухи, это был определённый сюр. Чуть ниже, примерно до середины окон первого этажа, рабица, которая сохранилась много лучше. Еще ниже, выросли полотна все того же стандартного, метростроевского ограждения, под ним груда строительных лесов и стопки щитов стеновой опалубки. По всему этому хламу забраться на забор можно было без особых проблем, а там... взгляд Егорова остановился на арке, которая, фактически, начинала улицу Огюста Маке и сердце его застучало в ускоренном радостном ритме. Там, если смотреть отсюда, никаких преград в этой части защитники здания не возвели или рабица просто упала, или понадеялись на забор – в любом случае, дальнейший путь был открыт.
 В несколько шагов, даже сам удивляясь своей прыти, Вася подошел к опалубке, вскарабкался на ближайшую стопку, с нее переступил на вторую, ту что повыше и, присев в последний момент на корточки, страхуя себя левой рукой на гребне забора, соскочил вниз.
 Железная сетка, уже ржавая, местами съёжившаяся, все-таки упала и Вася, приземлившись на неё мягкими подошвами ботинок, зашипел от боли. Вот идиот – не мог кроссовки обуть, впрочем, ладно, есть народная поговорка на счёт того, что поздно пить минералку одной известной марки. Перед Егоровым раскинулся тоннель, сильно уступающий размерами тому, что пропускал в прошлые дни к улице Огюста Маке, а ещё он был намного короче, да и завален ближе к концу всяким, в основном деревянным хламом. Подойдя ближе Вася понял откуда взялось все это дерево - часть потолка, в своё время вывалилась, да так и не была прибрана коммунальными службами. Теперь через дыру можно было полюбоваться на остатки лепнины, битые, потрепанные непогодой стены и половину, на удивление хорошо сохранившейся, оконной рамы. Попасть на улицу Маке прямо не было никакой возможности, если только не задержаться и не разобрать все это безобразие, зато внизу, в стене справа, зияла, непонятного назначения дыра, заботливо очищенная от всего, что могло помешать в неё проникнуть. Егоров пригнулся, достал из кармана моноблок, запустил функцию фонаря и посветил в темноту. За, приличной толщины, дырой была небольшая комнатка, что-то вроде кладовки, которая, на самом деле, была достаточно освещена лишенным дверного полотна проемом, сразу за которым, красовалась обитая деревянной обрешёткой стена. Убрав фонарь, Вася с кряхтением протиснулся в дыру, выпрямился и в нос тут же саданул запах застарелых фекалий, прелой известки и ещё чего-то неприятного, но не поддающегося идентификации. Морщась прошёл в коридор, под ногами хрустело, лопались мелкие осколки стекла, появилось неприятное ощущение местной тишины. Казалось, все эти звуки, что Егоров невольно издаёт, обязательно должны привлечь чьё-то внимание. Вот вернётся сейчас потерявшийся сторож и мигом проявит интерес, кто это там такой по прилегающему объекту шарится? Но, не смотря на все старания, передвигаться бесшумно никак не выходило. В конце концов Вася плюнул и перестал красться - пускай слушает халявщик, если уже пропустил. Сплетение комнат в доме было каким-то непонятным, тут явно поработал более поздний планировщик, который нарезал просторные залы на невзрачные клетушки под резко увеличившееся количество жильцов. А те в свою очередь дорабатывали их под себя, и в довершение, неизвестные вандалы понаделали проходов под свои нужды так что получился настоящий лабиринт. Поэтому Егоров бродил по комнатам и коридорам, совершенно дезориентированный, а потом ему и вовсе стало казаться, что сам дом его водит кругами, хотя такого быть не могло – размер здания никак не позволял делать таких фокусов – это здраво, и тем не менее... Синий верх, метростроевский забор очередной раз мелькнул в окне справа и, ведь не догадался запомнить детали в прошлый раз, поскольку комната, с двумя высокими окнами на стене, кажется, уже встречалась. Так… дальше, длинный узкий проход, который упирается в стену, дверь в ещё одну комнату, из которой сразу два выхода, один правильный, задуманный архитектором, другой, проделанный в тонкой, пустотелой перегородке из ДСП. Ладно, пойдём в "цивильный" проход, за ним ещё одна проходная комната, потом поменьше. И Васе вдруг живо представилось, как по комнатам этим ходят жильцы, что для них это не просто одноразовая экскурсия по разрухе, для них это дом, в прямом смысле «дом», то есть место, где проходит весомая часть жизни. Вот на стене застыл обрывок обоев - чья-то рука давным-давно его клеила, выглаживала из-под него воздух, кто-то потом обновлённой стене радовался, и кто-то устанавливал вот эту коробку, большую, массивную, кажется, тогда дверные коробки называли косяками. И ведь кто-то же вбил в неё гвоздь, заполнял присланные щели паклей, пополам с какой-нибудь замазкой, кто-то красил её не один раз. Вот было бы интересно, если бы краска умела говорить. Каждый слой, в своё время, наблюдал за людской жизнью, а потом навсегда исчезал скрытый собратом, и сколько всего смог бы сейчас рассказать, опять оказавшись на свету. Егоров поискал глазами скол. Нашёл. Приблизился, едва не касаясь поверхности носом, и попытался посчитать слои – выходило плохо. Раз, два, три… зеленый – при чем здесь зеленый – неужели кто-то, когда-то красил двери в зеленый? А потом что-то и вовсе похожее на шпаклевку…
 Налюбовавшись сколом, Вася отстранился и в состоянии схожим с прострации прошел ещё несколько помещений, а потом вдруг остановился. Очередная комната, уж больно напоминала старухин зал, нет, не обстановкой, конечно, здесь, как и везде, царила разруха, а габаритами: вон там часы должны стоять, в центре великолепно уместится стол. Перед внутренним взором чётко выстроились хаотично расставленные стулья и массивный сервант. Здесь и дверь по левую руку, кстати, в душе шевельнулось беспокойство - первый проход с сохранившимся дверным полотном... И проход дальше, в коридор, где должен стоять... Книжный шкаф! Не вполне осознавая, что делает, Вася быстрым шагом прошёл вперёд, краем глаза улавливая за окном знакомый пейзаж улицы Маке. Потом шаг непроизвольно ускорился ещё: прихожая, остатки двери, чудом висящие на нижней петле, толчок!
 Улица Огюста Маке - то самое место, рядом заросли крапивы, направо деревянная перегородка с полотном, вросшим в грязь, налево забитая досками арка! У Егорова потемнело в глазах - такого не бывает, это, наверное, другая квартира - резкий поворот и сердце болезненно сжалось. Позади него всего мерах в двух, в тёмной прихожей стоял знакомый скрюченный силуэт, выбивающиеся из высокой старомодной причёски волоски, едва заметно подрагивали от сквозняка, на фоне лучше освещённой дальней стенки и тишина мертвая, зловещая, доводящая до дрожи в коленях.
 Силуэт шевельнулся, и Вася заорал от чудовищного, придавившего его страха, а потом бросился бежать, почему-то в сторону заваленной арки. Улица кончилась. Егоров, осознав фатальную ошибку, развернулся и забился в угол, безумными глазами осматривая переулочек, по недоразумению получивший статус улицы – она была пуста. Несколько секунд Вася боялся даже дышать, хотя недостаток кислорода отдавался в ушах его ударами встревоженного сердца.
 Тук-тук... Тук-тук... Первый, болезненный глоток воздуха, который с трудом протискивается через гортань. Тук-тук... Тук-тук... Оцепенение начало отпускать и Вася, через силу, отвёл глаза от проулка – ему нужно было что-то, что-то хотя бы отдаленно напоминающее оружие, а рядом был обвалившийся потолок. Взгляд уцепился за белену, чахлые листики, едва заметно вздрагивали под напором неощутимого человеком сквозняка, а рядом, рядом торчало сразу несколько палок, которые, при желании, можно было обхватить рукой. Выждав ещё секунду и бросив контрольный взгляд на проулок, Вася в один широченный, неуклюжий шаг, больше похожий на прыжок, рванулся к белене, уцепился за первую доску, потянул - дерево хрустнуло, чуть подалось и застряло, второе и третье изначально сидели столь плотно, что даже не реагировали на толчки. За спиной уже что-то было, Вася оглянулся через плечо, раз, другой, - переулок оставался пустым, но стоило отвести глаза как затылок начинал зудеть от чужого, злобного взгляда. Вася потянул четвертую, резкая боль пронзила ладонь, но эта палка шла, цепляясь за что-то внутри кучи, останавливаясь, но шла. Теперь за спиной кто-то был, Вася знал точно, Вася чувствовал, что кто-то медленно идёт, или даже плывет в его сторону, поэтому нужно вытянуть хотя бы эту палку, хотя бы это хлипкое, но все же оружие. Егоров дергал остервенело, раз за разом, выигрывая по несколько сантиметров, уже ощущая, что не успевает и прилагая все больше и больше сил. Все, сейчас его схватят, вот оно, дыхание, смертельное смрадное, перед самым затылком, спину охватывает необоримый зуд, а тело на автомате продолжает рвать и рвать! Победа! Доска выскочила из земляных ножен и Вася, потеряв равновесие летит спиной в объятья страха, в нос ударяет запах тлена, где-то, над головой, раздаётся оглушительный хлопок, словно кто-то невидимый дёрнул за веревочку новогодней хлопушки и вот, сейчас с неба, должны посыпаться конфетти. Падение, на удивление мягкое, совершенно безболезненное, дышать становится легче – оно, что бы это ни было ушло, но Вася не был уверен, что оно не вернётся снова. Поцарапанная рука ныла, какой-то тупой, нескончаемой болью. Вася приблизил ладонь к глазам и скривился - среди множества мелких царапин, явственно проступали несколько темно-серых чёрточек - занозы, чёртовы занозы, которые не вытащить ещё несколько часов.
 На груди, в кармане, забеспокоился моноблок - сначала вибрация, потом трель звонка. Вася пропустил несколько гудков - брать трубку было лень, вставать было лень и, единственное, что подвигало его к действию, это раненная рука, которую надо было лечить.
 - Алло, алло! - взорвался динамик, знакомым голосом: - Вася, ты куда потерялся? Я тебе третий раз набираю!
 - Третий раз? - удивлено пробормотал Егоров в слух.
 - Ну да, - в свою очередь удивился Андрей Николаевич, - мы же, договорились с тобой...
 - Вот именно! - перебил Вася: - Договорились. Я тоже звонил, и вы трубку не брали.
 - Планерка... - виновато пояснил Андрей Николаевич, - генеральный приехал, минут сорок мозги пылесосил...
 - Понятно... - бесцветно отозвался Егоров и сел.
 - Ты где? - Примирительным тоном поинтересовался инженер.
 - Не поверите... В развалинах, за вашей станцией, на улице Огюста Маке.
 Инженер появился в ближнем окне уже через несколько минут после того, как Вася положил трубку. Обеспокоенное лицо, дорогая спецовка, белая каска - все-таки люди, на работе и дома, выглядят совершенно по-разному. Домашние треники с оттянутым задом, солидности Андрею Николаевичу, не прибавляли, а здесь - прямо начальник, даже тон разговора поменять хочется. На этот раз Егоров без утайки поведал о своих приключениях. Андрей Николаевич покачал головой, с опаской высунул из окна голову, посмотрел на улицу Маке и хмыкнул: «Надо же, никогда бы не подумал, что это- улица. Проулочек какой-то, да ещё удивительно, что с названием.
 - С названием... - подтвердил Вася, перебираясь через подоконник: - у вас, на объекте, аптечка есть?
 - Должна быть - это не мой объект, - на автомате ответил Николаич и тут же встрепенулся: - а что такое?
 - Вот, - похвастался Егоров, поднимая руку и непроизвольно вздрогнул, вспоминая хлипкую дощечку, казавшуюся ему оружием.
 Аптечка и иголка нашлась в будке сторожа, с тем самым постером. Инженер оказался несколько предусмотрительнее Егорова, поэтому они быстро перебрались через забор, по приставленной лестнице, спустились по опалубке, и прошли к пластиковому домику. Площадка, ко времени их появления успела ожить, не то, чтобы рабочие бегали рьяно, но они здесь были и в голову Вася закрались сомнения, что эта активность, не просто по поводу появления на объекте начальства, в виде залетной белой каски Андрея Николаевича - эти люди здесь были и работали, просто что-то, устроило так, что Вася прошёл в развалины незамеченным.
 Через некоторое время, когда все занозы были извлечены, ранки заклеены специальным клеем и рука перемотана свежим, стерильными бинтом, Вася, в компании Андрея Николаевича, прошёл к тому самому, широкому входу в подземелье, забранному в прошлый раз решетчатой дверью. На этот раз доступ был открыт. Мало того, внутри суетилось несколько человек, где-то внизу надрывался перфоратор, стучали сразу несколько молотков, кто-то кому-то орал, давая по-видимому ценные указания, а в другой стороне, громко смеялись сразу несколько голосов.
 - Вот... Держи... - Андрей Николаевич снял с вешалки, растянувшейся у самого входа, белую каску и протянул Егорову. Побудешь немного ИТР* (инженерно-технический работник). Если кого из местных встретим, надувай умно щеки и побольше молчи, в крайнем случае скажу, что ты юрист из офиса, здесь часто бывают такие гости.
 - А почему? - удивлённо переспросил Вася, несмело примеряя каску и пытаясь повернуть её так, чтобы было удобнее. Получалось плохо – пластиковый панцирь, надо было привыкать носить, а так, вроде и сидит у тебя что-то на голове непонятное, но как-то неуверенно.
 - А сейчас увидишь... - отозвался Инженер. И они пошли.
 Первый раз в жизни Вася оказался на такой стройке: довольно широкий, но высотой не более трёх метров, тоннель плавно, под углом не более тридцати градусов, спускался метров на тридцать вниз. Стены и потолок были неряшливо зашиты горбатыми досками, через определённые расстояния стояли толстые, прямоугольные балки, между ними нависали такие же массивные перекладины. Под потолком тянулись связки проводов, в полу у правой стены прятались рельсы узкоколейки, тянувшейся до самого низа, там расходившейся в штаны и уходящей куда-то по плоскости. Попадавшиеся навстречу рабочие, спешно отводили от незнакомого начальства глаза, а кто и демонстративно, пренебрежительно, не обращал на них внимания.
 - Здесь, одна из самых интересных станций. - Начал говорить Андрей Николаевич - основные работы, по извлечению грунта, производились ещё полвека назад - ударными темпами, планировали проложить новую ветку. Потом, что-то там не срослось, если честно, даже удивительно почему - понятно, когда стройки прекращаются сейчас, а тогда объекты в основном вытягивали - ударными темпами. Хотя теперь, после разговора с тобой, кажется я начинаю догадываться почему.
 Наконец путники достигли дна, здесь глазам открылась обширная, гораздо лучше освещённая галерея, уже начавшая приобретать очертания будущей станции: широкие, пока ещё бетонные колонны, покатый купол потока, отделанные белыми глянцевыми плитами стены тоннелей. В этом муравейнике трудилось сразу человек двадцать и не одного белокасочника.
 - Вот, - Андрей Николаич обвёл рукой галерею: - смотри, может и не придётся больше. Стройка возобновлена два года назад, но идёт со скрежетом - с персоналом проблемы.
 - Какие? - машинально поинтересовался Вася, во все глаза таращась на обширные своды и, чисто со строительной точки зрения, прикидывая, как это все было устроено.
 - Ну... - запнулся Андрей Николаевич – участок, конечно, не мой, но тут, как бы показатели травмы выше - больничных много, драки случаются, причём... Плохие драки, с судами и сроками.
  - То есть, - уточнил Вася, - и такая статистика ведётся?
 - Не то, чтобы статистика, скорее так, болтовня между своими. Это, знаешь, такой долгострой, вроде каторги, из ИТР работать сюда идти никто не хочет, только по направлению.
 - Понятно. - Хмыкнул Егоров, задумчиво рассматривая, как несколько работяг, напрягаясь, забрасывают толстенные кабели в металлические карманы. – Ну, а мой интерес-то здесь в чем?
 - Сейчас увидишь, - заверил инженер.
 Спрыгнув с платформы, спутники перешагнули через, уже смонтированные, рельсы и на правились вдоль пути, вглубь тоннеля. Из исполинской трубы надувало прохладным, влажным и упругим ветром, причём, постоянной силы. И даже нельзя было сказать, что ветер этот нёс какие-то особо неприятные запахи, скорее, так могло пахнуть какое-нибудь крупное производство: маслом, металлом, промышленной химией. Единственный дискомфорт, пожалуй, создавала непроглядная тьма впереди, сгущавшаяся сразу за последней в цепи, тусклой, для такого пространства, лампочкой. А ещё звук, странным образом, оборачиваясь в тоннеле гулким эхом, доносился не столько сзади, но и спереди.
 - Вот, здесь. - неожиданно остановился Андрей Николаич и единым движением нырнул в какую-то нишу в стене, пол которой примерно на пол метра ниже отстоял от отсыпки путей.
 Вася нагнулся, в полумраке вспыхнул фонарь инженера и белое с синевой пятно осветило дощатую дверь, как-то выбивающуюся из общей атмосферы. Дверь была низенькая, собранная из плотно пригнанных широких досок с налипшими поверх кусками земли, и... Вот оно в чем дело: длинные, кованные, сохранившие выемки от удара кузнечного молота, разделявшиеся к концу, в три листа петли, явно произведённые задолго до технологической революции. Вася присвистнул, ожидая на месте ручки увидеть массивное, столь же древнее кольцо, но нет, ручка подвела. Самая обычная хромированная скоба, с кругляшами на концах, и даже следами белой краски, уцепившейся на поверхности рваными айсбергами.
 Андрей Николаич, судя по звуку, повозился с ключами, щелкнул замок и инженер потянул полотно на себя, оно беззвучно повернулось, открывая чёрный, без единого просвета, прямоугольник проема.
 - Пойдем, - бросил инженер, коротко повернувшись и скользнул внутрь.
 Вася, скрипя сердце, шагнул следом, и тут же оказался словно под одеялом. Оглохли звуки стройки, поменялись запахи, здесь было сухо и покойно, казалось, время завязло в некой субстанции и проворачивалось медленно, очень медленно. Стены были уложены черновой кладкой, причём, небрежно. Швы гуляли, впрочем, как и размеры кирпича, а над проемами, по старинной технологии, смыкались в арки пока не становились вертикально, чем-то напоминая Егорову расходящиеся лучи. Под ногами была сильно спрессованная земля и шаги отдавались в ушах так, словно кто-то стучал по большой пластиковой бочке.
 - Что это? - окликнул спутника Вася, подсознательно ожидая, что голоса здесь не услышит. Но воздух, хоть и выходил из лёгких с неким затруднением, а все же звук передавал исправно. Инженер повернулся на зов и так же глухо, как в банку, сказал:
 - Подземелья чьи, неизвестно, я пытался найти хоть какую-то информацию, но упёрся в записи одного из моих, скажем так, предшественников. Кто-то из руководителей начального проекта, в советские годы, писал в довольно крупную газету о том, что прежде, чем копать станцию, здесь стоит провести археологические изыскания.
 - И что? - заинтересовался Егоров, - провели?
 - Да кто ж его знает? это только в кино можно прийти в библиотеку и по старым подшивкам вычитать все, что тебе нужно. В штатах оно, может быть, и так, а у нас...
 Андрей Николаевич свернул строну, следуя резкому, на глаз в девяносто градусов, изгибу коридора. В, перегородившей путь стене, Вася заметил углубление. Кривой квадрат двадцать на двадцать сантиметров и внутри темный наплыв запылённого, свечного воска.
 - В общем, - продолжил инженер после короткой паузы: - для того, чтобы понять где искать, мне сначала пришлось выйти на местного энтузиаста, что занимается историей. Не очень общительный, мягко говоря, мужичек, с претензией на то, что, типа, он знающий, а остальные, тупое говно, с которым и общаться-то, особо не стоит. Стал я его по теме цеплять, представился, рассказал, что наша контора строительство здесь возобновляет, ну и, что мне, помощь нужна, мол, если знать ничего не буду, то засыпят ходы проходчиком к чёртовой матери и все тут.
  - И засыпали бы? - заинтересовано вставил Вася, больше опять проверяя наличие голоса, чем по необходимости.
 - Да... Кто его знает? - Ещё один резкий поворот, углубление на уровне глаз, огарок. Теперь путники вышли в небольшую комнатушку, давление на уши разом отпустило, правда и в воздухе стали витать нотки сырости. - Большое начальство, как капризная баба, лично я считаю, что про ходы им лучше лишний раз не напоминать.
 Тут Егоров разглядел в одной из стен нечто, по размеру напоминающее окна и робко, в несколько шагов, подошёл к ближайшему. Андрей Николаевич осветил спутнику путь, а потом подошёл и встал рядом:
 - Заметил? - свет фонаря, повинуясь переключателю, стал ярче и прорезал тьму за окном на пару десятков метров, уперевшись в единообразную кирпичную кладку.
 - Ни хрена себе... - выдавил Вася, забывая дышать - что это?
 - Подземелья, - назидательно повторил инженер.
 - Это я понимаю... - оправился Егоров, высовываясь в окно по плечи и поворачивая голову к потолку, инженер чуть помог лучом – свод оказался примерно на той высоте, что и в соседней станции, только этот тоже был сложен из кирпича.
 – Твою-то мать, – только, что и смог, неожиданно охрипшим голосом, проронить Вася, поражённый открывшимся объемом проделанной работы.
 – Согласен. – вздохнул инженер, и, экскурсионно, провёл лучом слева направо. Взгляду открывались колонны, дверные проёмы, тоже окна, внизу что-то напоминающее перрон или скорее мостовую, потому как единственный канал посередине был шириной не больше метра и не смог бы вместить в себя даже рельсы узкоколейки.
 – Ошеломляет настолько, что кое-кто из местных трудяг, рабочее время, предпочитал убивать здесь, а не... – Андрей Николаевич указал большим пальцем за спину: – там. Каждый день кого-нибудь, да вынимали.
 – Ну а... – Егоров все пытался привести мысли в порядок, но голова на сегодня наловила такую кучу эмоций, что просто отказывалась слушаться. – Предположения есть что это, для чего это?
 – Изначально я считал, что это какие-то подземные склады, других вариантов, если честно, и в голову не приходило. К тому же, здесь прорыты, вполне себе, транспортные тоннели. Конечно, поезд или грузовое авто в них не засунуть, а вот телегу на конной тяге пожалуйста. Тут... – инженер пространно махнул рукой в сторону: – даже разъезды предусмотрены в прямой видимости друг от друга, тоннель имеет значительные расширения, в которые можно уместить гужевой транспорт и подождать, пока проедет встречка. Но потом я стал ближе присматриваться к постройкам, отметил удивительный факт. Наряду с большими галереями, которые действительно могли выполнять роль складских помещений, здесь гораздо больше куда более мелких построек и все с окнами, дверьми и даже… как бы это сказать по старорежимному: клозетами.
 – Дома... – полушёпотом догадался Вася: - но это же... Как? Почему об этом никто не знает.
 Андрей Николаич хмыкнул и достал из кармана пачку сигарет: – Почему не знает? - сноровисто помяв фильтр он сунул его в рот и поджег табак, одновременно с силой втягивая воздух. - Вот я знаю, ты теперь знаешь, рабочие все на станции знают, руководство наше знает, историки любители, вроде моего информатора, в курсе. Об этом городе, он даже видео снял и в инет выложил, и ты знаешь сколько у него просмотров за год?
 – Сколько?
 – Чуть больше трех сотен! – инженер, выставил губы трубочкой и выдул струей дымовое облако, которое клубясь, заколыхалось в призрачном свете: – Это означает, что людям все равно – это не интересно. Помимо чисто случайных, залетных зрителей, большая часть смотревших - это личные друзья моего консультанта, местные трудяги, а также, безбашенная молодёжь – любители залезть в какую-нибудь заброшенную задницу. Все – ажиотажа нет. Здесь не планировали прятать Сталина, он не планировал здесь кого-то расстреливать, на существования этих подземелий не намекали родовитые дворяне, предки которых могли здесь закопать что-то ценное, этих подземелий, как бы, нет, как я уверен и сотен других. Я же говорю, стали рыть станцию – наткнулись.
 В общем, по теме: спустя какое-то время энтузиаст нашел документы: так, ничего серьезного – в основном вода и полунамеки, но с вопросами.  Почему, например, руководитель работ, тот еще – первый, не просто сообщил о подземельях в вышестоящие инстанции, а еще и написал статью в довольно мрачных тонах. И… самое интересное, что упоминается эта статья, только в порицаниях – практиковались раньше, язвительные публичные ответы, написанные «сознательными» товарищами, в пику несознательным. Разумеется, понять, о чем была статья исходник, кроме того, что она была вредительской с «привкусом» метафизики – невозможно.
А вот самой статьи нет.
 Потом мы нашли архивные записи и даже, побочно, но все же, дальних родственников этого начальника. Которые, кстати, живут сейчас в Сургуте и, ровным счётом, ничего не знали о статье. Да – был у них дед такой-то и да, работал когда-то на строительстве метро, а чего там писал или нет - они не в курсе. Они даже не знают, где конкретно он похоронен. Хм... - гримасы судьбы: твои потомки с приставкой "Пра", уже фактически перестают быть тебе родными людьми. Так вот согласно архивам, первый начальник строки, был перекинут не просто на другой участок строительства метро, а и вовсе выслан поднимать советскую Сибирь. По-хорошему выслан – типа с повышением, но понятно, что это формальности все – на деле человека просто убрали с глаз подальше.