Эликсир молодости 4

И самое печальное, что таких много – очень много, слишком… а еще они сбиваются в стаи, и даже травят этими стаями тех, кто не похож на них. И дело тут даже не во внешности, дело в привычках, стиле жизни, взглядах, на эту самую жизнь.
 Во рту стало горько – про это братство планктона плохо было даже думать- надо было, убежать больше чем за тысячу километров и думать об этих тварях. Нет уж- увольте.
 Глеб неосознанно закрыл глаза – потянул носом запах стоялой воды, который все равно был приятен после знойного летнего дня, и вспомнил обтянутые джинсой плотные бедра. Да – не у каждой женщины красивый зад – зад это как индикатор – можно иметь дело или нет – в лифчики, они всякую гадость подкладывают, выпячивают, стягивают, поднимают, а здесь… Здесь все на виду – правильный изгиб спины попробуй повтори, правильную полноту, правильный объём. Кто бы чего не говорил, а покупая одежду бабы сами крутятся перед зеркалом, чтобы посмотреть, как это, они там выглядят сзади.
 Вдруг, мир пошатнулся, сдвинулся, да так, что Глеб в панике ухватился за гранитный блок. Что за черт? Глаза открылись, но не сразу – пришлось приложить некое усилие, так, словно организм сам боялся этого сделать. Но еще больше он боялся, сверзится с набережной прямо в воду – запоздало пришло ощущение того, что глубины там нет почти. Ну сколько разрешат оставить городские власти – метра полтора. Медведь всмотрелся в толщу воды, почему-то твердо уверенный в том, что нащупает взглядом дно… а потом, до ушей его донесся смех – нежный, девичий, так словно колокольчики серебряные на ветру заиграли. Потом смех рассыпался на два и на три голоса – Глеб с интересом покрутил головой. Вон – приятель его Васька, сидит с красотой, она что-то в планшетнике пишет – и серьезная такая, да и не мог такой смех, принадлежать такой солидной женщине. Если честно, Глеб задумался, и не смог представить себе, как она вообще смеется, да и вообще, на фоне серебряных колокольчиков, любой смех сейчас казался кощунством.
 – Э-эй, – тихо, сам того не осознавая, позвал Медведь…
 Смех не прекращался, и в голове сформировались образы – поляна, зелень, трава по пояс, белые полевые цветы, шелест листьев, легкие разговоры птиц, пушистые облака в небе, которые никогда не закрывают диска солнца. И в траве этой на поляне, несколько тонких белокурых, девушек в белой одежде, смеясь крутят хоровод, все быстрее, и быстрее, все чаше мелькают развивавшиеся на ветру полы их старомодных сарафанов. И смех, смех, смех…
 – Э-эй…
   Я хочу к вам, хочу вырваться из духоты города, из всех его миазмов, нечистот, лжи – хочу вечно оставаться с вами в поле, на лугу, в вашем кристально чистом мире!
 – Хочешь? – Вполне реальным голосом, откликнулись у его ног.
 Глеб вздрогнул, опустил глаза, и вдруг увидел, как из глубины, вынырнула девушка, одни из тех, что были на лугу, и голос – он узнал голос, это был именно такой голос, которым можно было пробудить серебряные бубенцы. Руки девушки легли на его колени, она поднялась выше, и развела их в стороны. Лицо ее оказалось в неприличной близости оттого самого места, что заставляло воображение рисовать самые пошлые картины.
 – Хочешь? – повторил голос.
 И лёгкие Глеба сами, сквозь сведённые судорогой голосовые связки Медведя, вытолкнули краткое: – Да…
 – Тогда пойдем со мной и там т получишь все, чего так жаждешь! Девушка склонилась, почти коснулась губами паха, и потом, резко отпрянула и грациозно погрузилась в воду, открыв на долю мгновения, глазам изумленного Глеба – хвост!
 – Ха… – хмыкнул тот – в голове его странным образом вспыхнула мысль о том, что ни у кого из его друзей, никогда такого не было и не будет. Это же русалка! Мать его! Русалка! Существо которой грезили поколения и поколения моряков, существо о которой слагали легенды, и она, она недвусмысленно намекает ему…   
– Сейчас, сейчас, сейчас, – забормотал Глеб как одержимый. Раздеться? Нет не надо, здесь люди – много людей, а поверят ли ему эти бездари? Да куда там – поверят, как же, они только сделают вид – окрестят сумасшедшим, тогда, как на деле, сами захотят ей владеть – сами. Только вот фиг вам сограждане – кукишь, и даже без масла – она позвала его, и будет только с ним.
 Поднявшись на ноги, Медведь, сгорая от нетерпения, торопливо нырнул. Прохладная влага, со всех сторон обняла его, уши заложило, звуки города растворились в шелесте воды. Из глубины мысли, пришло знание, что плыть надо на десть метров к центру, и там… там ему скажут дальше что делать.
 Медведь поднял голову над водой, три мощных гребка, оказался на месте, повинуясь порыву поднял голову, встретился взглядами с Васькой, на мгновенье сердце взорвалось мириадом горячих чувств,
и крикнул: – Братух, я щас, никуда не уходи, я мигом!
 Нырнул. Тут же увидел лицо любимой, которое моргнуло и разошлось на четыре части – ему повезло, ему отвратительно, до неприличия повезло, вместо одной девушке, ему досталось сразу четыре – одинаковых близняшек. Голова закружилась от внезапно нахлынувшего счастья, он протянул к ним руки, ин ухватились за предплечья, и повлекли за собой ниже, ниже, ниже. Господи, как же он ошибался, на счет глубины этого пруда – он поистине бездонен. И вот девушки уже исчезли во тьме, и вот он уже перестал чувствовать их объятий. Секунда, вторая третья, ладони уперлись во что-то твердое и круглое, Медведь пошарил руками, определяя кольцо – стоп – какое кольцо – при чем здесь кольцо?
Паника пришла вспышкой – он под водой в кромешной тьме, абсолютно не понимает где верх и где низ и воздуха у него уже практически нет. Сильное тело содрогнулось, вцепилось пальцами в предмет перед собой, дернуло, потащило, но только притянулась к нему. Это не кольцо, это, замурованный выход наверх! Точно, вот и крышка, простенькая, небольшая металлическая ручка. Рывок! Крышка нехотя подалась, плавно отвалилась вниз, и тут же, неведомая сила, закручивая вихрем россыпь крохотных воздушных шариков вцепилась в тело атлета, втягивая его в узкий, очень узкий и твердый лаз!
 Сначала вошла голова, плечи уперлись, Глеб понял, что путь этот вовсе был не на верх, а вниз, вниз! Он хотел закричать, но чем? Чем, когда легкие пусты и отчаянно требуют воздуха! Потом глоток – рефлекторный, убийственный… Кожа на плечах лопнула, вода вымыла кровь, и мясо розовыми лохмотьями, заколыхалось в яростном потоке, беспомощные и бесполезные ноги пробило отчаянной судорогой, желудок бурно опорожнился – мир наполненный невыносимой, мучительной болью, которую даже нельзя было выразить – потух.
 
Неспешным шагом, спутники: молодая, соблазнительно крепкая блондинка, на непомерно высоких каблуках, которые нескромно возвышали её над толпой и гораздо более серый персонаж, забитый, помятый жизнью парень, взгляд которого посекундно терялся в зарослях неделю нестриженой парковой травы, обошли пруд по часовой стрелке и уселись на изогнутое деревянное ложе очередной скамейки. Отсюда было хорошо видно, как разгоняя вечерний полумрак синими всполохами, в высокий гранитный бруствер по периметру парка, уткнулась машина, ни то скорой, ни то полиции, а может и МЧС. Через несколько мгновений в толпе замелькали форменные, ярко синие костюмы – значит медики. По большому счёту, пока ещё бесполезные, потому как тело, прежде чем реанимировать, предстояло ещё спасти, а спасать ещё пока было некому.
 – Ну давай... – блондинка откинулась на спинку скамейки, забрасывая одну полную ногу на другую. Вася, сидевший рядом, украдкой бросил взгляд на ближнее колено и прикинул в голове, что его объемы, пожалуй, поскромнее будут, а потом склонился, сцепил пальцы в замок и выдал все... Ну как все, на самом деле, искусство правильно говорить, если ты от рождения не Спиноза или не обученный диктор того же радио, не исключая бича прошлого века телевидения – задача не такая уж и лёгкая. В голове ты можешь видеть все, каждую складку, каждый вздох, каждую деталь и даже, набирая воздух представить, что говорить сейчас будешь долго и обстоятельно, тогда, как на самом деле, вся повесть твоя окончится через пару корявых, никому неинтересных, слов. И, наверное, в такой ситуации профессиональный слушатель, которым несомненно является следователь по уголовным делам окажется лучшей партией. Инна Викторовна, каким-то седьмым чувством, точно ощущала, когда нужно помолчать, а когда задавать вопросы, когда помочь со словесной формой, а когда отмахнуться, не обращая внимания на возникшие несуразицы. В общем, через десять минут, такой совместной работы, они подобрались к событиям на станции метро, из-за вопроса по которому, в прошлый раз, Вася оказался под дулом пистолета.
 Блонди достала из сумки пачку длинных тонких сигарет и, не предлагая Егорову, закурила.
 – Знаешь, – сквозь дымовое облако проговорила она, ещё сегодня утром я, пожалуй, послала бы тебя к черту с твоими историями, а ещё лучше, позвонила бы в дурдом, чтобы приняли меры к не выявленному пациенту. Но сейчас...
 Следователь задумалась, на той стороне пруда, уже ныряли в воду специально обученные люди, проблесковых маячков было столько, что от них рябило в глазах – ещё бы, утопленник, посреди города, интересно, как скоро «приплывут» акулы пера?
 – Очень трудно быть девочкой, которую воспитывает отец одиночка, да ещё и военный, – неожиданно прыгнула на другую тему Блонди, – военные, это очень рациональные люди. Ездить приходилось много – ты себе представить не можешь, что такое школы в автономных военных городках, это сборная солянка со всей страны, лица детей, к которым привыкнуть не успеваешь – да и не надо – если не ты уедешь, так пол класса, за год точно поменяется.
 Задумалась, помолчала, в карих глазах отражались синие огоньки, сигарета дотлела до середины и трассёром ушла в воду:
– О чем это я? Ах да... Сколько мы не ездили я, пожалуй, не видела не одного фантазера, ну как не видела, люди с изюминкой, конечно, были и музыканты, и даже те, кто стихи читал... дамам, похабные, в соседней комнате общежития, по поводу очередного праздника, но вот так вот, чтобы на ровном месте, вдруг... В общем, как я уже говорила, военные очень рациональные люди. И папа мой был рациональным, прагматичным реалистом в самой большой степени. Этот человек иногда инспектировал полигоны и части на консервации, перезаряжал табельный пистолет и, без дрожи в коленях, заходил в любой подвал, в любые коммуникации. И все потому, что искренне верил в возможную встречу с бомжом, которому терять нечего, но совершенно не допускал мысли о чем-нибудь... – Блонди остановилась, подбирая слова, тяжело вздохнула, а потом выпалила: – Он, в жизни своей, не поверил бы, что в городском парковом пруду, каким-то образом, может завестись вот это вот!
 Обе руки в истинно женском жесте, вытянулись вперед выворачивая ладони в стороны:
 – Как? Как это все называется? Знаешь почему я пошла тебя искать?
 Вася, напуганный такой реакцией женщины, которая ещё несколько минут назад, казалась неприступной скалой, поспешно кивнул, а потом спохватившись замотал головой.
 – Да потому, – совершенно не обращая внимания на жесты собеседника, продолжила Блонди: – что немного дальше той остановки, на которой троллейбус сбил твою пассию, торгует пивной магазинчик, над дверью которого привинчена камера. Конечно, главным образом она снимает лестницу, но разрешения свободно хватает на обзор чуть дальше...
 
 Инна не любила утренние часы на работе, главным образом потому, что сонный город в это время, настолько гуттаперчевое, инертное существо, в котором почти ничего не происходит, что работать в нем практически невозможно. То, что проснулось отчаянно зевает в пробках, то что не попало ещё пробки, суетливо высыпает чайную ложечку с горкой растворимого кофе, в традиционно немытые стаканы с желто-коричневой каймой, в том месте, где, наливая кипятка необходимо остановится, иначе потом весь этот суррогат будет выливаться на, и не без того измученную, скатерть. Новости по ТВ идут в записи вчерашнего вечера, а между ними, в обширных студиях, кривляются жалкие комики с дурацкими советами, просроченными звездами, бесполезными репортажами, и все это сливается в отвратительный не цепляющий фон, который, тем не менее, присутствует чуть ли не в каждой квартире.
 Устарела поговорка на счёт: " Кто рано встаёт - тому что-то Бог..." – ни хрена он не даёт утренним пташкам, весь свет, все самые богатые, активные и непоседливые, живут, когда на дворе стоит ночь, одновременно со всех мастей пройдохами и попрошайками, с убийцами и ворами. Вот когда жизнь бьет ключом, вот когда происходят самые гадости, которые потом мотать приходится не один месяц. Ночью, конечно, тоже глупостей хватает, но это все сглаживается повальным алкогольным угаром, вот утром, утром - все "нормальные" люди спят – бодрствуют только несчастные и неудовлетворенные.
 Инна скорее была несчастной, но несчастной по такой совокупности причин, что подгонять своё состояние души, под свои же собственные теории, казалось ей просто непосильной задачей. Хотя некоторые аспекты недовольства, из которых собственно и складывалась часть всего этого несчастья, она все же могла перечислить. Например: какого хрена собирать планерку после девяти часов, когда на рабочем месте, нужно быть уже в восемь, а то и раньше? Почему два часа рабочего времени надо сидеть, как школьник на уроках, слушать очередную ахинею от начальства, без возможности, выскочить покурить, а потом оставаться эти же часы на работе, потому что, что-то там не успели, поставленное, ещё на позапрошлом собрании? Ей то ладно, у неё специальность такая, что как в той песне: "Покой нам только снится" – дела могут и в час ночи дёрнуть, но ведь следак, один работает только в кино, в реальности же, волей не волей, приходится взаимодействовать с целой кучей людей, которые тебя шлют в "пешее эротическое", потому как сами чего-то не успевают. А с утра они все на работе почти что спят и перекладывают большинство твоих просьб на потом, типа "после головомойки" – так   попадаешь в порочный круг, день за днём, бесконечная борьба с ветром, которая вскоре занимает у тебя едва ли не больше времени, чем прямые, непосредственные обязанности. А ещё люди, все эти умники, у которых копейки за душой нет, на жопе дыра величиной с хорошее яблоко, последнее время любят заявлять: "у меня есть права, я буду жаловаться, я все законы знаю!". И хочется крикнуть ему в лицо: "Чего ты там знаешь, дрянь ты паршивая? Знал бы, тебя бы на пороге этого кабинета не было. Пошёл вон отсюда и перегар свой сивушный забери, знает он!".
 С утренними часами у Инны отношения сложились сложные, природа за окном только радовала, лучики по подоконнику ползут и ствол старого тополя, с прижатыми ветками мерно, солидно так, покачивается. А если опустить голову чуть ниже и сесть вот так, то все городские постройки сами собой прячутся и можно увидеть чистый кусочек голубого неба, и даже представить себе, что стоит их управление, где-то в южных степях, где ни одного человека, километров на тридцать в округе, нет.
 Взгляд упал на стол, где, в творческом беспорядке, скопилась уйма незаконченных дел и тут... Поверх старой, ещё картонной папки из архива, сиротливо так, лежит чёрная продолговатая флешка, нагло так лежит, ждёт проходящего, что между делом сунет её в карман. Конечно, люди в отделе, в основной массе своей, честные – воровать? У своих? И в голове не поместится, а вот взять на время, под свои нужды и потом потерять, ну это завсегда пожалуйста, можно потом даже признаться, съехать на то, что уж больно напоминала свою собственную, а делась куда? Да кто ж её знает, может кто-то так же перепутал... И смотришь в глаза и понимаешь, что ведь действительно, без злого умысла, вещь копеечная и нафиг не нужна, а вот пригодилась разово и взял. И это при том, что все компьютеры, между собой, соединены одним проводом, по которому предавай, что хочешь и с перезаписью не мучайся. Да куда там – большая часть коллектива компьютер на столе использует для переписки с, вроде бы, одноклассниками, судя по которой, некоторые классы, на просторах нашей родины, размеры помещения, имеют примерно со стандартный школьный спортзал, и парты там стояли в два яруса. Вот там они файлы друг другу отправляют с радостью, каждый день, по сотне раз, а вот необходимую документацию, по локальной сети, это что вы – высшая математика и нас этому не обучали.
 Итак, флешка! Просто так она здесь лежать не может или может? но будем исходить из первого, значит второй вопрос: кто принёс? А если принес, то зачем? В принципе все вопросы разрешались просто – возьми да вставь, но ведь это утро, время приторможенных решений. Ещё примерно с минуту Инна рассматривала грани черного прямоугольничка, периодически переводя взгляд на чистый кусочек неба, а потом оттолкнулась от спинки кресла, порывисто села, схватила и вставила флешку в крайнее гнездо. Ноут ожил, сбросил заставку, открывая окно с одним единственным файлом. Пожав плечами, Инна, на чистом автомате, дважды щелкнула кнопкой мышки, часть экрана заняло черно-белое изображение:
 Улица, уже довольно темно, по широкому тротуару туда-сюда ходят люди, передний фон совершенно неинтересен, какая-то лестница, обрамлённая простенькими перилами. Спустя несколько секунд внимание концентрируется на девушке, чуть поодаль, за этим пришло понимание, что главным персонажем предстоящего действа будет она. Девушка среднего роста, правильно сложённая, длинные тёмные волосы, лица не видно, но, без сомнения, типаж, на который клюют мужики. Одета «на выход», в яркой боевой раскраске – это даже при таком разрешении и ракурсе видно, кого-то ждёт – часто смотрит на телефон, решается, звонит. Попытка не удалась, спустя какое-то время звонит опять, есть, дозвонилась, что-то эмоционально высказывает трубке, потом отвлекается. На улице странное затишье – вот, минуту назад, был оживленный город и вдруг. Инне видео надоедает, и только профессиональные навыки, заставляют ее наблюдать с прежним вниманием. По верхнему левому углу пробегает несколько белых дефектов, и вот в кадре появляется бродячая собака. Собака явно больна, похоже героиня ролика тоже это понимает. Нетвердой походкой, животное сначала пробегает чуть дальше по улице, опять вспышка дефекта, после которой, морда бродяжки уже повёрнута в сторону девушки. В кадре, на дальнем плане появляется троллейбус, который ползёт лениво и неспешно, видимо готовясь остановится. Опять дефект, животное бросается на девушку, та отшатывается назад, оступается и тяжёлая машина, не смотря на малую скорость, сильно бьет хрупкую фигурку, вспышка! ... Троллейбус стоит, в салоне паника, самой девушки под колёсами не видно, но у неё уже возится какая-то фигура.
 Стоп, – Инна нажимает на две поперечных палочки паузы, и всматривается в фигуру, откуда вот это вот? Покадровая перемотка назад, до белого пятна, псина, больная псина, она, конечно, не специалист, но здоровые животные так не ходят, так не стоят, и, уж точно, не кидаются на людей. Теперь вперёд, белое пятно, будто камера была пленочная и кто-то в самый нужный момент прожег в пленке дыру, сквозь которую проступил свет кинопроектора, и.... Ноги девушки, фигура. Вопрос: откуда она взялась? Кнопка "плей", запись пошла дальше, водитель, в прострации забыл открыть двери, люди, эти цивилизованные, разумные и степенные, такое ощущение, что сейчас перевёрнут весь салон. Фигура приподнимается, видимо, подтягивает что-то тяжелое, ноги девушки сначала медленно, потом, с каким-то ускорением, уползают из кадра. Фигура разгибается и семенящей походкой, которую Инна, словно уже где-то видела, удаляется прочь из поля зрения камеры. И все это время, на экране отчетливо различается старушечье лицо.
 Это вчерашний случай – запись трагедии, но она не проясняет, куда исчезло тело. Инна поклацала клавишей плей, словно такая манипуляция могла удлинить дорожку индикатор видео. Вздохнула, переставила бегунок в самое начало и стала пересматривать видео заново.
 Улица, люди, из кадра пропадают, кстати, естественно – просто уходят и все, и новые не появляются, хотя, кончено, странно, но предположим, что бывает. Теперь, момент появления животного – просто приходит, из-за края записи, бежит и вправду как-то дёргано, могли ли пешеходы разбежаться, потому что видели эту собаку? Исключено, люди в потоке не слишком то смотрят по сторонам. Девушка в это время дозвонилась, ага, заметила псину, беспокойства ноль, ей куда интереснее собеседник, точнее разборки с ним. Первый дефект... Или...
 Пауза, на три секунды назад, покадрово: в белом пятне отчетливо проявился человеческий силуэт. Плей: теперь Инна смотрела исключительно на собаку, подмечая, медленно проматывая места со вспышками и снимая скриншоты экрана. Везде, кроме последнего пятна, во вспышках проявлялся человеческий силуэт и это, без сомнения, была та самая бабка, что возилась у тела и ушла за кадр в финале видео!
 Инна встала, нервно расстегнула сумочку, порылась там, отыскивая пачку сигарет, нашла, ещё раз посмотрела на экран. Быстрым шагом отправилась к окну, откинула створку в полный оборот, облокотилась о подоконник и, игнорируя все запреты, закурила прямо так.
 Город за окном жил своей обычной жизнью: тысячи двигателей, шин, десятки тысяч голосов создавали непрерывный гул, гул который означал только одно – жизнь. Внизу катали новую дорогу, а в соседнем доме трещал перфоратор, раздавались хлёсткие звуки ударов молотка, поговаривали, что скоро там откроется какой-то общепит, наверное, очередной фастфуд. А дальше, в нескольких километрах, возвышается покрашенная в два цвета труба – белая полоска, красная, белая, красная и лестница с защитным кожухом у нее на боку такая реальная. И все здесь реальное! Все можно потрогать, оценить, прийти завтра и это будет на месте и можно припомнить, что видел все это в прошлом году и будешь видеть ещё много времени. Здесь все правильно, все подчиняется законам физики, а там, за спиной, на мониторе ноута, записана какая-то хрень! Этого не может быть – бабушки не превращаются в больных собачек и обратно, бабушки не прячут трупы или чем там была на тот момент черноволосая. Нет, конечно, спрятать бабушка может все что угодно, но ведь не так демонстративно, а самое главное куда? В колодец? Нет там колодцев, Инна бы заметила, да и предположить, как субтильная старушка приподнимает тяжелённый блин, закрывающий колодец, сбрасывает туда тело и возвращает люк на место...
 Табак прогорел и упёрся в фильтр, Инна щелчком отправила его в сторону улицы, белый цилиндрик, с отпечатками помады, выкручивая кульбиты полетел, подхваченный ветром в сторону. Надо думать, следователь повернулась, придавив подоконник соблазнительным задом. Первое – это проверить ещё раз наличие, на месте происшествия, колодца, чем черт не шутит? Говорят, у психически больных людей силы бывает очень много, а шарики, у бабушки, заметно заезжают за ролики. Дальше нужно выяснить кто у нас в управлении такой виртуозный шутник, с видео явно кто-то нахимичил и подбросил: "чтобы бабе не скучно было". Ну и в-третьих: надо бы позвонить парню погибшей мадам, участковый говорит, он вчера в прострации у той остановки отирался, его даже сфоткать успели.
  Начала Инна не логично, по бабьи, с конца: нашла в записной книжке номер, спешно срисованный вчера с протокола, набрала и прислонила трубку к уху. Тут же в блокноте лежал цифровой, бегло почищенный на компьютере снимок, теперь ей казалось, что она его уже где-то видела и совсем недавно...
 После двух продолжительных гудков робот сообщил, что абонент, оказывается, занят по другой линии. Цыкнув, Инна плавно провела отбой и тут же обратила внимание на то, что экран телефона пострадавшей, найденный вчера у бампера троллейбуса, светится. Стекло треснуло и по цветастой картинке, расползлись бесформенные серо-зеленые пятна, одно из которых полностью скрыло имя звонившего и большую часть фото звонившего, но Инна точно знала кто это:
 – Алло, – послышался взволнованный мужской голос, – Алло, Лиза...
 – Здравствуйте, – на вдохе начала Инна, поддавая в голос сексуальной хрипотцы, обычно на мужиков это действовало безотказно, даже звоня по важным вопросам они сдавали инициативу, и разговор проходил в правильном, нужном для следствия, русле.
 – Здравствуйте... Вы... – голос задумался, из милиции?
 – Полиции. – поправила Инна, позволив задать вопрос до конца, это создаёт впечатление, что вас внимательно слушают и будут слушать дальше.
 – Полиции, извините... – смутился голос, каждое слово произнося в разной интонации: первое медленно, размышляя, а второе со смешком, будто желая скрыть, мелкий конфуз.
 – Вы, я так понимаю...
  Инна снова выслушала и представилась, вызвав в трубке нерешительную паузу, а потом скромный и, уже совсем, формальный вопрос:
 – Значит, в деле Лизы изменений нет?
 – Пока нет, –наконец включилась в разговор следователь, – тем более, что согласно закону, я не могу давать вам какую-либо информацию. На нее в лучшем случае, имеют право близкие родственники. Вы можете, например, обратиться к родителям, и если они сочтут нужным, то передадут вам всю открытую информацию.
 В трубке замялись, и Инна, спохватившись, что собеседник, запросто может прямо сейчас положить трубку, чуть ли не на излете вставила: – Но все равно вы, позвонили очень вовремя, нам необходимо встретиться, так сказать, в неформальной обстановке, поговорить, когда вам удобно?
 – Не знаю, – человек на том конце действительно задумался, Инна такие вещи чувствовала, значит, это не до конца убитый горем, несчастный влюблённый – за девушку он переживает, но в порядке очередности. И на сегодня у него намечены какие-то, более важные дела:
 – Если только, – наконец выпал из ступора он, – ближе к вечеру...
 – Хорошо, я наберу позже, – легко согласилась Инна: – до связи.
 И тут же бросила трубку.
 Теперь стоило прояснить по поводу флешки, девушка подошла к ноуту, протянула руку и замерла – черного прямоугольника в гнезде не было! Инна поморщилась, вспоминая – ведь привычки бездумно класть вещи куда попало с тем, чтобы потом, часами их искать, за ней не водилось. Поэтому она была уверена в том, что карта должна оставаться в гнезде. Инна в кабинете одна, войти сюда тайком, через дребезжащие, от дешевизны шпоновые двери, невозможно, прокрасться за спиной, выдернуть флешку и ретироваться тем же путём – да это бред, нет, это хуже, это нельзя рассматривать даже в порядке бреда. Следователь вздохнула, прикрыла глаза, сосредоточенно проговаривая про себя цифры от ноля до девяти, но не выдержала и уже на семи начала лихорадочно переворачивать свой творческий беспорядок. Одновременно представляя в голове, по каким невероятным законам бытия, карта памяти, могла из гнезда выскочить, да ещё и упорхнуть куда-то под бумаги.
 Флешкарты на столе не было!
Потом был поход на планерку – то самое, потерянное время, которое создаёт у начальства ощущение контроля вверенного коллектива. Возвращение в кабинет и поиски в самых невероятных местах, с прошлым результатом. Стараясь подавить в себе воспоминания о странном, действительно, без экивоков странном событии, Инна выпорхнула из управления и надеясь развеяться, поехала к месту вчерашнего происшествия, по длинной дуге. Легкомысленная летняя погода действовала отрезвляюще, но все же не настолько, чтобы до конца вернуть жизнь на прежние рельсы.
  На остановке ничего не напоминало о вчерашней трагедии, веса девушки оказалось даже недостаточно для того, чтобы разбить фару пассажирской машины. Крови было мало, а сейчас и вовсе, толи её, из этических соображений, прибрали ещё вчера, толи она сама истерлась под шинами транспорта и остатки её исчезли под напором утренней поливалки, в любом случае каких-либо следов на асфальте не осталось. И тем не менее, Инна медленно прошла по тротуару, повернула голову и посмотрела в то место, откуда предположительно, снимала камера. Искомый приборчик нашёлся и сразу подмигнул лучиком солнца в круглом глазке. Следователь достала блокнот, набросила памятку, что с видеозаписью нужно разобраться, утренний просмотр — это реальность. Далее повернулась на каблуках и сердце ухнуло куда-то в район желудка - по тротуару, точно так же, как это происходило в кадре, бежала потрёпанная жизнью дворняга, с собачьей морды в струпьях свисали, отвратительные нитки слюней, особенно слева, там, где губа, была разорвана давней травмой и теперь болталась, показывая чёрное, в блестящих складках, нутро. Шерсть росла на боках неровными клочьями, на лысых участках сочились сукровицей громадные язвы. Казалось ветер наносил от этого существа тяжёлый запах гниющей плоти, но существу, неким непостижимым образом, это не мешало жить. Бег собаки завораживал, она подергивалась, подпрыгивала попарно задними и передними лапами, словно не до конца могла сладить с собственным телом. Порой её отвлекал заманчивый запах из ближайшего мусорного ведра и тогда она прекращала своё неровное движение, тыкалась в урну носом и на какое-то время зависала у него, как будто впитывая в себя, анализируя, это что же там такое, съестное упрятано. Но спустя несколько секунд, что-то внутри её дергало, тащило дальше и существо с явным сожалением подчинялось, заинтересованно поворачивая голову в след удаляющейся от неё пище.
 Инну к асфальту пригвоздил страх, эту картину она видела не сегодня, а первый раз, давным-давно, в затерянном где-то в Подмосковье, городке Адуляр. Тогда ещё десятилетней девочкой, ранней весной, выбравшись на размытый просёлок, она долго и заворожённо смотрела, как оскальзываясь в грязи, со стороны котельной, бежит вот такая вот дворняга, только раны её были не гниющие, а самые свежие, кто-то заподозрил во взгляде плешивой дворняжки бешенство, и её за десять минут до этой встречи, сначала гоняли по периметру комендантские срочники, а потом один из водителей, проявив удаль, сшиб железным бампером уазика. Истерзанное тело свалилось в какие-то кусты и, пока бойцы разбирались что, да к чему, животное выбралось с другой стороны и, на чистых рефлексах, побежало к жилым кварталам. Что было тогда в голове у собаки, действительно ли она сошла с ума и отправилась на поиски жертвы или просто убегала от верной гибели, маленькая Инна не знала, но тогда ей казалось, что собака бежит именно к ней, бежит и скалится. Тогда, на выручку к ребёнку, пришёл расторопный башкир, где-то неподалёку, солдаты, копали, как всегда что-то "важное" – один из них поднял голову, увидел картину, просчитал её по-своему и, как уверял потом, хотел псину только напугать... Острие лопаты описало воздухе трёхметровый полукруг и с размаху долбануло животное в узкий лоб. Собака издала странный обиженный вопль, скатилась в ближнюю лужу, и беспорядочно забило лапами, вместо головы в жёлто-коричневой жиже болталось бесформенное нечто, в котором угадывались белесые, с красными впадинками, извилины небольшого мозга.
 И вот это чудовище вернулось из детства и теперь не было рядом веселого коренастого парня из Башкирии, который так часто напевал себе под нос задорные национальные песенки, с переплетением множества согласных букв.
  Собака подобралась близко, очень близко, буквально на расстоянии одного прыжка, остановилась и вперила в Инну два темных, бурлящих чуждой мыслью, глаза. Следователь вспомнила о табельном оружии, подтянула к себе сумочку, с болью в душе понимая, что глупая привычка, носить ствол не в кобуре, а вот так – по-бабьи выстрелить на опережение ей не позволит. Тварь напротив оскалилась и повела мордой в сторону дороги. Девушка мотнула головой, понимая это так, что урод приглашает её повторить судьбу вчерашней жертвы. Собака, с механической размеренностью, вернула морду на место и повторила жест, ладонь тем временем проскользнула в сумочку и пальцы сжали рифлёную рукоять Макарова, палец упёрся в предохранитель – стрелять придётся так, прямо сквозь ткань. Тварь оскалилась и оскал этот напоминал жуткую улыбку, как бы говоря: "Давай дурочка, давай посмотрю я как ты будешь стрелять, не передергивая затвора!".
 И тут совсем рядом, на приличной скорости, сбрасывая обороты завывающего электрического двигателя, пронёсся троллейбус. Инна отвернулась, краем глаза отмечая, как тварь срывается с места и в длинном прыжке, летит к открывшейся шее. Палец дернул спусковой крючок – раз, другой, третий – без толку, глаза инстинктивно закрылись, ноги ослабли, и девушка мешком осела на грязный асфальт.
 В следующее мгновение её подхватили чьи-то руки, дохнуло лекарствами и простеньким, очень знакомым на запах, одеколоном. Рядом с Инной, стоял крепкий мужчина в кепке с седыми усами, в бледно фиолетовой рубашке, с расстегнутым воротом:
 – Ты чего, дочка, случилось чего, может скорую вызвать? – скороговоркой, участливо, выпалил спаситель.
 Инна пришла в себя, ощутила, что тело ей теперь подчиняется, и неуверенно мотнула головой:
 – Нет, спасибо, это пройдёт. – зачем-то соврала она, стараясь придать своим словам обыденную интонацию человека, который давно привык к своим асоциальным слабостям и старается побыстрее успокоить незнакомых доброхотов в этом деле.
 Мужчина пожал плечами, в наше время не принято докучать добротой, убедился, что подопечная твёрдо стоит на ногах и откланялся какой-то "бородатой" шуткой-присказкой.
 Инна дежурно улыбнулась, в голове от пережитого ещё шумело, но она полностью осознавала, что мир вокруг поменялся. Когда появилась тварь, улица словно вымерла, а теперь...
 Сумочка завибрировала, Инна достала телефон, смахнула зеленую трубочку и приложила его уху.
 – Инна Викторовна, – пробасил начальственный голос и, не дожидаясь подтверждения, продолжил: – у нас вызов на... – пауза, шелест бумаги: – на Коммунистическую, на станцию метро - долгострой, участкового поддержать...
 – Ок. – через силу улыбнулась в трубку следователь, стараясь, чтобы её голос звучал естественно.

– Разумеется, на станции, мы ничего не нашли – опросили рабочих, сняли записи с камер наблюдения, увидели там тебя, в компании Коробова, потом тебя без Коробова. К сожалению, там расположение съемки такое, что полную картину не восстановишь… – Так куда делся инженер? – На светпоявилась еще одна сигарета, на этот раз Инна предложила закурить собеседнику, а когда тот отказался, подпалила табак сама, с жадностью втягивая клубы ароматного дыма.
 – Андрей Николаич? – голос Васи, был усталый и задумчивый.
 – Ну, конечно, – следователь выдохнула облако и искоса посмотрела на Егорова, – ты ведь не думаешь, что я на крыльях любви сюда, за десять минут прилетела? Мне надо знать, как можно больше!
 – Он... – Егоров замолчал, подбирая слова, – потерялся внизу, а вы там были?
 – На станции метро, в смысле внизу? Нет. – отстрелялась Блонди: вниз не спускалась – мне не зачем, там опергруппа работает, я видеозапись изымала и свидетелей опрашивала… частично.
 – Ну… тогда я вам не объясню – там видеть надо!
 – Слушай, у меня опыт громадный – истории всякие по десять раз на дню слушаю – тебя на целый роман раскрутил и после всего этого не объяснишь? – вспылила следователь.
 – Извините, – буркнул в ответ Вася.
 – За что, господи? – Инна, чисто по-женски, закатила глаза, в полумраке сверкнул ряд белых зубов, и поменяла тему на сто восемьдесят: – Это ты, перед ней извинятся привык?
 – Перед кем?
 – Не придуривайся, перед Лизой?
 – Нет... – совершенно искренне ответил Егоров, – просто вы такая официальная, незнакомый человек опять же, – парень пожал плечами – так сложилось, что мне хочется перед вами извинятся.
– Ну тогда, пожалуйста – ещё раз улыбнулась Инна.
– Что?
– Извиняйся сколько хочешь, вот что. Только по делу.
 Еще один окурок кувыркаясь улетел в черноту пруда.
 В воздухе повисла неловкая пауза, оба смотрели как целая толпа людей, занята поисками тела, точнее заняты были двое, остальные подогревали свой собственный интерес. Вон там уже, судя по стайке огоньков, образовалась стихийная курилка. Человек погиб сегодня, навсегда оборвалась чья-то история — вот так, шла-шла и неожиданно кончилась, со всеми мечтами, надеждами, мыслями. Вот так вот «чик», и все, вычеркнут из всех списков этого мира, за исключением разве что последнего, и имя его, теперь простая формальность, и звучать в устах друзей и родных, будет все реже, реже, реже, и все события с ним, будут сопровождаться словом «был». Был, но больше не будет. Скоро полетят домой грустные вести, кто-то станет стенать и плакать, убиваться, память терзать, вспоминая каждое мгновение, каждое слово, каждый вдох, а здесь, под кустом, курилка. Усталые менты и врачи цинично обсуждают, как сыграл Спартак или Локомотив, какой, идиотский закон приняла дума, да чего там еще вменят в обязанности, а вообще все это пыль, главное, что бензин опять подорожает и сигареты. А ещё жена дома пилит: "Когда поедем на море? И шуба у меня все лезет и лезет. Машинка стиральная шуметь стала как реактивный истребитель, и картошку у мамы на даче жук пожрал" – вот это беды, а то, что оборвалась чья-то ниточка... так это работа, и здесь брат ничего не попишешь.
 – И не найдут, – вдруг уверенно заявил Василий.
 – Почему? – голос Инны, после молчания, стал хриплым, она тихонько кашлянула в ладонь и откинулась на спинку лавочки, футболка на груди натянулась, проступили узоры кружевного лифчика.
 – А потому что, – печально пояснил Егоров, – никого не находят, даже Лизу, которая была у всех на виду, а здесь под водой.
 – Сомневаюсь, что её видели, – Инна пошевелилась, глубоко вдохнула, в красках вспоминая дохлую псину на улице, – это какой-то морок и я не знаю, как с этим бороться.
 – Я тоже, – согласился Вася, опуская глаза, – за Жору боролся, Лизу спасать побежал, за инженером гнался, наверно только, чтобы одному по катакомбам не ползать – страшно было, реально страшно, а за Медведем, вот уже и не пошёл, вчера ещё, наверное, следом прыгнул бы, а теперь, как все понял, попрощался просто.
 – Он другом твоим был? – Спросила Инна, мысленно укладывая в голове информацию и про погоню, и про катакомбы – какие интересно катакомбы? Значит там внизу, на станции, что-то такое есть, про что строители не рассказывали, а может она просто так слушала? Да нет, вряд ли, видимо до самого главного просто не добрались…
 – Ну... Как друг – армейский товарищ – это, пожалуй, не дружба, это братство какое-то. Это, когда люди долгое время рядом друг с другом спят, едят, терпят боль, напряги, проблемы решают какие-то.
 – В общем семья? – округлила Инна.
 Катакомбы… может быть Коробов, все еще там? Наверняка опера до катакомб этих дознались, а вот пошли ли внутрь? По идее, конечно, шороху должны были навести – это ж надо, такие обстоятельства вскрылись. Но на деле, если семья пропавшего еще шум не подняла, то могут и на завтра отложить – кому охота ночью по подземельям лазить?   
 – Ну да... Вроде... – покивал Егоров.
 – А Лиза? – вкрадчиво, вдогонку, но больше думая о своем поинтересовалась Блонди.
 – Лиза? - Вася уже настроился на откровение, и слова из него выходили легко – как по накатанной: – Лиза — это статус - наверное, я даже убеждал себя, что у меня к ней есть какие-то чувства, а теперь, понимаю, что это не моё. Вроде все должно сложится – хорошая семья, красивая, молодая женщина со мной на контакт идёт, но все как-то вымучено: идёшь и думаешь, о чем я сегодня говорить с ней буду, а может проще, сразу в постель, и никаких разговоров не надо? И так день за днём – телефонный звонок: молчишь, сидишь у неё в гостях: молчишь. С ней можно было общаться по поводу кучки идиотов из ТВ, которые второй десяток лет, что-то там строят, но... Я этого не смотрю. В общем Лиза, это как большой навороченный телевизор.
 – Пф-ф-ф.... – у Инны вырвался смешок, она секунду держалась, а потом согнулась пополам и сдавленно рассмеялась, закрывая лицо ладонями.
 Нет, не похож он на убийцу, непонятно как доказывать – простецкий он какой-то, без задней мысли, просто задница какая-то вокруг него творится, и самое печальное, что рационального зерны в ней ни на пол ногтя!
 – Прости, я свинья. – через какое-то время Блонди выпрямилась, подбирая кончиком мизинца выступившую из глаза слезинку. – Просто, за все мои тридцать лет, никто не сравнивал девушку с телевизором.
 – Вот, и вы тоже теперь извиняетесь. – вроде бы отстраненно заметил Вася.
 – Слушай Егоров, давай «на ты»? – Предложила Инна – заманал уже, неужели я такая старая?
 – Нет... Напротив, очень красивая – я ещё тогда днём, когда столкнулись, оценил... оттуда верно и пошло это "Вы", а тут ещё следователь, и погоны, видно, не маленькие.
 – Нормальные погоны – не генеральские. – парировала Блонди: – что дальше делать собираешься, человек авария?
 – А я думал меня арестуют?
 – За что? Максимум до выяснения. Ну так это мне решать, а я, сам понимаешь, много видела, чтобы тебя под ключ. Русалка — это так, на десерт, у меня сегодня весь день сплошная мистика.
 Повисла вторая, на этот раз, куда более тяжёлая пауза.
 – Если бы мне хватило смелости – наконец проговорил Егоров: – я бы пошёл к той карге, что меня нанимала полы делать и вытряхивал бы из неё душу, пока бы она не призналась, что с моей жизнью такого происходит.
 И тут в голове Семеновой, что-то вспыхнуло, день, словно рассыпался на кусочки, а потом сложился в трехмерную картину, в которой все стало ясно, от флешки до русалки. Ведь корень всех зол старая, как выразился Егоров, карга. И на видео она, и в рассказах она, и…
 – Знаешь? Это глупо, – охваченная странным восторгом, отозвалась Инна, – но я пойду с тобой!

 В кармане Егорова опять завибрировал моноблок и это снова была бабушка...
 И она снова была на месте – чёртова калитка в воротах, со всеми скальными слоями, дефектами, каплями сварки, многослойной краской! Она выглядела так, словно делали её одновременно с воротами и её не нахождение здесь никак не противоречит законам бытия, за исключением конечно того, что еще совсем недавно, ее здесь, точно так же натурально, незыблемо не было!
 – Выдохнул? – с еле заметными нотками несерьезности поинтересовалась Инна: – это та самая дверь, которая то пропадает, то появляется?
 Вася молча кивнул, Блонди ушла из света фонаря, и осторожно потрогала верхнюю петлю, потом поднесла указательный и средний палец к глазам, задумчиво потёрла их большим, повернулась к свету: – Если это иллюзия, – вздохнула она: – то я не знаю, как дальше жить. Интересно посмотреть, как выглядят ворота, когда её нет?
 – Ничего интересного, – отозвался Егоров, а потом неожиданно взял девушку за руку и с силой протащил в арку.
 – Эй! – возмутилась та, запоздало выдергивая руку: – не хами, если я нормально разговариваю, это ещё не значит...
 – Прости, – перебил её парень, – просто я подумал, что если...
 И Инна словно прозрев закончила за него: – если будем проходить по одному, то ворота нас разделят.
 – Да... – мелко закивал Вася, вдруг посмотрев на Блонди иначе.
 А она умеет быть милой – да не просто милой, а потрясающе своей, как говорится в доску. Не часто встречаются люди, с которыми можно думать в унисон, хоть изредка, хоть на короткие мгновения, но вместе. Обычно человек один, и для коммуникации ему необходимы тысячи слов, и еще не факт, что все они, будут попадать и ложиться как надо. А здесь – только хотел сказать, а она закончила – это ли не прелесть?! Не ради этого ли стоит искать такого человека всю жизнь?
  Спутники прошли через арку в заброшенный двор и опять этот пятачок города окружали звуки человеческой жизни, правда, они были настолько заштампованы теми, которые Егоров слышал здесь прежде, что уже не вызывали доверия – тем более ночь, повод для того, чтобы звуки эти как минимум притихли. А еще Вася вспомнил свое дневное путешествие и подумал, что каждую секунду можно моргнуть и осознать себя стоящим среди замусоренных развалин.
  На столбе, у вросшей в грязь двери, сидел котяра, тот самый что, что-то ел в первый день, а может и другой, потому как не сильно то он переживал по поводу незваных гостей. Тут Инна включила фонарик на телефоне, и дворовый бандит исчез, возможно, соскочил в крапиву, а может растаял, ведь и он может быть частью всей этой иллюзии?
 – Шестьдесят четыре "а", – медленно прочитала Блонди, – странный номер, как будто квартиру поделили на две части?
 – Что? – ошарашенно переспросил Вася, воротник его футболки, вдруг стал предательски узким, само наличие двери здесь, точно такой же не выбитой, не висящей на нижней петле, не полусгнившей, под стать той разрухе, что он видел днем – колыхало в душе нитки ужаса. Вдруг ярко вспомнился ужас, который был за его спиной, пока он удирал по улице Огюста Маке – бинт, на руке должен быть бинт, но сейчас... Вася посмотрел на свою ладонь и вздрогнул, мелкие ранки, светились едва заметным фосфорным светом и это было страшно, как чёрная метка, как символ того, что твоего тела коснулось что-то запредельное, и ты можешь бежать, прятаться, но для того чтобы понять, что ты на привязи, достаточно увидеть в темноте вот это.
 – Я говорю, номер квартиры странный – интересно, где шестьдесят четыре "б"? – девушка потянулась к звонку, и Вася на чистом автомате дернулся, отводя её руку в сторону.
 – Я сам... – отчаянно, на пределе голосовых связок зашептал он: –Нужно непременно в пол-оборота!
 Тугой переключатель впился в подушечки пальцев, мгновенье сопротивлялся, а потом, с металлическим звяком, провернулся на сто восемьдесят градусов.
 Где-то в глубине тренькнуло, челюсть заболела от напряженно сжатых зубов, потом Егоров вздрогнул – в соседнем длинном окне вспыхнул жёлтый, тёплый свет, обычный на вид, такие лампочки, с раскалённой вольфрамовой нитью в своём округлом теле, горят сейчас в миллионах домов, но ни одна из них не вызывает такого ужаса. Вася, в прямом смысле слова, боялся дышать, во все глаза смотря на, поделённую на множество прямоугольников, старорежимную раму – которой здесь просто не должно было быть!
 Шаги... Раньше старуха подходила к двери абсолютно беззвучно, теперь же Егоров отчетливо услышал шаги, каждый из них тяжёлый, размеренный, заставляющий половицы немного попискивать, словно забивал в сердце гвоздь и каждый удар его стал отдаваться пронзающей болью.
 – Это не бабушка, слышишь? – натужно просипел Вася, чувствуя, как ноги перестают держать слабнущее тело.
 Инна напряглась, рука её скользнула в сумочку, пистолет был на месте. Его тяжесть, магическим образом, вливала в неё дополнительные силы. Она спешно вытащила его, отступила на шаг от двери, бросила телефон в карман, передернула затвор, упёрлась левой ладонью в основание рукояти и выставила его перед собой, ощущая странное, радостное возбуждение – дрожь в груди, плечах, между ног.
 Шаги остановились, Инна вдохнула, палец еле сдерживался от того, чтобы нажать на спусковой крючок. Дверное полотно, с ужасающим скрипом повернулось… открывая пустое пространство прихожей. Следователь, словив диссонанс, так и осталась стоять, целясь в пустоту. Сердце Егорова по-прежнему сильно колотилось, по лбу стекали капли холодного пота, но ужас уже не имел над ним цепенящей власти, неспешно уползая в потайные уголки души.
 – Как же страшно, б#ять! - от души выругалась Блонди, опуская пушку в затёкших руках: – Как страшно!
 – А нам ещё туда идти, – обреченно, срывающимся голосом проговорил Вася.
 – Идти, - Блонди в полном сосредоточении переступила порог, перебирая своими каблучищами так, что можно было только засматриваться, и Вася смотрел, во все глаза смотрел, – она впереди, она воительница, и ноги у неё красивые – не спички малолетних, а настоящие, женские, с округлостями в правильных местах. Такие мысли помогали, здорово помогали, пройдя прихожую, он даже устыдился своего поведения, ведь он мужчина, он должен быть на коне, а прекрасная дама за широкой спиной в безопасности. Правда в нынешней ситуации, не особо поймёшь, где эта безопасность, например, он предпочёл бы, чтобы его спину, тоже кто-нибудь прикрывал.
 Поравнявшись с книжным сервантом, Блонди резко развернулась в сторону кухни, вскидывая пистолет – шаг вперёд, прицел влево вправо. Пусто, кресло-качалка развёрнута к двери, на ней ромбом раскинута шаль.
 – Нам в зал? – Полувопросительно бросает она шёпотом через плечо.
 – Да... – в ответ снова шепчет Вася, вставая на цыпочки, стараясь рассмотреть получше открытое пространство следующей комнаты: – там, слева скрытая дверь.
 – Ок... – Инна, переводит пистолет на дверной пороем в зал, медленно переступает, отражаясь в стекле серванта, за ней в этом же стекле, неуклюже следует Егоров, потом пробел примерно в метр. И третьим, ссутулившись, сбросив безвольные руки по швам, подволакивая ногу, из страшной раны на голени которой торчит зазубренная испачканная кровью кость, точками, ступает Жора. Шлем в его случае не помог - позвоночник выдернуло из основания черепа ещё в полете, ударом выступа из чугунной стены, поэтому голова с каждым шагом заваливалась назад, противоестественно изгибая мышцы шеи и гортань. Челюсть этим же ударом переломило так, что рот теперь не закрывался и скособочился на сторону, сначала из него текла кровь, много крови, как течёт плоский водопад где-нибудь в горах, потом кровь высохла, превратилась в корку и потрескалась. Десны уже стали гнить и пошли чернотой. Новак шёл, и легкие его с диким сипением проталкивали воздух, в ту щель что чудом сохранилась, меж двумя упершимися друг в друга хрящами, шёл и не понимал, за что, зачем он все ещё живёт, ведь совсем недавно, вокруг была блаженная темнота, в которой неважно какое у тебя тело, в которой не нужно дышать и идти, скашивая глаза вниз так сильно, что казалось, и они начинали болеть. Зачем ему эти люди? Зачем, ему ведь так неудобно, его лицо стало плохим, он чувствует, что в нем ему все мешает, ему плохо, неудобно и плохо, он хочет обратно... обратно... обратно...
 – Эта? – зачем-то уточнила Инна – ведь других дверей, в стене зала не было.
 – Угу... – Вася неосознанно проскочил чуть дальше, немного задержав взгляд на столе и стульях, которые так и не поменяли своего расположения – эта квартира вообще, если менялась, то только кардинально – сразу на развалины, а сейчас была полной своей копией, за исключением, разве что, освещения сейчас в каждой комнате, мерно горели старомодные люстры.
 – Охренеть, если они сейчас начнут бить, –- кивнула на напольные часы Блонди, - такой антураж будет, что я на месте кончусь!
 – Будем надеяться на... – «на что», Вася не договорил, Инна распахнула последнюю дверь – прицел, контроль сторон, видимо чисто, потому что спрыгивает внутрь. Егоров ёжится, стоило Блонди уйти, как квартира, выкинула в сознание одну из своих щупалец, по телу прошла дрожь, захотелось посмотреть за спину. Поэтому он рванул за девушкой следом, как от хорошего пинка, и чуть ли не с закрытыми глазами повернулся и захлопнул дверь.
 Андрей Николаевич раскинулся в ложе старинного стула и не хотел шевелится, его тело было изломано в верхней части и совсем не имело прежней прочности, кое-где под одеждой торчали вывернутые рёбра, трогать их было неприятно, так, словно на тебя надели плотный каркас, передняя часть которого имеет непонятные выступы, и, тем не менее, он не мог от этого удержаться. Как только клал в пепельницу длинную сигару, тут же начинал теребить изогнутую кость, расшатывать, в его мозгу постоянно проигрывался кусочек яви, на котором кость выходила из пазов, и это должно было быть приятно, примерно, как выдернуть давно шатающийся молочный зуб – ненужный, цепляющийся за крохотный кусочек плоти, который, тем не менее, настолько прочен, что не отпускает зуб, сколько дуром не тяни. Здесь задача была сложнее, но, наверное, много сладостнее будет победа, а потом, можно будет взяться ещё за одну кость. Сигара – просунуть в непослушный рот, подержать – он забыл, что с ней делать, но, если не брать её, вероятно, слямзит этот, мокрый, с другой стороны стола.
 Глеб тупо смотрел в захлопнувшуюся дверь и ему было лень, ему было все лень, он хотел к той бабе с хвостом, какой же узкий, был вход в её дом, да оно и понятно, необычная баба, необычный дом, жаль, трицепсы порвал и широчайшие свисают, под мышками будто куски говядины таскаешь, разваленной, противной, и ещё с неё, сука, капает белым и красным дерьмом, надо бы подумать, как это убрать. Наверное, смотреться это будет не так красиво, зато у него остались сиськи – классные такие, третий размер. Подводной бабе понравится, обязательно, надо только быстрее отсюда свалить, и какого я вообще, таращусь на эту дверь?
 – И что теперь? – у Инны вырвался нервный смешок, – нам типа лезть туда?
 Вася в прежней ободранной комнате, мрак которой неуверенно разгоняли две открытых стоватных лампочки, стоял рядом, смотрел на круглую дыру в полу и понимал, что это совсем не то - та была меньше, с крышкой, внутри должен быть шнур - что, впрочем, ладно, но у той дыры не было широкого обода с десятком сквозных дырок, просверленных геометрически правильно.
 – Мне нужно подумать... – опустился он на ближайшую балку, и автоматически погладил, петлю жёлтого каната, конец которого стал ещё короче и валялся теперь на шлаке подобно дохлой змее.
 Лиза, пошатываясь вышла из темного угла, её тело, за исключением правой стороны лица, почти не пострадало, конечно, от удара лопнула и правая грудь, да только какая разница, когда её так хорошо сжимает чаша бюста, а рука, гуттаперчевая, распухшая кишка, и вовсе не нужная часть тела. А вот с лицом, действительно плохо, глаз, вместе с глазницей стал вертикально, и смотреть было странно – мир, как бы существовал в двух плоскостях. Самое плохое, что он и двигался так же – слева вперёд, покачиваясь вверх и вниз, а справа вперед, и из стороны в сторону, как маятник, попробуй тут походить на каблуках, как та вон сучка. Нужно её тоже обломать, только как? Лиза вытянула целую руку, чтобы ухватить наглую белобрысую бабу, но та была далеко, а далеко – это надо идти. Шаг, нога подогнулась и миры Лизы пережили настоящее землетрясение, ещё шаг – опять, и третий, уже с остервенением, лишь бы добраться, лишь бы... пятый и у-у-ух. Нога потеряла опору и Лиза, сорвавшись всем телом, полетела куда-то вниз, напоследок, со всего размаху приложившись лицом о железный борт незамеченного колодца, так, что прямо посередине лица образовалась белая, довольно глубокая вмятина полумесяцем. Из горла Лизы вырвался яростный, обиженный визг!
 – Стой... – встрепенулся Егоров: – ты слышала?
 – Нет, – покачала головой Блонди.
 – Вроде, кричала женщина, – Вася покрутил пальцем у уха, – но, как-то странно... словно я не ушами услышал, а.... как бы внутри... головой.
– Егоров, сволочь, сдохни! – надрывалась Лиза, сама, толком не понимая, кто такой Егоров и что он должен сделать. – Сдохни! – Прокричала она, когда в небольшом пятачке света над головой появилось чьё-то лицо. Ей стало интересно, она поменяла голос и позвала – Егоров? Егоров? И так на несколько ладов, пробуя на вкус.
 – Теперь слышала? – Вася как обезумел, склонился над колодцем, долго всматривался в черноту, потом вскочил, размашисто подошёл к туристическом рюкзаку, перевернул его, из вывалившегося хламу достал красный канат.
 – Вот, умеешь этим пользоваться?
– Я? – Удивилась Инна, но взяла канат и сноровисто размотала его – в школе полиции учат разному, после чего добавила: - Чуть-чуть... И ты что, действительно? – она кивнула головой в сторону дыры.
– Она меня зовёт! – с фанатичным блеском в глазах пояснил Егоров: – Это Лиза, она зовёт меня по фамилии... Постоянно...
 – Н-да? – с сомнением проронила Блонди, обвязывая петлей деревянную балку.
 – Да, – не унимался Егоров, – сначала сомневался, но теперь слышу отчетливо, просто тебе навязывают глухоту, у меня уже такое было там, в метро, точнее в катакомбах за метро, когда я звал инженера, а он был с моим двойником и совершенно не обращал внимания на мои крики!
 "Ага, здесь в истории пробел, надо было получше расспросить как потерялся инженер" – очередной раз отметила про себя Инна.
 – Я был в отчаянии! – топтался рядом Вася, голос его, кажется, даже немного осип – и в таком же отчаянии сейчас Лиза, только ей хуже, гораздо хуже, я в темноте провёл тогда не больше минуты, а она здесь более суток, пропасть времени – пропасть, такого не каждый мужик выдержит, а она, она хрупкая, домашняя девушка!
 Лиза не была в отчаянии, ей, напротив, лежать здесь было довольно удобно, покойно – из всех видимых объектов присутствовало только светлое пятно где-то впереди, или в верху? Какая разница, другого то ничего не было. За этим пятном были какие-то люди, и они явно реагировали на звук её зова! – Егоров... – бросила она в пустоту, стараясь сымитировать голос по-новому, у неё получилось игриво и.... Лиза задумалась: женственно – ей понравилось. Только люди в пятне суетились с прежним рвением: – Егоров? – ещё раз позвала она.
 – Ты бы хоть в руки чего взял? – Посоветовала Блонди, опуская канат в черноту провала, – Хотя бы так, для уверенности.
 – Для уверенности... – отстранённым голосом повторил Вася, заворожённо глядя в жерло. – Интересно куда девался канат?
 – Канат? – переспросила Инна, - вот он у меня в руках.
 – Нет, – пояснил Вася, – канат, которым был привязан Жора. 
 Оба спутника ещё раз посмотрели на жёлтую ленту с красными и зелеными вставками.
 Инна повела плечами, у данной ситуации не так много объяснений и все они очень реальные: – Так что, – прервала затянувшуюся паузу она: – вооружаться будешь?
 – Пожалуй, – Вася решительно шагнул к ящику с инструментом, краем уха услышав очередной зов, и вздрогнул: а что если действительно – Лиза, сошла с ума? Она звала, но не так как зовут жаждущие помощи, она звала его как женщина... С этой зудящей мыслью он лихорадочно порылся в ящике с инструментом, взял в руки небольшую монтировку с резиновой ручкой, попробовал на короткий замах, острые зубы за изгибом легко пробивали в сухом дереве полусантиметровые вмятины. Потом попробовал включить смартфон, экран засветился надписью: "заряд батареи два процента, подключите пожалуйста зарядное устройство". Расстроенно цыкнув отбросил его в сторону, на глаза попался шуруповёрт, под вращающимся патроном у него тоже была подсветка. Вася прижал стартовую кнопку, прибор зажужжал, вспыхнул синий светодиод, индикатор на боку показал три уверенных полоски заряда аккумулятора. И его тоже берём, надо было тогда не скряжничать, купить дрель с отдельным фонарем в комплекте, но как же, это ведь, сколько денег переплачивать. А еще лучше, прибрать с собой тяжелый фонарь Николаича – да кто тогда знал, что понадобится? Выложил же где-то, выложил и даже в памяти не сохранилось где – на чистом автомате, скотина прекраснодушная…
 – Готов, – повернулся он к, теперь уже, напарнице, держа шуруповёрт патроном вверх, как заправский полицейский, а в другой руке, вместо дубины, красную монтировку.
 – Ну теперь я тебя боюсь, – покачала головой Блонди, – иди: объясню, как спускаться на карабине.
 После короткого инструктажа, Вася, спрятав импровизированное оружие и "фонарь" за ремень, сел на краешек колодца, опустив в темноту голени. Было страшно, но не так, как в первый раз, когда в него спускался Жора. Этот колодец дышал прохладой, чувства подсказывали, что там, внизу, не просто узенький пятачок пространства – там внизу, тот самый подземный город, который пытался исследовать Андрей Николаевич, и в который его навсегда увёл подлый двойник.
 – Я пошёл... – решился Вася и с тоской глянул на Инну, ещё раз внимательно обвёл овал лица, соблазнительные губы, большие карие глаза – ему, на мгновенье вдруг, захотелось послать все к черту, вылезти из этого жерла, наговорить блондинке всяких глупостей, утащить в ближайший бар и там, в уютном полумраке наглотаться дерьмового виски, закусывая все это, сочным, с хрустящей корочкой стейком, он даже почувствовал привкус томатного соуса где-то в основании языка, можно сказать опьянел от такой дерзости – вот она, неприступно далекая и такая близкая… Но тело, тем временем, неумело соскользнуло вниз, лицо блондинки скрылось за стальной полосой обода и вот, он уже висит на руках, полной грудью вдыхая пропитанный холодом воздух подземелья.
 Самым трудным, оказалось, отпустить руки, Вася довольно долго висел, цепляясь за край, пока предплечья его не начали отекать. Потом судорожно ухватился за канат, два раза кратко выдохнул, напрягся – полосы пояса, под задницей натянулись, придавленная одежда задралась вверх, местный сквознячок пощекотал открывшийся живот. Ладони намокли, уже порядком натруженные пальцы вцепились в канат – Егоров повис, целиком и полностью отделившись от твердого мира.
– Хорошо, – одобрила, Инна сверху, – теперь давай, понемногу скатывайся вниз, старайся сильно себя раскачивать!
 – Не раскачивать, – сквозь силу буркнул тот в ответ, осознавая, что ему катастрофически не хватает воздуха. Как соскальзывать в таком состоянии – как? Это физически придумано для сумасшедших! В виски ударила паника, глаза округлились: он так и будет висеть здесь, подобно Жоре, только Жора знал, как выбираться и просто боялся, а Вася болтается, как сопля – ему не в жизнь не спустится и самое страшное, что не подняться – о чем он только думал – герой одиночка!
 
 Лиза на какое-то время, перестала звать – ей надоело, а потом люди в пятне, вдруг зашевелились, один из них сначала частично, а потом и вовсе перекрыл пятно. «Ах... – он спускается!» Мелькнула в голове радостная догадка. Спускается, спускается – кажется, хорошо, она уже ждёт его, терпеливо ждёт и осталось недолго, но надо поторопить: - Егороф-ф-ф....

 Вася услышал под собой голос Лизы и к нему вдруг вернулась былая решимость, пару раз он сжал и переставил зацеп или как он там называется, ровно так как учила Инна. Дело пошло – неуклюже, дёргано, но вполне себе. Пятно над головой удалялось, иногда он поглядывал на него и видел там обеспокоенное лицо Блонди, с этого ракурса, красивый носик её был ещё более вздернутым, груди соблазнительно оттянули футболку, сквозь ткань опять проступили очертания кружечного лифчика – он уже видел его там – в парке, краем глаза, но видел. И кажется она это знала – конечно знала – зачем женщины еще носят такие вещи, как не привлекать мужские взгляды?
 "Пусть сидит так" – с внутренним удовлетворением думал Вася: "Пусть, потому что ничего более позитивного в этом мире не осталось, и пускай я лезу в задницу, зато отсюда видно классные сиськи!"
 Руки стали неметь, пришлось остановиться, перевести дух. Егоров повозился немного, достал шуруповёрт, надавил на кнопку. Урчание дрели на малых оборотах заполнило пространство, луч упёрся в металлическую стену, примерно метрах в двух, от каната. Вася обернулся кругом – вокруг метал – та же картина, видно плоские швы – не заваренные, просто прижатые внушительными клепками друг к другу. Налёт ржавчины, вперемешку с тёмными пятнами чего-то некогда, возможно масленого, вниз луч фонаря ещё не доставал, он был словно в огромной цистерне, поставленной вертикально. Егоров с сожалением потушил свет, убрал инструмент, посмотрел наверх, и сердце дрогнуло – Блонди не было, секундное замешательство, последняя ниточка, связывающая с миром, похоже оборвалась.
– Инн?! – жалобно, даже не прокричал, а проскулил Егоров, не в состоянии отвести глаз от пятна света: – Инна, ты где?
 Собственный голос, многократно отразившись от металлических стен, ударил по ушам в несколько, постепенно затухающих приливов.

 Инна, в странном оцепенении, склонилась над колодцем, канат едва заметно ходил по кромке, показывая, что там внизу есть что-то живое, глаза же её, видели только белесый призрак на общем тёмном фоне, а возможно это просто было воображение.
 "Господи, что я тут делаю?" – Прорезался из глубины сознания, голос разума, и тут же, кто-то невидимый заспорил с ним:
 – "А что? У тебя был выбор? Интересно узнать, какой же?".
 – "Хотя бы просто не ходить в эту квартиру! Чем не выбор?"
 – "А что квартира? Обычная квартира, таких в городе, наверняка, несколько сотен, если не тысячи, везде бывают скрытые от глаз закоулки, и зачастую в них кто-то живёт."
 –"А шаги – я же явственно слышала шаги, за дверью?"
 – "Ой ладно тебе, ты же взрослая девочка – шагов без людей не бывает. Ты же сама видела, что дом старый, перекрытия деревянные, да ещё, наверное, дырявые, как решето, то, что ты слышала, это просто шаги соседа сверху, все!"
 – "Ну а дверь? Дверь же кто-то открыл?"
 – "И опять ничего сложного – её мог как-нибудь незаметно подцепить, твой новый приятель, кто он там по профессии? Столяр, плотник? Давай-давай, вспоминай, деревяшки — это его профессия!"
 – "Ну это уж бред!"
 –«А призраки не бред? Во что ты готова поверить? В соседа сверху, случайное, либо подстроенное открытие двери, или в злобный дух, который, по какой-то причине, решил вам устроить столь антуражный приём? Ну... Ну... То-то же!»
 – «Погоди, флешка, а Лиза эта пропавшая, а русалка?»
 – «Три раза ой, все можно объяснить, если рассуждать здраво, как ты делала до сих пор. Тем более с картой памяти, вот уж невидаль, таинственное исчезновение века! И на старуху бывает проруха, надо было по карманам лучше смотреть, а то и вообще, на подоконнике, у которого кто-то так смело курил!»
 – «Ок, пусть все объяснимо, но вопрос начался с выбора, что у меня его не было!»
 – «Естественно не было – ведь день дурацких поступков не мог закончится ничем иначе, как сидением в чужой квартире, у какой-то непонятной дырки. И ведь кто сидит? Представитель власти... Интересно, каким букетом статей можно описать твой нынешний поступок?»
  У-у-ух... Инна тяжело поднялась на ноги, потирая виски, такого длинного диалога с самой собой у неё не было, от натруженных неудобным сидением плеч к голове поднималась острая боль. Усталые глаза посмотрели на дверь, и она отрицательно помотала головой. Можно сколько угодно убеждать себя в естественности всего происходящего, но храбрости, выйти отсюда этим путём, не хватает. И другим... Колодцем – тоже. Это какое-то сумасшествие, она сама себя загнала в угол, и угол, это сейчас единственное безопасное место – сесть, и сидеть до утра, сесть и сидеть! Еще этот дурачок там внизу – как она могла повестись на его россказни – тоже мне, следователь, капитан, вся такая из себя невозможная! Теперь еще и его ждать… но какая в сущности разница, какая – буду просто сидеть…
 В дверь, а может и во все стены разом, кто-то ударил, из щелей посыпался песок, казалось, пол под ногами дрогнул, лампочки, потрескивая электричеством, стали тускнеть, на секунду погасли, вспыхнули снова, и волосы на голове девушки зашевелились от ужаса. Дверь в зал оказалась распахнутой настежь и за ней, покачиваясь, стояли три жутких, полупрозрачных, изуродованных тела. Легкие скрутило спазмом, глаза Инны смотрели и не верили, не верил весь мозг, такого быть не может! Воздух разорвали два громких хлопка, которые выдернули блондинку из бездны ужаса, это заложенные глубоко в подкорку инстинкты заставили вскинуть пистолет, и дважды выстрелить. Нужного эффекта, на призраков, это не произвело, но заставило голову соображать – Инна кинулась к вываленному Егоровым скарбу, нашла в куче пару перчаток скалолаза и устремилась к колодцу, спотыкаясь, отчаянно ловя равновесие, но даже близко не допуская мысли о том, чтобы сбросить эти, феерично сейчас не нужные туфли!
 Голени вперёд в темноту, по всей спине зуд, от буравящих взглядов мертвецов, и вновь накрывающий ужас, что сейчас, вот в эту секунду её, за шею, ухватят холодные твёрдые, осклизлые пальцы! Кажется, лёгкий сквознячок уже наносит могильный смрад. Прыжок!

 Над головой, что-то дважды хлопает, не сразу, к тому же звук сильно искажён конструкцией колодца, но до Васи доходит, что хлопки эти, не что иное как выстрелы.
 – Инна! – кричит он во все горло и начинает дергать, тянуть вверх карабин. – Инна! – левой, правой вверх... – Инна! – на третьем, истошном до хрипоты крике, в системе карабинов что-то срывается, и Егоров начинает медленно сползать, и вся эта медлительность, начинает зарождать глубоко внутри панику. Он жмёт на рычажки, пытается вытянуть сам себя, за счёт физической силы, но тщетно – сползание, кажется, даже ускорилось. Прощальный, полный тоски взгляд вверх, в вдруг в пятне света, происходит что-то невероятное. Блонди, сноровисто пролезает в колодец, уцепляется за канат, и быстро-быстро скользит вниз. Вася, изогнувшись, пытается повернуться так, чтобы уйти от столкновения со спутницей и....
 Последнее пятно света исчезает, погружая его в полную, темноту. Секунда, ещё одна, кажется, что проходит вечность, прежде чем, молодое женское тело, каким-то невероятным образом, оказывается у него в объятиях. Он чувствует её жаркое дыхание, лёгкий аромат уже полюбившихся ему духов, упругую грудь, частое биение сердца, свободной рукой он охватывает тонкую, почти осиную талию, и повинуясь внезапно проснувшейся смелости, прижимает её к себе. Совсем рядом её лицо, губы, полные, сухие и теплые, он ловит её дыхание, легко касается её губ своими, чувствует, как рот её под напором немного приоткрывается, и так они оба замирают – будто бы, не решившись на продолжение. И кажется, что замирает мир вокруг…
 
 Лизе нисколько не мешала темнота, она прекрасно видела, знала окружающее, и даже, пожалуй, лучше, чем, когда смотрела глазами. Вот они, глупые людишки, уже рядом, рядом, этот, не столь интересный Егоров и вторая – сучка... Почему она вызывает столько ненависти? Вот сейчас, осталось только ухватить за икры и притянуть, попытаться забрать с собой...
 
А пара тем временем, плавно скользила по натянувшемуся под двойным весом тросу, медленно проворачиваясь против часовой трелки. Длинные каблуки, носящие в народе наименование шпильки, поворачивались вслед за своей хозяйкой, за несколько сантиметров до железного пола, встали аккурат напротив призрачного лба. Одновременно с этим, взбешённая Елизавета, вскинула обе руки, ладони и пальцы которых, сейчас деформировались, больше напоминая острые сучья сухого дерева. И, возможно, её чаяния, подогретые яростью, смогли бы материализовать эти ветки, хоть на непродолжительную толику – этого бы хватило, чтобы порвать насквозь ненавистную плоть, но... Метал набоек без усилия проткнул лобную кость – после чего потустороннее тело рассыпалось в прах, который тут же закрутился подхваченный не ощущаемым ветром, и потек по спирали, к тому месту, где был ближайший выход к небу – пока что Лиза выполнила свою миссию и была не нужна. Конечно, не насовсем – нет, её призовут, когда она понадобится и, к тому времени, она забудет большинство происходящего вокруг, поселится где-нибудь в картине или колоде карт, да мало ли… Какая разница, чем прерывать блаженный сон, лишь бы этого не случалось подольше. Хвост чёрной спирали вылетел через жерло колодца и исчез...

Ноги, коснулись твердого – Егоров с трудом оторвался от своей женщины, и как-то разом ощутил всю тяжесть своего тела – оказывается висеть на канате, не так уж сложно – куда сложнее в этом мире стоять. Секунду спустя, отпрянула в сторону Инна, прямо сквозь темноту ощущалось ее смущенное дыхание. Вася всмотрелся в океан черноты, и вдруг осознал, что свелого пятнышка над головой больше не существует – оно исчезло, либо погас свет, либо зловредная старуха, закрыла им выход – все одно, они остались отрезанными от мира в кромешной тьме.
 Вася тихо, натужно покашлял в ладонь – в горле першило, но шуметь здесь почему-то отчаянно не хотелось. Рука нащупала навязанный узел, пальцы сами что-то там дернули и давящие на пах лямки опали. Вторым движением, Егоров извлёк из пояса шуруповёрт, затем осторожно, от бедра, чтобы ненароком не ударить спутницу, запустил моторчик. В мертвенном голубоватом свете, показалось задумчивое лицо Инны – помада исчезла, губы слегка припухли, глаза раскрыты сильнее чем обычно. А за ней, стальная клепанная стена.
 Палец на кнопке на пару секунд ослаб, моторчик притих, светодиод спустя пару мгновений отключился – тьма придавила еще сильнее. Егорова до самых пят прошил разряд паники, шуруповерт взвыл и луч, вспыхнув снова, на этот раз, чуть в стороне выдернул из темноты, вполне себе, человеческого роста, дверной проем, закругленный вверху аркой, а за ним очертания большого прямоугольника.
– Чушь… – хрипло обронила Инна, и наконец ожила: – Наверно, этот день, никогда не кончится – сегодня, я или запью, или сойду с ума!
– Не стоит, – умиротворяюще проговорил Вася, наконец-то ощущая в себе мужское начало – такие красивые женщины не должны пить, а сумасшествие, как правило, уничтожает красоту. Затем решительно направился мимо плеча пассии, к прямоугольнику, ликуя внутренне как пятнадцатилетний подросток, все еще находясь в плену близких воспоминаний, о приятностях ее тела.
 – Действительно, – Инна попыталась оставить за сабой последнее слово – офицер полиции, по гражданке, на каблуках – воюет с призраками, а потом оказывается в тридцати метрах под землей в чертовых катакомбах, из которых может и выхода нет! А сходить с ума нельзя – это видите ли фигуру испортит!
  Сарказм в голосе вышел слабенький, и Вася, в их отношениях, как бы поднялся еще на одну ступеньку вверх.
 Прямоугольником оказался металлический ящик, состоявший из множества разноразмерных листов, прошитый, как и все здесь крупными стальными клепками с выпуклыми шляпками наружу. С одного боку к нему была прилеплена шлифованная табличка с полукруглыми впадинами вместо углов. На табличке значился некий текст, перегруженный готическими вензелями и явно указывающий на производителя, чуть ниже текста, четыре пузатых цифры: тысяча восемьсот семьдесят восемь.
 – Это год. – как-то бесцветно проговорила Инна, нарочито громко отстучавшая своими каблучищами по полу. – Здорово, познавательно наверно, только вот, теперь я просто уверена, что нам отсюда не вылезти!
 – Если это хотел показать мне инженер, то выход есть. – Успокоил напарницу Егоров, – не знаю, как, но я сегодня, из этого подземелья уже выходил.
 – Поздравляю! – В этот раз Блонде, все же удалось подпустить яда в голос. – И выключи свою жужжалку – у меня телефон есть.