Аскольдович Талергофец. Мученики Карпатороссы

2493. Дутковский Казимир, р. 1872, свящ., Мшанна (Коросно), арест. 1914, Талергоф. 22/4 1915 решение комиссии продлить интернирование. После войны переехал в США и приняв православие, приместился в Святотроицком монастыре в Жорданвилли, штат Нью Йорк, сотрудничал в газете «Свет» под псевдонимом Аскольдович (Газ. «Россия» за 26/9 1936). Умер в 1936 году. Был женат на Софии Мих. рожд. Ладыжинской (умерла в Сяноке в июле 1965 г.). Сын Феофил, адвокат, умер в Сяноке в 193. г.; одна дочь – фармацевтка. Проживает в Сяноке, вторая замужняя во Львове. ЦГИА 1 с. 138 (Ф.122; с.154 (В.5296)). ТА Ш, 108; 1У, 118. Альб. К., Ф., где под датой 30/4 1917 имеется его запись: «Не забудь, дорогой друг и сострадалец, что мы вместе пережили – помни, что это не бесполезно», Следует отметить, что он, будучи от рождения римо-кат. обряда, принял греческий обряд и стал искренним русским патриотом.
Р.Д. Мирович. Алфавитный указатель жертв австро-мадьярского террора во время первой мировой войны 1914–1918гг. на землях Галицкой и Буковинской Руси, в пяти книгах. Третья, значительно пополненная редакция (9047 душ). Львов, 1971
https://vk.com/doc399489626_448671712
http://personalhistory.ru/papers/talergof.txt
http://kirsoft.com.ru/skb13/KSNews_475.htm
 
I.
Возьми Михалю та поховай тоты книжки Качковского што машь и газеты „Лемко” и „Прикарпатскую Русь”, бо теперь за то арештуютъ — можутъ и тебе забрати и што я б;дна почну съ томъ б;дномъ сиротомъ.” Анна поц;ловала маленького Ванька, котрого держала на руц;.
Михаилъ, челов;къ молодый, красивый, взглянулъ на любимую жену и слезами зайшли ему очи…
„Б;дный мы народъ, нещаслива наша земля, — чи ужъ такъ на в;ки въ невол; будемъ покутовати?”
Поговоривши еще то о томъ, то о семъ по вечери и лягли спати.
Былъ то день 17-го октября 1914 года, когда война была уже въ полномъ ходу и когда русскіи войска побили австріяковъ подъ Красникомъ.
Въ той то часъ арестовали вс;хъ честныхъ лемковъ. Ковали, мордовали, саджали въ тюрьмы, заголоджували или в;шали.
Съ того села въ которомъ жиль Михаилъ, забрали священника, дяка, начальника громады и склепу. Забрали ихъ въ тюрьму, до пов;тового м;стечка, а потому волочили якъ собакъ скованыхъ по ц;лой Галичин;, середъ толпъ, насм;ваній, оплевань, побоевъ.
По такихъ тортурахъ, ледво живыхъ завезли на тяжкіи мученія до Талергофу въ Стиріи.
Михаилъ зналъ, що его тая пытка не омине, но онъ холоднокровно ожидалъ своей участи: „Якъ вс;мъ такъ и м;, я не лучшій отъ нашего душпастыря.” Одно его бол;ло, — що прійдеся оставити въ военную бурю любимую жену и двол;тного сынка.
Красивая, чорноброва, молоденька жена Михаила, Анна, была правдивымъ ангеломъ для мужа. Она сама грамотна ревно русска патріотка съ прекраснымъ сопрановымъ голосомъ, выступала на представленіяхъ въ читальни. Прекрасна она была коли выступала въ своемъ народномъ строю. Коли съ подъ народной гуньки, или сердачка вышло слово или голосъ. Чужій чолов;къ, присутный на представленію не хот;лъ в;рити, що то проста сельска женщина сп;вае, чи говорить.
Но не только на представленіяхъ или на гостин; она така была. Въ дома, у ней не почуешь проклятія, не почуешь нар;кань, н;жно отзывалась до мужа, до своего сынка, тихонька при прац;, а въ свободной хвил; читае съ мужемъ газету. Читаютъ см;шне, — они см;ются, а читаютъ сумне, про кривду народа — часто поплачутъ.
Анна видить въ своимъ челов;ку друга, она его убожаеть за его любовь и доброту. Михаилъ радуеся своего женого, що она така славна — одныхъ мыслей съ нимъ. Милое тое гн;здочко где Богъ пребывае, где любовь и спокой, но отъ, прійшовъ врагъ розогнати то, що было милымъ для людей и що отъ тысячил;тія пахло стариною русскости.
Ц;сари и панове выпов;ли братямъ сербамъ войну, а насъ б;дныхъ карпатороссовъ — лемковъ, сочувствуючихъ брату сербови потягли въ кайданы подъ шибениц;...Пропало, н;тъ обороны, н;тъ права. Пушки рев;ли для панской и ц;сарской славы, пулеметы грохотали, — враги несли страшну пожогу войны а всюды где прійшли, спрашивали впередъ за русскими лемками, ибо они держалися больше вс;хъ своей нацiональной идеи и церкви, и будучи в;рными сынами Матери Руси, вразъ съ проводниками—пастырями загнали ихъ въ тюрьмы, а родины ихъ отдали подъ надзоръ полицiи, часто евреевъ, которы выскользнувшись перекупнымъ способомъ отъ службы на фронт;, сполняли службу доносчиковъ середъ русскихъ лемковъ.
II.
Пробудившись рано, Михаилъ помолився щиро, вздохнулъ тяженько до Бога поручаючи свое милое спокойное гн;здочко Ему може на в;ки….. Бо-жъ война — безправіе, судьба неопред;ленная лучша смерть, — бо уже не зобачишь кривды своихъ д;тей, ани народа — и станешь передъ Судіею справедливымъ а и милосерднымъ. Если у тебе была в;ра глубока — почитаніе Его закона, — любовь къ ближнему. Онъ тоб; проститъ твой гр;хъ, но иначе предъ судіею военнымъ, — хотяй бы ты быль ангеломъ и самымъ Христомъ, если ты обстаешь за кривду брата, если ты хочешь называтися русскимъ, если ты выступаешь противъ тыранскихъ державныхъ законовъ — тоб; мученія и смерть. Лекше розбойнику, грабителю — всякому другому преступнику на суд; и въ тюрьм;, ч;мъ русскому патріоту достатись тамъ во время войны.
Кто же былъ на нашой Прикарпатской Руси во время войны, кто;не вид;лъ т;хъ ужасовъ собственными очима, кто не по;лся моремъ слезь истекающихъ съ безборонной груди б;дныхъ, нагихъ, голодныхъ, нашихъ горцевь, чи то русскихъ лемковъ, чи утророссовъ, кто не бачилъ кайданъ, штыковъ, розяренныхъ жандармовь и постовъ, кто не слышпалъ рыданій женъ, д;тей якъ на ихъ очахъ сковали ихъ невинныхъ мужей, сыновъ, за то только, що они любили свой народъ, просв;щалися, — кто не вид;лъ якъ войска мадьярскіи палили села нашихъ б;дныхъ горцевъ на пограничу, не позваляючи ни скота, ни хл;ба, ни лашка, съ господарства взяти — якъ б;дны, обдерты жены, старц;, опухли съ голоду д;ти, розб;глись по л;сахъ, дивлячися съ отчаяніемъ на гор;ючіи села, — якъ кормились замерзлыми голубинками и квасницей по л;сахъ, — а позже по спаленискахъ гребли за слаленою бандуркою, котору змочену слезами горья и отчаянія проглотували..... той не знае що война, той не пойме кто ему врагь, тому нiякіи газеты, ни описы, ни образы не суть въ можности представити страшной пожоги военной.....
Выйшолъ Михаилъ на зарынокъ своего хозяйства и здыбалъ то, чого ся спод;валъ. Двохъ жандармовъ и чотыри жолн;ры привитали его словами — „а то часъ и на тебе москалю, отвирай хату.” Ввойшли, зробили ревизію, — знайшли книжечки Качковского, газету „Лемка,” — забрали все, сковали Михаила и „напшудъ маршъ”. Анна увид;вши, що настала р;шаюча хвиля розлуки, зразу дивилася на все якъ збожевол;ла, — закамен;ла — а коли Михаила сковали, — впала въ обморокъ и мовъ мертва упала на землю. Сус;ды зб;глись почали ей натирати зимною водою, зач;мъ привели ей до памяти, Михайло скованый, на половину безпритомный, былъ уже далеко за своимъ хуторомъ. Анна не понимала, що съ нею творится — она памятала только посд;дны слова дорогого Михаила якъ его ковали: „Прости мн; Анно все — Богъ съ тобою и мое сердце, ты мой досмертный другь….. ” Больше мучители не соизволили ани слова сказати.
Въ безмолвіи тащили жолн;ры скованого Михаила въ незнаную даль..... Онъ не понималъ себе. Безграничный жаль и тоска за Анною и дитиною роздирали сердце, томили и убивали чувства, заливали кровью мозгъ, вытискали слези съ опухлыхъ очей, которы;вид;ли предъ собою только ночь—ночь нев;домой судьбы его и его любимого родинного гн;зда. Онъ шелъ въ край чужій, ворожій, въ край войны и мученія. Онъ думалъ лишъ о своей судьб;, та о минувшемъ счастью. Тяжко ему пришлось побратися съ красавицею Анною, о ню добивалися молодц; богатшіи отъ него, но она полюбивши Михаила хотяй б;дного, не смотр;ла за богатыми. Честнота и доброта поб;дила, — она стала его женою. Три роки щастливого мирного, милого житья проминули, — далъ имъ Богъ сынка, совсемъ похожого на Михаила, а тое еще больше роспламенило любовь Анны до своего мужа, которого она безгранично любила.
Прожиты щасливыи хвили, ставали Михаилови теперь передъ очи. Онъ видитъ свои волики, якъ они голосилися ему, когда онъ ихъ иде кормити, ему привиджуеся его полечко, якъ онъ стае до с;йбы, трикратно крестится — помолится „Боже допомагай” и розм;туе зернышко Богу въ руки. Волики ходячи волочатъ земличку — пташки сп;ваютъ — весело, — шумно, — жадна св;това злоба не заколочуе спокоя его души. Сталъ на полудне, отпрягъ волы, подалъ имъ коничу и с;чки, самъ с;лъ добывае съ „танистры” мериндю и споживае; а ту нова радость: — б;житъ его Анна съ дитяткомъ….. „Такъ намъ за тобовъ цне ся — каже Анна — што сме ту мус;ли прити.” Анна принесла еще горня пареного молока, сыра и колачикъ, що оногдай Ванцьови на ярмарку купила.
Внезапно якась сила задержуе его. Якъ чорна хмара, мысль настоящого положеня, перерывае ему милы мечтанія, прошедшого и невозвратного щастья. — „Москаль — напшудъ,” и Михаилъ почувствовалъ ударь кольбою въ плечи. Больно — ахъ больно! Въ груди стискае серце неутомимая боль, — ребра болятъ отъ ударенья кольбою, мозокъ покрыла хмара нев;домой чорной будущности. — Съ сердця выдерто н;жныи чувства любви къ жен;, ребенку и народу.
Гонятъ впередъ — но куда?..... Новый чорныи мысли загладили его самосознаніе и онъ въ отчаяніи послушный военному абсолютизму иде впередъ.
Стали передъ дверьми тюрьмы пов;тового м;ста. Толпа любопытного народа хоче вид;ти великого преступника.
— Кто то такій? — „москаль?” — зарев;ли жиденята а за ними вся батярня жившая и кормившаяся трудомъ и хл;бомъ того хл;бороба. — „Москаль” — повторили „бій а бій го,” и градъ каменей посыпался на Михаила. Где-кто плювалъ на него, — где-кто копнулъ.
То было першое „привитаніе” безборонного, обдертого съ права, русского мужика передъ его страданіемъ. Отворилась брама тюрьмы; новый образъ пекла отслонился, — чотырохъ жолн;ровъ вартуе двери кел;;, въ которой чути отъ часу до часу стоны. Отвираютъ двери передь Михайломъ и ударомъ кулака впыхаютъ его въ середину, по ч;мъ замыкаютъ двери.
Келія въ котору войшолъ Михаилъ была уже набита такими самыми преступниками якь онъ. Были тамъ русскіи хлопы, панове, священники адвокаты, докторы — вс;хъ 35 челов;къ, которыи не хот;ли выречись имени русскій или русинъ — а которы просв;щали и осв;домляли народъ, що онъ не есть ник;мъ другимъ только исконы русскимъ народомъ, якимъ отъ д;да прад;да его называли и якими онъ самъ себе называлъ. За тое и только за тое, вязнено—мучено, мордувати и в;шано ихъ.
Въ коротц; позналь Михаилъ его товариство и наколи братья недол; пот;шили его — онъ успокоился и принялъ на себе бремя дальшихъ страданій спокойно. Въ келіи не было ни лавки, ни стола — с;сти не было где, бо обитель тая была призначена только на тымчасове придержанiе политичныхъ вязней.
За 24 годинъ, о першой годин; въ ночи отворилися двери, и войшовшій въ келію войсковый, зав;домилъ увязненыхъ, що за 15 минуть маютъ быти вс; готовы до вымаршу. Михаилъ не малъ съ собою ничого, быль готовъ! 24 годинъ, ни хл;ба, ни воды никто не подалъ и никто съ увязненныхь не ;лъ, — но и голоду никто не отчувалъ. Просили о воду, получали короткiй отв;тъ: „смолы горонцей здрайцомъ ойчизни.”
Выведено вязней. Ночь была холодная и дощъ падалъ. Поуставляно ихъ въ чворки — причемъ не обошлось безь штурханцей и ругань. Завели ихъ на жел;знодорожную стацію — где мимо ночи ожидала ихъ толпа народа, щобы сполнити свой „долгъ” въ честь Австріи. Наблизился по;здъ съ возами товаровыми (40 людей або 6;коней. На каждомъ съ тыхъ было написано „Здрайцы ойчизны” и „Фатерландъ верратеръ.”
Въ по;зд; томъ ;хало уже множество такихъ самыхъ „преступниковъ” русскихъ людей, съ ц;лого Прикарпатья, тамъ заладовано и т;хъ 35 челов;къ, а съ ними и Михаила.
Голодъ и холодъ томилъ мучениковъ, но легче имъ было въ своимъ добраномъ обществ;, где были люде одной мысли, одного духа и одной горькой судьбы. Ночь пере;хали спокойно, никто не спалъ, бо не было где. За тое коли насталъ день, уже ожидали нещастныхъ новыи пытки. Толпы народа, самыхъ найгоршихъ дармо;довъ, ждали майже на каждой стаціи на такій по;здъ назнаменанный подписью: „Здрайцы ойчизны” обм;товали каменями, безчестили нашихъ патріотовъ, влазили во время стойки по;зда до возовъ, били безборонныхъ людей до крови. Понеже въ час; войны въ то время, курсовали переважно только войсковыи по;зда, а туры такихъ по;здовъ якъ нашъ не были опред;лены, тожъ и нашіи страдальцы пока середъ такихъ мученій до;хали до границ; Моравы, — забираючи по дороз; численны толпы вязненныхъ русскихъ патріотовъ, — мус;ли перебыти 7 округлыхъ дней и ночей о голод;, холод; въ тяжкихъ пыткахъ. Добрались остаточно до генеральной памятной тюрьмы въ Вадовиц;, где ихъ скомпановано съ львовскими „фератерами” и тамъ середь такихъ самыхъ обстоятельствъ пересид;ли другихъ 7 дней. Насталь день дальшой понев;рки, — дальшой незнаной дороги. Тіи самы демонстрацiи и побойки присутствовали нашимъ патріотамъ. Но скоро по;здъ перебилъ границю Галичины, обстоятельства зм;нились. Моравяне и Чехи страдающіи подъ игомъ мачохи славянъ Австріи, сочувствовали страдальцамъ нашимъ, никто ихъ не ругалъ, не мучилъ, — стало немножко легче. Подали хл;ба и воды добрыи люде. За два дни были уже въ В;дни где съ милосердія по;здъ Червоного Креста подалъ имъ чаю и булокъ безъ в;домости властей войсковыхъ, бо была то ночь. По полуночи рушили дальше черезъ Семерингъ до Грацу, въ Стиріи, а съ Грацу до м;стця заточенія — Талергофа, где нашь русскій народъ оставилъ только жертвъ! Въ Талергоф; въ то время было уже около 8 тысячъ вязней. Но не вс; они были вязнями политичными. Многіи съ нихъ были переселены изъ тюрьмъ за преступленіе не политического характера, — бо были тамъ и преступники изъ Бригидокъ — и всяка збродь св;това. До нихъ прилучено вс;хъ нашихъ патріотовъ при чемъ они не пользовались т;ми льготами, якъ звычайны преступники. Кто приходилъ въ адъ Талергофа, долженъ былъ зразу перейти кварантану въ лошадиной стайн;, на гно; середъ хмарь нас;комыхъ въ страс; и трепет; передъ постами, которы мовъ собаки стерегли стайню, щобы кто не б;жалъ. ;сти давали рано зупу съ недовареной логазы, или кукурудзы, а вечеръ чай безъ цукру и хл;ба. А позаякъ не давали начиня ни ложокъ, то р;дко кто и тымъ поживился. Въ такихь твердыхъ обстоятельствахъ до жизни, гнали до тяжкихь роботъ, съ начала священниковъ и мірскую интеллигенцiю, а позже и русскихъ мужиковъ. Посл; двотыждневой кварантаны переселяли вязней по собственному усмотр;нію, въ въ два еще лучшiи пекла а то: въ „гангеры” или до кельтовъ. „Гангеры” то были величезны забудованья, въ которыхъ пом;щались во время спокоя аэропланы, а которы въ часы военны были сторожены и до ннхъ замыкано нашихъ патріотовъ. Въ одномъ такомъ „гангар;”, было пом;щено звижъ 2,000 челов;къ. Народъ тамъ страдалъ найтяжше, ни постел;, ни б;ля, ни хл;ба одинъ при другомъ якъ селедц; чи стоячи, чи лежачи, съ нужды, вошей, голоду, наготы, нечистоты, бол;зней, — середъ роздираючого найтвердшому челов;ку сердце — плачу, стоновъ. Умирали, умирали безъ попеченія л;каря, л;карства, родныхъ, друзей….. оставляя за собою тяжелыи страданія и слезы на Божій судъ мучителямъ, поглотившимъ ихъ жизнь.
Страшно было дивитись на т;хъ нуждарей, на полунагихъ высохлихъ, босыхь, жаждущихъ кусника хл;ба, жаждущихъ воды, но страшн;йше было вид;ти и прислуховатися зойку мучениковъ, когда вдерлись подъ якимъ будь предлогомъ розярены жолн;ры и безъ пощады, кого подыбали били кольбами, проколювали штыками, розбивали головы, ломали ребра а всего больше во время пятнистого тифа, холеры или дезинтеріи, где той народъ численно безъ оп;ки бол;лъ, тогды добивали жертвы безмилосердно ординансы. Въ такій адъ достался и нашъ Михаилъ. Забол;лъ дезинтеріею, онъ былъ надъ берегомъ гроба, который майже каждого дня поглощалъ до 40 жертвъ...
RBO Русско-Американскій Календарь на годъ 1923. Мученики Карпатороссы — Аскольдовичъ Талергофецъ

Свободное Слово Карпатской Руси
https://vk.com/club150601794
https://www.facebook.com/groups/113791315933149/