О Скупом рыцаре

Оксана Бутузова
"О рыцарстве и скупости" (по драме А.С.Пушкина "Скупой рыцарь")

В понимании этой маленькой трагедии, кажется, все поставлено с ног на голову. Хочется вернуть первоначальное положение.
Шлем рыцаря, как колокол. Надев его, человек меняет представление о мире. Он перестает слышать других, зато собственные слова отражаются звоном и становятся настолько значимы, что изменить им означает лишь одно – умереть. Герцога сохранил из детства именно эти воспоминания о шлеме-колоколе, который надевал ему Барон, он же «скупой рыцарь».
У Альбера, сына Барона, шлем пробит. Он слышит лишь придворное окружение, которое диктует ему правила поведения. Он хотел снять шлем с пораженного противника, но что скажут о нем: «…когда б не было стыдно мне дам и герцога…». «Ему унижает сердце бедность», она создает дурную славу при дворе. А храбрость его проистекает лишь от злости за пробитый шлем. «Геройству что виною было? – Скупость».
Альбер зависим не только от чужого мнения, но и вообще от людей. От отца и даже от ростовщика Соломона. Вот уж кто настоящий скупой. Но он и не стыдится своей скупости, она для него хлеб. Ему не нужно быть рыцарем, потому он свободен в том, чтобы называть вещи своими именами, это он первым озвучивает тайное желание Альбера, который ждет смерти отца. Но чужое мнение для Альбера превыше всего – он готов за него отречься и от желания и от денег.
Деньги – вот вокруг чего вертятся все отношения в драме, да и в жизни людей. Это осознает Барон и сравнивает свое свидание с ними со встречей с «развратницей лукавой иль дурой, им обманутой». Барон считает, что обманул свое богатство, не он подвластен ему, а наоборот:
«Мне все послушно, я же – ничему;
Я выше всех желаний; я спокоен;
Я знаю мощь мою: с меня довольно
Сего сознанья…»
На деньги сбегаются все: нимфы и музы, «вольный гений», «добродетель» и «бессонный труд», все они надеются получить вознаграждение, а уж тем более рассчитывает на это «злодейство» – ведь чем же кормиться ему, как ни корыстью.
Барон собирает и запирает в сундуки уже пережитые страдания и грехи человеческие, но, что еще важнее – еще не испытанные, не осуществленные, которые вступят в силу, когда деньги начнут свой оборот.
У Барона свехзадача. Он сторожит зло. Зло, воплощенное в деньги. «Усните здесь сном силы и покоя». Бывших рыцарей не бывает, рыцарское звание сильнее кровных уз. И если Барону уже не по силам турниры на мечах, то он выбирает другого достойного противника – деньги.
Однако надо признаться, не всегда при встрече со своими сундуками Барон одерживает победу. И ему бывает «приятно» осознавать власть. Его тоже одолевает тщеславие – «Я царствую». Но и вместе с тем ему «страшно». Ведь сокровища вечны, а он нет. С его смертью деньги снова пойдут в оборот, умножая грехи и страдания. И пустит их не кто иной, как сын рыцаря, слабый духом человек, который лишь зовется рыцарем, но в действительности им не является.
Как разрешить эту проблему? Как уберечь деньги от сына и сына от денег. Ведь Барон боится и за него в том числе. Он, как и Альбер идет за советом к Герцогу, тому самому, на которого когда-то возлагал свой шлем, как на вершителя судеб, а теперь возлагает решение и своей участи.
Но Герцог мыслит категориями обычных людей, а не рыцарей, и Барона он тоже считает скупым. К тому же, Альбер опередил отца и явился первым. Герцогу предстоит нелегкая задача рассудить отца и сына, выбрать между собственными кровными узами (его дед был другом Барона) и нынешним приятным положением (застолье, турниры и пр.).
Настоящая жизнь быстро берет верх над прошлым, и Герцог пытается направить Альбера по своему пути. И чтобы воспротивиться этому, Барону приходиться лгать, вплоть до того, что сына он обвиняет в тяжком грехе – желании убить и обокрасть отца. Но он рыцарь, рыцарь во всем. И рыцарь слова в том числе. Чтобы доказать, что слово его верно, Барон бросает перчатку сыну, и тот принимает вызов, показывая тем самым, что действительно готов убить отца. Более того, он же и становится косвенной причиной его смерти. Барон умирает, не пронзенный мечом, но оставшись рыцарем, доказав верность своего слова. А Герцог все стрелки перевел на «ужасный век», сняв с себя всякую ответственность. Он так ничего и не понял – рыцарский шлем-то был не для его головы.