Ави Водка

 



       В тот вечер я и Ави, в большой компании подростков, сидели под козырьком
уличной театральной сцены, которая была достопримечательностью Материнского парка, и которая защищала нас в плохую погоду от дождя и ветра. У одного из входов в парк появились вновь прибывшие. И Ави, находившийся уже под градусом и вполне навеселе, помахал им рукой, произнося нараспев:
       - Приветствуем новеньких! Присоединяйтесь к нашей компании!  Мы не просто сборище отъявленных гуляк. Мы часть той мысли, которая изобрела саму себя, чтобы не сойти с ума от себя самой же...!

       Мои отношения с Ави длились двенадцать лет с момента нашего знакомства.
Они пришли к логическому концу. Наверное, я просто повзрослел и стал меньше нуждаться в этом человеке. И на место восторга перед его личностью ко мне пришёл взрослый скепсис. Но, как бы то ни было, воспоминания о нём заняли целый пласт моей памяти.
       Когда появилась идея написать этот очерк, я решил разыскать Ави. Как хотелось встретиться с ним, посидеть, вспомнить старое, разузнать новое! Взять у него интервью, собрать материал для очерка. Но так как с 2010 года следы Ави теряются, я попробовал выяснить всё, что возможно, через интернет. Узнать мне удалось до обидного мало, практически, почти ничего. Единственное, что было  очевидно, это то, что Ави помню не я один. Люди вспоминали о нем так, что стало понятно – жизнь Ави наполнила особым смыслом жизни многих. И воспоминания о нём вызывали ностальгию. Ави не занимал никаких постов и должностей и всё же был и остался городской знаменитостью: маргинал, бомж, наркоман, философ и просто большой чудак. С 99-го года и по 2005-й  Ави всегда можно было застать в одном и том же месте.  Называлось оно "Ган А-Эм", что по-русски звучит как "Материнский парк". И здесь, почти круглосуточно, тусовалась молодёжь из находящейся неподалёку школы. И хотя этот парк был частью популярного и дорогого района Хайфы – Центра Кармель, парк стоял несколько на отшибе шумного транспортного разъезда и жил своей обособленной жизнью.
       Итак, все мои интернетовские изыскания вывели меня всего на два коротеньких поста. В одном из них какой-то парень пытался запустить сетевую кампанию под лозунгом: "Давайте вернём Ави в Ган-А-Эм". Но у этой затеи не оказалось серьёзного продолжения. Во втором посте кто-то ностальгировал по старым временам, когда общество Ави было всем доступно, а также пускал слух о трагической смерти Ави. Мне стало грустно, так как эта сплетня вполне могла оказаться правдой. Ави постоянно контактировал с самым чёрным дном человеческого общества и в любую минуту мог стать жертвой насилия и агрессии. Так что эта гипотетическая драма граничила, а может и была, реальностью.


Сам я познакомился с Ави самым тривиальным образом. Гуляя по центру Кармель, я обратил внимание на человека, сидевшего на территории дорогой закусочной и уплетавшего с явным удовольствием и аппетитом свежий дымящийся багет. Убедившись в том, что привлёк моё любопытство, Ави попросил у меня сигарету, обратившись ко мне на английском языке. Я вынул сигарету и протянул её Ави, после чего он предложил мне сесть за столик рядом с собой. Заметив, что английским я владею хуже, чем ивритом, Ави перешёл на иврит, который у Ави был тоже на порядок лучше моего.
       Я ещё не знал, что Ави бомж. Одет он был вполне прилично, и в его виде не было запущенности. Единственной настораживающей деталью были запахи. От Ави несло водкой, прелым потом и едва уловимой ноткой мочи. В городе было ветрено, и Ави был в расстёгнутом кожаном плаще, фалды и нижний разрез которого доставали до земли. На спине плаща была вульгарная надпись на английском: "If you don't like my shit – you can suck my dick". И только минут через сорок я поймал себя на том, что слушаю Ави, забыв себя, развесив уши, и с полуоткрытым ртом. Тем временем, Ави стрелял у меня уже третью или четвёртую сигарету. В тот день я провёл с Ави несколько часов, сопровождая его от места к месту и ловя каждое его слово, сказанное специально или мимоходом.
       Мне захотелось продолжения этого общения, и мы договорились о встрече на завтра. Мы попрощались. Но весь вечер меня не оставляли мысли о новом знакомстве. На следующий день Ави рассказал мне, что он бомжит, а потом показал место своих ночёвок. Помню, что я сразу сказал Ави следующие слова:
       - Не знаю, почему ты живёшь на улице. Но знаю точно, что такие люди, как ты,
"на улице не валяются". Более того, мне кажется, а точнее, я сделал вывод, что ты человек "просветлённый".
       Так как слово "просветлённый" на иврите я употреблял впервые, то спросил у Ави, не сделал ли я ошибки. Ави, сидевший поджав ноги и прислонившись спиной к стене дома,  посмотрел на меня очень серьёзно, пустил длинную, тонкую струйку сигаретного дыма и задумчиво сказал:
       - Видимо, люди ещё не изобрели для этого другого слова...
 

Хотя от Ави исходили неприятные запахи, тем не менее, он был человеком с чувством собственного достоинства. В отличие от других бродяг и бездомных, Ави никогда не побирушничал и не просил милостыню. А питался тем, что ему приносили подростки, которые заводняли после школьных занятий Материнский парк, и которые всегда увивались за ним.
       Ави был всеобщим любимцем. Все, кто его знал и видел, прекрасно понимали,
что Ави далеко не прост. Оригинальный и ни с чем несравнимый юмор Ави, умение заинтриговать любого, с кем он встречался или знакомился, спонтанность, готовность моментально импровизировать на любую тему – всегда собирали вокруг него ту или иную, молодую компанию. По большей части то были стайки подростков из соседней школы, которые приходили в Материнский парк, чтобы послоняться и как-то убить время. Ави был для них незаменимой находкой. Они рассаживались вокруг него и слушали, раскрыв рты. Когда Ави оставался без подношений, то шёл питаться в бесплатную благотворительную столовую. А если у него появлялись деньги, заработанные случайным физическим трудом, то Ави можно было увидеть в багетной или в недорогом ресторане центра Кармель.


Вот предыстория Ави, в том виде, в каком он меня в неё посвятил.
В юности он самостоятельно репатриировался в Израиль из Америки, оставив там всю свою родню и прекратив с ней всяческую связь. Какое-то время путешествовал по миру, в основном по Европе. По происхождению сын еврейки и мексиканца. Сочетание кровей, которое одарило его совершенно дикой, в чём-то даже страшноватой внешностью. Из языков в совершенстве освоил английский и иврит.
Английский Ави знает исключительно глубоко и может говорить на всех основных его диалектах, при этом читая литературу любой степени сложности.
И надо сказать, что Ави, конечно, в первую очередь – человек читающий.
Застать его с книгой в руках можно было так же часто, как и увидеть его
наливающим себе стакан водки, которую, кстати, обычно он пил из горлышка.
Перед тем, как перебраться в Хайфу, несколько лет прожил в Тель-Авиве,
зарабатывая на жизнь авантюристическими занятиями. Был профессиональным карточным и напёрсточным шулером. В какой-то момент бросил эту нишу и отдалился от криминальных сообществ. Но самое главное, что Ави был  ко всему ещё и философ. Не правда ли, странная смесь: авантюрист и философ. Более того, он мог выразить философскую мысль коротко, нисколько её не размазывая, хотя и прибегая попутно к очень странным метафорам.


Ави устраивал себе периодические помывки, когда кто-нибудь из знакомых подростков приглашал его к себе домой. Если этого не происходило, Ави шёл в соседнюю гостиницу-небоскрёб  "Дан панорама", поднимался на этажи, где в роскошных номерах проживали туристы из Америки, стучался в случайные двери и, объясняя на родном для туристов языке, кто он такой, просил разрешения помыться. Как правило, ему не отказывали. Ави умел нажимать на "волшебные кнопочки" в чужих головах и наводить там свой порядок. Любо дорого было понаблюдать, с каким артистизмом Ави выстреливал для себя сигареты. Заходя на первый этаж всё той же гостиницы, он отыскивал за столиками ресторанов курильщиков и, переходя на архаичный, до комичности, иврит, произносил приблизительно следующие слова:
 - Да продлит всемогущий Господь драгоценные дни этого господина и всех его домочадцев. И не будет ли он настолько добр, чтобы угостить сигаретой уличного бездомного бродягу.
Когда Ави заполучал заветную сигарету, то отвешивал своему благодетелю странный, нелепый земной поклон, который был похож на балетный.
Поза, в которой он замирал, напоминала птицу, отводящую свои крылья далеко назад в попытке склюнуть лежащее перед ней зерно. Потом Ави сетовал, что у него нет зажигалки, и получал вдобавок ещё и огня.
 

Вскоре я стал завсегдатаем парка. Каждый день, на ночь глядя, я покидал свою квартиру, чтобы пройдя пешком несколько километров, добраться до парка.
Находиться здесь было интереснее, чем вести благочестивые вечерние разговоры с моей бабушкой. Она пыталась препятствовать этим ночным вылазкам в город, но я был с ней достаточно резок и груб. В моём поведении присутствовал не доведённый до полной осознанности вызов семейному и общественному конформизму. Это было демонстративным утверждением моей свободы. Я только-только покинул стены больницы и теперь главным, о чём подсказывали мне инстинкты, была для меня необходимость общения с себе подобными, в любом виде и количестве. Здесь, по сравнению с другими местами, я чувствовал себя действительно свободно.

В среде наркоманов и в уличных притонах было не принято расспрашивать, кто ты, откуда ты, и какое у тебя прошлое. Пока человек не рассказывал об этом сам.
Придя в Ган-а-Эм вечером, я заставал собравшуюся там молодёжь уже разбитой на разные группы. В одной группе пили водку, в другой нюхали клей, натянув на головы полиэтиленовые пакеты. Кто-то кололся, перетянув руку жгутами, кто-то глотал экстази. Те молодые парочки, которых дурман уже одолел, тихо лежали по углам большой деревянной беседки-навеса и самозабвенно предавались, замедленным, но страстным поцелуям. В русском жаргоне это называлось "сосаться". Те, кто оглушил себя экстази, плясали, закрыв глаза, подпрыгивая и вскидывая руки, под музыку, гремящую из старых магнитофонов.


В те дни я был юношей, который считал, что все жизненные проблемы решаются через наличие бутылки водки и правильного собеседника. Время, конечно же, постепенно опровергло этот мой упрощенческий подход. Всё было гораздо сложнее.
       Водки я не чурался и распивал её с Ави, иногда даже через отвращение. Пить водку в молодёжной компании было очень модно, и я подпал под влияние этой моды. Впервые на моём слуху оказались такие слова, как "винт", "тусоседан" и другие. И я до сих пор не знаю их значения. Хотя много раз слышал о "райских ощущениях" и "небесном наслаждении", получаемых от этих химических смесей. Сам я к наркотикам не притрагивался. Воспитание, полученное в семье, и вдолбленный страх налагали строгий запрет на употребление любой наркоты.
      

В тот день между мной и Ави произошло мелкое столкновение менталитетов.
В какой-то момент я стал подливать водку в его стакан. Но по его лицу я тут же понял, что моя манипуляция с водкой ему не понравилась. Когда, через несколько минут, я попытался повторить свой манёвр, Ави прикрыл ладонью свой стакан.
 - Послушай, - сказал он. - У нас в Америке каждый наливает себе сам.
 - К чему такие сложности? - Спросил я.
 - Ты не понимаешь. Здесь тебе не русская коммуна. Для нас, американцев, слово "индивидуализм", не является пустым звуком.


За сутки через Ави проходил целый поток неприкаянной, скучающей, но весёлой и, как правило, беззлобной молодёжи. Какая-то её часть убегала из школы на переменах, чтобы побыть с Ави в парке, послушать его, посмотреть на его карточные фокусы. Другая часть захаживала к нему, уже в больших количествах, по окончании утренних занятий в школе. Остальные являлись вечером. Среди приходящих у Ави было немало друзей: сочувствующих, неравнодушных. Все понимали, что Ави обладает ясным и острым, проницательным умом. Что он по всей натуре своей – добр.
Поэтому между ним и людьми быстро устанавливалось доверие. Школьники не чувствовали между собой и Ави никакой дистанции. Они приходили к нему, чтобы поделиться с ним самым интимным, а иногда даже и самым сокровенным. Если вдруг девочку бросал парень, она шла к Ави. Здесь она всегда могла выплакаться.
Ави находил слова, чтобы успокоить, утешить, дать дельный совет. То же самое происходило, если парня бросала девушка. Ави был неплохим психологом и владел даром убеждения, в котором не было ничего задиристого и высокомерного. Поэтому к нему прислушивались.
 

Были у Ави также враги и обидчики. Иногда подростки обижали его бездумно. Они могли найти тайнички, в которых Ави прятал от них свою водку, и распить её в его отсутствие. А ещё Ави страдал от юных начинающих гангстеров, которые могли лишить Ави всё той же заветной водки, вырвав из его рук бутылку и разбив её тут же, демонстративно, об асфальт. И тогда Ави оставался на двое суток без своего основного наркотика. У этого быдла не было ума, но была куча тупой агрессивной силы. Они могли пнуть или ударить Ави, а иногда пытались вымогать у него деньги, которых у Ави и без того не было. Прятаться от этого насилия Ави было негде.
Эти бандиты видели в Ави интеллигентишку. А отношение криминальной массы к интеллигентности и уму всем давно известно. Если Ави издалека замечал опасного человека, то прятал свою бутылку за пазуху, под плащ, делая вид, что никакой водки при нём нет. В этот момент он был похож на мать, встающую на защиту своего единственного ребёнка.
      


Жил и ночевал Ави в заброшенном доме, находящемся на краю парка, на скате, за металлическим забором, который окружал это здание со всех сторон и отгораживал его от Материнского парка и городского зоопарка. Рядом была пристройка, которая служила всем туалетом. Чтобы дать самое короткое описание этому месту, скажу, что точно также выглядит дом после воздушной бомбёжки или артиллеристского обстрела в кадрах военной кинохроники. Здание состояло из трёх этажей, два из которых были надземными, а нижний этаж являлся огромным тёмным подвалом без освещения и почти без тока воздуха. Второй и третий этажи не были обжиты, и в них царили запустение и разгром. На полах валялись куски поломанных стульев, мотки проводов, полоски силикона, поролон, отслоившаяся от стен штукатурка, угольные головни от разводимых ночью костров. Всё это мешало свободному перемещению. Бродя здесь, требовалось внимательно смотреть под ноги. Через высаженные стёкла окон проникал холодный воздух. В некоторых окнах рамы отсутствовали совсем, отчего сквозняки на этих этажах становились особенно злыми. Деревья, стоявшие снаружи и достигавшие кронами уровня второго этажа, просовывали свои ветви в оконные проёмы. Что до подвала, то все стены здесь были застеклены огромными, массивными зеркалами, как если бы это был ночной дискотечный танцевальный клуб. Если кто-то зажигал в подвале свечу, то мог увидеть своё отражение сразу на всех стенах подвала.
       Атмосфера этого места была зловещей. Кроме металлического забора, дом окружало также зловещее предание, которое гласило, что это место принадлежало когда-то ордену Тамплиеров. А в период изгнания Тамплиеров из Израиля, евреи подожгли этот дом, и в нём сгорели заживо около десятка человек. И теперь этот дом наполняют их неприкаянные души, незримо поселившиеся в подвальных зеркалах.
В помещении подвала, где ночевал Ави, всегда  находилось несколько матрасов,
большой запас свечей, а по углам была припрятана водка. Здесь Ави начал проводить, или просто инсценировать, спиритические сеансы для посещавших его школьников. Вскоре по городу поползли слухи, что в Касе, (дом называли испанским словом "каса") живут призраки. Молодняк приходил к Ави и канючил: "Покажи нам духов". На один из таких сеансов вызова духов из зеркал попал и я.

В компании дюжины подростков мы с Ави спустились по единственной тёмной
лестнице, ведущей в подвал. Ави зажёг свечи, и пространство вокруг нас чуть-чуть осветилось. Ави предложил всем занять места на матрасах и подстилках и прекратить разговоры. Потом он погасил свечи и шёпотом попросил нас смотреть в сторону зеркал. Ави пробормотал что-то себе под нос и замолчал. В воцарившейся тишине поначалу ничего не происходило, но через минуту в зеркалах начали появляться маленькие светящиеся точки. Они кружились в пространстве по странным спиралевидным траекториям и, приближаясь, увеличивались в размерах. Так продолжалось, пока точки не стали похожи на светящиеся теннисные мячи. И тут послышался шум с верхних этажей Касы. Кто-то выкрикнул слово "облава", и по лестнице, ведущей из подвала наружу, загремели шаги нагрянувшей полиции.
В темноте Ави схватил за руки меня и девочку по имени Лиат. Он протащил нас через тёмный подвал к внутреннему выступу стены, спрятал нас за ним, крепко обнял и приказал не шевелиться.
- Здесь нас не заметят, - сказал он.
После недолгой суматохи, после того, как всех собравшихся выдворили на улицу, в зале стало снова тихо. В подвал зашёл человек, и по зеркалам прерывисто скользнул лучик фонарика. Луч ещё немного потанцевал по полу и стенам и потом погас.
 
Любительские занятия Ави спиритизмом привели к тому, что его и участников сеансов стали возить на допросы в местное отделение полиции. Как-то, придя в парк, я застал Ави в приподнятом настроении. Он, еле сдерживая смех, протянул мне скомканный лист:
- На, почитай!
На листе был текст. Я стал внимательно читать. "Постановление окружного участка полиции. По проведении допроса и в соответствии со сделанными выводами, гражданину Ави Ледерману запрещается вызывать духов и проводить
оккультные церемонии для подростков".
Ави забрал у меня лист и, хохоча, продолжил:
- Ты где-нибудь видел такое?! Да это же настоящий раритет! Я сохраню этот документ и продам его на каком-нибудь аукционе!

Ави любил эпатировать людей. И не только знакомых. Он мог поставить в тупик и ошарашить спонтанной юмористической эскападой любого случайного прохожего. Иногда такие его шутки граничили с помешательством.
Однажды, посреди запруженной машинами улицы, он, переходя на крик, чтобы перекрыть своим голосом шум транспорта, обратился к не ожидавшему никакого подвоха пешеходу. Изображая явную панику, Ави закричал:
- Господин, мне нужна срочная помощь! Это вопрос жизни и смерти! Только вы можете меня сейчас спасти! 
Ави молитвенно соединил ладони. Опешивший человек нервно улыбнулся и спросил, что от него требуется.
- Мне срочно нужна электрическая дрель! - Закричал Ави ещё громче.
- Зачем она тебе? - Cпросила невинная жертва, пытаясь войти в положение "бедствующего".
Ави приблизил свой лоб к лицу незнакомца и, потыкав указательным пальцем чуть выше переносицы, прошипел:
- Мне нужно пробурить здесь дыру!
После этого повернулся и, как ни в чем не бывало, затопал на зажёгшийся зелёный свет светофора. Остолбеневший человек так и остался стоять на пешеходном островке с открытым ртом, не в силах снова овладеть своим телом.
      
Не успели мы пройти и двухсот метров, как Ави отколол очередную несуразицу.
Мы шли по пешеходной зебре, в которую упёрлась пробка из десяти машин. Ави пересекал улицу не спеша, вразвалочку, демонстративно пренебрегая сигналами светофора. В плотной веренице машин начался беспокойный громкий перегуд,
но Ави не собирался поторапливаться. Вместо этого, он направился к ближайшей из сигналящих машин, склонился над её капотом и упёрся в него ладонями.
- Чертовски хорошая погодка. Как самочувствие, дружище? - Обратился он
к водителю. - Готов поклясться, что у тебя всё в полном порядке, и жена, и дети.
Ави оторвал одну руку от капота и начал полегоньку затягиваться сигареткой.
Водители машин заходились в проклятьях, рвали на себя рули и исступленно жали
на сигнальные подушки. Хозяин первой машины распахнул дверь и ринулся наружу. Я ждал начала мордобоя. Но Ави был высоким и крепко сбитым мужиком, и водитель вернулся за руль, разъярённо хлопнув дверью. Вся улица наполнилась механическим визгом застрявших автомобилей. Пробка с каждой секундой росла.
Но Ави продолжал свою речь, пока человек за лобовым стеклом напротив не ткнулся головой в руль и не начал смеяться истерическим смехом. И лишь тогда Ави освободил переход и пропустил машины.

Прошло ещё полтора года, прежде чем я удостоился полного доверия
и откровенности со стороны Ави. Однажды он открыл свой бумажник и показал мне номер телефона высокого полицейского чина.
- Это мой ангел-хранитель, - сказал Ави, - и это единственная причина,
по которой меня никто не трогает.
Как только Ави узнавал, что кто-то продаёт наркотики несовершеннолетним,
то моментально связывался с полицией, попутно узнавая всё, что возможно, о таком дилере. Так что граница между его реальной личностью и окружавшей его легендой была стушёвана даже для самых близких. Я стал одним из немногих посвящённых, кто знал даже его реальное имя.
Вот с таким человеком я водил дружбу. Интеллект же его был фантастическим,
хотя в нём, как я уже говорил, напрочь отсутствовало какое-либо высокомерие. Для огромного количества людей Ави был обычным уличным алкашом, наркоманом и забулдыгой. Мало кто знал, что во всех этих подростковых тусовках Ави играл роль "подсадной утки", осведомителя и агента полиции.


Кто общался с Ави достаточно часто, был просто обязан заметить и стать свидетелем определённого обряда, который Ави сам изобрёл и ввёл в постоянное употребление. Все давно привыкли, что любому разговору с Ави предшествует и сопутствует этот полутеатральный и, тем не менее, совершенно серьёзный по исполнению ритуал. Несмотря на свою кажущуюся незначительность, этот обряд создавал вокруг Ави особую атмосферу и настроение. Перед любым подростком, наведывающимся в Касу, Ави зажигал поминальные свечи и скороговоркой,
но вполне отчётливо, произносил следующие слова:
- Почтим минутой молчания всех детей этого мира, которые умерли, так и не став взрослыми. Всех, кто погиб от насилия, голода или наркотического передоза...
Ави говорил, приблизив губы к свече, и его нашёптывание походило на магический наговор.
Да, церемония эта для всех была давно привычной, но мало кто решался нарушить провозглашённую тишину. Свечи Ави ценил на вес золота, так как они были единственным способом освещения подвала. Но для этой цели, для обряда, свечей Ави не жалел. Жечь в подвале костры Ави запрещал, остерегаясь пожара. При этом нужно подчеркнуть, что в справляемом ежедневно ритуале не содержалось случайности. Напротив, тут имела место абсолютная назидательность и преднамеренность. 
      

Как-то в Ган-А-Эм собралась большая компания, и Ави, как обычно, вещал на любопытствующую аудиторию, пользуясь её скучающим вниманием:
- Пускай чистоплюи и снобы видят в нас пропоец и бомжей. Пускай даже мы источаем неприятные для их носа запахи, но мы обладаем тремя воистину божественными дарами: самосознанием, чувством юмора и "интеллегнецией".
Последнее слово Ави произносил, искажая специально, эмитируя опьянение и лёгкую затуманенность мозга от алкоголя, хотя именно заправившись водкой, он соображал гораздо лучше, чем без неё. И тут одна бойкая и столь же истовая девчонка, не старше шестнадцати лет, замахала рукой, привлекая общее внимание компании.
- Я прошу у всех несколько секунд полной тишины. Сейчас я просто хочу задать Ави один вопрос. Этим вопросом я не берусь задеть его, обидеть или поиздеваться над его личностью. Мне просто по-настоящему необходимо понять, -
и слово "понять" она произнесла с особым нажимом и экспрессией.
- Ави, ответь мне. Состояние, в котором ты пребываешь, это и есть, действительно, то, к чему ты стремился и шёл всю жизнь до сих пор сознательно?
Услышав это, Ави как будто окаменел и скукожился одновременно. Он пожал плечами, как это делают незаслуженно обиженные дети.
- I am enjoying myself, - ответил он.
Когда, через какое-то время, все ушли, а мы с Ави остались наедине, то он признался мне:
- Знаешь, Данька, а эта девочка и вправду ведь ударила в мою самую больную точку. Просто, когда ты пять лет живёшь на улице, что-то начинает происходить с твоим эго. Хочешь ты того или нет, оно трансформируется.

      

Вскоре я поступил на отделение английской литературы Хайфского университета. Из всех аспектов знания языка, письмо было моим самым слабым местом. Лучше всего у меня были развиты чтение и понимание языка на слух. Поэтому, когда Ави переходил со мной на английский, я понимал его полностью.
Но, если мне требовалось написать очередное академическое эссе, я испытывал определённые трудности. И дело не только в том, что мне не хватало общего уровня.  Сложностью становилась необходимость соблюдения академической формы. Даже правильно сформулированный "тезис" требовал развития и подкрепления дальнейшим текстом. Так, самым сложным для меня становилось соблюдение внутренней конфигурации. И часто, сколько бы я не старался и не бился над эссе, текст мой не достигал гомогенности, цельности и слитности.
И тут я вспомнил, что у меня есть англоязычный друг, который при желании мог помочь мне в моих литературных заданиях и мытарствах. Я приходил в Ган-А-Эм, определял для Ави суть задачи и склонял его к совместному писательству. Как правило, дело шло со скрипом. Ави жаловался, что не успел "освежиться", и поэтому не успел набрать "высоту", куксился и выпрашивал у меня водку. Мы шли в ближайший супермаркет, и я покупал ему бутылку водки, чтобы поднять Ави на должную "высоту". И все равно Ави часто был вял, не всегда был достаточно сосредоточен, и мне приходилось всячески его понукать. В результате нашего творчества на свет рождались тексты преувеличенно художественного качества, и мне приходилось значительно их упрощать перед тем, как сдать на проверку лекторам. Я получал в университете высокие балы, и никто не подозревал меня в плагиате, так как сдаваемым эссе было присуще единство стиля.
Однажды я принёс к Ави рассказ, по которому следовало писать эссе. Всё было готово: рассказ, чистая писчая бумага и початая бутылка водки на столе общественного парка. Ави замолчал и погрузился в чтение. Я сейчас уже не помню названия рассказа и его автора. Но сюжет был таким: взрослый мужчина посвящает маленького мальчика в евангелический сюжет. Мальчик, истолковав и поняв этот сюжет по-своему, на следующий день явился к своему учителю с горстью гвоздей и молотком, чтобы распять его. И тут я заметил, что Ави плачет, всхлипывает и пускает тягучие горячие сопли. Ави никогда не позволял себе плакать при детях. Но меня не стеснялся, так как знал, что я всегда посочувствую, пойму его и пожалею. Сам я за последние десять лет не пролил ни одной слезы. Потребляемые медикаменты сделали меня неэмоциональным.
- Почему ты плачешь? - Cпросил я у Ави.
Сквозь сопли Ави проскулил:
- Это рассказ обо мне. Понимаешь, обо мне. Дети, дети, эти дети не понимают, что распинают меня здесь каждый день.


Спектр знаний и интересов Ави был значительным. Он глубоко увлекался творчеством Толкиена. Прочёл все его книги, которые, на самом деле, стали атрибутикой нескольких поколений фантазёров и мечтателей. В этом смысле Ави был современнее, чем я, хотя и был лет на девять меня старше.   Творчество Толкиена интересовало его в лингвистическом смысле. Ави изучил эльфийский язык, так же, как некоторые люди, ради забавы или всерьёз, изучают эсперанто. Кстати говоря, "эльфийский", насколько я знаю, был не единственным языковым и лингвистическим новшеством Толкиена. Он вообще часто обращался к идее создания "совершенного языка" и поиску гармоничных звуковых сложений.
Создавая "эльфийский", Толкиен делал ударение на эстетичность и благозвучие
речи. Когда Ави переходил на эльфийский, то я, не понимая ни слова, всё же
чувствовал слухом нечто бесконечно завораживающее и красивое. Толкиена Ави называл "создателем миров".
       Кроме того, Ави любил и разбирался в англоязычной поэзии. Он первым познакомил меня с поэмой Байрона "Тьма". Так, изначально, я прочёл текст этой поэмы на английском языке, и только года через два, три ознакомился с его переводами на русский в изложении Тургенева и Лермонтова.
Помню, что эта вещь произвела на меня сильное впечатление именно формой, а не самой апокалиптической темой.
       А ещё Ави был гением юмора, экспромта и пародии. Стоило ему натолкнуться на какое-нибудь нелепое событие жизни, он произносил своё обычное: "Над этим надо поработать", - и после минутного раздумья уже выдавал своей публике готовую юмористическую миниатюру в лицах или анекдот. Ави обожал комиксы. Не знаю, где он их добывал, но когда я приходил, он непременно вертел в руках очередной новый журнал. К этому своему хобби Ави приобщал и меня, поясняя мне тонкости шуток, над которыми мы вместе начинали смеяться.
   
Ави был музыкален. До знакомства с ним я не понимал никакой музыки, кроме музыки классической. Все остальные жанры проходили мимо меня, а точнее, я не был готов к ним прислушиваться и любить их. Но Ави открыл мне такое явление, как альтернативный рок. Я впервые услышал названия групп, которые были музыкальным авангардом тех лет. У меня не было времени что-либо взвесить и оценить – музыка ошеломила меня моментально и вошла в мою кровь. В те дни только-только появились первые портативные проигрыватели музыки. И я прослушивал такие группы, как "Nightwish", "Theater of Tragedy", "Within Temptation" – до дыр в барабанных перепонках и до полного износа техники.
Через несколько лет, когда Ави перестал бомжить, мы сидели в его иерусалимской
съёмной квартире и слушали последний хит альтернативного ансамбля "Evanessence", песню под названием "Hellow" о девочке, погибшей от наркотиков. Ави и я смотрели друг на друга и беззвучно мучительно плакали.
      

Ави был сведущ не только в искусстве, но и в некоторых научных областях.
Он прекрасно разбирался в химии. И ещё больше во всём том, что связано с биохимией. И, хотя он был самоучкой, знания его носили характер чуть ли не профессиональный. Что позволяло подходить к таким вещам, как наркотики, с большой осторожностью, пониманием и умом. Как ни крути, он периодически употреблял внутривенно различные химические смеси собственного приготовления, и у его знаний биохимии было конкретное практическое применение.

В пору начала моего знакомства с Ави я был человеком во многом очень наивным, безусловно открытым для людей и мира. Воспитание, воспринятое от мамы, наделило меня способностью видеть в каждом человеке его душу, а в его характере – только положительные и светлые стороны. Я мог выйти в город, встретить незнакомого, разговориться с ним, тут же искренно, ребячливо его полюбить, и если этот человек нуждался в моём внимании и помощи, то я открывал для него не только двери своего жилья, не только свою душу, но и свой карман. Ави как раз и был тем первым, в кого я "влюбился" и кого притащил за собой в свой дом. Позже мой авантюризм вылился в самые неприятные и плачевные для меня события.
Однажды оставленный мной на ночлег парнишка ограбил меня, выкрав мой паспорт и банковскую карту, и это происшествие я уже не мог скрыть от мамы и от семьи. Я не знал тогда, сколько в мире вероломства и грязи и не был от них защищён.


Бабушка моя, с которой я тогда проживал, частенько была в разъездах. И тогда, оставшись один, я шёл в Ган-А-Эм и вечером приводил к себе оттуда Ави. У меня он получал ночлег, горячий душ и возможность постирать. Утром Ави просыпался в хорошем настроении. Вымытый, побрившийся, в чистой одежде, он начинал вертеться и кривляться напротив зеркала. Было видно, что он себе нравится, что он доволен собой и жизнью. Кстати, по натуре Ави никогда не был депрессивным типом. Стоя у зеркала, поворачиваясь к нему то одним боком, то другим, он широко улыбался, наслаждаясь своей чистотой и свежестью. У меня тоже поднималось настроение от того, что мне удалось сделать для него добро.
      
Позже, независимо от того, продолжал ли Ави бомжить или имел собственное жильё, наша дружба продолжалась. Было несколько периодов, когда мы по нескольку месяцев жили под одной крышей. Крышей была моя социальная коммунальная квартира. С бабушкой я давно разъехался. Мы с Ави вели общее хозяйство, у Ави всегда был ключ от входной двери. Такой дружески хозяйственный симбиоз меня спасал от одиночества и сплина, а Ави от необходимости ночевать в зимнее время на улице.
       Однажды, по собственному недосмотру, на самом видном месте, на столе своей комнаты, я оставил внушительную сумму денег наличными. И хотя у меня был прямой повод для беспокойства, переживания мои оказались напрасными – Ави не прикоснулся к этим деньгам.

Пройдёт несколько лет, и Ави скажет, что все эти "социальные поблажки" в виде бесплатного питания, горячего душа и крыши над головой, которые он получал от государства и людей, убеждённых в том, что они делают несомненное добро, всё это время, на самом деле, только незаметно  "тянули его вниз", отвлекали от необходимости заняться собой.

Самым трудным было вытурить Ави из моей квартиры утром, если мне требовалось куда-то рано уйти. Один такой день я запомнил. Бабушка, бывшая в разъездах две недели, в тот день возвращалась в Хайфу, и я планировал часам к девяти выпроводить Ави на улицу, так как в десять утра бабушка должна была уже объявиться. Но Ави, как обычно, с вечера заправился водкой и поэтому теперь спал глубоко и беспробудно. Сколько я его не тормошил, сколько не поливал водой, Ави не просыпался. Он спал пьяным мертвецким сном. Наконец, за пятнадцать минут до прихода бабушки, с грехом пополам, я выставил его, ничего не соображающего, за дверь квартиры. И сразу после этого панически быстро стал открывать и распахивать окна. Но всё равно, к моменту бабушкиного звонка в квартире стоял густой запах табака и алкоголя. Бабушка пытала меня долго и изощрённо, но я держался, как партизан, не желая признать и обнаружить недавнее присутствие в доме чужого человека.
      
Из привычек, которые мне не нравились, была чуть ли не болезненная зависимость Ави от телевизора. Он мог просиживать перед ним часами. И если он смотрел что-то для себя интересное, то все остальные, в том числе и я, переставали для него существовать. Иногда приходилось оттаскивать его от экрана силой, как маленького ребёнка.
Ави знал абсолютно все заведения на Кармеле, где кроме возможности поесть
ему давали также позволение посмотреть телевизор. За телевизором, как я уже сказал, он засиживался часами, поэтому в некоторых местах он платил не за пищу, а сразу за свой постой. Кстати, таких мест было много. В кофейнях и забегаловках под потолком всегда висел экран, который трещал и вещал бесперебойно. Для большинства посетителей это была маловажная деталь. Но для Ави это был предмет вожделения. Ави покупал телевизионные программки и поэтому точно знал время и каналы, по которым он мог увидеть интересующие его вещи. Больше всего ему нравились фантастические сериалы на английском языке. Они завораживали его, буквально обездвиживали, настолько он был поглощён действом.
Из этих фильмов он также черпал темы своих шуток и пародий для реальной жизни. Но сколько бы ни говорили и ни язвили на предмет губительной зависимости нашего века от экрана, интернет и телевидение даёт несметному количеству людей ту постоянную отдушину, которая позволяет лучше и легче справляться и бороться
с одиночеством, чем это было возможно раньше. Вовлеченность в виртуальное,
с одной стороны, с другой – рождает достойную обособленность и покой. Прежнее человечество не знало такой прерогативы, и чтобы "забыться", прибегало к совершенно иным средствам. Для Ави, ко всему прочему, это была также возможность немного побыть в тепле в холодную, ветреную зимнюю погоду.


В Ган-А-Эм я познакомился с девочкой по имени Анн. Она была четырнадцатилетним подростком. Но все называли её именно этим именем, которое подразумевало взрослость. Она была умственно и эмоционально развита, и это отражалось в имени, с которым все к ней обращались.
Я был ею увлечён. И с первой же встречи увидел в ней мечту о моей не сбывшейся в прошлом любви. Невысокая, светловолосая, голубоокая – простой набор, из-за которого я сразу её для себя отметил.
У Анн был бойфренд, её одноклассник и ровесник. Но я, двадцатилетний, прекрасно знал, что девочек её возраста влечёт к мальчишкам постарше, и бессовестно эксплуатировал это её возрастное свойство.
Когда мы увиделись впервые в общей компании, она смутилась лишь на секунду, тут же подскочила ко мне, ударила мою ладонь своей и крикнула:
- Привет, пацан!
В следующий раз она дополнила этот жест поцелуем в щёчку.
В израильских школах парни и девушки, при встрече, обнимаются и обмениваются символическими, незначащими, беглыми поцелуями, которые выражают не только приятие, но которые, подспудно, призваны разрядить сексуальное напряжение тинэйджеров. В советской школе, где я учился, такие вещи были не приняты.
 
Я приходил в Ган-А-Эм взволнованным. Теперь меня интересовал не столько Ави, сколько Анн, а точнее, её поцелуи. Через некоторое время я стал с удовольствием замечать, что она охладевает к своему бойфренду в мою пользу.
Сначала Анн попросила у меня мороженое. На следующий день потребовала сводить её в макдональдс. Мне было приятно оказывать ей знаки внимания. Но вскоре она стала просить у меня наличные деньги.
Чем больше проходило времени, тем выше поднимались ставки. По Кармелю поползли слухи и сплетни о том, что я подкупаю внимание Анн деньгами, или о том, что она, наоборот, использует меня. Это была дурная слава, и для меня скорее неприятная. Мне было стыдно, я избегал этой темы в разговорах с друзьями, но остановиться уже не мог. Наконец, обо всём узнали Ави и мой младший брат, который тоже тусовался по ночам в парке. И если брат во всей этой истории принимал мою сторону и осуждал Анн, то Ави, поначалу, отнёсся к моему поступку с грубоватым юмором, направленным против меня. Когда он хотел задеть меня и высмеять, то называл Анн "мечтой педофила".

Анн и я сидели на скамейке парка, на дворе было лето.
- Анн, - сказал я ей, - давай поедем на море?
- Я не могу, Дани. У меня нет купальника.
- Это не проблема. Я куплю тебе любой, прямо сейчас.
- Всё равно, не могу. Родители запрещают мне отправляться с кем-либо на прогулки без разрешения. А они мне не разрешат.
- Анн, ты прекрасно знаешь, что я не причиню тебе никакого вреда. А родителям не обязательно всё рассказывать. Это останется между нами, между тобой и мной. Я умею хранить тайны. Более того, могу тебе поклясться, что не стану требовать повторных встреч. Подари мне такой день. Один единственный раз.
- Нет, Дани, я не могу.
 Мы помолчали.
- Знаешь, Анн, с тех пор, как я начал давать тебе деньги, ты меня ни разу не поцеловала.
Анн повернулась ко мне, схватила ладошками моё лицо и чувственно поцеловала. Потом сложила ручки на груди и, не то обиженно, не то рассерженно, отвернулась.
- Теперь доволен?

На следующий день Ави вызвал меня на короткий мужской разговор. Он
был суров и грозен.
- Дани, ответь мне на простой, прямой вопрос: зачем ты даёшь деньги Анн?
Я опустил взгляд, понимая, что никакого оправдания мне нет.
- Можешь не отвечать, - сказал Ави, - я прекрасно знаю ответ. Тебе захотелось нежности?
- Да, нежности, - кивнул я виновато.
- Разве ты не понимаешь, что развращаешь Анн этими лёгкими деньгами? Анн не по годам развитая и одарённая девчонка и могла бы многого добиться в этой жизни. Но благодаря таким как ты, она в семнадцать лет может оказаться на грязной панели нижнего города, в компании дешёвых проституток.   


Потом Ави исчез из Ган-А-Эм чуть ли не на месяц. По Кармелю прошёл слух, что он загремел в больницу, и что за ним приезжала скорая помощь прямо в парк. 
Я не знал, в какой из больниц находится Ави, и, следовательно, не знал, где и как можно его навестить. Наконец, он вернулся с рассказом о том, как ему отказывала печень, как у него отнимались ноги, как он передвигался по территории больницы исключительно в инвалидном кресле и при помощи особого приспособления для хождения.

Ави стал предпринимать попытки покончить с водкой. Ему удавалось по две, три недели не прикасаться к ней. Вместо неё в руках у Ави появилась коробка со сладким ванильным молоком, от которой он отхлёбывал с нескрываемым удовольствием. Из-за воздержания Ави начал прибавлять в весе. За те недели, когда он не пил, Ави поправлялся на шесть, семь килограммов. Было непривычно видеть его излучающим здоровье и дородным. И тогда он снова проваливался в очередной запой, чтобы после него сделать очередную попытку высвободиться из коварной цепкой хватки алкоголя.

Однажды, когда Ави был в завязке, мы зашли в помещение большой общественной уборной. Все её стены были забраны огромными зеркалами. Ави нарциссически изучал своё отражение. Придирчиво осматривал своё лицо, поворачивал подбородок то вправо, то влево. Потом поднял и развёл свои руки так, что его тело приняло форму креста, натужно потянулся, пока не послышался хруст хрящей. С такой же натугой провернул свои кулаки, будто держал в них концы спортивной прыгалки.
- Господи, какое сильное и выносливое тело ты мне дал?! 
И тут же, ощупав себя, будто удивлённо, обратился ко мне:
- Это, - и он указал пальцем на своё тело, - "здешнее". А это, - и он указал тем же пальцем на голову, - "не отсюда".
Мы вышли в город, когда на Кармеле был час пик. Вокруг нас снова сновала толпа. Ави вскинул руку и выкрикнул в толпу:
- Out of my way, mortals!
Через месяц Ави полностью бросил пить.   

 
Прошло полтора года. Ави перестал бомжить и снял себе небольшую комнату
на той же улице, где я прежде жил с бабушкой. У меня теперь тоже была своя квартира, где я проживал самостоятельно, независимо от родни, со своей новой и постоянной девушкой, с которой мы составили устойчивую и полноценную пару. Я жил в новом районе, значительно удалённом от места, где проживал Ави, но мы продолжали дружить и наносить друг другу визиты.
Когда я вселился в новую квартиру, то пригласил Ави к себе, чтобы показать ему новое место и похвастать перед ним обжитостью, уютом и размахом своего жилья. Для Ави контакт со мной был необходим тогда ещё и потому, что у меня он имел возможность пользоваться интернетом, слушать или записывать музыку.
      

В первое же своё посещение Ави забыл у меня свой мобильник, в котором был список всех номеров, необходимых ему для ежедневной связи с друзьями, рабочим начальством и Лиат. Той самой девочкой, которую я упомянул, рассказывая о спиритических сеансах Ави в Ган-А-Эм, и с которой теперь он находился в близких отношениях. Я не придал должного значения тому, что Ави остался без мобильника, и был уверен, что он прекрасно ориентируется в городе. Так что, в случае необходимости, без проблем найдёт меня и заберёт пропажу.

На следующий день мне предстояло посещение театрального спектакля в обществе моей семьи и нескольких друзей. Ави встретил нас у самого входа в здание театра. Оказывается, я сболтнул ему об этом мероприятии накануне, когда Ави был у меня, и он запомнил не только место, но даже и время проведения спектакля. Таким образом, он решил нас перехватить на пути в зал.
Его появление для меня было полной неожиданностью. К тому же Ави оделся крайне экстравагантно. Фалды его огромного кожаного расстёгнутого плаща доставали до земли, а голову венчал чёрный котелок. Так одевались в начале прошлого столетия. При этом Ави выглядел элегантно.
Немного придя в себя, я протянул ему руку, поздоровался с ним, и подвёл его к своим друзьям. Когда я представлял его маме, он вычурно и старомодно поклонился, несколько раз поводив своим котелком у земли. Мобильника у меня, конечно же, не оказалось, и мы договорились о встрече после спектакля.
Когда Ави ушёл, я направился к маме.
- Ну, вот ты и увидела моего Ави, - сказал я удручённо. - Как он тебе?
- Ужжас, - ответила мама, - у твоего друга рожа серийного убийцы! Зачем он тебе?
- Я люблю его... - ответил я.
Я ожидал от мамы дальнейших увещеваний или разноса. Но мама не сказала больше ни слова. Потому что слово "люблю" для моей мамы было священным и исчерпывающим.

После спектакля Ави и я ждали друг друга в разных частях города. Так как, прощаясь у театра, оба спешили, и в нашу договорённость о месте встречи вкралось недопонимание. Я прождал Ави два часа на ночной автобусной остановке в районе своей новой квартиры, а Ави ждал меня около багетной на Кармеле, где мы с ним впервые встретились.
Наконец, я догадался о произошедшей ошибке. Но так получалось, что следующие два дня были выходными и лишёнными общественного транспорта. И я решил, что не произойдёт ничего страшного, если я верну Ави мобильник в первый рабочий день новой недели. Я не знал, что срочность может быть настолько велика, что 18-ти километровое расстояние между нашими обиталищами нужно покрыть пешком. К тому же у меня сохранялась полная уверенность, что Ави прекрасно ориентируется в городе, и, в случае чрезвычайной необходимости, найдёт меня.
      

Через день я постучал в квартиру Ави. Он открыл дверь, проигнорировал мою протянутую руку, повернулся ко мне спиной и прошёл в салон. Потом устало и безнадёжно опустился на сиденье кожаного дивана. Его лицо было мрачнее тучи. Он посмотрел на меня и попросил сигарету, нервно поискал зажигалку и так же нервно и быстро затянулся. Потом заговорил, выпаливая и выстреливая слова. Это была целая обвинительная речь.
- Дани, ты обошёлся со мной по-скотски. Ты оставил меня без связи на четыре дня. У Лиат, моей девушки, вчера был день рождения. Я клятвенно обещал её поздравить и не мог этого сделать. И это сейчас, когда после десятилетнего перерыва у меня, наконец, появилась женщина. Позавчера я пропустил рабочий день, но мой босс ничего не знает, так как связаться с ним я тоже не мог. И теперь, скорее всего, я остался без работы. Все мои друзья, должно быть, сходят с ума, не понимая, почему я молчу. Будь я на твоём месте, то, не думая, прошёл бы эти чёртовы двадцать километров и вернул мобильник. Но ты этого не сделал. И мне пришлось искать тебя самому. Всю прошлую ночь я прошлялся в дождь по твоему району, разыскивая тебя, но так и не смог вспомнить, в каком доме ты живёшь. Полчаса, как сумасшедший, выкрикивал и орал твоё имя. Безрезультатно. А теперь ты являешься, будто ничего не произошло. Твоя бабушка живёт в двух кварталах от меня. Я мог бы пойти к ней и потребовать срочного звонка. Но я знаю, как она относится к нашей связи, и не хотел тебя компрометировать.
В отличие от тебя, слово "друг" для меня что-то значит, и я руководствовался твоими интересами. И не надо прикидываться слабоумным дурачком. Ты можешь обманывать свою маму или свою бабушку. Но когда тебе самому что-то по-настоящему нужно, ты встаёшь, идёшь и добываешь то, что тебе необходимо. В особенности это касается всего, что связано с общением. Я, кажется, говорил тебе уже, что мозг человека бывает живым и бывает мёртвым. Живой мозг воспринимает сопутствующие реальности новые обстоятельства и делает из них выводы с тем, чтобы корректировать своё поведение во избежание ошибок прошлого. Тогда как мёртвый мозг застывает в неизменном пассивном состоянии. Он закрыт даже для собственной критики, которая в нём, как правило, практически отсутствует. Твой мозг, Дани, живой, и это одна из главных причин, по которым я с тобой общаюсь.

В его словах была не только наставительная, но и гневная, угрожающая интонация. И, хотя гнев его был наполовину напускным, я давно не видел его в таком раздражённом состоянии. Правда, реакция его была обоснованной, так как обида и неудобство, которое я ему причинил, имели серьёзный характер. Ави схватил лежащий на столе старый телефон, вскинул руку, замахнулся и с силой швырнул его об стену. Пластиковый аппарат с треском разлетелся на осколки. На эту сцену я ответил хохотом. Есть у меня  манера – отвечать смехом на чужую вспыльчивость. С самого детства в негодовании другого человека мне виделось что-то забавное. Это был мой условный рефлекс. Мой отец сказал мне однажды, что за свою несоразмерную реакцию, когда-нибудь я получу по зубам. Ави спросил, почему я смеюсь. Я объяснил Ави причину своего смеха, чтобы не усугублять и разрядить создавшееся напряжение.   
- Ави, - сказал я ему, - ты же знаешь, что я "психический", и поэтому всегда знаю точно, какая ситуация опасна, а какая нет.
Ави помолчал и посмотрел в пол.
- По-моему, - ты легкомыслен, и ошибаешься. Это как двойная петля: одно незаметно переходит в другое.
- Ави, я прожил два года под одной крышей с человеком, который клялся, что в момент нервной атаки, готов выйти на улицу и убить первого встречного. Вот это – действительно страшно.
- Убить первого встречного? Не вижу в этом для себя никакой проблемы!
- Ави, если бы это было так, меня бы здесь действительно не было.
- Дани, ты морочишь мне голову. Я прекрасно понимаю твои мысли и могу
дословно пересказать всё, что проносится сейчас в твоей голове! Ты думаешь про себя: "Какого чёрта я связался с этим Ави?! Ноги моей здесь никогда больше не будет!"
- Ты тоже ошибаешься, Ави. Ты и близко не угадал мои мысли. На самом деле
я думаю о том, какие идиотские выверты и кульбиты выкидывает мой мозг. Какие несусветные ситуации он создаёт. А во всём остальном – ты прав. Так что прости меня.
Ави, почему-то виновато и застенчиво, попросил меня оставить ему несколько сигарет, сказав, что у него кончились наличные деньги, и он уже четвёртые сутки сидит без табака. Потом предложил мне сесть, подкурил сигарету и сказал:
- Дани, я хочу уколоться. Пожалуйста, побудь со мной.
Я немного опешил, потому что никогда не был свидетелем таких вещей.
- Не бойся, - сказал Ави, - ты ничего не заметишь. Я не стану агрессивным. Я начал колоться задолго до нашего с тобой знакомства и, как видишь, всё ещё живой. Если подходить к этому делу с головой, то ничего опасного в этом нет.
Я уже говорил, Ави разбирался в биохимии почти научно и знал, что на что,
почему и как действует. Он никогда не употреблял наркотики с моментальным привыканием. А между любыми уколами делал двухмесячный перерыв. Я сидел молча, стараясь не мешать Ави.
Он занялся приготовлениями. Освободил от лишних предметов и вытер стерильной салфеткой стол. Потом разложил на нём четыре белых тетрадных листка. Извлёк несколько разноцветных таблеток из разных пластиковых упаковок. Затем достал маленький напильник для ухода за ногтями и стал стачивать таблетки в четыре отдельные горстки. Потом на миниатюрных электронных весах взвесил каждую и ссыпал эти горстки в одну большую. Получившийся порошок аккуратно и тщательно перемешал рисовальной кисточкой. Затем при помощи маленькой бумажной воронки загнал порошок в большую, закреплённую в пластилине ампулу. Добавил в неё точно замеренное количество дистиллированной воды. Потом Ави повернулся ко мне и прокомментировал, что смесь должна двадцать минут настояться. Весь этот промежуток времени мы ни о чём не говорили, каждый думал о своём.
Наконец, Ави взболтнул ампулу и загнал её содержимое в шприц. Его левая рука выше локтя уже была перехвачена тонким жгутом. Ави протёр спиртом вену, ввёл наркотик, а небольшое количество пролившейся крови вытер той же наспиртованной ватой. Тут же напряг и вытянул спину, затем резко обмяк и откинулся на диван, упершись затылком в стену. Поза напоминала несущегося на американских горках.
Ави глубоко и облегчённо выдохнул из себя весь воздух и закрыл глаза.
- Поднимается в голову, - сказал он. 
Прошло две минуты, и его тело снова стало подвижным. Я действительно не замечал в Ави никаких перемен, кроме той, что он стал чуть более словоохотлив.
Ави стал рассказывать: «– Однажды мы с другом укололись, и я ушёл в ванную комнату. Через час моего отсутствия, любопытство моего друга разыгралось, и он отправился на мои поиски и, когда он вошёл в душевую, где шумно текла вода,     то ещё не знал, что уже сорок минут, как я общаюсь-разговариваю с маленькими усатыми существами-червячками из оптического волокна, с горящими красными глазками…» 
- Ах, Дани, если б ты только знал, до чего же хорошая иногда получается смесь, - заулыбался Ави.
- Обрати внимание, что я тебе ничего не предлагаю и ни во что не вовлекаю. Даже если бы ты сам попросил, то не получил бы ни грамма. Ты неустойчивый, и нервная система у тебя слабая. Любой такой укол вызовет у тебя параноидальный приступ.
- Много ты знаешь, о паранойе! – Съязвил я.
- Знаю предостаточно. Преддверием приступа является то, что человек начинает
видеть, слышать и вообще, воспринимать реальность, как через глубокую мутную толщу воды. Когда тебе кажется, что двигатель грузовика, проезжающего в двухстах метрах от тебя, за стеной, тяжело и монотонно гудит у тебя над самым ухом. Потом звуки становятся  враждебными и угрожающими. Появляется нарастающий с каждой минутой страх. И, если не снять его таблетками или каким-нибудь другим средством, то он переходит в панику. А там уже и больница недалеко.
 
Ави был зависим от экрана. И, как человек по-своему одинокий, проводил за ним целые часы. Ави любил американские мультики так же, как он любил комиксы. На мультиках он расслаблялся, зависая над ними, как комар над электрической лампочкой. У меня это занятие Ави вызывало отвращение, и пока он увлечённо комментировал мне извивы сюжета, я откровенно скучал. Однажды я решил его поддеть.
- Ну, что, Ави? Нет в американских мультфильмах каких-нибудь больших  любовных сантиментов? В советских мультиках детям рассказывали о любви. А американская Золушка и Дюймовочка ведут себя, как старые прожжённые стервы.
И тут Ави задело. Он выключил телевизор и отложил пульт.
- Что ты пытаешься мне доказать? – Спросил он. - Превосходство русского менталитета над американским? Ну, хорошо. Вы первыми слетали в космос. Породили плеяду великих писателей мирового культурного масштаба. Но ты забываешь продразвёрстку, Гулаг, голодомор, войну, выигранную с сомнительным успехом и, как результат – тридцать миллионов водочных алкоголиков. Это то, чем ты так гордишься? А в американских мультиках никто не морочит детям голову. Из них дети получают хоть какую-то достоверную информацию об окружающем их мире.
Ави резко повернулся ко мне спиной, взял пульт и снова уставился в экран.


В один выходной день я заявился к Ави на его квартиру очень рано. И сделал это без предупреждения. Так было у нас заведено, что по выходным я мог навещать его без предварительного звонка. Я долго стучал и уже почти решил, что внутри никого нет. И лишь тогда за дверью послышались звуки, кто-то тяжело переваливался за дверью, внутри квартиры. Потом глухо задребезжал голос Ави. Это был раздражённый голос человека, которого потревожили в самый неподходящий момент.
- Даниель, ты сейчас некстати. Я не могу тебе открыть, я не один. Приходи завтра, часов в десять.
Я развернулся и собрался уходить, когда услышал за дверью встревоженный голос Лиат.
      

На следующий день я пришёл в назначенное мне время. Ави открыл дверь, поздоровался со мной и пригласил пройти в салон. Квартира дышала несвойственной для неё чистотой и порядком. Во всём чувствовалась заботливая женская рука. Лиат сидела на кожаном диванчике тут же. На этот раз они не были смущены моим присутствием и оба приветливо улыбались. Лиат была лет на девять младше Ави, в её внешности читалась красота и интеллигентность. Её лицо относилось к классическому иудейскому фенотипу, и было заострено. Так, что глядя на него в фас, вы не могли избавиться от ощущения, что наблюдаете профиль.
Между нами затеялся нехитрый разговор, в котором Лиат сетовала на череду своих ученических неудач. Она училась на архитектора в Технионе и недоумевала по поводу того, что чем больше труда и усилий она вкладывает в свои работы и проекты, тем ниже становятся получаемые ей баллы и оценки. При том, что вне стен университета, на архитектурных конкурсах, форумах и площадках, те же проекты пользуются безусловным успехом. Ави осведомился у Лиат насчёт возраста и пола лектора, который зарубил работы Лиат в Технионе. На что Лиат нарисовала картинку пожилой и неприятной особы.
- Всё шито белыми нитками, - сказал Ави, - нет ничего удивительного, что твоя молодость, ум, красота и успешность вызывают банальную зависть.
Мы поговорили ещё о чём-то, пока не перешли на обсуждение персоны самого Ави.
- Ави, дорогой, - сказала Лиат. - Я настаиваю на двух минутах полной тишины и внимания, в течение которых я могла бы высказать всё, что думаю, не будучи прерываемой.
- Валяй, - заулыбался Ави, - но с одним единственным условием: когда ты выскажешься, то дашь мне две минуты, в течение которых я смогу делать с твоим телом всё, что захочу.
Мы посмеялись над его шуткой, и Лиат продолжила,
- Ави, мне кажется, что ты ведёшь абсолютно безалаберный образ жизни. Работаешь где попало и кем попало, не имея устремлений и здоровой амбиции. Мы все знаем, что потенциал у тебя бешенный. Ты ещё очень молод и мог бы пойти учиться в учебное заведение любой направленности и по любой специальности. Дипломы, на которые люди тратят кучу времени и усилий, ты получал бы играючи. Перед тобой открылась бы возможность того, что люди называют "карьерой". И тогда, между прочим, ни у одного из твоих друзей и знакомых не стало бы повода и права называть тебя "лузером" – столь ненавистным тебе словом. И не обижайся на меня, Ави. Ты ведь знаешь, что всё это я говорю, любя.


В бродяжий период Ави случилось неприятное для нас обоих происшествие. У Ави появился враг в лице Алона Исакова. Это был молодой жестокий гангстер, наводивший ужас на Ган-А-Эм и все его окрестности. Как и Ави, бывший американец, Алон был трёхъязычным. Английским и ивритом он владел, как родными, а по-русски говорил через пень колоду, с жутким азиатским акцентом. И хотя Ави был скорее высоким, чем низким, Алон превосходил его в росте на полторы головы и обладал жуткой физической силой. Его правый глаз сильно косил, а вся его внешность как будто транслировала и бросала окружающим один и тот же безмолвный вызов: "Убейте меня"!
Вокруг него вечно вились юные потаскушки: женщин влекло его грубое, животное начало. При этом в Алоне не было полного интеллектуального убожества. Он относился к разряду людей, идущих против закона и общества сознательно, будучи готовым на любую низость и насилие ради денег.



Я пришёл в "Касу", чтобы увидеть Ави и пообщаться с ним, когда, после недолгого разговора, Ави спустился по лестнице в темноту подвала и вернулся оттуда с большим бумажным свёртком. Внутри были увесистые пачки денег. Мы их пересчитали. Перехваченные резинками пачки составили шесть тысяч шекелей. Ави объяснил мне, что после своей госпитализации в больнице Ротшильд получил от государства постоянное ежемесячное пособие по инвалидности, в размере шести тысяч, которые и были теперь у меня перед глазами. Затем Ави обратился ко мне с просьбой поместить всю эту сумму на новый банковский счёт, оформленный на моё имя, под тем предлогом, что он хочет обезопасить свои деньги и сделать их недоступными для Алона.

Алон уже прославился на весь Кармель инцидентами с вымогательствами, и крепко "сидел на вене" у Ави, периодически устраивая ему нательные обыски и изымая у него мелкие суммы. Для Ави, которому просто некуда было скрыться от Алона, всё это превратилось в настоящую проблему. Не видя в предложении Ави ничего предосудительного, я согласился оказать ему помощь. И уже через несколько минут мы находились в общественном помещении местного банка, где и оформили новый счёт на мои личные данные, вложив на него все имеющиеся у Ави деньги.
 
Тем временем слух о том, что у Ави завелись деньги, тихо прошёл по Кармелю.
Однажды рано утром я пришёл к Ави в "Касу", и мы, как всегда, мило и неторопливо беседовали и общались. Через какое-то время я вышел на несколько минут в смежную пристройку, чтобы справить малую нужду. О приходе Алона я узнал на обратном пути по доносившемуся из "Касы" голосу, который был скорее криком, чем спокойной речью. Я остановился, как вкопанный, стараясь вслушаться в выкрикиваемые слова и в происходящее внутри дома. Вскоре я понял, что в стенах "Касы" происходит драка. И хотя я стоял на определённом отдалении, улавливаемый мной шум однозначно напоминал грузное падение тела. В проёме окна мелькнула фигура Ави, яростно швыряемая Алоном от стены к стене. Крик же состоял из одной и той же повторяющейся фразы: "Avi, where is your money"?!
Первым импульсом было желание броситься на помощь Ави. Но через секунду я понял, что такой поступок оказался бы безрассудным. Так как моя сила, в сравнении с силой Алона, была мизерной. Кроме того, во мне тут же возникло опасение и недвусмысленный страх за собственную шкуру. И я не смутно, а очень явственно догадывался, какое давление применит ко мне Исаков, узнав, что деньги Ави находятся у меня. Второй моей мыслью было решение бежать со сцены действия, чтобы сберечь деньги Ави и себя. Я выбежал из Парка, поймал такси и через пятнадцать минут находился у себя дома. Потом произошло то, чего я боялся, но к чему не был готов. Не прошло пяти минут после того, как я закрыл за собой дверь, как в квартире раздался уверенный, требовательный звонок. Я подошёл к двери и заглянул в глазок. На лестничной площадке стоял Алон, а рядом с ним какой-то коротышка.
       Уже потом, задним числом оценивая события, я понял, что весь расчёт Алона основывался на неожиданности. Поэтому он не терял ни минуты, и тоже заказал такси до моего дома, понимая, что чем меньше времени на размышления он мне оставит, чем внезапнее будет его появление, тем быстрее и надёжнее сработает его план. Алон спешил взять меня тёпленьким, пока мой испуг и страх не прошли трезвую оценку ума.
 
К тому же у меня было, как минимум,  два существенных повода не идти на мгновенную конфронтацию с Алоном. Я не хотел, чтобы мои уличные авантюры стали известны семье. Существовала также опасность, что агрессия незнакомого мне человека, чьё поведение я не мог предсказать, может вылиться на самых близких мне людей. Перед глазами был пример моей американской троюродной сестры, которая подверглась угрозам, а потом  побоям со стороны уголовников.

Итак, главная ставка Исакова была на мой страх, и этот расчёт сработал. Вскоре я узнал, что у Алона имелся немалый опыт в подобных предприятиях.
Я открыл дверь. Когда бабушка увидела Алона, у неё отвисла челюсть, а глаза, от ужаса вылезли на лоб. Внешность Алона, как я уже говорил, производила жуткое впечатление. Это была двухметровая косоглазая образина, излучающая недвусмысленную угрозу. Я попытался успокоить бабушку, напустив на себя фальшивую беззаботность, и вышел на лестничную клетку, к Алону, для переговоров. Алон тут же объявил мне, что знает всё о местонахождении денег.
- Сейчас ты вернёшься в квартиру, заберёшь своё удостоверение личности, и мы поедем в банк за деньгами. И не вздумай запираться, я высажу дверь.
Алон капельку нервничал и боялся меня отпускать, думая, что в последнюю секунду, я могу сорваться с его крючка. Я вернулся в дом, нашёл паспорт и, уже уходя, крепко обнял бабушку, пытаясь немногословно рассеять возникшую у неё панику. Я попросил её не беспокоиться, ничего не сообщать маме и уверил, что через полтора часа вернусь целым и невредимым. Она, тем временем, повторяла только один вопрос: "Кто это"? Но отвечать на него у меня сейчас не было времени, и я пообещал, что всё объясню, когда вернусь.
Я снова вышел в подъезд, и тут мне в голову пришла идея. Между мной и Алоном произошёл короткий торг, во время которого я объявил, что хочу иметь свою долю в деньгах Ави. Алон подумал несколько секунд и согласился с моим условием. Мы вышли на улицу и заказали такси до банка. За такси Алон заставил меня платить. Через десять минут мы находились в помещении банка, у стойки одного из клерков, который быстро обналичил имеющиеся на моём счету деньги.
Алон отсчитал причитающуюся мне тысячу, и мы разошлись. Видимо, таким образом, взяв меня в сообщники, Алон рассчитывал на моё молчание. Домой я возвращался подавленным, с нехорошим чувством на душе, так как понимал, что теперь виноват перед Ави.

Через день я встретил Ави на Кармеле. Я делал мелкую покупку в бутике, когда увидел Ави, пробирающегося ко мне сквозь толпу. Он двигался вяло, вид у него был потерянный. Приблизившись ко мне и даже не поздоровавшись, он спросил с тихой, грустной робостью справляющегося о жизни смертельно больного:
- Дани, у кого деньги?
- У Алона, - ответил я так же невесело.
Ави удручённо и понуро уставился взглядом куда-то мне в ноги.
- Да, Алон нам с тобой не по силам.
Я вынул из кармана деньги и протянул их Ави.
- Держи. Это всё, что мне удалось спасти.
Ави принялся перебирать купюры.
- Ави, я перед тобой виноват, конечно. Но ты не должен был давать Алону мой адрес.
- Дани, у меня не было выбора. Алон схватил меня за руку и сказал, что если я не назову твой адрес, то он сломает мне кость.


Следующие несколько дней я искал Ави на Кармеле, но он исчез. Ни в одном из мест  обычного пребывания Ави я не смог его обнаружить. Я продолжил поиски, пока не наткнулся снова на Алона. Тот, увидев меня, подошёл и сказал:
- Напрасно ты ищешь здесь Ави, здесь ты его не найдёшь. Он находится сейчас под моим присмотром. Если хочешь его увидеть, иди за мной.
Я пошёл за Алоном, понимая, что идти за ним в неизвестном направлении – опасно. Мы миновали Ган-А-Эм и зоопарк, по длинной узкой улице спустились до здания заброшенной синагоги. Алон оставил меня снаружи, а сам вошёл вовнутрь. Не зная, когда он вернётся, я присел на скамейку. Через минуту он вышел, грубо толкая перед собой Ави. Тот шёл, спотыкаясь, его руки были заведены за спину. Когда они приблизились ко мне, я заметил, что Ави исхудал, как человек, который несколько дней не принимал пищи. Они подошли к скамейке, и Ави устало сел на землю напротив меня. Руки за его спиной были связаны. Алон достал острый нож и распорол узел. 
- Ну, как он выглядит? – Спросил Алон. - Я теперь о нём забочусь. Кормлю его, одеваю. Эту майку купил ему я.
Ави молчал. Тогда Алон схватил его за грязную белую майку с порванным воротом, сгрёб его и силой поставил на ноги.
- Встань и скажи ему сам, как я о тебе забочусь.
Ави испуганно покосился на Алона.
- Да, он обо мне заботится.
И тут я заметил, что на голой выбритой голове Ави зияют маленькие розовые раны, какие остаются от тушения горящих сигаретных окурков. Это был вид физического издевательства, распространённый в советской армии и носящий название – дедовщина.
      
Скрывать происходящее дальше было невозможно. Бабушка после появления Алона в нашем доме била тревогу. Конечно, её я ни во что не посвятил, но перед мамой открылся полностью. Да и Ави, который стал теперь, буквально, арестантом Алона – пора было выручать. Мама была в ужасе, и на следующий день, на машине отчима мы прибыли в полицейское отделение для подачи официальной жалобы.

Очень скоро выяснилось, что в полиции с Алоном хорошо знакомы. На его счету были не только приводы в полицию за вымогание денег у несовершеннолетних, но и действительно отсиженный срок.
В участке, заполняя попутно необходимые бланки, нас подробно допросил полицейский с обилием загадочных звёздочек на погонах. Ни я, ни мама не разбирались в служебной полицейской иерархии. По должности это был, видимо, следователь. Этот же человек несколько следующих дней сопровождал меня на своей служебной машине, когда мы объезжали со всех сторон злосчастный центр Кармель и рыскали по всем нарко-притонам и ночлежкам. Поиск продолжался четыре дня, но выйти на Алона или на Ави мы всё никак не могли.
Наконец, в конце четвёртого дня поисков, мы увидели Ави, который, ничего не подозревая, в спокойном одиночестве пересекал территорию Парка. Я указал Рону (таким было имя следователя) на Ави. Полицейский быстро и уверенно подошёл к Ави, представился и тут же предъявил своё служебное удостоверение. Рон мог бы этого не делать: его обмундирование недвусмысленно выдавало его личность. Беззаботное выражение лица Ави мгновенно сменилось напряжением.
- Ави, я ищу Алона, - сказал Рон. - Что ты знаешь об этом человеке?
- Ничего не знаю. Мне незнакомо это имя, - Ави попытался посторониться и пройти мимо. Рон взял Ави за руку и тоном спокойного убеждения продолжил:
- Ави, давай зайдём в ближайший кафетерий. Выпьем кофе и спокойно обо всём поговорим.
Ави и я проследовали за Роном в небольшое кафе, владельцем которого был белобородый религиозный еврей почтенного возраста. К началу общего разговора
Ави, кажется, уже немного смягчился, и его первый испуг прошёл.
Рон заказал три чашки кофе, но всё то время, пока я и Рон отхлёбывали ароматную гущу, Ави демонстративно воздерживался от своей порции. На протяжении всей недолгой беседы Ави старался не встречаться глазами с взглядом следователя.
Рон начал следующими словами:
- Ави, давай ты не будешь устраивать здесь детский сад и отрицать полностью очевидное. Все присутствующие здесь, кроме тебя, готовы подтвердить твоё знакомство с Алоном.
- Чего ты хочешь от меня и что тебе нужно от Алона? – Cпросил Ави.
- Я хочу тебя от Алона защитить. А для этого – привлечь тебя в свидетели его издевательств над тобой. А Алона я хочу арестовать, допросить и снова закрыть его года на три или четыре.
- Я не буду свидетельствовать и давать показания против Алона официально,
даже если сейчас ты записываешь наш разговор, - ответил Ави.
И тут Рон обратил внимание на розовые язвочки на голове Ави, и мне пришлось пояснить их происхождение. Рон продолжил:
- Ави, твоя трусость и несговорчивость нам не на руку. Я не смогу посадить Алона, имея только одного свидетеля.
И тут к столу подбежал хозяин заведения и, бурно жестикулируя, стал увещевать Ави.
- Ави, ты не прав! Ты должен пойти навстречу этому человеку! Ави, этот человек – твой ангел хранитель во всеоружии. Он сможет тебе помочь. А иначе Алон так и будет жить фантазиями о своей ненаказуемости.
Через несколько минут разговор себя исчерпал. Ави не хотел прогибаться под Рона. Рон встал и пошёл к стойке кафетерия, чтобы расплатиться за напитки.
- Что ты?! Что ты?! – Запричитал старик. - Не возьму с тебя никаких денег. Для меня большая честь, что ты посетил моё заведение. Я был рад вас принять и угостить. Спасибо, Рон, что ты делаешь своё непростое и опасное дело.

Рон продолжил поиски Алона. Я припомнил, что чаще всего замечал Алона по утрам возле одного центрально расположенного бутика. Мы наведались в это место
и, действительно, обнаружили там Алона. Я подал Рону знак и объяснил, что это и есть человек, которого мы ищем. Впрочем, возможно, мои пояснения Рону не были нужны. Он подошёл к Алону, отвёл его в сторону и заговорил с ним. И, хотя их контакт длился не больше минуты, цель его, как выяснилось, была достигнута. Рон, скорее всего, немногословно и убедительно сделал Алону предупреждение в виде угрозы, дав Алону понять, что тот находится "на мушке".  С этого дня Алон оставил Ави в покое и перестал присасываться к его венам.  Алон испугался. Видимо, опыт недавней отсидки всё-таки пошёл ему впрок.
      
После этих событий прошло какое-то время. Я разъехался с бабушкой, у меня началась самостоятельная жизнь, и появилось отдельное собственное жильё.
В этот период до Ави дошёл слух, что его разыскивают его бывшие подельники из Тель-Авива. У Ави началась настоящая паника, так как он недвусмысленно догадывался, какими средствами с него будут взыскивать и вытряхивать давнишние криминальные долги. Возникшие страхи привели Ави к мысли, что он больше не может вести в Хайфе публичную жизнь. И хотя я почти ничего не знал о характере отношений Ави с этими людьми, я снова пошёл ради Ави на риск, и Ави нашёл пристанище под моей крышей. И хотя хозяином квартиры был я, роль вожака в наших отношениях по-прежнему оставалась за Ави. При этом нельзя сказать, что Ави этой ролью злоупотреблял или угнетал меня каким-либо образом. Он устроился разнорабочим в пекарню, в которой имел блуждающий график. Часто брал ночные смены. Мы не уставали один от другого, так как в течение суток имели возможность друг от друга отдохнуть.

Однажды Ави вернулся из города подавленным и сказал мне, что его старые дружки из Тель-Авива вышли на его след. Что у Ави произошла с ними неприятная встреча, ничего хорошего ему не сулившая. Ави сообщил мне, что связался по своим давнишним затёртым номерам с полицией, попросил у них помощи и заявил о готовности сотрудничать с ними в той мере, в какой это потребуется.

С этого момента и дальше Ави держал меня в курсе всех событий и их деталей.
В полиции Ави предложили собрать на шантажистов аудио компромат. Всё это пахло большим риском и неизвестностью.
Несколько дней Ави пребывал в состоянии какой-то самопогружённой нервозности.
Я замечал, что ему стоит огромного усилия держать себя в трезвых рамках. Наконец, он сам обратился ко мне с просьбой.
- Дани, мне предстоят несколько очень непростых дней, которые потребуют
задействовать всё моё внимание и волю. И я не знаю, выдержу ли я это напряжение. Пожалуйста, будь внимателен к моему состоянию. Для тебя паранойя – не новость.
Значит, ты будешь первым, кто заметит момент, когда я пересеку границу.
Потом Ави показал мне экипировку, которой его снабдила полиция. Это был чёрный мохеровый плащ и маленькое цифровое записывающее устройство размером со швейную булавку, которое выполняло функцию микрофона и транслятора. Эта "булавка" незаметно встраивалась в колышек воротника, и обнаружить её можно было только тщательным прощупыванием.

На следующий день Ави вернулся домой в десятом часу ночи. Я открыл дверь, и Ави посмотрел на меня мутными невидящими глазами. На его влажном лбу сверкали бусины холодного пота, а изо рта шёл крепкий алкогольный дух. Ави порывисто прошёл на кухню, сел на табурет и уставился в стол. Так и сидел, пока моё любопытство и вопросы не вывели его из ступора. Наконец, он стал рассказывать, резко выпаливая слова, в которых были раздражение и гнев.
- Эти идиоты прогнали мимо нас свою служебную машину с включёнными мигалками как раз в тот момент, когда мы стояли у банкомата, и я производил свою запись. Я не знаю, какими силами мне удалось сохранить хладнокровие. Появление "мигалки" вызвало подозрение, и я почувствовал, что меня в любую секунду могут разоблачить. Такого выброса адреналина, как сегодня, я не испытывал ещё ни разу в жизни.
Ави помолчал.
- Хотя – нет. Вру. Было однажды. Когда я занимался ночью сексом, держась за поручни пятого этажа пожарной лестницы. Одно неверное движение – и тебя нет, - он посмотрел на меня и заулыбался.
      
Назавтра Ави появился не так поздно. И теперь на его лице сияла нестираемая улыбка.
- Дани, сегодня их повязали!


Последняя наша встреча была случайной. Увидев меня, Ави от радости начал кривляться. Но и кривляясь, он продолжал оставаться искренним.
- Дани, когда я ехал в Израиль, я знал, что съем много дерьма. Но все люди на свете делятся всего на два вида: на тех, кто жрёт дерьмо и при этом морщится, куксится и плачет, и на тех, кто жрёт фекалии и улыбается…
- По-моему, у последних атрофировались вкусовые рецепторы, и поэтому они не чувствуют никакого вкуса, - ответил я.
- Да нет, просто есть люди, которые перестали чему-нибудь удивляться.
Этим людям дали электричество, энергию атома, периодическую таблицу Менделеева, общую теорию относительности, прочитали молекулу ДНК, наконец. А им до сих пор скучно!? Боже мой, подумать только, ведь во Вселенной каждая вещь знает своё место. Тут нужно не просто удивляться, нужно поражаться тому, как это всё продолжает существовать!
Всё это Ави говорил, продолжая нелепо пританцовывать, и мне вспомнилось ницшеанское: "Я бы поверил только в такого Бога, который умел бы танцевать".