Перекур

   «Вот зачем звать меня постоянно. Постоим, помолчим. Может она чего-то ждет? Так не ждет, выяснили же…»: в который раз одна и та же мысль посетила его голову, когда он открывал дверь. Щурясь выглянувшему солнцу, он потянулся рукой в карман. Пошарив в каждом поочередно, он, наконец, прекратил эти бессмысленные действия.

- А зажигалку я забыл, - чуть улыбнувшись, объяснил он, - Сейчас вернусь.

   Быстро, будто боясь задержаться, он нырнул обратно в дверь. Не сбавляя темпа, будто за ним гонятся, он двинулся к кабинету, где висела его куртка, в кармане которой он и забыл зажигалку.

   Он всегда торопился. Но только не там, где действительно нужно было быть расторопнее. Будто пребывая в постоянном конфликте с требованиями общества, здравого смысла и логики, он бежал за зажигалкой, но медлил с принятием важных решений. Медлил с действиями, которые были нужны здесь и сейчас, а не после.
И она, та, что осталась ждать его на улице, была очередной жертвой его медлительности. Впрочем, жертвой был он сам. Если в таких ситуациях вообще могут быть жертвы.

   Полгода назад он устроился на новую работу, в новый коллектив. В основном женский, что, впрочем, его не пугало. И не притягивало. Ему было безразлично. Это теперь он жалел, а тогда ему было действительно все равно.
Ее он заметил не сразу. Вернее будет сказать, он не обратил на нее внимания, и уж никак не мог подумать, что дальше произойдет нечто подобное. Нечто, что случалось с ним очень редко – влюбленность.

   Зато она заметила его сразу. Женщины. Выбор всегда делают они. Даже когда кажется, что это не так. А исключения всегда связаны с насилием. Моральным или физическим, но насилием.

   Он успел проработать около месяца, пока они, наконец, не попали в одну смену. Сейчас он уже и не помнил, как все начиналось. Все что он помнил, она была настойчива, и у нее был парень. Где-то там, далеко, работающий вахтами. А меж вахтами ей хотелось другого парня. Его.

   Но он был устроен куда сложнее, чем другие. Он никогда не брал чужого. По крайней мере, осознанно. И сопротивлялся, как мог. Пусть и был давно один. Пусть она была ему симпатична. Пусть друзья, выслушав рассказ о ней, твердили одно – бери. Он сопротивлялся.

   Он выглядел принципиальным, честным. По крайней мере, для других. Сам же он не знал, где пролегает грань между принципами, глупостью и страхом. Глупо было просить у судьбы, в которую он не верил, послать ему женщину. Еще глупее было от нее отказываться. Страшно было признаться самому себе, что он не столько принципиален, сколь пуглив. Он привык быть один, и менять это было страшно, хоть и хотелось.

   Тогда его просьбы к судьбе изменились, теперь он просил больше. Раз уж ему ниспослали женщину, которая сама, без всяких серенад и доблестных подвигов, готова быть с ним, то почему эта женщина занята? «Неужели нельзя было дать свободную»: сокрушался он. Впрочем, он не был столь глуп и неблагодарен, чтобы не понимать простых вещей. Но он был человеком, со свойственными ему пороками. Алчностью и желанием жаловаться на жизнь.

   Однако, несмотря на очевидную замкнутость своей цели, она не унималась. Влив в него достаточное количество алкоголя, она все-таки заставила его целовать себя. Хотя бы целовать, дальше дело не зашло, но, наверно, ей этого уже и не было нужно.

   Шло время, он понимал, что решать нужно было раньше. Еще до этого поцелуя. Но он так и не нашел в себе силы решить все, и пойти до конца. И теперь уже он пытался проявить настойчивость. Навязаться на кружку чая, на поход кино. Хоть куда-нибудь. Но у нее были дела.

   А когда ему все-таки удалось уединиться с ней вне стен магазина, он услышал ее отказ.

- Знаешь, ты долго отказывался. Нет и нет. А теперь уже я не хочу.

   Он понимающе кивнул, что-то бормотал о справедливости и верности ее решения. Но от понимания своей ошибки ему не становилось легче. Он уже месяц терзал себя мыслями о ней, о том, что был глуп тогда и остался глуп сейчас.

   «А может, она хотела, чтобы я поднажал? Они же всегда отказывают лишь затем, чтобы увидеть старания, чтобы мы проявляли мужество. А я, видите ли, не такой. Нет, значит, нет. Дурак…»: думал он, в очередной раз прикладываясь к бутылке пива. Он часто ходил к железнодорожным путям, в уединенное место. Там он мог пожаловаться сосне на свое одиночество, тихо петь песни или шептать себе под нос о том, какой он идиот.

   Говорят, любовь светлое чувство, но он в это не верил. Просто потому, что его любовь ни разу не была светлой. Она всегда тяготила его, всегда была несчастливой, не взаимной. Когда-то, когда он был помладше, он верил, что ему однажды повезет. Но эта вера давно угасла, осталось понимание, что он сам не позволит себе счастливой любви и сделает все, чтобы причинить себе страдания.

   Она не была его идеалом или мечтой, просто она попала в то самое время, когда ему пора было вновь влюбиться. Пора было вновь почувствовать хоть какую-то тягу к женщинам. И, наверно, он должен был бы быть благодарен ей за это. Но благодарности не было. «Она же просто шлюха. А я  влюбился, идиот. У нее парень есть, а она ко мне лезла, так бы потом и со мной поступила»: размышлял он, глядя на проезжающий мимо состав. Грохот чугунных колес слегка приглушал потоки его сознания, как и алкоголь. Но лишь на время.

   Ему казалось, что этим мучениям не будет конца. Но он знал, что так лишь кажется. Он точно знал, что все пройдет и нужно просто терпеть. И в этом он имел большой опыт, ведь уже не раз и не два он точно так же искал себе оправдания, размышляя о неразделенной любви. И терпел, пока оправдания не станут казаться убедительными, а сердце не будет так колоть от одной лишь мысли о ней.

   «Что я сделал не так? Все? Но не может же быть, что один лишь я виноват. В конечном итоге, я переступил через свои принципы. Поздно, конечно, но переступил. И этот поступок не был оценен. А в итоге я нарушил собственные правила, поступил мерзко, и остался ни с чем. Справедливо? Да. Пожалуй, это справедливо. Но неприятно»: он раз за разом прокручивал в голове одни и те же мысли, шагая на работу.

   Она говорила, что хотела бы дружить с ним. Но он в такую дружбу не верил, к тому же меньше всего ему хотелось бы видеть ее своим другом. Ему вообще не хотелось ее видеть. Так легче.

   Но он не мог сменить место работы, а потому «излечение» сильно растягивалось. Еще тогда, в тот вечер, когда она отказала, он попросил ее не давать ему надежд. Глупо было бы надеяться, что эта его просьба будет исполнена. Но он хотя бы пытался.

   А она. Она все так же норовила потереться об него, спровоцировать на пошлую шутку. И он старался сделать вид, что не против, потому что обратное никак не помогало. Если он пытался игнорировать ее, она обижалась. И он не мог стерпеть ее обиду, перешагнуть через себя и пойти до конца. Хотя бы здесь.

   Он никогда не доходил до конца, всегда браво маршируя лишь первый отрезок любого пути. Не важно, за что он брался, ему хорошо удавалось лишь начать. Получить похвалу, поддержку и одобрение собственного начинания. Но закончить… Закончить ему не удавалось никогда.

   Так и с ней. Он тешил себя мыслями, что настанет момент, и он раскроет ей свои чувства. А она все поймет и ответит взаимностью. Впрочем, это были не надежды. Это были мечты.

   Он давно потерял всякую надежду, и всякий раз, когда ее подобие пыталось хоть как-то приободрить его, он загонял его глубже, вырывал из себя с корнем, твердя себе, что чудес не бывает. Он был рационален, когда дело касалось самоистязания. Когда нужно было снять розовые очки и понять, что он уже проиграл.

   И он понимал. А потому и не хотел продолжать общения с ней. Но она. Она, похоже, получала от этого удовольствие. Видя, как он хмурится, она наверняка ликовала. Будто это была месть за то, что он посмел отказываться от нее так долго.

   А теперь она добилась своего. Теперь он у ее ног, пусть, агонизируя, он и пытается это скрыть. Но он повержен, жалок и никчемен. Ей не нужна была его любовь, ее радовали его страдания.

   «Похотливое животное, чего ты трешься-то об меня!?»: едва сдерживая себя, он старательно избегал контактов с ней. Отворачивался и спешил куда-то. Куда? Без разницы, лишь бы подальше.

   Так продолжалось еще некоторое время. Чувства стали тухнуть, но осадок остался. Она все так же старательно изображала дружбу, ни на что не обязывающую и не обрекающую. А он все так же пытался изобразить безразличие. С каждой неделей все успешнее. И она это, пожалуй, замечала. Иногда, невзначай, в шутку говорила:

- Совсем ты меня не любишь!
 
   А он едва сдерживался, чтобы не броситься доказывать обратное, и едва выдавливал из себя:

- Да, не люблю.

   И вот она снова позвала его на перекур. И он снова не смог отказать.

- Осторожно, - открывая двери, сказал он.
- Сбегал?
- Ага.

   Короткая вспышка пламени. Она закурила, закурил и он. Молча выпуская дым, он отвернулся. Глядя в небо, он затянулся еще раз. Ему не хотелось говорить. Ей, наверно, тоже. По крайней мере, не с его спиной.

   Он смотрел в небо, и пытался придать своей фигуре как можно больше мужественности. Будто он стоит на вершине горы и наслаждается видом, а не переминается с ноги на ногу у черного входа в компании желанной, но недоступной ему женщины. Наверно, он бы так и простоял до подгоревшего фильтра, если бы она все же не заговорила.

- Как дела?
- Пока не родила, - в сотый раз озвучил он нелепую шутку, - А ты что?
- Нормально, - улыбаясь и чуть щурясь выглянувшему солнцу, ответила она.

   Ему всегда было легко ее рассмешить, даже просто своим взглядом. Вот и сейчас, он смотрел в ее глаза, а она вдруг рассмеялась.

- Что смеешься, я ж еще не сказал ничего?
- А что, посмеяться уже нельзя? – скорчив недовольную мину, сказала она.
- Можно, - будто испугавшись, он вновь отвернулся.

   Но теперь его сердце не екало. Она вдруг стала ему не просто безразлична, но и ненавистна. Лишь на миг, и только потому, что все еще была недоступна. Все еще издевалась над ним.

   Он быстро докурил и бросил окурок в урну.
- Давай быстрее, - поторопил он ее.
- Ой, да подожди ты уже, - в шутку возмутилась она, и стряхнула пепел.

   Он молча смотрел, как тлеет ее сигарета. Смотреть на нее он не хотел. А может, не решался. Ведь если он посмотрит на нее, придется что-то сказать. А у него не было тех слов, произнести которые он мог бы. Которые были бы уместны.

   Молча, он наблюдал, как она тушит сигарету и бросает ее в урну. Затем, он открыл дверь и пустил ее внутрь первой. Теперь можно было смотреть на нее, но он не хотел, и предпочел рассматривать стены. В помещении их пути разошлись. Он быстро скрылся из виду, и, казалось, облегченно вздохнул.

   Думать о ней не хотелось, но мысли были не послушны. В тысячный раз он обвинил себя в своей ошибке, в том, что упустил ее. В тысячный раз заверил себя, что все уже потеряно и надежд быть не должно. В тысячный раз пообещал себе, что не ошибется вновь, если судьба смилуется над ним и ниспошлет еще один шанс. Он вновь врал себе.