Письмо, найденное на утопленнике. Мопассан

Вы спрашиваете меня, сударыня, не смеюсь ли я над вами. Вы не можете поверить в то, что человек никогда не был сражён любовью? А я никогда не любил, никогда!
Отчего это? Я не знаю. Я никогда не находился в этом опьянении сердца, которое называют любовью. Никогда не жил в этой мечте, в этой экзальтации, в этом помешательстве от женского лица. Меня никогда не преследовала страсть, я никогда не был возведён на небеса ожиданием или обладанием существа, которое внезапно стало для меня желаннее всяческого счастья, красивее всех созданий, важнее целой вселенной! Я никогда не плакал и не страдал из-за женщины. Я никогда не проводил ночи без сна, думая о ней. Я не знаю мыслей о ней, воспоминаний о ней. Я не знаю нервной горячки в ожидании её и божественной грусти, когда она ушла, оставив в комнате слабый запах фиалки и кожи.
Я никогда не любил.
Я сам часто спрашивал себя, отчего это так. И я на самом деле не знаю. Однако я находил причины, но они касаются метафизики и, возможно, не понравятся вам.
Я думаю, что я слишком сильно сужу женщин, чтобы подчиняться их шарму. Прошу у вас прощения за эти слова. Я объяснюсь. В каждом создании есть нравственное и физическое существо. Для того, чтобы любить, мне нужно было бы встретить среди этих двух существ гармонию, которой я никогда не находил. Всегда одно преобладает слишком сильно: то нравственное, то физическое.
Ум, который мы имеем право требовать у женщины, чтобы любить её, не имеет ничего общего с мужским умом. Это больше и меньше. Нужно, чтобы у женщины был ум открытый, утончённый, чувствительный, деликатный, впечатлительный. У неё нет нужды в силе, в инициативе мысли, но ей нужна доброта, элегантность, нежность, кокетливость и эта способность к ассимиляции, которая через некоторое время делает её похожей на того, с кем она делит жизнь. Её самым важным качеством должен стать такт – это эфемерное чувство, которое является для разума тем же, что прикосновение – для тела. Такт пробуждает в ней тысячу мелочей: контуры, углы и формы в интеллектуальном порядке.
Красивые женщины чаще всего не имеют ума. Малейший недостаток в гармонии поражает и ранит меня сразу же. При дружбе это не имеет значения. Дружба – это пакт, где мы делим недостатки друг друга. Можно судить друга и подругу, подсчитывать их достоинства, закрывать глаза на недостатки и давать им точную оценку, полностью отдаваясь глубокой дружеской симпатии.
Для того, чтобы любить, нужно быть слепым, полностью отдавать себя, ничего не видеть, ни о чём не рассуждать, ничего не понимать. Нужно уметь обожать слабости так же сильно, как достоинства, отказаться от суждений, от размышлений.
Я не способен к этой слепоте, и я сопротивляюсь неразумному соблазну.
Это не всё. Я имею такую высокую идею о гармонии, что никто никогда не будет соответствовать моему идеалу. Но вы будете относиться ко мне, как к безумцу! Выслушайте меня. По моему мнению, женщина может обладать деликатной душой и красивым телом, но эти тело и душа не будут находиться в полном согласии. Я хочу сказать, что люди, у которых нос сделан особенным образом, должны думать по-особенному. Толстые не имеют права пользоваться теми же словами и фразами, что худые. У вас, сударыня, голубые глаза, и вы не должны смотреть на жизнь, судить о вещах и событиях так, как если бы вы были кареглазой. Оттенки вашего взгляда должны роковым образом соответствовать оттенкам вашей мысли. Чтобы чувствовать это, у меня нюх ищейки. Смейтесь, если хотите. Это так.
Однако я думаю, что в один из прошлых дней я любил на протяжении часа. Я глупо поддался влиянию обстоятельств. Хотите, чтобы я рассказал вам эту короткую историю?

*
Однажды вечером я встретил красивую экзальтированную малышку, которая по порыву поэтической фантазии захотела провести со мной ночь на реке, в лодке. Я бы лучше предпочёл спальню и кровать, однако я принял её предложение.
Это было в июне. Моя подруга выбрала лунную ночь.
Мы поужинали в гостинице на берегу и около 10 часов взошли на борт. Я находил эту авантюру очень глупой, но спутница мне нравилась, поэтому я сильно не сердился. Я сел на банке напротив неё, взял вёсла, и мы отчалили.
Я не мог отрицать, что зрелище было очаровательным. Мы проплывали мимо лесистого острова, полного соловьёв, и течение быстро увлекало нас по серебристому потоку. Жабы монотонно квакали, лягушки надрывались в камышах, а вода под нами производила смутный шум, почти неслышный, беспокоящий и вселяющий слабый мистический страх.
В нас проникало очарование тёплой ночи и реки, сверкающей под луной. Было хорошо жить, плыть так и мечтать, чувствуя рядом с собой молодую красивую женщину.
Я был немного взволнован, немного смущён, немного опьянён бледной чистотой вечера и мыслями о соседке.
«Сядьте рядом со мной», - сказала она. Я подчинился. Она продолжила: «Прочтите стихи». Для меня это было слишком. Я отказался. Она настаивала. Определённо, она затеяла большую игру, ей хотелось полного оркестра чувств, от Луны до Рифмы. Наконец, я уступил и прочёл ей ради шутки восхитительное стихотворение Луи Буйе, где последними строфами были эти:

Мне особенно ненавистен бард с маслянистым взором,
Который смотрит на звёзды и бормочет имя,
Для которого всей Природы меркнут узоры,
Коль смазливого женского личика нет между ними.

Эти бравые малые нравиться очень умеют
И дают себе труд этим миром интересоваться
С тем, что женские юбки на ветки повесить смеют,
И в зелёных холмах будут чепчики красоваться.

Им, конечно, божественной музыки не постигнуть,
Они знают только природу нежных шептаний,
И сама Природа – вовек для них не инигма,
Ведь они ищут женщину средь пустынных скитаний.

Я ожидал упрёков. Их не последовало. Она прошептала: «Какие правдивые стихи!» Я остолбенел. Поняла ли она?
Наша лодка понемногу пристала к берегу и остановилась в зарослях ивы. Я обнял свою соседку за талию и прижался губами к её шее. Но она оттолкнула меня резким раздражённым движением: «Прекратите! Грубиян!»
Я попытался привлечь её к себе. Она отбивалась, схватилась за дерево, и мы чуть не упали в воду. Я счёл благоразумным прекратить свои попытки. Она сказала: «Я бы, пожалуй, опрокинула вас. Мне так хорошо. Я мечтаю. Это так прекрасно». Затем она добавила со злорадной ноткой: «Разве вы забыли, что вы только что мне читали?» Это было правдой. Я замолчал.
Она продолжила: «Гребите же!» Я вновь взялся за вёсла. Я начинал находить, что ночь длинна, а я нахожусь в смешном положении. Моя спутница спросила: «Вы можете мне кое-что пообещать?»
- Да. Что?
- Остаться спокойным и сдержанным, если я вам позволю…
- Что?
- Я хочу лечь на спину, на дне лодки рядом с вами, и смотреть на звёзды.
Я воскликнул: «Я понял!»
Она продолжила:
- Нет, вы не поняли. Мы ляжем рядом. Но я запрещаю вам трогать меня, целовать … ласкать.
Я пообещал. Она заявила: «Если вы двинетесь, я переверну лодку».
И вот мы легли рядом, устремив глаза в небо, и поплыли по течению. Лёгкие движения лодки укачивали нас. Лёгкие звуки ночи теперь слышались сильнее, и мы порой вздрагивали. Я чувствовал, как во мне растёт сильное чувство, бесконечная нежность, и мне хотелось открыть объятия, чтобы обнимать, и открыть сердце, чтобы любить, чтобы отдавать, чтобы отдать кому-нибудь мои мысли, тело, жизнь – всё моё существо!
 Моя спутница пробормотала, словно во мне: «Где мы? Куда мы заплыли? Мы далеко от берега, мне кажется? Как это прекрасно! О, если бы любили меня… немного!!!»
Моё сердце начало колотиться. Я не мог отвечать. Мне казалось, что я любил её. Во мне больше не было страстного желания. Мне было хорошо лежать рядом с ней, мне этого хватало.
Мы лежали так долго, неподвижно. Мы взялись за руки. Какая-то странная сила парализовала нас: неизвестная, высшая сила, целомудренный и абсолютный союз наших лежащих рядом тел, которые принадлежали друг другу, хотя не соприкасались. Что это было? Я не знаю. Возможно, любовь?
Понемногу занимался день. Было 3 часа утра. Небо медленно светлело. Лодка натолкнулась на что-то. Я встал. Мы причалили к небольшому островку.
Но я был в экстазе. Перед нами разворачивался красный, розовый, фиолетовый небосвод, покрытый облачками, похожими на золотой дым. Река была пурпурной, а три домика на берегу, казалось, пылали.
Я наклонился к своей спутнице. Я хотел сказать ей: «Посмотрите». Но я замолчал в ошеломлении и перестал видеть что-либо, кроме неё. Она тоже была розовой, но розоватость её тела покрывал розовый свет с неба. Волосы были розовыми, глаза – розовыми, зубы – розовыми, платье, кружева, улыбка – всё было розовым. И я подумал, сходя с ума, что передо мной была сама Аврора.
Она медленно встала, протягивая ко мне губы. Я с дрожью подошёл к ней, чувствуя, что сейчас поцелую небо, счастье, мечту, воплотившуюся в женщину, поцелую идеал, спустившийся в человеческую плоть.
Она сказала мне: «У вас гусеница в волосах!» Вот почему она улыбалась!
Мне показалось, что я получил удар молотом по голове. И я почувствовал такую грусть, словно потерял все надежды в жизни.
Вот и всё, сударыня. Это по-мальчишески, наивно, глупо. Но я думаю, что после того дня я никого не любил. Однако… кто знает?

*
Молодого человека, на груди которого нашли это письмо, выловили вчера из Сены между Буживалем и Марли. Исполнительный спасатель, который обыскал его, чтобы узнать имя, принёс этот документ.

8 января 1884
(Переведено 31 июля 2017)