6. Троицкое детство. Детские впечатления

Предыдущая глава: 5. Новая квартира. Посёлок ГРЭС
http://www.proza.ru/2017/01/25/245

 
         Перед Новым годом я заболела. Помню, в один из предновогодних тихих вечеров я лежала одна в тёмной спальне, все наши были в другой комнате, оттуда доносились их приглушённые, весёлые голоса. Было мне как-то одиноко и немножко обидно болеть в такое интересное время. Вдруг я услышала звонкое бряцанье колокольчиков за окном. Вскочив с постели, подбежала к окну и прильнула носом к холодному стеклу. За окном в темноте мягко падал снег крупными хлопьями, а в жёлтом свете фонарей кружился роем неугомонных, нескончаемых, мохнатых бабочек. И вдруг по проспекту Культуры, на который выходило окно нашей спальни, промчалась тройка запряжённых лошадей. Под нарядной дугой звенели колокольчики, а в санях сидел сам Дед Мороз с белой бородой, в красном тулупчике. Ну не чудо ли? Как будто новогодняя открытка ожила на несколько секунд на моих глазах, как будто это было лично для меня поздравление с Новым Годом, как утешение в дни болезни! Это был незабываемый новогодний сюрприз, такая вот несказанная удача вовремя подбежать к окну!

        Обычно в зимние вечера мы с Верой отправлялись на "катушку" — так на Урале назывались ледяные горки. Родители совместно со старшими детьми делали во дворе горки из снега, потом в морозные вечера заливали их водой, постепенно намораживая лёд слой за слоем, пока поверхность горки не становилась гладкой и очень скользкой. По бокам могли делать бортики, тогда горка становилась похожа на желоб — так было безопаснее кататься с неё, а если бортиков не было, то очень легко ты мог улететь с горки в середине увлекательного спуска с "катушки".

        Несмотря на то, что мы были совсем маленькие, мама позволяла нам гулять одним, присматривая за нами из окна. При шестидневной рабочей неделе мама почти не имела свободного времени, а все вечера и воскресенья были заполнены нескончаемой домашней работой.Отец домашней работы почти не касался, все глажки, стирки, уборки и готовки лежали на маминых плечах.

        Впрочем, в советское время дети гуляли без опаски в своих дворах — там всегда было полно ребятни, а на "катушку" вечно была очередь. Сразу после детского сада мы отправлялись на горку с квадратными фанерками от посылок и катались там до изнеможения. Позже мама звала нас, выглядывая из форточки, и мы с Верой, усталые, улыбающиеся, с румянцем во все щёки, с выбившимися прядями волос из-под цигейковых шапок, ползли домой, роняя фанерки из оледеневших варежек. Штаны, шубейки, валенки - всё было тоже оледеневшим, комочки льда вперемежку со снегом свисали с шерсти шарфов, штанов и варежек. Потом дома вся одежда развешивалась на очень горячих батареях, чтобы утром мы могли всё это снова надеть, тёпленькое и сухое.

       Постепенно снежная уральская  зима уступала место желанной весне, и в ясные и тёплые майские (а то и апрельские) дни наша семья открывала прогулочный сезон в берёзовую рощу недалеко от дома. Хотя на Урале много смешанных лесов, но бывают и сосновые боры с прямыми, как свечи, стволами сосен, с мягкой хвоей под ногами — тихие, душистые, прозрачные. Бывают и берёзовые рощи — нежные, светлые, какие-то сквозные, солнечные — как будто стайка девушек в белых платьях выбежала на полянку хороводиться. Как правило, земля к тому времени уже была хорошо просохшей, повсюду бархатилась нежная зелёная травка, пахло свежей зеленью, весной, радостью и неистребимой жаждой жизни.
 
       Мы выходили искать подснежники, позже ходили по землянику, потом по грибы, собирали букеты цветов или охапки пёстрых осенних листьев. И всегда я испытывала радостное изумление перед красотой и мощью природы. Всегда хотелось погладить нежную тёплую кору берёзы, чешуйчатый ствол сосны, обнять трепещущую серебристой листвой осинку, прижаться щекой к мощному, кряжистому, в несколько обхватов дубу. Я чувствовала себя малой, но неотъемлемой частичкой этого загадочного прекрасного мира, ещё совершенно непознанного мною, но где-то глубоко в подсознании уже давно знакомого мне и такого  р о д н о г о. Я была растворена в этом мире. И у меня совершенно отсутствовало ощущение какой-то собственной "самости". К сожалению или к счастью, но оно, это чувство, во мне появилось значительно позже, а пока я, дитя природы, оставалась чистым листом, неначатой страницей, "блаженной нищей"!

       Как-то в один из таких вот замечательных весенних дней мы в компании с другой семьёй собирались на долгую прогулку в лес. Я уже готова и, чистенькая, нарядная, в ожидании остальных выхожу на лестничную площадку. Там несколько старших девочек показывают фокусы с горошиной. Одна из них засовывает горошину в нос, а потом с силой выдыхает воздух, и горошина пулей вылетает из ноздри. Потом вторая подруга пытается повторить этот трюк.

        Не знаю, что на меня находит, но я заявляю, что я тоже кое-что могу. Недолго думая, я проталкиваю горошинку в правое ухо, потом пытаюсь достать её, но безуспешно. Тут все наши выходят из квартиры, я забываю о горошине и, переполненная впечатлениями дня, вспоминаю о ней только после вечернего купания, когда размокшая горошина начинает распирать мне ухо изнутри, причиняя нестерпимую боль.

         Поутру бедная моя мама подхватывает меня и мчится со мной в больницу, которая совсем рядом с нашим домом. Там доктор, посверкивая разными никелированными инструментами и вселяя в меня ужас перед неведомой операцией, тугой струёй воды выбивает эту горошину из уха, одновременно повреждая мне барабанную перепонку.

          Я, конечно, орала, как могла, при всём моём неумении громко кричать, одновременно наматывая себе на ус: никогда больше не толкать в нос и в уши ничего инородного. Это повреждённое ухо долго причиняло мне потом кучу проблем.

          Ещё хочу отметить, что с детства я была довольно влюбчивая. Девчонки часто бывают влюбчивыми. Правда, в садике мне было не до влюблённости, настолько мне тяжело было пребывать в нём. А вот вне садика я, пятилетняя, вдруг влюбилась в дядю Ваню. Дядя Ваня был другом нашей семьи, вернее, он был женат, и дружили семьями. Он был лётчиком, молодой, очень ловкий, ладно скроенный, с небольшими чёрными усиками, в тёмно-синем галифе, в сапожках — ну, просто красавец! То, что он был женат, меня совершенно не напрягало. Я просто тихо любила его издалека. А когда в разговорах старших изредка вдруг ловила его имя, то жадно вслушивалась, что там говорят о нём. Помню, куда-то мы ездили на грузовой машине, и я вместе со всеми сидела в кузове. И когда он меня подхватил и бережно опустил на землю, то я была на седьмом небе от счастья! Но вскоре дядя Ваня разбился в авиакатастрофе. Мне было горько, я почему-то думала о его семье и о том, насколько, наверно, им горше сейчас, чем мне.

         Потом я влюбилась в мужа своей тёти дядю Гришу. Они приехали к нам в гости с Дальнего Востока совсем ненадолго, и тут меня угораздило попасть под стрелу Амура. Не знаю, что я в нём нашла, наверно, правду говорит пословица, что "любовь зла, полюбишь и козла". Дядя был полнеющий и лысоватый, тётя опекала его, как ребёнка, а он этак слегка капризничал и требовал к себе повышенного внимания. И хотя я терпеть не могу капризных людей, а тут этот дядька чем-то очаровал меня на короткое время. Впрочем, вскоре и разочаровал, я разлюбила его, хотя осталась во мне какая-то внутренняя саднящая боль, как послевкусие после затаённой и  безответной любви.

           Но за то время, пока я испытывала к нему тёплые чувства, я успела нарисовать его портрет, а рядом нарисовала себя в виде маленького ребёнка в ползунках, так вот захотелось почему-то законспирироваться рядом. Никому я своего рисунка, конечно, не расшифровала, но все узнали дядю Гришу, он был очень похож. (Кстати, их семья была бездетной, и тётя, сестра отца, на полном серьёзе, просила отдать им мою младшую сестрёнку Верочку,  всеобщую любимицу. Ишь, чего придумала, да кто ж им отдаст такое сокровище!)

           Может, поэтому родители по-иному взглянули на моё увлечение рисованием. Вскоре отец пригласил к нам в гости  знакомых молодых художников. Пробыли они у нас довольно долго. Конечно, он показал ребятам мои рисунки, но я не помню, что они сказали о моих попытках в изобразительном искусстве, мне это было неинтересно.

            Потрясающим было другое. Кто-то из них взял простой карандаш, небольшой лист плотного белоснежного ватмана  и на нём нарисовал Снежную Королеву. Это было потрясением для меня в очень хорошем смысле слова! Вдруг из каких-то чёрточек и линий  среди белоснежных снегов и льдин проступил образ красивой, надменной, обжигающе холодной Снежной Королевы. В руках у художника — только простой карандаш и белая бумага, а произошло чудо, и ватманский лист ожил!
 
            Одновременно, эта работа явилась для меня какой-то сверкающей, недосягаемой вершиной в рисовании, я приняла её с восторгом, и, в то же время, ровно, без особых переживаний, без всякого уныния, что я так не могу и не смогу  рисовать, что это для меня какой-то заоблачный уровень. Долго-долго этот рисунок хранился у нас дома в специальной голубой папке. Время от времени я открывала её и любовалась рисунком, бережно убирала назад в верхний ящик комода. А потом, в один из многочисленных переездов,  где-то, увы, эта папка потерялась.

        И, в дополнение к тому периоду, об одном интересном впечатлении детства -  несколько раз мне снился один и тот же сон, странный и страшный. У меня практически ещё не было опыта сновидений, всё было пока внове для меня, и я думала, что это нормально, когда один и тот же сон снится тебе несколько раз. Сон был в каких-то серо-бежевых тонах. Вроде я стою на краю какого-то котлована огромного или, вернее, недоделанного фундамента, бетонированного по бокам и на дне, с кусками толстой железной арматуры, торчащими из серого бетона. Я стою на краю и знаю, что я вот-вот сорвусь и упаду вниз. И мне безумно страшно от этой смертельной опасности. И сердце тоскливо сжимается от понимания, что это — конец... Тогда я даже не осознавала, что этот строительный котлован — основа фудамента для какого-то огромного здания. Лишь позже с жизненным опытом пришло понимание, на краю какой огромной ямы я стояла.

Продолжение: 7. Последнее дошкольное лето. Слободка.
http://www.proza.ru/2017/08/02/40