Вернуться в ту весну

        Безумный рабочий день подошел к концу, мы вывалились на улицу, перекидываясь тяжкими и вымученными шуточками. Кто-то крикнул:

- Пошли нажремся!

Его поддержали, и мы всей компанией, состоящей из шести голодных, злых и пока трезвых мужиков, пошли по Сретенке в поисках свободных мест. Свободные места вечером в пятницу, в Москве, готовящейся к уик-энду? Ну извините, вероятно, в тот день мы были еще и наивными фантазерами вкупе с вечно-русской надеждой на "авось".
 
Ленька Каркасов обернулся ко мне и спросил:

- Ты с нами?

- В смысле? Я же иду за вами.

- Идешь, это да, но с нами ли ты, фееричный говорун и подлиза?

- Лень, а ты ведь еще и не пил, - насмешливо протянул Димка Мазуров. - Что будет, когда напьешься?

- Начищу этому лизуну морду, - бросил Ленька с ухмылкой. - Подумаешь, его назначили начальником отдела. Без году неделя работает, а уже в таком фаворе.

- Вообще-то, если ты не забыл, Костя работает уже четыре года, и он, как никто другой, заслуживает назначения, - в голосе Димки слышалась нарочитая похвала, но я был благодарен и за это. Из всех сотрудников нашего департамента я больше всего уважал именно его. Он не хватал звезд с неба, но был серьезным, ответственным, и, если ему что-то поручали, делал это без фантазии и фанатизма, но четко и продуманно.

- Ладно, ребята, если мы найдем место, угощаю я, - пробормотал я, надеясь, что это примирит всех нас.

Так и случилось: даже Ленька воспринял это предложение с видимым удовольствием и крепко хлопнул меня по плечу:

- Молодца Костян! С тебя магарыч, брат. Раз ты теперь начальник, и зарплату тебе сделают начальничка.

- Не сразу, еще испытательный срок, - попытался оправдаться я, но Дима приостановил меня:

- Костя, все нормально. Мы все понимаем. И думаем, что ты справишься. Правда, ребята?

Все пятеро одновременно гикнули, присели, выпрямились и выкрикнули:

- Ку!!!

Это было так неожиданно, что я рассмеялся, а люди вокруг нас стремительно отскочили в сторону.

- Как только я получу первую зарплату биг босса, я устрою хорошую пирушку, обещаю, - сказал я весело. - Потому что чувствую, что сегодня посидеть нам не удастся.

- А пошли в пивнушку на Ногина, - предложил Сергей Уткин, самый старший из нас.

- А где это, на Ногина? - спросил совсем молодой Веня Шустрый.

Серега вздохнул и ответил:

- Черт, чувствую себя стариком. Я помню, что метро называлось "Площадь Ногина", но не помню, как оно называется теперь.

Мы засмеялись: у Сереги была фотографическая память, он помнил все, о чем читал, что видел и что слышал, и часто мы спрашивали именно у него, а не у гугла. Но именно его память, куда попадало все и там оставалось в мельчайших подробностях, мешала ему в жизни: он просто не мог полностью сосредоточиться на работе.

Мы дошли до Китай-города, нашли пивнушку и, стоя у круглых столиков, пили вполне приличное пиво, закусывая его горячими пельмешками с жирной сметанкой. Потом мы вышли из этого полуподвальчика, распрощались, выкрикивая футбольные кричалки, и отправились по домам: кто в Бутово, кто в Железнодорожный, кто на Красную Пресню.

Я был вполне доволен проведенным вечером: пиво плескалось внутри, в голове была приятная легкость, и у меня было еще несколько часов бодрствования, которые я мог провести в своей однокомнатной берлоге в Ясенево и подумать ... может быть, а, может быть, просто завалиться спать. Я еще не знал, чего хочу больше. И хочу ли чего-то вообще.

Нет, домой я не хотел. Зачем? Чтобы сидеть в одиночестве и пялиться в телек? Я снова вышел из метро, поднялся вверх к Политеху, прошел мимо Лубянской площади, вышел на Мясницкую... Ведь Moscow never sleep... Центр был оживлен, освещен и настроен на удовольствия. Впереди два выходных дня, которые необходимо провести в движении: от эмоции к эмоции, от события к событию, от человека к человеку. Я тоже был таким же, и жаждал того же: зачем отличаться от миллионов, если можно плавно плыть по течению, теша себя надеждой, что в любой миг сможешь покинуть этот захватывающий мир общих ритуалов и развлечений. Только с каждым годом сил на это оставалось меньше. Сознавая это все отчетливее, я не делал никаких попыток свалить с корабля, пока мне было комфортно.

Думая ни о чем - и как приятно было это делать! - я медленно двигался к Страстному бульвару, удивляясь, как поменялось все кругом. Все стало таким европейским, буржуйским, как сказал бы я прежний, стоящий на баррикадах у Белого Дома и вопящий непонятно что и непонятно за кого. Я не был борцом против чего-либо, просто на тот момент там оказались все, кого я хотел считать друзьями и от кого хотел услышать одобрение.

Около небольшого ресторана на меня почти вывалилась группа подгулявших людей. Я пожал плечами: раз они вывалились, значит, там есть места. И вошел внутрь.

Ко мне подлетел официант и спросил:

- Извините, а вы из-за какого столика?

Я неопределенно махнул в самый дальний угол, хлопнул парня по плечу и улыбнулся своей акульей улыбкой, которая нравилась всем в конторе. Видимо, она понравилась и ему, потому что он ухмыльнулся в ответ и скрылся в зыбком тумане, который назывался у них ресторанной атмосферой.

Я прошел в тот угол, на который махнул - на случай, если дотошный официант наблюдает за мной. К своему удивлению, я увидел, что столик свободен, и с комфортом расположился за ним. Я взял меню и прочитал в нем название ресторана: "Дункан", зал "Серьежа". Забавно, еще и ресторан с историей. Надеюсь, здесь не танцуют босиком, как это делал Серьежина супруга-иностранка. Впрочем, здесь и танцевать негде, небольшой зал с легкими колоннами и кабинетиками - ложами, задрапированными тонким бархатом. Я аккуратно дернул драпировку, висевшую над моим столиком и чихнул от пыли, которая на меня посыпалась.

- Что желаете? - раздалось у меня сбоку. Я оглянулся и увидел официанта: не того, который меня встретил, но похожего на него. Видимо, они подбирались по внешности - светловолосые кудрявые, чуть коренастые, улыбчивые, в общем, сплошные Серьежи.

- Что-нибудь фирменное, - сказал я. - Желательно покрепче.

- Тогда коктейль "Революция" и на горячее стейк "Тчерт" под ананасовым соусом.

- И свежевыжатый березовый сок, - попросил я.

- Всенепременнейше, - ответствовал Серьежа и отошел.

Мне принесли заказ очень быстро, - я даже не успел прочитать меню до конца и поудивляться фантазии здешних хозяев. Салаты «Босоножка», «Зараза», суп «Дунька», десерт «Златая голова» и тому подобное…

- Что-нибудь еще? - спросил Серьежа.

- Если только прочитать пару стихов.

- Извините, не обучены.

- С...

- Что?

- Не обучены-с, обычно так говорили.

- Может, и говорили, откуда мне знать?

- Даже я не все помню, хотя буду постарше.

Серьежа пожал плечами и переместился к другому столику, а я принялся жевать стейк, запивая его тем, что мне принесли в стакане, стилизованном под березовую кору.

Я пребывал в том состоянии, когда мне было почти хорошо. В приглушенном свете я видел все через туманную призму, какой-то слегка искривленный мир, совсем чуть-чуть, но вполне достаточный для того, чтобы почувствовать себя не здесь и не сейчас, а в любом месте, где захотел бы быть. Совершенно-нереально ощущение небытия, которое охватило меня впервые за ... - черт возьми! - последние два десятка лет. Старый пердун, - сказал я себе и засмеялся, едва не подавившись ядреным коктейлем.

И тут я услышал звуки фортепьяно и мягкий низкий женский голос, который пел:

-        "Я безумно боюсь золотистого плена
                Ваших медно-змеиных волос,
                Я влюблен в Ваше тонкое имя, Ирена,
                И в следы Ваших слез.

                Я влюблен в Ваши гордые польские руки,
                В это кровь голубых королей,
                В эту бледность лица, до восторга, до муки
                Обожженного песней моей."

Меня бросило в холодный пот: я не вспоминал этих слов лет двадцать. Они вливались в меня подрагивающей волной ностальгии, сжимая сердце забытой болью первой любви.

           "Разве можно забыть эти детские плечи,
                Этот горький, заплаканный рот,
                И акцент Вашей польской изысканной речи,
                И ресниц утомленных полет?

                А крылатые брови? А лоб Беатриче?
                А весна в повороте лица?..
                О, как трудно любить в этом мире приличий,
                Ах, как больно любить без конца!"

Ирочка Рохинская ... моя юношеская мечта. Однажды я копался в коллекции пластинок моей мамы. Эта песня называлась "Пани Ирена". Пел ее тогда незнакомый мне Вертинский. Я увидел название, поставил пластинку, но поначалу песня мне не понравилась. Она показалась какой-то заумной и слишком претенциозной. И вообще, кто такая эта Беатриче? 

Потом я почувствовал ритм стихов, я выучил их наизусть, репетировал их перед зеркалом, придавая своему прыщавому лицу то одно, то другое выражение. Самое смешное, что, когда я решился прочесть стихи Ирочке, ожидая ее после занятий гимнастикой, которые она тогда посещала, я начисто забыл начало. Она засмеялась, когда я пыжился что-то изобразить, но пообещала, что обязательно послушает стихи в моем исполнении, когда я буду готов.

А позже, когда я все-таки прочитал ей эти строки, она нежно улыбалась мне, скромно опускала глаза и теребила длинные, золотистые с рыжинкой волосы.

Я был уверен, что покорил ее сердце в тот момент, когда она мягко поцеловала меня в щеку и прошептала: "А ты милый, Костя. Я не знала, что ты романтик. Ты будешь читать мне стихи?" И я ответил: "Да, буду, до конца нашей жизни, каждый день я буду читать тебе стихи. Я буду сочинять их для тебя." "И ты сможешь?" "Да, смогу."

Я был убежден, что сочинить хорошие стихи будет так же просто, как выразительно их прочитать. В тот день солнце светило ярче, играя рыжими бликами в ее волосах, и золотило ее бледную нежную кожу. Каждая черточка ее милого, чуть ассиметричного лица вдруг предстала передо мной, сегодняшним, сидящим в странном ресторанчике. Как я мог вообще ее забыть? И как случается, что люди теряют своих возлюбленных, хотя всего час назад не могли без них жить?

Ирочка... Ирина... в старших классах я честно думал, что мы всегда будем вместе. И после школы, и после института, и все долгие годы, которые я уже проживал в своем воображении.

Кусок больше не лез мне в рот. Я оставил деньги в меню, поднялся и вышел на улицу. Мысль увидеть Ирину Рохинскую змеей вползла мне в голову. Раскаяние жгло меня изнутри: я ведь даже не узнавал, как она живет все эти годы. Я не вспоминал о ней и о своих милых школьных переживаниях, пока шальная песня случайно не задела то место в моей душе, которое еще хранило самые чистые чувства. О них я тоже старался не вспоминать.

Сидя в метро, рассеянно разглядывая окружающих меня людей, я думал: стоит ли бередить старые царапины. Пусть светлоглазая девочка Ирочка, и я, сутулый юнец с первым пухом над губой, будут по-прежнему бродить по тропинкам, срывать ягодки с кустов и смеяться над нелепыми анекдотами. И не стоит примешивать к той юной парочке зрелые психологические измышления, портить невинность скептической циничностью среднего возраста.

Но, когда я добрался до своего Ясенева, я уже точно знал, что ранним утром я сяду в электричку и отправлюсь с Рижского вокзала в Шаховскую, где жили Ирочка, мои одноклассники, мои родители, все люди, которые влияли на меня с самого рождения до того момента, как я вдруг почувствовал в себе силы оставить гнездо и строить что-то собственное.

А позже, сидя в электричке, по соседству с дачниками и любителями природы, я думал, что Ирочка вполне возможно замужем и уехала в любое место страны или мира. Она не обязывалась ждать меня до второго пришествия, как дама галантного века. В галантном веке у дам был весьма ограниченный список дел, и ожидание своего рыцаря было одним из самых интересных.

Я набрал номер мамы и вместо приветствия спросил:

- Мамуля, а ты помнишь Иру Рохинскую?

- Нет, не помню. Кто это?

- Девочка, с которой я учился.

- Костик, ты бы еще вспомнил девочку, с которой ходил в ясли! - мама засмеялась. - А чего ты вдруг решил разузнать про эту свою Иру?

- Хочу на ней жениться. Если она свободна.

- Ты уже развелся с Нонной?

- Нет, но... это не мешает мне найти новую женщину и строить с ней отноше...

- Кобель ты. Господи, кого я воспитала!

- Нормально ты меня воспитала. Мам...

- Ну чего тебе?

- Люблю я тебя. Как папка?

- Спит. Пива с вечера нахлебался. Ты скоро приедешь?

- В выходные.

- Сегодня или завтра?

- В следующие.

- Сынок, ты хмырь.

- Что вырастила, то и получила. Пока, мамуля.

Я отключился и подумал, кому еще позвонить. Хотя ...я уже почти подъехал к Шаховской, да и телефон разрядился.

Поселок встретил меня, как всегда, спокойствием и тишиной. Еще лет пять назад я считал его скучнейшей провинцией, но с каждым последующим годом вдруг начал понимать, что здесь тот личный оазис, где можно было отдохнуть душой. Моей почти бывшей жене Нонне тут не нравилось, - она была настоящей москвичкой в пятом поколении и воротила нос от любого места, расположенного более, чем в 2 километрах от МКАДа.

Я неторопливо шел по узким улочкам, вспоминая, как мы здесь гуляли с юной пани Иреной. Она стала так себя называть в школе, вдруг вспомнила про свои польские корни и иногда фантазия заносила ее куда-то в дальние дали расцвета польской шляхты, когда ее предки были едва ли не царской крови. Я с восторгом внимал ее рассказам и писал дрянные стихи о том, что знаком с принцессой, по странной прихоти судьбы оказавшейся в дальнем Подмосковье. Недавно я нашел тетрадку с этими стихами в барахле, приготовленном к ссылке на дачу, посмеялся и сжег на заднем дворе, развеяв пепел. Странно, но даже тогда я не подумал об Ирине. Почему именно вчера, в этом странном ресторанчике меня накрыли воспоминания, пригнавшие сюда? Стечение обстоятельств или желание завершить то, что я не сделал двадцать лет назад?

У меня были проблемы с завершением тех или иных мелких текущих дел. Эти дела имели свойство накапливаться и погребать меня под своим весом. Я бесился и раскидывал их, теряя силы, которые мог бы использовать в более практических целях. Но теперь наступал новый этап в моей жизни, - меня назначили начальником отдела, и распыляться я не имел права. Зачехлить прошлое, поставить жирную точку и двигаться вперед.

Где же ты, Ирина? Я решил начать поиски с того района, где мы жили. Я встретил своих бывших одноклассников, потрепался с ними, узнал кучу неинтересных вещей об их жизни, их семьях, их детях. Но никто из них не подсказал, где сейчас живет Ирина Рохинская. Большинство вообще ее не вспомнили.

Я был готов сдаться, но откуда-то взявшееся упрямство заставило меня продолжить поиски. Алена Астахова, с которой я столкнулся на пороге супермаркета, насмешливо сказала:

- Ты болван, мой милый. Влезай в социальную сеть и ищи там свою принцессу.

- Я не знаю, как это делается. Я не люблю общаться в сети.

- Тогда я тебе помогу. Пошли ко мне.

- А это удобно?

- В смысле мужа?

- Да.

- Удобно. Мой муж Сережа Шанин, помнишь такого?

- Который дрался из-за тебя со всеми, кто смотрел на тебя слишком долго?

- Помнишь?

Алена задорно захохотала, а я с удивлением думал, что вспоминаю все больше подробностей своей школьной жизни. Ирина, моя пани Ирена, была птицей высокого полета, мне бы и хотелось приблизиться к ней, но друзья, учеба и школьная суета тянули меня в другую сторону.

Алена привела меня в свою квартиру. Ее муж, Сережа, раздался вширь, но смотрел на свою жену такими же влюбленными глазами, какими смотрел на нее в школе. Я позавидовал их чувствам, отдавая себе отчет, что так бы не смог. Нам с Нонной хватило двух лет, чтобы надоесть друг другу.

Мы с Сережей завтракали на кухне вместе с двумя их взрослыми детьми - сыновьями Петей и Женей, а Алена общалась в сетях. Наконец, она победно завопила:

- Костян! Иди сюда.

Я послушно подошел к ней, и она показала мне страницу, с которой на меня смотрела пани Ирена. Она была прекрасна, гораздо прекраснее, чем я ее помнил. Ее фотографии светились покоем и безмятежностью. Я пролистал все альбомы, которые были заполнены отчетами о путешествиях. Она объездила весь мир, каждая фотография была маленьким шедевром, или мне просто так казалось, потому что везде была она, моя несостоявшаяся мечта.

Алена вздохнула:

- Надо же, Ирка какой стала! А ведь она мечтала стать актрисой, помнишь?

- Не помню.

- И пела хорошо. Помнишь, как она пела "Аве Марию"?

- Не помню.

Алена посмотрела на меня, как на имбецила. Она рассказывала мне об Ирине массу подробностей, но я не помнил ничего. Женская память способна хранить множество деталей, наш мозг на это не способен. Я помнил лишь то, что касалось моих эмоций и моего отношения к Ире. Я остановил Алену и спросил:

- А она говорила обо мне?

- Мы были не настолько близки, чтобы она рассказывала мне о своих мальчиках, - сказала Алена, но, видя мое разочарованное лицо, добавила: - Она считала тебя очень способным и все ждала, что ты признаешься ей в любви. А ты читал дурацкие стихи и мямлил. Так и не признался?

- Нет.

- Дурачок.

- Наверное. Но я не хотел навязываться. У нее всегда было много кавалеров.

- Не хочешь увидеться с ней? Она живет за городом. У нее особнячок в зеленой зоне.

- Где?

- Смотри, - Алена потыкала пальцем в монитор, показывая мне виды особнячка, на ступенях которого стояла Ирина в ярком цветном платье.

- У нее есть семья? Почему она все время одна на фотографиях, без мужа или друга?

- Поезжай за город, найди ее и спроси сам, тут ехать десять минут на автобусе.

- Ну и поеду, - решительно сказал я и поднялся. - Аленка, спасибо тебе.

- Да ладно, мы должны помогать друг другу. Мы же одноклассники, а это сила.

Алена написала мне адрес, обняла на прощание, мы обменялись рукопожатиями с Сережей, и я отправился дальше.

Сев на автобус, я добрался до поселка таун - хаусов и быстро нашел нужный дом. Я решительно подошел к воротам, но тут моя отвага исчезла. Даже, если Ирина не замужем, что я могу ей предложить: однушку в Ясенево и зыбкие надежды на будущее? А у нее столько впечатлений от путешествий по миру, прекрасный дом, - я смотрел за ажурный забор и видел огромный участок с английским садом и большим гаражом, в котором, наверняка, не одна престижная машина. Да, у Иришки жизнь удалась, и я был рад за нее. Но в глубине души я был бы более доволен, если бы она жила в скромной квартирке скромного района. Тогда я бы смело подошел к ней и сказал о том, что когда-то она была самым светлым в моей жизни. Да, я бы точно сказал, что любил ее и обязательно бы добавил, что всегда о ней думал и помнил. Пусть это неправда, но ей было бы приятно.

Тут дверь в доме открылась, оттуда выбежали трое детей и вышла женщина в строгом темном костюме. Это была Ирина. Стройная, медно-рыжая пани Ирена с королевской осанкой и гибкими руками-крыльями. Как она была чудесна! Я глубоко вздохнул, закрыл глаза и подумал о том, как сложилась бы наша жизнь, если бы в свое время я был бы более смелым. Да никак! Ирина была просто мечтой.

Ворота открылись, выехала машина и остановилась рядом со мной. Стекло опустилось, здоровенный шофер, подозрительно оглядывая меня, спросил:

- Вы кого-то ищете, мужчина?

- Я уже нашел, спасибо.

С переднего сиденья на меня смотрела девочка - милая светловолосая принцесса лет одиннадцати. Что-то толкнуло меня спросить:

- А ваша мама дома?

- Нет, наша мама уехала в Москву. Дома только наша гувернантка.

- Гувер... Как ее зовут?

- Ирина Сергеевна.

Шофер строго измерил меня взглядом и нарочито медленно пультом закрыл ворота. Я сделал шаг к дому: я видел, что Ирина стоит на ступенях и внимательно наблюдает за нами.

Долгую минуту я стоял на месте, встретившись с ней взглядом. Но я отступил и пошел в сторону автобусной остановки.
Пусть все останется так, как есть. Поставить жирную точку в этот раз мне не суждено.

                "  И бледнеть, и терпеть, и не сметь увлекаться,
                И, зажав свое сердце в руке,
                Осторожно уйти, навсегда отказаться
                И еще улыбаться в тоске.

                Не могу, не хочу, наконец - не желаю!
                И, приветствуя радостный плен,
                Я со сцены Вам сердце, как мячик, бросаю.
                Ну, ловите, принцесса Ирен!"