Венок сюжетов-13. Опыт иллюстрации отечественной и

                ТАЙНЫ  ОБИЖЕННЫХ  БИТВ


               
                Какой смысл побеждать,
                если рядом нет Гомера!

                Александр Великий               
               

                I

      И когда они ввели Его, - какой там ввели: втащили, псы, от псового восторга дрожащие!-,  Его, железом безжалостным окованного, а не лаврами увитого! -, то сказал он, гордо вскинув породистую голову полководца российского:
      - Царь, но это же раб мой! Мною в подлой татьбе  не единожды уличенный. Не верь ни единому слову  злодея этого, Государь справедливый!
      Как же: как не поверит он псу своему, по чертежам собственным сотворённому?
      Собаке своей мечты!
      Тем паче, как он поверит  тебе, рыцарю светлому, из-за стены вечного гнева?
      В небытие ты уходишь, князь Михайла.
      И вся гнусность этого факта в том, что о звере в облике царском лукавые потомки что-то будут  слагать разными видами искусств, - пытаясь сравнить сумму заслуг  с суммой ошибок,- а к тебе бездумно зарастёт бурьяном ленивая народная тропа. И о Победе твоей, положившей истинный конец величайшему противостоянию двух огромных народов,- будут вспоминать только черви науки. И то как о чём-то сугубо местечковом.
      Не повезло тебе, князь!
      Вот и тщимся мы хоть чуть подправить невезение это «Тайной обиженных битв».
      
             
      
         

                II
         
       Москва лишь вставала с колен.
       Даже – только пыталась встать!
       Обесчещенная, разграбленная, спалённая дотла недавним набегом Девлет-Гирея.
       А новое войско крымца неутомимого, - барса степи, полуденной Таврии властителя, - уже мчалось к насмерть перепуганной столице Московии. Оставив у себя за спиной  и спасительную для русичей Оку, и первопушки князя-воеводы Михайла Воротынского. Всё ещё для нас малопривычные, а для татар малострашные. Никого они не испугали и не впечатлили, неумело врытые в глину обских круч. Воистину нет пророков в человечестве. Ничего оно дальше носа своего не видит. Хотя и звучит гордо...
       Ужас объял жителей великого города.
       Города-мучителя.
       Спроси хоть у Твери, хоть у Рязани.
       И у города-мученика.
       Да-да: спроси у Москвы самой.
       «А ведь это новое Иго скачет! – холодея от страха, думали московиты.- Где царь-батюшка? Ой не встать, не встать нам с колен, всеми брошенным!»
       Не сомневался в лёгкости победы и Девлет-Гирей.
       Новой и скорой победы.
       «Сиди в норе своей трусливой, князь Михайла, на медведя похожий, да хорём ставший! – щурил на быстром скаку длинные глаза свои, яростные и прекрасные, хан крымский.- Прискачу в Москву – не обижу:  дом, как мурзе моему, отпишу. Пива бочку поставлю! Я, князь Михайла, не жадный: мне только город взять не мешай…»
       Горды слова твои, Девлет-Гирей.
       Да только не сидел в норе князь.
       Бросив и окопы, и половину неуклюжих пушек, Воротынский, имея под рукой силы куда меньшие татарских, - так мы запрягаем, и с этим вряд ли что поделаешь,-  во весь опор гнался за  120-тысячным войском хана, обхитрившего его у Оки.
       Гнался, ибо понимал: Девлет-Гирей несёт на копытах коней своих второе иго Руси. Едва ли,  с учетом того, что с государством творится, - ни смерти равное.
      И настиг татар уже в пятидесяти верстах от столицы.
      И принудил их первого августа одна тысяча пятьсот семьдесят второго года от Рождества Христова к решительной битве. К бою на полное уничтожение! В котором одному из двух многотысячных  войск, сшибшихся на берегах речушек Лопасни и Рожай, начертано было исчезнуть  с лика  земли воистину в считанные часы.          
 


                III

     Меж тем битвы этой в нашей национальной памяти словно и не было!
     Ни сказаний, ни былин, ни поэм.
     Историки бормочут невнятно. Будто спешат быстрее перевернуть страницу.
     То ли дело – Бородино: прежде чем столицу сдать, какой урок Буонапарте преподнесли! Любо-дорого. А Лопасня – что Лопасня ? Ну было такое местечковое дело.
     Что с того?
     А с того то,  что 120-тысячное войско Девлет-Герея -  это была именно реальная Орда. Исторически постепенно переместившая всей силой своей из Каракорума в Крым...
     И вот - бой.
     Нагнали их наши где-то в полсотне  вёрст от столицы -  и примучили к рати любой.
     Бой, Девлет-Гирей!
     Ты же барс степи? Прыгай на грудь. А я тебя, коль смогу, душить буду.
     Битва получилась какая-то странная.
     Никаких поединщиков. Никакого «ура». Кстати,  фонетически тогда для нас с татарами ещё  почти общего. Никаких пушек: возня с этими железяками.
     Только - рукопашня!
     Грудь в грудь...
     Когда читаешь о последних десятилетиях каторжно затянувшегося общения нашего с  племенами великой азиатской степи, - которых мы воистину отпаивали три века своей кровью, - то воочию видишь,- вернее, кожей чуешь!-, как смертельно устали друг от друга два гигантский народа. Лишь понукаемые  буйными вождями своими, вновь и вновь сцеплялись они в тяжких объятиях. В последних уже раундах этой многовековой бойни.
     Совершенно фантастических исходом, - таинственным исходом!-, закончилось, наприклад,  грандиозное  стояние наших и тартар  на  Угре.
     Который - именно исход!-  никем и никак не объяснён.               
    Уже равные по силам,  ордынцы и русские так и не решились, простояв лицом к лицу многие месяцы, напасть тогда друг на друга. И, наконец, в ужасе (или в радости тайной?) вдруг бросились  от реки -  в разные стороны. Совершенно библейская картина: два огромных войска в панике бегут от реки. Одни в Сибирь, другие в Европу.
     То ли знамение какое на  Небесах увидели. Для разноверцев одинаково грозное. То ли так устали  от рати многовековой, что иссяк уже сам  дух глядеть друг на друга.

                Что в небе над Угрой тогда мелькнуло?
                Что спинами тогда нас развернуло?
                Что появилось меж угорских туч:
                Архангел, что прекрасен и могуч?
                Мадонны лик, заплаканный и скорбный,
                И русским внятный, и монгольским ордам?
                Усеянные трупами  земля?
                Лишь черепа родящие поля?
                Но что-то им понятное и нам...
                Поклон от всех -  угорским небесам!
               
     Да, казалось, - всё: противостояние двух народов закончилось.
     Великая трагедия, как и положено, завершилась блистательным фарсом на Угре.
     Однако - увы: у бывшей Золотой Орды открылось  второе, - или двести второе?-, дыхание. Уже Таврическое. Уже крымское. Уже девлет-гирейское.
     И вновь полыхает Москва.
     И на тихих берегах Лопасни  и Рожай, травкой милой  поросших, с утра закипает побоище, обещая стать редкостным по накалу, ярости и человекоистребительности…




                IV

     Ни плана  у битвы этой не было,   ни стратегии-тактики.
     Догнали наши задних татарских всадников – и начали сечь-колоть.
     Те мгновенно коней развернули – и давай сечь-колоть наших...
     Звон стали мгновенно слился с многоязыким матом живых и рёвом умирающих. С конским храпом-топом. Со свистом стрел и кистеней. С хрустом-лязгом киев, мечей, сулиц. Со смачными ударами кулачищ. С хрипом удушаемых и душащих.
     - Мать!
     - Перемать!
     - Мишка - сзади!
     - Бей большого! Да бей же  здорового: он на мне!
     - Бродя, меня убили!
     - Души эту псицу, Мишенич!
     - Пополам его, гада: он Ваньке башку снёс!
     Небывалое, ни на что не похожее  лицо начало стремительно вырисовываться у этой битвы. Два народа словно решили: закончим, наконец, эту  мясорубку многовековую?
     Закончим!
     Сегодня!
     Здесь!
     Хотя и не сейчас...
     Это была невиданная, гигантская драка. Где и мечом-то не размахнёшься. Где и лук, как следует, не натянешь. Где - вот она, рожа татарская! Где - вот он, собака неверная!
     Глаза в глаза.
     Господи, как мы надоели друг другу!
     Разними  Ты нас?
     Разведи  хоть по домам, хоть по могилам.
    
               
                Я умер! Я убит на Рожай,
                Где здорово клюют ельцы...
                Я был из наших всех моложе!
                И мамкин был любимый сын.
               
                Я девками ещё не ласкан.
                А вот на рать - уже успел:
                Крутой коломенской закваски
                Я был с младых ногтей пострел.
               
                Ребята, голову приставьте
                Мою, что сбил ордынец с плеч.
                Не надо мне посмертной славы,
                Не надо мне ни слёз, ни свеч:

                А вот  мурзу того  - убейте,
                Что пляшет на гнедом коне.
                Башку срубите - не жалейте!
                И в длань её вложите мне.

                Мурза тот аж меня моложе:
                Мы с ним не будем старики.               
                Но коль убил меня -   пусть тоже
                Лежит  он рядом без башки... 
               

     Без всяких устройству взрывательных,  без пуль-картечи и прочих ухищрений Марсовых за считанные часы на Лопасне и Рожай  пали тысячи  людей.
     Десятки тысяч!
     Многие десятки тысяч!
    Убитых едва не голыми руками. 
    И весь тот каторжной тяжести день,- о котором мы буквально ничего не знаем (в отличие от Куликовской битвы, когда сентябрьский туман  долго не рассеивался; в отличие от Ледового побоища, когда в субботу пятого апреля рассветная пора была сырой и промозглой),- битвой руководил князь Михайло Воротынский, один из главных воевод Ивана Грозного. Пьянствовавшего сейчас где-то на  севере отечества с любимой своей опричниной. Историки об этом факте говорят так, словно царь здесь и не при чём.
   Ты воевода? Вот и давай: кажи масть, соответствуй занимаемой должности!
   И рядовым мечником, и стратегом-тактиком, и попом сладкоголосым, - в смысле: агитатором пламенным, старающимся подбодрить воев, - был в тот августовский день на Лопасне для наших  ратников князь-воин Михайла Воротынский.
   Правда,  вдохновлять-подбадривать  никого не было нужно. Народы, ударившись грудь о грудь, решили:  кто  живой останется  - тот и прав.


                V

   Говорят, даже под вечер, с утра начав, московские ратники и крымцы, - уже пьяные от крови, уже шатаясь, как в бреду,- продолжали медленно идти,  а то и  ползти друг к другу.
   И, увидев вблизи горло, - душили голыми руками.
   Так кончается Иго.
   По сути оно закончилось именно здесь.
   Разбежались на Угре?
   Закругляем на Лопасне…
   В тумане красном, в звоне колдовном, неведомо откуда исходящем, двигалось-перемещалось-катилось по берегам густотравным огромное, - тысячерукое! тысяченогое! тьмазубое!-, людское кубло. Которое било, ломало, душило самоё себя.
   Хрипя матерно.
   Обломками мечей и копий во все стороны щерясь.
   Казалось:  никакая победа, - никакое вовсе  доступное разуму решение,-  этой затянувшейся фантасмагории невозможно.
    Вот-вот уничтожат два эти титана, вот-вот сотрут с лица земли друг друга.
    Оставив после себя – лишь трупы без счёта. И целые пласты земные  белых-белых костей. Что принесут тихую радость лишь будущих археологам...
   В сваре этой кровавой никто не заметил, как исчез куда-то уже на заре вечерней главный зачинщик всей Лопасни-Рожай, её мозг, её меч - князь Михайла Воротынский.
   Кому, говорите, нужен мозг, если и живых-то уже почти нету?
   А вот и неправда ваша.
   Когда князь-воевода с небольшим отрядом не столько отборных, сколько всего лишь отдохнувших  ратников вдруг ударил в тыл Девлет-Гирея,  то оказалось, что есть ещё живые людишки  на берегах Лопасни, и есть ещё кого убивать, и есть кому убегать…
   И побежала орда!
   А наши ей не давали.
   Решили же кончать?
   Отпустишь - опять вернётесь.
   Будем убивать до конца...
   Поздним уже вечером суздальский витязь Алалыкин (так у историков, хотя и неожиданно) привёл к стремени князя Воротынского, от боя рукопашного слегка остывшего,  самого Дивия, мурзу Ногайского. Знаменитого во всём тогдашнем мире не только искусством воинским, но и совершенно огнедышащей ненавистью к христианам.
   Так он жил, мурза: чтобы ненавидеть.
   Чтобы хоть избирательно, но хранить верность главному завету Чингисхана: мы рождены, чтоб ужас сделать былью! Помните? Чтоб уничтожить мир от Востока до Запада. Теперь,  в связи с ростом национального самосознания ордынцев, чтобы Таврию, - по сути Орду Постзолотую, -однако, оставить  процветающей за счет соседей. Иного вида производства, кроме грабежа, наши главные оппоненты так и не постигли.
   Перекрывая металлический и зубовный скрежет постепенно стихающего боя, Воротынский крикнул с высокого седла своего:
   - Всё, мурза али не всё? Не о Лопасне слова мои: сие сам вижу. Навсегда - всё!?
   И Дивий ответил, в ярости бессильной ломая о колено ногайку:
   - Всё, воевода!
   И было – всё.
   Лишь малый отряд крымцев доскакал тогда до полуденной своей Таврии. Оставив на  тихих, каких-то по-утиному низких берегах  подмосковной Лопасни свыше ста тысяч тел.
   Души павших, как положено, в рай улетели.
   Таким вышел последний раунд трёхсотлетнего нашего поединка со степной Ордой.
   Больше сил у неё на крупную войну с Русью не собиралось никогда.
   Мы исчерпали собой её силы.
   Едва не исчерпавшись при этом сами.
   Несколько раз, правда, доставалось нам от крымцев и после Лопасни-Рожай.
   Отдадим должное  могучему врагу своему!
   Но было это  лишь когда мы сами на них наскакивали.
   Величайшее противостояние двух народов завершилось.
   



                VI

   - Тать, говоришь, тя поносит, тобой битый? – наливаясь гневом чёрным, вскричал Иван-царь.- А в чародействии кто погряз: с ведьмами кто по ночам якшается? Али не ты, Михайла-князь? Что-то больно скоро развеял ты на Лопасне тьму татарскую. Ужо ответишь у меня сейчас  самому огню-железу!
   По царёву крику-приказу опричнина, до пыток всегда  охочая, разожгла два костра. Окованного цепями Воротынского-воеводу меж ними положили.
   Не в битве -  в клевете гнусной с коня сбитого.
   - Глянь на него? – приговаривал, досадуя и посохом уголья к спине полководца подгребая, Иван-царь.- Не горит, заколдованный! Ан нет: вроде бы занялось. Гойда!
   Пытали князя Михайлу несколько месяцев спустя после победы на Лопасне.
   Битвы великой и несчастной.
   Битвы,  спасшей Русь от второго татарского ига, но не оградившей её от своего собственного . Битвы забытой и не воспетой. Чей главный герой,- её Кутузов и Жуков,- князь Михайла Воротынский был лично замучен царём Иваном.
   Грозным. А то каким же.
   Родственником, как  вы уже знаете, с одной стороны -  Дмитрия Донского (праправнук он князя светлого), с другой – Мамая (по женской линии), который воевал не только с нами, но и с десятью ханами Орды. Вот уж не случайно Пётр-тать новгородский в чёрном облике яростного царя черты ордынского темника и беклярбека углядел.




                VII

   Ясно: не славы ради билась насмерть с ордой Девлет-Гирея  рать московская.
   Но уж кто заслужил Гомера своего – так это он:  Михайла Воротынский!
   Однако ни в сказах, ни в святцах  его нет.
   Не сподоблен чести такой князь-мученик.

                Что за судьба! Почти из плена в плен:
                Из царских лап -  в небытие Исторьи!
                Хоть, князь Михайла, славы ты достоин,               
                Не властен над которой  прах и тлен...
                Казалось: после гибели твоей -
                Проклятье будет на челе Ивана!
                Но всё в родном отечестве так странно,
                Что заменил проклятие елей.
                А наша тяга к палке и ярму
                В нас тонко культивируется властью:
                Воистину, с каким-то сладострастьем
                Растят в нас тех, кто утопил Муму...
                Но верим мы, что засияет нимб
                Над светлым лбом спасителя России!
                И памятник под нашим небом синим
                Воздвигнут будет и Ему , и Им:
                Героям битвы, встретившим Орду
                На тихих берегах Лопасни-Рожай.
                Михайла-князь, Орду ты уничтожил!
                Ну, а Гомеры, верь, - к тебе придут...


P.S.

И вновь я вынужден сказать, что у этой истории есть и совершенно иная трактовка. И вновь посоветовать себе и вам ни чему не удивляться.