Под видом благочестия

«Повесть о том, как поссорился Иван Иванович с Иваном Никифоровичем» вошла в цикл сборника Н.В. Гоголя «Миргород»,  что появился вслед за «Вечерами на хуторе близ Диканьки» в 1835 году.
        В этой повести Николай Васильевич изящно и тонко использует и представляет нам, читателям свои знания банальных реалий провинциального российского бытия.  События происходят и развиваются в уездном городке Миргороде. От полного безделья и  неясных сомнений самодостаточный мелкопоместный дворянин Иван Иванович Перерепенко задаётся вопросом к самому себе:  «Чего ж еще нет у меня?..» И оказалось вдруг, что нет у него такого ружья, какое есть у его соседа Ивана Никифоровича Довгочхуна дворянина такого же уровня. В ту минуту ружьё как раз и вытащила во двор вместе с другими вещами, составляющими богатство соседа, тощая баба из прислуги Ивана Никифоровича «для проветривания». По сути, ружьё, к тому же ещё и неисправное, одинаково не нужно было ни тому, ни другому герою повествования. Но в ходе обсуждения перспектив обмена ружья на бурую свинью и два мешка овса Ивану Ивановичу результата добиться результата не удалось и друзья в одночасье стали непримиримыми врагами.

1. Бекеша и шаровары
Любопытно читать и по мере погружения в текст осознавать, как мастерски Н.В. Гоголь в обозреваемой нами «Повести…» играет на противоречиях между сущностными характеристиками героев, явлений, предметов и их несуществующими достоинствами путём преднамеренного смещения на первый план восхищения ими от лица наивного и простодушного рассказчика. От него мы и узнаем, например, о «прекрасной луже» в центре города, о «славной бекеше» Ивана Ивановича,  о «широченных шароварах» Ивана Никифоровича и многом-многом другом. И чем сильнее это восхищение, чем ярче проступающая местами наивная зависть рассказчика якобы тому, что он ничем из перечисленных вещей или качеств не обладает, тем яснее нам становится ничтожество персонажей, вокруг которых развивается вся эта история.
Впрочем, обратимся к тексту: «Славная бекеша у Ивана Ивановича! отличнейшая! А какие смушки! Фу ты, пропасть, какие смушки! сизые с морозом! Я ставлю, бог знает что, если у кого-либо найдутся такие! Взгляните, ради бога, на них, особенно если он станет с кем-нибудь говорить, взгляните сбоку: что это за объядение! Описать нельзя: бархат! серебро! огонь! Господи, боже мой! Николай Чудотворец, угодник божий! отчего же у меня нет такой бекеши! Он сшил ее тогда еще, когда Агафия Федосеевна не ездила в Киев. Вы знаете Агафию Федосеевну? та самая, что откусила ухо у заседателя.
Прекрасный человек Иван Иванович! Какой у него дом в Миргороде!»
И мы, в который уже раз, встречаемся с обнаруженными, наверное, лишь самыми искушёнными и внимательными читателями эскападами поэта. С его редкостной манерой походя поджечь читательский интерес к теме и как бы свернуть с её главной магистрали на просёлочную дорогу или вовсе переместиться  на неровные  стёжки  боковых переулков. Надо заметить, что  в этой повести Гоголь ещё больше усложняет свой «фирменный» приём, углубляя весь внутренний смысл развития событий в ней.
Как известно первая глава повести называется «Иван Иванович и Иван Никифорович». Казалось бы, после упоминания имён героев мы вправе рассчитывать на детальное знакомство с ними,  на получение сведений из их биографий, на иллюстрации и комментарии к их привычкам, увлечениям или хотя бы на описание их лиц, фигур и др. Однако ничего этого мы от автора не получаем? Мы обмануты в своих ожиданиях! Захлёбываясь от восторга, рассказчик с первой же строки расхваливает бекешу (то-есть пальто) Ивана Ивановича.  И это уже с самого начала нарушает все традиции и правила повествования, которое по задекларированным в названии главы признакам, имеет цель предложить читателям, прежде всего характеристику героев.
«Славная бекеша у Ивана Ивановича!» - сообщает Гоголь и предлагает нам не описание Ивана Ивановича, а описание его «славной» бекеши. Сообщает нам даже «биографию» бекеши: «Он сшил её тогда ещё…» Таким образом, Н.В. Гоголь биографией бекеши здесь подменяет биографию героя. А в качестве вывода из её описания восклицает: «Прекрасный человек Иван Иванович!» Читателю может показаться, что прекрасная бекеша ещё не свидетельствует о прекрасном человеке? Да, такое может случиться. Но если это произойдёт, то он тут же получает новое доказательство того, что Иван Иванович – прекрасный человек: «Какой у него дом в Миргороде!» (Разве может быть отличный дом у плохого человека?) А уже после детального описания этого дома, со всей его непревзойденной физиономией,  (дома похожего издали со всеми пристроечками и крышами, посаженными одна на другую, на тарелку, наполненную блинами, или на губки, нарастающие на дереве), - после такого портрета дома следует очередной возглас: «Прекрасный человек Иван Иванович!» Таким образом, вместо лица Ивана Ивановича читатель видит лишь портрет его жилища. В отсутствии описания в этой главе повести   физиономии самого домовладельца и состоит  тот затаённый до поры до времени юмор, которого так много у Гоголя сверх юмора открытого и понятного для любого малосведущего в литературных приёмах и фокусах читателя.
Мы встречаем тот приём гоголевской поэтики, который применительно к «Мёртвым душам» В.В. Виноградов называл овеществлением людей, приём, где вещь подменят собой человека. Надо заметить, что это преподносится читателям в «букете» самой тончайшей гоголевской иронии.  Бекеша и дом-тарелка, вместо биографии, характера или лица Ивана Ивановича! Восхищение и преклонение перед прекрасными его качествами, в чём-то даже изнемогающее от восторга умиление этими качествами героя. При этом нам открывается, что все эти восторги относятся не к нему (герою), а к его вещам! А затем к нам приходит понимание, что наш восторг вызван мастерством весёлого издевательства классика над банальностью. Как это ни странно, но мы любуемся всего лишь тем, как изящно эта пошлость представлена автором! Овеществление Гоголем людей, восторженное описание их вещей, в сущности, выражает не только весёлую, но и печальную (чего больше?) иронию над сложившимися порядками и нравами, когда о человеке судят не по его умственным способностям, внутреннему содержанию или результатам труда, а по его вещам. Гоголь, столь неистово презиравший накопительство, в этом «любовании» вещами, туалетами, бекешами безудержно пародирует стиль, диапазон чувств и взглядов самих накопителей. Он раскрываем суть их «душ», которая всецело зиждется на имуществе и его приумножении. Вот почему описание дома так успешно и уместно заменяет описание владельца. Вот почему бекеша - самое выдающее, что есть  в Иване Ивановиче. Это – его душа, а кроме бекеши у него в душе (за душой) нет ни-че-го.
Аналогичный приём используется Гоголем и к Ивану Никифоровичу. Чтобы убедиться в этом, достаточно обратиться к фрагменту, когда старуха на заборе развешивает для проветривания его вещи:  «Скоро старуха вылезла из кладовой, кряхтя и таща на себе старинное седло с оборванными стременами, с истёртыми кожаными чехлами для пистолетов, с чепраком когда-то алого цвета, с золотым шитьём и медными бляхами. «Вот глупая баба! - подумал Иван Иванович, - она ещё вытащит и самого Ивана Никифоровича проветривать!» И точно: Иван Иванович…»
«И точно», да ещё с двоеточием. Будто бы и в  самом деле подтверждается, что вместе с другими вещами на заборе  сейчас для проветривания повиснет и сам Иван Никифорович. Оказалось, что предположения наблюдателя не лишены смысла: «Иван Иванович не совсем (выделено мною – Г.Д.) ошибся  в своей догадке.  Минут через пять воздвигнулись нанковые шаровары Ивана Никифоровича, и заняли собою почти половину двора». Итак, шаровары «не совсем», но всё же почти заменяют Ивана Никифоровича, они ему тождественны. Это тем более замечательно, потому что они (шаровары) Ивана Никифоровича в повести выражают его характер. «Лучше всего можно узнать характеры из их сравнения: …Иван Иванович несколько боязливого характера. У Ивана Никифоровича, напротив того, шаровары в таких широких складках, что если бы раздуть их, то в них можно бы поместить весь двор с амбарами и строением».
Думается, что нам нет смысла более подробно останавливаться на дальнейшей характеристике Ивана Никифоровича, ибо в дальнейшем мы ещё и ещё раз подтвердим то, что уже сообщили вам при рассмотрении незабвенного Ивана Ивановича сквозь призму его овеществления автором произведения.
Итак, главных героев повести мы вам представили. А в центре событий, разворачивающихся в ней, перед нами  всплывает история глупой тяжбы этих двух небедных соседей (поначалу повествования – даже приятелей). Ивану Ивановичу, как известно, по сути, от нечего делать приспичило выпросить и выменять у соседа за «бурую свинью с двумя мешками овса в придачу», понравившееся ему старое ружьё. Такой проект, как и предлагаемая им за него цена – обладателя оружия Ивана Никифоровича не устроила. Первый посчитал второго «дурнем», второй - первого  - «гусаком». Звание дурня «с писаной торбой» Ивана Никифоровича в принципе не сильно расстроило, чин «гусака» - Ивана Ивановича задел за живое. Весёлая история превращается в провинциальную драму с участием всего городского бомонда в финале.
Как же в сложившейся ситуации повели себя соседи? (Здесь мы уже перебираемся от их внешних особенностей поближе к их внутреннему содержанию).
Иван Иванович во время устроенного им же скандала к Ивану Никифоровичу был беспощаден. «После разговору с вами нужно и лицо и руки умыть, и самому окуриться»;   «достанется вам на том свете за богопротивные слова»; «ваше ружье, пускай себе сгниет и перержавеет, стоя в углу в коморе»;  «Вы, Иван Никифорович, разносились так с своим ружьем, как дурень с писаною торбою»; «Так я ж вам объявляю, (...) что я знать вас не хочу!»; «Нога моя не будет у вас в доме», - это лишь часть его упреков соседу. Итоги безуспешных переговоров об обмене ружья на свинью он подвёл тем, что выставил своему недавнему другу Ивану Никифоровичу кукиш.
«А вы, Иван Иванович, настоящий гусак», - заявил ему Иван Никифорович в ходе переговоров. (То есть гусь-самец - Прим. Н.В. Гоголя). К сему оскорблению он присовокупил и такие ехидства, как  «даете за ружье черт знает что такое»; «На что мне свинья ваша? Разве черту поминки делать»; «вы, кажется, человек, известный ученостью, а говорите, как недоросль»; «поцелуйтесь с своею свиньею, а коли не хотите, так с чертом!»; «Начхать я вам на голову, Иван Иванович!», а уже в завершение сформулировал даже и угрозу:  «не попадайтесь мне: а не то я вам, Иван Иванович, всю морду побью!»
В ходе дальнейшего обострения межличностной напряжённости Иван Иванович подал жалобу «на врага своего» в поветовый суд, заявив: «Я не могу смотреть на него; он нанес мне смертную обиду, оскорбил честь мою», а при общении с официальными лицами Миргорода Ивана Никифоровича именовал исключительно «невежей» или «грубияном». Заметим, что именно он - Иван Иванович хотел получить за свинью ружьё и именно он ночью подпилил и разрушил соседский гусиный хлев. Однако же и именно он, дворянин Иван Иванович Перерепенко, вместо пассивной обороны избирал атаку и в заявлении в поветовый суд охарактеризовал  Ивана Никифоровича, как дворянина, известного «всему свету своими богопротивными, в омерзение приводящими и всякую меру превышающими законопреступными поступками», учинившего ему  «смертельную обиду». Утверждал, что Иван Никифорович дворянин  «гнусного вида, характер имеет бранчивый и преисполнен разного рода богохулениями и бранными словами…», жаловался на то, что оппонент обозвал его «гусаком, тогда, как известно всему Миргородскому повету, что сим гнусным животным  никогда не именовался». Информировал судебные органы, что Иван Никифорович «злокачественный», «неблагопристойный и неприличный дворянин» и что уже само его «имя и фамилия внушает всякое омерзение». Одна из фантазийных гипотез Ивана Ивановича строилась на том, что сосед «питает в душе злостное намерение поджечь» его дом. 
Всё это, как считал Иван Иванович, требовало от поветового суда его соседа Ивана Никифоровича, как злостного правонарушителя «...в кандалы забить и, заковавши, в городскую тюрьму препроводить», а также взыскания с него  денежного штрафа и оплаты всех судебных издержек.
Однако Иван Никифорович был ещё тот гусь, хотя такого прозвища ему никто и не давал. Напротив, именно он и назвал своего соседа «гусаком», что и вызвало у того бурю гнева. Именно он при строительстве гусиного хлева залез на территорию соседского двора. И он же бессовестно пришёл в тот же суд с жалобой на «мошенника», «сатану» и «разбойника» Ивана Ивановича. В ответном иске И.Н. Довгочхун выдвинул обвинения соседу в том, что тот разломал его гусиный хлев и присовокупил к этому посягательство Ивана Ивановича на его жизнь. (Последняя идея ему пришла в голову из-за того, что сосед пытался «хитрым образом» завладеть его ружьём). Других аргументов у него больше не нашлось, и поэтому Иван Никифорович известил судью также и о том, что сестра соседа «была известная всему свету потаскуха и ушла за егерскою ротою, стоявшею назад тому пять лет в Миргороде; а мужа своего записала в крестьяне. Отец и мать его тоже были пребеззаконные люди, и оба были невообразимые пьяницы». А сам Иван Иванович Перерепенко, по его мнению, «своими скотоподобными и порицания достойными поступками превзошел всю свою родню и под видом благочестия делает самые соблазнительные дела: постов не содержит, ибо накануне филипповки сей богоотступник купил барана и на другой день велел зарезать своей беззаконной девке Гапке, оговариваясь, аки бы ему нужно было под тот час сало на каганцы и свечи».
В этой связи он счёл возможным просить, чтобы поветовый суд его бывшего приятеля  «яко разбойника, святотатца, мошенника, уличенного уже в воровстве и грабительстве» заковать в кандалы,  определить в тюрьму либо в государственный острог, затем лишить чинов и дворянства и отправить в Сибирь на каторгу, а «убытки велеть ему заплатить».
Итак, мы видим, что в основе скандала лежат взаимные оскорбления двух мелкопоместных дворян, вследствие которых Иваном Никифоровичем с «дьявольской скоростью» и с частичным захватом чужого двора был выстроен, а Иваном Ивановичем в ту же ночь был разрушен гусиный хлев. Что это? Банальный спор двух физических лиц или системная для Миргорода проблема? Попытаемся на этот факт взглянуть сбоку и даже на минуточку оставить в покое главных героев повести.
Но прежде мы заметим и акцентируем ваше внимание на то, что в этой повести гоголевская сатира впервые обращается и на чиновничество. Судья Демьян Демьянович, подсудок Дорофей Трофимович, секретарь суда Тарас Тихонович, безымянный канцелярский служащий, с «глазами, глядевшими скоса и пьяна», со своим помощником, городничий Пётр Фёдорович – будущие прообразы героев «Ревизора» и чиновников губернского города из «Мёртвых душ». Вот в чем ещё она так  примечательна, интересна и важна для постижения Николая Васильевича Гоголя и его творческого наследия.

2. Виновный в похищении
«О, если б я был живописец, я бы чудно изобразил всю прелесть ночи! Я бы изобразил, как спит весь Миргород», - грезил в обозреваемой нами повести Н.В. Гоголь. О, если бы сочинители этих жалких абзацев вокруг этой удивительной повести Николая Васильевича были бы хоть самыми махонькими бюрократами или точильщиками карандашей  у главного архитектора этого славного города! Если бы... Да мы и секунды не дали бы на то, чтобы дремали и бездельничали миргородские чиновники, олигархи, начальники СМУ и стройтрестов  любой формы собственности!
И раз уж Н.В. Гоголь в этой повести впервые громко заговорил о чиновниках Российской империи, приглядимся к эффективности их работы, присоединим к звучанию голоса поэта и свой тонкий писк. Окунёмся, например, в вопрос градостроительного развития уездного города Миргорода. Тем более что чего там только нет  в «Повести о том, как поссорился Иван Иванович с Иваном Никифоровичем» и в прославленном городе Миргороде на эту тему!
Напомним вам, как от имени рассказчика Н.В. Гоголь пишет: «Я въехал в главную улицу; везде стояли шесты с привязанным вверху пуком соломы: производилась какая-то новая планировка! Несколько изб было снесено. Остатки заборов и плетней торчали уныло». Так мы обнаруживаем, что даже в центре города здесь порядка нет! Нет обязательного в подобных случаях ограждения строительных площадок! Здесь нет даже простого информационного щита о том, какие виды работ и кто проводит; в какие сроки они будут выполнены. Фамилий и контактных телефонов технического заказчика и генерального подрядчика - здесь ведь тоже нет? Как же так?
Тем не менее, мы продолжаем настойчиво изучать  центр Миргорода:  «Если будете подходить к площади, - пишет Н. Гоголь, - то, верно, на время остановитесь полюбоваться видом: на ней находится лужа, удивительная лужа! единственная, какую только вам удавалось когда видеть! Она занимает почти всю площадь. Прекрасная лужа! Домы и домики, которые издали можно принять за копны сена, обступивши вокруг, дивятся красоте ее».
Сегодня мы можем со всеми основаниями на то предполагать, что площадь находится в границах красных линий улично-дорожной сети.   Естественно, что на территорию этого плоскостного сооружения распространяются требования Строительных норм и правил (далее СНиП) и других нормативных документов.  Тем не менее, здесь лужа? Хоть и красивая это лужа, даже «удивительная» и «прекрасная», но в данном случае мы вынуждены рассматривать её всего лишь в качестве иллюстрации к ошеломительной некомпетентности при проектировании либо строительстве объекта: «Площадь». Как нам кажется, по инженерно-геологическим условиям  территория застройки  данного объекта относится к категории потенциально подтопляемой. В этой связи, трудно даже предположить, каким таким с позволения сказать специалистам, не хватило ума на то, чтобы  предусмотреть здесь азбучный   (10 - 20 промилле) уклон  в сторону водоприёмной решётки? Ведь здесь для вычисления его арктангенса можно было бы легко обойтись даже без инженерного калькулятора!  Старшекласснику понятно как перевести промилле в градусы, получить тангенс угла и найти в таблице Брадиса то, что позволило бы сделать эту площадь доступной для граждан в любое время года. Но ведь и этого почему-то не сделано? Конечно, вы можете заявить, что Сводом правил от 30.06.2012 № 34.13330.2012 в актуализированной редакции СНиП 2.05.02-85* на гравийных и щебёночных покрытиях поперечный уклон принимают 25-30 промилле, а на покрытиях из грунтов, укреплённых местными материалами (что скорее так и было), и на мостовых из колотого и булыжного камня – 30-40 промилле. И вы будете правы!
Но в этом случае ошибка носит ещё более грубый и даже вызывающий характер. Остаются без ответа вопросы, как, например, экспертиза могла пропустить такой непроработанный и неудачный проект? Были ли водоприёмные решётки вообще? А если с экспертизой всё в порядке, то, как так производители работ могли постараться, чтобы  эту инженерную задачку провалить полностью?   
Несколько строк по существу здания Миргородского поветового суда. «Один только он окрашен цветом гранита: прочие все домы в Миргороде просто выбелены, - замечает Н. Гоголь. - Крыша на нем вся деревянная, и была бы даже выкрашена красною краскою, если бы приготовленное для того масло канцелярские, приправивши луком, не съели, что было, как нарочно, во время поста, и крыша осталась некрашеною». И ладно уж с крышей такая история приключилась. По-человечески канцелярских служащих города ещё понять можно. Но стены! Стены? Представлялось  ли  при получении разрешения на строительство здания суда архитектурно-градостроительное решение объекта или АГР, как говорят наши теперешние спецы?  И разрабатывалось ли АГР вообще? Да если бы наши эксперты заметили сейчас, что цветовое решение фасада объекта диссонирует с окружающей застройкой, то Гоголю пришлось бы описывать совсем другой вид поветового суда или искать себе прототип суда в другом райцентре. (В нашей славной столице, например, строительство без АГР было бы отчаянно дерзким  нарушением одного из постановлений столичного правительства).
Тем не менее, как мы видим, даже миргородский городничий Петр Федорович этого вопиющего нарушения градостроительных норм и требований совершенно не замечает. Безразличен к этому возмутительному факту и поветовый судья Демьян Демьянович, хотя и осуществляет правосудие в этом самом замечательном (точнее заметном по цвету) дворце Фемиды.  Глядят все его  «восемь окошек в ряд, - замечает Гоголь, - прямо на площадь и на то водное пространство, о котором я уже говорил и которое городничий называет озером!», но ничего они не видят или видеть не хотят.
Всё это происходит от ужасного непрофессионализма местной власти, чиновников в ней состоящих, что заметил и Н.В. Гоголь. В качестве подтверждения этому приведём вам слова того же городничего, адресованные  Ивану Ивановичу Перерепенко. «Вспомните сами: я не сказал вам ни одного слова прошлый год, когда вы выстроили крышу целым аршином выше установленной меры. Напротив, я показал вид, как будто совершенно этого не заметил», -  заявляет городничий Ивану Ивановичу.
Что же мы здесь видим? Не преступная ли это халатность,  порождающая нарушения предельных параметров разрешённого строительства (ст. 38 Градостроительного Кодекса  РФ)? Не демонстративное ли это нарушение градостроительного плана земельного участка (ГПЗУ), утверждённого главным архитектором города? А может быть это немыслимая его точность, если знать, что  превышение высоты здания на 0,71 метра даже по нынешним меркам не может являться существенным? Так не будем забывать, что  аршин, о котором говорит городничий, это уже более 0, 71 м, а именно 0,7112 м. Напомним вам, что городничий  строит своё заключение всего лишь на основе визуальной оценки высоты объекта и тут же открывается  нам в том, что нарушение налицо: «я показал вид, как будто совершенно этого не заметил».
Но вернёмся к нашим героям. Как вы помните,  главное оскорбление от И.Н. Довгочхуна  И.И. Перерепенко усмотрел в слове «гусак».  В особенности его задело, что «к довершению всех оскорблений, - пишет Гоголь, - ненавистный сосед выстроил прямо против него, где обыкновенно был перелаз чрез плетень, гусиный хлев, как будто с особенным намерением усугубить оскорбление. Этот отвратительный для Ивана Ивановича хлев выстроен был с дьявольской скоростью: в один день». И.И. Перерепенко справедливо посчитал и мы, пожалуй, присоединимся к той его оценке, что сосед - Иван Никифорович Довгочхун отгрохал этот хлев «в противность всяким законам».
Действительно уже с первого взгляда здесь можно легко обнаружить нарушения требований Свода правил по планировке и застройке городских и сельских поселений (СП 42.13330). В частности, обнаружить несоблюдение установленного в городской черте расстояния от жилых домов до хозпостроек для скота и птицы и (или) размеров санитарно-защитной зоны (СЗЗ), предусмотренной СанПиН 2.2.1/2.1.1.1200. Напомним вам, что это мы замечаем уже после беглого взгляда. «При таком противузаконном действии, - зорко замечает Иван Иванович Перерепенко, - две передние сохи (гусиного хлева – Г.Д.) захватили собственную мою землю, доставшуюся мне еще при жизни от родителя моего, блаженной памяти Ивана, Онисиева сына, Перерепенка, начинавшуюся от амбара и прямою линией до самого того места, где бабы моют горшки». «Это, - констатирует Н.В. Гоголь, - возбудило в Иване Ивановиче злость и желание отомстить». (Об отсутствии произведённого установленным порядком межевания участка даже вспоминать не приходится).
В данном случае мы однозначно фиксируем, что подобные обстоятельства статьей 222  ГК РФ трактуются в качестве самовольной постройки. А потому лицо, осуществившее самовольную постройку (Иван Никифорович), как утверждается там, «не приобретает на нее право собственности. Оно не вправе распоряжаться постройкой - продавать, дарить, сдавать в аренду, совершать другие сделки». Восстановление права собственности может быть им осуществлено только судом через негаторный иск (то есть иск, представляющий собой внедоговорное требование владеющего вещью к третьим лицам об устранении препятствий, связанных с осуществлением правомочий по пользованию и распоряжению имуществом). Но нам думается, что здесь даже негаторный иск господину И.Н. Довгочхуну не поможет.
Мы могли бы и дальше рассуждать о том,  что  при строительстве гусиного хлева (как мы замечаем) Иван Никифорович всего лишь нарушил требования СНиП 30-02-97* «Планировка и застройка территорий садоводческих (дачных) объединений граждан, здания и сооружения». Действительно, там, в п.6.7 прописано, что минимальные расстояния от постройки для содержания мелкого скота и птицы до границы соседнего участка по санитарно-бытовым условиям составляет 4 метра. Но здесь мы хотим обратить самое пристальное внимание на то, что Иван Никифорович  запихнул часть своего объекта («две передние сохи») на земельный участок соседа! Других деталей Николай Васильевич Гоголь нам не сообщает. Однако печальная практика подсказывает определённую конфигурацию его вероятных деяний. Мы бы ничуть не удивились, если бы оказалось, что И.Н. Довгочхун не только в публичной кадастровой карте уничтожил границы земельного участка, но и, не приведи Господи, даже снял земельный участок Ивана Ивановича с кадастрового учёта, что наталкивает на мысль уже о мошенничестве в особо крупных размере (ст. 159 УК).
Впрочем, не будем сгущать краски. Как известно, Ивану Никифоровичу Довгочхуну в органы правосудия действительно пришлось обращаться повторно, так как его первоначальную жалобу, по причине халатности персонала Миргородского суда,  съела именно та бурая свинья, которую в обмен за ружьё ему и предлагал сосед. Заметим, что повторную жалобу писал уже профессионал, сутяжных дел мастер, представляющий собою  «совершенную приказную чернильницу». Он действительно свободно владел языком чиновников. На фоне его таланта жалобы бывших друзей, главных героев обозреваемой нами повести,  теперь уже выглядели любительскими почеркушками или детскими шалостями. Впрочем, судите сами:
«Вследствие оного прошения моего, что от меня, дворянина Ивана, Никифорова сына, Довгочхуна, к тому имело быть, совокупно с дворянином Иваном, Ивановым сыном, Перерепенком, чему и сам поветовый миргородский суд потворство свое изъявил. И самое оное нахальное самоуправство бурой свиньи, будучи втайне содержимо и уже от сторонних людей до слуха дошедшись. Понеже оное допущение и потворство, яко злоумышленное, суду неукоснительно подлежит; ибо оная свинья есть животное глупое и тем паче способное к хищению бумаги. Из чего очевидно явствует, что часто поминаемая свинья не иначе как была подущена к тому самим противником, называющим себя дворянином Иваном, Ивановым сыном, Перерепенком, уже уличенном в разбое, посягательстве на жизнь и святотатстве. Но оный миргородский суд, с свойственным ему лицеприятием, тайное своей особы соглашение изъявил; без какового соглашения оная свинья никоим бы образом не могла быть допущенною к утащению бумаги: ибо миргородский поветовый суд в прислуге весьма снабжен, для сего довольно уже назвать одного солдата, во всякое время в приемной пребывающего, который хотя имеет один кривой глаз и несколько поврежденную руку, но, чтобы выгнать свинью и ударить ее дубиною, имеет весьма соразмерные способности» и т.д. (Напомним, что обсуждаемая в письме бурая свинья вначале повествования вместе с двумя мешками овса выступала в качестве эквивалента ружью, а в ходе дальнейших стремительных событий  похитила в поветовом суде и съела позов (иск) на Ивана Никифоровича Довгочхуна).
Так вот о письме. Нас окружает непролазная тьма казуистики, канцелярские обороты и придаточные предложения, где не просто даже сообразить: на бурую ли свинью, на Ивана Ивановича или на аппарат поветового суда льются эти претензии? В фантасмагорических строках пустота, замешанная на путанице. Но есть и позитивный момент. Когда выяснилось, что дворян помирить уже не получится, «процесс пошел с необыкновенною быстротою, которою обыкновенно так славятся судилища. Бумагу пометили, записали, выставили нумер, вшили, расписались - всё в один и тот же день, и положили дело в шкаф, где оно лежало, лежало, лежало - год, другой, третий».
Как видите, судьи, как всегда, своё дело сделали. Но скажите: при столь серьёзных градостроительных проблемах и провалах в деятельности чиновников Миргорода, можно ли было бы ожидать законопослушания от простого гражданина - мелкопоместного дворянина Довгочхуна? Это вряд ли и мы уже сообщили вам, что как бы несколько склоняемся в пользу Перерепенко Ивана Ивановича.
Что можно было бы хотя бы за уши притянуть в защиту Довгочхуна? Напомним, что его объект (хлев) сразу же после ввода в эксплуатацию с «дьявольской скоростью» соседом был разрушен. С его слов Перерепенко И.И. «...как разбойник и тать, с топорами, пилами, долотами и иными слесарными орудиями, забрался ночью в мой двор и (...) хлев, собственноручно и поносным образом его изрубил…» Вероятно, что в действиях Перерепенко можно было бы заметить признаки преступления, предусмотренного  частью 1 статьи 167 УК РФ  «Умышленные уничтожение или повреждение имущества» или 2 частью  этой же статьи  (тоже, но из хулиганских побуждений).  В этих скупых строках УК  содержится диапазон наказаний от штрафа в размере до сорока тысяч рублей, до лишения свободы на срок до пяти лет.
Но получится ли у него привлечь Перерепенко? Напомним, ведь это объект самовольного, незаконного строительства! Оформить право собственности на хлев  Иван Никифорович смог бы  лишь в судебном или в административном порядке. Как работают административная и судебная машины в Миргороде, вы уже знаете. Одно ясно, что с документом, подтверждающим право на земельный участок, расположенный под заявленным к регистрации объектом недвижимости у него были бы непобедимые проблемы.
Как мы уже всесторонне убедились, в характерах главных героев повести  Ивана Ивановича и Ивана Никифоровича, в их образе жизни, в их действиях заключены многоэтажная  пошлость и редкостное свинство. В этой связи в заключение нам было бы уместным напомнить читателям о трагической судьбе, которая ожидала ту бурую свинью Ивана Ивановича, которая съела первичную жалобу на него Ивана Никифоровича. Её определил, как это и должно было бы быть городничий - Пётр Фёдорович. Приведём вам небольшой фрагмент из его диалога с И.И. Перерепенко:
«Знаете ли вы, Иван Иванович, что похитивший в суде казенную бумагу подвергается, наравне со всяким другим преступлением, уголовному суду?
 - Так знаю, что, если хотите, и вас научу. Так говорится о людях, например, если бы вы украли бумагу; но свинья животное, творение божие!
 - Все так, но закон говорит: «виновный в похищении...» Прошу вас прислушаться внимательно: виновный! Здесь не означается ни рода, ни пола, ни звания, - стало быть, и животное может быть виновно. Воля ваша, а животное прежде произнесения приговора к наказанию должно быть представлено в полицию как нарушитель порядка.
  - Нет, Петр Федорович! - возразил хладнокровно Иван Иванович. - Этого-то не будет!
  - Как вы хотите, только я должен следовать предписаниям начальства.
  - Что ж вы стращаете меня? Верно, хотите прислать за нею безрукого солдата? Я прикажу дворовой бабе его кочергой выпроводить. Ему последнюю руку переломят.
  - Я не смею с вами спорить. В таком случае, если вы не хотите представить ее в полицию, то пользуйтесь ею, как вам угодно: заколите, когда желаете, ее к рождеству и наделайте из нее окороков, или так съедите. Только я бы у вас попросил, если будете делать колбасы, пришлите мне парочку тех, которые у вас так искусно делает Гапка из свиной крови и сала. Моя Аграфена Трофимовна очень их любит.
  - Колбас, извольте, пришлю парочку.
  - Очень вам буду благодарен, любезный друг и благодетель».
К этому добавим, что лишь однажды в «Повести о том, как поссорился Иван Иванович с Иваном Никифоровичем» перед нами предстаёт образ рассказчика, которого не коснулась авторская ирония. Это заключительная фраза повести: «Скучно на этом свете, господа!» Словно сам Гоголь раздвинул рамки повести и вошёл в неё, чтобы открыто произнести свой приговор. Эта фраза завершает не только эту повесть, но и весь «миргородский» цикл.