Глава 1. "Гроза"
Эпиграф: Его любя, коснулась ты его крылом!
Избранника любить, быть с ним вдвоем ...
Лето стояло жаркое, но погода сменилась, похолодало, пошли затяжные дожди. Ротмистр Нечаев был определен в резерв и находился в распоряжении Государя в своем имении Степное с любимой женой графиней Вересовой и дочкой Лизанькой, со своим денщиком Степаном и его женой Настей, кормилицей Лизаньки. Настя удачно, как и ее хозяйка, в срок разрешилась от бремени и привела в этот мир мальчика, которого назвали Василием, в честь отца Степана.
Архип так и не женился и пребывал рядом со своей барыней и новым барином и со Степаном. Маргарита Сергеевна пыталась женить Архипа, но судьба не желала уступать графине, и Архип оставался бобылем.
Сама Марго расцвела после рождения дочери, и ее супруг Алексей Николаевич не мог нарадоваться на свою жену, души не чаял в дочери. Беды, казалось, навсегда покинули влюбленных. Казалось, Маргарита Сергеевна и Алексей Николаевич испили сполна свою чашу страданий. Казалось, впереди лишь безоблачное будущее.
Ротмистр Нечаев любил дождь, после дождя ему всегда дышалось так легко и радостно. Он смотрел в окно, смотрел на дождь, как вдруг вспыхнула молния. Алексей Николаевич перекрестился по русскому обычаю, но ему почудилось – он увидел в окне лицо Анфисы! Анфиса, дочь купца Куприянова, молодая вдова, рано потерявшая мужа, тоже купца, Никиту Анисимова. Никиту убили грабители, когда он возвращался с товаром в Москву. Анфиса вернулась в дом своего отца, где стоял на постое поручик Нечаев. Молодой и красивый офицер сразу глянулся Анфисе Анисимовой, которой от мужа осталась лишь добрая память да денег пять сотен рублей, которые она отдала батюшке на развитие его успешной торговли в нашем русском государстве.
Поначалу поручик Нечаев избегал Анфису и, хотя она ему нравилась, Алексей стеснялся и даже немного боялся. Но однажды, когда он вернулся с офицерской пирушки, дверь ему открыла Анфиса. Поручик Нечаев был весел и пьян, и Анфиса решила проводить его до спальни, только до двери… но так и осталась у него. Батюшка ее был в отъезде по делам купеческим, и они – Анфиса и поручик Нечаев – стали любовниками.
Анфиса любила Алексея всем сердцем и всей душой и признавалась ему в этом каждую ночь. Но война снова постучала в русский дом, пришел враг лютый – на Русь пришла армия просвещенной Европы, чтобы сломить непокорных русских на этот раз навсегда. Полк Нечаева был отправлен на фронт, и сам Нечаев «пал под Смоленском». Анфиса оплакала своего возлюбленного, ну а Нечаев, который чудесным образом остался жив, позабыл о своей мимолетной любви и простой девушке Анфисе.
Грусть-тоска нахлынула на ротмистра Нечаева. Он вспомнил свою Анфису, которую совсем позабыл, которую, как казалось, любил… но нет, любил он всегда лишь графиню Вересову. Он вспомнил, как пробрался к ней в опочивальню перед убытием на войну, вспомнил, как Маргарита Сергеевна разбила ему в кровь лицо канделябром, вспомнил, как он поцеловал ее в первый раз, а затем стал искать смерти, потому что быть вместе с той, кого он любил, он не мог. А тогда и жизнь была ему не дорога!
И, казалось, что судьба исполнила его желание умереть за Отечество, но поручик выжил, вернулся в строй и продолжил воевать с супостатом также храбро и отчаянно, но пули и картечь пролетали мимо Нечаева, а сабли и пики не доставали его. И уже ротмистр Нечаев вернулся со своим другом, князем Палиным, в Москву, где снова встретил свою любимую графиню Вересову, встретил, чтобы стать ее мужем, ее избранником до скончания века.
Ротмистр Нечаев оставил свои думы. Во дворе залаяли собаки, послышался стук копыт. Степан отправился справиться – кто так поздно пожаловал к Нечаевым. Он вернулся и доложил барину, что к нему приехал по важному делу купец Гаврила Афанасьевич Куприянов, а с ним его экономка и маленький ребенок, мальчонка лет двух.
- Степан, зови гостей в дом, не держи их под дождем. Это мой давний знакомый и очень хороший человек. Настя, ставь самовар, гости с дороги. Где барыня?
- Алексей Николаевич, барыне нездоровится, она с Лизанькой у себя наверху!
- Что же, Настя, не будем тревожить Маргариту Сергеевну, гости ко мне по делу.
Ротмистр Нечаев обрадовался приезду Гаврилы Афанасьевича. Они были в хороших отношениях, да и Алексею хотелось расспросить его об Анфисе.
Гости вошли в гостиную. Алексей сразу пригласил их к наскоро накрытому столу. Пили, по русской традиции, чай с пирогами, печеньем, подали паштет. Мужчины выпили по рюмочке рябиновой, за встречу. Малыш сначала удивленно озирался по сторонам, потом, поев, уснул на руках экономки.
- Как поживаете, Гаврила Афанасьевич, как ваша дочь Анфиса?
Ротмистр Нечаев пребывал в прекрасном настроении. Рябиновая настойка придала ему сил и радости от встречи со старым добрым знакомым.
Гаврила Афанасьевич завздыхал, выпил еще рюмочку. Алексей заметил глубокую грусть на его лице, но не стал задавать вопросы, просто приготовился выслушать неотложное дело, какое имелось к нему у купца Куприянова.
- Ни я, ни Анфиса, не знали, что вы живы, Алексей Николаевич! А она так оплакивала вас, когда узнала, что вы пали, как герой, под Смоленском! Тогда я и узнал о вас… о вашей связи…
Алексей опустил голову. Ему стало стыдно и разбирала злость – их могла услышать Маргарита, и, хотя его связь с Анфисой была делом давно минувших дней, ротмистр Нечаев не знал, как отреагирует его несносная графиня.
- А от вашей связи, Алексей Николаевич… Анфиса родила сына. Назвала в честь вас Алексеем. Вот он… Алешенька, я взял его с собой показать вам, чтобы вы знали – у вас есть сын! Таисия Петровна, дайте сыночка Алексею Николаевичу!
Гаврила Афанасьевич взял малыша на руки и передал отцу. Мальчик открыл глазки и заулыбался.
- Мы, как узнали, что вы не погибли, сразу и отправились к вам, Алексей Николаевич, да вот… в дороге колесо поломали, задержались до темноты! Вы не думайте, мы не нуждаемся ни в чем, просто Анфиса очень любила вас, и я подумал – будет неправильно, не по-христиански, если наш Алешенька не узнает, что у него есть отец – вы, Алексей Николаевич.
Алексей держал на руках малыша со смешанным чувством радости и отчаяния – он не понимал, как теперь быть. Сын – это чудо, но как быть с Анфисой…
- Гаврила Афанасьевич, а сама Анфиса… как?
- Анфисочка-то? Да она… - на глазах старика показались слезы. Экономка, заволновавшись, порылась в ридикюле и достала платок, протянула купцу. – А? Спасибо, спасибо, Таисия Петровна… Умерла Анфисочка, при родах и умерла…
- Я не знал… - глухо произнес Алексей, непроизвольно прижав сына к сердцу. Он – воин – остался жив, кидаясь в самую гущу сражения, а она… умерла, умерла от их связи, получается так!
- Ну что же, что же, это жизнь… Алексей Николаевич, засим спасибо вам за угощение, мы уж поедем, темно… Захотите увидеть сыночка, может, сходить на могилку Анфисы – приезжайте в гости, будем вам рады!
Ротмистр Нечаев, казалось, был сражен услышанным. Его сын Алешенька недоверчиво смотрел на него. Гаврила Афанасьевич и Таисия Петровна стали собираться в дорогу, и тут Алексей увидел свою жену. Она незаметно вошла в гостиную и застыла в дверях. В глазах ее стояли слезы. Видимо, она услышала весь рассказ Гаврилы Афанасьевича.
Нечаев повернулся с Алешенькой на руках в сторону жены, он смотрел на нее виноватыми глазами. Вдруг малыш вырвался из его рук, спрыгнул на пол и с криком «Мама, мамочка!» побежал к графине и обнял ее ноги, уткнулся головой в юбки.
В комнате воцарилась невообразимая тишина. А с улицы донеслись раскаты грома.
Маргарита Сергеевна сначала застыла в растерянности, но потом обняла сиротку, погладила его по головке и сказала:
- Господа, куда же вы собираетесь на ночь глядя? Останьтесь у нас, малыш устал, на улице дождь с грозой.
На мужа она старалась не смотреть, а Алексей снова опустил голову.
- Благодарим вас, барыня, - смущенно произнес Гаврила Афанасьевич. Но нас ждут в Москве, дел очень много, и так запоздали. Приедем к шапочному разбору - все подряды разберут… мы ведь лесом торгуем, льном, а в Москве строительство большое после пожара! Мы едем в московскую митрополию, договориться о продаже леса для стройки…
- Но вы же не можете малыша везти в такую погоду, - глухо сказала графиня, присев и глядя малышу в глаза. Алешенька заулыбался, а у Марго чуть не полились из глаз слезы, но она сдержалась. – Может быть, вы сможете его у нас оставить? Мы о нем позаботимся. Тем более что мальчик… не чужой моему мужу, как я слышала…
Таисия Петровна незаметно дернула купца за полу – мол, соглашайся. Алексей при последних словах Марго вскинул голову и с вызовом посмотрел на жену. Но она отвела глаза, не желая встречаться с ним взглядом.
- Гаврила Афанасьевич, оставьте нам Алешу. Вы же хотели, чтобы мы побыли вместе? Вот как раз удобный случай! И моя супруга, как видите, не против. Таисия Петровна, помогите мне уговорить!
- Конечно, Гаврила Афанасьевич! – запищала тоненьким голоском экономка. От Марго не укрылось, что малыш сильнее прижался к ней. – Оставим мальчонку, ну куда нам его тащить в темень и дождь!
Гаврила Афанасьевич решился:
- Ну, уговорили. Спасибо вам, барыня, спасибо, Алексей Николаевич! Мы как дела уладим, сразу вернемся!
- Не волнуйтесь, мы за ним проследим! Доброго вам пути, до свидания!
Гости распрощались, поцеловали Алешеньку и уехали.
- Настя! – позвала Маргарита Сергеевна бывшую горничную, а теперь целую кормилицу наследницы Лизаньки.
- Да, барыня? – Настя быстро вошла и с удивлением посмотрела на прижавшегося к барыне малыша.
- Настя, это Алешенька. Это… родственник барина. – Алексей при этих словах дернулся, Настя изумилась еще больше. – Он очень устал, его надо положить спать. Куда мы его можем положить? Может быть, в гостевую детскую? Ты недалеко будешь, если что. Или лучше к вам с Васей?
- Барыня, да лучше к нам, конечно. Давайте я его уложу. Алешенька, иди ко мне на ручки!
Но мальчик не хотел отходить от Марго. Он смотрел на Настю испуганно и приготовился заплакать.
- Давай-ка я с вами пойду, - Марго выпрямилась, подняла малыша на руки. – Пойдем, малыш, я тебя уложу. Лиза спит?
- Спит, барыня.
- Алексей Николаевич, я надеюсь, что когда я вернусь, вы будете здесь, и мы сможем поговорить!
- Да, дождусь, - сухо ответил Алексей.
Пришла прислуга убрать со стола. Алексей нервно расхаживал по комнате, ему хотелось расшвырять эти чашки, блюдца… почему же она так долго? Придет ли?
Она пришла. Вошла резко, отпустила жестом прислугу. Присела в кресло, прямая, с сухими безразличными глазами. Алексей остановился перед ней.
- Маргарита, это…
- Да меня, собственно, интересует только одно – сколько?
- Что «сколько»? Маргарита, позволь я…
Марго наконец взглянула ему в глаза – в первый раз за вечер:
- Сколько еще твоих детей мне принесут в подоле, в корзине, в коробе?
- Ты что? Это было до нашей свадьбы!
- Неужели до? А после не было? Ты… ты совершенно неуемен, как я погляжу? Ты забыл об этой женщине настолько, что она успела родить и умереть, и если бы не дед ребенка, ты никогда бы не узнал, что у тебя есть сын!
- Марго, мне очень неловко, что так вышло…
- Ты забыл о ней, о другой, о третьей? Тебе безразличны мучения любящих тебя женщин?
- Почему безразличны? Послушай, она была вдова, и сама… а я был молод… и ты меня прогнала…
- Ах, вот как? Не безразличны? То есть ты помнишь каждую? Неужели? А что делать мне? В какой еще из вечеров нам привезут твоего очередного ребенка?
- Марго! Да выслушай меня! Может, это и не мой ребенок!
- Что? – Маргарита Сергеевна разошлась не на шутку. – Ты отказался от соблазненной тобой женщины и…
- Я ушел на войну! Я стоял у них на постое!
- … и теперь отказываешься от собственного дитя? Да ты хотя бы посмотрел на него! Он вылитый ты! Ах, какая низость, низость – оказываться от любящих сердец! – Марго зарыдала. – Мой муж!
- Я не понимаю… я был молод, пьян, так случилось…
- Так случилось? И много раз у тебя так случилось? Не один же раз? И что? Как теперь ребенок должен расти – сиротой? Потому что его отец был молод и… пьян? Боже мой! Я понимаю, почему так произошло! Это мой крест – сначала я вышла замуж за старого распутника, а потом – за молодого! Ты весь в отца!
- Так, Маргарита, прекрати. При чем тут Вересов?
- А Вересов, кстати, совсем ни при чем! Ты весь пошел в другого мужчину – такого же любителя молоденьких девушек, как и ты!
- Я не хочу это слышать! Перестань!
Но Маргариту Сергеевну несло по волнам гнева прямо на рифы… Испытанный шок от случившегося сегодняшним вечером раздул в ней пламя неукротимого гнева. Счастье еще, что прислуга унесла самовар и посуду, а оружие Нечаев снял со стены давно, на всякий случай.
- А… ты никогда не задумывался, по какой причине архиепископ Августин дал письменное разрешение на наше венчание? Хотя я, выйдя замуж за твоего отца, перед Богом стала твоей матерью?
Алексей в ужасе смотрел на жену:
- Говори!
- А все просто. Предельно просто! Мой первый муж Николай Вересов – не твой отец!
Алексей пошатнулся, как от удара.
- Твой настоящий отец – тот самый приятель моего первого мужа, который покровительствовал своей бедной родственнице – твоей матери!
- Ты лжешь! Не смей оскорблять мать!
- Я лгу? Я? Это не мне ли сегодня принесли твоего сына? О котором ты ничего не знал! И кого я оскорбляю? Женщину, имевшую несколько добрачных связей?
Алексей не сдержался и ударил Маргариту по лицу. Не сильно. Но это было последней каплей. Она прижала руку к щеке, в ужасе и с ненавистью глядя на мужа.
- Ты… ты меня ударил? Меня? Ты… распутник! И сын распутницы! И распутника! Пошел вон, мерзавец!
- Марго, прости, я был не в себе! – глухо произнес Алексей.
Маргарита Сергеевна, рыдая и заламывая руки, вскочила и кинулась к себе, за ней побежала Настя, испуганно выглядывавшая из двери в коридор.
Алексей стоял посреди гостиной, сжимая кулаки. «Поеду к матери, спрошу ее – правда ли все это. А сын? Но остаться нельзя, надо все выяснить… Как остаться, она прогнала меня, посмела оскорбить мать!»
- Степан!
- Да, барин? – Степан вошел, мрачный.
- Собирайся, уезжаем к моей матери. Мне нужно…
- Дозвольте остаться, барин, - Степан стоял, опустив голову, большие руки его мяли подол рубахи. – Настя моя… опять брюхатая… Как оставить…
- Черт знает что! Одни брюхатые и дети вокруг! – чертыхнулся Нечаев. – Зови Архипа, с ним поеду!
- Слушаю, барин! – Степан заулыбался и бросился искать Архипа. Темень ли, дождь ли… как бы барин не передумал и не потащил его, Степана, с собой!
А за окнами бушевала гроза…
Глава 2.
Архип, накрывшись тулупом, пробежал со Степаном через двор и кинулся к барину.
- Барин, Алексей Николаевич, неужели ехать? – жалобно пробасил он.
- Ехать, Архип, ехать. Подальше. К матушке моей, под Воронеж.
- Что, неужли сейчас? Погоды-то какие… Дождь-то…
- Сейчас, Архип, сейчас, - Алексей с ожесточением кидал в саквояж свои вещи, принесенные из кабинета. – Степка! Твою ж налево… Сменку неси! Пистолеты!
- Так коней загубим… Дождь какой… холку натрем…
- Так ты попону подложи! Тебя еще учить!
- Промокнете, барин…
- Не сахарный, не растаю… - Нечаев натянул сапоги. Степан упаковал саквояж, подал барину дождевую накидку.
Архип, тяжко вздыхая и всем видом показывая «Мы, конечно, люди подневольные, но это уж чересчур», - взял вещи барина, накинул на голову тулуп и нехотя пошел к выходу.
Алексей попрощался со смущенными Степаном и Настей, прищурившись, посмотрел наверх – на втором этаже были спальни – ни звука, Марго заперлась… Попрощаться? Ну нет! Пусть поскучает… Распутнцей мать назвать… Ротмистр Нечаев вышел под дождь, хлопнув изо всей силы дверями.
На улице было очень холодно, лил проливной дождь. Сапоги и накидка намокли сразу, пока он добирался до конюшни. Внутри Архип темнее тучи доседлывал коня Нечаева. Его конь был уже готов к путешествию, но радости тоже не проявлял – стоял, опустив голову, подрагивая ушами и укоризненно смотрел на Нечаева, будто понимал, что только этому человеку может прийти в голову дурацкая блажь – ехать под проливным дождем в темень не пойми куда.
- Барин… Может, до утра подождем? Я бы вас к себе позвал… Если не побрезгуете… Все крыша над головой… А то… лошадок жалко, - заканючил Архип.
Нечаев подошел к своему Воронку, уткнулся головой в его гриву и глухо застонал. Архип тут же замолчал и направился со своей лошадью к воротам. Сильный порыв ветра распахнул створку ворот, и поток воды окатил Архипа. Он с упреком, искоса, глянул на хозяина, но Нечаев, справившись с тоской, завернувшись в накидку, тоже выводил Воронка.
Они проехали с десяток верст, вымокли насквозь. Лошади, опустив головы, брели по раскисшей дороге. Архип заметил придорожный трактир и уговорил барина пожалеть лошадок, переночевать под крышей, переждать дождь.
Маргарита Сергеевна слышала, как муж собирается внизу. Но злость и негодование на него не пускали в ее сердце ни жалость, ни раскаяние за злые слова. «Он ударил меня. Он ударил меня – мать его ребенка, жену, дворянку!» - повторяла она, сидя на полу около кровати и сухими глазами глядя в окно. «Он меня ударил. Он – распутник – меня ударил. Мер-за-вец». Тихонько вошла Настя, спросила – не надо ли чего.
- Нет, - не меняя позы, безжизненным голосом произнесла Марго, - не надо. Ни-че-го больше не надо. Ни-ког-да.
- А Лизаньку не поцелуете? Барыня?
Имя дочери заставило Марго отвлечься от унылых мыслей. Она спросила:
- А… барин что – уехал?
- Уехал, барыня. С Архипом, - Настя вздохнула. Ей было жаль Архипа, но и радостно от того, что муж остался с ней.
- Хорошо, я пойду к ней.
Марго поднялась и, стараясь не плакать, чтобы не напугать дочь, прошла в детскую. Вид сладко спящей малютки смягчил сердце графини. «Боже мой, как она будет без отца? А я без мужа?»
В комнате Насти спали Вася и Алеша. Марго с нежностью посмотрела на Алешеньку – светлые волосы, носик пуговкой. Малыш лежал, раскинув ручки и посапывал. Маргарита Сергеевна вспомнила, как он назвал ее мамой и, против воли, ласково улыбнулась. Поправила одеялко и вышла, тихо ступая, в коридор.
На следующий день, когда Маргарита Сергеевна обедала без мужа в печали, с Настей и Лизанькой на руках няни и мальчиками, сидящими за отдельным детским столом, во дворе застучали копыта. Она вскочила из-за стола, подбежала к окну.
Муж вернулся! Так быстро?
На середине пути Нечаев велел повернуть назад, домой. Алексей, подобно урагану, ворвался в дом, обнял дочурку, но с графиней был холоднее льда.
А у Маргариты Сергеевны сердце затрепетало от счастья. Для нее было счастьем видеть мужа, о котором она проплакала всю ночь.
«Ну почему мы не можем быть счастливы? Может быть, какой-то злой рок встал между нами?» - графиня позвала прислугу и попросила накрыть на стол для барина. Алексей Николаевич присел к мальчикам, любовался сыном, пока подавали обед. Марго вышла из дома, подошла к Архипу, молчаливому и угрюмому больше обычного.
- Архип, скажи, как барин? Как вы в дороге, под таким дождем?
- Да в дороге все было хорошо… Переждали ливень в трактире, с утра выехали, но где-то на середине пути, только началась Воронежская губерния, барин домой захотел, мы и поворотили… Не гневайтесь, барыня, мы люди подневольные!
- Разве я на тебя гневаюсь, Архип? Я волнуюсь за барина, за тебя, поэтому и расспрашиваю!
- Благодарствую, барыня, мы это помним, умрем за вас…
- Не нужно, Архип, за меня умирать, лучше живи за меня! Мы тебя еще женим!
- Да стар я уже жениться, барыня! – Архип грустно улыбнулся.
- Да где же ты старый – тебе всего тридцать восемь годков, Архип! – барыня с нежностью посмотрела на Архипа. Он растерянно отвел взгляд.
– Ладно, Архип. Если барин будет спрашивать – ничего ему не говори о нашем разговоре!
- Не скажу, барыня, будьте покойны!
Алексей уже сидел за столом, когда она вернулась в дом. Марго спокойно села на свое место и продолжила обедать. Она улыбалась, настроение было приподнятое. Злость куда-то испарилась, и она решила сделать вид, что вчера ничего не произошло – так ей сейчас было хорошо.
- Я забрала Алешеньку в детскую, вместе с Лизой. Они же брат и сестра, им нужно расти вместе, Алексей Николаевич.
- Маргарита Сергеевна, я… я вернулся из-за Алеши. Я заберу его и отвезу к Куприянову, дедушке, как обещал. – Алексей произнес это, не поднимая глаз от тарелки.
- Как это заберете? – сердце Маргариты Сергеевны упало, глаза наполнились слезами. – Я Алешу вам не отдам, он ваш сын и будет жить вместе с нами. Даже не думайте!
Алексей встал из-за стола:
- Я не понимаю, сударыня, вы почему всегда все решаете сами, без меня! Можете ответить на простой вопрос?
- Да я не желаю ничего слышать! Я сама мать, и Алешу не отдам купцу, он ваш сын, а ваше отношение к своему ребенку вызывает у меня удивление и… пробуждает гнев! Грехи – ваши, милостивый государь, а крест нести мне, вашей жене, которая… любит вас больше жизни! – голос графини зазвенел.
Алексей Николаевич покачал головой и обнял графиню:
- Ангел мой, так вы любите меня?
Маргарита прижалась к мужу.
- Больше жизни, я же вам сказала…
Глава 3
Маргарита Сергеевна сидела у окна в гостиной. За окном лил скучный дождик. Лил весь день, в доме топили печи. Поздняя осень принесла первый морозец – утром замерзли лужи, и Алешенька с Васей радостно топали ножками по некрепкому льду, ломая его. Лизанька тоже тянулась за старшими – она научилась ходить, и теперь за ней было сложно угнаться, но ее не пустили. Крику было! Марго улыбнулась. Как странно… Могла ли она представить себе, что станет матерью еще и чужому малышу? Хотя какой он чужой? Он – ее мужа, Алексея, и любовь к мужу перенеслась на его сына. Марго даже в душе не делала разницы между пасынком (какое слово-то мерзкое!) и родной дочкой.
Муж Марго все-таки уехал к матушке. Как сказал, объясняя свой отъезд – «Я хочу услышать правду от матери». Маргарита провожала его с тяжелым сердцем – ей было очень жаль своего гордого мужа. Он дрался на дуэли за то, что некий горский князь оскорбил его, назвал бастардом. А теперь... выяснилось, что даже тот человек, которого Алексей считал своим настоящим отцом, на деле им не является, что мать обманывала всех… «Алешенька, ты все выясни, раз хочешь, но это было так давно – не обвиняй мать, не приноси ей еще больше страданий», - сказала она при прощании.
И вот уже вторую неделю, уложив детей спать, она садилась у окна и до поздней ночи ждала – не раздастся ли за окном звук шагов мужа, и какой он войдет – усталый, измученный, не смея поднять глаз от уязвленной гордости или веселый, уверенный в себе, переживший в дороге свое унижение и решивший, что это в прошлом и нужно жить дальше?
За окнами была непроглядная темень. Рядом с креслом на столике стояло остывшее молоко, горели свечи. Одна уже почти догорела, надо было встать и заменить новой. Марго потянулась… или лечь спать? И тут за окном раздался стук копыт, показались фонари коляски.
«Приехал! Приехал!» - забилось радостно ее сердце. Марго вскочила, поправила волосы, подбежала к двери в холл, распахнула двери. Да, это были они – Алексей Николаевич и Степан. Степан вносил вещи, а Нечаев уже скидывал накидку на руки прислуге.
- Все мокрое, просушите! – приказал он и увидел сияющую Марго. Замер, глядя на нее.
- Алеша! – воскликнула графиня и бросилась к нему.
- Холодно ну что ты? Простынешь! – Алексей взял ее руки в свои. В глазах его застыла тоска – видимо, общение с матерью радости ему не принесло. – Здравствуй, голубка моя!
- Здравствуйте, барыня!
- Здравствуй, Степан! Настя спит уже, наверное. Ваня, подай ужин, чай сделай! – распорядилась графиня. – Алеша, пойдем, сейчас накроют, переоденься, мокрый весь…
- Замерзли… сейчас, - Алексей подошел к резному дубовому буфету, достал бутылку с настойкой, налил рюмку, выпил. Марго чувствовала в нем сильное напряжение, даже какое-то отчаянье.
«Боже мой, что она ему сказала?» - думала с тревогой она. А вслух сказала:
- Милый, ты устал, пойдем, переоденешься, пока на стол подадут. С детьми все хорошо. Хочешь тихонько на них посмотреть?
Алексей поставил на поднос рюмку, подошел к ней и с трудом произнес:
- Это все правда. Я не знаю, захочешь ли ты со мной жить. Я не сын Вересова.
- Алеша… ну и что… какая разница – я же люблю тебя, тебя, и мне это не важно.
- Марго, это важно. Когда-нибудь это всплывет. Поползут слухи. Старые горгульи будут шептаться по углам и тебе… ангел мой, ты – светлая душа, а эти твари будут над тобой смеяться… Пусть бы надо мной, я переживу. Я… не знаю, что делать – драться с каждым? Проклятье…
- Алеша, успокойся, дорогой мой! Это не важно. Я сама не из того рода, чтобы задирать нос. Я и графиня-то только потому, что была замужем за графом. Разве нам плохо тут с тобой? Даже если нас будут презирать – что мне мнение этих недалеких людей? У меня есть ты, Лиза, Алешенька – вот кто самый главный в моей жизни! Свет давно меня не привлекает, мне хорошо здесь, где можно быть собой, где не нужно притворяться! И потом, у нас есть настоящие друзья – и Палины, и Наливанские – они не отвернутся от нас из-за того, что…
- Даже если меня выставят из полка…
- Тебя? Героя войны? Нет, Алеша, это невозможно.
- Я буду жить вами.
- А мы – тобой! Алеша, ну пойди же наконец, переоденься в сухое! Уже ужин несут! – ласково улыбнулась Марго, увидев прислугу, несущую самовар. Первый бой за настроение мужа был, похоже, выигран.
На следующий день Нечаев уже был весел, дурачился с детьми, приручал Алешеньку, который успел позабыть дядю и привыкал заново. Запрягли лошадей в коляску, поехали кататься всей семьей – объезжали владения. В воскресенье, были в сельской церкви на Литургии. Алексей после службы долго разговаривал с отцом Александром и вышел от него спокойный и как будто уверенный в своем будущем.
После обеда Марго сидела в кабинете графа Вересова, на той же скамеечке, что когда-то рядом со старым графом, а Алексей разбирал накопившиеся бумаги. Он искоса поглядывал на жену, которая зачиталась новым романом и наконец сказал:
- Марго, я хотел бы сказать…
- Да? – она отложила книжку и с улыбкой посмотрела на него.
- Прости меня. Я ударил тебя… я не понимаю, что со мной было… ты… если бы ты не поддержала меня – я бы застрелился от этого всего.
- Алеша, - встревоженно ответила Марго, - и думать не смей. А мы? Что стало бы с нами? Посмотри на меня. Я давно тебя простила. Я сама виновата. Нужно было мне думать, что говорить. Не спорь!
Она поднялась, подошла к мужу. Что было в его глазах? Грусть, раскаянье, печаль.
- Чем ты виноват в этой истории? Тем, что ты родился? И слава Богу! Ты прекрасный муж и чудесный отец, ты… ты мое счастье! – она обняла мужа, а Алексей, нежно целуя ее руки, с грустью думал: «Надо запомнить эту минуту… Это сейчас она смелая. А если, не дай Бог, все выяснится и ей откажут все? А как растить детей? Ах, матушка, что же вы сделали с нами…»
Глава 4.
Через три дня к ним неожиданно заехали князь и княгиня Палины. Они давно собирались повидать своих друзей, и, возвращаясь с богомолья, заехали в Степное. Княжна Мари очень хотела увидеть подросшую дочь графини и Алексея Николаевича. Сами Палины были в браке больше двух лет, но Бог так и не дал им ребенка, и, хотя Мари не теряля надежду, ее все чаще посещала тревожная мысль – а вдруг все-таки с ней что-то не так, как нужно.
Князь и княгиня прибыли в большой карете, запряженной шестеркой лучших норфолкских рысаков. С ними приехали камердинер князя Питер и горничная княгини Катерина.
Маргарита Сергеевна и Алексей Николаевич встречали дорогих гостей на террасе – дождь лил, почти не переставая, целую неделю. Ротмистр Нечаев обнял князя Палина. Их связывала настоящая мужская дружба, проверенная в сражениях, когда они смотрели смерти в лицо. Княжна Мари обняла свою лучшую подругу Маргариту. Нечаев поцеловал руку Мари и улыбнулся ей. Он был расположен к подруге своей супруги. Князь Палин подчеркнуто строго поцеловал руку графини. Он никак не мог принять ее и, видимо, так и не смирился с тем, что взбалмошная Маргарита Сергеевна – любимая жена его друга ротмистра Нечаева и мать их дочери Лизы.
Марго сияла от счастья – к ним приехали Палины, и ей хотелось похвастать перед Мари своей дочуркой Лизанькой, ужасно хотелось услышать свежие светские новости Москвы и Санкт-Петербурга, порасспросить о Государе.
- Степан, Степан! – Марго еще раз улыбнулась Мари, взяла ее за руку – отвести в дом. – Степан, помоги отвести лошадей на конюшню и покажи кучеру флигель для прислуги.
И тут ей на глаза попалась горничная княжны Мари Катерина – статная девица, свежая и приветливая на вид. В глазах Марго вспыхнул колдовской огонек, и она позвала:
- Архип!
Архип подошел, снял шапку, поклонился:
- Звали, барыня?
- Звала, Архип! Видишь – это Катерина, горничная барыни Палиной. Проводи ее, покажи, где у нас устраивают прислугу, покажи наш двор, дом, чтобы она знала – что и где и не заблудилась в наших хоромах! Мари, а тебе сейчас Настя моя поможет, скоро обедать, а мы пока поболтаем…
- Слушаю, барыня, - Архип надел шапку и повернулся к девушке. – Что же, Катерина, пойдем, покажу тебе наш двор, где спят, а где челядь обедает!
Катерина – милая девушка со светло-русыми волосами, красивыми серо-зелеными глазами, улыбнулась Архипу доброй приветливой улыбкой:
- Спасибо, добрый человек!
После радостных приветствий и комплиментов мужчины удалились в кабинет, а Марго потащила княжну Мари в детскую, показать Лизаньку.
Все три малыша, под присмотром Насти, играли на коврике в кубики. Лиза с уморительно серьезным видом пыталась помогать братьям – у нее было уже два брата – Алеша сводный и Вася молочный, но у нее ничего не получалось, кубики пока не слушались ее маленьких ручек, и она по привычке поползла на четвереньках к тряпочному мячику, который подкинула ей Настя.
- Мари, вот она, ну как? А вот Вася, помнишь – молочный братик, а вот Алешенька – он… родственник Алексея, у нас живет! – Марго вовремя остановилась – она не знала, что Алексей решил рассказать о сыне друзьям.
- Лизанька, красавица моя, ты меня помнишь? – Мари присела и протянула руки к Лизе. Девочка, не привыкшая к чужим, внимательно посмотрела на тетю и приняла решение громко заплакать и побыстрей поползти под защиту к Насте. Братья тоже насторожились и внимательно изучали гостью.
Мари огорчилась:
- Ну вот… не умею я с детками… Не бойся, Лиза!
Лизанька громко завопила, но когда Настя взяла ее на руки, тут же утешилась, положила палец в рот и стала его сосредоточенно сосать. Мальчишки вернулись к кубикам.
- Мари, это она всегда так с теми, кого не узнает, она еще маленькая. Лиза, ай-ай-ай! Это – тетя Мари, моя лучшая подруга, дети! Пойдем ко мне, Мари, расскажешь, как у вас, что в свете происходит… Я отсюда ни ногой… в затворницу превратилась! – смеясь, говорила Марго. От нее не укрылось, как погрустнела Мари после Лизиного концерта.
Марго усадила подругу в кресло в будуаре, распорядилась подать умыться, сварить кофе. Обед начинали готовить, было время поболтать.
- У вас здесь прекрасно – воздух, тишина… В Москве невозможно долго быть. Многие вернулись, строят, перестраивают, стук, шум весь день! А по ночам у нас балы. Кто-то отстроился – новоселье, кто-то вернулся – бал по случаю счастливого избавления от пожара! Да, Каролина ждет ребенка, вообрази себе!
- О, какая радость! Как они?
- Ты бы видела, как Каролина управляется с прислугой! Она все-таки настоящая немка. Они скоро строем начнут ходить! – рассмеялась Мари. – Она даже тетушку Наливанскую, старушку, приучила обтираться по утрам полотенцем, смоченным в холодной воде – говорит «для фашей молодости, тетья!»
Мари так точно изобразила баронессу, что Марго долго смеялась, не в силах остановиться.
- Ой, я вспомнила, как она вломилась к нам в дом… незабываемо! «Спасай, спасай!» А вы-то как? Все о других…
Мари сразу погрустнела, как потухла.
- Ну а мы… у нас вот все по-старому. Опять были на богомолье… Марго, мы больше двух лет женаты, а детей у нас нет! – в отчаянии прошептала она, подняв на подругу глаза, полные слез. – Врачи говорят, что я здорова, но почему же нет детей? Мы уже куда только не ездили – и на воды, и по монастырям… Молимся, Бога просим, Богородицу… Ты знаешь, самое ужасное, почему еще я уехала… Каролина… она так счастлива, а я… я не могу на нее смотреть. Я завидую ей. Боже, я никогда не думала, что могу так сильно завидовать! А отказать от дома – невозможно, с чего бы? Почему я должна ее обижать? И я решила уехать, упросила мужа проехать по святым местам… вдруг поможет, и я успокоюсь…
Мари горько заплакала. Марго с жалостью обняла ее, не представляя, что может она, счастливая мать, сказать в утешение.
- Мари, милая, вы не отчаивайтесь – сколько таких случаев – нет, нет, а потом раз и сразу трое! А еще, я думаю, ты слишком много ездишь. И в Москве, ты говоришь, покоя нет! Тебе точно это все не на пользу. Оставайся у меня, поживешь месяц-другой, а? Или поезжай в свое имение, ты увидишь – отдохнешь, и все получится!
- Ах, Марго, как я могу оставить Андрея? Я ему нужна… Мы принимаем по пять дней в неделю, как его одного оставить… - Мари прижалась к плечу Марго. – Вот у меня есть все, чего душа не пожелает. А я, кажется, все-все бы отдала, чтобы почувствовать, как ребеночек шевелится внутри меня, как толкается ножками… Какое это чудо! Я даже о родах не думаю, а это, говорят, ужасно больно?
Маргарита Сергеевна вспомнила о родах Лизаньки. Сестры говорили ей о том, что это ужас как больно, но то, что она испытала, было непередаваемо хуже. Правда, потом боль забылась, и осталась только радость от того, что она, именно она подарила миру чудесную девочку.
- Ничего, все переносимо, - сказала она княгине, - все это переносимо…
Подали обед. Маргарита успела шепнуть мужу, что она назвала Алешеньку его родственником, не вдаваясь в подробности. Алексей кивнул, с благодарностью поцеловал жену. На обед подали икру осетровую в раковинах, маринованные рыжики, капусту, квашеную по-особому рецепту, с клюквой и яблоками, бульон-консоме с маленькими пирожками и гордость Дона – отварного сома с картофельным пюре и вареным горошком. На десерт был английский яблочный пирог и сладкие сливки. Пока гости и хозяева наслаждались едой и обществом друг друга, около флигеля для прислуги разыгрывалась интереснейшая сцена с Архипом и Катериной в главных ролях и стадом гусей в качестве зрителей.
Глава 5.
Архип повел с собой милую молодую женщину, служанку княгини Мари, которой он должен был показать флигель для прислуги, где Катерине предстояло спать.
«Нужно показать ей все, чтобы она не заплутала, если ее позовет хозяйка. Не хочу, чтобы ее ругали, - думал Архип, не отрывая глаз от Катерины, которая посматривала на него с каким-то тайным изумлением. – Да, старый я для нее. Хорошая девушка, и не наглая, а служанка барыни все-таки. Вот наша Настя – этой палец в рот не клади».
- А что, Архип, ты женат? – вдруг спросила скромная девушка Катерина. Он с улыбкой смотрел на нее, не зная, что ответить.
- Нет, не женат.
- А чому тебе барыня не дозволяет жениться?
- Да нет, моя барыня хочет меня женить, да все…
- Что «все», почему не женился?
- Да вот… не встретил такую, как ты, хохлушку!
- А шо, москаль, вот и встретил, - ее зеленые лаза играли таинственными огоньками.
Архип подумал: «Господи, да что со мной, старый дурак… засмотрелся вот… взгляд-то отвороти, глаза сломаешь!»
Архип так вот разговаривал сам с собой давно – жил один и привык общаться только с собой, ну и с лошадками, конечно.
- Ну и встретил тебя, хохлушка, и что?
- Ничого. Який ты, я хочу знать?
- Для чого тебе, красавица?
- Ой, рятуйте мене, подивиться, люди добры – москаль по-нашему балакае!
- По какому «по-вашему»!?
- По-русски. По какому еще? Это вы, москали, нас хохлушками называете, а мы – русские, понятно? И як же мы балакаем трохы инше, чем вы, это не значит, шо мы не русские!
- Какая ты, Катерина!
- Яка? Яка? Не обзывай мене хохлушкой, я добре размовляю и як москали!
- А для чего тогда разговариваешь, как хохлушка?
- Шоб ты знал, я из Чернигова, просто захотелось, чтобы ты спросил – откуда ты, дивчина, а ты як той дурень пристал… со своей хохлушкой!
- Довольно! Ты, будь мила, разговаривай со мной уважительно, я старше тебя, и ты здесь в гостях!
- А то шо, выпорешь меня на конюшне, дядьку?
- Сколько тебе лет?
- Мне тридцать, доволен?
- Я думал…
- Шо ты думал, шо? Шо я – старая дева? Засиделась, да? Ты же не хочешь на мне жениться?
И тут Катерина села на лежащее около флигеля бревно и горько заплакала.
- Да старый я, чтобы жениться…
- А я молодая? – Катерина выкрикнула эти слова сквозь слезы.
- Ну не плачь, хочешь, женюсь на тебе?
- Правда? – Катерина подскочила с дерева. – Я видела тебя четыре раза, мы столько к вам приезжали, но ты меня не замечал, ты як дерево! Я сколько проходила мимо тебя, а ты мене не бачив! Ты… не любишь меня совсем, Архип?
- Катерина, я не понимаю! Как я могу тебя любить, я тебя не знаю совсем!
- Як не знаешь, я тоби кажу, шо мы были у вас четыре раза, и ты мене не бачив?
Архип смотрел на Катерину и не знал, что ей ответить.
- А… да, видел тебя, - соврал Архип.
Катерина оживилась:
- И шо? Ты хотел со мной заговорить, запытаты у мене, як мене зовут, у тебе було бажання со мною погулять вечером, да? Це правда, Архип?
Архип подумал: «Господи, спаси и сохрани, что я должен ей говорить? Если говорю «нет», она начинает плакать, а я не хочу, чтобы она плакала».
Катерина взяла Архипа под руку:
- А сегодня пидемо гулять у садочек? Ты меня приглашаешь, Архип?
- Да, - зачем-то ответил Архип.
Глава 6.
После обеда мужчины направились в кабинет – выкурить трубочку и побеседовать за рюмочкой, а Марго потащила княжну Мари к себе наверх – ей не терпелось узнать новости.
- Мари, вот, устраивайся в креслице. Хочешь яблок? Наши, из сада!
- Маргуша, не беспокойся. Такой чудесный обед!
- Ой, у нас все по-простому. Сома мужики выловили – в человеческий рост рыбина, ты можешь себе представить?
- Чудо-Юдо Рыба-Кит, - рассмеялась Мари. – Ну, что тебе сначала рассказать, затворница моя дорогая?
- Расскажи… расскажи, что сейчас носят. А то я год не меняла туалеты! Если бы ты приехала к нам, к примеру, в… шальварах, я бы и то не удивилась!
Мари рассмеялась:
- Нет, до этого не дошло еще… Но появилось новенькое. Все стали носить турецкие шали – большие платки из шерсти или шелка. Можно отделать и бахромой, и кистями, и каймой другого цвета и рисунка. И мало того, нужно уметь носить эту шаль. Наши тетушки на приемах носят эти шали так, как будто они с ними с детства знакомы. Ой. А тут горгульи… помнишь – графини Алтуфьева и Волкова, которые всегда парой и всегда шипят на всех и про всех – помнишь их? Они пришли на бал в собрание, и губернатор был! - в шалях, такие гордые собой… У Элеоноры Андреевны шаль была длиннющая и кисти такие… в пол руки моей… и она идет – гордая, красивая по залу, а нужно же, чтобы шаль сзади висела красивым полукругом и с локтей спускалась… а у нее как… как пояс сзади получился, натянуто, а эти кисти – по полу метут… Она выступает, нос кверху, как всегда, а кисти… кисти по полу за ней… Ирина Петровна на них ка-а-ак наступит, шаль ка-а-ак свалится!
- Ой, какой конфуз! – рассмеялась вслед за Мари Маргарита. И как было не рассмеяться – она хорошо помнила, как Элеонора Андреевна и ее неотлучная спутница Ирина Петровна сплетничали о них с Алексеем и скольких слез стоили эти сплетни ей, Марго.
- Ох, нехорошо… Но так смешно! – и подруги снова звонко рассмеялись.
- Тебе, кстати, придется изучить танец с шалью – «па де-шаль», я покажу, очень легко. А вот еще. Новейшее. Высший свет Санкт-Петербурга уже оценил. В моде – русское – русский сарафан, рубаха, и даже… кокошник.
- Как?
- Да, представь себе! Форма платья, в общем-то, та же самая, но ткань яркая, плотная, с орнаментом а-ля-рюс, рукава – как рубаха, но только из легкой ткани… Ах, давай тебе такой! Ты же в деревне? Посмотрим на девушек, придумаем что-нибудь!
- Да, Мари, ты ведь побудешь со мной несколько денечков?
- Конечно, милая, я так соскучилась по тебе!
Окна будуара выходили во двор, и Марго первой увидела подъехавшую коляску. Из нее с трудом вылез тепло одетый старичок, лакеи помогли выбраться немолодой женщине, в которой Марго сразу узнала Таисию Петровну. Старичок повернулся лицом к дому – да, это был Гаврила Афанасьевич, дедушка Алешеньки!
Сердце у Маргариты Сергеевны заколотилось. «Они за Алешенькой!» - испуганно подумала она и вскочила.
- Что такое, Марго? – княжна Мари с тревогой переводила взгляд с нежданных гостей на перепуганную подругу. – Кто это?
- Сейчас, Мари, сейчас, подожди, милая, - с этими словами Маргарита Сергеевна выбежала из будуара, и слух ее резанул какой-то отчаянный детский крик. «Алешенька!» - узнала она голос сына Алексея и побежала к детской. Алешенька, выбежавший в коридорчик, соединявший комнаты второго этажа, увидел ее и кинулся к ней, плача, просясь «на ручки». Марго подняла его, прижала к себе, начала утешать и так, с малышом на руках, прошла по коридору и остановилась в начале лестницы, ведущей в прихожую. Там уже были купец с экономкой, выжидательно смотрящие наверх. Малыш, увидев Таисию Петровну, крепко обхватил шею Марго и отчаянно заплакал. От графини не укрылось, каким холодным змеиным взглядом обдала ее стоящая внизу женщина, но тут же присела, здороваясь. Купец поклонился:
- Здравствуйте, сударыня Маргарита Сергеевна! Отвык, я смотрю, Алешка, не узнал дедушку!
- Ничего. Это он со сна, - попыталась улыбнуться Марго.
И тут к концерту присоединилась Лизанька. Ревность обуяла малышку, и она начала вырываться от Насти. Маргарита присела на верхнюю ступеньку и махнула Насте рукой – давай, мол, Лизу! Настя поднесла брыкающуюся и вопящую Лизаньку, Марго подхватила ее другой рукой и тоже прижала к себе. Рев прекратился, только Алеша никак не мог ослабить ручонки, прижимался к новой маме и отворачивался от гостей.
Такими их навсегда и запомнил Алексей Нечаев, вышедший с князем Андреем из кабинет на шум – свою растрепанную Маргариточку, сидящую на верхней ступени лестницы с двумя малышами, не желающими ее отпускать – сыном Алешей и дочкой Лизой.
- Здравствуйте, Алексей Николаевич! – поклонился Гаврила Афанасьевич, а Таисия Петровна опять присела в книксен.
- Гаврила Афанасьевич, Таисия Петровна, добро пожаловать! Мой друг. князь Андрей Палин… Вы проходите, проходите!
- Да мы надолго не задержим вашу милость, мы хоть сейчас обратно! – засмущался купец.
- Нет. Нет, проходите, отдохните, - Алексей распахнул дверь, приглашая гостей. Князь Палин с удивлением наблюдал эту картину – в его понимании купцов не пускали дальше передней. – Андрей, я должен решить несколько дел, прости, поскучаешь?
Князь приветливо улыбнулся:
- Конечно. Можно посмотреть на вашу красавицу, Марго?
- Да, князь. Идите к нам, я вас познакомлю… - Марго с вымученной улыбкой пригласила Палина наверх.
- Настя, ой, ну что же делать… Алешенька, отпусти меня на минутку… Я сейчас сбегаю вниз и вернусь!
Алеша ни за что не хотел отпускать свою маму, но выручил Палин: он достал из кармана большие золотые часы на цепочке и протянул малышу:
- Ну-ка, посмотри, что у меня есть?
Алешенька отвлекся, и Марго удалось выскользнуть. Лиза тоже увлеклась новой игрушкой, и Марго, с благодарной улыбкой кивнув Палину, сбежала вниз и вошла в кабинет, где уже сидели на диванчике гости. Алексей стоял перед ними с несколько растерянным видом.
- Господа, я сейчас распоряжусь подать закуски и поставить самовар, не отказывайтесь. Ваня! Пойди сюда, поставь самовар, сделай чай с закусками и пирожки не забудь!
- Слушаю, барыня! – лакей проворно убежал выполнять распоряжение хозяйки, а Маргарита Сергеевна вопросительно посмотрела на мужа.
- Марго, вот… приехали за Алешей, - потерянно произнес муж.
- Так рано? А… мы думали, дела вас еще задержат, - Маргарита присела на край кресла.
- Нет, матушка, все дела переделал, зима на носу, надо уж домой, а то по зиме простудимся в дороге, не дай Бог, - старик перекрестился.
Алексей Николаевич решился. Волнуясь, он прямо посмотрел старичку в глаза и сказал:
- Гаврила Афанасьевич, нам нужно решить будущее Алеши. Мы с женой полюбили его, а он – нас, вы видели… Я очень вас прошу – позвольте нам… усыновить его и оставить жить с нами. Я уверяю вас, он получит все, что я смогу дать ему как сыну дворянина. Я воспитаю его и устрою его судьбу!
Таисия Петровна как-то злобно поджала и без того узкие губы. «Конечно, – подумала она, - а вот если бы мы не заехали, ты бы и не знал, голубчик, что у тебя есть сын… Ишь какой…» Гаврила Афанасьевич задумался, опустил голову.
- Один я остался, нет никого, кроме Алешки…
- Гаврила Афанасьевич, я буду рад вас видеть в любой день, и вы всегда сможете приехать к нам и жить, сколько пожелаете, или… или оставайтесь! Я сильно виноват перед вами и перед Анфисой… но я постараюсь быть ему хорошим отцом!
- Эх, барин Алексей Николаевич, так-то оно для Алеши, конечно же, лучше, да. Таисия Петровна? – обернулся он к верной экономке.
- Да уж, но ребенок-то не игрушка… - процедила та.
Маргарита Сергеевна вспыхнула. Она отдавала Алеше столько же времени, столько же любви и тепла, сколько родной дочери, как можно! Алексей Николаевич положил свою руку на ее.
- Мы не делаем разницы между детьми, - тихо сказал он.
Вошла прислуга – подали чай и закуски.
- Угощайтесь. Мы-то уже отобедали, – пригласила Марго гостей. – Кушайте, кушайте.
Старички оживились, отвлеклись, купец Гаврила Афанасьевич размяк после первой чашки, да и Таисия Петровна подобрела. После третьей чашечки Гаврила Афанасьевич посмотрел на притихшую Марго, на сжатого, как пружина Алексея и улыбнулся:
- Алексей Николаевич, хорошие вы люди! Оставлю вам Алешу, ради него самого! Вы уже не забудьте, выполните обещание позаботиться о нем!
На глазах у Марго заблестели слезы, она сжала руку мужа и ласково сказала:
- Обещаем, Гаврила Афанасьевич, будьте покойны!
- Документы Алешкины при мне, сейчас вам передам, не знаю только – надо ли бумаги какие подписать, что я не против усыновления? А давайте сам напишу, чай, не сложнее купчей…
Через час, понимая, что в присутствии высоких гостей оставаться неловко, купец с экономкой уехали. Дедушка трогательно прощался с внуком, внимательно смотрел на него, запоминая, подарил ему привезенные с московской ярмарки игрушки. Обнял его на прощание и передал отцу. Марго, Алексей Николаевич и Алешенька на руках у отца махали из окна увозившей прежнюю жизнь малыша коляске, пока она не выехала за ворота. Тогда Маргарита улыбнулась мужу, взяла Алешу на руки и сказала:
- Ну что, пошли знакомить сына с Палиными?
Алексей, засияв, поцеловал жену:
- Чудо ты мое! Идем!
Через несколько дней, после обеда Нечаев попросил Маргариту с ним прогуляться и поговорить без лишних глаз. Они тепло оделись и с малышами отправились погулять в парк. Алексей был задумчив – казалось, он никак не мог решиться начать разговор.
- Алеша, ну что ты хотел мне сказать?
- Маргарита… Как бы ты отнеслась, если бы я… если бы я уехал на Кавказ?
- Куда? Когда? – всполошилась Маргарита Сергеевна. – А что там делать? Разве там война? Тебя вызывают? Ну говори же!
- Нет, военных действий там сейчас не ведется, все войны мы завершили…
- Ну так и отдыхай с нами, с семьей! Тебе, может быть, скучно с нами?
- Не в том дело…
- Ах, так, значит, скучно? Но мы можем поехать в Москву, о чем речь? Поедем в Москву… Не хотела с малышами, но что же тут особого? Потеплее оденем и поедем…
- Марго, милая, как может быть с вами скучно, что ты?
- А что же тогда? – встревожилась Марго окончательно.
- Ты же помнишь, что я… как выяснилось, непонятно кто…
- Алеша, ну хватит об этом вспоминать!
- Пойми меня, очень тебя прошу. Послушай, голубка моя…
Они остановились Настя с няней и малышами ушли вперед. Деревья в парке стояли совсем голые, земля, не прикрытая снегом, пожухлая трава, серое небо – все было неярким, будто одноцветном – темно-коричневым и серым. Алексей повернул к себе жену, обнял ее:
- Я прожил свою жизнь, будучи сначала сыном мелкого дворянина Нечаева, потом – бастардом богатого графа Вересова… не морщись, такое слово. А сейчас – я даже не признанный сын Вересова, я – сын человека, который не желает меня знать. Мой отец, родной отец – не желает меня знать – мать писала ему, он возвращал письма… не распечатанными. Не плачь на ветру, дорогая, холодно. И получилось, что все, что у меня в жизни было, стало пеплом, развеянным по ветру. Мое дворянство – дым. Мое имя – ложь. Что же осталось? Остался я сам, офицер, надеюсь, храбрый офицер. И я должен сам, заново, заслужить все, чем я незаслуженно, как вор, владею – дворянское звание, имя, тебя… Я уеду на Кавказ и, если представится случай, все это заслужу, ты понимаешь меня?
Маргарита, потрясенная, молчала. Родные глаза Алеши – она смотрела в них, не отрываясь – не лгали ей. Он так хотел! Наконец она ответила:
- Алеша, а как же я? А дети? А если… ты не вернешься?! – последнее она выкрикнула. – Ради чего ты решил рисковать жизнью – своей, нашей? Да гори она синим пламенем, эта ваша честь, если ты ради нее погибнешь!
- Я вернусь, ну что ты, там сейчас нет военных действий, только стычки с горцами, когда они из своих аулов вылезают пограбить… Маргарита, ну ты забыла? Ведь я офицер, ты же за ротмистра вышла замуж!
- Да, офицер. Но войны нет. А ты собрался рисковать жизнью! Была бы война!
Нечаев понял, что запутался в объяснениях – говорить, что там все-таки война, и Отечество нуждается в нем, когда он только что заявил о редких вылазках, было нелепо.
- Ты все, как всегда, решил сам? Ты же даже не спрашиваешь меня! – бушевала жена.
Алексей прижал ее к себе крепко-крепко, стал целовать ее головку в бархатной шапочке и шептать:
- Я вернусь, девочка моя дорогая, не бойся ничего, я буду смелым, - Марго вскинула голову, и он ласково прошептал: - но осторожным, я не буду рисковать почем зря… Ты помнишь – я погибнуть хотел, но не погиб, вернулся, и в этот раз вернусь…
- Ты… надолго? – сквозь слезы спросила Марго.
- Нет, месяцев… месяца на три – четыре, приеду, и мы снова будем вместе…
Через день Ротмистр Нечаев, князь Андрей, новый ординарец Нечаева и камердинер Питер уезжали из Степного. Мари, справедливо решив, что ей незачем тащиться за мужем до Москвы, а дальше все равно расставаться – князь Андрей ехал с Нечаевым – осталась с Марго. Осталась и ее горничная, роковая хохлушка Катерина.
Глава 7.
Дожди наконец закончились и установилась ясная погода с небольшим морозцем по ночам. Архип смотрел на небо. Катерина пригласила его в садочек, «як стемнеет, на свиданку». Архип не понимал, что с ним происходит. Он растопил баньку, попарился, подготовил свои казацкие шаровары с лампасами, надел светлую рубаху, аккуратно положил на табурет новую поддевку. Он никак не мог унять волнение – так хотелось, чтобы она пришла в господский сад, в их сад! Архип улыбнулся: «О чем я буду с ней разговаривать? Я никогда и на свиданки-то не ходил девицами, вот удумал на старости лет! А Катя сказала – я не старый! Катя, Катерина, и имя какое красивое! И сама Катерина красивая!»
Архип вспомнил ее длинную русскую косу, зеленоватые глаза с лукавыми искорками, шею… Под платком от шеи мало что было видно, но кожа гладкая, белая… В воспоминаниях Архип плавно опускал взгляд все ниже и остановился – он подумал о невозможном – о том, чтобы любиться с Катериной. Он думал об этом в бане, и вот снова. «Нет, не буду я девку трогать, нехорошо это. Просто схожу на свиданку, погуляю с ней по саду, провожу до флигеля и пойду домой!»
У Архипа был свой добротный дом, стоявший между усадьбой и конюшней, чуть поодаль стояла изба Степана и Насти. Остальная прислуга жила либо в деревне, либо во флигеле, либо при кухне. Архип еще раз глянул через оконце на небо – стемнело, высыпали звезды, взошла луна. Пора собираться.
Архип тяжко вздохнул, ему ужасно хотелось увидеть Катерину, но это горячее желание приводило его в смущение. «Я казак, и мне не страшно. Не победим, так хоть намашемся», - твердо сказал себе Архип и начал собираться на свидание с Катериной. На свиданку он начистил сапоги до блеска, так, что в них луна отражалась!
Настроение у Архипа было переменчивое – все новое всегда пугает, да и дивчина ждать будет, небось, как не прийти? Архип махнул рукой, вздохнул, вышел из дому и направился в сад. Уже совсем стемнело, гулко ухал филин. Архип стал ждать ее у входа в сад, наблюдая за дверью флигеля для прислуги. Он подумал, что, может, Катерина не придет, так, покрутила с ним, но дверь открылась, и она вышла на улицу. Остановилась, осмотрелась – наверное, искала вход в сад. Архип ей все раньше показал, и она знала, как войти со двора в садик.
Катерина повернула голову в его сторону, и Архипу показалось, что она смотрит прямо на него! Она подошла к входу и тихонько позвала его:
- Архип! Архип!
Архип выступил из темноты, и Катерина отпрянула, испугавшись.
- Ой, ты прийшов, я так рада!
Она подошла, заглянула Архипу в глаза, потом улыбнулась. Архип увидел в ее взгляде столько нежности! У него была мать и две сестры, и они любили его, но Катерина смотрела на него как-то по-другому, от ее взгляда у него кружилась голова, а еще ему хотелось Катерину обнять.
- Яка гарна ночь, да, Архип?
- Да, красиво… Наверное, потому что ты пришла? – Архип сам удивился своим словам: «Господи, что это я сказал-то?»
Катерина взяла Архипа за руку:
- Ну, пидемо, погуляем, Архип? Мне с тобой совсем не страшно, и я тебя не боюсь!
Архип крепко держал Катерину под руку, а звезды в этот вечер светили только для них двоих!
Он держал ее за руку, и они шли вглубь барского сада, шли и молчали, и каждый думал о своем. Катерина вдруг остановилась и отпустила руку Архипа:
- Як гарна ничь, Архип? Чому ты молчишь и куды мы идем?
Архип улыбнулся в свои казацкие усы:
- Катя. мы с тобой в саду гуляем, ты же хотела погулять со мной в садочку? – передразнил ее Архип.
- А в тоби не було бажання? Имять, про менэ думаешь, шо я дурна дивка, да? Что я хочу с тобою в садочку… - обида зазвенела в голосе Катерины, и она заплакала. – Чому ты молчишь, Архип, мени зараз страшно, як мо ты думаешь, шо я…
Архип покачал головой:
- Ничего я такого не думаю о тебе, Катя!
- Правда, Архипо? И скажи, будь ласка, ще раз, як ты менэ зараз назвал!
- Катя, Катя! – Архип надвинулся на Катерину. – Что ты со мной делаешь, Катя? У меня сердце болит.
- И у менэ, Архипо! Ты… ты такий хороший, а я, правда, дурна и трохы боюсь тебэ! Но зараз вже усэ гарно. Пидемо дальше!
Катерина снова взяла Архипа за руку и потащила здорового казака вглубь сада Вересовых.
- А дэ ты живешь, Архип?
- У меня свой дом, Катя.
- Своя хата? Як цэ?
- Так, у меня свой дом, да ты его видела – рядом с домом для прислуги, где конюшни.
- Так то твоя хата? А нема хозяйки у твоей хаты?
- Нет, Катя, я живу один, и очень давно!
- Но почему? – Катерина вдруг оставила свой малороссийский акцент и заговорила серьезно с Архипом.
- Катя, как хорошо ты говоришь по-русски?
- А шо я – не русская, чего ты спрашиваешь второй раз?
- А ты разве не хохлушка? – Архип улыбнулся своей шутке.
- А ты – москаль! Нет? – Катя снова бросила руку Архипа и отвернулась.
- Катя, чего ты обиделась? Не серчай на меня, ты же говорила со мной, как хохлушка, и я шутил, конечно, ты русская и, знаешь, ты такая…
- Какая, Архип? Какая, скажи?
Архип вдруг растерялся. Катерина повернулась к нему, и в свете луны ее глаза, казалось, блестели и от этого были еще прекраснее. Архип обмер. Катерина была так прекрасна, что ему захотелось ее обнять. Он подумал: «Господи, снова со мной что-то не так», – и приблизился к Катерине:
- А хочешь, пойдем ко мне? Я тебе покажу свой дом, угощу тебя чаем и провожу домой.
Катерина улыбнулась:
- А чай с медом?
- С медом, мед у меня есть!
- Пойдем к тебе домой, я хочу посмотреть, как ты живешь, Архип!
- Пойдем, Катя, если тебе не боязно!
- Не боюсь я тебя! Может, совсем немного, и я хочу чая с медом, мне холодно в садочку!
Архип снял свой зипун и накинул Катерине на плечи. Она улыбнулась, и они зашагали домой к Архипу.
Снова шли молча. Архип понимал, что нужно что-то сказать, но мысли путались, и снова кружилась голова. Она так крепко держала его за руку, и это навязчивое желание обнять Катерину не покидало Архипа, и он гнал прочь эту мысль. Так, борясь со своими греховными помыслами, Катерина и Архип пришли к нему домой. Архип открыл дверь в свою избу и подал Катерине руку. Она молча вошла в сени и прошла дальше в дом. Подошла к печи, погладила печные бока, посмотрела на лавки, на стол в центре горницы. Тихо светила лампада у образов. Катерина перекрестилась и заглянула в закут за занавеской.
- Ты здесь спишь, Архип?
- Да, Катя! – Архип закашлялся, у него запершило в горле и он растерялся от ее вопроса.
- Спишь один? – Катерина присела на его постель. – Чего ты молчишь? Я спросила тебя.
- А что я должен тебе ответить, Катя? Конечно, один. Хозяйки нет у меня, детей нет, - Архипу вдруг стало грустно.
Он вспомнил вдову Арсеньеву, которую ему сватала барыня, Марфу Климову и Соньку Павлову, но не лежала у него душа к этим женщинам, а Катерина что-то сделала с ним, и Архипу это что-то очень нравилось.
- Сядь рядом, Архип! – Катерина протянула руки к Архипу.
Архип сел рядом с Катериной на свою кровать. Катерина вдруг поцеловала Архипа в губы и стала целовать его глаза, лоб, щеки… Архип начал целовать ее шею, обнял и повалил на кровать. Катерина вырвалась.
- Пусти, ты чего? Нельзя так! Свыше все видят! Не мила я тебе? Надругаться надо мной захотел? – Катерина снова заплакала.
Архип встал рядом с ней:
- Прости, Христа ради, Катерина, не знаю, что нашло на меня… Люблю я тебя и завтра к барыне пойду просить разрешения жениться на тебе, скоро и обвенчаемся, знаешь, какой у нас батюшка хороший – отец Александр!
Катерина вдруг вся сжалась от испуга:
- Господи, твоя барыня! – слезы опять полились из ее глаз, и она упала к нему на грудь.
- Катенька, что с тобой, что «моя барыня»?
- Ничего «твоя барыня», понятно? Ничего!
Она вдруг вырвалась и убежала, Архип – за ней, догнал у самой двери.
- Не убегай! Я люблю тебя, Катя!
Катерина нежно посмотрела на Архипа:
- Правда, не обманешь?
Глава 8.
Прошла неделя с отъезда Нечаева и князя. Сельская идиллия нарушилась лишь раз, когда индюк забрел в господский дворик и напугал Лизаньку. Дети с няней и Настей гуляли на террасе усадьбы, а индюку захотелось познакомиться с симпатичной малышкой. Он подобрался к ступенькам, незамеченный взрослыми, и просунул голову сквозь перила. Лиза увидела невиданное ранее чудо – лысая, морщинистая птичья головка с большим клювом и болтающимся бурдюком под подбородком пролезла между перекладинами и внимательно изучала ее, издавая приятное бурчание. Лиза протянула ручку в варежке к чудесной голове и поковыляла навстречу новому приятелю. Индюк не проявлял беспокойства, пока Лизанька не ухватила его за заманчиво болтающуюся бороду. Раздалось возмущенное «Бу-у-урль! Ш-ш-ш-ш!» и Лизино «Ай!» - и няня увидела, что малышка уже сидит на полу без варежки и ревет, а индюк, завладев варежкой, возмущенно и важно удаляется со сцены.
- Лиза, Лизанька, покажи ручку! Он тебя не ущипнул? – утешала, рассматривая ее, няня.
В ответ Лизанька самозабвенно рыдала, показывая в сторону обидчика и повторяя: «Бя-ка, бя-ка!» Это было ее второе слово, собранное из слогов в единое целое. Первое – как водится, «мама».
За неделю подруги получили от мастериц из Степного по новому платью а-ля-рюс и научились вязать крючком. Марго выучила несложный танец «па-де-шаль» под аккомпанемент княжны Мари. А еще много времени занимало обсуждение «романа» между Архипом и Катериной. «Свахи» - Мари и Марго – ревниво подмечали успехи и неудачи «своих молодых» и обсуждали их будущую жизнь.
В тот день погода испортилась с самого утра – порывы сильного ветра становились все резче, к вечеру ураганным ветром поломало старую грушу в саду. Детей пораньше уложили спать. Мари и Марго коротали вечер за чаем, уютно устроившись в гостиной на первом этаже с вязанием в руках. Они вязали при свечах наряды для Лизиных кукол. Княжна Мари вязала лучше и проворнее порывистой Марго.
- Ну вот, ты уже салоп оканчиваешь, а я никак простую юбку не могу связать, - уныло сказала Марго. - Скучно так вязать юбку, что тут интересного? Все прямое…
- А ты ей кайму сделай другим узором, как кружево, и цвет возьми другой.
- Да… Все равно у тебя ловко выходит, а у меня… - Марго приложила юбку к кукле. – Вот, полюбуйся, моя юбка больше нужного размера. Поясок вставлю, не буду переделывать.
Особо сильный порыв ветра заставил зазвенеть заслонку в печи, завыл в трубе. По стене дома заскребли ветви деревьев – рядом с усадьбой росли вековые липы, опускавшие ветви на крышу, стучащиеся в окна.
- Сильный ветер какой, - поежилась княжна Мари.
- Возьми шаль, дать тебе?
И в этот момент налетел очередной порыв ветра. Он ударил в окна с какой-то злой силой, стекла задрожали, ветви заскребли по стенам, печные заслонки зазвенели, забились в узких дымоходах. И тут же страшный ураганный ветер ударил в двери, по крыше сначала загромыхало кровельное железо, а потом наверху, с очередным ударом стихии, раздался страшный грохот, как будто несколько молний ударили в крышу. Затрещали деревянные балки, с грохотом прошлось опять по крыше и прямо им под окно упал огромный кусок кровли.
- Что это? – Мари, обретя дар речи, спросила в ужасе Маргариту.
Опять страшный грохот, и во двор начали валиться все новые части кровли – и большие листы, и поменьше, с кусками дерева и без. Тут же резко задул ледяной ветер в доме, погасил все свечи, кроме одной. Опять удар, опять грохот, наверху закричали дети. Марго, придя в себя, схватила свечу и кинулась наверх по лестнице, Мари – за ней. Удар молнии на мгновение осветил лестницу, страшный удар грома оглушил их – молния попала прямо в вековую липу рядом с домом – и огромное, неохватное дерево, сломанное у основания, рухнуло на поврежденную крышу старого дома. Оно разломило стропила, потолок, часть деревянной стены второго этажа и упало в коридорчик, перегородив выход со второго этажа вниз.
На усадьбу в Степном обрушился ураган небывалой силы, даже старожилы не помнили о таком. Смерч выломал огромную ветку и швырнул ее в окно детской, зазвенели стекла. Кровлю развалило полностью, потоки воды заливали чердак и проникали в дом. Затрещали оставшиеся стропила, одно, поврежденное ударом огромного дерева, треснуло и с грохотом сломалось, увлекая за собой часть потолка. Марго взбежала по лестнице только на несколько ступенек, как под тяжестью липы старая деревянная лестница поддалась и вместе с Марго рухнула вниз. Маргарита успела увернуться от обломков, вскочила на ноги. От ужаса и страха за детей она не осознавала опасность. Ее глазам представлялись картины одна страшней другой: вот Лиза, раздавленная упавшей балкой, лежит в крови в своей кроватке, вот Алеша с перебитыми ножками ползет на ручках…
- Лиза! Алеша! – кричала, обезумев, Марго, - она слышала детские крики и кидалась на проклятую липу, пытаясь забраться по ней повыше… Сквозь гром и завыванье ветра до них донесся набат – били в колокол, зовя на помощь. Чьи-то сильные руки схватили ее и оттолкнули от завала.
- Пустите, барыня! – это был Архип, с топором в руках, с дикими глазами, растрепанной бородой - он примчался первым. Он ловко вскарабкался по дереву и остатку лестницы наверх и скрылся в темноте. Раздались удары топора – Архип выбивал дверь в детскую.
- Отойди! Настька, отойди, зашибу! – кричал он.
Вбежала Катерина, обхватила за плечи княжну Мари, накинула на нее шаль. Вслед за ней прибежал мужик, при свете молний разглядел повреждения и, схватив барыню, вытолкал ее из дома, крича Катерине:
- Уходите! Уходите! Потолок, не дай Бог, рухнет, вас завалит!
А по двору уже бежали люди – Степан с мужиками тащили лестницу, другие несли ведра с водой, топоры, багры. Слышались команды:
- Мужики, печи надо залить!
- Лестницу ставь!
- Берегись! Трубу развалило!
Молния ударила в трубу, и кирпичи разлетелись по всему двору. Пошел град. Платье Марго мгновенно вымокло под ливнем и стало тяжелым. Путаясь в юбках, она побежала за Степаном на другую сторону дома и увидела в окне детской, - «Господи, спасибо тебе!» - Настю, испуганно прижавшуюся к окну, придерживающую стоявших на подоконнике троих малышей, до смерти перепуганных, но живых!
Степан замахал Насте рукой – мол, отойди! В окне появился Архип, подхватил малышей и отошел вглубь комнаты. Степан с мужиками приставили к окну лестницу, и Степан быстро полез наверх. Архип изнутри вынес зимнюю раму, открыл окна, топором убрал торчащие осколки. Первую передали закутанную в одеялко Лизу. Степан, прижимая ее к себе, ловко спустился и отдал малышку подоспевшей матери. Лиза испуганно таращила глазки, закрывая их от резкого света молний, но не плакала. Марго передала дочку няне, приказав:
- Неси к Насте, скорее, переодень ее, молоко горячее сделай, затопи печь. И растирать будем, чтобы согреть, приготовь!
Степан уже передавал Алешеньку. Увидев маму, малыш загудел, протянув ручки и, несмотря что мама была мокрая и холодная, прижался к ней.
- Господи, Слава тебе, что ты спас их! Господи, спасибо! – шептала Марго, целуя малыша. Степан уже снимал Настю, осторожно, бережно опуская их с Васей на землю.
- Архип, давай ты! Скорей! – кричали мужики, придерживая лестницу. Катерина, прижимая к себе княжну Мари, со смесью восхищения и страха смотрела на происходящее. Ее Архип оказался настоящим героем!
Архип вылез из окна и спустился уже на треть, как новый удар молнии расщепил дерево, росшее неподалеку.
- Берегись! – дико закричали мужики, отбегая от лестницы. Степан увлек за собой Настю с малышом, а Катерина и княжна – Маргариту с Алешей. С треском огромное дерево обрушилось на лестницу, ломая ее и увлекая за собой Архипа.
Все закричали разом. Степан с мужиками бросились спасать Архипа. Маргарита, пересадив Алешу на одну руку, другой приняла Васю и повела сомлевшую Настю в их избу. Ветер рвал на графине одежду, дождь заливал глаза, смешиваясь со слезами. но она только прижимала к себе крепче закутанных в одеяла малышей и шла к дому, подталкивая Настю. А горничная Катерина лишилась чувств. Услышал ли Архип отчаянный крик Катерины – Бог весть. И мы опустим занавес, оставив княжну Мари, стоящую под ливнем, в грязи, на коленях над своей горничной, пытающейся развязать мешочек на ее поясе, где Катерина держала нюхательные соли для своей госпожи.
Глава 9.
Марго с двумя малышами и валящаяся с ног Настя вошли в избу Степана. Настя со стоном упала на лавку. Няня Маруся бросилась раздевать мальчишек. Маргарита огляделась. В избе было тепло, печь натоплена, а еще и Маруся разожгла огонь, согреть воды. Лизанька уже лежала на печной лежанке, обложенная тюфяками, чтобы не скатилась. Няня переодела ее в Васину одежку, закутала в шерстяной платок.
- Настя, раздевайся, снимай мокрое платье, простудишься! – строго велела графиня, помогая раздевать малышей. – Алешка, не лезь, я вся мокрая и холодная. Маша, давай холст, разотрем их досуха!
- Не могу, барыня, - простонала Настя, - живот болит… - графиня испуганно взглянула на нее и еще быстрей стала переодевать малышей.
- Сейчас, Настенька, потерпи, я сейчас! – Марго ловко надела на Алешу сухую рубашонку и шерстяные носочки, обвязала платком и посадила на печь к Лизе. Бросилась к Насте. Настя, в чем была, вся промокшая и промерзшая, лежала, прижав ноги к животу и держалась за него. Маргарита начала ее раздевать, прижала к животу руку – он был как каменный. Настя была уже на седьмом месяце, животик был большой.
- Давай-ка помогу тебе, где твоя одежда?
- Вон, в сундуке… - Настя чуть не плакала от боли.
- Сейчас, сейчас, вот так руку давай… Давай-ка тебя вытрем… Маша, Вася все?
- Все, барыня, и Вася на печи!
- Маша, беги в деревню за матушкой!
Матушка Маруси была повитухой. Ее звали и тогда, когда нужно было полечить женские недуги. Лечила она травами, добрым словом, знала от бабки еще своей, какие точки надо нажимать, чтобы уменьшить родовую боль, как принять ребенка без травм – даже при рождении Лизы она помогала доктору из города.
На улице не утихал ливень, гром громыхал чуть не каждую секунду.
- Нет, барыня, я боюся! – Маруся замотала головой, - я грома боюся!
- Маруся! Насте плохо, а мне ей помочь надо! Беги за мамой!
- Нет, барыня, убейте, не выйду! – Машка заплакала и, вытирая кулачком слезы, принялась помогать вытирать Настю насухо.
Маргарита Сергеевна страшно замерзла – ее мокрое платье, мокрые волосы облапили ее как ледяной панцырь. Но кто-то должен был бежать за повитухой… Взглянув на печь и убедившись, что дети в безопасности – они лежали рядком, подняв головенки над тюфяком и наблюдали за происходящим – она бросилась к двери. Выбежала во двор и столкнулась с процессией – мужики несли Архипа, за ними брели мокрые Катерина и княжна Мари.
- Степан! – крикнула Маргарита. – Что Архип? Жив?
- Жив, барыня, слава Богу. Но в себя не приходит, доктора бы, поломало дерево Архипа!
- Слава Богу, что жив! Мари, иди сюда, скорее, идите обе в избу, там тепло, переоденьтесь в сухое!
- Барыня! – вскинула глаза Катерина. – Барыня! Позвольте мне к Архипу!
- Переоденетесь, накроешься от дождя и иди… если хозяйка отпустит! – крикнула уже на бегу Марго. На полпути она столкнулась с отцом Александром.
- Матушка, куда же вы? Матушка, как же вы в одном платье?
- Отец Александр, бегите к повитухе, берите ее и скорее назад к Насте, ей плохо. У нее схватки, по-моему! А ей совсем рано еще! И за доктором пошлите! Срочно! Архипу нужно!
- Да, позову, не беспокойтесь, приведу! – и отец Александр припустил обратно, а Маргарита, почувствовав страшную усталость, побрела под ледяным ветром и проливным дождем обратно.
В избе было тепло и уютно. Дети спали, Маруся тоже забралась наверх и уже тоненько похрапывала, заслонив собой малышей с краю, чтобы не свалились. Катерины не было – видимо, она убежала к Архипу, а переодетая в крестьянское сухое платье Мари сидела рядом с Настей и поглаживала ее по руке. Увидев подругу, она вскочила:
- Марго, милая, переодевайся скорее!
Графиня прислонилась к теплой печи. От мокрого платья пошел пар. Негнущимися пальцами она стала расстегивать крючки, Мари помогала ей. Оглядевшись, Марго нашла только большую рубаху Степана, лежавшую на скамье у входа. Она вытерлась, обернула холстом голову. Надела пахнущую потом рубаху и, дрожа, прижалась к печи всем телом. Мари, чуть не плача, нашла валенки и заставила Маргариту надеть их. У Маргариты начался озноб, Настя стонала все чаще. Растерянная княжна подбегала то к одной, то к другой, пытаясь чем-то помочь. Наконец дверь распахнулась, и вбежали повитуха Авдотья, батюшка и Степан. Авдотья, скинув тулуп и теплый платок на руки Степану, подошла к Насте, с тревогой ощупала ее живот. Покачала головой и вынула из мешочка на поясе травы.
- Степка, ну-ка помоги, я сейчас дам тебе траву – ты ее в кипяток брось, пусть заварится, - сказала она, деловито разбирая схожие с виду засушенные травинки. - Вот, вот для Настены твоей… Рано тебе, Настя, не стони мне тут, – голос у Авдотьи стал властный. – Не разрешаю. Сейчас чаю моего попьешь, и отпустит.
Степан вынул из печи горшок с кипятком, отлил в глечик воды, положил туда травки и накрыл чистой тряпицей. С жалостью и любовью смотрел она на жену. Потом с удивлением увидел сидящую на полу барыню в мужской рубахе и валенках.
- Маргарита Сергеевна, поднимайтесь! – отец Александр, обняв Маргариту, помог ей подняться. – Пойдемте к нам с матушкой, у нас поживете, пока суть да дело…
- Нет, нет, там холодно, я не могу, - прошептала Маргарита, ложась на лавку рядом с печью. Батюшка прикрыл ее большим тулупом Степана. – Мари заберите, а я завтра, завтра переберусь… Мари, иди к батюшке, у них дом большой…
- А ты как же? Нет, я останусь, помогу, если что!
Авдотья, сидевшая рядом с Настей и что-то шептавшая ей на ухо, тревожно посмотрела на барыню, подошла опять к столу, выбрала другие травы и велела заварить Степану:
- А этого зелья побольше сделай, это всем выпить надо, чтобы не простыли!
Степан засуетился, заварил травки, поднес готовый отвар своей Насте. Та уже не стонала, видно, повитуха смогла ее успокоить, Настя приподнялась и выпила отвар. Авдотья, ласково поглаживая ее по голове и по плечам, сказала:
- Степушка, вот сейчас Настюша уснет, а ты ее тихонько на кровать отнесешь. И пристрой-ка княжну, она совсем сонная.
Маргарита слышала все разговоры, как будто ее голова была накрыта подушкой. От тепла и сухости ее разморило, она как будто плыла в лодке, покачиваясь на воде. Кто-то поднес к ее губам миску с горьковатым напитком, кто это? Кто? Лицо расплывается… Мама, мамочка, это ты?
Маргарита выпила зелье и превратилась в большую белую птицу. Она с удивлением увидела себя – такую маленькую, жалкую, валенки торчат из-под овчинного тулупа, голова в платке откинулась… «Бедная я, жестко же так лежать…» - сказала себе птица и, вылетев из избы прямо через бревенчатую стену, полетела на юг. Она поднялась выше облаков, пробила грозовые тучи и полетела туда, туда, где еще темно, где высокие горы и их снежные вершины сейчас подсветят лучи солнца. Внизу, под ней, сверкали молнии, над ней было светлеющее постепенно небо со сверкающими звездами. Долго ли, коротко ли летела она, но вышло солнце из-за горизонта, и сразу стало светло-светло! Птица-Марго нырнула в облака, пролетела их и вылетела уже под ними. Далеко-далеко простиралась степь, такая мрачная, серая… а вдали… вдали вставали величественные горы, покрытые лесом. Птица сильнее взмахнула крыльями и полетела туда. Она знала, что ей нужно туда… туда, туда звало ее сердце! Она подлетела к большой горе. За ней, вдалеке, был виден горный хребет со сверкающими снежными вершинами.
Внизу, опоясывая гору, вилась дорога. Птица-Марго увидела: несколько казаков, в каких-то диких меховых шапках, скрывающих лицо, вооруженные, с ружьями поперек седел, ехали, беззаботно переговариваясь, по неширокой дороге. А среди них Марго с замиранием сердца заметила офицера… Алексей! Это был он! Птица полетела к нему, как вдруг увидела, что на склоне, спрятавшись за камнями, лежат люди – одетые схоже с всадниками, но с какой-то особой щеголеватостью. «Горцы!» - испуганно подумала птица. А горцы, черкесы, уже пристроили на камнях ружья и нацелились на группу всадников. Прозвучали два выстрела, и два всадника схватились – один за плечо, второй, охнув, за грудь и упал с лошади.
Кони дико заржали, всадники закрутились на месте, подняв ружья и выцеливая врага, прикрываясь лошадьми. Один из них, подскакав к лежащему на земле, прямо с седла наклонился к нему и, с досадой гикнув, крикнул:
- Силу убили! Слезай, братцы, в круг!
Всадники спрыгнули с лошадей и образовали круг, спрятавшись внутри. Алексей тоже был среди них, птица видела его, он тоже положил ружье на седло и был готов стрелять. Грянул выстрел, один из коней взвился на дыбы и открыл прятавшегося за ним казака. Тут же раздался второй выстрел, и казак упал.
- Так нас всех перебьют! – услышала птица любимый голос. Нечаев что-то сказал казакам, показывая на камни, за которыми прятались горцы. Потом он встал на колени – птица все это видела сверху - а казаки один за другим начали стрелять в сторону горцев. Алексей подлез под лошадью и, выскочив из круга, перекатился к подножию горы. Вокруг него пули горцев несколько раз выбили искры, но Алексею удалось, вжавшись в камни, спрятаться. Птица увидела, как старший черкес гортанным голосом что-то объяснил соплеменнику, и тот, кивнув головой, быстро-быстро пополз в обход, пытаясь зайти Нечаеву за спину. Ротмистр, под прикрытием нового ружейного залпа казаков, вскочил, и, петляя, пробежал уже почти полпути до горцев. Опять засвистели пули, он упал за поваленным деревом.
И тут птица, кружившая над засадой, увидела, что отправленный в обход черкес уже занял позицию, уже прицелился в ее Алешу! Птица-Марго захлопала крыльями и ринулась вниз, помешать выстрелу, но… пролетела сквозь горца и упала на землю. Она была бестелесна! Но она все равно бросилась снова на горца, и тот, видимо, что-то почувствовал – он вдруг дернул лицом, сморгнул, а когда прогремел выстрел – Алексея уже не было на том месте, он пробрался вверх по склону и, не останавливаясь, вскинул ружье и выстрелил – потом упал на землю, перезарядил ружье и выстрелил еще раз. Оба горца – птица это видела – были мертвы, а третий со всех ног бежал подальше от дороги, но один из казаков прицелился, выстрелил – и бандит упал, корчась в муках.
Птица-Марго подлетела к казакам, пролетела сквозь Алексея, нежно коснулась его, прощаясь, облетела место сражения и, прощально взмахнув невидимыми Алексею крыльями, взглянула на него в последний раз и устремилась ввысь.
Она летела вверх, прямо к солнцу. Солнце становилось все ярче, все горячее, слепило глаза. Она откуда-то знала, что покидает этот мир навеки. Но это было необходимо, это со всяким случится, и со мной вот тоже… - думала птица, как вдруг оттуда, из мира, который она оставляла навсегда, раздался милый, любимый голос: «Мама! Мама!!!» - и ее полет прекратился. Бессильно обвисли крылья, и птица-Марго камнем упала вниз.
Солнце слепило даже сквозь плотно закрытые веки. Она с трудом приоткрыла глаза и сразу зажмурилась.
- Очнулась, очнулась! Лизанька, мамочка глазки открыла, смотри-ка! – услышала Маргарита голос Насти. Видно, кто-то закрыл шторы, и она смогла открыть глаза. Очертания предметов расплывались поначалу, но постепенно зрение восстановилось, и она увидела незнакомую комнату, крашеные стены, скромную обстановку и – самое главное – любимую дочурку на руках у Насти!
- Ли-за… - что это – голоса нет, один сип… - Сын где?
Настя наклонилась к ней:
- Барыня, не разговаривайте, а я сейчас матушку позову. Алеша? Алешенька здоров, все здоровы, и Архип на поправку пошел… - Настя выглянула за дверь и громко позвала: - Юлия Арсеньевна, Юлия Арсеньевна! Барыня очнулась!
Две недели сильно простудившаяся Марго не приходила в себя, две недели ее выхаживали матушка отца Александра, Настя, Авдотья и подруга княжна Мари. Они дежурили у ее постели попеременно – нужно было сбивать сильный жар, следить, чтобы она могла дышать, давать лекарства, кормить через трубочку… Маргарита Сергеевна выжила чудом. У нее случилось воспаление легких, и несколько дней она находилась на краю смерти. Приехала ее мать, срочно вызванная, как полагали, проститься с дочерью. Батюшка соборовал Маргариту, а после соборования она потихоньку пошла на поправку. И вот – в первый раз за это время она в сознании, смотрит с нежностью на детей и своих верных друзей и мамочку.
Она почти не помнила себя во время этой болезни. По мере выздоровления, она вспоминала какие-то отрывки – вот отец Александр и священник в монашеском одеянии склонились над ней, и отец Александр говорит:
- Маргарита, ты меня слышишь? Не могу причащать, она в беспамятстве, - и ответ иеромонаха:
- Давайте соборовать, а то не успеем.
Вспомнит она и стоящую на коленях у икон мать, и Настю с детишками, которых привели к маме «прощаться»… Но лучше всего она запомнит удивительный полет птицы-Марго на Кавказ и выше, к небу…
А сейчас за окном ярко светило солнце, и первый снег весело сверкал алмазными брызгами - в Степное пришла зима.
Глава 10.
Катерина с той самой страшной ночи не отходила от Архипа, пока он не очнулся. По ночам ее сменяла старенькая тетка Степана. Упавшее дерево сломало Архипу ключицу, три ребра, ветвь задела голову. Трое суток он не приходил в сознание. А Катерина, строго выполняя все указания приехавшего из города доктора, молилась о его выздоровлении.
«Господи, спаси его, он добрый человек! Забери меня, грешную дуру, если так нужно! Господи, не наказывай меня расставанием с ним!»
И вот утром, когда она пришла сменить тетушку Степана, Архип открыл глаза и улыбнулся:
- Катя, я тебя ждал, где ты была?
- Я была подле тебя, Архипо, все это время… Ты чуть не погиб! У меня сердце разрывается от мысли, что тебя не стало бы!
- Я старый казак, Катя, я бывал в переделках и пострашнее, ничего, выжил.
- Ты вовсе не старый! Ты мужественный. Моя барыня только о тебе и говорит, когда со мной... Она хочет тебя наградить. Сказала, что ты можешь просить что захочешь!
Архип сел на своей кровати. Боль пронзила его тело. Он закрыл глаза и поборол боль.
- Катя, подойди ко мне!
Катерина подсела на кровать и обняла Архипа:
- Я не знаю, что ты попросишь, но я люблю тебя, Архип, ты должен знать! А еще мы скоро уезжаем… Как Маргарита Сергеевна… Как все ясно станет, так и…
- Катя, как уезжаете?
- Вот так, Архип… домой, в Москву…
- Мне нужно увидеть твою барыню, слышишь меня?
- Куда ты собрался, тебе вставать нельзя!
Катерина снова обняла Архипа.
- Мне нужно, я хочу просить твою барыню отдать тебя мне в жены!
Катерина вдруг заплакала.
- Чего ты, Катя, чего ты плачешь?
- Не могу я тебе сказать, ты прогонишь меня, а я тебя люблю… Архип, что я наделала! Я не знала, какая я дурная, и если ты прогонишь меня… - Катерина закрыла лицо руками.
- Катя, что с тобой, почему я должен тебя прогнать? Я люблю и хочу жениться на тебе!
- Нет, Архип, нет!
Она вскочила и убежала. Архип закрыл глаза.
Еще две недели провела Марго, выздоравливая, в доме гостеприимного батюшки. В усадьбе жить с детьми было нельзя – наскоро под зиму залатали крышу и стену, а основной ремонт отложили на весну. Княжна Мари уехала. Маргарита отправила с ней дворовую девушку Пелагею. Потрясенная произошедшими событиями, Мари решила зимовать не в Москве, а их подмосковном имении.
- Мне там будет спокойнее, Марго! Я жду-не дождусь возвращения князя Андрея… Мне так без него одиноко, а в Москве, среди этого официального веселья, с этими неискренними подчас людьми… Нет, лучше поживу в деревне! – сказала она на прощание.
В один прекрасный день тишину зимнего вечера нарушил стук в дверь в доме отца Александра. Опираясь на палку, вошел Архип. Он был бледен, болезнь и ранение давали себя знать, но глаза, глаза Архипа! Маргарита Сергеевна никогда не видела его таким… красивые голубые глаза русского казака сияли светом надежды. Маргарита поднялась из кресла и улыбнулась Архипу:
- Тебе лучше, Архип? Проходи, что ты в дверях встал?
Архип окинул взглядом обитателей дома, отца Александра и увидел ее – свою Катерину, о которой столько думал, и которая поселилась прочно в суровом казацком сердце! Катерина смотрела на Архипа испуганно и отвела взгляд от его глаз. Маргарита Сергеевна что-то заметила и подумала: «Господи, да что это с моим Архипом, уж не влюбился ли на самом деле?»
Архип кашлянул и обратился к графине:
- Барыня, хочу просить вас о милости ко мне, никогда ни о чем не просил, да вот, пришлось! Прошу у вас дозволения жениться мне… на Катерине, горничной госпожи княгини Палиной.
В комнате повисла тишина. Все удивленно смотрели на Архипа. Маргарита Сергеевна позабыла все свои горести и переживания. Она уже и не мечтала, а здесь сам Архип просит дозволения жениться на Катерине.
- Так что же, Архип, если ты любишь ее, если Катерина согласна… Ты знаешь, я очень рада твоему счастью, давно хотела женить тебя, да ты, видимо, ждал Катерину! Я, конечно, дозволяю тебе жениться!
- Нет, нет, Архип! – Катерина выбежала и упала на колени перед ним, рыдая:
- Нет, не хочу, не могу! Господи, грех-то какой!
Из мешочка на поясе она достала платочек, а из платочка… ассигнациями пятьдесят рублей!
Архип сурово взглянул на деньги:
- Святые угодники, откуда у тебя, Катерина, деньги такие?
Катерина плакала и причитала:
- Прости меня, Христа ради, барыня Маргарита Сергеевна мне дали, чтобы я увлекла тебя… а я разве ж знала, что полюблю тебя! Не нужны мне эти деньги, люблю я тебя!
Архип сурово взглянул на барыню:
- Маргарита Сергеевна, правда ли? – графиня отшатнулась – ей показалось, что она видит слезы в глазах своего верного Архипа. Остро пришло полузабытое воспоминание о деньгах: «Господи, что же я наделала? Что делать-то? Нужно что-то делать!»
Архип поднял Катерину. Она встала и исподлобья, с испугом смотрела на Маргариту Сергеевну и Архипа. Марго, закусив губу, подумала: «Как мне не хватает тебя, Алеша!» - на миг закрыла глаза, но, открыв их, мужественно шагнула к Архипу.
- Архип… ты знаешь, что я люблю тебя и.. Катю, и ваши судьбы мне не безразличны! Возможно, я поступила дурно, но… мне показалось тогда – это мой последний шанс сделать тебя, Архип, счастливым… Да я… не думала, что говорю, видно… и я прошу тебя, Архип, простить свою барыню… Я никогда тебя ни о чем таком не просила, но сейчас прошу, прости меня, Христа ради!
Взгляд Архипа, посуровевший вначале, смягчился, он пристально вгляделся в колдовские глаза своей барыни.
- Значит, я могу жениться на Катерине, Маргарита Сергеевна?
- Я не могла об этом и мечтать, Архип!
- А что ее хозяйка, княгиня, что скажет она?
- Ничего не скажет, Архип, я с княгиней Палиной разговаривала, и она решила, что если Катерина выйдет за тебя замуж, то она даст ей вольную.
- Спасибо вам, Маргарита Сергеевна, я о таком и мечтать не мог!
- Тебе спасибо Архип, и запомни: ты мне не чужой, а теперь вот и твоя Катерина!
Катерина прижалась к Архипу, а Марго подумала: «Глазам своим не верю!» Отец Александр и матушка радостно улыбались – чистые сердцем простые люди умеют радоваться за чужое счастье!
Матушка Маргариты тоже уехала, поседевшая за эти две страшные недели, но внуки… любую бабушку заставят помолодеть душой! Вот и Марго, окрепнув, решила, что злоупотреблять гостеприимством отца Александра больше нельзя – дом у него был хоть и большой, но пятеро своих детей, да Маргарита Сергеевна с двумя, да гости Маргариты Сергеевны, прислуга… Ехать нужно было в Москву – в подмосковной усадьбе, как назло, затеяли перекладывать печи, к зиме не успели, и вот оставался только один пригодный для жилья дом в старой столице, на Пречистенке. Тепло распрощавшись с батюшкой и его матушкой, с Настей и Степаном, с Архипом и оставшейся Катериной, Маргарита Сергеевна села в зимний портшез с печкой, поставленный на полозья, и поезд тронулся. Оставшиеся долго махали им вслед – пока карета не скрылась из виду.
Маргарита, детишки и няня Маруся, новая горничная Акулина и кучер Петька вместо Архипа – вот и вся компания. Мороз был не сильный, и путешественники рассчитывали добраться до места дня за четыре, самое долгое. Заранее послали человека в Москву подготовить дом к приезду барыни, и когда въехали наконец-то во двор – уставшие от долгого пути, засидевшиеся – их встретили теплый убранный дом, вкусный обед и принарядившаяся по случаю приезда барыни московская челядь.
На следующий день, по обычаю, Маргарита Сергеевна надписала на обороте визитных билетов «К моему глубокому сожалению, я не смогла посетить ваш дом лично – я болела и только начинаю выздоравливать, но буду необычайно рада видеть вас по четвергам к обеду» и отправила лакея (в ливрее, в карете) объехать всех знакомых, родню первого мужа и вышестоящих Нечаева. Посылать лакея было немного не комильфо, но пришлось выбирать из двух зол меньшее – или не отправить визитные билеты вовсе (она боялась разъезжать сразу после дороги - мороз установился уже нешуточный, и можно было простудиться заново), или пренебречь современными правилами московских законодательниц этикета и вернуться во времена Екатерины. Марго предпочла второй вариант.
Весь следующий день она провела в хлопотах по дому, играх с детьми, в пересмотре своих нарядов. И только к вечеру с удивлением обнаружила, что на серебряном подносе в прихожей оставлено всего около десятка билетов, а она отправляла больше двадцати! Приписав это событие морозной погоде, Марго уселась рассматривать альбом с последними моделями одежды. В общем-то, в ее гардеробе почти все можно было продолжать носить, и шаль, подаренная ей Мари, прекрасно подойдет вот к этому, нежно-голубому…
Она задумалась и не услышала подъехавшие саночки, очнулась только от стука в дверь – горничная Акулина всунула голову в щель и спросила срывающимся от волнения голосом (она еще не привыкла быть господской прислугой и боялась сделать что-то не так):
- Барыня… Маргарита Сергеевна… К вам барыня Наливанская пожаловали…
Марго не сразу сообразила, что «барыня Наливанская» - это ее хорошая подруга (а раньше первая врагиня, вот так бывает!) баронесса Каролина Штраль, но автоматически кивнула и сказала:
- Да, проси, сейчас спущусь! – и рассмеялась, когда поняла, кто к ней пожаловал под новым именем. Она легко сбежала вниз, и через минуту уже обнималась с Каролиной.
- Голубушка, ты расцвела! Как ты? Мари сказала, ты в положении?
- Да, я – того, да! А ты? Похудел? Побледнел? – баронесса говорила с сильным акцентом, коверкая слова, но понять ее было можно.
- Да, я болела… Каролина, у нас в Степном такие происшествия… Располагайся, я расскажу!
Маргарита рассказывала о злоключениях в Степном, Каролина ахала и качала головой.
- И вот я здесь, Мари под Москвой, и ты первая… и единственная, кто ко мне заглянул, так что ты все узнала из первых уст! Кстати, в Москве боятся морозов? Я разослала больше двух десятков визитных билетов, а в ответ прислали не больше десяти!
Баронесса нахмурилась и закусила губку:
- Вот как! Это слухи… Марго, скажи мне… Я знай, я виноват… Я писал донос на вас… Это фсе из-за я…
- Каролина, милая, давно уже все прошло… И потом, мы тебе благодарны – если бы не твое письмо архиепископу – мы бы так и не узнали ничего и жили бы во грехе, во лжи, а я так не могу!
Каролина задумчиво покрутила кисть на своей шали и, вздохнул, сказала:
- У меня плохой новость. Сказать?
Сердце у Марго упало, она опустила глаза и тихо ответила:
- Сказать…
- Скажи, Марго… Мне стыдно… но все говорить, Алекс – не сын Вересова?
- Уже говорят?.. Не сын, иначе мы не могли бы быть вместе… - на глаза Маргариты навернулись слезы.
- Говорять… - тяжело вздохнула Каролина. – Наши горгульи ходять и говорять, больше не о чем! Алекс – никто, - говорять. И им верить!
- Ах, вот почему мне только половину билетов прислали… А я-то думала – мороз… Я не понимаю, Каролина! – Марго чуть не плакала. – Алексей Нечаев – герой войны, он награжден Государем, он помог разрушить заговор, спас женщин… Как они могут, как смеют сплетничать о нем? И какая разница, кто его отец – разве от этого он перестал быть собой?
- Они скучать. Они никому не интересовать, глупый, вот и ходять и говорять – думать, так заинтересовать собой! Сплетни, плохо! – мрачно сказала Каролина, сузив глаза.
- Ах, а мне прислали приглашение на рождественский бал к губернатору… Я согласилась… Не надо ходить, скажусь больной…
- Вот еще! – Каролина не на шутку разозлилась на мерзких сплетниц. – Бояться? Не бойся, я пойду на бал и буду с тобой!
- Каролина, милая! Спасибо, но ты же в положении!
- А не видно положение! – Каролина встала и покружилась по комнате. – Не видно положение! Не видно положение! Я буду танцевать!
- Каролина, я не знаю…
- Половину билетов тебе прислать? – Марго кивнула головой. – Значит, половина за тебя! Не трусить! Ать-два!
Последующие до Рождества дни подтвердили мрачные предположения Алексея Нечаева: слухи о его темном происхождении каким-то образом проникли в высший свет – возможно, какой-то служка, разбирая архивы архиепископа Августина при переезде в новую митрополию, увидел «дело Нечаева» и прочитал письмо его матери о том, что первый муж Марго – не его отец, и поползли слухи. И, видимо, собирательницы сплетен, «горгульи» подали все это в самом невыгодном свете – кто знает, что они лгали, стараясь «разукрасить» эту историю – иначе трудно было объяснить невежливое отношение к Марго. Даже родственники ее первого мужа, графа Вересова не приехали повидаться с ней…
Наступил Рождественский сочельник, а с ним и веселые хлопоты – нужно было устроить елку, украсить ее яблоками, золочеными орехами, выпеченными из сахарного теста белыми и красными розами, купить и красиво завернуть подарки деткам и оставшимся верным друзьям. Елки в России были не в ходу, но Марго привезла этот обычай из Европы, когда старый Вересов возил ее за границу, еще до войны. Еще Марго, по примеру мужа, одаряла прислугу деньгами, и нужно было послать человека к управляющему в Степное, распорядиться о награде от ее имени, узнать, как там Настя, Архип… Малыши были счастливы – с утра приехали Наливанские с тетушкой, привезли подарки, веселились и играли с детишками. У Лизы это была первая елка, а устраивал ли дедушка Гаврила Афанасьевич праздник Алеше – спросить было не у кого, Алеша вряд ли это помнил.
Каролина договорилась встретиться назавтра с Марго на балу губернатора, они вместе подобрали наряд, и Наливанские уехали.
Алешенька с увлечением катался на лошадке-качалке, а Лиза играла с новой куклой. «Я пойду, - думала Марго, - я поеду ради Алексея. Я… Алеша, я не боюсь их, слышишь? Ты там, далеко-далеко, ты, может быть, в опасности, и что же – я струшу каких-то мерзких сплетниц? Я поеду… поеду…»
Ах, как ей не хватало этого в последние два года добровольного затворничества! Натертый паркет, зеркальный танцевальный зал, улыбающиеся лица, музыка, комплименты, поздравления, нарядные платья… Вот чинно выступает генеральша Офросимова… удивительная старуха, говорит всегда правду и ничуть не смущается чинами. Ее боятся и уважают. Говорят, что ее побаивается сам губернатор! Послевоенная Москва блистала. Вот стайка юных девушек, привезенных на свой первый бал… оживленные, смущенные, раскрасневшиеся, в ожидании своей судьбы… как знать, может быть, этот великолепный офицер – чей-то суженый? Мужчины – почти все в мундирах, штатских и не видно, даже старички нарядились в мундиры времен своей молодости. Закуски, танцы, оживление вокруг!
Маргарита Сергеевна, оправившаяся после болезни, была, быть может, немного бледна и худа, но все равно очень красива. Ее прекрасные густые русые волосы были уложены в сложную прическу, украшены цветами. Платье светло-голубого цвета подчеркивало стройную фигуру, глаза… ах, хороша была графиня Нечаева, молода, приветлива, но… Не было, как в прежние времена, очереди из претендентов на танцы. Нет, все были приветливы, милы, но стоило ей подойти к какой-нибудь группе гостей, как те, вежливо улыбаясь, по одному плавно перетекали к другим группам, и Марго оставалась в лучшем случае в обществе глуховатого старичка или подслеповатой старушки, которым, в сущности, было все равно, с кем быть рядом… Каролина, как назло, задерживалась, и Марго уже начинала жалеть, что приехала – образовывавшаяся вокруг нее пустота, взгляды искоса, откровенное презрение, источавшееся Элеонорой Андреевной и Ириной Петровной все-таки задели и огорчили ее. «Как они могут… За что… Алексей защищал и их тоже на войне…» Высоко подняв голову, она направилась к ряду кресел, думая: «Надо уезжать… Жду Каролину один танец и уезжаю, хватит, все ясно!»
Прежняя ее храбрость улетучилась вконец и, чтобы скрыть досаду и слезы на глазах, она присела в кресло и занялась своим веером, и вдруг, к своему ужасу, увидела, как к ней приближается… генеральша Анастасия Дмитриевна Офросимова с группой «фрейлин» - приближенных дам. «Боже мой, - обреченно подумала Маргарита, - но это-то мне за что? Сейчас мне достанется… зачем я сюда приехала?..»
- Маргарита Сергеевна, голубушка, а что вы одна? Скучаете? – раздался прямо над ней властный голос генеральши. Марго встала и, выдавив из себя жалкое подобие улыбки, ответила:
- Благодарю вас, Анастасия Дмитриевна, мне весело…
- А ваш супруг, Алексей Николаевич? Его нет с вами?
Марго подняла голову и звенящим голосом громко и твердо ответила:
- Мой муж на Кавказе, он воюет!
Генеральша, прекрасно видевшая все происходящее на балу вокруг графини Маргариты Сергеевны, помолчала и громко, раздельно произнесла, обращаясь к окружающим ее дамам и кавалерам:
- Это не дело, господа! Муж Маргариты Сергеевны на Кавказе, защищает Отечество, герой, а его супруга скучает! Господа, мы ровно через неделю приглашаем всех на бал, посвященный нашим героям, победителям Наполеона! Вас, Маргарита Сергеевна, я приглашаю особо. Прошу вас обязательно быть к обеду, отказа не приму! – и, улыбнувшись растерявшейся Марго, Офросимова со свитой величественно уплыла. Ирина Петровна попыталась что-то нашептывать на ухо, тыкая пальцем в сторону Маргариты Сергеевны, но генеральша сделала вид, что не слышит ее – она при необходимости прекрасно прикидывалась глуховатой.
Когда через полчаса в зал ворвался Николай Наливанский и, здороваясь с гостями, пробрался к Маргарите Сергеевне, все ее танцы до конца бала были расписаны.
- Марго, простите, Каролина не смогла… что-то у нее голова кружилась, и тетушка ее не пустила, сказала - ляжет мертвым трупом перед дверью, но не пустит, они спорили, меня послали к вам, а я опоздал… но вы, к счастью, не скучаете?
- Нет, Николай, нет… Спасибо вам, я… я так счастлива!
Понеслась череда святочных праздников. Приглашения сыпались, как и рога изобилия, экономка ворчала: «Выстудили дом, ходють, ходють…» На детские праздники Марго детей еще не вывозила – маленькие, но у себя с удовольствием принимала гостей с детками. Миновал и торжественный, заключительный бал у генеральши Охромеевой в заново отстроенном после пожара особняке – Маргарита Сергеевна была принята необычайно ласково, посажена рядом с самой гранддамой, как и прежде, блистательно танцевала… до упаду! Все с ней были чрезвычайно любезны, даже графини Алтуфьева и Волкова вынужденно улыбались змеиными улыбками. Но Маргарита не держала на них зла.
А на следующий день, в обед, случилось странное происшествие: за обедом (обедали по-семейному, только свои) Лиза неожиданно начала горько плакать, вслед за ней – Алеша. Маргарита перепугалась – не проглотили ли что несъедобное, но нет, они просто плакали, громко, в голос. У самой Маргариты Сергеевны сильно защемило сердце, ее охватила непонятная тревога. «Не с Алексеем ли что?» - испуганно подумала она. В последнем письме муж сообщал, что здоров, но писем какое-то время не будет, так он с князем Палиным отправляется в инспекционную поездку по острогам – небольшим фортам, запиравшим ущелья или стоявшим на перекрестках троп на гребнях – так казаки называли горные хребты. Тревога, поселившись в сердце графини, не проходила…
Глава 11.
Ротмистр Нечаев очнулся и попытался открыть глаза. Веки удалось разлепить с трудом – лицо было в запекшейся крови, а правый глаз заплыл и не желал открываться вовсе. Сильно болело избитое тело. Руки связаны и онемели. То, что Алексей увидел одним глазом, заставило его содрогнуться: он лежал на снегу, позади лошадей, а перед лошадьми сидели, лежали на бурках черкесы. Они варили, судя по запаху, барашка, лениво переговаривались, хохотали. Два горца – один постарше, другой молодой, щегольски одетый, с дорогими инкрустированными ножнами на боку, громко спорили. Голос того, что помоложе, показался Нечаеву знакомым. Он пригляделся и, когда тот повернулся в профиль, узнал Анзора Таймиева – горского князя, с которым он дрался, защищая свою честь в начале своей службы. Князь, активно жестикулируя, стоял над старым черкесом и, показывая нагайкой в сторону лошадей, что-то приказывал ему. Старик сидел на седле, хмурился, молчал, не поднимая глаз. Потом он поднял голову и спокойно сказал что-то на их наречии. Анзор взвился от этого ответа, закричал, положил руку на кинжал… Старый горец встал и, как строгий отец распоясавшемуся сыну, начал выговаривать князю. Он развел руки, как бы призывая в свидетели воинов, и те, притихнув в начале ссоры, выпрямились и закивали головами, подтверждая слова старика. Потом он возвысил голос и, указывая попеременно то в сторону Алексея, то воздевая руки к небу, произнес горячую речь, в которой Нечаев разобрал только «Аллах» и «Уорк Хабзэ». Таймиев выслушал, опустив глаза, потом повернул голову к Алексею, тот еле успел зажмуриться, и громко, раздельно, с угрозой обратился к старику и горцам. Горцы поднялись, один за другим, положили руки на рукояти сабель. К Таймиеву поближе придвинулись двое из его, видимо, свиты. Князь топнул ногой, развернулся и пошел к лошадям. Горцы проводили его гортанными криками. Он и двое его нукеров вскочили на коней и, резко взяв в галоп, ускакали. Черкесы, переговариваясь, смеясь, снова расселись вокруг костра, а старик подошел к Нечаеву, пнул его концом сапога.
- Эй, русский, глаза открой! Я видел, что ты смотрел!
Алексей открыл глаз, попытался сесть, но не смог, тогда старик схватил его за шиворот и посадил.
- Ты – мой пленник. Ты – мой выкуп, добыча, понимаешь?
Алексей кивнул головой.
- Анзор хотел, чтобы я тебя убил. Ха! Моя добыча, не его! Э… ты доехать должен, в аул едем! Эй, Есхот! Дай ему поесть! – позвал старик молодого черкеса. – Веревки ослабь, пусть поест, а то не доедет… - и повторил это по-черкесски.
Алексей, с трудом размяв онемевшие руки, принял у горца чашу с горячим бульоном и кусками мяса, стараясь не расплескать, обжигая язык и гортань, глотал суп. И судорожно соображал. Черкесы были в мире с Русским царем, страшная эпидемия чумы сократила их население почти в десять раз, и восставали черкесы все реже и реже. Род Таймиевых и сам Анзор присягнули Государю.
«Предатель, так вот кто предатель! - в отчаянии думал Алексей. – Знали же, что кто-то доносит о наших передвижениях, и в засаду мы попали с казаками, когда Силу убили, видно, не случайно! Надо бежать, надо бежать во чтобы то ни стало, сообщить нашим!»
Черкесы, поев, видно, решили согреться и размяться. Один горец принялся выстукивать ритм на подобии бубна, горцы поднялись, встали в круг, начали отстукивать ритм ногами, молодой горец выступил в круг и, на носочках, пошел – поплыл вдоль круга, держа кинжал в зубах. Есхот, приставленный к Алексею, тоже выстукивал ногой ритм и с неодобрением поглядывал на пленника.
«Сейчас… или никогда!» - подумал Алексей. Он заметил среди лошадей нескольких с казацкими седлами, и среди них – своего Колю. В Пятигорске он оставил Воронка и сменил на местного коня, привыкшего к крутым горным тропам, по кличке Коля. «Заразы… побили казачков…» - подумал он. В плен Нечаев попал так: они с Палиным и небольшим отрядом казаков прибыли в крепость на Тереке. Была зима, зимой черкесы обычно не нападали, и Палину с Нечаевым было поручено провести инспекцию доступных крепостей, пользуясь вынужденным перемирием. Ночь в крепости прошла спокойно, а утром на них напал большой отряд горцев, спустившихся вниз по ущелью. Отряд был человек в пятьдесят, и дозорный, ворвавшийся в крепость буквально перед нападением, сообщил, что за этим отрядом следуют гораздо большие силы. Горцы, одолеваемые голодом и нуждой, собрались с силами и решились на нападение. Такой большой отряд угрожал крепостям и в Кисловодске, и в Пятигорске. В остроге было всего пятнадцать человек, включая двух офицеров. Надо было сообщить о приближении большого отряда. Горцы окружили острог и, попытавшись взять его небольшим передовым отрядом, потеряли около десятка воинов, отступили на расстояние выстрела и решили, как сообщил местный казак, знавший их язык, ждать подход основных сил.
- Князь, нам не устоять, надо попытаться сообщить о выступлении черкесов, чтобы прислали подкрепление в крепости – ведь этак всех перебьют и в других острогах – они же не ожидают, там маленькие гарнизоны!
- Э… высунемся – перебьют тут же… - мрачно заявил казак Семен Рябов.
- Что предлагаете, Нечаев?
- Или погибнуть здесь, или попытаться одному-двум прорваться. Я предлагаю сделать вылазку… Да, все мы погибнем – и так, и так. Но кто-то сможет прорваться, надо предупредить наших!
Князь Палин задумался, Семен мрачно уставился в пол – иного выхода, и вправду, не было. Князь Андрей вздохнул и сказал:
- Алексей, я обязан тебе жизнью… Молчи, ладно? У тебя двое детей, и если есть шанс вырваться одному из нас – я хочу, чтобы это был ты.
- Нет, князь, я не могу… я не могу это принять… нет, умрем, так вместе!
Семен хмыкнул, поглядел на бледных, с горящими глазами офицеров:
- Э, господа хорошие… бросим жребий, мы среди казачков, вы меж собой… Из двоих кто-то выберется…
Жребий был брошен, и оставаться выпало Нечаеву.
- Марго передай… люблю… последние мысли о ней… прощай, Андрей!
- Прощай, Алеша…
Ворота крепости распахнулись, и все тринадцать защитников на конях выскочили наружу и устремились к горцам. Еще двое – князь Андрей с казаком – выезжали последними и, под прикрытием сражения, рванули вниз по ущелью. Горцы заметили их слишком поздно – атака смертников была яростная и неожиданная, и когда казаки и Алексей уже лежали на земле, преследовать беглецов было поздно. Ругаясь по-русски и по-черкесски, горцы, пиная погибших и проклиная свою недогадливость, дошли до Алексея. После сильного пинка он очнулся и застонал. Старик, руководивший отрядом, осмотрел его и, убедившись, что он оглушен, но не ранен, заявил, что это его добыча. Никто не спорил.
Ритм ускорялся, в круге отплясывали уже трое горцев. Нечаев решился. Скривив жалобную гримасу, он позвал охранника:
- Есхот, а, Есхот!
Горец недовольно посмотрел на Нечаева:
- Ну?
- Мне надо… очень… по нужде, сил нет терпеть... – и, жалобно кривясь, показал связанными руками на живот, - сведи в сторонку, а? Будь человеком.
Горец презрительно хмыкнул – поведение пленника явно не соответствовало кодексу ведения войны «Уорк Хабзе», принятому у кабардинцев.
- Ладно, иди, - и пнул пленника.
Алексей, семеня связанными ногами, понукаемый Есхотом, направился за ближайший кусок скалы. Там он начал делать вид, что расстегивает штаны. Горец с презрением отвернулся. «Сейчас», - сказал себе Алексей и, подняв камень, которые в изобилии валялись вокруг, резко выпрямился и с силой уладил черкеса по голове. Тот охнул и упал. Алексей быстро разрезал путы на руках и ногах, связал горца, заткнул ему рот и, забрав кинжал, выглянул из-за скалы. Горцы самозабвенно плясали. «Ну, пошел, давай…» - прошептал он и, перекрестившись, свистнул по-особому, по-казачьи, подзывая своего коня. Конь встрепенул ушами и, благо не был стреножен, быстро-быстро направился к Алексею. Несколько горцев отметили его странное поведение, ритм танца стал медленней, и громкий крик полутора десяток глоток потряс ущелье – Алексей прыгнул на коня и, как настоящий джигит, свесившись с коня, промчался вниз, к выходу из ущелья. Вот когда пригодились полтора месяца вольтижировки! Горцы схватились за ружья, но хорошо прицелиться в бешено скачущего всадника, спрятавшегося за корпусом лошади, они не смогли, и пули пролетали мимо! Алексей услышал крики старика-джигита, выстрелы вдруг прекратились, но им на смену пришел другой звук – будто раскаты грома прошлись по вершине хребта. Горячие черкесы звуками выстрелов вызвали лавину. Снега выпало в эту зиму много, а последнюю неделю держалась небывало теплая погода, снег подтаял и сорвался, захватывая с собой все новые и новые пласты.
Конь Нечаева, почуяв смерть, несся по тропе, как будто у него выросли крылья. И они успели – со страшным грохотом снежная лавина грохнулась в ущелье, похоронив отряд горцев и закрыв до лета выход из ущелья. Из всего отряда выжил только Есхот – его прикрыла скала, и он потом неделю, питаясь травой, выкопанной из-под снега, добирался до своего горного аула. А Нечаев, успокоив коня, остановился, обернулся и с ужасом смотрел на мгновенно выросшие огромные сугробы, давшие ему свободу и жизнь и отрезавшие путь горцам по ущелью вниз.
За проявленный героизм ротмистр Нечаев был повышен в звании – в Москву он возвращался в звании подполковника. Князь Анзор Таймиев, узнав о возвращении Алексея, пытался бежать, но был схвачен и посажен в тюрьму. Кто-то из горцев передал ему кинжал, и князь покончил с собой, как велел кодекс кабардинской воинской чести.
Для награждения Палин и Нечаев были вызваны в Санкт-Петербург, к Государю. Государь, награждая Нечаева и князя Палина, сказал несколько теплых слов и, в том числе:
- Такие представители дворянства, как вы, господа – гордость нации и моя личная опора! - и когда Нечаев, склонив голову, подал Государю просьбу о лишении незаслуженного им, Нечаевым, дворянского звания, прочел, рассмеялся, изорвал прошение и сказал:
- Я знаю только одного дворянина по фамилии Нечаев, и он – передо мной! - и велел отдельной грамотой подтвердить звание потомственного дворянина, официально закрепив за ним фамилию Нечаев и поместье.
Нечаев и Палин вернулись весной героями. Маргарита Сергеевна была бесконечно счастлива, что муж жив – жив, а награды, всеобщее уважение, повышение по службе – это все было только дополнением. Главное – ее Алеша вернулся! Ровно через год их семья увеличилась – у Алешеньки и Лизаньки появилась сестренка Машуня.
Родной отец Алексея скончался примерно через полтора года, не оставив наследников, и перед смертью отписал все свое имущество Алексею. Умирая, он пожелал видеть сына, невестку, внуков… со слезами просил их о прощении и, конечно, получил, уже на смертном одре, последнюю радость – слезы любви на глазах близких ему людей.
Пока барыня была в Москве, Настя родила чудесную девочку, а полугодом позже баронесса – мальчика, к несказанной радости мужа и тетушки.
Истории князя и княгини Палиных и Архипа с Катериной также имели счастливое продолжение, но об этом, а также о том, сном или явью была странная греза Маргариты Сергеевны, спасшей мужа от неминуемой гибели – мы, возможно, расскажем в следующей книге.
PS Я хочу поблагодарить уважаемых КОНТовцев, которые помогли мне в написании «Вересовой»:
Моего соавтора и доброго друга Костю Фаэтонова – это его энергия заразила меня, его главы очень оживили повествование, тема Архипа и Катерины – целиком его, я только «вписывала» ее в рассказ,
дорогого Стилиана за поистине неоценимую помощь, подсказки и комментарии – благодаря ему возникли новые сюжеты, были исправлены ошибки,
Марианну, Оптимистку, леди F, Алексея Н за поддержку, за то, что поверили,
всех, кто «лайкал» это неформатное для КОНТа произведение – без вас ничего бы не состоялось. Спасибо вам огромное!
Грезы графини Вересовой. Третья часть
© Copyright: Таня Бондарева, 2017
Свидетельство о публикации №217080101923
Свидетельство о публикации №217080101923
Рецензии