Имитанты. Глава 1

  Он помнил их всех – мужчин и женщин, молодых и не очень, красивых и безобразных. Помнил их улыбки, поцелуи, слезы и пощечины. Пощечины… они до сих пор горели на его щеках. Он помнил каждый день, каждое движение ресниц этих людей, которых связывало между собой лишь одно –любовь к нему.
  Наверное, его память можно было назвать феноменальной, если бы не одно Но. Он совсем не мог припомнить себя во всей этой паутине отношений. Любил ли он, получал ли удовольствие от страстных ночей и безрассудных поступков, боялся ли потерять хоть одного из бесконечного потока мелькающих в памяти лиц? Только пощечины, он помнил только их. Они зудели по ночам, заставляя расчесывать щеки до крови. Сколько их было – десятки, сотни? Алан знал точно лишь то, что все пощечины были отданы теми, у которых он забрал самое важное в жизни…
Глава 1. НОЛЬ-ОДИН
Чудесный город Никосия, на Кипре, радостно распахнул свои объятья. Город, в котором смешалась прошлое и настоящее, свершенное и выдуманное, был совсем не прочь принять даже такого гостя. Сегодня он был Дионисом – смуглым, высоким красавцем с небрежной щетиной и отросшими по плечи кудрями. Его низкие брови и слегка заостренный нос делали его похожим на хищную птицу, но это лишь подчеркивало аристократичность внешности. Дионис провел рукой по оголенному торсу, и ухмыльнулся. Идеально. Как всегда, идеально.
В комнате, которую ему предоставили в небольшой гостинице, совсем не было окон и зеркал, и это очень устраивало красавца. Ничего не отвлекало от дела, которому Дионис собирался посвятить себя ближайшее время. Комната в восемь квадратных метров очень удачно вместила в себя кровать, старый, деревянный стол и так неподходящее к нему новое, оббитое дорогой кожей офисное кресло.
- Комната в стиле Никосии, - вслух сказал мужчина, доставая из сумки вещи. Толстая папка документов полетела на кровать, и рассыпалась исписанными листами. – Не будем тянуть, дорогая. Мне так жаль…
Общий туалет на три комнаты неимоверно пропах сыростью. Открытые окна у потолка совсем не спасали от запаха и духоты, зато отлично впускали новых постояльцев – мух и комаров. Дионис хлопнул по щеке, убивая одного из желающих пообедать, комара и посмотрел в зеркало. На щеке вздулся пузырь, и без того сильный зуд стал просто невыносимым.
- Начнем пораньше, пораньше свалим – сказал он своему отражению.
 Акрополис парк, заросший деревьями разных видов дышал прохладой и свежестью. По брусчатому мосту ходили влюбленные парочки и мамы с колясками, ниже, на траве, тут и там устраивали пикники, а недалеко от озера расположилась компания молодых художников. Дионис приблизился к ним и остановил свой взгляд на молодой девушке. Пожалуй, даже девочке – невысокой, взъерошенной, с глазами испуганного щенка. Она увлеченно рисовала кувшинки, каким-то чудесным образом передавая и солнечные блики, и теплый ветер, слегка качавший их на воде, и даже едва заметный запах.
- Невероятно – Дионис удивленно раскрыл глаза, стоя за спиной юной художницы. – Это очень красиво.
- Спасибо. – девушка не обернулась, лишь слегка нахмурила густые брови и сжала губы.
- Дионис. Я Дионис.
- Древнегреческий Бог виноделия – отчеканила девчонка, так и не удостоив его даже взглядом.
- Чтооо?- удивленно протянул парень. Обернись же, думал он, обернись и посмотри на меня.
Девушка обернулась и румянец залил ее золотистое лицо.
-Дионис, это Бог. Бог виноделов. – голос был тверд, но прежние нотки равнодушия уже не резали воздух.
- Не спорю, - белоснежная улыбка и небрежно поднятая вверх бровь попали в цель, девушка опустила длинные ресницы и заулыбалась. – Он самый.
- Я Зоа. Можно просто Зо.
- Я проиграл, твое имя гораздо интереснее.
- Точно, - засмеялась Зо, привлекая внимание других художников. Она закрыла рот маленькими ладошками и кивнула головой в сторону дороги, - тогда с проигравшего мороженое!
- С удовольствием! – Дионис помог Зоа свернуть картину, про себя заметив, что ее озеро было более живым, чем настоящее. Он с жалостью посмотрел на взъерошенную девчонку и его щеки вновь загорелись миллионами пощёчин.
Зо была смешливой, избалованной и неимоверно талантливой девушкой. Она впустила Диониса в своей волшебный мир, но он не мог до конца понять его. Не мог понять, как можно часами смотреть на то, как ветер колышет ветви деревьев, просыпаться чуть свет, чтобы увидеть рассветы. Нет, все это было, конечно, вполне реально, но на деле встречалось так редко… Дионис думал, что вся эта розовая, детская романтика выдумана режиссерами мелодрам, а в жизни все должно быть рационально и взвешено. Но Зо была именно такой, как в кино – эмоциональная, шумная, с ярким смехом и огромными слезинками, медленно скатывающимися по лицу. И это лицо, с веснушками, непослушными прядями волос и бесконечно длинными ресницами режиссер его снов показывал всегда крупным планом.
Месяц, второй и третий слились в бесконечно длинный день. Зо открылась Дионису, наполнила им свою жизнь до самых краев. Каждое утро теперь начиналось с мечтами о встрече и вечер заканчивался болью расставания на злоклятые пять часов сна.
Новые картины Зоа становились все ярче, и словно в разрез этому Дионис казался все более озадаченным и печальным.
- Что то волнует тебя, - Зо приложила уху с сердцу парня, словно оно могло рассказать ей о всех переживаниях – Расскажи мне, вдруг я смогу…
- Все хорошо, малыш, - Дионис запустил пальцы в густоту рыжих волос, - я просто не верю своему счастью.
- И я. И я не верю – улыбалась Зо.
Это утро было их последним. Так было указано в бумагах, все еще разбросанных на кровати в комнате без окон. И времени больше не было.
Дионис пришел к Зоа рано, еще до рассвета. Он знал, что не потревожит ее сна. В длинной рубашке, с собранными в пучок волосами Зо рисовала на балконе едва показавшееся за горизонтом солнце.
- Нам надо расстаться. – твердо сказал Дионис. – Прости, я женюсь на другой.
Не было предисловий. Не было нелепых и глупых оправданий. И в глазах стоящей напротив него девушки не было слез. Ее лицо крупным планом. Веснушки и длинные ресницы. Огромные и удивленные глаза.
- Позволь на прощание один совет, - Дионис с болью вздохнул - Завязывай пачкать бумагу, у тебя совсем не выходит писать картины. Я желаю тебе лучшего, не теряй время зря.
Крупный план. Веснушки и длинные ресницы. Маленькая ладошка, едва задевшая небритую щеку и оставившая невероятно горящий след.
Дионис исчез из ее жизни. Из ее жизни исчезли картины, и то детская и наивная вера в чудо. 


Казахстан. Алмата. Город яблок и плохих дорог. И, если идти по пути справедливости, то плохих дорог здесь гораздо больше, чем яблок. Но никто ведь не назовет свой город, ссылаясь на недостатки.
Бумаги среди ненужного хлама лежали в бардачке (на то он и бардачок, чтобы хранить в нем хлам). Скудная информация о женщине и ее дочери, немного фото и пачка денег. Негусто, но и не пусто, работать можно. Даже работать с удовольствием – ведь Алан сидел в новеньком Порше, на сидениях из белой кожи, еще пахнущей чем-то неимоверно дорогим и ненужным. Дождь заливал лобовое стекло и мелькающие туда-сюда дворники совсем не справлялись с поставленной задачей. Слишком поздно мужчина увидел красный глаз светофора, и совсем уж не заметил маленькой Тайоты, внезапно выросшей пред ним.
Алан прислонил голову к рулю. Сработал недовольный звук сигнала, словно обвиняя впереди стоящую машину. Успокаивала пачка денег, которая могла свести проблемы с ДТП.
Из потерпевшей удар машины кто-то вышел. Алан слышал через шум дождя стук каблуков. Если бы звук шагов можно было описать эмоциями – то эти каблуки были в гневе.
- Добрый день, - улыбнулся Алан. Перед ним стояла молодая женщина в офисной одежде. Уставшая и недовольная. Со знакомыми Алану морщинками у глаз и сжатыми в ниточку губами. Та самая женщина с фото, что лежат в бардачке. – Гребанная работа…
- День не добрый, а ваша работа – не оправдание такому наглому вождению!
- Давайте обойдемся без споров, я виноват, без слов. Сколько нужно что бы придать вашей машине прежний вид, и конечно, возместить все волнение, которое вы пережили. – запел Алан, пытаясь придать голосу более сексуальные нотки.
Женщина оглядела свою машину, провела пальцами по мокрому бамперу и оценивающе склонила голову, приглядываясь к неглубокой вмятине.
- Тридцать – тридцать пять наверное с покраской, - честно оценила она. Алан стоял перед ней, в дорогой одежде и на новенькой машине, но женщина не накрутила ни копейки.
- Я дам шестьдесят, виноват, - Алан полез в машину за деньгами, но в голове что-то неприятно щелкнуло, останавливая его. Эта женщина нужна ему, и если он отдаст ей деньги, то встретиться с ней вновь будет гораздо сложнее. Все было рассчитано, и он не мог испортить всю стратегию.
- Как я могу обращаться к вам? – Алан съежился под неуютными каплями дождя.
- Нурия.
- Меня Алан. Нурия, понимаете, у меня с собой лишь кредитка, могу я оставить вам свои документы? Сниму деньги и завезу завтра. Сегодня дороги, как каток, рисковать боюсь…
Нурия недоверчиво посмотрела на мужчину, потом на машину и кивнула. Изучив документы и оставив свою визитку она двинулась к своей машине.
Лишь когда машина отъезжала, Алан заметил девочку, прильнувшую к заднему стеклу. Маленькая, светлая, с двумя разными, но аккуратными косичками. Девочка смотрела на Алана взрослым взглядом – с грустью и пониманием, так по крайней мере ему казалось. Он уже почти не видел машину из-за льющегося как из ведра дождя, но видел глаза маленького, но такого взрослого ребенка. Волна ужаса захлестнула его, ком слез подошел к горлу. Щеки горели миллионами огней и новый крупный план его кошмарных снов завис беззвучным криком – это не она. Не Нурия. Его работа – эта девочка, которая понимала. Которая все понимала.
Было две вещи, которые Алан не любил. Нет, не любил – это слишком неотесанно и грубо. Он их слишком хорошо понимал, чтобы принять – зеркала и книги. Именно они окружали его в новом доме. Зеркальные стены и стеллажи книг обо всем на свете. Это пугало и делало Алана беспомощным, так как ему казалось, что зеркала и книги знают о нем то, что не знает он сам. То, что по ночам приходит обрывками снов и заставляет кричать от ужаса.
Алан смотрел на свое отражение. В нем не осталось ни аристократизма, ни задора в глазах от греческого Бога виноделия. Зато появилась надежность и стабильность. Не слишком яркий, он был таким, каких с легкостью принимали за «своего» - доброе, открытое лицо, высоко посаженные брови и ямочки на щеках. Не соблазнитель, не любовник… Папочка – вот его новая роль.
Не хотелось тянуть с этим заданием. Оно казалось липким и грязным, как капля застывшего на столе варенья. Хотелось сделать все быстро и исчезнуть. Хотя бы на время впасть в то беспамятство, которое каждый раз, словно спасательный круг вытаскивает его из омута пощёчин.