Литературно-критические статьи

Елена Ерофеева-Литвинская
О себе: родилась и живу в Москве. Закончила ГИТИС им. Луначарского. Театровед, журналистка по профессии, поэтесса по восприятию мира. Автор 17 поэтических сборников в соавторстве (2007 - 2009). Кроме того, мои стихи публиковались в журналах "Славянские корни" (Мадрид), "Обзор" (США) и "Работница" (Москва), в книге "Антология поэзии и прозы Международной Ассоциации Граждан Искусства "МАГИческое слово". Член Союза писателей России и Союза писателей ХХI века. Вице-президент МАГИ (Международной Ассоциации Граждан Искусства, Мадрид).
Лауреат Всеукраинской независимой литературной премии «Арт-Киммерик» в номинации «за интеллигентность творчества».

Творчеству Елены Ерофеевой-Литвинской присуще техническое мастерство. Она сейчас уже является зрелым, полностью сформировавшимся автором, умеющим тонко и нестандартно подойти к решению творческой задачи любой сложности. В её творчестве доминирующими мотивами является любовь и природа. Её поэзии присуща возвышенная эмоциональность, благородство и женственность. В её творчестве много созерцания. Она — самобытная и неподражаемая творческая личность, обладающая ярко индивидуальным художественным почерком. Стихи Елены очень интересно читать. Написаны они весьма профессионально. Она легко владеет словом. Елена свободно преодолевает косность и хаотичность языковой и психологической материи. В этом и состоит истинное мастерство. Это стихи - виртуозные, эмоциональные, добрые, зовущие читателя к вершинам духовности и показывающие ему эстетический идеал. В творчестве Елены присутствуют значительные религиозные мотивы. Она, по-видимому, верующий человек. А может ли поэт быть не верующим? Настоящий поэт – наверное, не может. Её стихи заставляют читателя сопереживать трагической судьбе прекрасной русской поэтессы Марины Цветаевой, с которой автор чувствует много общего. В стихах о Цветаевой особенно сильно чувствуется дыхание Вечности. Хочется верить, что Марина Ивановна не умерла. Она просто перенеслась в лучший мир. Разве такие поэты могут умереть? «Поэты не умирают – поэты уходят к звёздам… ». Елена Ерофеева-Литвинская по праву считается наследницей «Серебряного Века» русской поэзии.
Павел Иванов-Остославский.

Марине Цветаевой
1
Рябиновые кисти заалели,
Какая тишь в излете сентября!
И в золоте нарядные аллеи,
Мерцающем при свете фонаря.

Не слышно звуков Ангельского пенья,
Как будто дан молчания обет.
Все в мире замирает в изумленье,
Когда на свет рождается Поэт.

Целуй его, осенняя природа!
Не закружись, шальная голова!
И музыкой заоблачного свода
Лепечет ветер первые слова.
2
Унизаны кольцами пальцы,
Браслеты звенят серебром,
Волос, разлетевшихся в вальсе,
Касается Ангел крылом.

Подобно мятежным кометам,
Стремясь из родного гнезда,
Ты снишься влюбленным поэтам,
Марина, морская звезда.

Еще не написаны строки
Про жаркую горькую гроздь,
Но кем-то отмерены сроки,
И в стену впивается гвоздь.

Не ведает Божия птаха,
Отправившись в вольный полет,
Что ей уготована плаха,
Что шею петля захлестнет.

* * *
Я не вижу тебя во сне,
Я домой не несу цветы.
В этой трижды пустой Москве
Забываю твои черты.
В веренице бегущих дней
Растворяется тайна двух.
Я прошу: назови своей
Хоть вполголоса, хоть не вслух.
К чуть подмерзшему витражу
Осень льнет расписной листвой.
Не своя, не твоя брожу,
Хоть на миг ты меня присвой!
А иначе – ни жизнь, ни смерть,
Ты ведь знаешь – я все отдам,
А иначе – ни синь, ни твердь,
Вот и маюсь – ни здесь, ни там.
Оттого так невесел взгляд,
Оттого не найдет покой
Это сердце, что век назад
Ты согрел под своей рукой.

Николаю Гумилеву

Поседевшие кораллы,
Вас коснулось время странствий.
Греки, римляне и галлы
Вас носили на запястье.

О коралловые рифы
Спотыкались каравеллы,
Вас закапывали скифы
У подножья древней стелы.

Рыбы с синими глазами
И хвостами, как вуали,
Меж коралловых азалий
Молчаливо проплывали.

Лязг ножей и звон металла,
Лодки, золотом богаты…
Поседевшие кораллы.
Постаревшие пираты.

* * *

Три цвета розы – белый, желтый, алый.
Какой из них для сердца мил?
Три розы Богородице во славу
Принес Архангел Гавриил.

О, роза белая! Ты символ счастья,
Невинности и чистоты,
Благоговенье первого причастья,
Улыбка скромной красоты.

Благовестил Архангел Деве славу,
Ей розу желтую даря, –
Возвыситься и посрамить лукавых,
Родить Небесного Царя.

А роза алая огнем пылает,
Сильна, как страсть, одна из ста,
Та, что любовью вечной прорастает
Из капель крови у креста.

* * *
С деревьев листья облетели,
Но, по-особому права,
Назло кружащейся метели
Сияет зеленью трава!

И не стесняясь голых веток,
Над ним сомкнувших потолок,
К едва пробившемуся свету
Упорно тянется росток…

Так и душа — в последнем рвенье
Еще немного доцвести —
Лелеет каждое мгновенье
В разжатой времени горсти,

Не хочет верить близкой стуже
И полумраку тяжких дней,
Затягивает пояс туже,
Чтоб быть, как девочка, стройней.

Так весела морозной ранью!
Так молода в своей мечте!
Сопротивляясь умиранью,
Оцепененью, темноте…

Жди меня… Константина Симонова

До сего дня на сайте «Древо Поэзии» я посвящал свои литературно-критические разборы собственно творчеству, причём творчеству приимущественно мужскому. Я восторгался мужественностью стихов Савина, Туроверова и Несмелова, я любовался красотой ратного подвига, изображённого в их замечательных произведениях. Но я совершенно не уделил внимания женщинам, женщинам не как поэтессам или писательницам, а как женщинам. Спешу исправить эту ошибку. Мне кажется, лучший литературный материал, который можно было бы для этого избрать, это известнейшее стихотворение Константина Симонова «Жди меня, и я вернусь… ».

Это стихотворение написано мастерски, проникновенно, очень искренно. Этот стих – исповедь души солдата, ушедшего на фронт. Это стихотворение в своё время имело ошеломительный успех в советском читающем обществе. Его читали солдаты, находившиеся в окопах на передовой перед атакой. Его декламировали вслух и про себя молоденькие девушки и зрелые женщины, которые ждали домой своих солдат: женихов, мужей, сыновей. С этим стихотворением на устах жили русские военнопленные в фашистских концлагерях… Чем же оно так понравилось людям? Неужели секрет его популярности кроется только в гигантских тиражах, только в огромном пиаре, который получило это стихотворение в годы войны? Думаю, нет. Секрет его безумной популярности кроется не только в этом. Состоит он и не только в мастерстве, и скажем прямо, в гениальности, с которой автор написал его. Тут дело куда сложнее. Русским людям так понравилось это стихотворение, потому что оно отражало менталитет, душевный настрой и этно-культурные представления тогдашнего русского народа. Жди меня, - пишет Симонов,- только очень жди… Дальше он перечисляет все реалии фронтовой жизни: «жди, когда наводят грусть желтые дожди. Жди, когда снега метут, жди когда жара…». Автор тут весьма я рко и зримо описывает солдатскую жизнь. Все перепитии фронтового быта: от А до Я. Но вот что характерно. Лирические герой здесь ставит свою жену-возлюбленную мо масштабу нравственного подвига фактически выше, чем друзей, знакомых, сына и даже мать. Она для него – это символ всего самого святого, благородного и прекрасного. Она должна его ждать при любых обстоятельствах, даже тогда, когда не верит уже в возвращение своего сына с фронта сама мать (!). Здесь автор описывает фактически женщину-святую, женщину-подвижницу, женщину, сохраняющую верность своему мужчине до конца. Такая трактовка женского образа полностью соответствует тем патриархальным представлениям о женщине, которые сложились в русском обществе с незапамятных времён. Жить по Домострою, иметь много детей, почитать мужа своего как господина в доме, как отца семейства: строгого, но справедливого, как хозяина. Русские женщины веками воспитывались в таком ключе. Они даже и представить не могли, что пройдёт каких-то 100-200 лет, и русская женщина из истинно почитаемого и премудрого человека, превратится в современную нам стяжательницу, блудницу и феминистку. И простым женщинам и дамам из высшего света не могло даже присниться в страшном сне, что их правнучки и праправнучки будут всех мужчин считать в лучшем случае печатными станками для штампования денег, а в худшем случае… кАзлами... Женщина, разодетая в кожаную куртку с металлическими заклёпками, с причёской типа «ирокез» и в юбке, практически ничего не прикрывающей – вот образ, извините, бабы, который нам с Вами знаком до боли, до стыда и отвращения… Разве такой должна быть русская женщина?! Разве такими нам-мужчинам приятно представлять своих невест, жён или матерей?! Нет! И тысячу раз нет! Величайшая заслуга Константина Симонова перед русским обществом состоит в том, что в своём стихотворении «Жди меня, и я вернусь… » он создал образ истинной, настоящей, прекрасной русской женщины, женщины, которой должна быть каждая.
Павел Иванов-Остославский.


* * *
Жди меня, и я вернусь.
Только очень жди,
Жди, когда наводят грусть
Желтые дожди,
Жди, когда снега метут,
Жди, когда жара,
Жди, когда других не ждут,
Позабыв вчера.
Жди, когда из дальних мест
Писем не придет,
Жди, когда уж надоест
Всем, кто вместе ждет.

Жди меня, и я вернусь,
Не желай добра
Всем, кто знает наизусть,
Что забыть пора.
Пусть поверят сын и мать
В то, что нет меня,
Пусть друзья устанут ждать,
Сядут у огня,
Выпьют горькое вино
На помин души...
Жди. И с ними заодно
Выпить не спеши.

Жди меня, и я вернусь,
Всем смертям назло.
Кто не ждал меня, тот пусть
Скажет: - Повезло.
Не понять, не ждавшим им,
Как среди огня
Ожиданием своим
Ты спасла меня.
Как я выжил, будем знать
Только мы с тобой,-
Просто ты умела ждать,
Как никто другой.
1941




«Жизнь моего приятеля» Александра Блока.
В данном стихотворении великий мастер поэтического слова Александр Блок описал жизнь и душевное состояние типичного городского жителя, простого обывателя. Автор изобразил своего героя с поразительной психологической достоверностью и полнотой.

Вот так же большинство людей, живущих в нашем суетном мире, проводят свою жизнь в мелких, ненужных заботах. Что им служение Богу, преклонение перед высшими идеалами Любви, Истины и Милосердия? Им бы только заработать лишнюю копеечку себе на пропитание. Бесконечная суета и рабский труд убивают в человеке всё человеческое. И недаром, многие режимы стремятся из людей сделать рабов, ведь раб не способен самостоятельно мыслить, он не в силах оторваться от своего станка и от своей кормушки, и посмотреть на звёзды… Раб занят только грубоматериальным производством и поддержанием жизненных сил в своём бренном теле. Действительно: бессмысленны и не нужны те дела, которые только обеспечивают человека физически, но которые не дают ему нравственного и эстетического удовлетворения. Более того: дела, которые человека превращают в скотину – крайне вредны. В жизни всегда нужно поддерживать в себе Божью искру, ибо только благодаря наличию этой искры человек в истинном смысле этого слова является ЧЕЛОВЕКОМ.

А у нас в Малороссии современные власти только то и делают, что оскотинивают и оболванивают человека. Это ж, наверное, как нужно ненавидеть весь род человеческий, чтобы так издеваться над людьми, над себе подобными! Нищенские пенсии, которые ещё и не выплачивают, почти, такие же нищенские зарплаты, полная бытовая неустроенность и безрадостное животное существование – вот печальная учесть, на которую жителей Малороссии и Новороссии обрекли американско-бандеровские оккупанты. Эх, товарищ Сталин… Мало Вы в своё время поработали над освобождением Украины от фашизма… Безумно мало… Ну, ничего: прокурор добавит… Юлия Тимошенко благодаря мудрому решению её посадить уже отбывает срок в местах не столь отдалённых. Надеюсь, что и других прихвостней Америки ждёт та же заслуженная учесть.
Павел Иванов-Остославский.

«Жизнь моего приятеля»
Весь день — как день: трудов исполнен малых
И мелочных забот.
Их вереница мимо глаз усталых
Ненужно проплывет.
Волнуешься, — а в глубине покорный:
Не выгорит — и пусть.
На дне твоей души, безрадостной и черной,
Безверие и грусть.
И к вечеру отхлынет вереница
Твоих дневных забот.
Когда ж морозный мрак засмотрится столица
И полночь пропоет, —
И рад бы ты уснуть, но — страшная минута!
Средь всяких прочих дум —
Бессмысленность всех дел, безрадостность уюта
Придут тебе на ум.
И тихая тоска сожмет так нежно горло:
Ни охнуть, ни вздохнуть,
Как будто ночь на все проклятие простерла,
Сам дьявол сел на грудь!
Ты вскочишь и бежишь на улицы глухие,
Но некому помочь:
Куда ни повернись — глядит в глаза пустые
И провожает — ночь.

Там ветер над тобой на сквозняках простонет
До бледного утра;
Городовой, чтоб не заснуть, отгонит
Бродягу от костра...
И, наконец, придет желанная усталость,
И станет все равно...
Что? Совесть? Правда? Жизнь? Какая малость!
Ну, разве не смешно?

За что я люблю стихи Анны Ахматовой
Анна Андреевна Ахматова – это ещё один автор, у которого я учился писать стихи. У меня есть в стихах такие строки: «И встретить ближайшее утро Уже не пришлось никому… ». Этот приём, заключающийся в намёке, в недосказанности и называется «психологическо-сопосредованное изображение». Этот приём считается чисто акмеистическим. Он мне очень понравился. Но, речь совершенно не обо мне. У поэтессы примером такого приёма могут быть следующие строчки: «Не целуй меня, усталую,- смерть придёт поцеловать». Или вот это: «Ты совсем устало, Бьешься тише, глуше...
Знаешь, я читала, Что бессмертны души». Автор писала стихи очень женственные, мягкие, плавные. В них изображена женская душа и женская судьба со всеми своими коллизиями и поворотами. Стихи мастерские, очень красивые и утончённые. Анна Ахматова считается по праву одной из двух самых гениальных русских поэтесс, наряду с Мариной Цветаевой. В её стихах много любви, разлуки и различных душевных переживаний, связанных с межполовыми отношениями. Она обладала очень тонкой, нежной и ранимой душёй. Её поэзия была очень гуманистической.
Многие современные литераторы и литературоведы спорят друг с другом о том, какое же время в русской поэзии всё-таки было выше: «Золотой Век» или «Серебряный». Свою маленькую лепту хочу в эту дискуссию вложить и я. У авторов «Золотого Века» по отношению к литературе были совершенно иные задачи, чем у «серебряных» поэтов. В чём заслуга Александра Сергеевича Пушкина? Заслуга в том, что он стал основоположником всей современной русской литературы. Из него выходят все жанры поэзии, да и в прозе он тоже, мягко говоря, не второй человек. Но, Пушкин пришёл на литературную целину. Перед ним было ровное поле, которое он должен был вскопать, засеять, полить и взрыхлить. И только после этого он получил первые ростки той блистательной русской литературы и русской речи, которую мы знаем. Его дело было как бы первичным, как бы грубым. И до него жили на свете и творили русские поэты, но они были куда менее талантливы и им оказалась не по плечу задача. А задача была такая: свалить всё старое, расчистить площадку и начать строительство нового прекрасного дворца на месте старой хижины. Читатели сразу же могут мне задать провокационный вопрос: а что все, кто был до Пушкина – это строители хижин? Ну, давайте не будем мою мысль доводить до абсурда. Антиох Кантемир, Ломоносов, Тредиаковский, Державин и Жуковский были по-своему хороши. Но ведь всё познаётся в сравнении. Возьмите, например, стихи Михайлы Васильевича Ломоносова и стихи Пушкина. Кто ближе окажется Вашему сердцу? К кому больше Вы потянитесь своим духовным существом? К Александру Сергеевичу? Вот, то-то и оно…  У авторов «Серебряного Века» были другие задачи, да и условия их литературного существования были совсем другие. Александр Пушкин был Ермаком нашей литературы. Он пришёл на необжитые, дикие земли и ему всё пришлось делать почти с нуля. А поэты рубежа 19 и 20 веков пришли в литературу на всё готовенькое. Пушкин, Лермонтов, Тютчев, Фет, Некрасов, Лев Толстой, Тургенев и Достоевский отшлифовали русский литературный язык, доведя его до совершенства. Поэтому Блок, Гумилёв, Ахматова, Цветаева, Анненский, Пастернак и многие другие авторы той поры пришли не для грубой работы по расчистке завалов, а для того, чтобы русскую литературу развить на тонком уровне. Эстетика авторов «Серебряного Века» выше, чем у поэтов предыдущих эпох. Стихи, написанные в последние 20 лет существования Империи, приносят эстетическое наслаждение, они художественно совершенны. Технически выверены до мелочей, до совершенной отшлифованности, до блеска. Если мне хочется почитать душевные стихи о дружбе и гедонизме, я читаю Пушкина, если мне хочется острее ощутить всю несовершенность и порочность этого мира, я читаю стихи Лермонтова, если хочется полюбоваться природой, читаю стихи Фета и Тютьчева, если хочется получить эстетическое удовольствие, я читаю стихи Блока и Гумилёва, если хочется ощутить красоту ратного подвига, читаю Савина, Туроверова и Несмелова. Все эти авторы были разными людьми, потому и стихи их различны. Если мне хочется поучиться поэтическому ремеслу, я могу открыть книгу любого из выше перечисленных авторов. Спор о том, какой век был выше «Золотой» или «Серебряный» я решаю в пользу «Серебряного». Но, без Пушкина не было бы Блока. Это факт. «Золотой» век породил «Серебряный». Ну, а что же Ахматова? А томик Анна Андреевны я открываю, если мне хочется пообщаться с умной, талантливой и образованной женщиной. Ахматова является для меня прекрасной собеседницей. Я, читая её стихи, веду с нею внутренний нравственный и художественно-эстетический диалог. Стихи Анны Ахматовой я люблю именно за это!
Павел Иванов-Остославский.

* * *
Сердце к сердцу не приковано,
Если хочешь - уходи.
Много счастья уготовано
Тем, кто волен на пути.

Я не плачу, я не жалуюсь,
Мне счастливой не бывать.
Не целуй меня, усталую,-
Смерть придется целовать.

Дни томлений острых прожиты
Вместе с белою зимой.
Отчего же, отчего же ты
Лучше, чем избранник мой?
1911


* * *
Вновь подарен мне дремотой
Наш последний звездный рай —
Город чистых водометов,
Золотой Бахчисарай.

Там за пестрою оградой,
У задумчивой воды,
Вспоминали мы с отрадой
Царскосельские сады

И орла Екатерины
Вдруг узнали — это тот!
Он слетел на дно долины
С пышных бронзовых ворот.

Чтобы песнь прощальной боли
Дольше в памяти жила,
Осень смуглая в подоле
Красных листьев принесла

И посыпала ступени,
Где прощалась я с тобой
И откуда в царство тени
Ты ушел, утешный мой.
Октябрь 1916, Севастополь



* * * Дверь полуоткрыта,
Веют липы сладко...
На столе забыты
Хлыстик и перчатка.
Круг от лампы желтый...
Шорохам внимаю.
Отчего ушел ты?
Я не понимаю...
Радостно и ясно
Завтра будет утро.
Эта жизнь прекрасна,
Сердце, будь же мудро.
Ты совсем устало,
Бьешься тише, глуше...
Знаешь, я читала,
Что бессмертны души.


История Херсонщины чрезвычайно богата событиями, в том числе и древняя история. На счёт питекантропов и неандертальцев у меня сведений нет. 100 000 лет назад климат у нас был суб-тропический, и территорию Херсонской области населяли люди негроидной расы. В наших краях жили киммерийцы, скифы, сарматы, готы приходили в эти края дважды: в 3 веке до н.э. и в 3 веке н.э. Были греки и римляне. В районе здания Облгосадминистрации когда-то был скифский курган. В средние века здесь было дикое поле и людей жило очень мало. Тут хозяйничали крымские татары, появлялись гости и из Речи Посполитой.
Херсон основан в 1778 году. Отец: светлейший князь Григорий Александрович Потёмкин-Таврический; мать: Государыня Императрица Всероссийская Екатерина Великая. Город назван в честь Херсонеса-Таврического – античного полиса, расположенного в Крыму. До 1778 года на месте исторической части Херсона находилась крепость Александр-шанц (основана в 1737 году), которая была возведена ещё императрицей Елизаветой Петровной. При Екатерине Второй была создана новая крепость, располагавшаяся совсем близко от старой. Она была окружена высокими земляными волами. Был глубокий ров с водой и система отдельных укреплений капанирного типа. Было двое ворот: Очаковские и Московские. В крепости был Екатериненский собор, первый камень которого собственноручно заложила Императрица. Был пороховой склад, арсенал, дворец Потёмкина-Таврического, солдатские казармы и помещения для офицеров. Начальный период истории города связан с такими именами как: Абрам Петрович Ганнибал (прадед А.С.Пушкина), инженер-полковник Корсаков (о котором Пушкин написал: «Здесь сын Отечества – степенный муж Корсаков к жалению сынов России погребён. Он строил город сей и осаждал Очяков, где дух его от теля отлучён.»); принц Александр Виртенберг-Штудгарский – генерал-поручик русской армии (его родной брат Фридрих стал королём Вюртенбергским). В 1786 году к нам приезжал Жильбер Ромм – известный французкий путешественник. У нас работал врач Говард – знаменитый англичанин, который боролся тут с чумной эпидемией. В ходе врачебной практики он сам заразился чумой и умер. В Херсоне ему стоит памятник на ул. Ушакова в виде солнечных часов. У нас работали: Дерибас и герцог де Решелье.
В Херсоне сразу же была заложена верфь. Вскоре с её стапелей сошёл первый военный корабль: 66-пушечный фрегат «Слава Екатерины». А ещё: Фальц-Фейны, Скадовские, Синельниковы, Скаржинские, Тропины, Вадоны, Остославские, Фроловы, Скарлатто, князья Оболенские и князья Мещерские. Здесь жили и работали: генералиссимус Суворов, адмиралы Сенявин и Ушаков. К нам в Херсон кроме Матушки Екатерины приезжали ещё цари: Александр Второй и Николай Второй. Херсонская губерния основана указом Государя Императора Александра Павловича от 15 мая 1803 года. Это была одна из самых больших губерний России (16-е место; одна сто двадцать вторая часть Европы). Она граничила с: Киевской, Полтавской, Подольской, Таврической, Екатеринославской и Бессарабской губерниями. Первоначально в ней было 4 уезда: Херсонский, Елисаветградский, Тираспольский и Ананьевский. В 1806 году был организован пятый - Александрийский, а в 1826 году шестой - Одесский. Во время Отечественной Войны 1812 года у нас прославился помещик Скаржинский, который на собственные средства организовал эскадрон. Он, будучи кадровым офицером, и возглавил его позднее.
В 1828 году было создано Новороссийско-Бессарабское генерал-губернаторство, в состав которого были включены Екатеринославская, Таврическая и Херсонская губернии, а также Бессарабская область. Она обладала огромными экономическими возможностями и ресурсами. В 1812 году Херсонская губерния была освобождена царём от каких-либо податей, тем не менее, херсонцы собрали во время Отечественной войны 1812 года более 50 тысяч рублей пожертвованиями.
Во время Гражданской войны наша территория попеременно занималась красными, немцами, войсками Добровольческой армии генералов Деникина и Врангеля. Во времена Гражданской войны в нашем городе было особенно много интеллигенции, бежавшей от большевиков из северных и центральных губерний.
В годы Великой Отечественной войны Херсон обороняли солдаты 51 стрелковой дивизии РККА и моряки Дунайской военной флотилии. Во время оккупации немцы устраивали в Херсоне террор. В районе современной больницы им. Ольги и Афанасия Тропиных был устроен лагерь для перемещенных лиц. Евреи, цыгане, партизаны и коммунисты активно расстреливались. В марте 1944 года город был освобождён частями 49-й гвардейской стрелковой дивизии полковника Маргелова и 295 стрелковой дивизии полковника Дорофеева.
Вообще же, город Херсон это город ткачей, судостроителей, моряков, купцов, интеллигенции. В 1950-е годы в городе был построен самый большой Хлопчато-бумажный комбинат в Европе. Были заводы и фабрики: консервный, нефтеперерабатывающий, судостроительный, судоремонтный, карданных валов и др. В Херсоне есть Краеведческий исторический и художественный музеи. Есть масса мелких отраслевых музеев. В городе 2 университета и одна академия, которые принадлежат государству. Существует огромное количество частных вузов, в основном юридической и экономической направленности.
После падения советской власти в Херсоне начался резкий упадок. Население сократилось в полтора раза (примерно, с 450 тысяч человек до 300 тысяч). Почти все заводы и фабрики разворовали с молчаливого согласия Службы Безопасности Украины, прокуратуры и милиции. В настоящий момент кроме судостроительного и судоремонтного завода все другие не работают. Швейная и обувная фабрики – ели живые. С 1991 года всё тотально разворовывается. Смертность населения неимоверно возросла, а рождаемость упала. С 1991 по 2013 год убыль населения напоминает человеческие потери во время Великой Отечественной войны. Промышленность уничтожена, культура лежит в руинах. В союзы писателей, художников, дизайнеров и в прочие творческие объединения специально берут бездарей, чтобы они как можно больше оглупили наш народ своим псевдо-искусством.
Экономическая ситуация в современной Украине сложилась следующим образом. Восток страны – это промышленный регион. Юг страны – это аграрный регион. Здесь в городах все русские и русскоязычные. Украиноязычное население живёт у нас только в сёлах. Запад Украины, где живут бандеровцы, это регион, который вообще ничего не производит. Там нет промышленности, селхозпроизводства, там вообще нет ничего, кроме местной народности вуек, которые живут на полонынах (в долинах гор). Вуйки и бандеровцы производят только фашистскую идеологию. Они ненавидят нас – русских жителей Украины, хотя и едят наш хлеб. Мы их кормим – они нас ненавидят. Как видите, существует чёткое разделение труда… Галичане – это раковая опухоль нравственно и экономически убивающая украинский народ. Однако, эта опухоль убивает людей ещё и физически. У государства большая задолженность по зарплатам, пенсии инвалидам не выплачиваются по полгода. Хотя и так суммы это нищенские деньги (100 долларов в месяц). Херсон является столицей Новороссии. Новороссия – это историческая область Российской Империи, которая идёт от Северного Кавказа и вплоть до Молдавии. Херсон это главный город украинской Новороссии. У нас в городе даже существует движение по отделению Новороссии от Украины и за присоединение её к Российской Федерации. У нас существует общественное движение за признание стихов Тараса Шевченко бездарными и никчемными. Люди хотят, чтобы творчество Шевченко изъяли из школьного и вузовского курса литературы. Ведь он разжигает своими стихами национальную и социальную рознь. Стихи Шевченко уродуют детскую психику своей кровавостью и человеконенавистничеством. Он является явно анти-государственным элементом в малороссийской литературе, которая по сравнению с русской является безумно скудной и серой. Лучшие украинские писатели прошлого по российским меркам просто аматоры. Сейчас ещё на Украине появилась новая тенденция: слепо и бездумно копировать Запад в отношении личной жизни. Мэр Парижа – гомосексуал, поэтому местные деятели культуры бандеровской ориентации теперь тоже многие становятся голубыми или розовыми. Сейчас в среде украинской псевдо-интеллигенции это модно.
Фактически современные бандеровские власти устроили геноцид собственного народа. И всё это делается с подачи США. Вот почему современной Украине важно как можно скорее вступить в состав Российской Федерации. Это вопрос не политических взглядов или ментальности, это вопрос выживаемости. Украинцы сохранят себя как народ только, если будут под защитой России. Иначе, украинцы перестанут существовать физически. Их не будет не только как этническое или культурное образование, они исчезнуть просто чисто физически и биологически.
Пользуясь общественным резонансом, который получила тема геноцида русского и украинского населения, живущего на Украине, я хочу обратиться к президенту России Владимиру Владимировичу Путину: присоедините нас, пожалуйста к России иначе наш народ будет уничтожен бандеровскими оккупантами, которые несут в Новороссию голод, разорение экономики, нравственную и культурную деградацию и свою фашистскую идеологию.



Критика на «Маленькую Катеньку», «Маленькую Катеньку-2» и на «Это я, Господи!»

«Маленькая Катенька». Автором этой восхитительной повести является практически не известная читающей публике Харьковская писательница Екатерина Николаевна Щировская, в девичестве Рагозина; (с ударением на первом слоге). Екатерина Николаевна родилась в дворянской семье. Её предки по линии Рагозиных первоначально были польско-литовскими шляхтичами. Со временем они перешли на службу к русским царям. Это древний род, занесён в шестую часть Бархатных книг по нескольким губерниям. Екатерина Николаевна принадлежала к Калужской ветви этого рода. Её отец – Николай Николаевич – штабс-капитан тяжелой (конной) артиллерии. Участник Первой мировой и Гражданской войн. Участвуя в добровольческом движении, был тяжело ранен. Вскоре умер, едва выехав за границу. Мать – Варвара Алексеевна Озерова – являлась потомком древнего русского рода Озеровых. Её отец был кавалергардом, генералом-от-кавалерии, служил в Туркестане. Вышла замуж писательница за известного поэта Владимира Щировского, потомственного дворянина, сына сенатора. Владимир Щировский погиб на фронте в самом начале войны. Он был призван в действующую армию, скрыв от властей, что страдает хроническим аппендицитом. На фронте у него случился приступ этой болезни, и его положили в медсанбат. Тогда раненых, спасая от быстро наступающего противника, погрузили на полуторку и повезли вглубь территории. Немецкая авиация настигла автомобиль и подвергла его бомбардировке. Владимир Щировский погиб. От него не осталось даже могилы… После войны Екатерина Николаевна долгое время работала библиотекарем. У писательницы была родная сестра Александра Николаевна, которая стала автором книги мемуаров «Это я, Господи!». Эта книга, мудрая и философски глубокая, стала литературным итогом жизни Александры Николаевны, умершей в 2012-м не 99-м году жизни.

Повесть «Маленькая Катенька» - это собственные воспоминания автора о своём дореволюционном детстве. Повесть дышит очарованием старины, красотой благородства, дворянской культуры, любовного отношения к людям и к прошлому.

Можно сказать без особого преувеличения, что соавтором её повести «Маленькая Катенька-2» является её родная бабушка Екатерина Васильевна Озерова (Чемесова). Именно бабушкины рассказы о старине, яркие, мастерские, красивые, записала Екатерина Николаевна, а потом литературно обработала.

Этими повестями восторгались самые разные люди. Например, главный редактор «Дворянского Альманаха» Борис Прохорович Краевский, мой отец, многие члены Российского Дворянского Собрания, в том числе и Херсонского филиала. Наверное, каждый в них видел что-то своё. Кто-то ассоциировал с ними собственные детские воспоминания, кто-то умилялся ребяческой чистотой и непосредственностью их героев, кто-то был убеждён, что настоящие дворяне именно так и жили, как описано в этих произведениях. В чём же успех этих повестей? Почему они так нравятся людям? Успех в искренности, доброте, сердечности, в высоком идеале человеческих отношений, который несут данные повести. А ещё – в сказочности. Многие читатели восприняли эти произведения, как сказки о далёкой и почти уже полностью забытой, но такой милой и трогательной старине. Люди хотят читать сказки, но не такие, в которых всё сплошной вымысел, а реальные, как бы непридуманные, как бы жизненные, без Кащеев, Бабы-Яги и Змея Горыныча. Это сказки для взрослых, которые давно уже не верят в существование сказочных персонажей, но которым очень хочется верить во что-то доброе и светлое. Екатерина Николаевна создаёт идеальный, наполненный любовью и радостью мир, и в этот прекрасный мир, конечно, хочется попасть каждому измученному жизненными лишениями человеку. В душе у каждого человека должно быть что-то святое. С течением жизни, теряя сакральности восприятия мира и пропитываясь духом «низкой прозы», как говорится, люди инстинктивно стремятся найти нечто прекрасное и совершенное, хотят обрести свой когда-то потерянный Рай… Именно поэтому повести про маленькую Катеньку так близки многим людям, которые прочли их. К числу этих счастливцев принадлежу и я.
Павел Иванов-Остославский.

Графиня Александра Николаевна Доррер (Рагозина) была моложе своей сестры на несколько лет. О её, насыщенной событиями, невзгодами, радостями и печалями биографии, можно судить из книги «Это я, Господи», которую она написала, находясь уже в довольно-таки почтенном возрасте. В те времена, когда она писала большую и местами почёрканную рукопись этой книги, я дружил с нею, и часто бывал у неё дома. Я стал свидетелем рождения этой замечательной, но трудно давшейся автору, книги. Трудной вовсе не в литературном отношении, а в жизненном… Она ведь написала не роман, а воспоминания своей собственной жизни, жизни, в которой было всё: три войны, голод, раскулачивание, гонения на дворян и интеллигенцию, смерть родных и близких. Александра Николаевна, пожалуй, была самой умной женщиной, которую мне довелось знать в своей жизни. Даже женщины-профессора и -доценты, с которыми я был знаком во время учёбы в Херсонском государственном университете, с нею не сравнятся. У них ум идёт от учености, от окультуренности и эрудиции, а у Александры Николаевны – от природы. Природный интеллект дорогого стоит…

Я приходил в гости к графине Доррер, как правило, во второй половине дня. Я с упоением и благоговением слушал её рассказы о её довоенном житье-бытье. Она была блистательной рассказчицей. Она прекрасно знала историю, особенно историю живописи, ведь в молодости она дважды закончила Киевский институт культуры по специальности «История изобразительного искусства». Её два высших образования – это была особая история. В книге воспоминаний её нет. После Великой Отечественной войны советская власть, почувствовав новую силу и крепость, взялась издеваться над потомками дворян, как говорится, пуще прежнего. Александре Николаевне не засчитали высшее образование, которое она получила до войны. Ей пришлось повторно поступить в тот же вуз и на туже специальность. Только после того, как она получила второй диплом, точно такой же, как первый, родная Совдепия смилостивилась над гордой графиней и позволила ей работать в культпросветучилище в качестве преподавателя, то есть, по специальности. Вышла замуж Александра Николаевна за графа Алексея Георгиевича Доррера (откуда и титул), сына камергера Двора Его Императорского Величества и министра юстиции одной из Среднеазиатских республик, возникших после Октябрьского переворота 1917 года. История Дорреров тоже весьма не безынтересна. Это графский род французких иммигрантов, переселившихся в Россию во время Великой Французкой революции. Известны они с XVII века. Основатель рода французкий дворянин де Меронвиль, который получил графское достоинство и новую фамилию «Д*Оррер», что в переводе с французкого означает «Ужасный». Эти почести были получены де Меронвилем от Германского императора за «ужасное рвение на военной службе». Родоначальник же Озеровых, дьяк Фёдор Озеро, был личным секретарём патриарха Гермогена, которого поляки замучили голодной смертью за то, что он отказался агитировать русский народ в их пользу и рассылал подмётные письма с призывами к восстанию. Судьбу своего патрона разделил и Фёдор. Царь Алексей Михайлович пожаловал его потомкам наследственное дворянство и герб со сломанным православным крестом. История рода Озеровых является ярким напоминанием всем нам – людям, живущим в XXI веке, что за Веру, Царя и Отечество надо стоять до самого конца: до победы или до смерти... Вот бы и нам научиться у предков так поступать!
Павел Иванов-Остославский.



Мело, мело по всей земле, во все пределы…

Думая над тем, о чём бы ещё написать литературно-критическое эссе, я почти случайно наткнулся на известнейшее стихотворение Бориса Пастернака «Зимняя ночь». Я, разумеется, знал его и ранее, но оно поразило и заворожило меня по-новому. Это стихотворение является ярчайшим примером «подсознательной поэзии». Читатели сайта «Древо Поэзии» познакомились с такой литературой, читая стихи и критические разборы к ним таких поэтесс, как Александра Крюкова и Наталья Кислинская. В данном случае пример «подсознательной поэзии» явил нам мужчина – Борис Пастернак. В этом стихотворении, конечно, меньше подсознательности и «мутности» и больше логики. Этот шедевр стихотворства меня поразил вот чем: здесь речь идёт о любви и даже о плотской любви, но описано это чувство настолько красиво и целомудренно, настолько чистоплотно и благородно, что после прочтения данного стихотворения язык не повернётся назвать сладострастие чем-то низким или греховным. Вот, уважаемые дамы и господа современные литераторы, как надо писать стихи о любви и даже о сладострастии! Борис Пастернак – гениальный мастер поэзии, раз ему удалось так прекрасно описать то, что другим не удаётся изобразить без циничных, скабрезных или вульгарных подробностей. В этом стихотворении присутствует высочайший уровень художественности и эстетизма, которые превзойти почти невозможно.

О чём же конкретно пишет Пастернак? А вот о чём. Холодный и снежный февраль. За окном метёт метель, а в тёплой комнате – двое: он и она… Вьюга, завывая, чертит на оконном стекле свои причудливые, замысловатые узоры… Автор выражается эвфемизмами, прибегает к табуированию: «На озарённый потолок ложились тени. Скрещенье рук, скрещенье ног, судьбы скрещение». О чём это? Лирические герои занимались гимнастикой или акробатикой на сон грядущий? Нет… Тут другое… «И падают два башмачка со стуком на пол и воск слезами с ночника на платье капал». А это о чём? Женщина сбросила свои туфельки, даже не снимая их, как она сделала бы в обычных условиях. В порыве страсти и поцелуев она их просто скинула… А на счёт воска, который с ночника слезами на платье капал? После близости женщины всегда плачут… Их душу переполняет сладкий страх, любовь и отчаянье одновременно… Они думают: «А с тем ли мужчиной я связала свою судьбу? А не обманет ли он меня, не придаст ли?». «На свечку дуло из угла, и жар соблазна вздымал как ангел два крыла крестообразно» - очень красиво написано о жаре сладострастия, об ангеле любви, который вздымает два своих крыла, защищая два влюблённых сердца от всех невзгод этого мира. «Мело весь месяц в феврале и то и дело свеча горела на столе, свеча горела». Весь февраль было холодно, но он и она постоянно встречались в тёплой и уютной комнатке и придавались священному жару любви… Вот, как можно рассказать о плотских утехах, не произнеся напрямую ни одного дурного слова! А теперь я хочу у Вас спросить, уважаемые читатели: это стихотворение неприлично? Вовсе нет! Хотя оно написано о вещах, которые явно принято скрывать в интеллигентном обществе. А разве может быть неприличной святая и возвышенная любовь, любовь между мужчиной и женщиной – такая, какая изображена в этом прекрасном стихотворении?
Павел Иванов-Остославский.
14 мая 2013 года. Херсон.

Борис Пастернак
ЗИМНЯЯ НОЧЬ

Мело, мело по всей земле
Во все пределы.
Свеча горела на столе,
Свеча горела.

Как летом роем мошкара
Летит на пламя,
Слетались хлопья со двора
К оконной раме.

Метель лепила на стекле
Кружки и стрелы.
Свеча горела на столе,
Свеча горела.

На озаренный потолок
Ложились тени,
Скрещенья рук, скрещенья ног,
Судьбы скрещенья.

И падали два башмачка
Со стуком на пол.
И воск слезами с ночника
На платье капал.

И все терялось в снежной мгле
Седой и белой.
Свеча горела на столе,
Свеча горела.

На свечку дуло из угла,
И жар соблазна
Вздымал, как ангел, два крыла
Крестообразно.

Мело весь месяц в феврале,
И то и дело
Свеча горела на столе,
Свеча горела.




«Враги сожгли родную хату… » Михаила Исаковского.

Стихотворение «Враги сожгли родную хату… » является одним из самых известных посвящённых войне. Его автор: Михаил Исаковский. Это стихотворение давно стало народной песней, под которую бывшие фронтовики и члены их семей встречали День Победы – Девятое Мая – праздник со слезами на глазах. О чем же пишет автор прекрасного стихотворного текста? Солдат вернулся с Великой Отечественной войны в своё родное село. Вся его семья уничтожена врагом, дома нет. Немецко-фашистские оккупанты стали лютыми палачами его жены – Прасковьи. Боец нашёл на перекрёстке двух просёлочных дорог, в чистом поле даже не памятник, а малоприметный бугорок – могилу жены. Воин не верит тому, что произошло. Он обращается к жене так, как будто она жива. Он говорит: «Встречай, Прасковья, героя - мужа своего… ». Но в ответ никто не отозвался. Только тёплый летний ветер летел над землёй, качая степные травы, выросшие в поле, которое некому вспахать. Солдат оглушен и ошеломлён своим горем, он подавлен и раздавлен. Он, как контуженный, который не понимает куда идёт и с кем говорит. Его горе настолько велико, что он даже отказывается его понимать и принимать. Он продолжает монолог, обращённый к воображаемой женщине. Он говорит: «Сойдутся вновь друзья, подружки, но не сойтись вовеки нам... ». За что воину, спасшему свою страну и весь мир от фашистской чумы, такое великое горе?! Но жизнь, штука не справедливая и скорбная… Он покорил три державы, он стал властелином Европы, а дома он познал горе и боль... В конце стихотворения солдат плачет… А на груди его, отражая лучи яркого Солнца, светится золотом медаль «За освобождение Будапешта». Медаль это образ-деталь. Она является символом ратного подвига и освобождения от вселенского горя и позора, имя которому фашизм.

Конечно, когда автор писал это стихотворение, до создания Евросоюза было ещё далеко. Но не является ли это стихотворение гениальным прозрением поэта? Не является ли оно предостережение всем нам? Не хочет ли нас автор уберечь от опрометчивых шагов по сближению с Западной Европой, с Евросоюзом, который вновь в наше время стала возглавлять Германия. Что сейчас находится там: Четвёртый Рейх, снова вынашивающий милитаристские планы по захвату нашей страны, или мирное европейское государство, имеющее высокую культуру и развитую экономику?.. Вопрос, конечно, интересный…
Павел Иванов-Остославский.

Враги сожгли родную хату,
Сгубили всю его семью.
Куда ж теперь идти солдату,
Кому нести печаль свою?

Пошел солдат в глубоком горе
На перекресток двух дорог,
Нашел солдат в широком поле
Травой заросший бугорок.

Стоит солдат - и словно комья
Застряли в горле у него.
Сказал солдат: "Встречай, Прасковья,
Героя - мужа своего.

Готовь для гостя угощенье,
Накрой в избе широкий стол,-
Свой день, свой праздник возвращенья
К тебе я праздновать пришел... "

Никто солдату не ответил,
Никто его не повстречал,
И только теплый летний ветер
Траву могильную качал.

Вздохнул солдат, ремень поправил,
Раскрыл мешок походный свой,
Бутылку горькую поставил
На серый камень гробовой.

"Не осуждай меня, Прасковья,
Что я пришел к тебе такой:
Хотел я выпить за здоровье,
А должен пить за упокой.

Сойдутся вновь друзья, подружки,
Но не сойтись вовеки нам... "
И пил солдат из медной кружки
Вино с печалью пополам.

Он пил - солдат, слуга народа,
И с болью в сердце говорил:
"Я шел к тебе четыре года,
Я три державы покорил... "

Хмелел солдат, слеза катилась,
Слеза несбывшихся надежд,
И на груди его светилась
Медаль за город Будапешт.
1945



Михаил Лермонтов – предтеча русского символизма
Михаил Лермонтов – второй по значению русский поэт, после Пушкина. Его творчество обладает высочайшим художественно-эстетическим уровнем. «Скажи мне ветка Палестины» - это одно из самых прекрасных Лермонтовских стихотворений. Тут яркая и сочная образность, есть ассоциативность. Лермонтов считается предтечей русского символизма в поэзии, а в прозе Фёдор Михайлович Достоевский. Лермонтов это поэт-эстет, поэт-философ и поэт-патриот. Михаил Юрьевич очень рано понял звериную суть жизни. Его стихи наполнены горечью и презрением к миру людей. Многие его стихи очень эмпиричны. Они идут от трагического жизненного опыта. Кто-то может сказать: «Поэт умер в 27 лет – какой там жизненный опыт!». Сказать так можно, но тот, кто так скажет, будет не прав. У поэтов, тем более таких гениальных, как Лермонтов, идёт год за три. Они настолько благородны и утончённы, что годы обыкновенной на непросвещённый взгляд жизни идут у них как годы фронта и лагеря – один к трём. Это заметно по стихотворению «И скучно и грустно… ». Стихотворение, которое называется «Казачья колыбельная песня» мне нравится тем, что автор перевоплотился здесь в существо противоположное себе – в женщину, да не просто в женщину, а в мать. А ведь у самого поэта никогда не было детей! Вот, какой прекрасный мастер художественного слова Михаил Юрьевич! В стихотворении «Предсказание» поэт более, чем за 70 лет предсказал революцию и Гражданскую войну в России. Автор был медиумом и провидцем. Эти качества его явно роднят с поэтами-символистами. Если я захочу узнать будущее нашего народа, я лучше буду читать стихотворные пророчества Лермонтова, чем пойду к бабе Ванге. Лермонтов – вот истинный провидец и литературный волшебник! В стихотворении «Пророк» показана судьба типичного гения. Серые обыватели и профаны считают его отступником и чудаком, а некоторые даже врагом. Но, это и понятно. Человек, который самостоятельно нешаблонно мыслит, который, сам, будучи свят и безгрешен, указывает другим на их пороки, является врагом для каждого «нормального» человека. Увы, большинство людей на поверку оказываются глупыми пожирателями гамбургеров или, что там они пожирали во времена Лермонтова. Они заняты добыванием хлеба насущного и до гениальных философов и поэтов, к коим и принадлежит Лермонтов по праву, им дела никакого нет. Стихотворение «Бородино» это совершенно мастерская патриотическая вещица! Автор написал её, будучи сам боевым офицером-гвардейцем и зная не понаслышке о ратных делах.

Поэзия Михаила Юрьевича это истинно аристократическое искусство. Такое же аристократическое, как у Блока, Цветаевой и Гумилёва. Справедливости ради надо сказать, что русская литература, особенно поэзия, всегда была сугубо аристократическим видом искусства. Этим она отличается, например, от Малороссийской литературы, сплошь построенной на фольклоре, подражании Кобзарю, на чисто крестьянской тематике и проблематике. Приземлённая, шкурно-материальная, земледельческая, она не сравнится по своему художественному уровню с русской литературой даже близко. Каждый талантливый русский поэт – это солдат Империи! А каждый способный малороссийский «письмэннк» - это землепашец, борющийся с соседом за шмат земли. Хотя, зачем ему этот шмат, не понятно, ведь работать на нём всё равно никто не собирается. Вот такая у них кулацкая, мелко-собственническая литература.

Лермонтов подготовил в русской поэзии художественно-эстетический и языковой грунт для прихода в неё таких прекрасных поэтов, как Александр Блок, Николай Гумилёв, Анна Ахматова, Марина Цветаева, Сергей Есенин и многие-многие другие. Стихи Михаила Юрьевича Лермонтова учат людей чести, благородству, мужественности, отваге и красоте. И за это автору низкий поклон!
Павел Иванов-Остославский.
18 мая 2013 года. Херсон.

Ветка Палестины
Скажи мне, ветка Палестины:
Где ты росла, где ты цвела,
Каких холмов, какой долины
Ты украшением была?

У вод ли чистых Иордана
Востока луч тебя ласкал,
Ночной ли ветр в горах Ливана
Тебя сердито колыхал?

Молитву ль тихую читали,
Иль пели песни старины,
Когда листы твои сплетали
Солима бедные сыны?

И пальма та жива ль поныне?
Все так же ль манит в летний зной
Она прохожего в пустыне
Широколиственной главой?

Или в разлуке безотрадной
Она увяла, как и ты,
И дольний прах ложится жадно
На пожелтевшие листы?..

Поведай: набожной рукою
Кто в этот край тебя занес?
Грустил он часто над тобою?
Хранишь ты след горючих слез?

Иль, божьей рати лучший воин,
Он был с безоблачным челом,
Как ты, всегда небес достоин
Перед людьми и божеством?..

Заботой тайною хранима
Перед иконой золотой,
Стоишь ты, ветвь Ерусалима,
Святыни верный часовой!

Прозрачный сумрак, луч лампады,
Кивот и крест, символ святой...
Все полно мира и отрады
Вокруг тебя и над тобой.
1837


И скучно и грустно
И скучно и грустно, и некому руку подать
В минуту душевной невзгоды...
Желанья!.. что пользы напрасно и вечно желать?..
А годы проходят - все лучшие годы!

Любить... но кого же?.. на время - не стоит труда,
А вечно любить невозможно.
В себя ли заглянешь? - там прошлого нет и следа:
И радость, и муки, и всё там ничтожно...

Что страсти? - ведь рано иль поздно их сладкий недуг
Исчезнет при слове рассудка;
И жизнь, как посмотришь с холодным вниманьем вокруг -
Такая пустая и глупая шутка...
1840


Казачья колыбельная песня
Спи, младенец мой прекрасный,
Баюшки-баю.
Тихо смотрит месяц ясный
В колыбель твою.
Стану сказывать я сказки,
Песенку спою;
Ты ж дремли, закрывши глазки,
Баюшки-баю.

По камням струится Терек,
Плещет мутный вал;
Злой чечен ползет на берег,
Точит свой кинжал;
Но отец твой старый воин,
Закален в бою:
Спи, малютка, будь спокоен,
Баюшки-баю.

Сам узнаешь, будет время,
Бранное житье;
Смело вденешь ногу в стремя
И возьмешь ружье.
Я седельце боевое
Шелком разошью...
Спи, дитя мое родное,
Баюшки-баю.

Богатырь ты будешь с виду
И казак душой.
Провожать тебя я выйду -
Ты махнешь рукой...
Сколько горьких слез украдкой
Я в ту ночь пролью!..
Спи, мой ангел, тихо, сладко,
Баюшки-баю.

Стану я тоской томиться,
Безутешно ждать;
Стану целый день молиться,
По ночам гадать;
Стану думать, что скучаешь
Ты в чужом краю...
Спи ж, пока забот не знаешь,
Баюшки-баю.

Дам тебе я на дорогу
Образок святой:
Ты его, моляся богу,
Ставь перед собой;
Да, готовясь в бой опасный,
Помни мать свою...
Спи, младенец мой прекрасный,
Баюшки-баю.
1840


Предсказание
Настанет год, России черный год,
Когда царей корона упадет;
Забудет чернь к ним прежнюю любовь,
И пища многих будет смерть и кровь;
Когда детей, когда невинных жен
Низвергнутый не защитит закон;
Когда чума от смрадных, мертвых тел
Начнет бродить среди печальных сел,
Чтобы платком из хижин вызывать,
И станет глад сей бедный край терзать;
И зарево окрасит волны рек:
В тот день явится мощный человек,
И ты его узнаешь - и поймешь,
Зачем в руке его булатный нож;
И горе для тебя!- твой плач, твой стон
Ему тогда покажется смешон;
И будет все ужасно, мрачно в нем,
Как плащ его с возвышенным челом.
1830



Пророк
С тех пор как вечный судия
Мне дал всеведенье пророка,
В очах людей читаю я
Страницы злобы и порока.

Провозглашать я стал любви
И правды чистые ученья:
В меня все ближние мои
Бросали бешено каменья.

Посыпал пеплом я главу,
Из городов бежал я нищий,
И вот в пустыне я живу,
Как птицы, даром божьей пищи;

Завет предвечного храня,
Мне тварь покорна там земная;
И звезды слушают меня,
Лучами радостно играя.

Когда же через шумный град
Я пробираюсь торопливо,
То старцы детям говорят
С улыбкою самолюбивой:

"Смотрите: вот пример для вас!
Он горд был, не ужился с нами:
Глупец, хотел уверить нас,
Что бог гласит его устами!

Смотрите ж, дети, на него:
Как он угрюм, и худ, и бледен!
Смотрите, как он наг и беден,
Как презирают все его!"
1841


Бородино
- Скажи-ка, дядя, ведь не даром
Москва, спаленная пожаром,
Французу отдана?
Ведь были ж схватки боевые,
Да, говорят, еще какие!
Недаром помнит вся Россия
Про день Бородина!

- Да, были люди в наше время,
Не то, что нынешнее племя:
Богатыри - не вы!
Плохая им досталась доля:
Немногие вернулись с поля...
Не будь на то господня воля,
Не отдали б Москвы!

Мы долго молча отступали,
Досадно было, боя ждали,
Ворчали старики:
"Что ж мы? на зимние квартиры?
Не смеют, что ли, командиры
Чужие изорвать мундиры
О русские штыки?"

И вот нашли большое поле:
Есть разгуляться где на воле!
Построили редут.
У наших ушки на макушке!
Чуть утро осветило пушки
И леса синие верхушки -
Французы тут как тут.

Забил заряд я в пушку туго
И думал: угощу я друга!
Постой-ка, брат мусью!
Что тут хитрить, пожалуй к бою;
Уж мы пойдем ломить стеною,
Уж постоим мы головою
За родину свою!

Два дня мы были в перестрелке.
Что толку в этакой безделке?
Мы ждали третий день.
Повсюду стали слышны речи:
"Пора добраться до картечи!"
И вот на поле грозной сечи
Ночная пала тень.

Прилег вздремнуть я у лафета,
И слышно было до рассвета,
Как ликовал француз.
Но тих был наш бивак открытый:
Кто кивер чистил весь избитый,
Кто штык точил, ворча сердито,
Кусая длинный ус.

И только небо засветилось,
Все шумно вдруг зашевелилось,
Сверкнул за строем строй.
Полковник наш рожден был хватом:
Слуга царю, отец солдатам...
Да, жаль его: сражен булатом,
Он спит в земле сырой.

И молвил он, сверкнув очами:
"Ребята! не Москва ль за нами?
Умремте же под Москвой,
Как наши братья умирали!"
И умереть мы обещали,
И клятву верности сдержали
Мы в Бородинский бой.

Ну ж был денек! Сквозь дым летучий
Французы двинулись, как тучи,
И всё на наш редут.
Уланы с пестрыми значками,
Драгуны с конскими хвостами,
Все промелькнули перед нам,
Все побывали тут.

Вам не видать таких сражений!..
Носились знамена, как тени,
В дыму огонь блестел,
Звучал булат, картечь визжала,
Рука бойцов колоть устала,
И ядрам пролетать мешала
Гора кровавых тел.

Изведал враг в тот день немало,
Что значит русский бой удалый,
Наш рукопашный бой!..
Земля тряслась - как наши груди,
Смешались в кучу кони, люди,
И залпы тысячи орудий
Слились в протяжный вой...

Вот смерклось. Были все готовы
Заутра бой затеять новый
И до конца стоять...
Вот затрещали барабаны -
И отступили бусурманы.
Тогда считать мы стали раны,
Товарищей считать.

Да, были люди в наше время,
Могучее, лихое племя:
Богатыри - не вы.
Плохая им досталась доля:
Немногие вернулись с поля.
Когда б на то не божья воля,
Не отдали б Москвы!
1837





Мужчина веками был психически и физически сильнее женщины. В наше время давить мужчину стали СМИ и государство. Как же женщина будет подчиняться мужу своему, если все газеты, журналы и радио с телевидением говорят ей только одно: «Твой муж кАзёл. Он плохой. Унижай и оскорбляй его, ущемляй его интересы. Тебе всё сойдёт с рук». Женщина в наше время сильнее мужчины, потому что на стороне бабы сейчас общество, а мужчина остался один одинёшенек. Он должен бороться в жизни не только с бабой – зачастую стервой, но ещё и с обществом. Но если все и вся стали на защиту человеческой самки, то кто же защитит мужчину? Разжигание феминизма производится жидовской и анти-русской пропагандой для того, чтобы ослабить русский народ, чтобы низвести мужчин до уровня рабов. Однако на мужчине испокон веков держится всё в обществе, а на женщине только деторождение. Мужчины это талантливые учёные, изобретатели, поэты и художники, землепроходцы и полководцы, врачи, инженеры и педагоги. А женщины – только идут вслед за ними, вечно плетясь в хвосте эволюционного развития.
Классическое искусство стремится к красоте, гармонии и к нравственному идеалу. Андеграунд и авангард не имеют собственной эстетической доктрины. Они по своей сути анти-эстетичны. Они стремятся к эпатажу и издевательству – но ведь эти качества являются антагонистами красоте и изяществу. Неклассические формы псевдоискусства – это подоночные формы. Авангард и андеграунд стремятся как бы к новизне. Деятели этих течений говорят: «Это хорошо, потому что это ново, раньше до нас такого не было!». Ой, ли? Так уж и не было? А наскальная живопись питекантропов и неандертальцев – чем это не «Чёрный квадрат» Малевича?! А гейдельбержцы разве не делали перформенс и инсталяцию где-нибудь под кустиком? Делали…





«Незнакомка» Александра Блока.

Стихотворение «Незнакомка» Александра Александровича Блока – это один из блистательнейших шедевров русской литературы. Утончённость, женственность и красота его поражает. Кажется, что это стихотворение написано самим Богом. Автор учит своей «Незнакомкой» любить женщину благородно, видеть в ней идеал красоты и изящества. Это стихотворение является одним из тех, на которых я учился стихотворному ремеслу. Потому-то я и называю Александра Александровича своим поэтическим отцом, что он стал моим духовным и эстетическим учителем и наставником. Своею же литературной матерью признаю Марину Цветаеву. В юности я не раз и не два брал это стихотворение и спрашивал сам себя: «Что автор сделал со своей душой, чтобы так гениально написать? Как повернул он свою личность, что добился такого заоблачного мастерства? Откуда он черпал утончённость и красоту, которые вложил в стихотворение?». Я внимательно читал стих и вчувствовался и всматривался духовным зрением в его чарующую и таинственную глубину. Мне казалось, что это стихотворение – является неким ключом к пониманию красоты этого мира и мира того: потустороннего и более прекрасного, чем что бы то ни было на белом свете. Самые красивые и сочные метафоры здесь это: «Девичий стан, шелками схваченный в туманном движется окне… », «Дыша духами и туманами… », «И веют древними поверьями её упругие шелка… ». Как восхитительно и красиво сказано! Наверное, за всю историю существования этого стихотворения в эту прекрасную незнакомку влюбилась не одна тысяча интеллигентных русских юношей, уставших от женской глупости, высокомерия и от феминизма. И в самом деле: зачем любить реальную женщину, со всеми её пороками, недостатками и природным вероломством, когда можно любить Блоковскую Незнакомку, которая точно не придаст, не ударит ножом в спину и не сделает больно! Единственно чего эта восхитительная девушка не сделает никогда, так это не родит детей… Жаль… Но в остальном она куда лучше, чем все легкомысленные девки этого мира!

Мне кажется, что Александру Блоку было гораздо легче и проще писать свою прекрасную «Незнакомку», чем нам с Вами, если бы мы захотели это сделать. И дело тут вовсе не только в том, что автор гениальный поэт, до которого нам с Вами ещё расти и расти. Дело ещё и в том, что во времена Блока на свете жило много прекрасных незнакомок. Русское высшее общество состояло из благородных и утончённых русских аристократок. Вполне возможно, что автор списал главную лирическую героиню этого стихотворения с кого-то из своих ближайших подруг (не с г-жи Менделеевой ли?). Возможно, какая-нибудь графиня или княгиня, а может быть даже великая княгиня, стала прообразом Незнакомки. Тогда изящных и женственных девушек было много, не то, что сейчас. В наше время, даже, если и захочешь написать свою «Незнакомку», так не сможешь по причине того, что писать не с кого. А если и получится своя прекрасная дама, то она будет совсем не так прекрасна, как Блоковская прелестница.


«Незнакомка»
По вечерам над ресторанами
Горячий воздух дик и глух,
И правит окриками пьяными
Весенний и тлетворный дух.

Вдали над пылью переулочной,
Над скукой загородных дач,
Чуть золотится крендель булочной,
И раздается детский плач.

И каждый вечер, за шлагбаумами,
Заламывая котелки,
Среди канав гуляют с дамами
Испытанные остряки.

Над озером скрипят уключины
И раздается женский визг,
А в небе, ко всему приученный
Бесмысленно кривится диск.

И каждый вечер друг единственный
В моем стакане отражен
И влагой терпкой и таинственной
Как я, смирен и оглушен.

А рядом у соседних столиков
Лакеи сонные торчат,
И пьяницы с глазами кроликов
"In vino veritas!" кричат.

И каждый вечер, в час назначенный
(Иль это только снится мне?),
Девичий стан, шелками схваченный,
В туманном движется окне.

И медленно, пройдя меж пьяными,
Всегда без спутников, одна
Дыша духами и туманами,
Она садится у окна.

И веют древними поверьями
Ее упругие шелка,
И шляпа с траурными перьями,
И в кольцах узкая рука.

И странной близостью закованный,
Смотрю за темную вуаль,
И вижу берег очарованный
И очарованную даль.

Глухие тайны мне поручены,
Мне чье-то солнце вручено,
И все души моей излучины
Пронзило терпкое вино.

И перья страуса склоненные
В моем качаются мозгу,
И очи синие бездонные
Цветут на дальнем берегу.

В моей душе лежит сокровище,
И ключ поручен только мне!
Ты право, пьяное чудовище!
Я знаю: истина в вине.

Величайшая заслуга Александра Блока перед русским народом состоит в том, что он подарил нам эту прекрасную и пленительную «Незнакомку»! Он показал нам идеал. Он явил миру образец того, какой по-настоящему должна быть благородная и аристократичная русская женщина. Блоковскую Незнакомку нельзя не полюбить. И я, честное слово, предпочел бы её тысяче современных юных аморалок, лишённых нравственных принципов, понятий о чести и порядочности. Пусть неблагодарные и нравственно убогие созданья, которые не ценят мужского внимания и уважения, будут заменены мужчинами на одну Блоковскую Незнакомку! Перед нею одной я преклоняюсь как перед женщиной! Ей одной адресовано моё восхищение и благоговение!

Однако, стихи о прекрасных незнакомках умели писать и русские поэтессы, а не только поэты. Раз я к слову упомянул выше Марину Ивановну Цветаеву, будет уместно сказать два слова о её стихотворении «Ты будешь невинной, тонкой… ». В этом стихотворении описана изящная аристократка по-женски. Вот женская прелесть глазами женщины.

Ты будешь невинной, тонкой,
Прелестной и всем чужой,
Стремительной амазонкой,
Пленительной госпожой.
И косы свои, пожалуй,
Ты будешь носить, как шлем.
Ты будешь – царицей бала
И всех молодых поэм.
И многих пронзит, царица,
Насмешливый твой клинок,
И всё, что мне только снится,
Ты будешь иметь у ног.
Всё будет тебе покорно
И все при тебе тихи.
Ты будешь, как я, бесспорно,
И лучше писать стихи.
Но будешь ли ты, кто знает,
Смертельно вески сжимать,
Как их вот сейчас сжимает
Твоя молодая мать…

Марина Ивановна написала несказанную прелесть! Вот, какими должны быть настоящие женщины!

Павел Иванов-Остославский.


Николай Майоров
Торжество жизни

Рассвет сочился будто в сите,
Когда в звенящем серебре
Рванулся резко истребитель
Косым движением к земле.
Пилот, в бесстрашье шансы взвесив,
Хватался в спешке за рули,
Но все дороги с поднебесья
К суровой гибели вели.
И с жаждой верной не разбиться,
Спасая в виражах мотор,
Хотел он взмыть, но силу птицы
Презрели небо и простор.
Она всё тело распластала,
Скользя в пространстве на крыле,
И вспышкой взрыва и металла
Жизнь догорела на земле.
...А сила ветра так же крепла,
Восходом солнца цвёл восток,
И на земле сквозь дымку пепла
Пробился утренний цветок.
Уже истлели тело, крылья,
Но жизнь, войдя с людьми в родство,
Презрев пред гибелью бессилье,
Своё справляла торжество.
Как прежде, люди в небо рвались
В упорной жажде высоты.
А в небе гасли, рассыпались
Звёзд изумрудные цветы.
И пахли юностью побеги
Ветвей. Прорезав тишину,
Другой пилот в крутом разбеге
Взмыл в голубую вышину.
Мир был по-прежнему огромен,
Прекрасен, радужен, цветист;
И с человечьим сердцем вровень
На ветке бился первый лист.
И, не смущаясь пепла, тлена,
Крушенья дерзостной мечты,
Вновь ликовала кровь по венам
В упорной жажде высоты!

1938
Август

Я полюбил весомые слова,
Просторный август, бабочку на раме
И сон в саду, где падает трава
К моим ногам неровными рядами.
Лежать в траве, желтеющей у вишен,
У низких яблонь, где-то у воды,
Смотреть в листву прозрачную
И слышать,
Как рядом глухо падают плоды.
Не потому ль, что тени не хватало,
Казалось мне: вселенная мала?
Движения замедленны и вялы,
Во рту иссохло. Губы как зола.
Куда девать сгорающее тело?
Ближайший омут светел и глубок –
Пока трава на солнце не сгорела,
Войти в него всем телом до предела
И ощутить подошвами песок!
И в первый раз почувствовать так близко
Прохладное спасительное дно –
Вот так, храня стремление одно,
Вползают в землю щупальцами корни,
Питая щедро алчные плоды
(А жизнь идёт!), – всё глубже и упорней
Стремление пробиться до воды,
До тех границ соседнего оврага,
Где в изобилье, с запахами вин,
Как древний сок, живительная влага
Ключами бьёт из почвенных глубин.
Полдневный зной под яблонями тает
На сизых листьях тёплой лебеды.
И слышу я, как мир произрастает
Из первозданной матери – воды.

1939
Одесская лестница

Есть дивные пейзажи и моря,
Цветут каштаны, выросли лимоны.
А между нами, впрочем, говоря,
Я не глотал ещё воды солёной.
Не видел пляжа в Сочи, не лежал
На пёстрой гальке в летнюю погоду,
Ещё ни разу я не провожал
В далёкий рейс морского парохода,
Не слышал песен грузчиков в порту.
Не подышал я воздухом нездешним,
Не посмотрел ни разу, как цветут
И зноем наливаются черешни.
Не восходил к вершине с ледорубом,
Не знал повадок горного орла.
Ещё мои мальчишеские губы
Пустыня древним зноем не сожгла.
Ташкента не узнал, не проезжал Кавказа,
Не шёл гулять с ребятами на мол.
Ещё одесской лестницей ни разу
Я к морю с чемоданом не сошёл.
Мне двадцать лет. А Родина такая,
Что в целых сто её не обойти.
Иди землёй, прохожих окликая,
Встречай босых рыбачек на пути,
Штурмуй ледник, броди в цветах по горло,
Ночуй в степи, не думай ни о чём,
Пока верёвкой грубой не растёрло
Твоё на славу сшитое плечо.

1939
После ливня

Когда подумать бы могли вы,
Что, выйдя к лесу за столбы,
В траву и пни ударит ливень,
А через час пойдут грибы?
И стало б видно вам отселе,
Лишь только ветви отвести,
Когда пойдёт слепая зелень
Как в лихорадке лес трясти.
Такая будет благодать
Для всякой твари! Даже птицам
Вдруг не захочется летать,
Когда кругом трава дымится,
И каждый штрих непостоянен,
И лишь позднее – тишина...
Так ливень шёл, смещая грани,
Меняя краски и тона.
Размыты камни. Словно бивни,
Торчат они, их мучит зуд;
А по земле, размытой ливнем,
Жуки глазастые ползут.
А детвора в косоворотках
Бежит по лужам звонким, где,
Кружась, плывёт в бумажных лодках
Пристрастье детское к воде.
Горит земля, и пахнет чаща
Дымящим пухом голубей,
И в окна входит мир, кипящий
Зелёным зельем тополей.
Вот так и хочется забыться,
Оставить книги, выйти в день
И, заложив углом страницу,
Пройтись босому по воде.
А после – дома, за столом,
Сверкая золотом оправы
Очков, рассказывать о том,
Как ливни ходят напролом,
Не разбирая, где канавы.

1939
Брату Алексею
Ты каждый день уходишь в небо,
А здесь – дома, дороги, рвы,
Галдёж, истошный запах хлеба
Да посвист праздничной травы.
И как ни рвусь я в поднебесье,
Вдоль стен по комнате кружа,
Мне не подняться выше лестниц
И крыш восьмого этажа.
Земля, она всё это помнит,
И хоть заплачь, сойди с ума,
Она не пустит дальше комнат,
Как мать, ревнива и пряма.
Я за тобой закрою двери,
Взгляну на книги на столе,
Как женщине, останусь верен
Моей злопамятной земле.
И через тьму сплошных догадок
Дойду до истины с трудом,
Что мы должны сначала падать,
А высота придёт потом.
Нам ремесло далось не сразу –
Из тьмы неверья, немоты
Мы пробивались, как проказа,
К подножью нашей высоты.
Шли напролом, как входят в воду:
Жизнь не давалась, но её,
Коль не впрямую, так обходом
Мы всё же брали, как своё.
Куда ни глянь – сплошные травы,
Любая боль была горька.
Для нас, нескладных и упрямых,
Жизнь не имела потолка.

1939
В грозу

Он с моря шёл, тот резкий ветер,
Полз по камням и бил в глаза.
За поворотом свай я встретил
Тебя. А с моря шла гроза.
Кричали грузчики у мола,
И было ясно: полчаса
Едва пройдёт, как сон тяжёлый,
И вздрогнет неба полоса.
И гром ударит по лебёдкам.
Мне станет страшно самому.
Тогда, смотри, не выйди к лодкам:
В грозу и лодки ни к чему.
А ты пришла. Со мной осталась.
И я смотрел, запрятав страх,
Как небо, падая, ломалось
В твоих заплаканных глазах.
Смешалось всё: вода и щебень,
Разбитый ящик, пыль, цветы.
И, как сквозные раны в небе,
Разверзлись молнии. И ты
Всё поняла...

1939
Мне только б жить и видеть росчерк грубый
Твоих бровей. И пережить тот суд,
Когда глаза солгут твои, а губы
Чужое имя вслух произнесут.
Уйди. Но так, чтоб я тебя не слышал,
Не видел... Чтобы, близким не грубя,
Я дальше жил и подымался выше,
Как будто вовсе не было тебя.

1939
Что значит любить

Идти сквозь вьюгу напролом.
Ползти ползком. Бежать вслепую.
Идти и падать. Бить челом.
И все ж любить её – такую!
Забыть про дом и сон,
Про то, что
Твоим обидам нет числа,
Что мимо утренняя почта
Чужое счастье пронесла.
Забыть последние потери.
Вокзальный свет,
Её «прости»
И кое-как до старой двери,
Почти не помня, добрести.
Войти, как новых драм зачатье.
Нащупать стены, холод плит...
Швырнуть пальто на выключатель,
Забыв, где вешалка висит.
И свет включить. И сдвинуть полог
Крамольной тьмы. Потом опять
Достать конверты с дальних полок,
По строчкам письма разбирать.
Искать слова, сверяя числа.
Не помнить снов. Хотя б крича,
Любой ценой дойти до смысла.
Понять и сызнова начать.

Не спать ночей, гнать тишину из комнат,
Сдвигать столы, последний взять редут,
И женщин тех, которые не помнят,
Обратно звать и знать, что не придут.
Не спать ночей, не досчитаться писем,
Не чтить посулов, доводов, похвал
И видеть те неснившиеся выси,
Которых прежде глаз не достигал, –
Найти вещей извечные основы,
Вдруг вспомнить жизнь. В лицо узнать её.
Прийти к тебе и, не сказав ни слова,
Уйти, забыть и возвратиться снова.
Моя любовь – могущество моё!

1939
Творчество

Есть жажда творчества,
Уменье созидать,
На камень камень класть,
Вести леса строений.
Не спать ночей, по суткам голодать,
Вставать до звёзд и падать на колени.
Остаться нищим и глухим навек,
Идти с собой, с своей эпохой вровень
И воду пить из тех целебных рек,
К которым прикоснулся сам Бетховен.
Брать в руки гипс, склоняться на подрамник,
Весь мир вместить в дыхание одно,
Одним мазком весь этот лес и камни
Живыми положить на полотно.
Не дописав,
Оставить кисти сыну,
Так передать цвета своей земли,
Чтоб век спустя всё так же мяли глину
И лучшего придумать не смогли.

1940
Стихи про стекольщика

Что надо стекольщику, кроме пустых рам?
Со стульев вскакивают рыжие управдомы,
Когда старик проносит по дворам
Ящик, набитый стеклянным громом.
А мир почти ослеп от стекла.
И люди не знают о том – вестимо! –
Что мать Серафимом его нарекла
И с ящиком по свету шляться пустила.
На нём полосатые злые порты,
В кармане краюшка вчерашнего хлеба.
Мальчишки так разевают рты,
Что можно подумать – проглотят небо.
Они сбегаются с дач к нему.
Им ящик – забава. Но что с мальчишек?
Прослышал старик, что в каком-то Крыму,
Люди заводят стеклянные крыши.
Он флигель оставил. Свистя на ходу,
Побрёл ноздреватой тропой краснотала...
Стекольщик не думал, что в этом году
В лондонских рамах стекла не хватало.

1940
Я не знаю, у какой заставы
Вдруг умолкну в завтрашнем бою,
Не коснувшись опоздавшей славы,
Для которой песни я пою.
Ширь России, дали Украины,
Умирая, вспомню... И опять –
Женщину, которую у тына
Так и не посмел поцеловать.

1940
Я с поезда. Непроспанный, глухой.
В кашне измятом, заткнутом за пояс.
По голове погладь меня рукой,
Примись ругать. Обратно шли на поезд.

Будь для меня и небом и землёй.

1940
Первый снег

Как снег на голову средь лета,
Как грубый окрик: «Подожди!».
Как ослепленье ярким светом,
Был он внезапен. И дожди
Ушли в беспамятство. Останьтесь.
Подвиньте стул. Присядьте. Вот
Мы говорим о постоянстве,
А где-то рядом снег идёт,
И нет ни осени, ни лета.
Лишь снег идёт.

1940
Тогда была весна. И рядом
С помойной ямой на дворе,
В простом строю равняясь на дом,
Мальчишки строились в каре
И бились честно. Полагалось
Бить в спину, в грудь, ещё – в бока.
Но на лицо не подымалась
Сухая детская рука.

А за рекою было поле.
Там, сбившись в кучу у траншей,
Солдаты били и кололи
Таких же, как они, людей.
И мы росли, не понимая,
Зачем туда сошлись полки:
Неужли взрослые играют,
Как мы, сходясь на кулаки?
Война прошла. Но нам осталась
Простая истина в удел,
Что у детей имелась жалость,
Которой взрослый не имел.

А ныне вновь война и порох
Вошли в большие города,
И стала нужной кровь, которой
Мы так боялись в те года.

1940
Мы

Это время
трудновато для пера.
Маяковский
Есть в голосе моём звучание металла.
Я в жизнь вошёл тяжёлым и прямым.
Не всё умрёт. Не всё войдёт в каталог.
Но только пусть под именем моим
Потомок различит в архивном хламе
Кусок горячей, верной нам земли,
Где мы прошли с обугленными ртами
И мужество, как знамя, пронесли.

Мы жгли костры и вспять пускали реки.
Нам не хватало неба и воды.
Упрямой жизни в каждом человеке
Железом обозначены следы –
Так в нас запали прошлого приметы.
А как любили мы – спросите жён!
Пройдут века, и вам солгут портреты,
Где нашей жизни ход изображён.

Мы были высоки, русоволосы.
Вы в книгах прочитаете, как миф,
О людях, что ушли, не долюбив,
Не докурив последней папиросы.
Когда б не бой, не вечные исканья
Крутых путей к последней высоте,
Мы б сохранились в бронзовых ваяньях,
В столбцах газет, в набросках на холсте.

Но время шло. Меняли реки русла.
И жили мы, не тратя лишних слов,
Чтоб к вам прийти лишь в пересказах устных
Да в серой прозе наших дневников.
Мы брали пламя голыми руками.
Грудь раскрывали ветру. Из ковша
Тянули воду полными глотками
И в женщину влюблялись не спеша.

И шли вперёд, и падали, и, еле
В обмотках грубых ноги волоча,
Мы видели, как женщины глядели
На нашего шального трубача.
А тот трубил, мир ни во что не ставя
(Ремень сползал с покатого плеча),
Он тоже дома женщину оставил,
Не оглянувшись даже сгоряча.
Был камень твёрд, уступы каменисты,
Почти со всех сторон окружены,
Глядели вверх – и небо было чисто,
Как светлый лоб оставленной жены.

Так я пишу. Пусть неточны слова,
И слог тяжёл, и выраженья грубы!
О нас прошла всесветная молва.
Нам жажда зноем выпрямила губы.

Мир, как окно, для воздуха распахнут
Он нами пройден, пройден до конца,
И хорошо, что руки наши пахнут
Угрюмой песней верного свинца.

И как бы ни давили память годы,
Нас не забудут потому вовек,
Что, всей планете делая погоду,
Мы в плоть одели слово «Человек»!

1940
Как жил, кого любил, кому руки не подал,
С кем дружбу вёл и должен был кому –
Узнают всё,
Раскроют все комоды,
Разложат дни твои по одному.

На реке

Плыву вслепую. Многое не вижу,
А где-то есть конец всему и дно.
Плыву один. Всё ощутимей, ближе
Земля и небо, слитые в одно.
И только слышно,
Там, за поворотом
Торчащих свай, за криками людей,
Склонясь к воде с мостков дощатых,
Кто-то
Сухой ладонью гладит по воде.
И от запруд повадкой лебединой
Пройдёт волна, и слышно, как тогда
Обрушится серебряной лавиной
На камни пожелтевшая вода.
И хорошо, что берег так далёко.
Когда взгляну в ту сторону,
Едва
Его я вижу. Осторожно, боком
Туда проходит стаями плотва.
А зыбь воды приятна и легка мне...
Плотва проходит рукавом реки
И, обойдя сухой камыш и камни,
Идёт за мост, где курят рыбаки
Я оглянусь, увижу только тело
Таким, как есть, прозрачным, наяву, –
То самое, которое хотело
Касаться женщин, падать на траву,
Тонуть в воде, лежать в песке у мола...
Но знаю я – настанет день, когда
Мне в первый раз покажется тяжёлой
Доныне невесомая вода.


Николай Майоров.
Мы. М.: Молодая гвардия, 1962.