7. Последнее дошкольное лето. Слободка

         

Предыдущая глава: 6. Троицкое детство. Детские впечатления. http://www.proza.ru/2017/07/31/4


         Июнь последнего перед школой лета мы проводили дома. Детсад никто не отменял, конечно, а вот по вечерам и выходным мы отправлялись с родителями на наш небольшой огород. Где-то за городом, на каменистой, как водится, сухой и кочковатой почве, людям были выделены участки под огороды. Мы с Верой не любили ходить туда, потому что там всегда было сухо и мучительно жарко, на открытой местности не было тенёчка, где можно было бы спрятаться от палящих лучей солнца. К тому же отец объявил, что видел на огороде тарантула, и мы с Верой с опаской вглядывались теперь во все трещины и норки, обнаруженные на потрескавшейся земле нашего огородика. Помню, что там были какие-то трудности с водой, а, соответственно, и с поливом огорода. У нас с Верой у каждой было по своей грядке, на них мы по весне под маминым руководством посеяли морковку, укропчик, лук, горошек. Думаю, что родителям тоже был не по душе этот участок, особенно после шикарного с пышной зеленью сада-огорода на Махане. Скрепя сердце, возились они на нём по вечерам и воскресеньям, но отдача от него была не та. 

          Июнь был жарким, поэтому особой радостью для нас было, когда среди знойного дня вдруг собирались тучи, когда они разрожались, наконец-то, над измученными городами и селеньями проливным дождём, внезапно переходящим в "слепой" дождь, словно на Землю обрушили камнепад сверкающих драгоценностей! А и то сказать: для земли, изнывающей от зноя и жажды, каждая капля дождя жгуще желанна и драгоценна! От проливного дождя повсюду образовывались рвущиеся вперёд потоки воды, на глазах росли огромные лужи. Иногда нам позволялось побегать босиком по лужам. Тогда это было ещё безопасно, не было того безобразия с разбитыми стеклянными бутылками и банками, которое появилось позже. Какое же это было наслаждение - шлёпать босиком по тёплым лужам, ловя на вытянутые вперёд ладони серебристые в свете выглянувшего солнца струи "слепого" дождя, весело орать на всю улицу:
 
     "Дождик, дождик пуще!
      Дам тебе гущи!
      Дам тебе ложку -
      Хлебай понемножку!" 

         В июле мама взяла отпуск и собралась ехать к родственникам в Воронеж, она была родом из тех мест, там оставался жить её родной брат, другая родня, подруги. А нас с Верой на пару месяцев отвезли к бабушке Варе в слободку. В слободке было интересно, там были наши двоюродные сёстры Надя и Нина примерно одного с нами возраста и двоюродный брат Саша, поэтому мы всегда находили, чем заняться. Спали мы по двое-трое на одной кровати, но места хватало всем, к тому же это было для нас так необычно и весело.  Мы с Верой спали на большой кровати в главной горнице. Утреннее солнце из-за приоткрытой занавески щекотало лицо тонким лучиком, ласкало нежным теплом. Бабушкины кошки (а у неё их было целых три) лежали вокруг нас и на нас, развалившись в живописных позах поверх одеяла и блаженствовали. Мы блаженствовали тоже, потому что всегда любили кошек. Стояла тишина, поэтому мы догадывались, что бабушки нет дома, а остальная ребятня ещё спит. Бабушка иногда уходила куда-то, и мы оставались предоставленными самим себе. Это было так здорово! Потом прибегали Сашка с девчонками, начиналась какая-то возня, шум, смех, крики.

        Однажды в такое солнечное утро в разгар нашего веселья Сашка вдруг резко сказал:"Тссс!" И мы, озадаченно глядя на него, притихли. Сашка назидательно сказал, показывая на икону в углу горницы:"А Боженька-то всё видит и слышит!" И я вдруг впервые восприняла для себя это понятие "Бог", и было оно для меня всё в солнечном свете, вовсе никакое не страшное, а доброжелательное!
 
        Когда раздавались какие-то звуки в сенцах, мы сразу замолкали, потому что без бабушки всё-таки было как-то стрёмновато - а вдруг дядька какой ввалится?!! Бабушка уходила,оставляя двери незапертыми, если кто-то был дома, так было у них принято - чужих в слободе не было, а свои по соседским домам не шастали без приглашения хозяев. Потом бабушка возвращалась из магазина ли, от соседей ли и начинала готовить завтрак. Иногда это были блины с молоком, иногда оладьи со сметаной, но чаще - моё любимое! - яичница.

        О бабушкина яичница - это вам не два скромных яйца, поджаренных на сковородке, с подсушенными краями. У бабушки были свои куры, и по утрам она входила в курятник, кормила кур, собирала яйца, разговаривая с хохлатками, с кошками, сама с собой. В жаркие дни она растапливала железную печурку во дворе (а в холодную погоду - печь на кухне в доме) и на большую раскалённую сковороду разбивала столько яиц, сколько поместится, солила, перемешивала. От печки шёл жар, пересиливающий жар июльского щедрого солнышка, дрова потрескивали, от них исходил едва заметный дымок. Я обожала запах этого дыма, и, казалось, яичница именно от него становится ещё вкуснее. Потом баба Варя приносила с огорода пучок укропа и лука, а также крупные красные помидоры, душистые, ещё пахнущие ботвой и тёплые от солнца. Нарезала серый ноздреватый,  душистый хлеб. Вся наша компания садилась за стол и за обе щеки уминала этот великолепный завтрак. Потом пили чай с пряниками, леденцами или карамельками-подушечками.

        После завтрака бабушка занималась своими делами, а мы - своими. Помогали бабушке по огороду, или подметали горницу, или выполняли какие-то ещё бабушкины поручения. Если были свободны, то играли во дворе или в огороде.

          В самом начале огорода, рядом с домом, был выкопан колодец. Над ним - бревенчатый сруб, над срубом закреплён толстый вал из дерева с железной ручкой сбоку, а на валу закреплена прочная цепь с ведром на конце. Открываешь крышку и опускаешь ведро вниз. С железным лязгом цепь под тяжестью ведра разматывается, с ускорением вращая боковую ручку, и ведро где-то там в глубине колодца глухо плюхается в воду. Ты дёргаешь за цепь туда-сюда, ведро опрокидывается, зачерпывает воду и уходит ещё глубже под воду. Тут самое время вращать боковую ручку и вытягивать полное ведро наверх, стараясь не расплёскивать сильно. Вот оттуда и набирали чистую-серебристую воду в большую железную бочку для полива огорода, а также на всякие нужды: приготовить еду, помыть что-то, просто попить свежей водицы. Сверху колодец ещё закрывался крышкой: для безопасности, а также, чтобы никакой мусор туда не попадал.

            Нам, пока мы были поменьше, запрещалось подходить к колодцу, а позже, спустя несколько лет, когда стали постарше, то, кряхтя тянули ведро из тёмного прохладного нутра колодца, стараясь сильно не наклоняться над ним и с опаской поглядывая на отражающееся в далёкой глубине колодца голубое небо, подёрнутое морщинами от падающих с ведра капель воды. В жаркую погоду мы обливались прохладной водой из бочки, а Сашка мог и вовсе залезть в бочку, пока бабушка не видит, и расплёскивая воду вокруг, брызгать на нас сверкающим фонтаном или сидеть там, погрузившись по подбородок, как крокодил в засаде, и только поводить туда-сюда шальными от удовольствия глазами.

         Иногда играли и на улице, но далеко от дома не уходили, потому что на краю слободы, как идти в сторону железной дороги, стояли цыганские дома, и если мы проходили мимо (не по одному, а всегда кучкой!), то цыганские мальчишки, полуголые, загорелые, с чёрными кудрявыми шевелюрами, всегда кричали нам что-то враждебное и кидались в нас камнями. Поэтому мы старались играть неподалёку от дома, избегая контакта с этими немножко звероватыми ребятами.

         В одно из таких же погожих солнечных утречек уже после завтрака мы все расползлись по огороду: кто-то ел сладкий горошек, нетерпеливо выковыривая его из стручков, кто-то, выдернув морковку и ополоснув её в железном баке с водой, весело хрумкал ею. Напротив, на соседнем огороде, на крыше сарая сидели незнакомые мне пацаны с соседней улицы, на вид чуть меня постарше, они были чем-то заняты, но я не обратила на них особого внимания. Я просто стояла среди картофельной ботвы и радовалась всему этому летнему великолепию!

             И вдруг раздался выстрел! Он как бы вспорол всю эту безмятежную тишину, это ровно-голубое безоблачное небо. Я почувствовала - что-то  обожгло мне голову, боковым зрением я увидела, как сбоку от меня верхушки зелёной ботвы резко колыхнулись, как будто это  ч т о - т о  нырнуло в их глубину. И ещё я заметила, что мальчишек напротив как будто ветром сдуло. Все сразу закричали:"Они стреляли! Они стреляли в нас!"

           Прибежала бабушка, обнаружили у меня на голове кровь, вызвали "Скорую помощь", долго искали дробь в зарослях картошки, но не помню, нашли или не нашли. Позвонили отцу, он успел приехать до "Скорой помощи", поехал со мной в больницу. Там мне обработали ранку, перевязали голову белым бинтом. И я, перевязанная, торжественно, как герой гражданской войны, как Щорс или Чапаев, в сопровождении отца, вернулась домой. Ранка была незначительной, выступило немного крови, потому что дробь, на моё счастье, прошла по касательной и ловко спрыгнула в ботву. Все смотрели с огромным сочувствием на меня, и меня это слегка тяготило, я никогда не любила быть в центре внимания.

          Несмотря на незначительность травмы, отец, преисполненный важности, в тот же день отбил маме телеграмму:"Валя ранена выстрелом голову Немедленно выезжай". Представляю, какими глазами смотрела на него работница телеграфа, в советское время в шестидесятые годы это было просто невероятное событие! И представляю, что испытала мама, когда получила эту ошеломительн9ую телеграмму, сколько мыслей промелькнуло в её голове, сколько дум передумала она над этим скупым на слова, но оглушительным, как сам выстрел, известием.

           Через несколько дней она приехала из Воронежа. Привезла большой чемодан огромных, румяных, душистых яблок. Пахли они просто умопомрачительно! И весь чемодан, и вся горница пропахли этим вкуснячим яблочным духом. Мы весело грызли их и никак не могли насытиться ими. Мама разозлилась на отца за телеграмму, потому что, действительно, зачем было её срывать из отпуска, если всё обошлось благополучно. Ведь она, в кои-то веки, выбралась, наконец, на свою родину. Ещё мама привезла много всяких интересных вещей: кофточки, платьица, детские покрывальца, красивых поролоновых зайчиков для мытья в ванне - всё ведь и не упомнишь.

           Лето катилось своим чередом. Мама оставила нас ещё на август у бабушки. Мы загорели, подросли, стали более ловкими, уверенными в себе, от беленьких, изнеженных, городских девочек не осталось и следа. Приближался сентябрь, мы с Верой в эту осень должны были пойти в школу.

           В один из тёплых августовских вечеров, когда спокойное малиновое солнышко висело над горизонтом, освещая всё вокруг чудным тёплым светом, когда воздух ещё был светел и ясен, и пыль от прогнаного вдоль улицы стада коров ещё не поднялась дымным облаком над домами, вдруг раздались тревожные крики. Чья-та собака сорвалась с цепи и теперь, неукрощённая, металась по нашей улице. Все торопились закрыть свои калитки и ворота. Я тоже хотела закрыть ворота, но не успела. Огромная серая собака забежала к нам во двор. Не знаю, как я успела протиснуться и спрятаться за старую детскую коляску, стоявшую почти впритык к воротам. Лохматый зверь, глядя прямо мне в глаза, щерил со злобным рычаньем белоснежные острые зубы, яростно лаял и набрасывался на коляску, а я стояла неподвижно, потеряв дар речи, потеряв ощущение и времени, и пространства. Кто-то, видимо, отогнал её, или она сама побежала дальше в поисках более лёгкой добычи, не знаю, не помню. Не скажу, что я испугалась до смерти, но было очень неприятно смотреть на это беснующееся клыкастое создание и чувствовать собственное бессилие. Вот такой вот восклицательный знак под конец лета припасла для меня бабушкина слободка.

Продолжение: 8. Здравствуй, Салават! Переезд в Башкирию.
http://www.proza.ru/2017/08/07/79