Сокровище

Он был прекрасен. В темноте, слегка освещенной светом факелов, он казался невзрачным и тусклым, но мужчина знал – стоит только, как следует отчистить, отмыть этот прекрасный экземпляр, как великолепное зрелище предстанет перед его глазами. Мужчина был уже не молод. Седина полностью скрыла бывшие когда-то темными волосы. Лицо прорезала сеть глубоких морщин. И шел он как-то неуверенно, подслеповато щурясь. Факела всегда давали мало света - теперь на заре жизни он стал еще ярче ощущать нехватку освещения. Он шел уже почти автоматически – наизусть знал эти ходы, но мелкие камешки под ногами то и дело заставляли его слегка оступаться.
 Он бережно нес свою находку, пряча ее под полой плаща. Он с нетерпением ожидал того момента, когда зайдет в свой дом, в свою комнату и наконец-то сможет заняться своим сокровищем. Когда сможет любоваться им и наслаждаться одним его присутствием. Запутанные коридоры вели его наверх – так глубоко в эти пещеры не забирался никто. Они стояли здесь всегда, но не много людей могли так долго блуждать в них. Он бродил здесь месяцами, питаясь тем, что носил с собой в рюкзаке – благо ему уже давно много не требовалось. Он жил ради них – своих сокровищ.
Старик знал, что идти ему предстояло еще долго, хотя время для него уже не имело значения. Солнце не появлялось здесь никогда. Да и считать времена сна и отдыха было бессмысленно. Он всегда брал факела с собой и постоянно пополнял запасы пещер – на развилках они были сложены стопками. Старик сам их делал. Уделял каждую свободную минуту, чтобы с любовью и бережливостью создать новый факел. Сейчас он уже не мог носить столько, сколько брал с собой в молодости, но он знал - того, что он уже запас, хватит надолго, скорее всего до конца его жизни. В принципе, он мог бродить и в темноте, так хорошо он уже изучил эти ходы, но что-то все-таки заставляло его каждый раз захватывать очередной запас. Правда с каждым годом все меньше и меньше.
Старик размышлял о жизни. Он чувствовал усталость, с каждым месяцем все больше и больше давившую на плечи. Сердце по-прежнему билось ровно и спокойно, но он чувствовал, что осталось уже недолго. Он искренне надеялся еще хотя бы раз сходить в пещеры, найти хотя бы еще один дар пещер прежде, чем умрет.
Сон, явь - неяркие светлые пятна факелов. Даже во сне он шел. Шел по этим темным коридорам. Испытывая радость. Шел в надежде. Поэтому даже не замечал, спит он или бодрствует. Если его надежды сбывались – он шел с чувством выполненного долга, если нет – надежда не исчезала, а становилась больше, ярче. Его тянуло в эти темные коридоры как магнитом. Даже не из-за сокровищ. Он не мог объяснить, почему ему нравилось ходить здесь, нравилось оставаться и надеяться. Он и сам не до конца понимал своих чувств, которые рождались блужданиями по этим коридорам, но ему это нравилось.
Старик был в нетерпении. Он хотел достать свою драгоценность и полюбоваться ею прямо сейчас, но не позволял себе, понимая, что при свете факелов не увидит самого главного. Для полного ощущения счастья и удовольствия необходимо было смотреть при свете солнца, отмыв, отчистив сокровище как следует.
Солнечный свет пришел неожиданно. Он всегда приходил неожиданно, хотя старик знал, что именно сейчас он ослепит. Он лег недалеко от выхода – поспать. После долгого блуждания во тьме, глаза были очень восприимчивы к солнечным лучам. Следовало дождаться темноты. Нетерпение сжигало его изнутри, но он заставил себя лечь и уснуть, не обращая внимания на жгучее желание еще раз посмотреть на этот дар пещер.
Звезды и луна более милосердны, чем солнце. Они не заставляют глаза болеть и слезиться. Старик шел домой. К рассвету он уже будет дома. Там его ждут остальные его сокровища. Ждут, когда он придет и еще раз посмотрит на них. Просто посмотрит. Они знают, как он ценит каждого из своей коллекции. Что он и только он может увидеть их настоящую, глубинную ценность и красоту.
Рассвет не спешил, но неумолимо надвигался. Старик увидел окраину своего села. Скоро. Уже совсем скоро он посмотрит на новый, бесценный дар пещер.
- А, явился, наконец! – старуха недовольно ворчала. – Свихнулся ты уже со своими походами. И давно. Я уж думала, помер ты в своих пещерах. Два месяца, поди, не было. Угораздило меня с тобой, дураком, связаться.
- Так ушла бы, - старик улыбнулся. Она всегда ворчала. По началу ругалась сильно, уходила, но вскоре смирилась и только для вида поругивала его иной раз. – Что ты тратишь на меня силы и время? Небось, каждый день на двоих готовишь?
Старуха пожала плечами.
- Чувствую, когда ты появишься. Привыкла уже. А что до того, чтобы бросить… Да как я тебя, старого дурня брошу? Как же ты без меня будешь? Пропадешь совсем. Но ты не бойся за меня, помрешь в своих пещерах, а я-то и не узнаю совсем. Недолго мне осталось.
 Старик улыбнулся доброй и светлой улыбкой. Ему не хотелось завтракать, хотелось взглянуть на то, что он нес, но обижать жену он себе не позволял. Ей и так жилось не сладко. Позавтракали молча. Все уже давно было сказано. Это был ритуальный диалог, повторявшийся с каждым его возвращением. Она знала, что он сейчас поднимется наверх, закроется в своей комнате и не выйдет до самого вечера. А примерно через неделю снова уйдет что-то искать в своих пещерах. Она уже привыкла. С каждым годом он уходил все чаще и чаще, оставляя за собой ощущение поиска. Нет ему покоя. Всю жизнь ищет и ищет что-то. И с каждым разом ощущение это становилось все сильнее и сильнее. Старый дурак. Неймется ему. Старый дурак.
Старые ступеньки скрипели под его ногами. Любит она меня, дурака, понимает. Он улыбался, поднимаясь по ступеням. Не спеша, налил в тазик теплой воды, насыпал немного порошка. Осторожно опустил в воду сокровище. С бережной любовью начал отмывать его. Красота! Через полчаса солнце заглянет в его окна, и он сможет насладиться прекрасным видом этой бесценной драгоценности…
***
Через неделю он снова ушел в пещеры. Через месяц старуха умерла. Добросердечная соседка похоронила ее, как должно.
- Совсем он обезумел на старости лет, - рассказывала она уже позже знакомым. – Не берег ее. Уходил и пропадал месяцами, из ума выжил – это я вам верно говорю. В завещании она мне дом отписала, знала, что старик ее ни на что не годен уже. А хозяйство, какого-никакого ухода требует. Я прибралась там уже. Он даже жил отдельно, в своей комнате. Так представляете, там у него полки забитые сплошь камнями. И все такие невзрачные, серые. Я знакомому ювелиру показала – так он сказал, что все это хлам, что подобных булыжников и на улице хватает. И отвернулся так, презрительно. Я почувствовала себя полной дурой! И хоть бы что-нибудь ценное приволок, а то серые, невзрачные камни.
Еще через месяц соседка случайно наткнулась на пакет с камнями, закинутый куда-то в угол.
 “Хлам”, - подумала она, почему-то разозлившись.
Пакет был вытащен на улицу и выброшен в мусорный ящик.
Пещера была большой. Своды ее были усыпаны сияющими разными оттенками самородками. На полу пещеры лежал старик, крепко зажав в кулаке самое бесценное свое сокровище – небольшой серый камень, без малейших драгоценных прожилок, без трещин, без изъянов. Выпавший из руки факел медленно догорал, погружая во тьму и безжизненное тело и драгоценности, сияющие в отблесках огня яркими гранями.