Последнее свидание

Той ночью, Марьяна снова видела поле. Необъятное, рыжее в закатных лучах поле. Видела чёрную полоску леса за ним, а по краю – будто в ином измерении – плывущую в вечернем тумане соседнюю деревню. Видела бредущее по полю стадо бурёнок, а вдалеке ферму, с которой уже доносился мерный и до боли родной гул доильных машин. Видела раскинувшееся над полем позолоченное голубое небо, перистые облака, окрашенные багрянцем. Небо казалось таким высоким, таким необыкновенно недостижимым – таким, каким бывает только весной и летом. В его звенящей вышине кружили чёрные галочки – ласточки или стрижи. Марьяна почти слышала радостное щебетание, возвещающее окончание их, ласточкиного, дня. Скоро они полетят в родные гнёзда и с заходом солнца уснут, а проснутся перед самым рассветом, и воспоют рождение нового дня своими тоненькими голосишками.
В лицо дул мягкий тёплый ветер, глаза щипала принесённая с далёкой дороги пыль. И Марьяна почти поверила, что снова оказалась в том милом сердцу краю, за усадом в далёкой деревеньке под Нижним Новгородом. Там, где каждое лето протекало её детство.
Но мерный гул, доносившийся с фермы, медленно затихал, а затем и вовсе превратился в пронзительный писк. Он был невыносим, и так бил по ушам, что, не выдержав, Марьяна, поморщилась, зажмурилась и, распахнув глаза, поняла, что... проснулась.
Вырываться из вязкой патоки ночных грёз всегда неприятно, а иногда даже больно, особенно, если эти ночные грёзы уж слишком напоминают реальность. Остаётся чувство горького послевкусия и неудовлетворённости, а на душе пергаментная сухость. Именно такое ощущение постигло девушку после этого тёплого и яркого сна. Где-то под сердцем болезненно ныло, а само оно – беспокойный орган, выстукивало так, что отдавалось в ушах. «Хочу. Туда. Хочу. Туда». – Слышала Марьяна в его биении. «И сейчас же». – Добавлял ещё не проснувшийся разум.
Но как сейчас же? Она села на кровати, с трудом приходя в себя. Комната была погружена в сумрак. Сквозь колеблющуюся стену тюля в комнату проникал отвратительно жёлтый свет фонаря. По потолку распластались тени, которые время от времени то вытягивались в узкие полосы, то сжимались до бесформенных тёмных кружков. Движимая неясным чувством, почти инстинктом, Марьяна поднялась с кровати и подошла к не зашторенному окну, чтобы потерять последние крохи надежды на реальность сна.
Не было никакого тёплого летнего вечера в деревне за шестьсот вёрст отсюда, не было заката, не было ласточек. Была только холодная январская Москва и белый снег, тихо падавший с низкого, затянутого пухлыми тучами неба. Он падал, и падал, и сгорал в лучах фонаря. А девушка всё стояла и смотрела, и в голове не было ни одной мысли, только в груди тянуло и царапало, будто котёнок.
Она сама не могла точно сказать, сколько простояла так, бездумно глядя в темноту ночи. В итоге, замёрзшая, залезла обратно в остывшую постель, и прежде чем упасть в чёрную дыру короткого сна, успела подумать: «Непременно поеду. Что за ерунда, вот уже целых три года как не ездила! Закончу десятый и в июле махну!»
Уже засыпая, она снова почувствовала сладкий запах распаханной земли. Такой запах есть только там – и нигде более. Ни в одном месте Земли, ни в какой из существующих Вселенных
***
Лето уже перевалило за середину, и неспешно катилось к августу, ко-гда, наконец, расправившись со всеми школьными делами и отдохнув с семьёй заграницей, в шесть утра по московскому времени Марьяна села на быстрый поезд, который должен был домчать её до родного города. А с вокзала её должен был подхватить дядя Митя, и они вместе продолжили бы дальний путь – через весь город, за его пределы, а там – бесконечная череда полей, лугов, лесов, кособоких деревень... И, когда день уже будет клониться к закату, а облака побуреют, Марьяна первым делом, не переодеваясь с дороги, побежит через сад к древней калитке, ещё знавшей руку прабабушки Паши, распахнёт её – и встретится с пейзажем, о котором грезит каждый год: прячущимся за ельником солнцем, тонущей в тумане низины деревней, и бескрайним полным жизни и хлеба полем. И будет сидеть прямо на голой земле, вдыхать запах нагретой за день почвы, и может, даже закричит от радости, опьянев от обилия чистого воздуха и света. Всё-таки, город душит.
А потом она встретится со старыми друзьями – Юркой и Славой. Подумать только, они дружат уже почти одиннадцать лет! «Надо будет отметить». – Промелькнуло у неё в голове, и сердце заныло от нахлынувшего счастья. Хорошо жить!
Такие мысли роились в голове Марьяны,  пока она, под сопение спящих соседей по вагону, смотрела на мелькающие за окном картины. Вот уже закончились городские стены, и буквально пахнуло волей – начались поля, леса, снова поля...
Девушка, умиротворённая, прикрыла глаза. Скоро. Сегодня. Сейчас же.
***
– Марьяшка! – сухонькая старушка – бабушка Марьяны, крепко обняла внучку, торопливо целуя в щёки, в нос – куда попадёт. Марьяне пришлось чуть наклониться, чтобы ответить на её приветствие – да, миновали те дни, когда бабушка была для неё очень высокой. Теперь сама себе девушка кажется великаншей по сравнению с ней. Дядя Митя выгружал её пожитки из багажника, рядом скакала, заливаясь звонким лаем, собачка-двортерьер Лапушка. Марьяна улыбнулась, вспомнив, как много лет назад они с дедом притащили Лапушку со скотного двора, где она прозябала кутёнком. Лапушке пошёл одиннадцатый год, и её чёрная морда была вся в серебристом пуху, от чего невольно становилось грустно. Недолог собачий век и, наверное, скоро навеки уйдёт верный друг, спутник в детских играх. Но разве стоит думать об этом в такой счастливый день воссоединения с землёй обетованной?
Бабушка потянула внучку в избу – дорогой сердцу голубой домик с белыми резными ставнями и заветным номером 34. Марьяна вошла через сени в большую комнату – в ней умещались сразу и русская печь, на которой нельзя спать – сыплются кирпичи, двуспальная кровать советских времён в правом углу, с заржавевшими пружинами, диван в левом углу, на котором спала Марьяна. Над диваном - иконы, одна из которых - венчальная давно умершей прабабушки. Рядом с иконами висят фотографии – Марьянины и её двоюродного брата, а по центру комнаты огромный кухонный стол, перед прибитой к стене полкой с телевизором.
Кто-то, представив убранство комнаты, скажет: «Ну и убожество!» И, возможно, будет прав. Но разве имеет это значение? Нет. Родной деревянный крашеный пол, бревенчатые стены, потолок с диковинными природными узорами на древесине. Запах печи, вязаные носки, пушистый кот Лопух, который трётся о ноги... Ценно и значимо не то, что видишь, а что чувствуешь.
Так думала Марьяна, опьянённая приездом на родную землю. Казалось, ничто не могло омрачить её счастья. Она даже позволила бабушке накормить себя крапивно-щавельным супом, по которому скучала не меньше, чем по деревне, а затем, свистнув устроившуюся было на кресле Лапушку, помчалась исполнять свои мечты: бегом  через весь огород в сад, а затем – в высокую траву, под закатные лучи солнца.
И тут что-то изменилось. То ли прошла первая эйфория, то ли ещё что-то, но переполнявшее девушку счастье будто поблёкло. Сначала, она не могла понять причины, просто замедлила бег, озираясь по сторонам. Марьяна уже была в саду, среди старых вишен, которые плодоносили в последний раз два года назад, когда прошёл сильнейший ливень, смывший с них неведомую заразу, уничтожающую плоды. Теперь они уже отцвели, но ягод так и не дали – их ветки, сплошь покрытые листьями, были похожи на руки пожилых женщины, чья пора давно прошла, и впереди была только тихая старость.
Но не в вишнях заключалась причина резкого беспокойства девушки. Ничего не понимая, Марьяна уже шагом двинулась дальше, к заветной калитке – вратам в иной мир. Лапушка кряхтела, потяфкивала, но шла рядом. Но когда Марьяна подошла к забору, Лапушка неожиданно уселась на тропинку, глядя на хозяйку извиняющимся взглядом. Продолжать путь дальше ей не хотелось.
- Ты чего, Лапушка? – собачка тяфкнула, но с места не сдвинулась. Беспокойное волнение всё больше одолевало Марьяну.
- Ну и сиди! – скорее, чтобы ободрить саму себя, сказала она собачке, погладив её лобастую голову. Лапушка лизнула её руку шершавым мокрым языком, вильнув хвостиком. И Марьяна отворила калитку, готовая встретиться с миром грёз, пытаясь вернуть сладкое предвкушение праздника. Закрыла скособоченную дверцу, повернулась к солнцу, взглянула на поле... на деревню...
И ничего не произошло.
Сначала она не могла понять, почему. Снова оглядела раскинувшееся перед нею рыжее... Погодите, рыжее ли?
Поле было зелёным. Зелёным от растущих на нём сорняков, травы и молоденьких берёзок, робко выглядывавших то здесь, то там. Да и можно ли было назвать теперь это полем? Это была большая могила, поглотившая бурьяном колосившийся здесь ранее хлеб.
- Что за... – девушка не договорила, снова недоверчиво оглядев разрушенное царство мечты. Нет, всё так. Вот чернеет лес, вот в низине лежит деревня. Вот в небе плывут облака, но нет больше ласточек. Вот огромное раздувшееся до невероятных размеров багровое солнце, будто страдая отдышкой, садится... Куда? Зачем? Марьяна знала главное – оно больше никогда не осветит молочную ферму. От неё даже развалин не осталось. Сплошная зелёная полоса.
Не было далёкого мычания коров. Не было и самих бурых пятен на этом зелёном фоне. И музыки  в сердце не было. Девушка опустилась на траву, попутно заметив, что не видит полевого клевера. Видимо он тоже навсегда исчез, как ферма, поле и детство.
Долго так сидела Марьяна. Небо пылало в огне. Бледный серп месяца неспешно поднимался на востоке. Она поднялась с земли и оттряхнула джинсы от сухой земли, чего ранее никогда бы не сделала. Это ещё больше опечалило её. «Что со мной произошло? Чувство, будто я умерла». – Подумала девушка, направляясь к калитке. Тут из-под ног метнулась в густую траву коричневая молния – змея. Марьяна вскрикнула, и зажала себе рот руками. Змея быстро скрылась в кустах, махнув напоследок ржавым хвостиком. А девушка снова замерла на месте, чувствуя, как сердце заходится в бешеном ритме.
«Змея! Здесь! Откуда, их же сроду не было!» –  лихорадочно проносились в её голове спутанные мысли. Она ужасно боялась змей и всех ползучих гадов. Радость от встречи с краем детства совсем потухла.
«Ну, ничего. У меня есть друзья. Может, я с непривычки... Завтра схожу к Юрке, он точно должен был приехать». Ободрившись, Марьяна пошла обратно к старому домику, однако теперь внимательно смотря под ноги. Возникшее было желание пройтись босиком, она окончательно отмела  в сторону.
***
Ночью Марьяна спала плохо. Было душно, дедушка бессовестно хра-пел, да к тому же к девушке нагрянула аллергия. Диван скрипел при малейшем движении. Заснуть удалось лишь, когда в окна забрезжил  серо-розовый рассвет, предвещавший ветреный день.
Наскоро позавтракав бабушкиными блинчиками, Марьяна побежала к дому своего давнишнего друга детства. Видимо, ночь милосердно преуменьшила негативные воспоминания о вчерашнем дне, потому что пока Марьяна бежала по мокрой от росы траве, в душе её снова родилось то волнительное предвкушение. Она вспомнила, как здорово они втроём, она, Юрка и Слава играли в войнушку, вспомнила, как они воображали себя пришельцами из другой страны, которая была расположена на облаках. Как на полном серьёзе разрабатывали план по спасению мира, считая себя детьми индиго, насмотревшись разных дурацких передач по Рен Тв. Как безумствовали, танцуя у костра, справляя Праздник Шоколада – их собственное выдуманное торжество. И многое-многое другое, что составляло их досуг с конца мая по середину августа, с пьянящего запаха сирени, до багряно-алых гроздей рябины.
Побежав к знакомому двухэтажному зелёному домику, она между де-лом заметила, что против обыкновения под крышей нет ласточкиных гнёзд. Но разве до того ей было?
Открыла ей бабушка Юрки – высокая, статная пожилая женщина, с поблёкшими голубыми глазами.
–  Ба-а-атюшки! Кто это приехал! – Марьяна смущённо потупилась.
–  Здрасьте, баба Валь.
–  Здрасьте-здрасьте! Давно ль приехала? Заходи, чего стоишь! – Марьяна, скинув калоши, зашла внутрь. К её удивлению, Юрка не выбежал посмотреть, кто пришёл. Со второго этажа раздался лишь его сильно изменившийся, огрубевший голос:
– Баб, кто там?
– Спущайся, сам посмотришь. Сил с ним никаких нет, –  уже обращаясь к Марьяне, пожаловалась баба Валя, – привёз с собой из города всякого барахла и не вылазит из дому. Играет.
–  Играет? – удивилась Марьяна.
–  Да,  на улицу пинками выгоняю. Да и то, идёт домой к этому, как его... Драгунских пацанёнку, и там тоже играет.
 «С каких это пор Юрка ходит к Артёму?» – подумала про себя Марьяна, но вслух бодро заявила:
– Ничего, я ему рубиться не дам. Где он там застрял?
– Юрка!!! – снова закричала баба Валя. – А ну спускайся!
Наверху раздался странный скрежет, будто кто-то, желая подчеркнуть своё недовольство, с силой отодвинул стул. Затем раздались шаги, и на лестнице, наконец-то, появился сам Юрка. Он сильно вытянулся, похудел, на лице появились первые задатки усов. Увидев Марьяну, Юрка явно оторопел: глаза его быстро замигали и забегали, а скулы окрасил кирпичный румянец.
–  Ну, здорово, Юра. – Первая начала Марьяна. Юрка снова вспыхнул и буркнул ломающимся грубым голосом.
– Здорово.
– Слышала, что ты тут плесенью зарастаешь? А ну давай шнеле, пойдём погуляем.
Бабушка одобрительно кивнула, и Юрка, явно всё ещё смущённый и ошарашенный, покорно спустился с лестницы и спустя минуты две они уже вместе шли о сельской дороге.
– Не хило ты вымахал! Выше меня стал! – шутливо пихнула Марьяна друга, отчаянно стремясь проломить стену отчуждения, стоявшую между ней и Юркой.
Юрка только неопределённо хмыкнул, не отвечая на тычок. Марьяна и не заметила, как они оказались у кирпичного дома, где проживал Артём, с которым, по словам бабушки Юры тот и коротал время.
– За Артёмкой зайдём, – пояснил Юра, заметив недоумённый взгляд Марьяны, и постучал в дверь. В душе девушки раздался первый тревожный звоночек.
– Зачем Артём? – прямо спросила она. Юра пожал плечами:
 –  Веселее будет.
Тут дверь открылась, и вынырнул мышиного вида парень. Поздоровался с Юркой, полностью проигнорировав Марьяну.
– Привет, старик, принёс? – девушка с недоумением посмотрела на Юрку. Это так теперь принято начинать диалог?
– Ага, – Юрка достал из-под майки планшет и что-то продемонстрировал на нём Артёму. Марьяна тем временем пребывала в лёгком шоке.
«Много же я пропустила».
– Давай сыграем? – загорелись глаза у Артёма.
– А я, по-твоему, зачем взял? Еле пронёс мимо бабки, она сама понимаешь... – хмыкнул, махнув рукой, Юра, садясь на лавку перед домом. Артём последовал его примеру.
– Здравствуй, Артём, – с нажимом сказала девушка, решив напомнить о своём существовании увлечённым какой-то игрушкой на планшете товарищам.
– А? Привет. – Кивнул Артём, бросив в её сторону быстрый взгляд. Юрка же активно нажимал что-то на планшете.
Марьяна почувствовала себя лишней. Она так же присела рядом, даже попыталась вникнуть в суть приложения, но это была какая-то пустая стрелялка, да и суть игры ей никто не объяснил. Светило солнце, по небу плыли облака. Рядом сидел друг детства, которому было не до неё.
Сердце кольнула острая игла одиночества и какой-то невосполнимой утраты. Где-то в глубине души она уже поняла, что не стоит даже пытаться вытащить Юрку из его виртуальной реальности. Он всегда проявлял к этому живой интерес, а в её отсутсвие близко сошёлся с Артёмом, который в этих делах был ас. Ничего удивительного. Но как же обидно.
Но была ещё Слава. Её последняя надежда. Марьяна решительно вытащила из кармана джинсов телефон и написала:
«Приезжай, я тут умру».
Спустя минут десять пришёл ответ:
«Жди. В среду приеду».
***
Те три дня, которые Марьяна провела в ожидании Славы, показались ей адом. Ей было ужасно скучно. За усад она больше не ходила, не желая повторения «приятной» встречи со змеёй. Юрка целыми днями либо сидел дома, либо у Артёма. К ней он даже не зашёл. Пытаясь чем-то себя занять, Марьяна помогала бабушке в огороде, читала старые литературные журналы, которые нашла в чулане, каталась на велосипеде. Но однообразие её угнетало, и втайне она уже считала дни до своего отъезда, чего раньше с ней не было никогда. «Что же это со мной?!» – мучилась девушка, но не находила ответа. Изменился мир вокруг, изменилась она сама. Детская мечтательность умерла. Мир вокруг был миром умирающим. Умирающая деревня, которую населяли старики, доживающие в ней свой век. На смену этому поколению не придёт новое, это Марьяна поняла совершенно чётко. Все её ровесники, или старшие товарищи вот уже много лет не приезжали сюда даже на недельку. Им это было ни к чему.
Слава приехала вечером в среду, и это было поистине самым светлым событием в здешнем существовании Марьяны. Подруга детства осталась единственным живым человеком, напоминавшим ей о былых временах, и сосудом их общих воспоминаний. Вдвоём им было легче.
– А я тебе говорила, чтобы ты не ездила. Поверь, если бы не ты, меня бы сюда в жизни не затащили, - говорила Слава, когда они сидели на зава-линке перед домом. Слава уже прожила здесь недели четыре, но, не выдер-жав, сбежала в город. Вернулась она лишь на пять дней, чтобы составить компанию Марьяне.
– Я не ожидала, что всё настолько плохо.
– Ну, зато теперь ты убедилась! – Саркастично заметила Савва, жуя травинку. Марьяна невольно улыбнулась, вспомнив, как совсем маленькими они учились находить травку со сладким кончиком, и как изрезали руки, пытаясь правильно её сорвать.
– А как тебе этот? – Неопределённо махнула лохматой головой Слава.
– Юрка? Это жесть. Серьёзно.
– Я тебе о чём. Ну, подыскал замену, и чёрт с ним, – плюнула подруга.
– Я не знаю, мы раньше так дружили...
– Раньше много чего было, подруга. Да всё быльём поросло.
И с этим поспорить было трудно.
По обстоятельствам, Слава задержалась не на пять дней, а на целую неделю. Подруги были неразлучны: вместе гуляли, вместе ходили в соседнюю деревню, смотрели фильмы.
– Тоска зелёная, – честно призналась однажды Марьяна, когда они медленно прогуливались по дороге в июльских сумерках.
– Наконец-то ты это признала, – немного язвительно сказала Слава. Они вышли за пределы деревни и брели по пустой дороге, ведущей к остановке. Небо было фантастического фиолетового цвета. На его фоне красиво выделялись золотистые колосья единственного оставшегося поля – его, по словам бабушки, купил какой-то англичанин, и насажал туда разных зерновых культур, которые шли на корм для его свиней.
– Вот сесть бы сейчас на автобус, домчаться до города, и в ванну, – мечтательно сказала подруга.
– Не, мне подольше ехать придётся. Хотя всё равно хочу в Москву.
– Хоти, недолго ещё потерпеть, – улыбалась Чеширским котом Слава. И Марьяна была искренне благодарна, что подруга с ней.
Однажды вечером случилось то, что должно было случиться: разразилась сильнейшая гроза, и подруги не смогли встретиться. На следующее утро Марьяна подошла к дому Славы, намереваясь позвать её погулять, и увидела сидящую на крылечке Славину бабушку. Почему-то, она сразу почувствовала дурное.
– Баба Ань, а где Слава? – спросила она, поравнявшись со старушкой.
– А Славочка уехала, – с каким-то удовольствием сообщила женщина, – вечор ей отец позвонил, сказал, что утром заберёт, она собиралась к тебе бежать, но я её не пустила, дождь же лил как из ведра.
Марьяна ничего не ответила. Из-под её ног будто выбили почву. В голове звенело, в горле пересохло, а глаза защипало. «Не пустили... А позвонить и написать она не могла, у неё же не было денег».
– Спасибо, – с трудом пролепетала она, отходя в сторону. Лихорадочно вытащив телефон, она хотела было позвонить подруге, но тут заметила, что телефон поймал вай-фай, который был в доме Славы. «Лучше напишу вконтакте», – решила девушка, но, открыв приложение, поняла, что Слава её опередила. Сглотнув ком в горле, она непослушными пальцами открыла сообщение:
Марьяна, когда ты будешь читать это сообщение, я уже буду далеко. Прости, что не предупредила тебя, вчера вечером мне позвонил папа и сказал, что приедет за мной рано утром и заберёт. Прости ещё раз, что так вышло. Помни, что внутренне я всегда с тобой. А пока пусть твоё одиночество скрасим МЫ.
Марьяна посмотрела ниже и увидела множество фотографий, сделан-ных в разное время, в разные годы. Вот она и Слава сидят у бани, им тут по четыре и два года. Вот они качаются на качелях. Вот они смеются, поедая арбуз, который привёз Славин папа. А вот они обнимаются на фоне фиолетового неба. Эта фотография была сделана три дня назад.
Марьяна вздохнула и побрела домой. На душе скребли кошки, и было ужасно пусто.
***
В день отъезда, Марьяна чувствовала себя очень странно. С одной стороны, ей хотелось уехать, и она уже предвкушала, как пройдётся по Чистопрудному бульвару, вдохнёт московский смог, а потом поедет с родителями на дачу. Но чувство радости заглушало царившее в душе смятение. Чувство утраты, потери. Добили её слова бабушки, помогавшей складывать вещи:
– Вот уедите вы все, и я опять одна останусь... – произнесено это было с такой тоской и болью, будто вырвалось из сухонькой груди бабушки случайно, наболев. Марьяну будто обухом по голове ударили. «Уедите... Одна останусь...». Она с трудом сдержала слёзы, когда прощаясь, крепко обнимала старушку.
– Марьяшечка, будь умницей, слушайся родителей, не перечь им, ты лучше смолчи, если что, – напутствовала её бабушка, мелко крестя её лоб. Дядя Митя уже ждал у машины, а Марьяна всё никак не могла оторваться от бабушки, чувствуя, как сердце разрывается от боли.
– Ну, с Богом, – шепнула бабушка, буквально отпрянув от неё и под-толкнув к машине, где уже сидел недовольный задержкой дед, собравшийся зачем-то в город.
Марьяна, глотая слёзы, села в машину, и ещё долго смотрела в заднее стекло, на отдаляющийся домик с номером 34, на фигурку бабушки, крестящей их машину, и шепчущей молитву в помощь в дальней дороге. На замелькавшие деревенские домишки, увидела идущего от Артёма домой обедать Юрку, уткнувшегося в экран планшета. А затем, проехав остановку, по дороге, по которой они гуляли со Славой, она снова увидела бесконечную череду полей, лесов, Святые ключики... И сквозь дрожащую мутную пелену слёз смотрела в бездонную синеву раскинувшегося неба, на слепящее глаза жёлтое солнце.
– Дядя Митя, – сказала Марьяна, когда они уже прибыли на станцию. Мужчина с бабушкиными глазами вопросительно посмотрел на неё.
– Пожалуйста, не бросай бабушку. Ей так одиноко одной. Заезжай к ней, хорошо?
 Он коротко кивнул.
Спустя пару часов, проезжая мимо Владимира, Марьяна неожиданно вспомнила старую песню, которую вчера слышала по допотопному радио-приёмнику в деревне, и, наконец, расплакалась. Она молча плакала, прижавшись лицом к окну, за котором мелькали станции, огни, города, посёлки, сёла, леса и поля.
 Больше в деревню она не приезжала.