Житие несвятой Марии 2

  Я   была  счастлива, сама не зная об этом. У меня всегда было состояние невесомости, как будто  я не ходила , а летала. Какие –то неведомые  тонкие, хрустальные  нити соединяли меня  с небом  и миром. Они тихо и нежно звенели, когда  на земле  слышался  грубый голос, плачь, мат, брань соседей.  Кто-то неведомый оберегал меня от грязи и прозы жизни, пока не пришел тридцать восьмой  год.
               
Но  я про него писать много не буду, так как мы с ним были не знакомы, до одной страшной ночи, когда  мама спешно   в темноте  одевала нас, а отец усаживал на телегу. Или  судьба , или  этот самый злой год разорвал нашу жизнь, надвое, как «завеса в храме».
   Не хочу  о плохом  сейчас писать. Как живые встали в глазах картинки  моего счастливого детства, которые длились всего  семь с хвостиком лет.
 
     Итак,  кто это тут я?  Ну, я конечно  особа интересная, не в смысле внешности, так как мою внешность каждому  легко представить, если  он рос в деревне от трех до семи. Даже вспомнить нечего, кроме копны  рыжих, спутанных волос, голубых глаз и , тонких, в вечных «цыпках» рук и ног. Девчонка  как девчонка,   но меня знала вся деревня.   Я конечно, славы не искала,   Эта капризная  дама сама шла ко мне. 
Во первых,  ещё  при  « младых  ногтях» я  умерла, а потом  ожила. Это вам не фунт изюму.  Вся деревня про это  чудо  знала.   В те годы бабы родили часто, так же часто и хоронили  деток.  А что делать?  Не все выживали. Не лечили ведь.  Чем «бабки пользовали», тем и ладно. Умрёт дитятко,  сгоношат  скорые похоронки,   свезут на погост, к родимым могилкам рядышком, и дальше жить.  А что сердце матери исходило болью и невидимыми слезами,  до  того дела никому не было.
  Во вторых  через   тятеньку
 
 
 А как же?  Любимая и самая младшая дочка председателя нашего колхоза. Льгот-то мне от этого родства  не  много было.  Все знали, что тятенька-то мой крут.  Если кто виноват, он на чины не глядел…А уж мой – то  чин и вовсе был мал.
Главная  моя слава была через него  оттого, что  он в самую Москву ездил.  Какой-то Калинин его в Кремль, на съезд позвал, и потом вся деревня  приходила  к нам в избу  смотреть живого Сталина и других вождей. Конечно не совсем живых,   на больших фотографиях и в книгах.   У нашей семьи  до сих пор , у всех и у меня  в том числе  храниться фотография со съезда.
 
В основном я помню лето, тогда всё и происходило.
Мы росли ,как полынь-трава, свободно и беззаботно.
 Даже  мы,  дети понимали, что  зимой хлеб не растёт.  Трава тоже.   И все это надо на нашу долгую и холодную зиму  запасать.  И скот  пасти  и огороды полоть. По этой важной причине  пригляду  за нами   никакого  не было, что нам совершенно не  мешало жить.  Вот  и   баню по субботам топить  было надо,  куда ни крути.. Положа руку на то место под тоненькой, неделю не мытой  шеей, наша баня, по –белому  была мне враг номер один. Честно признаться, считать я не умела , но знала по опыту,  враг, и притом номер один. Потому, что у меня был .еще один  враг, Вовка, тётки Стеши сынок.
 
И чё это все парнишки  были противные и орали без мамок?  Как –то так получается, что мужики без мамы, а когда вырастут, без жены, ну никуда не годны. Ни к печке , ни к корыту ни к зыбке  их не тянет,  да  они  и не умеют, а хуже того,  не хотят этого делать. А вот что я видела, что они сильно любят, так это,  праздники. Тогда мужики веселые, водку и самогонку, гадость эту, пьют с удовольствием,  потом долго и громко, как будто  все враз оглохли, начинают  говорить каждый своё, и руками размахивают  и по- русски мало говорят а все по матерному. Потом поют нестройно,  «кто в лес, кто по дрова», так в деревне говорят. А вот когда бабы к ним  припарятся, вот тогда  красота. Плывет песня, как бела лебедь  по чистому озеру, переливаются звонкие бабьи голоса и густые  мужиков.  Сердце замирает от чего-то , уносит песня в какие-то неведомые края. Уж так хорошо жить на этом  белом  свете. У нас на деревне много пели, особенно девки.
 И что интересно, я никогда не пела, а через многие годы все песни старинные знала наизусть. Все мелодии четко выводила. Пели про какой-то Байкал, про могилку, про которую не узнают родные.  , про раненого  бойца, про брата с сестрой. Жалобных песен было много, прямо плакать хотелось. Но время шло, керосин в лампах выгорал, гуляющие расходились ,и почему-то кому-то чего-то не хватало …и , тогда  начинались обязательно драки.
Кое где по избам взвизгивали бабы, ревели  ребятишки ,  пьяные мужья наводили в доме порядок.  Мой тятенька тоже не отставал и гонял маму  и старших  сестер, Раису и Зою. Анну отец очень любил, как и меня и мы его не боялись. Ольга, Клава, я и Шурка лежали тихо, как мыши на полатях,  и туда отец не заглядывал. Долго  еще хлопали двери, звенели разбитые стекла и слышались пьяные голоса.
Наутро, раным-рано все шло как всегда. Это в нашей избе, в других не знаю. Мама, чистенькая, в фартучке, в  красивом платочке и с синяком под глазом уже управилась  в кути.