Глава 13 Препарат

 Всё было готово. Заветная миска с препаратом стояла на тумбе в моей хижине. Бесчисленное множество раз я представлял себе возвращение домой, воссоединение с семьёй и друзьями, но всячески избегал мыслей, что же будет до этого момента. Как пройдёт перемещение? На что это будет похоже? Этот препарат вообще сработает? Все сомнения и страхи остались на десерт — на последние несколько часов перед экспериментом. Проще говоря, до этого момента я и не думал о его результате, по неведомой причине слепо верил в его успех до последнего. И не я один. Все верили. Но носиться из стороны в сторону очертя голову предстояло только нам с Астрой — непосредственным участникам безумной затеи. И если я пытался предугадать действие препарата, судорожно вспоминая школьный курс химии, то либра только и делала, что сверялась с рецептом, да пересчитывала каждую унцию.

В итоге мы пообещали друг другу — если ничего не выйдет, никто из нас не будет падать духом и расстраиваться. Это помогло успокоиться нам обоим. На две минуты. А потом снова вернулся мандраж.
— Мне кажется, я ошиблась с количеством инадфлоции…
-…тогда, молекулы пара взаимодействуют с… Чем?
На фоне этой нервотрёпки я и думать забыл о судьбоносном пророчестве. Кошмар о предательстве остался на уровне дурного сна, да и обстоятельства для него были неподходящие. Про тот странный случай с порезом я так и не рассказал, побоялся. Хотя возможно совершал ошибку. В маленькой библиотеке в хижине либры я искал ответ, но кроме книг по медицине и справочников по травам ничего не обнаружил. Моё состояние так и осталось загадкой, и я очень надеялся, что мне не придётся искать на неё ответ.

В хижине стояла гробовая тишина. Шелест сосен и пение птиц канули в это всепоглощающее безмолвие, оставляя меня вместе с шумом в ушах.
Тоненький голосок Астры за моей спиной прозвучал неожиданно громко:
— Ну…что? Начнём?
Я поискал глазами предмет для розжига, но ничего не обнаружил.
— А где… Эм… Зажигалка?
— Ты про огниво? Я разве не приносила? Вот дырявая голова. Одну секунду, сейчас всё будет.
Астра второпях выскочила на улицу, звякнув крыльями о дверной проём. Тут вспомнилось: мой ежедневник. Если мне удастся вернуться, тогда без сомнений его кто-нибудь найдёт и прочитает. Будет совсем худо, если этим кем-то окажется Джерад — я про него там много чего написал, чему он не обрадуется. Хотя… Лучше пусть узнает, что я о нём думаю.

Ежедневник всегда лежал под кроватью, я вытащил его, но прежде чем запихнуть в карман, решил написать последнюю запись, улучив момент, пока Астра не вернулась. Рука сильно дрожала, поэтому буквы выходили особо кривыми, несмотря на это изливание души помогло собраться с мыслями.
Дверь хлопнула, а я даже не заметил.
— Что пишешь? — спросила Астра и склонила голову набок, выдав своё присутствие, а я от неожиданности встрепенулся.
— Уже ничего, — я скомкал тетрадь и запихнул в карман у щиколотки.
Хотя ей было любопытно, переспрашивать она не стала, вместо этого просто протянула мне огниво:
— Я буду следить за тобой через окно.
Я перевёл взгляд на крошечное отверстие в стене, застеклённое ворованными обломками. Либра будто читала мои мысли:
— Знаю, оно мелковато, но другого выбора нет. Если что-то пойдёт не так — кричи.
Я нервно усмехнулся:
— Непременно.
Затем последовала напряженная пауза. Которая прервалась внезапными объятиями Астры.
— Боже, я так волнуюсь, Стэн! Даже не представляю, как тебе тяжело сейчас!
От этой неловкой ситуации я превратился в соляной столп и никак не находился с ответом. Либра продолжила за меня:
— Но больше всего мне обидно, что мы, возможно, никогда больше не увидимся…
— Мне тоже, — тоска от вероятного расставания превратила меня обратно в человека.
За это короткое время я успел привязаться к Астре, и сейчас понял, что это взаимно. У нас обоих оказалось слишком много общего, чтобы я мог поверить в свою удачу. Всё это казалось мне слишком нереальным. Внешне мы представляли один большой контраст: она особое священное существо из параллельной реальности, а я человек, она почти такая же высокая как Вэлл, а я ниже её на голову, ей 16, а я младше её на целых два года. Между нами пропасть, которую Астра посчитала незначительной. Я уже не мог заставить себя сказать ей: «Тебе пора идти» — только молчал и тянул время. И это молчание устраивало меня во всём.
— Тебе пора, — выдавила Астра, освободив меня из объятий. — Удачи.
Снаружи её силуэт закрыл единственный источник света, в хижине стало совсем как в пещере. Подул такой сильный ветер, что могучие сосны заскрипели.

Я подошёл к тумбочке и взял в руки огниво. Искры выскакивали из него одна за другой, но ни одна не попадала в миску с препаратом. От этого я начал чиркать им всё яростней и быстрее. В порыве я не заметил, как в миске что-то зашипело и над тумбочкой, подобно белой змее, заструился белый дым. Он имел отнюдь не приятный едкий приторный запах. Я ретировался в самый угол хижины в попытке от него сбежать. Вдруг, как по велению волшебной палочки, белая змея сильно увеличилась в размере, дым разом заполнил всё пространство. Я метнулся в одну сторону, потом в другую. Слащавая вонь уже распространилась всюду. Щипала глаза. Кашель со свистом вырывался из груди. Я кинулся к двери. Внезапно лёгкие сдавило. Невидимая рука разом вышибла из них весь воздух. Они будто слиплись, я не мог сделать ни вздоха. Я согнулся пополам, а потом и вовсе повалился на пол в дюйме от двери.

В глазах потемнело. В груди жгло от недостатка кислорода. Шипение препарата усиливалось с каждой секундой, заглушая чей-то голос и стук.
Я плыл в реке из тумана, будто осенний лист, подгоняемый дуновением ветерка. Белая тишина подарила долгожданное спокойствие. Я глотнул её, и она разлилась по телу вместо кислорода. Меня радовали безмятежность и это белоснежное пространство, окутанное туманом. Кое-где он поредел, и тогда я заметил ЕЁ. Астра стояла неподалёку и, склонив голову, наблюдала за мной. Волосы, кожа, платье — всё слилось с окружением, остались только её черты…и большие синие раскосые глаза, смотревшие с непривычным равнодушием.

Гул автострады прорезал тонкую пелену бессознательности. Солнце здесь светило ярче, чем где-либо, оно слепило мне глаза, приказывая их открыть. Я всё ещё не мог осознать — стою я или лежу, дорожная пыль била в лицо одинаково со всех сторон.
Моя рука непроизвольно дёрнулась, выводя из оцепенения, веки дрогнули, и я открыл глаза. Меня немного шатнуло в сторону из-за резкого контраста и яркости всего, меня окружающего. Оказалось, всё это время я стоял на обочине узкой пригородной трасы, серебристая река асфальта отдавала прохладой, несмотря на солнце, тени хиленьких кустиков подрагивали.

Чувствовал я себе престранно: лёгкие, недавно выжатые, словно губка, болезненно откликались на каждый вздох, а перед глазами, в некоторых местах, маячила нерастворённая белая дымка. Мозг воспринял смену остановки спокойно, и вопрос «Где я?» возник с опозданием.
— Где я? — я разглядывал носы своих поизносившихся кроссовок. Это место походило на тысячи других таких же пригородных трасс, если они вообще чем-то отличались друг от друга. Одно меня радовало: наши с Астрой старания не прошли даром.
Но куда дальше? Я так истощил свои силы волнением, что весь окружающий мир начал воспринимать через призму скептика. Стояние на одном месте меня устраивало, но беспокойный ум призывал к действию. Будучи в таком безразличном обмякшем состоянии я не заметил булыжника, приходящего сквозь мою пятку, в прочем, как я мог его заметить, если не чувствовал.
— Я прям Сэм Уит, — вспомнилось мне, когда в попытке коснуться пыльного придорожного цветка, ладонь прошла сквозь него. Почему-то на ум пришёл персонаж из фильма, его часто крутили по телеку, ежегодно. Мы с бабушкой смотрели «Привидение» вместе.
Воспоминание о старом видавшем виды телевизоре придало мне сил, я вспомнил о доме. «Вот моя цель! Надо вернуться назад! Скорее! Скорее! Стрики, наверное, давно места себе не находят» — и тут меня передёрнуло, я прошёл сквозь дорожный знак. В потоке мыслей промелькнула одна скверная: «Я умер?» Нет, я не мог умереть. Я чувствовал боль в груди и стук сердца. Видели ли меня люди? Выскочив на встречную полосу, я рьяно размахивал руками, но водители и их пассажиры не обращали на меня внимания, машины проносились сквозь моё тело, а по коже не проходило даже покалывания.

Слёзы подступили к глазам, хотелось упасть навзничь, рыдать и не вставать. Но я крепко обхватил пятернёй кулак, так что костяшки устрашающе хрустнули, и приказал себе: «Иди, куда и задумывал». Порывистым движением стёр влагу с глаз и двинулся вперёд. Направление выбрал спонтанное в любом случае приду куда-нибудь, а дальше как выйдет.
Мимо сновали грузовики и легковушки, я твёрдой уверенной походкой направлялся в никуда. Боль в лёгких так и не прошла, а скорее даже усилилась — препарат оказался токсичнее, чем предполагалось. Однако дышал я беспрепятственно.
Вскоре вдалеке проступили очертания дорожного знака, он не походил на те, которые встречались раньше — он был больше и вытянут в длину. Как только я подошёл ближе, то разглядел на нём буквы. Оказалось, это указатель.

«Дартфорд»

Радостный и окрылённый своей удачей, я побежал навстречу родному городу. Правда, зачем было бежать, я и сам не понял. Пробежал я немного, зато лёгкие напомнили о себе сполна.

На улицах Дартфорда кипела жизнь. Толпы людей, идущих с работы, заполонили центральную площадь. Подростки собирались в кучки, громко хохотали и носились друг за другом, чем вызывали неодобрение у старичков и бабулек. Был вечер. Из общей жизнерадостной картины выбивались двое — рыжий пацан и его друг-здоровяк рядом с ним. Они сидели на лавке, держа в руках кипы листовок. Я узнал в них Ирвина и Мартина.
Хотелось обойти их за милю, но одни были какими-никакими знакомыми, поэтому я подошёл.
Ирвин выглядел неважно: вся его прежняя весёлость испарилась, лицо помрачнело и казалось старше, под прежде живыми глазами пролегли глубокие тени. Я никогда прежде не видел его таким…замученным. Он молчал, уставив взор себе под ноги, наконец, Мартин откликнулся:
— Может… — робко начал он. — Домой пойдём?
— Мы ещё не всё расклеили, — устало отозвался Ирвин, потирая большим пальцем кипу бумаг. Он держал её перевёрнутой, не оставляя шанса узнать содержимое листовок.
— Завтра расклеим. И так полгорода, как в обоях, — Мартин криво улыбнулся, но его друг не среагировал.
— Я… — начал было Ирвин.
— Знаю, знаю. Стыдно тебе, только почему, не понимаю.
— Не хочу об этом говорить.
— Ты же не виноват, зачем так убиваться?
— Да ты просто не знаешь, что произошло, — неожиданно зло произнес Ирвин, вставая со скамьи. Мартин резко дернул его за ветровку и усадил обратно.
— Вот и расскажи, — приказным тоном сказал здоровяк.
Ирвин быстро глянул на него и сдался:
— Помнишь, что произошло в школе?
— Как такое забыть! Олсен всыпал тебе по первое число! Сам, правда, до этого на кого-то нарвался, видок у него был жуткий.
— Так вот это из-за меня.
Мартин с изумлением и осторожностью посмотрел на друга.
— Это ты его так?
— Да нет же! За день до этого я попал в передрягу. Позвонил Стэну, так и так, спасай меня. Много раз так делал и ничего, а в этот…
— А почему именно ему позвонил? Почему не мне?
— Ты бы собирался зиму, весну и лето, а Стэн шустрый и он уж точно не взял бы с собой золотые часы и прочую лабуду, которую ты обычно на себя цепляешь. А этим бандюгам только этого и надо.
— Чем часы мои тебе не угодили? А цепь — это не лабуда!
— Я был уверен, что они его не тронут, у него ведь ничего не было! Да и к тому же они его не знали, он вообще был ни при чём.
— Так что же произошло?
— Не знаю. Когда он пришёл, мы вместе хотели улизнуть. Я убежал, а он упал, если бы я вернулся помочь ему, то они бы меня точно схватили. А за него я был спокоен, я всё рассчитал, он не был им нужен, поспрашивали бы, да отпустили. Я убежал достаточно далеко от школы, думал, мы встретимся, как только он освободится, я ждал, а его всё не было.
— И ты ничего не заподозрил?
— Я позвонил к нему домой, подумал, вдруг он побежал другой дорогой и уже вернулся. Его бабушка сказала, что Стэн дома. Я и успокоился.
— А что за чепуху ты нёс в школе?
— Растерялся. Вообще не понимал, что происходит, и почему Стэн так себя ведёт. А ещё этот шарф…совсем сбил меня с толку. Потом он убежал, из-за меня. Я всё сказал, ты доволен? — Ирвин угрюмо глянул на Мартина. — Пойдём.
Они поднялись, освобождая скамейку, подошли к стене и прикрепили к ней объявление.

«Пропал человек»

И моя фотография, сделанная после моего последнего похода к парикмахеру.
Эти двое побрели дальше клеить объявления о моей пропаже. Мне стало жалко Ирвина, и вовсе не за раскаяние, в моих глазах он так и остался предателем, а за то, что тот приписал себе несуществующую вину и страдал из-за этого. Всё же, на дне души ещё остались силы, чтобы его простить. Легче Ирвину не станет, зато мне не придётся волочить за собой ненужную ненависть.

До дома стариков я добрался, когда солнце почти село. Всю дорогу душили вновь подступившие слёзы, я едва сдерживался, чтобы удержаться от этого порыва, не хватало ещё и расплакаться. Меня ищут, это ожидаемо, но только мне одному известно — поиски бесполезны, а надежды напрасны. О, как нестерпимо хотелось войти в свой дом, крикнуть бабушке «Я пришёл!» и завалиться на кровать в своей комнате и услышать её родной скрип! Но я был предоставлен сам себе, и никто меня больше не видел и не слышал.

Возле калитки, ведущей в маленький садик нашего дома, я встретил бабушку. Она поправляла всё тоже объявление, только это было в файле, с разводами от дождя. Я сделал несколько шагов к ней, остановившись совсем рядом. Бабушка тоже изменилась, совсем как Ирвин, я боялся увидеть её медленной, с глубокими морщинами, такой постаревшей. Нетвёрдой походкой она направилась к дому, я последовал за ней.
Оказавшись внутри, я почувствовал, как скучал по этому месту. Будто прошло не десять дней, а несколько лет, я глубоко вдохнул, желая почувствовать неповторимый запах старины, но ничего не учуял, стало только больней в груди. Ничего нового, кроме пыли, я не увидел, всё лежало так же, как и в последний день.

Бабушка скользнула на кухню, где работал телевизор. Показывали «Привидение». Она уставилась в экран, пытаясь отвлечься на актёрскую игру Деми Мур, но по её глазам я видел — она даже не всматривается.
Входная дверь захлопнулась — это пришёл дедушка.
— Майк? — чуть оживившимся голосом спросила бабушка.
— В полицейском участке сказали, что подключат ищеек, — с порога ответил он.
Старушка прикрыла лицо ладонями и срывающимся голосом прошептала:
— Как поздно…
Тихие всхлипы наполнили тревожный воздух кухни, лампа над столом — единственный источник света, моргнула.
— Стейси, Стейси, — дедушка присел рядом, — след ведь ещё остался, слабый, но остался.
Бабушка лишь отмахнулась, отгоняя свои прискорбные мысли, как назойливых мух.
— Будь реалистом, Майк, на этой неделе прошло слишком много дождей. Проклятая Англия! — она с новой силой разревелась, ударив по столу кулаком.
— Не говори так, дорогая, причём здесь Англия.
— Прости, я просто не понимаю, почему он исчез! Прямо на свой день рождения, а я хотела подарить ему ту коробку, хотела, чтобы он знал правду…
— Какую коробку, Стейси?
— Эту, — бабушка достала из-под стола старую обувную картонку, смахнула с неё пыль и протянула дедушке. Тот осторожно открыл её и извлёк маленькую курточку из очень грубой материи.
— Это же его старая куртка!
Старушка печально улыбнулась и перестала плакать, её морщины разгладились. На мгновение она приобрела свой прежний облик.
— Помнишь, какой он был маленький, когда мы встретили его первый раз в аэропорте? Он был в этой курточке и с таким серьёзным лицом!
Дедушкино лицо почему-то помрачнело.
— Ты хотела ему рассказать, — он достал со дна ещё что-то. Клочок бумаги, наспех вырванный, с неровными краями, убористым почерком на нём были выведены моё имя, возраст и дата рождения, — зачем?
— Ты видел, каким он становился, когда читал родительские письма? У меня сердце кровью обливалось, я ни дня больше не хотела видеть его таким несчастным!
— Лучше письма, чем правда, — настойчиво заявил дедушка.
Всё внутри меня медленно выворачивалось наизнанку.
— Думаю, ты прав. Но ты помнишь…
Она даже не знала, что я сейчас стою посреди кухни и ловлю каждое её слово. Стейси начала ворошить прошлое и не заметила, как рассказала мне всё.
Роулды возвращались из путешествия: их рейс только что прибыл в Хитроу, и они надеялись отдохнуть в одном из ресторанчиков после долгого перелёта. Первое октября 2004 год, аэропорт переполнен. Толпы людей с громоздкими чемоданами нестройными рядами тянулись кто куда. Стейси и Майку в этот день так и не довелось отдохнуть, среди толпы они заметили маленького мальчика. Он никуда не шёл, просто сидел на полу, обхватив руками колени, совсем не плакал, но выглядел испуганным.
— Мальчик, где твои родители? Ты потерялся? — Майк осторожно наклонился к нему, но ребёнок не обращал на него внимания, лишь ошалело озирался по сторонам.
Мальчика отвели в пункт охраны, у него спрашивали имя, но он молчал, как воды в рот набравши. По аэропорту из всех динамиков звучала просьба забрать пропавшего мальчика. Приходили какие-то люди, но ни один из них не признал в нём своего ребёнка. Прошёл час, никто не забрал мальчика. Роулды всё это время терпеливо ждали, его родителей. Вдруг он выдал странную фразу:
— Глазатая придёт?
— Он говорит!
— Кто это?
Но больше слов мальчик не проронил.
Роулды, так никого и не дождавшись, забрали ребёнка к себе, поручившись за него. Позже Майк обнаружил у него в кармане записку и мальчика стали звать Стэном. Прошла череда разбирательств с полицией — искали его родителей. Майк поставил на уши даже Скотланд Ярд, их искали по всей Великобритании и даже за границей, но никого не обнаружили. Родителей Стэна будто никогда и не существовало.
Дело закрыли и мальчика готовились определить в приют. На время разбирательств его оставили у Роулдов в Дартфорде, оформив временную опеку. Они привязались к Стэну и не хотели для него такой печальной участи. К тому же, у них никогда не было детей, и мальчик стал для них желанным подарком судьбы. Они выдумали ему родителей, писали от их имени письма, а сами стали бабушкой и дедушкой.
Сэм Уит в телевизоре уже растворялся в пелене белого света, а я мечтал просто провалиться под землю, пролететь через мантию и расплавиться в металлическом ядре Земли. Вместо этого меня сковало по рукам и ногам, долгожданные слёзы окаменели, сдавливая грудь. Мой мир трещал по швам и рушился у меня на глазах. Я проваливался в пустоту, стоя всё на том же месте.
Всегда думал, что не один, где-то далеко родители. Я их никогда не видел, знал, что они есть. Плоть от плоти, мои корни, моя родня. Стейси и Майк, тоже родня — ниточки, которые привязывали меня к жизни. Но их неумело оборвали, выдрав вместе с ними частичку меня. Чувство будто вырвали почву из-под ног.

Глупец. Глупец. Я с самого начала был один, никому не нужный, даже собственным родителям. Теперь, смотря на себя со стороны, я видел лишь беспечного идиота, который закрывал глаза на правду, который жил в иллюзорном мире. Масок больше нет, иллюзии спали. Мир такой, какой он есть — набор историй, жестоких и не очень. Правда такая, какой всегда была — бесполезной и горькой, как полынь.
С этого мгновения я видел то, что боялся увидеть. Чувствовал как никогда до этого. Мою душу разобрали по кусочкам и сложили заново, и то, что получилось, стало новым Стэном. Стэном, которого я никогда не знал.

Вдруг звук, свет, ощущение времени и себя прекратили существовать. Всё покосилось. Череда нереалистичных картинок, ни на что не похожих, проносилась перед глазами. Фантасмагория событий, частиц и прочей нелепицы застилала сознание, создавая самый бредовый сон в моей жизни.
Белый туман, как в самом начале, заполнял всю хижину. Лёгкие жутко зудели и просили кислорода. С сиплым кашлем я поднялся на руках и толкнул дверь рукой. Туман поспешно вытек весь без остатка через крошечную щёлку, и лишь приторный аромат напоминал о нём.
За окном чернела беззвёздная ночь, свет от растущей, почти полной луны едва проникал в хижину. Пространственный препарат… Поможет увидеть параллельную реальность. Я увидел. Большего не надо.

В одном из карманов что-то теснилось, мешая вытянуть ногу. Дневник. Символ гадких обманчивых впечатлений, кладезь эмоций беззаботного Стэна, я надеялся напечатать его в школьной газете по приходе. Перспективы, цели, желания, более не существующие. Прости, Астра, я обещал тебе не расстраиваться, если вдруг что. Но…кажется, это что-то большее, чем огорчение. Я не сдержал обещания.
Дневник лежал точно в лунке лунного света. В правой руке я материализовал самую острую льдину, которую только мог представить. Одно движение и кожа от указательного пальца, до запястья побагровела, запахло аммиаком. Я почти ничего не почувствовал. Темные едкие капли падали на самодельную тетрадь, та шипела и сворачивалась, вскоре растворившись в либрианской крови. Рана начала рубцеваться.

Этим утром пореза не было.

Этим утром боль обиды прошла.

Этим утром я умер окончательно.