Звёздная пыль

– В далёкой-далёкой галактике, не самой большой, но достаточно огромной, окружённой таким количеством пустоты, которое никто не в силах вообразить, во внутреннем крае спирального рукава Ориона (как раз между рукавом Персея и рукавом Стрельца, хотя, сами понимаете, что никто, кроме нас, их так не называл) тускло светилась небольшая жёлтая звезда.  Звезда была третьего по счёту поколения, собранная взаимным притяжением остатков звёзд предыдущих поколений, ещё не старая, но довольно пожилая, по меркам звёзд, конечно. Так вот, на орбите вокруг этой звезды, слепленный из звёздной пыли и остатков того, что не пошло на звезду, крутился маленький полуостывший планетоид. А на этом планетоиде, по какому-то капризу случая, из той же звёздной пыли образовались некие высокомолекулярные соединения, которые с недавнего времени стали бог весть что о себе воображать. Так они и пыжатся до сих пор, потому что некому сказать им, насколько они ничтожны, – именно такие странные мысли бродили в голове одного молодого человека, когда тёмной августовской ночью он пробирался вдоль бетонного забора с пока неизвестной нам целью. По-моему, унизительные какие-то для всего человечества размышления, а ведь именно он, весь род людской, имелся в виду дерзким юношей. Так и хочется поспорить, правда, дорогой читатель? Мне тоже хочется, только бесполезно, уверяю вас… Ведь эти раздумья вселенского масштаба сопровождались у молодого человека жгучим желанием не разбить себе нос, а в таких случаях не до разговоров.

Потому что ночь, как я уже заметил, была темна насколько, что бесчисленные огоньки звёзд роскошным алмазным ковром ярко переливались на бездонном бархате неба, как драгоценности, выставленные на витрине галактического ювелирного магазина в день полной распродажи. Могу по секрету сообщить вам, что такая кромешная тьма вполне устраивала нашего таинственного путника. Благодаря ей, обратив лицо к небу, он легко различил огни Веги, Денеба и Альтаира. Западнее Веги раскинулось по небу гигантское созвездие Геркулеса. А ещё западнее Геркулеса  – ожерелье звёзд созвездия Северной Короны с блистающей Геммой. Вот ради неё-то, таинственной «ал-факки» – чаши нищих, как называли эту звезду арабы, и направился в свой ночной вояж наш неназванный пока путник.

– Наджми, ана кадим лака [1]… Где же эта чёртова дверь... –  пробормотал наш ниспровергатель человечества. Наконец, трепетной рукой юноша нащупал шершавое железо калитки, и, повозившись с замком, со скрипом отворил её. Дальше было проще. Выложенная серебрившейся в свете звёзд плиткой тропинка привела его к подножию высокой круглой башни, в которую он проник через узкую покорёженную дверь. Некоторое время спустя в тишине ночи в глубине башни завизжали электромоторы, и в её полукруглом куполе отверзлась узкая щель, а сам купол со скрежетом повернулся и замер. Из отверстия в куполе в ночное небо пробивался призрачный красный свет. В этом еле различимом свете видно было, как отворилась дверь на вершине башни, и на решетчатом балконе появился силуэт человека. Силуэт внезапно по-разбойничьи свистнул. Из мрачной тени забора раздался ответный свист, а затем от стены отделились три крадущиеся фигуры. Одна огромная и толстая, одна изящная и явно женская, и ещё одна худая и согбенная.

Скоро все члены ночной шайки будут в сборе. Так давайте же, пока эти фигуры крадутся в красноватом сумраке к дверям таинственной башни, познакомимся с ними поближе и выясним, наконец, что здесь происходит.

Впрочем, может быть, вам что-то известно о героях этого рассказа по их предыдущим похождениям? Даже есть это так, всё равно позволю себе ещё раз перечислить их имена, потому что они, подобно планетам, раз за разом бесконечно обращаются вокруг вечно сияющего солнца познания.

Дерзкого юношу, способного так жестоко унизить всё человечество, зовут Вениамин Видивицын. Как Икар он отважно стремился к обжигающему свету истины. Любопытство его было безгранично, но совершенно бессистемно. Он мог одновременно изучать влияние музыки на психику человека [2] и звёздную физику. Вот и сейчас, он легко согласился подменить своего школьного друга на практике по астрографии, что и дало, собственно, сюжет для этого рассказа. Надобно заметить, что любому своему увлечению Веня отдавался со страстью (это объясняет его фразы на скверном арабском). Безграничность, вечная тайна и восточная звёздная экзотика космоса смешались в его голове в дурманящий коктейль и в единый миг превратили его, как и многих до и после него, в раба астрономии.

Толстую тень на ограду обсерватории, а вы, конечно же, догадались, что действие происходит именно там, отбрасывал внушительных размеров молодой человек по кличке Кабан. По складу ума Кабан был агностиком [3]. Помните, как он произносил тост за непознаваемость мира [4]? С учётом такой философской позиции становится понятным некоторый скептицизм, который демонстрировал Кабан по отношению к загадкам и бесконечным, как сам космос, кризисам в астрономии. И всё-таки, несмотря на то, что всех увлечённых астрономией людей он считал несерьёзными, привычка опекать друзей взяла своё – и наш заботливый друг, не в силах отпустить близорукую Семёновну в ночное путешествие по Москве, последовал за ней. В течение всех событий этого рассказа этот толстый агностик ни разу не отказал себе в удовольствии выразить презрительное отношение к загадкам космоса.

Помните о женском силуэте? Источником для него  служила фигура девицы по имени Семёновна. Телосложением эта девушка затмевала античную Венеру, в честь которой древние римляне, как вы помните, назвали сверкающую утреннюю звезду. Веня также хотел назвать в честь Семёновны звезду или планету, но, к сожалению, не смог открыть подходящей. Семёновна была весьма легкомысленной и увлекающейся особой, склонной ко всяким авантюрам, поэтому она быстро согласилась поприсутствовать на ночном дежурстве Венечки, особенно когда узнала, что надёжный Кабан идёт с ней за компанию.

Худосочный силуэт принадлежал Рыбке. Юноша с такой странной кличкой и сибаритскими наклонностями вообще не должен был оказаться в это время и в этом месте. Но вот, оказался. Я же говорил, что, если свяжешься с астрономами – загадки будут на каждом шагу. Я потом как-то попросту спросил его, почему он, известный своим женолюбием, вдруг ввязался в такое дело. Он долго мычал и тёр переносицу, потом  выразился в том смысле, что любовь к астрономии напоминает ему любовь к женщине – много тайны, интриг и непонятной изматывающей работы – и никакого практического результата, никакого. Всё-таки Рыбка – неисправимый романтик.

Остался я. Вот только о себе мне нечего сказать вам. Я пылинка в лучах лунного света, я даже тени не отбрасываю, на что вы могли бы обратить внимание в предыдущем эпизоде. Не обратили? Ну и ладно. Я не обижаюсь, потому что я просто мысль автора.

Если вы видели киноэпизод с Марлен Дитрих, в котором она выступает из полумрака на свет софитов во всём великолепии своей красоты, то вы легко можете представить себе, какое впечатление произвела Семёновна, вступив в зал обсерватории из ночного мрака. «Наджам мин аэми! [5] – приветствовал нашу красавицу Веня и продолжил, обращаясь к Рыбке и Кабану. – Ну, и вы заходите, куски протоплазмы…»

Живое воплощение небесной красоты и сопровождающие её сгустки протоплазмы робко сгрудились в тесном зале обсерватории.

Вы наверняка знаете, что в центре обсерватории стоит телескоп. Только я бы уточнил: вся обсерватория с её специальным сейсмически стабилизированным фундаментом, вращающимся куполом и амбразурой, является только чехлом для этого божественного инструмента. Можно сказать, что телескоп – это альфа и омега астрономии, это идол, языческое божество для любого астронома.

Наш идол представлял собой пятиметровый рефрактор с 30-сантиметровыми линзами, экваториальной монтировки. Вы только не обращайте внимания на всякую техническую терминологию, просто поймите, что эта вещь была и остаётся воплощением всех знаний человеческого гения о свойствах света. Ну, а если захотите обратить внимание, посмотрите это [6]. Между прочим, как и у всякого языческого бога, история именно этого астрономического инструмента была тёмной и таинственной. Это небесно-синего цвета чудище, тонна стали, меди и стекла, было изготовлено на народном предприятии Карла Цейсса и попало в СССР по репарации после войны.

После этих слов вы легко, поймёте, почему Веня предостерегающе схватил охочего до всяких приборов Кабана за руки, когда тот попытался просто так облапать бога.

Даже изначально скептически настроенный Кабан не мог не признать, что сражён инструментом наповал. После того, как Веня показал ему, что можно крутить, а что нельзя, Кабан в восхищении приник к идолу и восторженно заявил: «Dieses Werkzeug hat ein gro?es, unschlagbares Produkt des deutschen Genies! [7]»

– Ja, das stimmt [8]! –  отвечал ему Вениамин.

А когда Семёновна робко поинтересовалась: «А почему вы заговорили на немецком?», оба молча показали на скромную табличку на постаменте телескопа: «Carl Zeiss Jena».

Веня торжественно усадил друзей за столиком для регистрации наблюдений, затем подошёл к зияющей щели в куполе обсерватории и замер, скрестив руки на груди.

– Ты чего, Венечка? –  участливо спросила Семёновна.

– Семёновна, тише… Они с космосом разговаривают-с, не видишь что ли? –  прошептал Кабан. Ядом его сарказма можно было бы убить лошадь, хотя лошадь вряд ли разобралась бы в этих абстракциях.

Веня смотрел на Вселенную, а Вселенная смотрела на него.

– Что ты? –  беззвучно спросило огромное Ничто.

– Я тоже ничто, часть тебя, - подумал он – я червь земной, горсть праха твоего в дуновении звёздного ветра…

– Зачем ты здесь? –  безмолвно поинтересовалось Ничто.

– Хочу тебя понять…–  вызывающе подумал он.

– Этого тебе не дано. Просто смотри и ужасайся…–  безразлично прозвучало в душе, и Ничто отвернулось от него.

Веня обречённо вздохнул, затем заученными движениями присоединил фотокамеру к окуляру телескопа, тщательно навёл его на вожделенную звезду – альфу Северной Короны, блистательную Гемму, которая, как известно, является затменной переменной типа Алголя спектрального класса A0 (на обычном человеческом языке - очень интересным для наблюдений объектом), открыл затвор фотокамеры и включил экваториальный компенсирующий привод. Теперь в течение двух часов делать было нечего, немецкое чудовище справлялось само.

Паузу, как всегда, заполнил Кабан. С присущей ему бесцеремонностью, он нарушил торжественную тишину этого языческого капища, и я услышал и запомнил диалог, которым назвал этот рассказ.

В зале обсерватории царил первозданный космический мрак. Только Аль-факки, как новая Вифлеемская звезда, подобно знамению современного астрономического подвижничества, мерцала над чёрным силуэтом телескопа. В темноте помещения светились немногочисленные индикаторы приборов, и поэтому, казалось, что мы сидим среди звёзд. Так вот, из этой галактической мглы, откуда-то из спирального рукава Ориона, прозвучал вопрос Кабана: «Мда… 22 тысячи лей… И зачем мы торчим на этом вокзале? Правильно говорят, Веник, книги до добра не доводят, от них одна погибель. Вот интересно, есть хоть за что? В чём тут суть? [9]»

– Суть, дорогой Кабан, состоит в демонстрации величия человеческого духа путём приобщения к грандиозным тайнам мироздания, – отозвался из темноты Веня. – Люди жизнь готовы положить, чтобы просто понять, кто мы, откуда и куда наш путь. А ты об одной ночи жалеешь.

– Каждое мгновение жизни драгоценно, включая это, Венечка. Мы же не звёзды, у нас впереди не миллиарды лет. Просто есть сомнение, что люди способны понять тайны вселенной, ты согласен? –  голос Семёновны звучал подобно серебряному колокольчику, призывающему к молитве.

– Нелегко задавать вопросы природе, потому что она безмолвна и равнодушна к нашим порывам. Но вы только послушайте, что астрономам удалось от неё узнать. Удалось узнать, что Вселенная огромна, и это мягко сказано, она потрясающе огромна, сорок пять миллиардов световых лет в поперечнике, и находится в постоянном и очень быстром движении, только вокруг ядра нашей галактики мы летим со скоростью больше двухсот километров в секунду. Видимая часть вселенной наполнена разнообразными по форме, происхождению и направлению эволюции звёздными скоплениями – галактиками, как это талантливо описано у Агекяна [10]. Поражает воображение то, что в основном галактики состоят из пустоты и, даже при столкновении, могут пролететь друг друга насквозь как два облака пара. Астрофизики считают, что, если учитывать только обычное вещество, то в среднем его приходится не более четверти атома водорода на кубометр, вот это пустота, в космосе просто ничего нет, кроме света! Получилось узнать, и об этом очень хорошо рассказано у Шкловского [11], что звёзды рождались в нашей галактике много раз, и этот процесс ещё происходит», - взволнованный голос Вениамина какими-то волнами распространялся в застывшем воздухе обсерватории, как будто это были волны реликтового излучения вселенной.

– Эти интересные выводы действительно удивляют, Веня. Но мы живём на Земле. Мы из плоти и крови, какое нам дело до звезд и пустоты? –  вмешался в разговор Рыбка.

– А вот и ошибаешься, Рыбон! Самое поразительное, что мы, земные существа, сделаны из звёзд, в каждом из нас живут следы величайших звёздных бурь, следы неистовых катастроф далекого прошлого. В любом человеческом организме есть редкие элементы: хром, селен, молибден, марганец, кобальт, это тебе любой медик подтвердит. Эти элементы не могли образоваться в ходе обычной эволюции ни нашей, ни какой-либо другой звезды. Это могло быть только результатом серии взрывов сверхновых звёзд в нашем рукаве галактики. Мы наследники погибших звёзд, они дали нам жизнь. Так разве не прекрасно знать это! – Веня помолчал и добавил. – Я даже стихи написал о людях и звёздах, вот послушайте:

       – То, что в каждом из нас,
         Было раньше звездой.
         Звёздный свет не угас,
         Просто стал он тобой.
      
         Так гори, как звезда,
         Согревая друзей –
         Свет любви навсегда
         Станет жизнью твоей.

– Я был неправ, Веник, я даже не ожидал, что в такую сухую, и, на первый взгляд, скучную науку, как астрономия, можно вложить столько страсти… Удивил, спасибо тебе. Семёновну, вот только сморило…–  последние слова Кабан произнёс шёпотом.

Потом Кабан и Веня что-то долго обсуждали вполголоса, какие-то технические подробности, параллаксы и фокусные расстояния. Звезда Аль-факки расплылась у меня перед глазами, и я провалился в бездонную космическую черноту сна.

На рассвете меня разбудил скрежет закрывающегося купола обсерватории. Мы вышли из башни, которая в свете утренней зари перестала быть таинственной и мрачной. На глубоком синем небе, подёрнутом лёгкими белыми облачками, восходила наша золотая звезда, такая тёплая и ласковая. Я зажмурился, обратил лицо к её лучам и попытался ощутить в себе её наследство. Ничего не ощущалось, просто было хорошо…

[1] Моя звезда, я иду к тебе (арабск.)

[2] Петров П.К. О музыке 2016 г.

[3] Агностицизм – философско направление, декларирующее непознаваемость мира.

[4] Петров П.К. О пространстве и времени. 2015 г.

[5] О звезда моих очей! (арабск.)

[6] Мельников О.А. (1967) Современный телескоп. М.:Наука.
[7] Этот инструмент  есть великолепное, непревзойдённое произведение немецкого гения! (нем.)

[8] Да, это так! (нем.)

[9] Кабан несколько вольно цитирует господина Испаса из замечательного фильма Михаила Козакова «Безымянная звезда», 1978 г.

[10] Агекян Т.А. (1981) Звёзды, галактики, Метагалактика. М.: Наука.

[11] Шкловский И.С. (1984) Звёзды: их рождение, жизнь и смерть М.: Наука.