Джинсы

               
Колька Жуков получил долгожданный диплом. Не без сложностей, хвостов много было, некоторые предметы по несколько раз пересдавал. К тому же завалил однажды сессию. Учёба на два года прервалась возвращением священного долга Родине, хотя Колька вроде и не занимал у неё ничего… В армию он сходил короче, отслужил в связистах.
 И вот техникум окончил. И если технарь это детство ещё, вернее его отголоски, то дальше начиналась  самая настоящая взрослая жизнь. Причём, лучшие её годы, время расцвета и становления, время свершений и побед. Совпадающего со временем великих свершений в стране  и уверенного движения к победе коммунизма.  Ну, так по телевизору говорили.
Распределили Жукова на электроламповый завод, технологом. С зарплатой в 90 рублей, как он выяснил. Ну дык, это только начало, дальше можно было и разряд повысить, и в институт поступить, и хоть до министра дорасти – все дороги открыты. Но пока – 90 рублей. Впрочем, на завод Коле можно было только через два месяца явиться, пока вроде как каникулы. Даже не каникулы, а возможность войти во взрослую жизнь солидным человеком, скалымив где-нибудь денег, что бы приодеться. У матери просить бессмысленно, мать работает медсестрой, сама около сотни получает, да ещё и двоих детей одна тащит, Кольку и сеструху-девятиклассницу Ленку. У неё только на еду, и то спасибо. Отец Колькин, по материным словам, то ли Северный полюс уже лет пятнадцать  как покорял, то ли в космос улетел и не вернулся.
На первую в своей жизни чуть-чуть руководящую работу Николай хотел придти модно и с шиком одетым. Пока в школе и в технаре учился, вечно какое-то старьё из комиссионки донашивал, на лучшее у матери не хватало. И завидовал всяким мажорам, которые форсили в фирменных шмотках.  Сейчас же Жуков твердо вознамерился воплотить в жизнь Чеховский завет про то, что всё у него, у Кольки, прекрасно должно быть – и лицо, и мысли, и душа, и, главное, одежда. Самым важным в создании стильного и достойного гардероба Николаю представлялась покупка джинсов.

 Джинсы были нескольких категорий. Самые простые, туфтовые – польские, они не вытирались вообще. Иногда появлялись  в магазинах за 30 рублей, но быстро  попадали в лапы фарцовщиков –  на барахолке стоили 60-70. Это, конечно, то же джинсы были, но так…
Категорией выше стояли индийские и итальянские. По слухам они иногда завозились в закрытые спецраспределители – магазины для тех, кто заслужил у Родины  высокую награду:  право штаны себе купить. Государственную цену их никто не знал, на толкучке такие шли по 120-150. Эти джинсы являлись непременным атрибутом деятелей свободомыслящей богемы.  Актёры областных театров, работники домов детского творчества, редакторы многотиражек, на досуге кропающие стихи, и другая околотворческая интеллигенция, недоедая по несколько месяцев, обязательно покупали индийские или итальянские джинсы и носили их,  не снимая. Это они так с советской властью боролись.
 И наконец – самые престижные джинсы, типа американские, всяческие «Монтаны» «Вирджинии» и «Техасы» с неимоверным количеством молний, вышитыми цветными нитками орлами-быками, клёпками и нашлёпками стоили 200-250 рублей. Мало кто знал, что шили в той же Польше, только вот в Советский Союз они официально не поставлялась.
Вообще, советское общество середины восьмидесятых было разделено на две группы – тех, кто имел джинсы и тех, кто их не имел. Обыкновенные штаны из грубой ткани служили неким символом свободомыслия, диссидентства, а заодно и материального благополучия. Индикатором того, состоялся ли человек в жизни, или так, балало пустое. Колька Жуков считал себя человеком состоявшимся, что и требовалось доказать общественности приобретением чудо-брюк.
Коммунистическая партия и советское правительство крайне неодобрительно относились к джинсам. Государство считало вопрос ношения штанов настолько важным, что в центральных газетах и журналах, включая «Правду», которую ещё сам Ленин провозгласил социалистическим святым писанием, время от времени появлялись антиджинсовые материалы. В зависимости от направленности издания, джинсы критиковались с самых разных позиций, за исключением моды и функциональности.
 В журнале «Здоровье», к примеру, на двух полосах помещалась статья, о невероятной токсичности джинсовых красителей и негативных последствиях трения грубой  ткани о мягкие части тела. Вывод содержался недвусмысленный – те, кто ходит в джинсах, практически мгновенно становятся бесплодными импотентами, к тому же начинают медленно, но верно умирать от отравления джинсовыми токсинами.
Журнал «Коммунист» разразился заметкой, из которой следовало, что ношение джинсов это первый шаг к измене Родине. В качестве научно-доказательной базы автор использовал тезис о том, что если гражданин Советского Союза надевает на себя штаны с враждебными Советскому Союзу надписями, значит, он и сам враждебно к этому самому Советскому Союзу относится. Но в продаже, да и в природе вообще, не было штанов с Лениным на заднице  или цитатами из Маркса в районе гениталий, которые, если следовать логике журнала «Коммунист», нужно было бы носить советским патриотам.
Впрочем, джинсы  официально не запрещали. Их просто категорически не одобряли. В свободной продаже их не было. Джинсы можно было купить на барахолке у фарцовщиков.

Барахолка или толкучка – это уже отдельная песня.  Фарцовка была запрещена законом. За спекуляцию – продажу по ценам выше государственных, даже в том случае, когда государственной цены вообще быть не могло - полагался немалый срок. Это с одной стороны.
А с другой, социалистическая экономика, при всех своих плановых достоинствах, абсолютно не способна была обеспечить  граждан штанами. Не только штанами, но и другой одеждой, бытовой техникой, автомобилями… Короче, вообще ничем не могла полностью обеспечить, кроме баллистических ракет с ядерными зарядами. Проблема была в том, что несознательные граждане не хотели иметь дома ракету СС-20, а хотели цветной телевизор. И штаны. А так как хождение по улицам граждан без штанов гораздо больше подрывало основы социалистической морали, чем спекуляция, власти смотрели на всякие барахолки, толкучки и сложные торговые схемы сквозь пальцы. То есть – официально конечно нельзя, но мы типа не видим.
Единственно – делалось всё, чтоб причинить  продавцам и покупателям максимальные неудобства. Так, что бы попасть на проводившуюся раз в неделю барахолку в Колькином городе, где официально разрешалось торговать только старыми вещами, нужно было ехать в битком набитом автобусе на самую дальнюю окраину. При этом в день толкучки, по воскресеньям,  автобусов на маршруте было в разы меньше, чем обычно. А добравшись до конечной,  еще пару километров плюхать пешком по грязи и пыли. Чтоб  на поросшем бурьяном пустыре попасть, наконец, в  продовольственно - промтоварный рай.
Средняя зарплата в СССР тех времен была 150-180 рублей. Килограмм пельменей стоил рупь сорок, проезд в трамвае – три копейки. Корче, жить можно… Если не ходить на барахолку.
 Ибо тут, к примеру, жестяная банка импортного пива стоила 15 рублей. Баночное пиво  считалось охренеть каким деликатесом, состоятельные люди покупали на праздник и пили с друзьями по глотку перед хорошим  коньяком. Но и это ещё не всё! Пустая банка из-под импортного пива стоила пять рублей! Потому что пустые импортные жестянки ставили в сервант под стекло, и они служили украшением интерьера. И нормальным считалось другу на День рождения  подарить пустую баночку, зачётный подарок.

Все это Жуков знал хорошо. Несколько раз он уже ездил на толкучку, приценялся к разным джинсам, пару раз примерил даже. Колька нацелился на  дорогие, «Монтановские» штаны, с металлическим орлом на заднице. Были ещё дороже, с вышивкой, но Жуков справедливо рассудил, что  цветные нитки, которыми выполнены изображения быков или медведей, очень быстро придут в негодность. И джинсы такие долго не прослужат, через пять-шесть лет потеряют своё великолепие. А хотелось вещь на долгие годы купить, качественную.  «Монтана» и выглядит классно, и прочная очень, и есть в ней особый, американский стиль. Короче, только «Монтана»! Значит надо где-то заработать 220 рублей.

Способов честного и быстрого заработка в СССР было немного. Собственно, с такими способами во все времена и во всех странах мира не сказать, чтоб хорошо. Но в СССР – совсем плохо. Колька решил поработать месяц на домостроительном комбинате, бетонщиком. Пацаны с технаря говорили, что там за день можно до червонца срубить. А самое главное – брали абсолютно всех, хоть судимых, хоть с двумя тройками, хоть студентов.
В отделе кадров унылая тётка, подписав заявление, спросила:
– Надолго к нам?
– Нууууу, – Коля не знал, что ответить.
– Ясно всё. Завтра к восьми утра на работу, найдёшь бригадира Зубова, к нему пойдёшь. Скажешь, из кадров прислали.

На следующий день Колька уже в половину восьмого прошёл на  территорию комбината, выискивая бригадира. Узнал, как найти бытовку зубовской бригады, сквозь едкую цементную пыль, перелезая через какие-то трубы и обходя непонятные ямы, направился на первое своё рабочее место.
В бытовке стояли шкафчики и длинный стол с двумя скамейками. За шкафчиками у стены были сколочены двухъярусные нары, со старыми фуфайками и какими-то грязными тряпками вместо матрасов. На стене висел ржавый рукомойник над эмалированным ведром. В углу стояли лопаты, ломы. На полу валялась старая обувь и носки. Воняло в бытовке отвратительно, какой-то химией, мочой, человеческим потом.
До начала смены было ещё минут двадцать. Но несколько новых коллег Жукова уже готовились к трудовым подвигам. Работяги пили мутную жидкость из трёхлитровой банки, разливая по гранёным стаканам и занюхивая одной ириской на всех.
– Здравствуйте, меня к вам работать направили. Мне бригадир Зубов нужен.
– О, студент! Коммунизм, мля, строить пришёл? – один из рабочих поднял с пола грязный сапог и с силой швырнул его вглубь нар, – щаз, мля, будет Зубов тебе.
С нар послышался мат, сапог вылетел обратно и смачно впечатался в стену. Из вороха тряпок вылез маленький давно не бритый мужик с синяком под глазом. Несколько секунд разглядывал Кольку, потом ухмыльнулся, обнажив кривые зубы в стальных коронках.
– Пополнение значит! Вон, крайний шкафчик занимай, переодевайся, там вроде спецуха старая есть. Новую хрен получишь,  экономят, падлы, на спецовках. Зовут-то как?
– Николай  Жуков.
– О мля, маршалом тебя звать будем. Слышь, Маршал, а ты когда прописываться думаешь? В коллектив-то тебя принять надо, а?
– Что? – не понял Колька.
– Бухлом когда проставишься? – пояснил бригадир.
– Так у меня денег нет… Я ж пришёл как раз заработать.
– Денег нет, – проворчал Зубов, – вот молодёжь пошла… С получки чтоб проставился, понял?
Рабочие потеряли к Кольке всякий интерес. Он подошёл к шкафчику, где валялась грязная и драная спецовка. Одевать её было противно, но деваться некуда. Жуков напялил на себя рубище, размера на три больше, чем нужно. Подвернул брюки и рукава. Сел на скамейку с краю и стал ждать начала работы.
Постепенно бытовка заполнялась людьми. Кто-то сразу переодевался у шкафчиков, кто-то в чистом присаживался за стол. Всего собралось человек десять.  Начали играть в домино. Мужик, из пивших мутную жидкость, встал и с шумом помочился в ведро под рукомойником. На Кольку никто внимания не обращал.
В девять в бытовку забежал заполошный очкарик в костюме:
– Зубов! Срочно выводи бригаду! За седьмым цехом котлован надо под трансформаторную будку вырыть. Экскаватором нельзя, там где-то труба канализационная проходит, керамическая. Ройте лопатами, но очень осторожно. Три на три, полтора метра глубиной. Всё понятно?
– Чё, вручную рыть, – истерично закричал бригадир, брызгая слюной, – вы, значит, не знаете, где у вас там труба, а нам корячится весь день! Там глина одна, щебень и кирпичи битые, мы ж ласты склеим всей бригадой!
– Зубов, не заводись, – устало ответил инженер, – что хочешь?
– По восемь часов переработки закроешь. Всем. Тогда сделаем.
– По шесть…
– Ладно, по шесть. Не бзди, выкопаем тебе сегодня котлован.
Начальник ушёл. Никто не двинулся с места, никто вообще даже не помышлял работать. До обеда доставали откуда-то из под скамейки ёмкости с мутной жидкостью, пили, играли в домино и карты. Некоторые, перепив, устраивались спать на нарах. Колька сидел в своём углу и недоуменно наблюдал за происходящим.
После обеда Зубов, наконец, обратился к нему:
– Слышь, Маршал, хватай копалку, пошли котлован делать.
Колька взял лопату из штабеля в углу и направился за бригадиром. Сам старшой шёл налегке, больше никто из бригады даже из бытовки не вышел.
Вдвоём добрались  до места, бригадир  приказал: «жди здесь» и куда-то убежал. Больше часа Жуков сидел на корточках в тени цеховой стены и размышлял о том, удастся ли вот с таким коллективом за месяц на «Монтану» заработать. Послышался шум,  через пару секунд из-за поворота показался трактор, перед которым, размахивая руками, бежал Зубов.
– Петюня, вот туту давай копай! Стакан с меня, отвечаю. Давай, хренач, чтоб только пыль стояла!
– Там же труба керамическая, - удивился Колька.
– А тебе не до звезды – труба там или хрен закопан? – рассердился бригадир, – твоё дело с лопатой молча стоять. Копай, Петюня!
Трактор вгрызся в слежавшуюся землю ковшом, натужно закряхтел, наконец, снял первый слой грунта. Дальше дело пошло быстро. За пятнадцать минут котлован был готов. На дне валялись керамические черепки, с двух сторон ямы торчали остатки перебитой трубы. Причём с одной стороны тонкой струйкой текла грязная вода с плавающими фекалиями.
– Вот молодец, Петюня! В бытовку заезжай за гонораром! – радовался Зубов, – теперь ты, Маршал. Сейчас тебе победная операция предстоит! Должен же ты воинскую доблесть проявить, а? Значит так – прыгай в котлован, куски трубы сбей, чтоб вообще не видно было, где течёт – заткни ветошью какой и землёй засыпь так, чтоб ни одна собака не разглядела эти долбанные осколки.
– Так если я заткну ветошью – все дерьмо обратно из сортиров в цехе полезет!
– Вот ты совсем дурак? Оно когда полезет? Дня через два, не раньше. Пока труба вся заполнится… Мы сто раз к тому времени наряд закроем.
– У меня кеды новые, – пожаловался Колька, – обуви рабочей нет, я в чём пришел…
– Ты работать будешь или пререкаться тут? Лезь в котлован или уматывай отсюда к эдакой матери!
Делать нечего, Николай  нашёл в ближайшей урне ветошь. Потом спрыгнул в яму, прямо в зловонную лужу из канализации. Отбил по краям куски трубы, заткнул текущей конец тряпками и замазал глиной, затем прикопал разбитую канализационную магистраль так, чтоб не видно было. С помощью Зубова выбрался из котлована. Новенькие кеды и штанины робы  были перепачканы дерьмом и глиной, отвратительно воняли.
– Не бзди, – успокоил бригадир, – сейчас в бытовку вернёмся, постираешь, к концу смены как новые будут. Все равно сегодня больше никуда не пойдём.
Вернувшись в вагончик, Колька снял кеды с носками и засунул их под рукомойник, но воды там не было.
– Через дорогу кран торчит, Маршал,  – сообщил Зубов, – там можно помыть. Заодно возьми ведро, вылей где-нибудь, а то полное уже нассали.
Колька, взяв ведро из-под умывальника в одну руку, а в другой держа кеды, поплёлся по пыльной дороге к одиноко торчавшему из земли крану. Что мешало дотянуть воду до бытовки, было не понятно. Жуков долго отстирывался. Потом искал, куда вылить из ведра, не нашёл, плюнул и выплеснул содержимое со злости прямо на дорогу. Вернулся в вагончик, вновь сел в угол на скамейку. Тут бригадир поставил перед ним полный стакан мутной жидкости.
– На, Маршал, лечись. Трубу грамотно прикопал, боевое крещение прошёл. Давай, за бригаду нашу.
Колька опасливо понюхал содержимое стакана.  Напиток нестерпимо вонял жжёной резиной и какой-то дохлятиной.
– Что это? – спросил Колька.
– Коньяк, мля, – загоготали рабочие, – французский, самый зашибательский.
– Извините, я не буду. Я вообще мало пью.
– Ну, не пьёшь и хрен с тобой, – один из рабочих выхватил у Кольки из под носа стакан и осушил  залпом.  Больше на Жукова демонстративно не обращали внимания. Так закончился первый рабочий день.

На следующее утро Николай пришёл на работу уже со своей робой и сменной обувью. Переоделся и сел на лавочку ждать новых трудовых свершений. От вчерашнего новый день отличался только тем, что бригадир Зубов не спал на нарах в бытовке, а прибежал к половине девятого откуда-то уже изрядно пьяным. В девять явился давешний инженер. Непонятно было, зачем рабочим приходить к восьми и целый час сидеть, ничего не делая, ожидая начальство.
– Мужики, вчера котлован вырыли, молодцы. Наряды вам закрыл. Только это… Передумали будку там строить… Надо закопать.
– Да вы чё, издеваетесь, – взвился Зубов, – вчера весь день корячились всей бригадой.
– Ну, надо, надо… По восемь часов каждому закрою. Экскаватором нельзя, труба там, вдруг.
Инженер ушёл.
– Значит так, – распорядился бригадир, – я пошёл Петюню искать, яму закапывать. А ты, Саморез, бери Маршала и дуйте на склад. У нас коньяк  заканчивается. Что хотите делайте, но бочку притараньте.
Саморезом оказался высокий лысый мужик с лицом, не обезображенным интеллектом. Он повёл Кольку в дальний угол огромного комбината, минут двадцать шли. В дверях склада, огромного ангара из дюралюминия, сидела на стуле, широко расставив ноги, толстая тётка неопределенного возраста и грызла семечки.
– Людка, нам БФа надо, – начал переговоры Саморез, – ящики клеить для арматуры.
– Какие в жопу ящики, какая в жопу арматура? – тётка сплюнула в сторону бетонщиков длинную полоску семечной шелухи, – без наряда от главного инженера не дам ничего, алкаши хреновы.
– Ну, нет, значит – нет, – не стал спорить Саморез, – пошли Маршал.
Они обошли здание, Колькин напарник вытащил из кустов лом, видно, заранее там спрятанный, отогнул металлическую обшивку  складской стены.
– Стой на шухере, – велел Жукову коллега, а сам смело полез в образовавшуюся дыру. Минут через десять он выкатил столитровую железную бочку клея БФ-6.
– Все, погнали. Мля, ни дают работать нормально, каждую мелочь звиздить приходится.
Обратный путь занял гораздо больше времени. Катить бочку по ухабам и колдобинам комбинатской территории было не просто, а ещё приходилось поднимать и перетаскивать через многочисленные препятствия. Но за час справились.
Бригада сидела за столом и привычно играла в домино, выпивая для азарта. Кто-то спал на нарах. Зубов возвращению гонцов очень обрадовался:
– Вовремя! А то заканчивается у нас трудовой энтузиазм, утром на похмелку даже не хватит. Значит так, Маршал. Самое важное дело я тебе сейчас доверю. Коньяк будешь готовить.
Бригадир с Саморезом  вскрыли бочку и налили тягучего коричневого клея в ведро. Затем Зубов сунул Кольке в руки дрель, вместо сверла в которой была закреплена палка.
– Слушай и запоминай. Деревяшку  в ведро опускаешь и крутишь четыре часа. Если инструмент нагреется, десять минут перерыв можно сделать. Давай, фигач.
До конца смены Колька мешал дрелью БФ. На конце палки образовался и с каждой минутой всё рос резиновый мячик. При этом клей становился менее вязким, к тому же заметно светлел. Через несколько часов непрерывного кручения в ведре осталась та самая жидкость, которую и пили мужики. Бригадир велел убрать дрель, а резиновый шар выкинуть куда подальше.
– Молодец, Маршал, приготовил коньяк. Давай с нами по стакану, сам же делал, чистое всё.
– Не, я не пью…
– Мля, вот подозрительны мне всякие, которым с простыми людьми выпить в падлу. Вот каким-то духом нехорошим от них веет. Ну, смотри, тебе жить.
Рабочий день закончился. Жуков пошёл домой, а мужики остались пить коньяк «шесть звёздочек».

А на следующий день Колькино трезвенничество ему аукнулось. Зубов посмотрел на него утром мутными глазами и спросил:
– Ты не пьёшь, не куришь, спортсмен значит?
– Ну, нет, просто не пью и не курю.
– Один чёрт – здоровый. А раз ты тут самый здоровый – звездуй на дозатор. Саморез покажет чё там делать.
Уже знакомый Кольке работяга отвёл его к странной конструкции, высотой с трёхэтажный дом. Металлический цилиндр, более всего напоминал водонапорную башню. На самом верху была дверь, к которой шла металлическая лестница. Сверху к цилиндру подходила огромная труба, начало свое бравшая где-то в глубине территории комбината. Ещё одна труба, поменьше, торчала сбоку, на высоте метров трёх и заканчивалась гибким гофрированным шлагом.
– Смотри, Маршал, – сюда цистерны за сухими цементом подъезжают. Водила сам конец в бочку засунет, – Саморез указал на шланг, – тебе постучит. Твоя работа там, наверху. Пошли.
По наружной лестнице они поднялись наверх сооружения. Сразу за дверью находилась площадка, где перед пультом с двумя кнопками «вкл» и «выкл» и телефонной трубкой стоял колченогий стул. Вниз с площадки внутрь  цилиндра  спускался ещё один трап. И – всё вокруг было в цементе. Цементное озеро на дне конструкции. По краям ёмкости вдоль стенок высились цементные горы. Мелкая цементная пыль висела в воздухе,  густо покрывала и стул и пульт. От малейшего движения возникали цементные ветерки.
– Ну вот. Твоё рабочее место, – начал инструктаж Саморез – водила снизу стучит, жмёшь на кнопку «вкл». Транспортёр внизу работать начинает, к нему в цистерну цемент сыпется. Цистерна наполняется, он опять стучит, нажимаешь «выкл». Дальше, как цемент заканчиваться начнёт, ну дно увидишь, обязательно со стенок обстучи, – наставник молодежи указал на цементные горы по периметру сооружения, – ну, их лопатой тронешь чуть, они сами обвалятся. Но – обязательно. Как всё заканчивается, трубку поднимаешь, говоришь диспетчеру, что звездец. Они тебе заново ёмкость заполнят.
Саморез указа на раструб под потолком, видно соединенный с большой трубой снаружи:
– Но, смотри, как свежий цемент посыплется – выходи отсюда на улицу, не стой. А то задохнёшься нахер. Все понял? Ну, давай, работай.
Инструктор ушёл. Колька с тоской стал разглядывать серое цементное царство. От мелкой пыли дышать было тяжело, цемент скрипел на зубах, слезились глаза. Ещё, от невероятной жары внутри металлической ёмкости, пот тёк ручьями, и цементная пыль мгновенно въедалась в кожу.
Жуков вышел наружу и стал ждать. Ближе к обеду приехала первая цистерна. Пока водитель запихивал шланг в круглый люк наверху машины, Колька вернулся на рабочее место. Раздался условный стук, Николай нажал кнопку «вкл». Заскрежетал невидимый механизм, цементные массы пришли в движение, из-за пыли сложно было разглядеть даже пульт управления, не то, что транспортёр далеко внизу. Минут через пять водила вновь постучал по стенке, Колька выключил подачу.
Машины не часто, но подъезжали. Когда пыль внутри дозатора после очередной погрузки осела, Жуков увидел, что ёмкости почти пуста. Лишь по краям возвышались прилипшие к стенкам цементные горы, внизу же обнажилось металлическое дно и лента транспортёра. Колька взял лопату, спустился по внутренней лестнице в самый низ и, что есть силы, ударил по стенке бункера, как учил Саморез.
Дальше случилось неожиданное. Сухой цемент потёк со всех стенок как вода. Через мгновение от пыли вообще ничего стало не  видно, рот, нос и уши были полностью забиты, глаза не открывались, Колька оказался завален серой массой по грудь. С трудом, на ощупь, он нашёл лестницу, уцепился за неё и полез наверх. Дышать было нечем, легкие горели огнем. Жуков выбрался наружу, скатился на землю и стал громко кашлять, выхаркивая из дыхательных путей цемент. Когда чуть восстановилось дыхание, попытался протереть глаза. Потом поплёлся в ближайший цех, нашёл там умывальник и долго мылся.
Когда Колька вернулся, очередной шофёр уже вытаскивал гофру из машины.
– Алё, пацан, ты где ходишь? – возмутился водитель цементовоза, – ждал тебя, ждал, не дождался. Сам всё сделал. Всё, кончился цемент.
– Да я это… Мылся… Меня завалило там, когда стенки обстукивал…
– Дык ты чё ж, внутри это делал? Внизу? А тебе не сказали разве, что можно просто снаружи кувалдой ухреначить и подождать минут пятнадцать? Вот наставники, мля, офуеваю я с них. Ладно, освоишься.
Шофёр уехал. Колька поднялся наверх, взял телефонную трубку, сообщил, что башня пуста и пулей выскочил из ёмкости. Через пару минут послышался рёв и вся конструкция зашаталась. Когда грохот закончился, Колька выждал несколько минут и заглянул внутрь. Дозатор был наполнен сухим цементом вплоть до верхней площадки с пультом. Упадёшь ненароком – утонешь.
В конце смены Жуков долго пытался отмыться под душем в соседнем цехе. Не получилось – цементная пыль въелась в поры на коже. Вернулся в бытовку весь серый. Рабочие привычно пили коньяк. Колька стал переодеваться в чистое, которое тут же сделалось грязным. В это время в вагончик зашёл инженер, глянул на Николая, всё понял и начал орать на Зубова:
– Ты что, пацана на дозатор поставил? А если бы его цементом завалило? А если бы он задохнулся там?
– Да мы ему объяснили всё…
– Да он запросто мог там кони двинуть! Было ж уже, не помнишь что ли? А подписи в журнале по технике безопасности нет! И что? Мне сидеть из-за вас, долбодятлов? Чтоб пока в журнале не распишется – никакого дозатора, понято?

Следующие две с половиной недели, расписавшись за инструктаж по ТБ,  Колька обслуживал дозатор. Хотя он уже научился обстукивать стенки снаружи, вовремя выбегать при смещении цементных пластов, да и вообще редко заходить в ёмкость, от цементной пыли было не спастись. Вся кожа потрескалась, невероятно зудела, местами образовались кровоточащие ранки. Глаза гноились. Дышать было больно, Колька постоянно отхаркивал цементную пыль.
Рабочие в бригаде его игнорировали – не пьёт же, козел. Да и не видел он их особо. Раньше бетонщики работали на дозаторе по очереди, теперь там пахал один Николай. С утра переодевался и шёл к железному бункеру, возвращался только в конце смены.
Наконец, Жуков сломался. Пришёл в отдел кадров и написал заявление об уходе.
– Понятно всё. Очередной летун значит. Вот из-за таких, как ты, мы коммунизм нихера построить не можем, – высказала свое недовольство кадровичка, но заявление подписала.
За три недели работы на комбинате Колька получил на руки 230 рублей. Что было меньше, чем у коллег вообще не выходивших из бытовки. Но на «Монтану» хватало!

И в воскресенье Жуков поехал на барахолку за долгожданными штанами. Встал пораньше, в шесть часов, чтоб к восьми на месте быть и хорошенько изучить всё, прицениться.
Ходил по рынку часа два, рассматривал заветные джинсы у разных фарцовщиков. Наконец, решился на покупку. Вместе с суетливым парнем-продавцом в солнцезащитных очках на пол-лица отошли за неработающий павильон «пиво - воды» в заросли бурьяна. Фарцовщик достал из большой клеёнчатой сумки джинсы в красивом упаковочном пакете.
– Слышь, меряй быстрее, пока менты не засекли.
– Подожди, – сказал Колька, – мне посмотреть надо.
Достал штаны из пакета, внимательно изучил каждый шовчик, каждую строчку, каждый лейбл. Всё идеально. Затем снял старые школьные брюки, специально на рынок одетые, бросил их прямо в бурьян и натянул джинсы. «Монтана» сидела отлично.
– Беру, – сказал Колька.
– О кей, снимай, упакую.
– Не, не надо, я в них пойду.
– Да? Ладно. Двести пятьдесят рублей.
– Как двести пятьдесят? Двести двадцать же, я спрашивал…
– Не, братан. Двести двадцать «Техас». «Монтана» двести пятьдесят.
– Ну, не надо тогда. Я у кого другого куплю.
Колька снял джинсы, вновь надел старые  брюки.  Парень аккуратно сложил супер-штаны в фирменный пакет и бросил в сумку. Потом задумчиво посмотрел на Кольку.
– Что, сильно понравились? Ладно, чёрт с тобой, забирай за двести двадцать. Чисто по-братски отдаю, вижу, что влюбился ты в эту «Монтану». Только не говори никому, что я тебе тут за копейки продал.
– Спасибо! – обрадовался Колька и отсчитал деньги. Продавец взял плату, вытащил из сумки пакет со штанами, сунул его Жукову и быстренько смотался. Снова переодеваться среди бурьяна было глупо. Колька завернул обновку в найденную газету и поехал домой.

Дома никого не было. Николай тщательно вымыл руки и аккуратно достал из пакета долгожданную покупку. К упаковке можно было приделать ручки, ещё и сумка фирменная получалась. Развернул обновку – в руках оказалась одна штанина.
Фирменные джинсы были разрезаны пополам, в сложенном виде это было незаметно. Жуков несколько минут обалдело разглядывал половину коттоновых брюк. «Да как же это? Да почему?», –  сам себя спрашивал Колька. Когда шок прошёл, он запихнул негодный товар обратно в пакет и выскочил на улицу. За три рубля из десятки, оставшейся от денег за каторжную работу на дозаторе, подрядил частника на «Москвиче» доехать до барахолки.
Базар уже заканчивался, торговцы и покупатели покидали пустырь и шли к автобусной остановке. Но Кольке повезло, удалось найти спекулянта в огромных очках.
– Ты это чего это? Ты что ж туфту впариваешь? А ну отдавай мои деньги! – накинулся на него Колька.
– Ты чё, братан, с дуба рухнул. Да я тебя вижу в первый раз.
– Да я тебя… Да я сейчас милицию…
– Милицию? Ага, давай милицию, – парень неожиданно достал из кармана свисток и пронзительно засвистел. Через несколько секунд подбежали два милиционера:
– В чём дело, граждане?
– Да вот, ненормальный какой-то деньги требует.
– Деньги требует? Грабитель значит. Ничего, сейчас разберёмся.
Менты схватили Кольку под руки, оттащил за киоск, где он до этого мерил джинсы и начали избивать. Поработав несколько минут руками и ногами, бросили свою жертву в бурьян. На прощание сказали:
– Считай, повезло. Еще где вякнешь – сядешь за грабёж.
Несколько минут Жуков просто лежал в пыли, корчась от боли. Потом кое-как поднялся, нарвал травы, вытер кровь и пошёл в сторону остановки, прижимая к груди сверток с одной штаниной.

Когда Колька вернулся, мать была уже дома. Увидев разбитое лицо и кровь на рубашке, заохала, запричитала. Николай  хотел было что-то наврать, но неожиданно разревелся как в детстве и долго не мог успокоиться. А потом рассказал матери всё.
Та достала из пакета одинокую штанину:
– Ну, что ж сынок. Обманули тебя, бывает. Я тебе из этих полупорток жилетку сошью. Отличная получится, фирменная. Ну, вот дались тебе эти джинсы! Хочешь, брюки новые купим тебе, в универмаги по тридцать рублей есть, очень хорошие.
– Мама, ну мечта у меня эти джинсы. Понимаешь, мечта.
– Ну раз мечта – значит ещё заработаешь. Помогу, чем смогу. Но денег у нас небогато. И жилетка отличная выйдет! Не переживай.
Вечером пришла домой сестра Ленка. Колька вроде как читал, но сам вполуха услышал, как мать сестрёнке про его злоключения рассказывает. Ленка тоже разпричиталась, разохалась. А потом возьми да скажи:
– И зачем он на этот дурацкий комбинат работать попёрся. Я слышала на товарной станции в третью смену за разгрузку вагонов до тридцатника у мужиков выходит за ночь. И оформляться не надо, когда удобно тогда и работай.
И Колька решил, что следующим вечером пойдёт на товарную.

Идти было страшно. Если уж квалифицированные рабочие, бетонщики на домостроительном комбинате, были вечно пьяные, агрессивные и удивительно тупые, то какими же должны быть грузчики на товарной, которые даже на работу не оформляются?  Но Колька пошёл. Другого способа закалымить на джинсы  он не знал. Жуков твёрдо решил придти на электроламповый завод в фирменных штанах, это уже делом принципа было.
Колька пришёл на станцию к шести вечера. Потолкался между вагонами, посмотрел на разгрузку. Наконец набрался смелости и подошел к курившим работягам.
– Извините, а где тут у вас на ночные работы записывают?
– А, капусту рубить решил, парень? Студент?
– Нет, я только техникум окончил.
– Точно не студент? Тогда к восьми вечера приходи, найдёшь Сербского. Он у не-студентов старший. С ним договаривайся.

Через два часа Колька вновь был на станции. Сербского удалось отыскать быстро. Очень худой, высокий мужик в отличном костюме, при золотых часах. Кисти рук были покрыты татуировками – перстни, точки какие-то, скрипичный ключ, солнце с надписью «север». Взгляд цепкий и умный.
– Здравствуйте, мне к вам сказали, – робко прмямлил Колька.
– Работать? Нигде не учишься?
– Нет, я техникум уже окончил. Подработать надо немного.
– Хорошо. В конце смены деньги получишь под фамилией Гаспаридзе. Запомни – ты Гаспаридзе. После расчёта найдёшь меня, отдашь десять процентов. Все понятно? Все устраивает?
– Да.
– Хорошо, пойдём.
Странный этот бригадир отвёл Кольку в бытовку грузчиков, отдельную комнату при складе. В отличие от вагончика на комбинате, здесь было удивительно чисто. Вдоль стен стояли мягкие диваны и низкие журнальные столики. В центре, на большом столе красовался электрический самовар с чашками, дефицитный растворимый кофе, индийский чай, конфеты, сахар. На диванчиках сидели абсолютно трезвые рабочие, человек десять,  негромко переговаривались, многие читали.
– Добрый вечер, господа! – поздоровался Сербский, – я вам новенького привёл. Объясните парню, что тут к чему.
Бригадир ушёл. Колька огляделся и вдруг увидел преподавателя математики из своего техникума. Препод в рабочей одежде играл в шахматы с  другим грузчиком.
– Олег Константинович, здравствуйте, – поздоровался Колька.
Математик оторвал взгляд от доски, оглянулся, узнал Жукова.
– Ааа, здравствуйте, Николай. Вы же вроде закончили только что. Вас куда распределили?
– На электроламповый. Но ещё через месяц придти можно. А пока вот, подработать решил.
– Что ж, похвально. Давайте всё вам объясню. За этой дверью душевая и раздевалка. Занимайте любой свободный шкафчик, переодевайтесь. Потом ждите. Будут приходить «покупатели», говорить, сколько человек возьмут. У нас живая очередь. Вы за Леонидом Васильевичем будете, – преподаватель указал на атлетически сложенного очкарика, читавшего какую-то книгу на иностранном языке.
– Работу заканчиваете, возвращаетесь сюда. Можете снова очередь занять или просто посидеть, отдохнуть. Последний наш покупатель в семь утра приходит. Потом – уже местные работают. В восемь открывается бухгалтерия. Идёте, получаете деньги. Вам сказали под какой фамилией? Десять процентов относите Сербскому. Вот такая работа.
– А Сербский здесь директор, да? – спросил Колька.
Олег Константинович улыбнулся:
– Сербский здесь формально вообще не работает. Но наводит порядок, так сказать. Раньше, пока коллеги Сербского на станции не появились, здесь много безобразий происходило. Кинуть могли, вообще ничего не заплатить. За работу дрались, кто победил, тот и грузит. Грязь, неустроенность. Так вот, они навели порядок. За свои десять процентов. Все расчёты через кассу, честно, по тоннажу, никаких пьяных, всё цивилизованно. Всех устраивает.
– А почему студентам нельзя?
– Можно, но не в нашей бригаде. Конфликт интересов чтоб предотвратить, – математик улыбнулся, – ну представьте, мы с вами всю ночь бок о бок мешки таскаем, а днём я вам неуд поставить должен. Не по-людски, согласитесь. А у нас здесь многие преподают. Ещё врачи есть, учёные и даже один оперный тенор.
– Офигеть, – изумился Колька.
– Ничего удивительного. Зарплаты маленькие, жить как-то надо. Да, ещё. Если Сербский подойдёт и что-то попросит – делайте без сомнения. Он потом рассчитается.
Тут в помещение вошел первый «покупатель», златозубый грузин в кепке «вертолёт».
– Генацвале, вагон арбузов, на всю ночь работа, разгрузыть на месте тоже нада, доплачу. И арбуз спэлый дам, сколько унесёшь. Кто пойдёт?
Грузчики посовещались между собой, шесть человек ушил с грузином.
Колька переоделся в рабочее.  Сделал себе чашку кофе, оказалось это бесплатно, пей, сколько хочешь. Взял со столика журнал «Наука и жизнь», сел на диван и стал ждать.
Потихоньку приходили ещё люди, переодевались, занимали очередь.
Через час появился второй покупатель, товаровед магазинный, забрал людей на разгрузку мебели. Ещё через полчаса подошла и Колькина очередь.
Вместе с пятью другими калымщиками, Жуков направился разгружать вагон с мылом. Мыло было упаковано в коробки, весом по пять килограммов каждая. Невесомые практически. Едва открыли дверь вагона, Колька ухватил три штуки и побежал к фургону-ГАЗу.
– Не, парень, так не пойдёт, – остановил его самый старший и самый опытный здесь грузчик, врач-реаниматолог, как Колька выяснил, – встаём в цепочку и передаём, не кидаем! Передаём! По одной. Всё понятно?
Колька занял своё место в цепочке. Вначале работа шла легко и быстро. Коробки так и порхали из рук в руки. Загрузили один фургон, на смену ему подъехала другая машина. Но с каждой переданной коробкой их вес чуть-чуть увеличивался. К полуночи разгрузили полвагона. Уже стало понятно, что пять килограмм это очень много. За всё время остановились перекурить два раза по пять минут. Работали слаженно и быстро: принял коробку, развернулся корпусом, не отрывая ног от земли, передал коробку. К половине второго руки и спина гудели. К трём Колька действовал как робот, ничего не соображая. Рук уже не чувствовал, спины тоже. Боялся прерваться хоть на секунду, так как при остановке была большая вероятность просто упасть и не подняться. Вагон закончили в начале четвертого.
На негнущихся ногах Колька побрёл в бытовку.
– А ты молодец, – похвалил старший, – мне казалось – сломаешься, но ничего, выдержал. Привыкнешь, парень, потом проще будет. Ещё на вагон пойдёшь сегодня?
– Не-а, – прошептал Колька. В комнате отдыха упал на диван и пролежал без движения до восьми утра. Уснул даже. Разбудил его Олег Константинович, успевший поработать на двух вагонах.
– Ну что, Николай, пойдёмте за творческим гонораром.
Перед кассой стояли  мужики из Колькиной бригады и студенты из конкурирующей. Никто не толкался, не шумел. Очередь двигалась быстро. Наконец, настал Колькин черёд.
– Фамилия? – спросила невидимая в маленьком окошке кассирша.
– Жуков… Ээээ, нет, Горидзе, простите, Гаспаридзе…
– Распишись.
На руки Колька получил двадцать три рубля. Подошёл Олег Константинович:
– Поздравляю, Николай. Теперь пойдёмте налог платить. Мелочь есть? Там надо всё точно.
Сербский сидел на скамейке под Доской почёта у входа на станцию. Колька подошёл и протянул два рубля тридцать копеек без сдачи, как научил математик.
– Ну что, живой? – поинтересовался смотрящий за порядком, – ещё работать захочешь – сразу в бытовку приходи, меня искать не надо. Фамилию для расчёта потом скажу.
Весь день Колька провалялся дома на кровати, болело всё тело, руки и живот так вообще огнем горели. Сил не было даже чаю себе налить. Но вечером, превозмогая боль, опять пошёл на станцию.

Второй день прошёл легче. Колька участвовал в разгрузке одного вагона с автомобильными покрышками.
На третий день разгружали культтовары. Во время перекура к бригаде подошёл Сербский и чуть слышно произнес: «три коробки с кассетами на пути уроните, чтоб покупатель не видел». Ближе к концу разгрузки, когда все устали,  «покупатель», товаровед с базы «Культспортторга», перестал следить за каждым движением грузчиков и стал отлучаться по своим делам, то в туалет, то чаю попить. Во время одной из таких отлучек надзирающего, старший, доцент-филолог из университета, и скомандовал выполнить просьбу Сербского. С трапа между вагоном и платформой, прямо на пути грузчики сбросили три больших коробки магнитофонных кассет «Сони», по сто штук в каждой. Одна такая соневская кассета в магазине стоила десять рублей. Продолжая разгрузку, Колька заметил краем глаза чёрные тени, утаскивающие дефицитный товар прямо под вагон.
Под расчёт получилось восемнадцать рублей. Привычно уже Колька принёс рубль восемьдесят Сербскому, но тот деньги брать не стал:
– Сегодня с меня, корешок. У нас тут всё по-честному.
И протянул Кольке ещё целый червонец.
На четвертый день Жуков разгрузил уже два вагона и получил тридцать восемь целковых.

Колька ходил на товарную станцию две недели. За это время удалось скопить триста двадцать рублей. И на джинсы хватало, и отдохнуть ещё чуток,  до начала работы на электроламповом. Из одной штанины мать сшила замечательную жилетку, фирменней некуда, такой точно ни у кого не было. Колька решил впервые надеть её уже вместе со штанами.
И вновь в воскресенье отправился на барахолку. Но на сей раз умнее действовал. Пригласил с собой для подстраховки двух друзей – Саньку Колесова, первый разряд по боксу среди юниоров имеющего. И Васю Стеца, который хоть и не спортсмен, но парень шухарной, очень любивший подраться.
Впрочем, всё прошло благополучно, без всяких сложностей. Быстро нашли дамочку, торговавшую именно монтановскими джинсами. Заранее обговорили цену. В ближайших кустах Колька перемерял несколько штанов, выбрал самые подходящие и снимать их даже не стал. Дама не возражала. Рассчитались, упаковали в фирменный пакет старые Колькины школьные брюки и поехали в город, обмывать покупку.
До вечера просидели втроём в кафе «Океан», выпили понемногу. И вернулся Жуков домой полноправным обладателем фирменных джинсов «Монтана».

Чудо, что за штаны! Здоровенная железная бляха с орлом,  на карманах металлические уголки с той же редкой птицей, тройная строчка, флажок маленький вшит, заклёпки везде и молнии с набалдашниками. А вместе с жилеткой, что мать сшила, смотрелся Колька эдаким ковбоем. Ну, не пастухом, конечно, а стильным красавцем из фильмов с Гойко Митичем. Впервые Жуков пожалел, что не курит, сигарета бы довершала образ. Впрочем, представив, как горящий пепел случайно падает на жилетку или фирмовые штаны и прожигает там  дыру, Колька выбросил  глупые мечтания из головы.
Теперь нужно было  себя людям показать. Целый день Жуков гулял по центру города весь такой фасонистый. А вечером отправился на танцы в Дом Культуры работников просвещения. В таком-то виде легче лёгкого с красивой девчонкой познакомиться.
Народу на танцах было мало. Девчонки явно обращали на Жукова внимание. И на первый же медленный танец пригласил он самую красивую, в желтом ситцевом платье. Потанцевали. Опыта у Николая в амурных делал было немного, от того он смущался и молчал. Но, проводив даму на место, твёрдо решил во время следующего медляка вновь пригласить, познакомиться и назначить свидания. От волнения Колька вспотел и пошёл умыться.
В туалете никого не было. Колька вымыл руки и только наклонился над раковиной сполоснуть лицо, как неожиданно получил сильный удар в плечо.
– Ты чё к моей девчонке яйца подкатываешь, козёл!, – невысокий парень лет шестнадцати  оттолкнул Кольку от раковины. Когда он вошёл в туалет, Жуков даже и не заметил. Разборки устраивать не хотелось. Да и парень-то был хлипкий, мальчишка совсем. Не по-мужски с таким драться.
– Я не знал, что это твоя девушка. Извини, – Колька примирительно поднял руки.
– Что, зассал, козлина? Извиняешься? А может, ещё отсосёшь у меня?  – пацанёнок явно нарывался.
– Да я тебе сейчас…
– Чё ты мне, чё? Пошли выйдем, разберёмся, ссыкло.
Спускать такие оскорбления было нельзя. Николай двинулся вслед за обидчиком. Вышли на улицу.
– Вон стройка заброшенная, пошли, там разберёмся, – парень почти побежал к забору рядом с Домом Культуры. Жуков за ним. Пацанёнок отодвинул неприколоченную доску в заборе, юркнул внутрь. Колька старался не отстать, по сторонам не смотрел. Пройдя несколько шагов от лаза, остановились у края поросшего травой котлована. Неожиданно откуда-то из темноты выскочила целая стая подростков. Самому старшему было на вид не больше восемнадцати, младшему лет десять. Колькин обидчик сразу затерялся в этой толпе. Вожак, самый крупный пацан примерно Колькиного роста и телосложения сплюнул Жукову под ноги и с ленцой приказал:
– Значит так, фраер. Снимай жилетку и джинсы и вали отсюда по-хорошему.
– Что? Совсем охренели, детишки! – расстаться с таким трудом полученной одеждой для Жукова было немыслимо. Он резко ударил вожака по лицу и побежал к лазу в заборе. Но не успел. Пока искал неприколоченную доску, малолетки догнали его и всей толпой повалили на землю. Кто-то с размаху опустил Кольке на голову кирпич. Затем сняли фирменные шмотки и принялись избивать уже бесчувственное тело. Били руками, ногами, арматурой. Прыгали сверху, бросали камни. Вожак переоделся в Колькины обновки и скомандовал отход. Колькино тело столкнули в котлован, для куража ещё и помочились сверху.

Труп обнаружила на следующий день парочка, решившая после танцев заняться на заброшенной стройке любовью.  Молодые парень с девушкой, школьники. Будь постарше и поопытней, так и в милицию бы не стали сообщать, смотались бы по-тихому.
Тело было настолько изуродовано, что хоронили Кольку в закрытом гробу. От переживаний у матери через месяц случился инсульт, она умерла. Сестра отправилась в детский дом.
Колькиных убийц нашли за три дня, ничего сложного. Кто из пацанов был старше четырнадцати, получил срок на «малолетке». Кто младше – наказание  от родителей. Если родители были, конечно. И были при этом более-менее вменяемые. Виновные сразу признались, что на преступление пошли исключительно из-за джинсов. Типа, классные штаны. Меж собой договорились носить  по очереди.
 По этому поводу областная партийная газета выпустила большой материал, как низкопоклонство перед Западом и любовь к красивой жизни приводят советского человека к смерти, и в переносном, и в прямом смысле. Из газетной статьи по всему следовало, что Колька Жуков сам виноват, что убили его. Нечего за фирмой было гнаться, пил бы БФ как все, до ста лет бы дожил.

Уважаемые читатели! Очень бы хотелось узнать ваше мнение о моей писанине. Занимаюсь этим не очень давно... Зря - не зря?