Юрий молчанов роман каникулы в братске

   

Роман   
«КАНИКУЛЫ В БРАТСКЕ»

ГЛАВА 1

В первых числах июля в начале двадцать первого века, приблизительно за час до захода солнца, к гостинице  «Братск» подошел путник. В черном костюме из польского крепа. Те немногочисленные жители близлежащего дома, которые в это время смотрели в окна, с любопытством поглядывали на этого путника.
Приехал двадцатичетырёхлетний Игорь Грибов. Высокий, широкоплечий, студент пятого курса Иркутского медицинского института. Его не назовешь писаным красавцем: прямой нос, чувственные губы, с правильными чертами лица и черными вьющимися волосами.
Ему удается заметить, как счастливцы в отутюженных костюмах листают в кафе свежие газеты. Дама в спортивном костюме выгуливает сразу трех такс.
Вечером Грибов пошел поужинать.
Зашел в ресторан. Ему понравился интерьер – неповторимое сочетание мебели, декора, аксессуаров, которое создает атмосферу внутри, но немаловажным выглядела форма официантов и соответствующий подбор музыкального оформления.
В зале ресторана пол выложен мозаичной плиткой. Помещение выглядело универсальным, как для проведения банкетов, отдыха в небольшой компании. Зал ресторана создавал впечатление, что современное урбанистическое помещение захватили некие экзотические племена. Этот эффект достигался присутствием в интерьере уникальных элементов декора и мебели, это в свою очередь органично сочетались с современными архитектурными решениями и материалами.
Когда Игорь вошел в ресторан, вечеринка уже в самом разгаре. Многие уже держались не совсем твёрдо на ногах: успели, как следует принять. Вокруг сплошные улыбки и смех – каждый веселился, как мог.
В зале ресторана имелись свободные места. Тускло поблескивало столовое серебро на белых крахмальных скатертях, торжественно искрился хрусталь. Дрожали золотистые огни свечей в серебряных подсвечниках. Официанты одновременно сноровисты, неспешны, как бывает в хороших ресторанах.
Игоря встретила миловидная метрдотель. Проводила за столик, подала меню, пяти минут не прошло, как подошла официантка принять заказ.
За столом у окна, девичий коллектив отмечал день рождения.
Девушка из этой компании часто смотрела на Игоря, улыбалась ему.
– Ничего такая девица, все на месте – подумал Игорь.
Девушки ели, пили, смеялись, – а что еще делают в ресторанах? Разговор у девушек клеился, спиртные напитки делали своё дело. Атмосфера теплела поминутно.
Музыканты играли шлягеры, посетители ресторана прыгали, веселились.
Игорь пригласил самую симпатичную девушку на танец, которая часто смотрела на него. Он взял ее за талию. Она положила руку на его плечо, двигались в ритм музыки. То ли аромат ее тела с легкой примесью терпких духов, сигаретного дыма, то ли близость теплых бедер, или ее взволнованные глаза вызвали в нем теплую волну желания симпатией к этой девушке. Она почувствовала его наэлектризованность, как бы случайно прижалась сильнее к нему. У Игоря перехватило в горле.
Девушка обвила руками его шею. Словно в тумане, издалека слышал он музыку, голоса собравшихся гостей. Игорю показалось, что никогда прежде не испытывал такого желания обладать женщиной, как теперь.
Проводил девушку к столу, даже не спросив ее имя.
Началась ночная программа с выступлением танцевальной группы. В ней две девушки и парень. Их пластичные тела двигались по импровизированной сцене, Игорь уже совсем другим взглядом смотрел на танцовщиц. Точеные ножки мелькали перед глазами, юбки их взлетали на поворотах, обнажая голодному взгляду упругие попки; постепенно разгоряченные лица танцовщиц и их улыбающиеся губы.
В этот момент свет в зале притушили, в полумраке выскользнула девушка. Под чарующие звуки музыки она проплыла по залу, одаряя всех своим взглядом.
Танцовщица похожа на статую Венеры, чуть полновата по меркам модельеров. Каждая линия тела подчеркивала ее женственность.
Девушка отдавалась танцу. Она не вульгарна, как большинство стриптизерш. Танцовщица чувственна, нежна в своем танце, ее движения говорили о том, что она не раздевается за деньги, а ласкает свое любимое тело, получая от этого удовольствие. От ее танца веяло легкой грустью неудовлетворенного желания, и это передавалось всем, электризуя обстановку.
Вечер явно удался.
Грибов очнулся, когда за окном забрезжил рассвет. Солнце еще не взошло, но небосклон уже насыщен невидимыми лучами – ночной сумрак уступил место темной синеве предрассветных часов, а возможно уже и минут. Сразу бросилось Игорю в глаза, потому что окно в гостинце не задернуто портьерой красного бархата, к тому же широко распахнуто. По комнате гулял свежий прохладный ветер. Возможно, он и разбудил Грибова. Одетым, даже в ботинках, полулежал вчерашний посетитель ресторана в глубоком кресле, где, очевидно, заснул. Голова раскалывалась, словно изнутри кто-то беспощадный, жестокий ритмично бил тяжелым молотом в область затылка, а снаружи при этом медленно, неумолимо затягивали жесткий железный обруч. Эти признаки говорили о том, что вчера Игорь Грибов тяжело напился. Такое с ним происходило крайне редко (пить он не любил), но все же случалось. Симптомы знакомы и легко узнаваемы.
В сознании Грибова происходило что-то нечто. Кто-то невидимый, неумолимый словно прокручивал быстро–быстро обрывочные кадры любительской видеозаписи. Игорю догадываться, напрягать воображение не было никакой нужды, он был участником тех самых событий. Даже обрывочных кадров, мелькающих на невидимом экране, доступном только его восприятию. Он мог немедленно восстановить всю картину вчерашнего вечера в целом.

 ГЛАВА 2 
 
Вера Мишина легла в кровать после двенадцати. Устроившись поудобнее в постели, выключив свет, полюбовалась тенью на полу, которую отбрасывало освещенное луной дерево за окном.
Уснула и спала, раскинувшись на кровати.
Новое, ослепительное утро лета – Вера ощутила необычайную свободу. Так чувствуешь себя после экзамена, когда откладываешь ручку, бумагу и ничего больше не нужно делать.
Солнце разбудило Веру. Некоторое время лежала, нежась в постели, после крепкого сна. Когда человек просыпается, душа его поневоле медлит, какое-то время, еще досматривая сны наяву.
Вера Мишина заметила, что солнце отошло гораздо дальше букета роз на ковре, где оно находилось всегда, когда просыпалась утром.
Высунула одну ногу из-под одеяла, откинулась на подушки.
Вера проснулась в солнечное утро июля. Этот месяц остался в ее памяти как самое прекрасное воспоминание. Сквозь неплотно задвинутые шторы просачивался луч солнца, он говорил ей, что сегодняшний день будет хорошим, какие прошли все предыдущие дни. Завтра настанет время подумать о серьезных вещах.
Вера тихонько откинула одеяло, волна теплого воздуха охватила ее. Это было приятно. «Я загорела, – подумала Вера, глядя на свои ноги. – Будет прекрасно выкупаться, растянуться на песке».
Еще один чудесный день впереди.
Потянулась, решила встать. Бесшумно выскользну из кровати, посмотрела на Братское море. Солнце сверкает на воде. Какое удовольствие посмотреть на эту красоту! Сердце её переполняется гордостью.
Вера с восхищением смотрела на море, на это безбрежное пространство, покрытое лёгкими волнами с белыми гребешками и позолоченное солнцем.
– Как это чудесно!
На пляже было тепло. Полный комфорт. На берегу бар. Покой. Отдых. Там всегда хорошо.
Надела цветное платье, легкие босоножки, взяла пляжный матрац, выйдя из дома, отправилась по тропинке к месту, которое называла «мой уголок» около кустов.
Птицы устроили переполох из-за ее вторжения. Вера расстелила матрац, сняла платье. Надев дымчатые очки, растянулась на матраце. Вскоре тело почувствовало ласку солнца, легкий бриз защищал ее от перегрева. Лежала неподвижно. Птицы перестали возмущаться, одна даже спустилась на ветку пониже, чтобы лучше рассмотреть гостью.
Вера Мишина лежала, на специальном матраце, укрыв голову в тени большого дерева. Когда ей хотелось, бросалась в воду, поплавав немного, возвращалась на прежнее место. Так три или четыре раза за утро, в зависимости от настроения, она это делала так, весь отпуск, проведенный в городе Братске. За исключением одного дня, когда шел дождь, погода все время стояла великолепная, ей не приходилось сидеть в своей комнате.
– С этой стороны достаточно, – в полудреме подумала Вера. – Нужно повернуться. Полежала еще несколько минут, приподнялась, растянулась плашмя на животе. – Мне нельзя спать, – повторяла она себе. – Уже достаточно подгорела и могу превратиться в рака.
Все же, Вера, загорелая, обнаженная, обдуваемая легким ветерком, задремала под солнцем.
Ее разбудили птицы, которые снова всполошились, на этот раз сильнее, чем
прежде.
– Успокойтесь, – хотелось сказать птицам. – Солнца хватит всем.
Уже окончательно проснувшись, никак не могла понять, почему птицы, примирившиеся с ее присутствием, вдруг опять стали такими возбужденными и агрессивными.
Повернулась на спину, села, обнаружила наблюдающего за ней молодого мужчину.
Человек стоял недалеко от её ног. Пристально смотрел на Веру.
Мужчина высок, широк в плечах, хорош собой, его вполне можно назвать красивым. На вид ему около тридцати лет. Широкий лоб, карие глаза с густыми ресницами под золотисто-каштановыми бровями, крупный и прямой нос. На щеках виднелись небольшие впадины, которые, превращалась в ямочку, когда он улыбался. Выдающийся вперед твердый подбородок и четко очерченный крупный рот говорили о сдерживаемой силе и чувствительности. Волосы с выгоревшими на солнце прядями зачёсаны назад, почти закрывали единственный недостаток его внешности – неровную отметину старого шрама у левого виска, выделявшуюся серебристо–серым пятном на бронзовом загаре лица. Одежда его: темно-серые брюки и легкая  рубашка из мягкой синей ткани с закатанными по локоть рукавами.
Вера протянула руку за своим платьем, быстро обернулась им.
Человек заговорил голосом довольно приятным. Он произнес лишь простое приветствие. Видит, что девушка очень настороженно смотрит на него.
В очках Веры, как в двух блестящих капельках прозрачной воды, мужчина увидел свое отражение, крохотное, но до мельчайших подробностей точное, даже складки у рта. Будто ее очки были двумя волшебными кусочками лилового янтаря, навеки заключившими в себе его образ. Лицо Веры, повернутое теперь к нему, казалось хрупким, кристаллом, светящимся изнутри ровным, немеркнущим светом. То был не электрический свет, пронзительный и резкий, а странно успокаивающее, мягкое мерцание свечи.
Вера посмотрела на интересного мужчину и улыбнулась.
Он тоже улыбнулся ей и спросил:
– Одна?
— Теперь нет.
— Я видел  вас вчера  вечером на рынке?
— Да.
Приподнялась на локте, отряхивая свои волосы:
— Вас зовут Вера, не правда ли?
— Откуда вы все это знаете?
— Мне кажется, я все знаю про вас.
Он присел возле нее, заинтересованный. Их взгляды встретились, Вера опустила глаза.
— Не будем говорить обо мне, как вас зовут?
— Владимир.
— Вы здесь  в отпуске?
— Что-то вроде этого.
— А где вы остановились?
— В гостинице, – мужчина, улыбнулся. Думал о ее красивых ногах. И чем больше смотрел на неё, тем больше хотел оказаться с ней в постели.
— Вот с этой бы сойтись... – мечтал мужчина, оглядывая ее красивую талию и руки. Ничего себе...
Но сойтись с ней, то есть сделать ее героиней одного из тех экспромтных романов, до которых так падки командировочные, было нелегко и едва ли возможно. Это он почувствовал, всмотревшись в ее лицо.
Вера так посмотрела, у нее стало выражение, как будто море, дымок вдали и небо давно уже надоели, и утомили ее зрение. Она, по–видимому, устала, скучала, думала о чем-то невеселом. На ее лице не было даже того суетного, натянуто – равнодушного выражения, какое бывает почти у всякой женщины, когда чувствует вблизи себя присутствие незнакомого мужчины.
Вера отвела взгляд, на ее губах появилась странная улыбка. 
— Который час?
— Без двадцати два.
— Боже мой! – воскликнула Вера, вскакивая на ноги, подбирая полотенце. – Я не думала, что уже так поздно. Мне нужно идти.
— Подождите. Да не уходите же вы!
Но она уже бежала. В отличие от других женщин, Вера удалялась легко, высоко поднимая колени.
Владимир, остался сидеть на корточках, смотрел ей вслед. Знал около дюжины женщин, ему казалось, раньше был влюблен, но то, что произошло сейчас, ни на что не похоже. Внезапно, болезненно сжалось сердце. Вдруг почувствовал полную растерянность.
После обеда Вера встретила своего поверенного адвоката Геннадия Крюкова, который несколько лет ведет дела ее деда Егора Сорокина. Вера и Геннадий давно дружили и готовились соединиться, но долго не решались. Крюков пригласил Веру Мишину в ресторан. Немного поколебавшись, согласилась пойти с ним в ресторан. Они встретились в восемнадцать часов у памятника В. И. Ленина.
Геннадий одет в серый костюм. Белоснежная накрахмаленная рубашка подчеркивала смуглый цвет лица. Выглядел как респектабельный джентльмен. Мужественная красота всегда нравилась Вере, хотя старалась не поддаваться нахлынувшим на нее чувствам.
— Привет! Оглядел ее с ног до головы.
На Вере был туалет, поражал своим изяществом, гармонией покроя и тонов. Со вкусом выбранной материей – не очень дорогой, ни слишком простенькой; ничего кричащего, и экстравагантного. Словом туалет безукоризненный. Удивительным обаянием дышало ее лицо, спокойствие которого обнаруживало редкостную глубину души. Вера Мишина считалась красавицей. Мужчины становились жертвами ее чар. Очень уж причудливо сочетались в ее лице утонченные черты матери – местной аристократки сибирского происхождения – выразительные черты отца, пышущего здоровьем сибиряка. Глаза чуть раскрытые светло-зеленые, прозрачные в оправе темных ресниц. На белом, как лепесток магнолии, лбу – эта кожа, которой так гордятся женщины сибирячки, бережно охраняя ее шляпками вуалетками от жаркого солнца Сибири. Две безукоризненно четкие линии бровей стремительно взлетали косо вверх – от переносицы к вискам.
Ее горящий взгляд говорил о кипучей внутренней жизни. Каждый мужчина, наделенный недюжинным умом, испытывал необъяснимое влечение к этой кроткой женщине. Ни одна черта ее не противоречила тем мыслям, которые она внушала с первого взгляда. У нее тонкая кожа, а это почти безошибочный признак душевной чувствительности. Впрочем, Вере, как и всем женщинам, была присуща извечная слабость – тщательная забота о красоте рук и ног; но если она и выставляла их напоказ с некоторым удовольствием, то даже самой коварной сопернице было трудно назвать ее жесты неестественными. Грациозная небрежность искупала этот намек на кокетство. Манеры удивительно хорошо сочетались со всем складом ее лица, с осанкой.
— Дорогая, ты выглядишь прелестно, – заметил Геннадий? – Всегда непредсказуемо хороша.
Натянуто улыбнувшись, Вера окинула его взглядом.

— Кстати, телесная красота может уходить с годами, а душевная должна расти. Красота души часто (а может, и всегда?) отражается на лице. Православные старцы были красивыми! – сделал вывод Геннадий Крюков.
Пожалуй, о лице и косметике можно сказать примерно то же, что и об одежде. Если честно, то Геннадий против косметических украшений, кроме тех, что в медицинских целях используются (типа помад от растрескивания). Зачем раскрашивать то, что сотворенное Богом, уникальное и неповторимое?
Фигура Веры отличалась изящной гибкостью и той пленительной мягкостью линий, какая с трудом дается художникам. Природа тонким резцом высекает гармоничные формы, всегда заметные глазу знатока. Чуждая притворству, Вера подчеркивала свою прелесть простыми и естественными движениями, ничуть о том не думая.
— Поищем что–нибудь здесь или пройдем немного дальше – спросил Геннадий?
Вера согласилась поискать другой ресторан.
— Как насчет вон того местечка?
Они быстро дошли до небольшого ресторана пешком, Крюков заглянул внутрь сквозь зеркальную витрину.
— Посетителей мало, – сказал Геннадий, – и, кажется, довольно чисто. Рискнешь?
Вера взяла его под руку, и они вошли внутрь.
Сколь бы ни был наблюдателен Крюков, беглый осмотр заведения сквозь зеркальное стекло не всегда дает точное представление о чистоте. А может, посетителей было не слишком много из-за невысокого качества кухни. Однако большого значения это не имело, Геннадий и Вера сильно проголодались, готовы были съесть даже жареных кузнечиков.
Столы в зале накрыты симпатичными клетчатыми скатертями. На каждом столе находилось по свече. Напротив тянулась стойка бара, за которой на полках под включенными лампочками янтарем светились бутылки с напитками. У входа в обеденный зал, очень кстати, стоял телефон. Геннадий Крюков забыл позвонить о важном деле, своему приятелю.
Официант, подошедший к столику, был чрезвычайно рад их видеть.
— Что-нибудь желаете выпить до ужина?
— Два мартини и маслины.
— Вы хотите посмотреть меню сейчас?
— Можно, – произнес Геннадий.
Официант принес два меню. Крюков мельком взглянул и отложил в сторону.
Пока Вера внимательно изучала меню, Геннадий осмотрелся. За столом неподалеку от телефона ужинала пожилая пара. В зале больше никого не было. Лишь у стойки находился мужчина в кожаной куртке. Перед ним стояли рюмка с выпивкой и стакан воды. Мужчина в кожаной куртке смотрел в зеркало, висевшее напротив, и с интересом разглядывал Веру. По другую сторону стойки бармен готовил заказанные Крюковым мартини.
— Я так хочу, есть, мог бы съесть бармена, – заговорил Геннадий.
— Нам несут выпить, – обрадовалась Вера.
Официант принес бокалы, осторожно поставил их на столик.
Когда официант принес мартини, Крюков заказал бифштекс для себя. Спросил Веру, что желает покушать
Геннадий заказал ей пиццу. Как только официант удалился, они подняли бокалы.
— За то, чтобы корабли всегда возвращались в свою гавань под золотыми парусами, загруженные дорогими товарами Востока, – произнёс Геннадий.
Вера удивленно посмотрела на него.
— Я пью за тебя, дорогая, – пояснил он, наблюдая, как на ее губах расцвела улыбка.
— Это все?
— Это, в самом деле, все, Вера. Глаза Геннадия вновь потеплели. – Это все, чего я хочу. За нас!
Геннадий отпил мартини, поставил бокал на столик.
Вера последовала его примеру, поставила бокал, с восхищением посмотрела на него:
— Что ты хотел обсудить?
— Дату? Я хочу, чтобы мы поженились, протянув через стол руку, накрыв ладонью ее пальцы.
Вера, услышала его просьбу, ответила на нее.
— Поверь. Представить себе не можешь, как много на этом свете одиноких людей. Но из всех этих десятков, сотен, тысяч и миллионов людей, которые живут на земле, именно нам повезло, мы встретились. Совершенно неожиданно ты навсегда вошла в мою жизнь. Вдруг почувствовал, что не вынесу разлуки с тобой, мне захотелось, чтобы ты навеки стала моей.
Мерцание свечи на их столике выхватывало из полумрака горящие глаза Геннадия. Выражение лица, как показалось Вере, было достаточно красноречивым. Вытянул под столом свои длинные ноги, взял в плен ее туфельки. Тепло и сила, исходившие от мужественного тела, приводили в волнение все ее существо. Много дней они провели вместе, в чисто человеческом плане у них много общего.
— А теперь хочу сделать тебе подарок. Приподнявшись и опираясь на локоть.
— По-моему, ты уже сделал мне подарок, весело глядя на него блестящими серыми глазами.
— Веди себя пристойно, Верочка! Я готовился к этому торжественному мгновению много дней, не лишай же меня возможности осуществить мой замысел. – С этими словами Геннадий Крюков достал кольцо с бриллиантом и надел ей на палец руки.
Вера в недоумении глядела то на Крюкова, то на кольцо.
— Это обручальное кольцо моей матери, той, что меня вырастила и воспитала,  Знаю, ты ей тоже понравилась, – произнес он со вздохом. – Будь моей женой, Вера?
— Буду, буду, дорогой Геннадий! – воскликнула Вера, и слезы радости побежали по ее щекам.
— На следующей неделе мы подадим заявление в ЗАГС.
–– Когда?
— На следующей неделе. Вера недоверчиво посмотрела на него. Глаза Геннадия светились. Губы казались ласковыми и нежными.
— Я согласна.
— Хорошо, улыбнулся Геннадий. – Елки, палки, мне хочется тебя расцеловать.
Неожиданно Крюков встал, обошел столик, поцеловал Веру.
— Я чувствую себя просто чудесно, – с восторгом произнесла Вера.
— Я чувствую себя так, словно могу разнести весь этот город голыми руками. Вера, рядом с тобой я могу сделать все что угодно, понимаешь?
— Я рада, что тебе так хорошо.
— Знаешь почему? Это потому что ты меня любишь. Любовь придаст мне силы.
— Я тоже чувствую себя сильной.
— Ты меня любишь?
— Разве ты не знаешь, как я тебя люблю?
— Как? – настаивал Крюков.
— Ты... ты для меня все на свете.
Минуту они молчали, потом Геннадий встал и сказал:
— Мне надо позвонить, милая. Вернусь через минуту.
Крюков чуть прикоснулся к ее руке и пошел к телефонному аппарату. Мобильный телефон у него разрядился.
Вера посмотрела ему вслед. Ей нравились его широкий спортивный шаг, неторопливость, и то, как держал голову. В Крюкове, прежде всего, привлекала, его манера двигаться. Походка, жесты, выдававшие прямоту и решительность характера, были экономны и рациональны. Видно, он всегда заранее знал, куда пойдет, что будет делать. Поэтому в присутствии Геннадия Вера чувствовала себя в полной безопасности.
Пригубила мартини, а затем сделала большой глоток. Ничего не ела с обеда и не особенно удивилась, когда почувствовала, что быстро пьянеет. Видела, как ее будущий муж набирал, номер телефона. Ее интересовало, что он скажет приятелю. Вряд ли кто узнает, что минуту назад Геннадий говорил о кораблях, загруженных богатствами Востока.
На столик, за которым Вера сидела, неожиданно легла тень.
Сначала подумала, что ей померещилось, подняла глаза. Мужчина в кожаной куртке, только что сидевший у стойки бара, стоял перед ней и широко улыбался.
— Привет!
Она поспешно взглянула в сторону телефона, где находился Крюков. Геннадий стоял, повернувшись спиной к обеденному залу.
— Что ты делаешь с этим чудаком? – спросил мужчина. Вера опустила лицо и стала упрямо смотреть на салфетку, лежавшую у нее на коленях.
— Ты, наверно, самая красивая куколка, которая когда-либо заходила в эту дыру. Может, ты бросишь этого чудака, мы пойдем с тобой куда–нибудь в другое место?
Вера почувствовала, от него сильно пахнет спиртным. В его взгляде было нечто такое, что сильно напутало ее. Бесцеремонность и нескрываемое вожделение, с которым он рассматривал ее, Вере показались просто оскорбительными.
Взглянула на него и покачала головой. Попросила мужчину уйти. Затем вновь посмотрела в сторону Крюкова. Геннадий продолжал оживленно разговаривать.
— Меня зовут Денис Долин, – представился мужчина. – Неплохое имя, правда? Денис. А как тебя звать?
Вера не хотела ему отвечать.
— Перестань, расслабься, – с иронией произнес Долин.
Внимательно, без стеснения разглядывал ее, словно неодушевленный предмет, наконец, изрек: – Господи, ты же настоящая красавица, ты это знаешь? Пошли его на хутор бабочек ловить, а? Оставь его и пойдем со мной.
Вера не ответила.
— Скажи хоть что-нибудь, – попросил Долин.
Снова, умоляюще глядя на подошедшего мужчину, попросила оставить ее в покое.
— Бьюсь об заклад, ты очень сексуальна.
Вера крепко зажмурила глаза. Ее руки, лежавшие на коленях, начали дрожать. Хотела, чтобы этот человек оставил ее в покое, и ушел прежде, чем Геннадий Крюков закончит говорить по телефону и вернется к столику. От выпитого мартини у нее слетка кружилась голова. Вера думала, что Геннадий будет недоволен. Может решить, что она сама дала повод этому человеку.
— Послушай, ласточка, золотце... чего ты строишь из себя недотрогу? Держу пари, ты не такая уж холодная. По-моему, ты очень даже темпераментная. Ну, скажи мне что–нибудь.
Увидела, как Крюков положил трубку. Геннадий улыбался, пока не видел незнакомца, а когда заметил, улыбка мгновенно исчезла с его лица.
Вера от страха вдруг почувствовала тяжесть в желудке.
Крюков быстро направился к своему столику. Не сводил глаз с мужчины в кожаной куртке.
— Что ты выкаблучиваешься? – выразился Долин. – Я прошу только...
— В чем дело? – быстро спросил Крюков. Вера взглянула на Геннадия, желая сказать ему, что она ничего такого не хотела. Крюков даже не посмотрел на нее.
— Все нормально, – ответил Долин.
— Прошу вас отойти – твердо и решительно сказал Геннадий.
— Разве я пристаю? Эта крошка – твоя жена? Долин стоял, широко расставив ноги.
Крюков сразу понял, мужчина напрашивается на неприятности и не успокоится до тех пор, пока их не получит.
— Во–первых, вы мешаете ей, а во–вторых, эта женщина пришла со мной. Топайте на свое место. Очень приятно было с вами познакомиться.
Долин продолжал улыбаться.
— Я никуда не пойду. Я буду стоять там, где хочу.
Крюков пожал плечами, пододвинул свой стул и сел.
Долин остался стоять.
Геннадий взял Верину руку.
— С тобой все в порядке?
— Вера кивнула.
— Это просто замечательно, – произнес Долин, – большой красивый муженек возвращается...
Крюков отпустил руку Веры, стремительно встал. На другом конце зала пожилая пара подняла головы от своих тарелок и повернулась в их сторону.
— Гражданин, – медленно произнес Крюков, – вы до чертиков мне надоели. Вам лучше...
— Я вам надоел? – переспросил Долин. – На-ка выкуси! Я только любуюсь этой красивой...
В этот момент Крюков его ударил. Нанес удар неожиданно, вложив в него всю силу. Мощный удар пришелся точно в зубы Долину, и тот, потерял равновесие, отступил на несколько шагов, рухнул под соседний столик, сбив с него свечу. Некоторое время Денис Долин лежал под столом без движения, затем медленно поднялся. Изо рта у него текла кровь, но все еще продолжал улыбаться.
— Парень, мне очень хотелось, чтобы ты сдох, – произнёс Долин. Некоторое время он изучающе разглядывал Геннадия Крюкова, а затем стремительно бросился на него.
Вера сидела бледная, крепко сцепив руки на коленях. Видела лицо Геннадия, но это был не тот человек, которого знала раньше. Его лицо изменилось до неузнаваемости: губы вытянулись в жесткую тонкую линию, разрезав лицо поперек. Глаза сузились так, что их почти не было видно, а ноздри широко раздулись. Крюков стоял, расставив ноги, сжав кулаки, похожие на пушечные ядра. Вера посмотрела на его руки, они показались ей мощными орудиями убийства, способными сокрушить любого, даже самого сильного врага. Решительный вид Крюкова говорил о полной боевой готовности. Почти физически чувствовала стальную упругость его мышц, когда стоял в ожидании ответного удара. Сейчас Геннадий был похож на безукоризненно действующий, хорошо смазанный механизм, который приводят в движение нажатием кнопки или поворотом рычага. В этой машине не было ничего человеческого. Все невероятным образом исчезло из облика Геннадия в тот самый момент, когда ударил Долина кулаком. Тот, кого она сейчас видела, казался Вере превосходно сработанной человекоподобной машиной, готовой к выполнению своих страшных обязанностей.
Долин не знал, что он сражается с машиной, на кнопки которой нажал совершенно случайно.
Левой рукой Крюков нанес ему удар в солнечное сплетение. Долин от боли согнулся пополам. Стремительным апперкотом правой рукой Крюков попал ему точно в подбородок, тот снова улетел под соседний столик. Геннадий передвигался стремительно, без видимых усилий, бил точно и резко, подобно опытному бильярдисту, загоняющему шары в лузы.
Прежде чем Долин сумел вылезти из-под стола, Геннадий вновь принял бойцовскую стойку.
Когда Вера увидела, как Денис Долин схватил со стола пустую бутылку, от ужаса у нее перехватило дыхание. Но каким-то образом она почувствовала, что для ее спутника это не будет неожиданностью. На лице Крюкова не было страха. Он спокойно наблюдал, как Долин разбил бутылку о край стола. Острые, неровные осколки, зажатые в кулаке Долина, испугали Веру настолько, что ей захотелось пронзительно закричать.
Почувствовала, Долин не остановится ни перед чем. Он медленно приближался к противнику с разбитой бутылкой, но Крюков не сдвинулся с места, стоял, не шевелясь, широко расставив ноги, хладнокровно смотрел на противника. Пальцы его правой руки были широко растопырены. Левую руку он прижимал к бедру.
Долин резко взмахнул рукой с разбитой бутылкой. Бил снизу, целясь Крюкову в пах. Каково же было изумление Долина, когда почувствовал, что Крюков крепко схватил его за запястье руки, сжимавшей горлышко бутылки. Долин понял, что падает вперед, потому что Крюков дернул его на себя, переступив на правую ногу. Затем левая рука Крюкова с поразительной скоростью, подобно лезвию топора, опустилась вниз, на шею противника. Долин взревел, как раненый зверь, а Геннадий снова поднял левую руку и еще раз ударил нахала по шее. Долин рухнул на пол. На какое-то время обе руки оказались парализованными. Не мог даже пошевелиться.
Крюков стоял над ним, прикидывал, что делать дальше.
— Хватит... завязывай, – хрипло попросил Долин.
Официант с выпученными глазами стоял у входа в зал.
— Вызывайте полицию, – спокойно  приказал ему Крюков.
— Но... – начал, было, официант.
— Я адвокат, – Крюков, показал удостоверение. – Вызывайте патруль побыстрее!
— Да, – кивнул официант, – да.
До приезда полиции Геннадий Крюков стоял около Долина. На Веру Геннадий даже не взглянул. Когда приехал патруль, он показал им своё удостоверение и попросил, чтобы Денису Долину предъявили обвинение в нарушении общественного порядка, великодушно не упомянув о нападении. Потом Крюков вышел с ними на улицу, пробыл там минут пять. Когда Геннадий вернулся, пожилая пара уже ушла. Вера сидела, уставившись на салфетку.
— Вера!
Она взглянула на него через стол.
— Извини, я не хотел скандала.
Вера промолчала.
— Ему самому будет лучше, если его запрут на ночь. Иначе еще к кому-нибудь пристанет. Сам спровоцировал драку. Геннадий немного  помолчал. – Кого-нибудь другого мог бы и порезать.
Вера кивнула головой и тяжело вздохнула. Никак не могла забыть, с какой страшной скоростью его руки наносили удары, – те самые руки, которые прежде считала такими нежными и ласковыми.
Ей тяжело было сознавать, что мир населен не только милыми, добрыми людьми, она перегнулась через стол, взяла правую руку Геннадия, поднесла к губам, принялась целовать ее. Геннадий с удивлением почувствовал, что его рука стала мокрой от слез.
— Все кончилось. А это важнее. Мне хочется пить так же сильно, как и есть.
— Ах! Как хорошо! – вздохнула Вера.
Они выпили мартини и спокойно стати ждать новую порцию.
— Я чувствую в силах съесть курицу и кофе с мороженым, – произнесла Вера. – А ты?
— То же самое. А после что мы будем делать? Пляж?
— Там увидим. Будем дышать этим чудесным воздухом.
Дениса Долина утром освободили из КПЗ и отпустили домой. Заявления от Крюкова не поступало. Протокол составить не стали. Его даже не допрашивали. Сочли, что без него много дел, а он получил по заслугам.
 
ГЛАВА 3 

В этот день Игорь Грибов не выходил из гостиницы. После ресторана у него болела голова. Утром  следующего дня Игорь решил прогуляться по берегу Братского моря, подышать свежим воздухом. Шел, медленно рассуждая, вспоминая прожитые годы.
Именно в такие часы, как эти, мысль его уносилась туда – он точно видел перед собой длинные, прямые, широкие, холодные улицы каменного города, застудившего себе сердце в осенних туманах и зимних морозах. Вспомнил о том, как, закутавшись, торопился домой из школы, в нагретую, уютную комнату.
Стены, покрытые обоями, будничные картины на них, одна и та же мебель, разные книги, ждавшие его на столе!.. Те холодные, скучные, однообразные годы, которые такой длинною и монотонною лентой уходили назад. Только и было в них свету, что – первые впечатления, когда со школьной скамьи бросился в водоворот бешено, как ему казалось, кружившейся перед ним жизни… Игорю хотелось борьбы, побед или поражений, все равно, – но скоро убедился, что все эти желанные сказки молодого задора только призрак – один призрак! Жизнь шла вовсе не теми руслами, какие он видел. Идеалы красоты уходили в туманные дали. Серая действительность мало–помалу обволакивала его сплошными потемками.
Природа все ему дала: непосредственность, впечатлительность, слезы восторга, понимание красоты, и презрение к покою.
Игорь прошел несколько метров от ухоженного пляжа по тропинке вдоль берега и увидел в воде женский труп.
Женщине можно дать двадцать два – двадцать четыре года. Природа наградила ее красивым телом, правильными чертами лица, большими, сочными, хорошо очерченными губами, густыми волосами, собранными в тугой узел. Нежные, не загрубевшие руки со свежим маникюром говорили о том, что хозяйка их не знала тяжелого физического труда.
Игорь несколько секунд стоял неподвижно, потом кинулся бежать. Некоторое время спешил изо всех сил по направлению к городу. Хотел позвонить в полицию, но вспомнил, что мобильник оставил в гостинице заряжаться. Мчался, ни о чем не думая. Добежал до первого дома, стоящего у дороги. Задыхаясь, позвал хозяина дома.
Мужчина подошел к парню и ждал, для чего его позвали. Движения мужчины были неторопливы. Хозяину дома – Максиму Титову, – за пятьдесят лет; он  невысок, но так хорошо сложен, что вовсе не казался низкого роста; у него  большие глаза, мускулистые руки. Если бы не ранняя лысина, его можно назвать красивым.
— Ну? – переспросил мужчина, повысив голос от нетерпения.
— Там лежит труп, – произнес незнакомец, показав рукой в сторону Братского моря. Голос звучал глухо, напряженно. Максим Титов видел, что парень изо всех сил старается держать себя в руках, но у него ничего не получается.
— Там... на берегу, – добавил молодой человек, сделал несколько шагов в сторону хозяина дома, чтобы быть поближе к нему.
— Девушка... она... ее...
Молодой человек умолк. Титов увидел, как у парня задрожали губы.
— Там она, что ее...
Снова не сумел договорить до конца. От спазмы в горле парень с трудом глотал слюну. Глаза говорили нечто такое, от чего Титов почувствовал приступ тошноты.
Состояние парня невольно передалось и ему: Титов с трудом сглотнул слюну.
Тут жена хозяина, закрыв лицо руками, громко застонала.
Максим Титов с ужасом подумал, жена сейчас заголосит на всю округу, повернулся к ней и заставил себя говорить достаточно спокойно:
— Я сам разберусь, в чем там дело.
Женщина отняла руки от лица, взглянула на мужа.
— А ты тем временем вызови полицию, – продолжал Максим. – Скажи им... – Он повернулся и взглянул на молодого человека, тот по–прежнему ни спускал с него глаз. – Где? – спросил Титов.
Молодой человек снова махнул рукой в сторону пляжа и ответил:
— Примерно в двадцати метрах от пляжа... В воде.
— В воде, – объяснил Максим жене, – примерно в двадцати метрах от пляжа. Так им и скажешь.
От страха женщина не могла говорить, но кивком головы показала, что все поняла.
— Отдав ей распоряжения, Титов снова обратился к молодому человеку: – Пойдемте, посмотрим, что там случилось...
Жена Максима Титова быстро пошла в комнату к телефону. Закрыв за собой обитую дерматином дверь, принялась судорожными движениями нажимать на кнопки. – Алло! Услышала, как только на той стороне провода подняли трубку, закричала. – Алло! Соедините меня с начальником полиции!.. С той стороны послышалось: – Он сейчас занят. Можете сказать мне, это его секретарша Люся Говорушкина. Фраза была произнесена с некоторым жеманством, которая очень покоробила Титову
— Ёлки моталки! – Заорала в трубку, – я говорю: сейчас же соедините меня с начальником! На собеседницу, секретаршу Люсю Говорушкину, это не произвело никакого впечатления.
— Женщина, попрошу вас не кричать, – спокойно ответила секретарша, – начальник сейчас занят. Он только что пришел в свой кабинет, я сделала ему чай… Болтовня секретарши о каком-то чае совершенно вывела Титову из себя. – Сейчас же соедините меня с начальником! – заорала, брызгая слюной, – какого существительного вы мне рассказываете о том, что он делает?! У меня для него очень важное сообщение!..
На другом конце провода произошла заминка. После небольшой паузы Титова услышала тот же женский голос:
 – Кто говорит?..
— Вика Титова. Да соедините же меня с ним!.. Наконец Вика услышала знакомый голос Петра Замшева:
— Алло, Петр?
— Ну, что у тебя случилось, или просто так, хочешь со мной поболтать?
Как ни странно, но голос Замшева несколько успокоил Титову. Собравшись с духом, произнесла: – Там, в воде, в двухстах метрах от пляжа – труп девушки…
— Вика, а ты, ничего не напутала? Может быть, тебе это показалось? Голос начальника сразу же стал необычайно серьезным. В нашем городе – труп?.. Да у нас вот уже пять лет, не было убийства
— Полковник, – назвав Замшева не по имени, а по званию, дала понять, что телефонный разговор официальный, а не приятельский, – я, еще не старая, не выжила из ума. Там нашли труп!
— Чей труп? – поинтересовался. Замшев.
Самообладание окончательно вернулось к Виктории Титовой.
—Я, конечно, могу ошибиться, но мне сказали, что это труп молодой женщины.
* * *
Петра Ивановича Замшева, назначили начальником полиции города сравнительно недавно – всего два года. За это время успел приобрести в городе репутацию человека уравновешенного, спокойного. Петр приложил все усилия, чтобы казаться таким в глазах горожан.
Качеством, которым обладал, Замшев, практически никто из горожан не догадывался: был скрытым честолюбцем. Смотря телевизионные сериалы, из жизни братков, времен девяностых годов двадцатого столетия. Думал с грустью, что теперь, когда масштабы организованной преступности сузились, должность начальника полиции города потеряла былое значение. Замшев часто ловил себя на мысли, что в его службе недостает значительного события. Дерзкого ограбления местного банка, или громкого преступления вроде загадочного убийства. Можно прославиться если, расследовав и найти преступника, не в масштабах области, то хотя бы в рамках одного только района.
За два года службы начальнику не попадались дела серьезней, чем квартирные кражи, угоны автомобилей – подобными вещами занимались приезжие гастролеры из соседних городов. Последним серьезным преступлением в городе – это ограбление маленького магазина канцелярских принадлежностей, совершенное каким-то подростком год назад. Замшев, сделав все, чтобы грабителю впаяли максимальный срок в детской исправительной колонии.
У Замшева секретарша Люся Говорушкина, несмотря на необычайную болтливость, а, может быть, благодаря ей, справлялась со своей работой замечательно. Люся приносила начальнику самые свежие городские сплетни; более всего рассказывала о любовниках, застигнутых мужьями, раньше положенного времени, вернувшимися из командировки. К полицейской службе эти истории имели касательное отношение, но, тем не менее, Петр, снедаемый скукой, иногда любил слушать болтовню своей секретарши. Люся обладала навыком, делающим ее бесценным работником: умела замечательно готовить кофе, заваривать чай. Более того была отличным кулинаром – всякий раз, когда начальника посещал мэр города, Люся сервировала стол за считанные минуты, в служебном кабинете своего шефа. Петр, в тридцать пять лет, не женат и, по его словам, не собирался делать этого.
Говорушкина испытывала к шефу, как ему иногда самому казалось, родственные чувства, очень часто приносила начальнику что–нибудь из домашней кухни. Эмоции, которые Говорушкина испытывала к шефу, можно назвать еще уважением, преданностью, почтением, но не более того.
Узнав о находке трупа, Петр. Замшев расстроился и обрадовался одновременно: расстроился потому, что Виктория Титова всегда была ему симпатична, к тому же он весьма уважал ее отца как профессионального полицейского, бывшего начальника полиции в восьмидесятые годы. Ну, а, зная о скрытом честолюбии начальника, причины его воодушевления можно понять.
Стоя перед письменным столом Замшев, сжимал трубку телефона. – Труп чей? – громко спросил он. На другом конце провода послышалось: – Труп молодой девушки, я не знаю конкретно чей…
Положив трубку, Петр прошел в смежную комнату.
— Что-то случилось?.. – Секретарша с тревогой посмотрела на сосредоточенное лицо своего шефа. 
— Случилось, – отрывисто бросил он, – да, Люся. Дело очень серьезное…
— Угнали чью-нибудь машину? – предположила секретарша.
Замшев застегнул замок – молнию. Подойдя к секретарше, посмотрел ей в глаза.
— Нет. Тут гораздо серьезней. 
— Что случилось?.. – забеспокоилась она.
– Произошло убийство. У воды обнаружен труп.
Люся в ужасе округлила глаза. – Труп? – переспросила она. – Петр Иванович, вы сказали – труп?..
—Да, – ответил он, – видимо, это преднамеренное убийство. Все очень, очень серьезно…
—Убили кого?
— Я знаю…
— Я спросить хотела – мужчину или женщину убили? – полушепотом спросила Люся.
Начальник направился к выходу, – никому пока ничего не говори. В интересах следствия

* * *

В восемь тридцать пять капитан Николай Петрович Уваров уже находился на полпути к выходу из дома. Услышал за спиной телефонный звонок. Чисто инстинктивно приостановился и оглянулся. Проворно взял мобильник.
Уваров обладал крепким телосложением, ростом выше среднего и выглядел не хуже, чем в те времена, когда играл правым защитником в институтской футбольной команде. Лишь небольшой живот был ему упреком в злоупотреблении пирожков и булочек.
— Николай Петрович, вас вызывают срочно в отдел.
–– Зачем?
— Это вам предстоит выяснить самому.
Уваров вздохнул.
— Как некстати! 
— Должны выезжать немедленно на пляж. Там обнаружен труп. Кто с тобой поедет?
— Я беру лейтенанта Ивана Сергеевича Александрова.
— Хорошо.

Отдел по расследованию убийств УВД города Братска абсолютно не похож на полицейские участки из телесериалов, которые наполнены шумом, суетой и вообще напоминают проходной двор. Конечно, и в расположенный на пятом этаже отдел по расследованию убийств можно подняться на лифте прямо из главного вестибюля здания. Двери лифта на пятом этаже открывались лишь перед обладателями специальных карточек-ключей. Иметь такие ключи полагалось только сотрудникам отдела и нескольким высшим чинам управления. Все остальные полицейские или прочие посетители обязаны уведомлять о своем визите заранее, но и тогда их сопровождал кто-нибудь из отдела. Подследственные и подозреваемые доставлялись через особо охраняемый вход в подвале здания и затем – специальным лифтом прямиком в отдел. Эти меры позволяли создать атмосферу для спокойной и четкой работы.
В вестибюле здания  полицейского управления рядом со стойкой дежурных его уже дожидался лейтенант Иван Сергеевич Александров.
— Тогда поехали.
Уваров сказал дежурному: – Если будет что-нибудь важное, сообщите мне?
Опер, как писатель, должен собрать свой будничный материал прежде, чем он найдет ключ к раскрытию преступления. Но как трудно выбрать самое важное! 
Полицейский не забывает о своей работе никогда, а Уваров думал еще и о людях.
Они быстро вышли из здания, сразу почувствовали удушающую жару, которая длилась много дней кряду.
Уважая состояние своего начальника, водитель ехал молча, хотя прежде эта процедура у него непременно сопровождалась вздохами, охами и жалобами. Николай Петрович относился к любителям жаловаться с любованием этим словесным процессом. Водитель то выдумывал несуществующие болезни, то жаловался, что его обошли премией.
Уваров всегда был честен. Это, наверное, у него врожденное чувство – всегда вести честную игру. И еще уверенность в себе. Такая спокойная уверенность. Никогда никто смутить не мог. Николай Петрович со всеми разговаривал как с равными коллегами.
Однажды посоветовал лейтенанту об одном парне, которого Александров недолюбливал:
— Да ну, нормальный парень! Просто надо его понять, вот и все.
В этих словах ответ на все вопросы, которые тогда крутились у лейтенанта Александрова в голове. Если ты понимаешь человека, почему он поступает так, а не иначе, тебе нечего бояться. И страх уже не может довести тебя до ненависти к нему, уже тем более – до желания уничтожить его.
Но было в нем что-то еще, чего некоторые сотрудники, наверное, даже не замечали. У него иногда присутствовало такое выражение лица… или что–то в глазах? – словно он подсмеивается над тобой. И над собой тоже. Александров, например, толком не мог понять, о чем он думает. Уваров никогда не раскрывался до конца. Знали о нем только то, что позволял им узнать. С капитаном Уваровом Александров всегда чувствовал себя уверено. Лейтенант иной раз сам  не мог понять, такое ощущение и откуда оно взялось.

Представляя работу опера, обычный человек воображает себе такого крутого здоровяка с кобурой под мышкой, который, встретившись лицом к лицу с отъявленным преступником, обезвреживает его прямо на улице. 
Свой служебный револьвер в кожаной кобуре Уваров носил в правом заднем кармане брюк. Перестрелка с отъявленным бандитом сейчас ему не угрожала.
— Включить маячок и сирену? – спросил водитель.
— Пока не надо. Посмотрим, как пойдут дела.
Транспортный поток малочисленный. Их автомобиль легко набрал сто километров в час. Они могли себе это позволить: автомобиль с полицейской маркировкой не остановят за превышение скорости даже в городе.

* * *

Максим Титов решительно зашагал по бездорожью, молодой человек пошел следом, но потом обогнал Титова, показывая ему дорогу. Парень шел быстрыми саженными шагами, и вскоре Максим понял, что этот темп не для него. Когда они ступили на дорогу, окончательно запыхался и решил попросить парня идти помедленней.
— Извините! – смутился Титов, чуть–чуть укоротите шаги. Но все равно шел слишком быстро. Для человека в возрасте Титова, который к тому же на протяжении последних десяти лет не имел оснований для спешки.
Идти по дороге невыносимо жарко, от их быстрой ходьбы поднимались клубы пыли.
Здесь тихо, даже пение птиц звучало глуховато.
Нарушая торопливыми шагами прибрежную тишину, Титов почувствовал себя чужим в этом спокойном мире. Да, для такого знойного дня, когда все живое нежилось в ленивой дреме, они продвигались слишком быстро.
Парень продолжал широко шагать, часто настороженно озираясь по сторонам. Походка была напряженной, но движения – легкими и натренированными.
Так они шли, не разговаривая, несколько минут. У молодого человека, похоже, отсутствовало настроения пускаться в рассуждения, а что касается пятидесятилетнего Титова, то он просто не в состоянии вести беседу в такую жару, поскольку из последних сил старался поспевать за длинноногим парнем.
Наконец, они достигли поворота, парень замедлил шаги.
— Где–то здесь, – указал молодой человек, внимательно посмотрел на Титова.
Очевидно, хотел предложить Титову одному продолжить путь, но, тут же устыдившись собственного малодушия, замолчал и пошел дальше.
Остановившись за поворотом, молодой человек встал на цыпочки, огляделся, ткнул пальцем:
— Вон там...
Двинулся дальше. Пляжная территория уже закончилось, по берегу росли кусты.
Титов остановился в нескольких метрах от трупа, вглядываясь в него. Парень подождал несколько минут и, сам подошел к телу и склонился над ним.
Не успев разглядеть лицо, потрясенный Титов хотел что-то сказать, но поспешил отойти.
Титов снова смог взглянуть на труп, парень понимающе кивнул и опять, наклонился.
Когда молодой человек выпрямился, Максим почувствовал в нем внезапную перемену. Из мужественного и волевого парня он превратился в нерешительного человека. Выглядел таким беспомощным, Титов понял: настал черед руководить ему.
— Нам придется подождать полицию, – сказал Титов, – они непременно кого-нибудь пришлют. При этом Титов не отрываясь, смотрел на тело девушки, на ее длинные загорелые ноги.
Перехватив его взгляд, парень пояснил:
— Я ничего не трогал.
— Вы шли мимо, случайно наткнулись на нее?
— Да. Просто шел мимо.
— Шли купаться?
— Сам не знаю куда. Просто гулял. Я подошел к этому месту и увидел труп.
— Ужасно! – воскликнул Титов и сам удивился словам, которые неожиданно вырвались у него. Тут же подумал, что они лишь констатируют трагедию, но, как ни странно, почти не выражают человеческих чувств.
— Да, с этим трудно смириться, – заметил молодой человек, – Почему вы не сядете?
Максим Титов был счастлив избавиться от тяжкого зрелища. Отошёл от трупа и с облегчением уселся на поваленное дерево. Парень последовал за ним.
— Когда это произошло?
— Откуда мне знать? – возмутился парень. В голосе слышался вызов.
— Да я вовсе не это имел в виду! – пояснил  Максим. – Ради Бога... Вы просто могли предположить время смерти, приблизительно конечно. Например, если вы дотрагивались до нее, чтобы... удостовериться.
— Удостовериться? – переспросил молодой человек. – В чем? В ее смерти? Но вы же видели ее... Она холодная, если вы это имели в виду.
— Да, именно это я имел в виду.
— Думаю, это случилось вчера вечером, так мне показалось. Уже началось трупное окоченение.
Хотя Титов не заметил этого, все же утвердительно кивнул.
— Полицейские уже скоро должны быть здесь, и наверняка захотят с вами поговорить. Кстати, как вас зовут?
— Игорь Грибов, – как автомат выпалил молодой человек.
— Вы ведь не из здешних мест, верно? – Тотчас подумал, в сущности, у него нет оснований для подобного предположения. – Или местный?
— Нет, – ответил Игорь, – я нездешний.
Собирался ли Игорь Грибов к этому что–нибудь добавить или нет, неизвестно. В этот момент Игорь повернул голову, прислушался. А через секунду и Максим Титов услышал отдаленный вой сирены. Судя по направлению звука, машина, назойливо предупреждавшая о своем приближении, находилась еще на шоссе. Уже через минуту, вне всякого сомнения, машина свернула к воде, хотя здесь ей всюду была «зеленая улица», сирена продолжала звучать, очевидно, уже по инерции.
Максим Титов поднялся, не без натуги подошел к трупу, смутно догадываясь: именно так должен вести себя свидетель преступления.
Максим глубоко опечален тем, что произошло. Разве можно представить, что в такой местности, где почти все знали друг друга, а некоторые жили поколениями, где даже не было ни одного официально зарегистрированного убийства за пять лет, внезапно грянул гром: очаровательная молодая женщина подверглась нападению. Его пробирала дрожь при одной мысли об ужасной смерти.
Ждать им пришлось недолго.
Вой сирены прекратился, как только машина остановилась, пронзительно завизжав тормозами. Из нее вылезли двое полицейских и прямиком направились к трупу. А третий, появившись с небольшим опозданием на мотоцикле.
Один из полицейских, как самый простой обыватель воскликнул:
— Господи помилуй! Выглядит не лучше, чем, если бы она разбилась насмерть, правда, Анатолий?
Минут через десять мрачный полицейский вернулся к остальным.
— Сволочи! Зверье! – зло сплюнул он, – разминая пальцами отсыревшую сигарету.
— Что делать–то будем, Виктор?
— Что делать? – огрызнулся тот, присаживаясь рядом со всеми на поваленную толстую сосну, закуривая. – Вызывать санитаров! Что делать?
Полицейский посмотрел на Титова, затем перевел взгляд на Игоря Грибова.
— Ну, рассказывайте!
— Я тут гулял и... увидел ее, – начал Игорь. – Потом  поспешил к дому вот этого мужчины, – он кивнул в сторону Титова, – оттуда вам и позвонили. А мы с ним вернулись сюда. – Он секунду помолчал. – Вот и все, что я знаю.
— Просто здесь гуляли, – повторил полицейский, – случайно увидели ее. Прежде ее ни разу не видели.
— Совершенно верно, все так и было.
— Хорошо! – Полицейский повернулся к Титову: – Он пришел в ваш дом, да? Дом, который находится ближе всех на этой дороге?
— Да. Моя жена звонила вам.
— Значит, ваше имя – Максим?
Титов кивнул.
— А ваше имя? – обратился он к Игорю.
— Игорь Грибов, – назвался молодой человек.
Когда приехал опер в звании капитана, он подошел к свидетелям. Грибов поднялся и внутренне собрался, готовясь к предстоящей беседе.
— Добрый день, – поздоровался опер. – Надеюсь, я не слишком долго заставил себя ждать? – Подобные находки, естественно, требуют особого внимания.
Опер внимательно посмотрел на Титова и Грибова.
— Вы, очевидно, Титов? – обратился он к Титову. – Разумеется, нам бы хотелось услышать в первую очередь от вас, что произошло. – Капитан наклонил голову и представился: – Меня зовут Николай Петрович Уваров.
— Я не знаю, что произошло! По-моему, и так все ясно?
— Вы нашли труп! – прервал Титова Уваров и обратился к Игорю.
— Да.
Солнце освещало останки молодой женщины. Николай Уваров смотрел на то, что делает с людьми смерть. Глаза на мгновение потемнели от боли и гнева. Но вскоре он взял себя в руки.
Приехали санитары, начальник полиции, фотографы, криминалисты – все кому положено при расследовании убийства.
Уваров снова посмотрел на труп и достал из заднего кармана брюк маленький черный блокнот. Всякий раз, когда обнаруживалось неопознанное тело, требовалось соблюсти определенные полицейские формальности. Он открыл блокнот, вынул из него шариковую ручку, прикрепленный снизу кожаной петлей, записал:
1. Место обнаружения тела: на берегу.
2. Время обнаружения...
Он посмотрел на Игоря Грибова: – Во сколько ты сюда прибыл?
— Более часа прошло.
— Значит, час пятнадцать. Уваров, записал время. Затем продолжил:
3.Причина смерти:
4.Время наступления смерти:
Обе эти графы он оставил пустыми, чтобы их заполнил медицинский эксперт. Далее Уваров написал:
5.Предполагаемый возраст: 23 – 25 лет.
6. Возможная профессия:
7. Описание тела:
а) пол: женский;
б) цвет кожи: белый, загорелый;
в) национальность: – русская
г) рост:
д) вес:
Вопросительных знаков получилось много.
В раздел описания тела входила тьма других вопросов, которые Уваров знал наизусть. Вопросов такого типа, как строение тела, цвет лица, волос и глаз, форма бровей, носа, подбородка, лица и шеи, губ и рта и многое другое. На подобные вопросы он обычно отвечал: короткий и коренастый, либо плотный и широкоплечий; или же  – маленький и курносый; или  – прямой, с ямочкой посредине; или – лицо полное, одутловатое; или как-нибудь иначе, выбрав одну из сотни комбинаций по каждой позиции.
Описание неопознанного тела он закончил, решительно написав печатными буквами слово: «утопленница». Для любого сведущего человека это было самым полным описанием состояния трупа. Затем он перешел к следующему разделу:
8. Перечень одежды. Предметами одежды является бюстгальтер и трусики. Отправлены в лабораторию на предмет обнаружения меток прачечной или химчистки.
9. Драгоценности и другие личные вещи. Не имеется.
Уваров закрыл блокнот.
— Что ты об этом думаешь? – поинтересовался начальник полиции.
— Вас интересуют статистика или мои предположения?
— Не знаю. Я просто спросил.
— По статистике эта женщина должна числиться мертвой.
— Да? – удивился Петр Замшев, пораженный сообразительностью Николая Уварова.
— Теперь давай обратимся к статистике пропавших без вести людей, – произнес капитан. – Во-первых, мы имеем дело с женщиной. Среди пропавших без вести мужчин значится на двадцать пять процентов больше, чем женщин.
— Да? – удивился Замшев.
—Во–вторых, ее возраст – что–то между двадцатью тремя и двадцатью пятью годам. Средний возраст пропавших без вести – пятнадцать лет.
— Надо же, – произнес начальник.
— В-третьих, сейчас июль. Больше всего людей пропадает в июне и в сентябре.
— Скажи, пожалуйста,– удивился начальник полиции.
— Стало быть, этот случай из разряда неординарных, – вздохнул Уваров, в его глазах вновь мелькнула тень боли, – тем не менее, она мертва.
— Д–да, – подтвердил Замшев, – покачав головой.
Максим Титов, глядя на переживания Игоря, растерянно топтался около трупа.
— Я тут много лет рыбачу, – рассказывал Титов, – иногда случались кое-какие вещи находить, чаще летом. Однажды нашел тут на берегу женские трусики абсолютно новые. Объявление в газету даже дал – в отдел находок, но никто не откликнулся почему–то. Всякое можно обнаружить тут, на берегу, но чтобы такое. Продолжал рассказывать полицейским о том, при желании какие вещи можно обнаружить на берегу, особенно, если каждое утро ходить на рыбалку. Один из сотрудников полиции, сохраняя абсолютно беспристрастное выражение лица, щелкал затвором фотоаппарата. Фотограф посмотрел вопросительно на начальника полиции. – Что–нибудь еще? – поинтересовался он у начальника.
Тот удивленно поднял брови. – Что ты имеешь в виду?.. – Может быть, стоит развернуть целлофан и сфотографировать ее в натуральном виде?.. – По тону, которым была произнесена эта фраза, нельзя было даже заподозрить, что фотограф имеет в виду что-нибудь кроме чисто профессионального интереса.
— Нет. Мне кажется, этого вполне достаточно.
Доктор завершал первую стадию осмотра, сгибая и разгибая конечности тела, двигая в разные стороны голову, зажатую между ладоней. После этого он начал разжимать пальцы. Капитан Уваров и лейтенант Александров склонились к нему, но вскоре выпрямились с выражением глубокого разочарования. Маленькие кулачки оказались пустыми.
— Не вижу ни малейших признаков борьбы, – пробормотал доктор, обследуя ногти мертвой девушки. – Под ногтями ничего нет.
—Дьявол! – сквозь зубы выругался Уваров. Он знал, если борьба имела место, наиболее ценные улики могут содержаться на руках жертвы.
— Я бы хотел знать, есть ли следы на теле, – добавил капитан.
 — Сразу? – спросил доктор. – Позже я, так или иначе, проведу полный осмотр.
— Пожалуй, я бы предпочел узнать это сразу. Очень важно выяснить, имеются ли на теле признаки борьбы.
— Хорошо, – кивнул доктор. – Но, судя по рукам, не думаю, что там есть подобные признаки.
На полминуты воцарилась мертвая тишина.
— Спереди никаких следов, верно, доктор? – спросил Уваров.
Врач поднял взгляд.
— Пока не вижу никаких следов, но нужно обследовать более тщательно. Впрочем, я уверен, что никакой борьбы не было.
Если интерес Николая Уварова к утопленнице на этой стадии расследования был незначительным, то эксперты уделили телу и предметам туалета самое пристальное внимание.
Санитары упаковали труп в целлофан.
Один из полицейских осторожно подошел к свертку, отогнул край целлофана, остолбенело, смотрел на завернутый в целлофан труп. – Господи, – машинально повторил он, – такая молодая и красивая девушка?
Бельё было отправлено в центральную полицейскую лабораторию, а тело на вскрытие для обследования.
— Расскажите, Игорь, обстоятельно, как вы обнаружили тело покойницы.
— Я расскажу вам все, что мне известно. Совсем немного. Задавайте любые вопросы.
— Прекрасно! В таком случае, пожалуй, поехали?
— Куда поехали? Голос Игоря Грибова снова стал напряженным.
— Грибов, – миролюбиво заговорил Уваров, – всего лишь в отделение. – Вы напрасно волнуетесь, ничего особенного в этом нет.
Спустя десять минут полицейский седан, разбрасывая колесами камушки, выехал на дорогу.

ГЛАВА 4 

Свернув на центральную улицу, полицейская машина ехала медленно, что соответствовало неторопливому течению жизни этого городка. В машине сидело трое: Уваров и Грибов – на заднем сиденье, а третий – за рулем.
Молодой человек, сидя рядом с Уваром, смотрел на улицу. Когда они проезжали мимо одного из больших зданий, из него вышли две весьма пожилые женщины в умопомрачительных старомодных шляпках.
Машина остановилась. У светофора загорелся красный, запрещающий сигнал. Впереди начинался квартал различных учреждений, разместившихся в зданиях: баня, магазины, нотариальная контора, офисы, чуть–чуть выцветшие, но не утратившие былого величия.
На тротуарах стояли небольшими группами мужчины и женщины, девушки в брюках, детишки в яркой одежде, ожидая, когда загорится зеленый свет светофора.
— Симпатичное маленькое местечко, – произнес Уваров. – Вы здесь раньше бывали?
Грибов отрицательно покачал головой.
— Этот городок немного нереален. – Он помолчал. – Вы сюда приехали по делам?
Грибов отрицательно покачал головой.
Жители городка, слушая о страшной новости, ужасались, но втайне были заинтригованы событием, которое произошло у них под самым носом. Весь городок, как улей, возбужденно гудел.
Красный свет погас. Полицейская машина двинулась между рядами многочисленных машин, припаркованных по диагонали. Игорь Грибов продолжал внимательно приглядываться к группкам обывателей. На следующем перекрестке они свернули влево, дорога пошла под гору, смотреть сейчас было не на что, он по-прежнему сидел, отвернувшись от Уварова.
Игорь упрямо глядел в окно, чувствуя на себе изучающий взгляд Уварова
Начался подъем. Машина проехала мимо грузовика, свернула направо, в середине квартала подкатила к белому дому. У самой крыши имелась аккуратная надпись: «Полиция»
— Вот мы приехали, гражданин Грибов.
Оставив машину, они двинулись друг за другом к широкому подъезду. Уваров возглавлял группу. Затем поднялись на крыльцо к раскрытой двери: за барьером у доски с расписанием сидел полицейский. Завидев Уварова, вытянулся перед ним:
— Добрый день!
— Здравствуйте.
Сержант вопросительно взглянул на Игоря Грибова.
— Этот гражданин нашел труп, – пояснил Уваров
Они вошли в один из кабинетов. Помещение было небольшим. В нем стояли письменный стол, кресло, стул.
— Через минуту я вернусь, гражданин Грибов.
Парень кивнул, вошел в кабинет, капитан закрыл за ним дверь, оставив его одного. Игорь уселся на стул у открытого окна.
Капитан отсутствовал дольше, около четверти часа. Вернулся один. Уселся за стол. Стол был очень массивным, Уваров сидел в кресле, тоже довольно большом. Он настолько мало напоминал шаблонный образ великого опера, как только можно представить. Лицо его отнюдь не казалось в профиль острым. Глаза опера не обладали способностью бросать молниеносные пронзительные взгляды, никогда не делал отрывистых, резких замечаний – говорил обычным, спокойным тоном. Так что не будем уклоняться в сторону от фактических данных: более обыкновенного на вид человека, ведущего себя самым нормальным образом, в мире просто не существует.
А пускаясь в подробности, следует заметить, что капитан был ладно скроен, прочно сбит. У него короткие и загрубевшие пальцы рук. Обычно лицо его выражало неомраченное простодушие. Частенько находился в жизнерадостном настроении, никогда не испытывал ни малейшей злобы по отношению к своим жертвам.
У сотрудника уголовного розыска голубые глаза, волосы темного цвета. Присмотревшись, Игорь обнаружил, что лицо у него довольно молодое, седых волос абсолютно нет, что ему никак не больше сорока. Выглядел образцом добродетельности.
Начался допрос.
Грибов замешкался. Продолжал разглядывать Уварова, полузакрыв глаза. В это время его лицо оставалось невыразительным, безжизненным, как маска. Странное, будто со стертыми чертами лицо из числа тех, что никак не удается запомнить. Не удалось рассмотреть у Игоря глаза: когда капитан пытался в упор заглянуть в них, прикрывали веки; при попытке перехватить взгляд, устремленный на капитана, Игорь мгновенно отводил глаза. Делал так незаметно и быстро, что капитан начинал сомневаться: а глядел ли он на него.
— Хочу предупредить, что ваши слова могут, использованы против вас же. Вы имеете право молчать и не отвечать на мои вопросы. Согласно существующему законодательству, вы имеете право пригласить адвоката для представления ваших интересов в суде и на следствии. Вы желаете сделать какое-нибудь заявление?
— Никакого. Мне не нужен адвокат. Чудовищное недоразумение, я думаю, что мы сможем разобраться в этих обстоятельствах без защитника.
— Ваше право.
— Я уже говорил, что не нужно никаких представителей.
—Начнем. Ваше имя, фамилия, отчество?
— Игорь Петрович Грибов.
—Ваш возраст?
—Двадцать четыре года.
— Ваша профессия?
— Студент пятого курса Иркутского медицинского института.
— Состав вашей семьи?
— Не женат
— Как давно вы прибыли в наш город?
— Три дня тому назад. Вечером.
Капитан сделал паузу, подошел к окну, постоял минуту, снова сел за стол.
— Были ли вы до этого в этом городе?
— Нет.
— Вы знакомы с убитой?
— Нет.
— Расскажите подробнее вашу версию событий, происшедших в тот день.
— Я, люблю гулять на природе. Решил ознакомиться с окрестностью этих мест. Шел вдоль берега, любовался природой. Увидел труп. Испугался и побежал скорее сообщить о находке. – Грибов замолчал, подыскивая нужное слово. – Гулял в этих местах. Вы мне не верите? Я говорю правду.
— Грибов, почему так уж и не верю? 
— Капитан, – поинтересовался Грибов, – вы меня подозреваете? В его голосе одновременно слышались презрение и покорность. Причем презрение было совершенно беспристрастным, оно относилось как к прошлому, так и к будущему, которое  Игорь Грибов уже мог предвидеть.
— Грибов... – успокоительно протянул капитан. – Я думаю, вам лучше все рассказать.
— Что именно? – спросил Грибов таким тоном, будто заранее знал ответ.
Капитан  вздохнул.
—Как вы относитесь к девушкам? Дружите ли вы с ними? Была ли у вас настоящая любовь?
Игорь поведал свою историю об измене любимой девушки.
— Мне, к несчастью, подфартило родиться однолюбом и требовать того же в ответ. За всех я говорить не буду. Когда я находился в армии, заметил одну удивительную вещь: тех парней, которые чуть ли не ноги вытирали о своих «любимых», эти самые «любимые» дожидались, а те, которые дни в календаре вычеркивали, высчитывая день свидания, почему–то были жестоко отшвартованы. Чем больше в человеке хороших качеств, тем больше у него шансов быть обманутым, это тоже факт. Один мой сослуживец – отличный парень, говорил:
— Я встречался с девушкой три!!! года. Видимо давно ей был по барабану, просто умалчивала, пока парень лучше не подвернется.
Не надо мне говорить про неожиданную любовь и всё такое. Любовь – это в первую очередь самопожертвование, а не по пьянки секс на вечеринке, с последующим залётом. Ждать нужно, потому что ты обещала, иначе не надо пудрить мозги ни себе, ни ему.
Мы уже три года, встречалась с Леной с соседней улицы. Надеялись, что от армии меня «отмажет» дядя, и мы сможем пожениться. Но все сложилось иначе – я все-таки пошел служить.
Уходя в Армию, клялась мне в любви. Говорила, что обязательно дождется. Мы строили вместе планы на будущее. Я уходил с надеждой. Как ждал от ее письма, долгожданной весточки. Получал ласковые и теплые письма. Словами любви была переполнена каждая страница «её» письма.
Планировал будущее совместно с ней. Все было хорошо и безоблачно. С друзьями я тоже переписывался. Никто мне ничего плохого про мою девушку не писал. Вообще как-то все старались стороной обходить этот вопрос. По принципу, девушка твоя, мы с ней вообще не общаемся. Друзья у меня верные, я надеялся на их поддержку.
В нашей компании были ребята и постарше. Те, которые уже отслужили. Именно они учили меня уму – разуму. Как общаться со служивыми, как постоять за себя, чтобы не били. Давали мне советы в письмах, поддерживали.
На присягу приезжали мои родители. Все было нормально.
И вот я дембель. Осталось буквально несколько дней, а терпение мое на пределе. Я перестал получать письма от своей подруги. Подумал, что писать перестала потому, что ждет меня уже дома. Готовится и ждет.
Летел домой, как на крыльях. На перроне меня встретили друзья. Девушки моей не было. Я очень удивился. Всех спрашивал про неё, а они глаза от меня отводили и молчали. Мне надоело их молчание. Решил самостоятельно все выяснить. Пошел к девушке домой.
 Когда я пришел в её дом, Лена не бросилась в мои объятья. На вопрос, выйдет ли за меня замуж, удивленно ответила: – Разве ты ничего не знаешь? Неделю назад мы со Славой поженились.
Я не мог поверить, что меня предали, и спросил про письма. Лена сразу поняла, в чем дело и сказала: – Знаешь что, мама, ты писала, вот ты теперь и выходи замуж за него! Я не нашел ничего лучше, чем просто уйти.
Мне Лена пообещала, что будет ждать, а на деле не собиралась этого делать, потому что оказалось, два года – очень большой срок. Ее мама не одобряла такие мысли дочери, надеялась, что Лена одумается.
Однако эти надежды стали рушиться с первым моим письмом. Лена совершенно не обрадовалась весточке от любимого, даже отвечать не собиралась. Мать умоляла ее написать мне, но Лена была непреклонна, лишь сказала: – Тебе надо, ты и пиши! Женщина подумала и решила, что так и сделает. Между матерью и мной завязалась переписка. Я в каждом письме признавался в любви, а женщина отвечала мне взаимностью.
Друзья молчали, чтобы я не нервничал в армии, служил спокойно.
После этого проклинал всё, не знал, где себе места найти. Всё время думал о ней, часто сидел на тех местах, где мы с ней бывали, слушал нашу любимую с ней музыку,  вспоминал наши встречи. Хотел увидеть её, но знаю – нельзя. У неё молодой человек. Она счастлива, я рад за неё, но спокойно забыть не могу. Знаю, что люблю её. Засыпал с мыслями о ней. Представлял её глаза, губы, волосы, улыбку. Вы скажите: – Пришёл, забрал её и не отпускай, но глупо, сами посудите, если не любит, жить с не любимым человеком для неё будет адом. Не знаю, как вернуть то время, когда первый раз увидел её. После не мог отвлечься на учебу, или ещё чем-нибудь заняться, просто потерялся в жизни, слишком глубоко и больно засела там, в душе эта измена. Я стал ненавидеть девушек.
Не вижу в ожидании из армии ничего сверх ординарного. Если ты любишь человека, то ты решишь его дождаться. Что в этом трудного или сложного? Но даже если чувства пройдут за это время, то долг любой девушки – дождаться, иначе просто трусиха и вообще ничего не стоит.
Так зачем тогда произносить слово «люблю»? Хотя в наше время это слово произносят очень часто, даже когда нет чувств. А вот допустим, он ушёл и не вернулся, а точнее привезли в цинковом гробу. Девушка спустя месяц уже с другим парнем. Так какая же это любовь?
Или вот возьмём другую ситуацию. У них прекрасные отношения, говорят о любви, и планируют будущие и тут с парнем происходит несчастный случай, он остается инвалидом, ну допустим, не может ходить. Ну а девушка бросает его, ведь она молодая, красивая, интересная, а тут такой камень на плечи, ведь за ним надо ухаживать. Где же те клятвы любви, где то будущие. Она его бросает. За ним, как правило, ухаживает мама.
Хотя есть, напротив, в счастье и в горе они вместе, потому, что настоящая любовь поборет всё. Зачем говорить люблю, когда это не так. Если ты живёшь этим человеком, дышишь запахом его тела и пройдёшь всё с ним, что бы ни было вот тогда говори «люблю», а бросать слова на ветер, в этом нет смысла.
— Да, я понимаю, что выгляжу подозрительно. Вполне подхожу на роль убийцы. Разве не так?
Говорил не быстро и не громко, но в его голосе слышались скрытая сила и горечь.
— Ну... хорошо, – прервал его капитан. – Вы убили девушку, Грибов?
— Нет, когда я нашел ее, она была уже мертва.
— Ваши планы в этом городе?
— Я потом послал все к черту, больше не хотел ни к чему стремиться. – С вызовом посмотрел на капитана. Голубые глаза опера разглядывали Игоря.
— Еще не все? – требовательно спросил Игорь. – Разве я не облегчил вашу задачу?
— Но, гражданин Грибов, вы должны, вы обязаны помочь полиции найти убийцу, восстановить справедливость и все такое…
— И все такое? – с усмешкой повторил Грибов – Ну вот разве что «и все такое»…
Только я, знаете ли, не слишком–то верю в справедливость полиции. Всем сыскным собакам на свете нужна добыча – любая, хоть какая-нибудь добыча, даже неважно, какая именно. Когда собака вошла в азарт, она хватает первого попавшего кролика, хотя теоретически гонится за козлом. Так вот я не хочу оказаться тем кроликом.
— Откуда вы родом, Грибов?
Игорь заколебался, потом сказал:
— Из Сибири.
— Конкретно. Где вы родились?
— В Иркутске.
— Родители есть?
— Да.
— Где они?
— В Иркутске.
— Давайте начнем с прошлого вечера, Грибов. Где вы находились после вчера вечером?
–– В ресторане.
Капитан велел ему продолжать рассказывать, но парень не проронил ни слова.
— Я слушаю, Грибов.
— Ну, а какой толк от моего рассказа?
— Я не знаю. Говорите, Грибов.
–– Хорошо.
Рассказывая, молодой человек часто останавливался, каждый раз обдумывая то, что ему надлежит сказать. И каждый раз, когда он замолкал, капитан говорил: «Продолжайте».
Но говорить особенно было не о чем. Третий день Грибов находился в этом городе, жил в гостинице.
— После окончания сессии я неделю наслаждался свободой, гулял... Делал то, что мне хотелось. Никто не мог мне приказать: «Вы должны сделать то-то и то-то».
После этих слов Грибова наступила продолжительная пауза, но капитан попросил его продолжать.
— Мне хотелось уехать из этого города Иркутска, прочь от людской толпы. На той недели ночью я, наконец, разобрался в собственных желаниях.
Посмотрел на капитана и спросил:
— Итак, я сумасброд. Так какого черта меня расспрашивать?
— Продолжайте, Грибов.
— Девушку я не убивал, – усталым голосом произнес Грибов. – Сумасброд ли я, или псих считайте, как хотите, но я этого не делал.
— Грибов! Мы к этому еще подойдем.
Игорь, немного помолчав, продолжил. – Экипировавшись для загородного путешествия и собрав рюкзак, вдруг понял, что еще не знаю, куда отправиться. Для начала мой пункт Братск, а дальше определюсь.
Уваров кивнул.
— Сегодня утром я позавтракал и, почувствовав себя гораздо лучше, пошел прогуляться. Шел неторопливо, любуясь погожим утром, никуда не спеша, ни о чем не думая. Дошел до девушки. – Когда она была убита? – спросил  Грибов. –  Что вы скрываете?
Глаза капитана широко раскрылись от удивления.
— Чего скрываю? Я редко что скрываю, гражданин Грибов.
— Так что... алиби у меня нет... Почему бы вам не задержать меня на этом основании, капитан?
— Но,  гражданин Грибов, я не собираюсь арестовывать вас. С какой стати? По крайней мере, сейчас.
— Почему же?
Капитан Уваров поднялся.
— Я не намерен вас арестовывать, гражданин Грибов. Но я попрошу на день – другой задержаться здесь. Договорились?
— Будь, по–вашему. 
— Ну, вы же никуда определенно не ехали, так что поживите здесь несколько деньков. Деньги у вас имеются?
— Достаточно.
Уваров вышел из-за стола. Грибов тоже поднялся:
Грибов пошел к выходу.
— Кстати, гражданин Грибов. Пожалуйста, не будьте столь... несдержанным.
Игорь Грибов повернулся:
— Разве я не держу себя в руках?
— Все хорошо... естественно.
Уваров смотрел ему вслед. Игорь подошел к двери, отворилась дверь, и он осторожно шагнул, боясь сделать резкое движение.
 
ГЛАВА  5

Шагая по теневой стороне улице, в предвкушении сытного обеда, перед которым нужно позвонить по телефону, капитан думал о том, что сложности впредь будут только нарастать, неразбериха усиливаться. Поэтому надо очень осторожно, критически подходить к любой информации, от кого бы она ни поступала.
Путало картину присутствие Игоря Грибова. Та история, которую выслушал Николай Уваров, добавляла новые трудности. Наверняка два момента не являются частями одного и того же плана. А если нет, то один из них вообще не следовало принимать во внимание. Не исключено, что они оба – случайные.
Но все нужно еще установить и доказать.
У ближайшего киоска Уваров остановился, чтобы купить газету. На первой странице «Новостей» красовались огромные фотографии, на которых были запечатлены полицейские, осматривали труп у воды. В репортаже сообщалось: после звонка в редакцию «Знамя» полиция была поставлена в известность о том, что произошло убийство. Полицейские немедленно приняли меры.

* * *

Майор полиции Сергей Гроссман считался большим специалистом в области лабораторных анализов. Гроссман могучий мужчина с крупными, даже грубыми чер¬тами лица, огромными руками. Из-за слабого зрения носил очки. Несмотря на то, что Грассман все время имел дело с сухими научными фактами, так или иначе связанными со смертью, от него веяло благородством и добродушием. Руководимая им лаборатория содержалась в безукоризненной чистоте. Она состояла из восьми секторов и занимала большую часть нижнего этажа в здания. В числе семи подразделений лаборатории значились: сектор физических и химических исследований; биологический; общий; трасология огнестрельного оружия; графология и экспертиза документов; фотография; сектор технической экспертизы.
Идентификацией неопознанных трупов занимается 8-й отдел. Эксперты – криминалисты осматривают неопознанные трупы, которые доставляются в морги, и составляют опознавательную карту. В нее входит фотография, дактилоскопированные, описание особых примет (татуировок, шрамов) и зубного аппарата. Эта карта передается впоследствии сотрудникам уголовного розыска, они занимаются опознанием личности погибшего.
В отделе по организации осмотров мест происшествий и технического обеспечения следственных действий и оперативно – розыскных мероприятий работают сотрудники, они в качестве дежурного эксперта – криминалиста входят в состав следственно – оперативной группы ГУВД. Сотрудники не только осуществляют выезд и осмотр места преступления, но и занимаются применением фото – и видеоаппаратуры в ходе допроса свидетелей, проведения следственных экспериментов и иных следственных действий.

* * *

Одежду потерпевшей сначала отдали в сектор физических и химических исследований. Возившихся с одеждой джентльменов мало интересовало, а вернее, вообще не интриговал тот факт, что эти предметы туалета – одни из самых широко распространенных и разрекламированных фетишей России. Их совершенно не волновали технологические секреты кроя чашек бюстгальтера, те мечты, которые его хозяйка связывала с ним, потому что точно в таком же ходила какая-нибудь знаменитая танцовщица. Не интересовали их и тайные достоинства скрывавшейся под ним груди. Нижним бельем они занимались с одной – единственной целью: установить личность мертвой женщины.
У большей части предметов одежды, как правило, есть маркировка какой-нибудь прачечной или химчистки. 
На одежде утопленницы не обнаружилось никаких видимых следов метки, было бы лучше, если бы они там были. Дело всегда упрощается, если вы видите нечто невооруженным глазом. Но, сказать по правде, не так уж и сложно было разложить бюстгальтер на длинной белой стойке, над которой висели лампы ультрафиолетового света. Щелчок выключателя, и стойка вместе с бюстгальтером обретает красивый фиолетовый цвет. Подчиненные Сергея с высочайшим профессионализмом крутили нижнее белье утопленницы в поисках светящейся метки.
Единственная проблема заключалась в том, что на бюстгальтере мертвой женщины нет даже и такой метки.
Придя к заключению, что женщина, по всей видимости, сама стирала свое белье,  по этому поводу нисколько не расстроившись, подчиненные Сергея подвергли белье химическим анализам, пытаясь обнаружить на нем какие–либо чужеродные пятна.

* * *

Придя в морг, Уваров  прошелся по залу. Зал большой, просторный, освещенный лампами дневного света, пахло антисептиком. Санитар дернул за ручку, дверца холодильника отворилась, Уварова обдало ледяным дыханием. Санитар слегка выдвинул металлический продолговатый ящик на роликах. Они увидели голову покойнице. Санитар выдвинул ящик чуть больше. Показалось обнаженное тело.
Петр Блинов из криминалистической лаборатории медицинский эксперт аккуратно намазал краской все пальцы утопленницы. Сделал описки, разложил бумажки с описками по порядку, чтобы потом без труда пронумеровать их. Блинов никак не мог взять в толк, зачем полиция тратит столько времени на сбор отпечатков, особенно в случаях вроде этого, когда погибшие добропорядочные граждане. На них нет криминального досье. Неужели не понятно, что десятки миллионов россиян, особенно женщин, никогда не давали своих отпечатков? Это все выдумки полиции для запугивания честных граждан.
Преступник-то знает, что рано или поздно в полицейских досье появятся его отпечатки (если их там еще нет), и всегда работает в перчатках. Обычный же гражданин, как правило, совершает преступление в пылу гнева, и ему не до перчаток. Обычные граждане и на допросах ломаются быстрее, чем профессиональные преступники, особенно если полицейский внезапно сообщает: «Между прочим, отпечатки пальцев на револьвере совпадают с отпечатками на вашей зубной щетке. Так что ваша песенка спета!»
— Нет, это полная чушь, – размышлял Петр Блинов, продолжая дактилоскопировать покойницу, которая ни разу в жизни не подвергалась подобной процедуре. – Какой кошмар, что эта честь выпала ей только теперь, когда она валяется на столе в морге, – подумал Блинов. Делай свое дело, приказал он себе. И поменьше рассуждай.
Блинов обследовал трупы в течение многих лет, но до сих пор не сумел привыкнуть к утопленникам. С этим трупом он возился уже около двух часов, но привязанности к утопленнице так и не почувствовал. Однако он установил, что покойнице примерно двадцать четыре года, что ее вес, пока она была жива, равнялся приблизительно шестьдесят девять килограмм (учитывая ее рост – сто семьдесят три сантиметра) и что волосы на ее голове тёмные.
—Я уверен на все сто, что преступник действовал в перчатках. Здесь достаточно смазанных отпечатков, какие остаются от резиновых перчаток. Кто бы ни был убийца, он достаточно опытен, чтобы надевать две пары: к одному слою тонкой резины пальцы рано или поздно прилипают, оставляя прекрасные отпечатки. Само собой, кое-какие пальчики я тут собрал, но они, скорее всего, оставлены не убийцей.
В поисках особых примет или шрамов он тщательно осмотрел тело женщины. Пришел к заключению, что ей удалили аппендикс (по остаткам длинного шрама вдоль живота). Прививки ей делали не на руках, а на левой ягодице. На пояснице, у самого основания позвоночника, у нее было целое созвездие родимых пятен.
После этого Блинов приступил к изучению сердца покойной женщины, а после к папиллярным линиям на пальцах рук.
Если мертвая женщина находилась в воде недолго, люди Сергея Грассмана просушили бы ей каждый палец мягким полотенцем, а затем, чтобы убрать сморщиность кожи, вкололи бы ей под кожу глицерин. После этого отпечатки пальцев можно снимать без всякого труда.
Даже если бы женщина находилась в воде много дольше и кожа оказалась частично утраченной, то тогда парни из лаборатории срезали бы кожу с кончиков пальцев, поместили эти кусочки в пробирки с раствором формалина. В случае если папиллярные линии с внешней стороны кожи оказались бы целыми, один из ребят Сергея надел бы резиновую перчатку, налепил бы кусочек кожи на свой указательный палец, прикоснулся им к штемпельной подушечке – и оттиск на бланке для отпечатков пальцев готов.
Если же оказывались утраченными сами папиллярные линии, их рисунок можно было найти на внутренней стороне кожи. Хорошая фотография линий получается, когда кусочек кожи прикрепляют изнанкой наружу к картону и делают снимок при боковой подсветке.

* * *

Сотрудники стояли в смотровом зале морга возле операционного стола из нержавеющей стали со специальными желобками, по которым стекает кровь, скапливаясь в виде рубиновой лужицы в чаше из такой же нержавеющей стали.
Голову коротышки  Блинова венчала редеющая шевелюра, а на лице красовались редкие черные усы. Из всех мужчин, когда-либо встречавшихся Уварову, только у Петра Блинова глаза странного фиолетового цвета.
Уваров стоял прямо напротив Блинова. Свои волосы Уваров стриг коротко. Широкий в плечах пиджак спортивного покроя острым треугольником сходился у него на талии, прикрывая бедра и небольшой живот.
— Ну, что ты об этом скажешь? – спросил Уваров Петра Блинова.
— Терпеть не могу утопленников, – ответил Петр. – Просто не выношу их вида. От этих чертовых топляков меня мутит.
— Утопленники никому не нравятся, – сказал Уваров.
— А мне в особенности, – заявил Блинов, энергично кивая головой. – Но всегда подсовывают утопленников именно мне. Старший по званию у нас может выбирать себе любую работу. И поскольку у тотемного шеста (Тотемный шест – символ достоинства и достижений, исторического и духовного статуса людей) мне принадлежит очень скромное место, всякий раз, когда всплывают эти дьявольские утопленники, их, подсовывают мне. А для всех остальных находятся нормальные трупы. Разве это справедливо?
— Кто-то должен заниматься и утопленниками.
— Разумеется. Но почему именно я? Послушай, я никогда не жаловался, что бы мне ни давали. У меня бывали трупы, обгоревшие настолько, что невозможно было догадаться, человек ли это. Ты когда–нибудь имел дело с обугленным мясом? Но разве я жаловался? Нам привозят жертвы автомобильных катастроф в таком состоянии... У одного малого голова держалась на полоске кожи. Я отнесся к этому совершенно спокойно. Я медицинский эксперт и должен принимать не только хорошие, но и плохие трупы. Но почему именно мне достаются все утопленники? Как получается, что утопленники больше ни к кому не попадают?
— Послушай – начал было Уваров, но Блинов лишь на мгновение перевел дух и с тем же темпераментом продолжил:
— В этом отделении нет никого, кто бы делал работу лучше меня. Дело в том, что я никак не могу получить звание старшего эксперта. Как ты думаешь, кто получает самую чистую и легкую работу? Старые перечницы, которые кромсают мертвяков вот уже сорок лет. А я работаю чисто и обстоятельно. Именно так. Я педантичен. Никогда ничего не пропущу. Ни–че–го. Поэтому и получаю утопленников.
— Может быть, считают тебя таким классным специалистом, что никому больше их не доверяют? – сухо спросил Уваров.
— Гм - м, – сказал Блинов, – классным специалистом?
— Конечно. Ты прекрасный эксперт, а утопленников нельзя поручать первому попавшемуся мяснику.
Фиолетовые глаза Блинова потеплели.
— Мне никогда не приходило в голову, взглянуть на дело с этой стороны.
Он слегка улыбнулся, но улыбка быстро исчезла, морщины сомнения набежали на его лицо, лишь только он мысленно вернулся к текущим делам.
— А как насчет этой утопленницы?
— А–а, Я могу дать заключение. В воде она пробыла около шести – восьми часов. Только что закончил вскрытие сердца.
— Ну и?..
— Ты хорошо представляешь себе сердце?
— Нет, не очень.
— Видишь ли, там есть два желудочка, левый и правый. Два предсердия. Кровь проходит через них. Я не могу давать дилетантам уроки анатомии.
— А я об этом не просил.
— Я сделал специальный анализ. Он основывается на том факте, что, когда человек тонет, вода через легкие поступает ему в кровь. Благодаря этому мы весьма точно устанавливаем, в какой воде – пресной или соленой – утонул человек.
— Как это?
— Если вода была пресная, в левой половине сердца содержание хлоридов будет меньше нормы. Если соленая вода, то хлоридов выше нормы.
— Эту женщину нашли в Братском море, – пояснил Уваров. – Следовательно, вода была пресной, не так ли?
— Конечно.
— Дальше, – попросил Уваров.
— Если человек оказывается в воде уже мертвым, то никакая вода не может попасть ему в левое предсердие. – Блинов помолчал. – Иными словами, если при вскрытии мы не обнаружим там воды, то можно с уверенностью сказать, что человек не утонул. Он умер прежде, чем оказался в воде.
— Вот как? – оживился Уваров, явно почувствовав интерес к рассказу Блинова.
— У этой молодой женщины в предсердии не было ни капельки воды. Она вовсе не утонула.
Уваров заглянул в фиолетовые глаза  Блинова. – Отчего же она умерла?
— Отравление нитробензолом, – ответил  Блинов. – Наибольшее количество яда мы обнаружили в желудке и кишечнике. Это указывает на то, что яд проник через рот. Возможность постепенного, так сказать, хронического отравления исключается. Оно было быстрым. По существу, она могла умереть через несколько часов после того, как приняла яд.
— Блинов почесал лысеющую макушку. – Я думаю, речь может идти даже об убийстве.
Полицейские обошли все гостиницы и жителей сдающие квартиры, дали объявление в местную газету о нашедшем трупе и его описание. Выясняли, нет ли подозрения о пропавших, то есть не ночевавших девушек в эти дни на своем месте. Было установлено, что исчезла Вера Мишина, которая находилась дома в отпуске.

ГЛАВА 6
 
Летнее утро. За окном, в смутном свете, шел теплый дождь. Он не то чтобы шел, а ласкал город. В задумчивой нерешительности, словно девушка в поисках утраченного возлюбленного, дождь бродил по бетонным каньонам улиц.
Уваров приехал в отдел в восемь пятнадцать утра, по дороге он заехал к лейтенанту Александрову получить от него самую последнюю информацию. К его разочарованию, ничего нового он не узнал. Итог опроса соседей о любых подозрительных незнакомцах, которых они могли заметить в последние дни, не дали результатов.
Капитан сидел в своем кабинете. Чувствовалась  усталость, несмотря на ранний час. Решил оградить себя от взглядов сослуживцев, он закрыл дверь на замок, чтобы  никто к нему не вошел, так как он занят серьезной работой. Но вместо того, чтобы приняться за дело, он беспокойно ерзал в кресле, медленно передвигая предметы на столе, а потом помимо воли опустил вытянутую руку на стол, склонил голову, застыл в неподвижности.
Зазвонил телефон. Секретарша сообщила, что Уваров должен немедленно явиться к начальнику, где вот–вот начнется экстренное совещание. Он не представлял, что взбрело начальнику в голову, но почувствовал, как где-то в животе растет тугой комок страха.
Николай Петрович узнал от секретаря, что по телетайпу поступил ответ на сделанный запрос насчет отпечатков пальцев. Что означало: во–первых, убийца не имел криминального досье. Оперативник  понял, что на сей раз ему попался крепкий орешек.
Если бы убийца мог видеть то, что происходит в недавно покинутом им месте, все его надежды избежать ареста развеялись бы как дым. Опытные и методичные действия, предпринимаемые с целью его поимки, внушили бы ему безысходное отчаяние.
Журналисты столпились у главных ворот здания полиции, далее которых их не пустила  охрана. Она получила на этот счет четкую директиву от начальства. 
Когда на территорию въезжал капитан Уваров, его стремились остановить три телегруппы. Журналисты пытались просунуть микрофон в открытое окно его машины, операторы старались покрупнее сфотографировать лицо Уварова. Вопросы задавались хором: «У вас уже есть подозреваемые люди, капитан?» Уваров только мотал головой, ничего не говорил, продолжал движение.
Город содрогался от общественного возмущения, сенсационных материалов в газетах «Ангарские огни», «Знамя», убийство Веры Мишиной стало всеобщей темой номер один.
Для Уварова эта трагедия была особенно страшной, потому что Иван Юрьевич Обухов – отчим покойной Веры. Обухов работал прокурором в восьмидесятые годы прошлого столетия.
К этому времени уже перепроверили половину всех «Жигули» в районе.
Как обычно, подобная операция прошла не совсем гладко. Отзывы местных жителей об уме, расторопности работников полиции были нелестными...
Уваров пояснил вошедшему дежурному сержанту:
— Если вы обратитесь к статистике успешно расследованных убийств в нашей стране, – добавил Уваров, оседлав своего конька, – то увидите, убийцей становится преступник, уже известный полиции, его почти всегда ловят. Попадание в архивы полиции практически сводит к нулю возможность выйти сухим из воды. В расследовании убийств такого типа, учитываются не только физические, но и психологические особенности.
Операцию нельзя назвать совершенно бесполезной, потому что полиции удалось чисто случайно задержать одного человека, которого они разыскивали в течение долгого времени. Этот «побочный эффект» стоил всех нареканий, оскорблений, выслушанных патрульными полицейскими.
Однако, разыскиваемая машина «Жигули» исчезла бесследно.
Телефон зазвонил в 9.35.
Уваров, выслушав, сказал: – Все хорошо Иван Сергеевич – и выехал в своей машине. Проехал километра два по дороге с асфальтным покрытием, которое таинственно поблескивало в лучах еще не очень высоко стоящего солнца.
Оперу сообщили, что недалеко от города в лесу найдена брошенная машина «Жигули».
Приехали на место, где находилась, завалена ветками, машина. С расстояния двадцати метров ее невозможно обнаружить. Машину случайно нашел художник, который в лесу, искал декоративные сучья, корни и пни.
Опергруппа установила — в машине ехали двое.
Александров подошел к Уварову, сказал:
— Это та самая машина, которую мы ищем.
— Иван Сергеевич, а номерной знак-то на ней есть?
— Все имеется, Николай Петрович. Это та «Жигули». Или вы допускаете, что это другая «Жигули"?
— Посмотрим.
Вывели машину из укрытия.
В «Жигулях» обнаружили: белое шелковое платье без рукавов, но со стоячим воротом, пояс с резинками, который Иван Александров держал с опаской в вытянутой руке, белые босоножки.
— Хорошо, это вы увезите – дал распоряжение Уваров. – Машину доставьте в управление – Идемте, Иван.

* * *

Николай Петрович со строгим выражением на лице, в своем летнем костюме и превосходно вычищенных ботинках, выпятив вперед грудь, шел по бульвару, в это время он очень нравился себе самому. Ему казалось, что весь мир смотрит на него с удовольствием. Не поворачивая головы, посматривал по сторонам и находил, что бульвар вполне благоустроен. Молодые деревья очень красивы, будут со временем давать широкую тень.
Вспомнил, как в детстве во время грозы с непокрытой головой выбегал в сад, а за ним гнались две беловолосые девочки с голубыми глазами. Их мочил дождь; девчонки хохотали от восторга, но когда раздавался сильный удар грома, доверчиво прижимались к нему, мальчик крестился и спешил повторять: "Свят, свят, свят..." О, куда вы ушли, в каком вы море утонули, зачатки прекрасной чистой жизни?
Николай Уваров вырос в семье полицейского. Его отец работал сотрудником уголовного розыска. С малых лет Николай знает: защищать людей – это священный долг. Если у отца имелся недостаток, это лишь то, что отец слишком требователен к подчиненным и к самому себе.
Отцу дали прозвище Бешеный Лев. Он – яркая личность во всех отношениях. Из него вышел любопытный персонаж. Но если подобный персонаж будет иметь двойственную натуру, он станет незабываемым. Бешеный Лев суровый, жесткий, проницательный, не остановится ни перед чем ради защиты интересов своего клиента. Не раз и не два ему приходилось сворачивать челюсти, находясь на службе тому, кто нарушал закон и пытался укоротить его жизнь. Николай Уваров считал «Бешеного Льва»  задирой, но это не мешает ему одновременно восхищаться отцом. Верит в правосудие так же искренне, как отец, но верит и в то, что общественный порядок зиждется на соблюдении законов.
Для Николая Петровича Уварова самое важное – довести дело до конца. Как говорил отец: – если берешь деньги – отработай каждый рубль.
Николаем его назвала мать. Она родилась в семье, принадлежащей к высшему обществу. Так получилось, что  ее дядю убили, в городе Вихоревка, а преступника полиция так и не нашла.
Найти убийцу поручили Бешеному Льву. Хватило недели, будущий отец поймал преступника. Еще через три месяца женился на матери. Она просто потеряла голову. Неудивительно: отец умел обращаться с женщинами. Они все без ума от него. Мать, по крайней мере. Правда, в браке родители были счастливы, но иногда ссорились.
Причина всех бед крылась в том, что отец настаивал – надо жить на то, что зарабатывает, хотя у матери денег имелось столько, что хватило бы купить самолёт. «Бешеный Лев» зарабатывал неплохо. Но что такое «неплохо», когда ты привык разъезжать на, дорогих иностранных машинах, а зимний отпуск проводить на Кипре или в Египте?
У Николая необычно проходило детство. Мать хотела, чтобы Николай играл на скрипке. Это при полном отсутствии слуха, чувства ритма. У него сменилось пять учителей. Мать винила их в неудачах сына. Но Николай никогда не собирался становиться музыкантом.  Коля Уваров любил рисовать, но родители считали увлечение сына чепухой. Делали все, чтобы отвратить его от этого занятия, – подкупали подарками, отговаривали, поднимали на смех. Однако он не бросил любимое дело и тайно выкраивал время, чтобы заняться живописью. Частенько наведывался в мастерскую художников, расположенную неподалеку от дома. Завёл там немало приятелей. Никогда не рассказывал об этом своим домашним. Общаясь с художниками, сам становился художником, выражение лица смягчалось, взгляд задумчивым и спокойным.
Когда Николаю исполнилось пятнадцать лет, его, освободили от уроков музыки. Теперь мать хотела сделать из него банкира. Николай даже слышать об этом не желал. С самого детства стремился стать операм. Мальчик упрям как осел. Если чего-то хотелось, всегда пытался добиться желаемого, чего бы это ни стоило.
Мать сказала, у сына ничего не получится, что он совсем не похожий на отца. Но, верьте или нет, чтобы стать хорошим сыщиком, необязательно быть таким, как «Бешеный Лев». Если бы Николай вел себя, как отец, его разорвали бы на куски через полгода.
Николай Петрович считал, что хороший сыщик должен в первую очередь иметь отличную подготовку в области научной криминалистики, а не литые мускулы и здоровенные кулаки. В институте Николай был отличником по химии, математике, юриспруденции, криминалистике. Он дока в расследовании преступлений. Когда убили отца, Николай заканчивал аспирантуру. В жизни все пошло кувырком. Как раз собирался жениться. Хотел купить домик и даже присмотрел кое-какие варианты. Все пришлось бросить. 
Гибель отца заставила Николая внести изменения в планы на личную жизнь, отказался от свадьбы.
Уваров хотел доказать, в первую очередь самому себе, что эта работа ему под силу. Поэтому ее не оставляет. Порой Николаю Петровичу страшно, но не сдавался. Доминирующая страсть – работать оперативником, раскрывать преступления. Корни этой страсти – в истории семьи, в желании соперничать с легендарным отцом, доказать матери ее неправоту, развивать умственные способности. У Николая сильно чувство справедливости, стремится хорошо делать свою работу. Причем не просто хорошо. Хочет стать специалистом своего дела. И не просто мастером, а великим специалистом в деле сыска.
Уваров радовался тому, что светит, солнце. Это не означало, что Уваров не любит дождь. В конце концов, дождь просто необходим для хорошего урожая. Прогулки под летним дождем с непокрытой головой были одним из самых любимых его развлечений, пока не стряслось это несчастье.
Несчастье случилось с ним в пятницу, семь лет тому назад 21 декабря.
Этот день вошел в его память навсегда благодаря глупой оплошности, которую он совершил. Позволил торговцу наркотиками выхватить у него служебный револьвер и трижды выстрелить ему в грудь. Рождество, разумеется, Уваров встретил самым оригинальным образом, настолько захвачен торжественностью происходящего, что почти слышал пение ангелов. Боялся, что не дотянет до самого праздника. Совершенно уверен, что на этом свете уже больше не жилец. Когда миновал кризис здоровья, и самое страшное осталось позади, боль несколько поутихла, словно через пелену тумана увидел заплаканное лицо Татьяны. Сначала узнал жену, а потом постепенно осознал, что находится в больничной палате. Татьяна склонилась над кроватью, щекой прижалась к его щеке. Николай Петрович почувствовал на своем лице ее горячие слезы, сипло прошептал: «Отмени заказ на венок». Шутка получилась не слишком удачной. Не говоря ни слова, Татьяна страстно прижалась к нему, припала к его губам, чтобы заставить мужа замолчать. Потом покрыла поцелуями его лицо, аккуратно поддерживая Николая Петровича за руку, чтобы не прикоснуться к израненной, перебинтованной груди.
Он выздоровел. Время лечит любые раны, говорили мудрецы.
Правда, эти мудрецы плохо разбирались в дожде и пулевых ранениях. Когда шел дождь, раны Уварова давали о себе знать. Прежде считал, что все эти разговоры о дожде и ноющих ранах – пустая болтовня. Стоило пойти дождю, и раны действительно начинали ныть. Поэтому обрадовался, когда дождь прекратился, и выглянуло солнце.
Уваров заставил себя забыть о своих ранах и подумать о чем-нибудь приятном. Мысли о жене всегда действовали на него умиротворяюще. Догадывался, что в его любви к Татьяне есть нечто юношеское. Это, несомненно, так, и ничего не мог с собой поделать. На свете, есть и более красивые женщины, но Николай их никогда не встречал. Бесспорным было лишь то, что Татьяна ему безумно нравилась. Просто восхищался ею! Никогда не надоедало ее лицо – такое подвижное, с тысячью выражений, каждое из которых всегда по-своему находил красивым. Когда появлялась в полном дневном макияже с блестящими карими глазами в рамке черных ресниц, с ярко накрашенными губами. Помада лишь подчеркивала безупречность формы губ, – любил эту красоту, благородный блеск аккуратно расчесанных волос, матовость напудренной кожи.
По утрам Татьяна выглядела совершенно другой. С широко открытыми глазами и не накрашенным лицом, с чуть припухшими губами, черными растрепанными волосами, долго сохраняла в своем гибком, податливом теле тепло. Уваров любил ее и такой, её едва приметную улыбку на губах, внезапную горячность и выразительность глаз.
Выражение лица Татьяны могло быть спокойным и задумчивым, как тогда, когда они босиком шли вдоль берега моря под негромкий шум далекого прибоя, звуки которого, впрочем, не вторгались в мир абсолютной тишины.
Когда Татьяна приходила в ярость, то становилась совершенно иной: черные брови сдвигались на переносице, глаза пылали гневом, рот приоткрывался, обнажая ровные белые зубы; все ее тело напрягалось от негодования.
И совсем иным становилось ее лицо, когда Татьяна плакала. Делала это нечасто, но уж если случалось, то это значило, что чувствует себя глубоко и непоправимо несчастной. Странным казалось то, что абсолютно уверенная в своей красоте женщина позволяла слезам так уродовать свое лицо.
Татьяна Уварова постоянно боялась, что недостаточно внимательна к своему мужу и делает для него слишком мало. Приходилось изобретать тысячу и один способ, чтобы дать мужу понять, как любит, и ей казалось, что со временем все-таки наскучит ему.
Находчивость и изобретательность Татьяны помогали быть прекрасной женой. Постоянно удивляла, восхищала и развлекала Уварова, превращая в праздник каждый день его жизни. Говоря по правде, хотя в ее жилах текла русская кровь, она во всем хотела мужу угодить. Сама получала истинное наслаждение, когда удавалось доставить ему удовольствие. Без всяких ученых книг знала, что радости любви многообразны, неисчерпаемы.
Многие мужчины мечтают о том дне, когда их корабль войдет, наконец, в родную гавань.
Корабль Уварова вошел в свою гавань, наградив его за ожидание самой очаровательной улыбкой, на какую способна Татьяна.
За годы совместной жизни он не переставал удивляться впечатлению, которое на него производило ее появление. Смирился с тем, что его сердце начинало чаще биться, а лицо непроизвольно расплывалось в улыбке. 
Вся жизнь, устремления предстали ему в совершенно ином свете: бесконечная занятость и, словно солнечные полянки в дремучем лесу, часы, проведенные с семьей.

ГЛАВА  7
 
Уварову нравится вести дела, устроившись на кресла, вполглаза следя за всем, что происходит в конторе вокруг него. Таким образом, умудряется собрать, не сходя с места, кучу сведений, что избавляет его от необходимости выяснять эту информацию у своих ребят. В курсе, когда сотрудники приходят, уходят, кого пригласили на допрос, а также когда и почему вовремя не подготовлены те или иные рапорты.
Девушка, распахнувшая дверь, остановившаяся на пороге, одета в темный костюм. Темно–каштановые волосы, слегка вьющиеся, широкий лоб, глубоко посаженные голубые, полуприкрытые опущенными веками глаза. Круглый подбородок с ямочкой посредине. Готовые, казалось, сложиться в загадочную улыбку губы. В ней какая-то словно бы подчеркнутая женственность, что-то мягкое и обольстительное. Лицо совершенно спокойное, пока она разглядывала капитана Уварова.
Николай Петрович не обладал большим опытом по части общения с женщинами. Многие считают женщин слабым существом. Ему вдруг пришло в голову, это мнение нуждаются в весьма суровом пересмотре. Женщины не всегда существа беспомощные и слабые. В памяти молниеносно возникали одно за другим имена: Светлана Савитская, Валентины Терешковой, Маргарет Тэтчер. Разве эти женщины слабы и беззащитны? Никак нет. Слабой и беззащитной не была девушка, которая стояла перед ним, разглядывала его холодно и высокомерно.
—Я Ольга Обухова, – повторила ледяным тоном, – что вам угодно?
Язык у капитана трудно поворачивался в гортани Совершенно невозможно, даже кощунственно было бы подумать, что такое прекрасное, гордое создание может лелеять какие-то эгоистические интересы.
— Вы хотели со мной поговорить? – спросила она, как будто кроме полицейских никто не мог захотеть ее видеть.
Капитан, украдкой поглядывая на нее, с одобрением отметил, как изящен ее профиль. На вид ей можно было дать не больше двадцати одного – двадцати трех лет, однако он мог заметить по едва наметившимся линиям около рта, на лбу.
— Вы желали побеседовать со мной? – спросила она.
— Да. Я веду расследование обстоятельств смерти Веры Мишиной. Вы, несомненно, слышали об этом?
Она молча наклонила голову. Выражение ее лица не изменилось.
Спросила:
— Капитан Уваров?
А когда он кивнул, представилась:
Уваров подумал, девушка вообще не любительница произносить бесполезные слова.
— Конечно, я очень сожалею, мне приходится беспокоить вас при подобных обстоятельствах.
— Я понимаю.
Дождь прекратился, и молодая зеленая листва парка, расположенного по другую сторону улицы, наполнила воздух чистым, нежным ароматом, который каким-то образом проникал сквозь забранные решеткой окна в помещение. Здесь редко пахло чистотой и свежестью. В одно и то же время работали до седьмого пота несколько человек. Да, опера тоже потеют. Это звучит почти кощунственно, каждый знает: не потеют только мертвые.
Ольга подошла к столу, оперлась о его боковую поверхность, повернулась лицом к капитану. Обе ее ладони лежали на крышке стола. Кисти рук изящные, с длинными пальцами и миндалевидными ногтями.
Да, необыкновенно хорошенькая девушка, решил Уваров безоговорочно и сразу. Ему понравилась ее тонкая, изящная фигура. Голова гордо держалась на точеной шейке. Темно–каштановые волосы завивались колечками над ушами. Ему понравились... но к чему нам перечислять достоинства Ольги Обуховой, когда можно сказать, в ней не было ничего такого, что Уварову не понравилось бы.
В том мире, в котором мы живем, женщин гораздо больше, чем мужчин. Немногих интересует женский духовный мир и интеллект. Им безразличны женские математические способности, коль скоро у женщины нет смазливой мордашки. Ольга не считала себя особо интеллектуальной девушкой. Училась в школе бизнеса, выдержав выпускные экзамены, все же сумела ее закончить. В двадцать два года убеждена, легенда о большой любви, которую ей сумели внушить жулики от искусства, есть не чем иным, как обычной заморочкой.
Не протестовала, поняв, что легенда оказалась сплошным обманом, убедила себя в том, что ей все равно.
Относилась к мужчинам с безразличием самки дикого животного, с педантичным равнодушием невесты.
Её внешние данные: рост – 168 сантиметров, вес 66 килограммов, никогда не сидела на диете.
— Чем я могу вам помочь? – поинтересовалась у капитана.
Девушка смотрела ему в глаза, ее голова была высоко поднята. Линия подбородка четко вырисовывалась, и вся казалась очень юной.
— Я не знаю, гражданка Обухова...
— Ольга – поправила капитана – Просто Ольга. Почему вы не знаете?
— Ну, гражданка Обухова!
— Садитесь же. Уваров, продолжал её внимательно разглядывать.
— Я постою, мне так удобнее.
— Этот человек, который нашел Веру Мишину... Бродяга, не так ли?
— Не знаю. Пока рано об этом говорить.
— Ведь могла быть любая  женщина, которая оказалась бы там, в темноте?
— Я пока ничего не знаю.
— Садист. Мне так сказал Олег.
— Олег?
— Доктор Олег Петров.
— Ах да. Возможно.
— Тогда... Она нетерпеливо махнула одной рукой.
Девушка находится, в страшном напряжении, пытаясь скрыть это и от него, и от себя. Такое свойственно молодым. Ее не следовало подвергать такому испытанию. Но иного выхода не было.
— Возможно, произошло именно так, как вы предполагаете. Но мы обязаны во всем удостовериться, гражданка  Обухова. Вы это сами понимаете.
Ольга заплакала.
Уваров в смятении глядел на Ольгу. Она плакала. 
Уваров не стал раздумывать. Действовал инстинктивно. Обняв девушку, все так же безмолвно притянул ее к себе, положил ее головку на свое плечо. Ему становилось трудно глотать (что странно для внешне невозмутимого сибиряка), когда взглядывал на каштановую головку волос, прильнувшую к его груди. Чувствуя всем естеством рыдания, сотрясавшие это прекрасное тело, которое держал в своих объятиях.
Вскоре девушка перестала плакать.
— Я дура. У меня, наверное, ужасно покраснел нос?
— Нет, – солгал Уваров, весьма приободрившись при виде улыбки, – но он очень мокрый.
Рука Ольги нырнула в сумочку и вытащила зеркальце, придирчиво, тщательно рассмотрев свое отражение, а потом повернулась к Уварову с искренней улыбкой.
— Вы простите мне такое идиотское поведение?
— Послушайте, я только очень хочу сделать все возможное, чтобы помочь вам. Если вы позволите мне узнать по возможности полнее все обстоятельства...
— Полагаю, в этом состоит ваша работа. – Голос у нее стал низкий, грудной, но из-за напряжения в нем слышались не свойственные ей высокие нотки.
Вере было двадцать четыре года. Она была красавицей. Она… – Ольга замолчала, подыскивая нужное слово. – Сестра всегда считалась одной из лучших.
Внимательно посмотрела на опера. Лицо стало бледным. Пальцы, вцепившиеся в край стола, к которому прислонилась, так крепко сжаты, что проступали косточки.
— Вера сопротивлялась, боролась за жизнь. Наверное, так и было?
— Мы никогда не сможем это установить, естественно. Расскажите-ка мне поподробнее о своей сестре.
Вера старше меня почти на два года. Она всегда оставалась самой привлекательной и лучшей. Веру все баловали. Ольга не говорила об этом прямо, но это угадывалось в тоне ее голоса, в выражении ее подвижного лица.
Наши мать и отец погибли в автомобильной катастрофе, когда мне было всего шесть лет.
— Мой отец, Иван Юрьевич Обухов, был прокурором. Вам известно об этом
Уваров кивнул. Он знал Ивана Юрьевича Обухова.
— Мы выросли здесь, у дедушки с бабушкой. Мы сначала ходили в местную школу. В семнадцать лет Вера стала учиться на бухгалтера.
— Зачем?
— Она хотела быть самостоятельной. Жить по–своему. Думаю, намеревалась занять какой-то пост, впрочем, я толком не знаю.
Капитан ждал.
— Мы не были особенно близки, как это обычно бывает у сестер. Во-первых, мы с ней разные по характеру. Во–вторых, она всегда была во всем первой, лучшей... – На секунду Ольга замолчала. Задумавшись, смотрела куда-то мимо капитана. – Она считала себя лучшей во всем.
Наступила пауза.
Уваров терпеливо ждал.
Ольга вздрогнула и сконфуженно посмотрела на опера.
— На чем я остановилась? – Тут же вспомнив, продолжила: – через четыре года Вера закончила учебу, получила диплом бухгалтера, однако она не стала работать в этой области.
Когда училась в Иркутске, нашла себе занятие, которое ей было по душе. Через какое-то время с помощью своей приятельнице, как предполагаю я, Вера стала работать фотомоделью и переехала жить в Иркутск. Это было примерно пять лет назад.
— Бабушка и дедушка посчитали это скандалом. Занятие не для порядочной девушки. Что подумают люди! Вообще-то мне кажется, люди не слишком думают о подобных вещах. Разве что приятельницы самой бабушки. Остальным же нет никакого дела до Веры Мишиной. Все подруги бабушки – старые девы и полны предрассудков и странностей.
На лето фотографы уезжали в отпуск, и агентства рекламы пользовались коротким затишьем в период иркутской жары. В это время Вера приезжала и жила, в Братске. Неодобрение профессии бабушки Клавы Сорокиной ее внучки ничего не изменило.
— Бабушка и дедушка у нас прелесть. Бабушка, как два года, умерла. Мы живем с дедушкой. После этого она долго молчала.
— Нужно ли вам все это, капитан? А когда тот кивнул, спросила:
— Зачем?
— Я не знаю. Мотивы убийства неизвестны. Бывает, человека убивают из-за его характера. Нам очень многое надо узнать. Конечно, не все сведения пригодятся, много времени тратится зря. Увы, с этим приходится мириться.
— Но с моей сестрой было иначе... Почему она утонула? Вера умела плавать. Она сдала на первый разряд по плаванью еще пять лет, до этого несчастья. Разве мы с вами не пришли к общему мнению?
— Я предположил, что дело могло обстоять таким образом. Но окончательно не уверен. Так что, прошу вас, рассказывайте.
Ольга продолжила свой рассказ. В этом году Вера приехала в самом конце мая в наш город. Она проводила не все свое свободное время здесь. Сестра периодически уезжала в Иркутск, по субботам и воскресеньям, развлекалась с друзьями. В Иркутске у нее была квартира, которую сохраняла за собой постоянно, но летом Вера предпочитала наш дом.
— У нее здесь были друзья?
— Конечно. Девушки играли в теннис, плавали в спортивном клубе, ходили на танцы, встречались с друзьями.
— С кем именно?
— Вас интересуют мужчины?
Капитан кивнул.
— Пожалуй, Геннадий Крюков. Они проводили много времени вместе. Помимо этого... – Она запнулась. – Вера своими тайнами со мной не делилась.
— Геннадий Крюков живет здесь?
— Да. У своих родителей, пристройка к дому была превращена в отдельную современную квартиру для него. Крюков работает в адвокатской фирме. Он...
Она замолчала и спросила, Не лишние ли это подробности.
— Возможно, – согласился Уваров. – Гражданка Обухова, вам известно, когда ваша сестра ушла из дому накануне вечером? Куда она пошла? С кем?
— Нет. Не знала, что она ушла. Я была немного усталой, так как участвовала в утомительном матче в спортивном клубе. У нас часто проходят соревнования. Я пошла к себе в комнату и немного почитала. Потом заглянула к дедушке, посидела у него с полчаса, затем снова вернулась к себе и легла спать.
— Ваша сестра не говорила вам о своих планах?
— Нет.
— Кто еще живет в доме?
— Только мы. Ещё Светлана Дмитриевна, Она не проживает, а подолгу находится в доме, иногда ночует. Она заботится о дедушке. Вот уже два года.
— Медсестра?
Ольга покачала головой. – Нет, она не дипломированная сестра, но многое знает о медицине.
— Так дедушке не сказали про вашу сестру? Ольга покачала головой.
Она надолго замолчала.
— В чем дело, капитан? Вам что-то известно. Вы сомневаетесь в том, что на Веру напал маньяк и утопил ее… – Ольга колебалась, – потому что она ехала одна в позднее время?
Капитан не сразу ответил. Она наклонилась вперед:
— Что-то не сходится, да?
Уваров ждал.
— Так в чем же дело, капитан?
— Ничего определенного пока нет, кое-что действительно не сходится, как вы выразились. Во всяком случае, так кажется с первого взгляда.
Она ждала объяснений.
— Вашу сестру убили.
Ольга покачала головой.
— Но, – сразу же добавил Уваров, – это ничего не доказывает. Для чего и с какой целью ее убили. Это наводит на размышления.
Он помолчал.
— И это все?
Не сразу решился продолжить:
— Ну, и еще то, что ваша сестра не была изнасилована.
Он слегка приподнял свои плечи.
Ольга покачала головой.
— Я читала о подобных вещах. Такое часто случается. Человек мог быть не совсем нормальным.
Уваров кивнул.
— Может быть. Но, это далеко не все, есть еще кое какие мелочи.
— Но возвращаясь к нашему делу, – невозмутимо продолжил Уваров, – если мы хотим строить другие умозаключения, нам нужны свежие факты.
— Догадываюсь, что вы имеете в виду, – медленно проговорила Ольга, – я понимаю, вы совершенно правы. Каким же образом мы можем добыть эти новые факты?
— Вы очень любили свою сестру, Ольга? – спросил небрежно почти безразличным тоном.
Теперь настала очередь Ольге медлить и размышлять.
—Я терпеть ее не могла.
— Вы не могли ее терпеть? – повторил Уваров, удивленно глядя на Ольгу. – Но она была так добра к вам! Даже решил, что она, наверное, была замечательная сестра?
Ольга горько усмехнулась.
— Многие так думали. Вера была одним из самых отвратительных созданий, которые когда-либо существовали на земле!
— Неужели! – тихо произнес капитан
— Это кажется довольно огульным обвинением, не так ли? Ну что ж, приведу вам пример, чтобы вы сами могли обо всем судить.
— Я слушаю – деликатно произнес капитан
— Да, значит, я еще недостаточно ясна для вас, капитан? Вы обо мне не все знаете?
Капитан ждал.
Он действовал необычайно деликатно, с большим тактом.
— Вера считала, что я слишком неравнодушна к мужскому полу, меня надо оберегать от самой себя, от моей слабости. Конечно, дедушка говорил об этом иносказательно, как подобает настоящему мужчине. Я сначала не могла понять, о чем разговор.
Уваров ждал.
— Теперь вас интересует, была ли я на самом деле такой? Но какой прок от моих слов? Никакими доказательствами, опровергающими, я не располагаю.
Капитан продолжал молча ждать, недоуменно глядя на девушку.
— Хорошо, слушайте. Меня оклеветали. Никаких сексуальных отклонений у меня в то время не было. – Посмотрела капитану в глаза и на этот раз уже сказала откровенно насмешливо: – Самая обычная благовоспитанная барышня из «хорошей семьи».
— Я в этом нисколько не сомневаюсь. Продолжайте.
Его больше интересовала ее интонация, чем слова.
— Вы не заснете? Скучная история...
— Гражданка Обухова!
— Как-то так уж повелось в нашем обществе, девушки любят в основном бизнесменов, банкиров и политиков. Ну, могут, правда, еще полюбить поп–звезду или продюсера, авторитета криминального или режиссера. Но не такая я. Как бы в пику всему обществу, любила представителей рабочих специальностей, занятых в основном в различных отраслях промышленного производства.
— Думаете, в таком возрасте не может быть ничего кроме увлечённости?.. Мне случалось увлекаться парнями, но я могу отличить одно от другого. В этот раз всё определённо как-то не так.
— Начала ходить на вождение в одну из автошкол, я всё-таки уже большая, мне надо учиться крутить баранку. Влюбилась в инструктора по вождению. Начались практические занятия. Тогда увидела своего инструктора по вождению: двадцать пять лет, не женат, высокий, симпатичный, с приятным голосом, очень спокойный и хорошо объясняет. Раньше меня многие пытались посадить за руль, но у меня ничего не получалось. А с ним всё легко и просто, сначала объяснил, показал, как надо трогаться на машине с места, я сразу смогла ехать. Так, после третьего занятия поняла, по уши влюбилась в инструктора по вождению. Себя с ним так уверенно чувствовала. Иногда он преподавал теоретические занятия в автошколе. Садилась на первую парту, не сводила с него глаз. Ревновала его к другим девушкам. Жутко ревновала!
На уроки по вождению со мной ходила моя подруга, ей рассказывала про мою тайную влюбленность в инструктора. Она постоянно подкалывала меня, говорила, может у меня с ним может что-то получиться. Однажды подруга спросила у инструктора, нравлюсь ли я ему или нет, «как ученица». Он ответил, что нравлюсь. Мне, кажется, она шутит, но говорит серьезно.
Занимались мы с ним в основном вечером, всегда подвозил меня до дома, или если занятие было с утра, приезжал за мной. Каждого занятия с ним очень ждала, всегда у меня было волнение, как перед первым свиданием. Даже одежду выбирала самую модную, что в моем гардеробе, чтобы ему понравиться.
Был очень заботливым, нежно мял расслаблял наши руки. А мы такие дуры, боялись его, не могли ответить взаимностью. Подруга забыла про него через два месяца, а я страдала больше полутора лет. Самое ужасное в том, что ни в кого не могу влюбиться: А у него сейчас все в порядке, после того как мы отучились через два месяца пришла его будущая девушка, которая очень похожа на меня. Из-за нее он бросил эту работу. Они очень счастливы уже год.
—Как бы не перегнуть палку, – снова сообразил Уваров. – Это очень легко, если человек обижен и никак не может позабыть несправедливое к себе отношение. Вот она никак не справится с горечью в своем голосе. Возможно, со страхом...
— Однажды я, ни с кем не договариваясь, отправилась в кино одна. Этот инструктор – Герман Орлов – тоже пошел в кино. После сеанса мы возвращались домой вместе. Он был не в форме, разумеется. Выглядел самым обычным молодым человеком с рыжими волосами, милой улыбкой. А еще раз он отвозил меня в клуб, потому что «Жигули» забрала сестра. Поехала, сидя рядом с ним на переднем сиденье.
Она неожиданно замолчала.
Капитан слегка улыбнулся.
— Хорошо, Оля.
— Вы скажете, все это пережитки прошлого? Социальное деление процветало сто лет назад или тысячу? – Девушка снова замолчала. – Так могло быть только в нашем городе. Да?
— Да, конечно.
Он поцеловал меня. Поцелуй был так себе, совсем не то, что нам показывают в кинобоевиках, капитан... Перед гаражом горел свет. Герман перепугался, принялся извиняться, но я ему ответила, что все хорошо, все прекрасно. И пошла домой. А окна комнаты Веры выходят на эту сторону...
— Послушайте, Ольга, вы никогда бы не...
— Неужели, капитан? – насмешливо спросила Ольга. – Вы считаете, что Вера не была способна побежать к дедушке с подобными рассказами? В таком случае вы не очень-то хорошо знали мою сестричку! Да-да, она была такая милая, такая удачливая, такая... везде и во всем самая первая...
Ольга снова обратилась к Уварову:
— Я не знаю, что она наговорила дедушке. По-видимому, многое: я сплю, возможно, с этим инструктором, у меня не хватило ума позаботиться о самой себе, и следующим моим любовником станет дворник... – Она снова нетерпеливо махнула рукой. – Пропади оно все пропадом, капитан!
— Зачем ей нужно было это делать? – поинтересовался Уваров.
— Зачем? Затем, что это весело и забавно. Такие интриги доставляли ей удовольствие, чтобы я знала, кто в доме хозяин. – Она пожала плечами. – Чтобы дедушка не слишком-то меня любил, не дай Бог, не предпочел бы меня ей, ибо везде, во всем первое место принадлежало ей. Я достаточно сказала, не так ли?
— Ты вовсе не такая. Не понимаю, какой бес вселился в тебя, почему наговариваешь на сестру.
Плечи Ольги приподнялись и снова опустились. Она протянула руки, выражая этим жестом все те эмоции, которые иной раз так трудно выразить словами.
— Почему, Оля?
— Все это правда. Но это уже не имеет значения, капитан. Она была потрясающей девушкой. Я по сравнению с нею – пустышка, которую можно втоптать в грязь, если так угодно примадонне...
Уваров слушал.
— Вера страшно за меня волновалась. В некоторых отношениях дорогая Оля, еще такая девчонка, ужасно глупая! Да-да, она желала мне только добра. Мне эти песни знакомы. Она рассказала про Германа Орлова, после чего дедушка был взволнован.
— Она...
На этот раз Уваров замолчал по собственной инициативе.
— Было бы интересно послушать ее, – продолжала Ольга. – Вера всегда так виртуозно умела на что-то намекать... Ей нельзя было не поверить. Поверите ли, капитан, временами я сама начинала ей верить. Разве это не смешно? А что мог поделать наш славный дедушка? У него же не было ни единого шанса противиться этой примадонне! Она вертела Геннадием Крюковым по своему усмотрению. Очаровательное, но весьма изобретательное и хитрое создание. Конечно, никто не мог ей противостоять!
— Моя сестра была исключительно злым созданием. Не могу вам сказать, что ее сделало такой. Не знаю, чего она таким путем добивалась. Любила властвовать и делать людям больно. Ну а я всегда была под рукой. – Помолчав, спросила: – Капитан, можно мне теперь уйти?
— Конечно, вы можете идти, если хотите.
Она пересекла комнату. У порога обернулась и посмотрела на капитана. Но, так или иначе, одно доброе дело для Уварова сделала.
Капитан поднялся. Смотрел вслед Ольги Обуховой и качал головой.
Кроме того, узнал про саму Ольгу. Он выяснил: их мать дважды выходила замуж. Первый муж был Степан Мишин, а второй Иван Обухов. Родители: Иван Юрьевич Обухов и его жена ехали на машине от приятелей и разбились. Воспитанием девочек легло на плечи деда и бабушки Сорокиных. Ольга помогала  дедушке вести хозяйство по дому, а со смертью бабушки и болезнью дедушки Егора Сорокина ее ответственность увеличилась. Другого занятия, кроме учебы, и спорта у нее не было. По словам Ольги, сестры являлись единственными родственниками Сорокиных, а значит, прямыми ее наследниками. Ольга сообщила: их дедушка чувствовал себя неплохо вплоть до смерти бабушки. После смерти бабушки у дедушки резко подскочило давление. У него настолько подскочило давление, что доктор Олег Петров, их  лечащий врач, предписал ему активное лечение.

ГЛАВА 8
 
— Убийца, – решил Уваров, – явно недооценивает его. Тут же он усомнился: «А если допустить, этот некто как раз не был наивным?»
Капитан рассердился на себя, постарался привести свои мысли в порядок. Надо твердо помнить, в одном деле не может быть двух случайных совпадений.
Он зашагал быстрее, как бы энергичными движениями помогая разрешить те загадки, которых больше, чем нужно.
Уваров позвонил лейтенанту Ивану Сергеевичу Александрову, Ивану было предложено поинтересоваться молодым человеком Германом Орловым.
Капитан обнаружил, что прошел на два квартала дальше той улицы, на которую должен был завернуть, чтобы добраться до гостиницы «Тайга». Повернул в обратном направлении по дорожке к гостинице, вошел в нее. Сначала  направился к столу администратора, попросил телефонный аппарат. Ему не хотелось тратить деньги мобильного телефона. После недолгого разговора по телефону прошел в холл.
В там стояли: уютный диван, столик, в напольных вазах цветы, декоративные растения. Несомненной изюминкой дизайна холла является картина Алексея Кондратьевича Саврасова «Грачи прилетели», написанная маслом. Помещение одновременно нарядное, торжественное, под потолком старинные светильники.
Все это создавало приятное ощущение уюта.
Вдоль двух стен стояли банкетки перед столами. Неметаллические бра были асимметрично разбросаны по стенам. Сами же стены были оклеены обоями. В зале в красно – коричневых тонах с изображением охотничьих сцен: катились кареты, охотники прямо сидели на прекрасных лошадях, борзые либо играли со своими хозяевами, либо, довольно однообразно, перепрыгивали через каменные ограды, преследуя рыжую лису, которая убегала по соседней полосе обоев, хвост у нее был необычайно пушистый, язык высунут наружу.
За столиком в углу холла сидели, о чем-то беседовали две старые дамы в шелковых платочках. Обе посмотрели на капитана, одинаково улыбнулись ему с понимающим видом людей, умеющих хранить чужие тайны... Капитан в ответ кивнул головой, уселся за столик. 
Через некоторое время расстался с дамами, отправился в просторный ресторан.
В зале обедали проживающие в гостинице, которые ели с самоуверенным видом хорошо воспитанных людей, сознающих, что они находятся во вполне «приличном» месте, подобающем их положению в обществе.
Молоденькая официантка указала капитану свободный столик
Уваров несколько раз задавал себе вопросы: успел ли Игорь Грибов уже пообедать, может он обедает позже, или в другом месте?
За столиком сидел уже Геннадий Крюков. 
Правда, Крюков производил впечатление мужчины, не уверенного в себе. В его случае причина была в чем-то другом, – возможно, в душевной боли.
Нравственное поведение зависит от понимания состояния души других людей. Если человек глух к переживаниям других, – а такие люди существуют, – тогда он не способен кому–либо сопереживать. Боль, страдание, несчастье других не кажутся такому человеку реальными, поскольку он их не воспринимает. Конечно, тут нет ничего нового.
— Мне сказали, что могу найти вас здесь, кое о чем могу рассказать, – заговорил Геннадий.
— Да, гражданин Крюков, – согласился капитан.
Уваров оглядел обеденный зал, переходя глазами от столика к столику, убедился, десятки людей буквально таращили на них глаза, весьма неудачно притворяясь безразличными.
— Лучше поговорить в другом месте, – сказал Геннадий.
У него неожиданно обнаружилась странная манера проглатывать окончания слов.
— В баре, – предложил Геннадий, – в это время там почти никого нет.
Уваров не возражал.
Они прошли через весь обеденный зал и свернули в холл. В этот момент оттуда уходили дамы в шелковых платочках.
Обе дамы посмотрели на Крюкова и тут же скорбно закачали головами и завздыхали, хотя в глазах у них светилось живейшее любопытство. Следующим объектом их внимания оказался капитан. Однако его сразу же причислили к второстепенным персонам, удостоили всего лишь легким кивком.
Геннадий двинулся к угловому столику в дальнем конце зала. Они действительно были совершенно одни в помещении, если не считать бармена, который что-то прибирал за стойкой, изредка позвякивая посудой.
Крюков заявил, что ему необходимо выпить. Уваров отказался.
— Будьте добры, смешайте мне содовую воду с бренди, – обратился  Геннадий к величественному бармену.
— Подойдите сами сюда.
Крюков подошел к стойке. Вернулся, неся фужер на подносе. Он выпил из него примерно четверть, после чего поставил на стол.
— Знаете, – начал он, – просто не в силах поверить, что Веры больше нет... – На секунду он спрятал лицо в ладонях. Потом, отняв руки, глухо извинился: – Прошу прощения. Ужасно тяжело, не могу с собой справиться. Мне сказали, что вам о нас известно. Ведь мы собирались пожениться. – Крюков закачал головой, после чего повернулся к капитану. – Вас, конечно, не это интересует.
— Почему? Это тоже может оказаться полезным, – ответил Уваров.
Он молча ждал продолжения.
— Вчера вечером был вместе с Верой, – сообщил Геннадий, – примерно до одиннадцати. Возможно, даже чуточку дольше. Не знаю, это вас интересует?
— Да, конечно, – ответил Уваров. – Расскажите мне об этом подробнее гражданин  Крюков.
— Все было как обычно, когда мы расстались. Она села в машину и помахала мне рукой… – Голос у Крюкова задрожал. – Помахала мне на прощание.
Уваров ждал.
Геннадий поинтересовался:
— Когда это случилось?
— Думаю, от полуночи до трех часов утра.
— Уверяю вас, до полуночи она была жива и здорова. Он никак не мог справиться с дрожью в голосе.
— Гражданин Крюков, я понимаю, что вам трудно говорить о таких вещах, однако же.
Капитан с интересом наблюдал за собеседником. Безусловно, Геннадий хорошо знал Веру Мишину. Кажется ли ему, что в ее смерти есть нечто странное? Бедняга, несомненно, потрясен до глубины души. «Мало того, что он потерял невесту, – посочувствовал ему Уваров, – так еще приходится давать показания!» Тем не менее, в его ответах ощущалась определенная осторожность. Пару раз готов произнести слова, которые могли бы многое прояснить, но каждый раз вовремя сдерживался. Геннадий переносил утрату с достоинством.
— Сегодня вечером закончил свои дела около восемнадцати часов. Решил по приезде позвонить Вере и договориться поужинать вместе. Приезжаю домой, а мой отец рассказывает мне о случившемся.
Он снова закрыл лицо руками.
Чуть позже Крюков продолжил:
— Извините меня...
Он провел рукой по лбу и сделал пару глотков из бокала.
— Вчера вечером мы ходили в кино, – сообщил он. Вера позвонила мне где-то незадолго до семи. Я был дома, работал, разбирался в бумагах. Вера спросила: «Как насчет того, чтобы сходить в кино?» – «Прекрасная идея», – ответил я.
Предложил заехать за ней на своей машине, но она отказалась, считая это напрасной тратой времени.
— Живу в двух кварталах от кинотеатра, – объяснил собеседник.
Чтобы заехать за Верой, мне пришлось бы проехать с полкилометра по улице, а потом вернуться назад. Сеанс начинался в восемь, так в нашем распоряжении было мало времени. Поэтому мы договорились встретиться у входа в кинотеатр.
Вера приехала туда на «Жигулях». Я пришел пешком.
Сеанс продолжался примерно до десяти. После этого мы немного покружили по тихим маленьким улочкам в этой небольшой, но еще добротной машине. Мы просто разговаривали, – пояснил Геннадий. – Ни о чем определенном.
И снова его голос утратил твердость, но на этот раз Геннадий не остановился.
— Вера сообразила, что уже поздно. Последние несколько сот метров она вела машину на большой скорости, так что мы были у моего дома около одиннадцати. – У дома моих родителей, – уточнил Крюков. Здесь Вера остановила машину. Я вышел и несколько минут постоял возле нее, а потом она поехала к дому дедушки. Отъезжая, на прощание помахала мне рукой. Она выглядела, счастлива, да и я тоже... Жизнь ей всегда улыбалась, ей во всем сопутствовала удача.
Через секунду Уваров спросил:
— Скажите?.. После того как вы окончательно вышли из кинотеатра, пока катались вокруг, вы никого не встретили, кто мог бы узнать вас с Верой? Подумайте хорошенько.
— Нет, лично я никого не заметил. Помнится, мы проехали мимо нескольких машин. Дорога была совершенно пустая.
— Вы нигде не останавливались? Например, для того, чтобы что-то попить?
— Нет, нигде.
— А пока вы стояли у машины перед домом родителей, никто не проходил мимо?
— Сильно сомневаюсь, хотя, конечно, меня могли видеть.
Он немного подождал, однако капитан Уваров ничего не сказал.
— Когда ее видел в последний раз, она была жива, – вздохнул Геннадий Крюков. – Вера помахала мне рукой на прощание. Не знаю, как это доказать!
Он подался вперед и внимательно посмотрел на капитана.
— Крюков! Мы лишь хотим быть абсолютно уверены во всем и во всех.
— Я любил Веру. Мы собирались пожениться. А вы сидите и обвиняете...
— Крюков, откуда у вас такие мысли? Пока я никого ни в чем не обвиняю. Вы должны понимать, что мы обязаны учесть, взвесить и проверить все свидетельские показания.
— Может, мне все изложить в письменной форме? – спросил Крюков, снова наклоняясь вперед. – Или поклясться в своей невиновности?
Уваров медленно покачал головой.
— Хочу, чтобы вы мне помогли. Только и всего, гражданин Крюков. Надеюсь, вы мне в этом не откажете? – Мне нужны факты, как можно больше. Точно так же, как любому адвокату.
— Но разве они не очевидны?
Геннадий глядел в глаза капитана, надеясь в них что-либо прочесть, но напрасно.
— По-видимому, расставшись со мной, Вера не поехала домой, – заговорил Крюков, едва скрывая раздражение. – Ночь была изумительная, и она... Вера чуточку захмелела, так же как и я. Не от вина, нет, а от всего... Она поехала дальним путем... по аллее. Вероятно, остановилась и вышла из машины. Возможно, сошла с дороги на траву. Светила огромная луна, все кругом было волшебно красиво. А... а кто-то, скрываясь в тени, ждал.
Он снова замолчал, но Уваров не торопился соглашаться.
— Разве это не очевидно?
Капитан требовал ответа.
— Геннадий... Дело могло обстоять и таким образом. Вполне возможно, что именно так все и было. Но имеются кое-какие несоответствия. – Капитан на мгновение замолчал. – Полагаю, что Вера Мишина говорила вам о них...
— Вы имеете в исчезновение одежды? – Крюков пытался найти нужные слова.
Уваров будто удивляясь столь мягкому определению того, что, по соображениям Крюкова, должно было случиться. Но он кивнул.
— Мне кажется, вы сильно преувеличиваете, – произнес раздраженно Крюков. – Но зачем, капитан? Чтобы расследовать сенсационное преступление и прославиться? Для газет и телевидения стараетесь? Не думая о том, на какие муки вы обрекаете близких убитой людей? Это называется...
В этот момент глаза Уварова казались холодными и жестокими. Но голос звучал по-прежнему успокоительно.
— Гражданин Крюков, вы очень расстроены, и это понятно. Для вас было бы легче, если бы я принял вашу версию. Но вы-то должны отдавать себе отчет, что я не могу позволить себе такую роскошь. Нет, гражданин  Крюков, оперативники не имеет права выбирать наилегчайший путь.
Наступила напряженная тишина.
Первым заговорил Геннадий, хотя и неохотно, но все же он извинился: очень сожалеет, все дело в том, что он расстроен.
Уваров ответил, что позиция Крюкова ему вполне понятна. Причем ответил таким ровным и безразличным голосом, что Геннадий снова наклонился вперед и удивленно уставился в лицо Уварова.
Капитан заговорил по-прежнему спокойно и доброжелательно:
— Очевидно, хотите избежать причастности к данному расследованию, гражданин Крюков? Ну что ж, это вполне возможно. Надеюсь, что...
— Дело вовсе не в этом. – Его голос поднялся на несколько тонов выше. – Вы сидите здесь и не...
— Гражданин Крюков... Дело именно в этом. Если ваша невеста была убита маньяком, ситуация равносильна смерти девушки в авиационной катастрофе. Это, конечно, трагедия для нее самой и для людей, которые ее любили. Но ее гибель просто нечто непредвиденное. Никто из вас к этой истории не причастен. Да, ужасно, кошмарно, все, что угодно, но это уже в прошлом.
Похоже, разговор подошел к концу, но капитан продолжал сидеть.
— Мы все Веру любили, – заговорил Геннадий. – Никто бы не мог убить ее, кроме...
Уваров насторожился, Геннадий сразу замолчал.
— За долгие годы своей работы, – сурово произнес капитан, – я крепко усвоил, что не существует таких людей, которых бы все любили. Не встретил ни одного. – Он на секунду замолчал. – Особенно из тех, кто был убит.
— Значит, Вера была единственной в своем роде!
Но Уваров покачал головой.
— Не думаю, гражданин Крюков.
— Сказать, что Ольга Обухова имеет хоть малейшее отношение к смерти своей сестры, – значит быть последним дураком! – проговорил Крюков
— Но я этого и не говорю, – терпеливо возразил Уваров. – Не думаю, что она имела к этому отношение, несмотря ни на какие улики. Говорю только то, что нам не следует отвергать подобную возможность с такой непререкаемой убежденностью и лишь потому, что у неё хорошенькое личико.
— Но ради всего святого, Уваров, где у вас голова? 
— Моя голова у меня на плечах, и сидит достаточно крепко, благодарю вас. Поэтому вам и говорю: Геннадий Иванович, за кого вы нас принимаете. Нас оперов? Мы гораздо менее глупы, чем вы думаете. В работе оперативников настоящее, прошлое и будущее дела связаны между собой. В работе оперативников много случайностей и некоторые преступления так и остались бы нераскрытыми, если бы не другие преступления. Порой операм просто везет.
Капитан почувствовал, что его не поняли, и продолжил: – В нашей работе бывают случаи, которые помогают распугать самое безнадежное дело. Например, мы задерживаем человека по обвинению в краже, совершенной полгода назад, а на следствии выясняется, что четыре месяца назад он совершил убийство.
— Не стал так далеко заходить в своих предположениях, капитан, – осторожно возразил Крюков. – Не прояснив, из соображений такта, что он имеет в виду. – Но вы теперь видите, как обстоят дела, легко извратить факты, когда их так мало, представить факты, таким образом, какими нам желательно их видеть, сделать все, чтобы их не поняли так, как следует понимать. Иначе бывает лишь в рассказах.
— Тогда... кто же убил Веру Мишину? – требовательно спросил Крюков. – Если это не Грибов, как вы, очевидно, полагаете, так кто этот черт или дьявол?
— Просто беда с вами, с людьми, у которых слишком бойкое воображение, — невозмутимо заметил Уваров. – Вам недостаточно незамысловатого преступления. Вы не хотите поверить, что дело с убийством может быть элементарным. Вы тратите уйму времени, городите разную чепуху, только чтобы это простое дело казалось бы менее простым. Нет, у хорошего опера воображения должно быть поменьше. Ему оно не требуется. Когда все...
— Перестаньте сами городить чепуху, – грубо перебил капитана Крюков. – Кто убил Веру Мишину? – Когда все улики указывают на одного единственного человека, когда у него есть мотив, возможность и все остальное для совершения убийства, что данный человек совершенно не виноват, а виновен кто-то другой, кто наводит тень на плетень? Настоящий сыщик не тратит времени зря, приговаривая: «Да, но я тоже кое-что в этом смыслю. 
— Итак, – сказал Крюков, – Прежде хочу сказать, что, Ольгу, которую вы, подозреваете – не виновна в смерти Веры Мишиной. Улики против нее, конечно, очень серьезные, но существуют такие уголовные дела, где косвенные доказательства, как бы ни были они убедительны, могут увести совсем не в ту сторону, и я был с самого начала уверен, что данный случай относится именно к таковым. Признаю, что у меня не было для такой убежденности никаких оснований, кроме чисто психологических. Чувствовал, что подозревать Ольгу Обухову в убийстве хладнокровном и тщательно спланированном – просто смешно. Эта девушка кристально искренна и честна.
Наступила пауза.
— Я... – начал Геннадий и вдруг замолчал.
Геннадий смотрел мимо капитана, его круглая физиономия изображала легкое недоумение, затем он машинально кивнул кому-то, кто стоял за спиной капитана.
Уваров, сидел спиной к двери, обернулся: на пороге стояла фигура Игоря Грибова. До той минуты, пока капитан Уваров не повернулся, лицо Игоря оставалось бес¬страстным, он никак не отреагировал на приветствие Крюкова, если считать, что оно было адресовано ему. Но стоило только Уварову кивнуть, как Грибов сразу же ответил тем же.
— Вижу, вы заняты, – заговорил  Игорь Грибов. – Подумал, что вы можете искать меня. Пытался обвести вокруг пальца репортеров и ускользнуть от них.
— Ну и удалось вам это сделать, гражданин Грибов? – спросил Уваров. – Нет, не искал вас. Но вы здесь очень кстати.
Грибов заколебался, но потом все же взял себя в руки. На этот раз он одет иначе: серые брюки, белая рубашка и тоже серый, узковатый в плечах твидовый пиджак.
Уваров поднялся, когда Грибов подошел к столику. Посмотрел сначала на Грибова, потом на Крюкова. Физиономия последнего все еще выражала недоумение, брови были приподняты.
— Это гражданин Грибов, – сказал Уваров. – Игорь Грибов нашел Веру Мишину. А это гражданин Геннадий Крюков.
— Мне очень жаль, – сказал Грибов. – Это страшная история!
Крюков ещё раз посмотрел на Грибова и поддакнул:
— Да, ужасная!
Тогда Грибов повернулся к Уварову. Ждал с таким видом, будто у него было сколько угодно свободного времени.
Уваров же полуобернулся к Крюкову и тоже чего-то ждал.
Геннадий Крюков изучал лицо Игоря Грибова. Высокий парень стоял совершенно неподвижно.
— Мне кажется, где–то вас видел, – наконец сказал Крюков. – Но где точно, не могу припомнить.
Грибов внимательно посмотрел на Крюкова.
Он покачал головой:
— Не знаю. По-моему, вы ошибаетесь.
— Точно видел, совершенно уверен я в этом.
— Не знаю, – снова повторил Игорь Грибов. – Никогда раньше не бывал в этих местах. – Он повернулся к Уварову: – Я об этом вам уже говорил.
— Не бывали в этих краях... – произнес Геннадий Крюков. – Может быть, видел вас в городе?
Этот вопрос, скорее всего Крюков, задал не Грибову, а самому себе, но ответа не нашел. Геннадий посмотрел на опера, он рассчитывал на подсказку капитана.
Уваров тут же пришел на помощь:
— Может быть, Игорь Грибов тогда был в другом костюме? 
Крюков снова задумался, потом наклонился вперед, пристально рассматривая молодого человека, который стоял очень прямо и неподвижно. Наконец он пробормотал:
— Одну минуточку...
Все смотрели на него и ждали.
— Вас видел позавчера в ресторане. Я заезжал за Верой. Вы сидели у окна.
— Да, я был в ресторане. Танцевал с девушкой, но с ней не знакомился и не провожал ее.

ГЛАВА    9
 
Ольга Обухова поднялась около восьми.
Завтракала в одиночестве, потом, по давно установившейся привычке, пошла в комнату к дедушке.
Но по дороге ее перехватила Светлана Дмитриевна. Она прошептала «шш-шш», потом приложила палец к губам, хотя обе шли по толстому ковру и находились еще довольно далеко от двери в спальню Егора Сорокина.
— Он заснул, Ольга. Пусть себе отдохнет, утренний сон бывает очень недолгим.
— Конечно, — согласилась девушка.
— Все это так ужасно! – продолжала Светлана Дмитриевна с видом человека, которого страшит все ужасное, но в то же время природная болтливость подталкивает на разговоры, от которых по коже бегут мурашки.
— Страшно подумать, что будет, когда ему скажут.
Ольга согласилась. Им придется обождать до тех пор, пока доктор Петров не решит, что это можно сделать.
— Милый доктор Петров! – запела Светлана Дмитриевна. – Такой удивительный человек, не правда ли?
Ольга подтвердила: – Да, он замечательный.
Она снова пришла в свою комнату, ощущая невероятную пустоту дома. Впрочем, это состояние было для нее не новым. Если рассуждать объективно, а Ольга сейчас именно так пыталась поступать. В настоящее время пустота была ничуть не большей, чем частенько бывала в прошлом, когда ее сестра уезжала, в город Иркутск. Дедушка ложился спать среди дня, ибо быстро утомлялся, как все пожилые, не очень здоровые люди.
Просто теперь пустота приобрела непрерывный характер. Ольга решила выйти на небольшой придомовой участок земли – называемый огородом навстречу погожему июльскому утру. На ней надеты брюки голубого цвета и серовато–голубая блузка, на руках садовые перчатки. Поскольку она собралась привести в порядок длинную грядку, засаженную пионами. Дед Егор Сорокин не работал на этом земельном участке. Ему не под силу справиться с сорняками. Ольга решила чем–то себя занять в то время, когда голова идет кругом от разных мыслей и предположений. Хотела подышать свежим воздухом. Вышла и вдруг перед ней оказался молодой человек.
— Вы Ольга Обухова?
Совсем рядом стоял Игорь Грибов.
Игорь гордился тем, что никогда не терял голову из–за женщин, но теперь, почувствовав, что не в силах контролировать свои эмоции, был обеспокоен, сконфужен, – Опасная девушка, – подумал Игорь. – Одна ее улыбка может довести до потери рассудка. Должен устоять против красоты этой прелестной девушки. Он здесь не для того, чтобы предаваться мечтам о самоуверенных красавицах. Ничто не могло отвлекать его от дела, ради которого прибыл.
Эта девушка, своевольная красавица, наверняка нарушит любые правила, если ей так захочется, подумал он, ухмыльнувшись. Игорь всегда избегал общения с такими женщинами, предпочитая покладистых, глядящих ему в рот представительниц прекрасного пола. Он привык чувствовать себя хозяином в отношениях со своими дамами.
— Не бойтесь.
Только сейчас она поняла, что непроизвольно попятилась назад.
— Не нужно меня бояться. Может быть, вы выслушаете меня?
— Я не знаю, чего вы хотите, – ответила Ольга, – но я вас совершенно не боюсь. С какой стати мне вас бояться?
— Может быть, вы думаете, что я помешался и убил вашу сестру? Вы так считаете?
— Не знаю, кто убил Веру. Полиция выяснит.
— Ужасная история.
Ольга кивнула. Стояла прямо, расправив плечи.
— Мне просто необходимо поговорить. Одно время мне казалось, что я не хочу никого видеть и ни с кем разговаривать, но я ошибался. Сегодня я почти не спал ночью, бродил до утра. – Покачал головой, как будто старался от чего–то избавиться. – Чудесный городок!
Она снова кивнула.
— Я не убивал вашу сестру. Помню каждую минуту, проведенную мной на берегу Братского моря. Помню все, от начала до конца. – Молодой человек напряженно смотрел на Ольгу. – Вы думаете, у меня бывают провалы в памяти... На какое-то время я помешался, убил ее, а придя в себя, позабыл.
Она не нашлась, что ответить.
— Разве у меня такой вид? Посмотрите на меня, прошу вас, и скажите: неужели я похож на садиста и убийцу?
Девушка пристально посмотрела на него. Он в свою очередь заглянул ей в глаза.
— Но вчера вы испугались меня. Вы посмотрели так, словно я был чудовищем.
— Не может быть! Вам померещилось. Конечно же, вы не такой! Вы это прекрасно знаете.
— Человек, убивший вашу сестру, чудовище. Знаете, я гулял больше часа  по этой улице, все думал о том, что случилось. – Он кивнул в сторону улицы позади себя. – Не знаю ее названия.
— Комсомольская
— Не имеет значения. Так вот, по пути мне повстречалась одна женщина, она шла на рынок, у нее в руках была продовольственная сумка. Увидев меня, женщина перешла на другую сторону улицы и все время на меня с опаской оглядывалась. Понимаете, она боялась. Или видела меня, или узнала, что я нахожусь у полиции на подозрении и...
— Скорее всего, она перешла на другую сторону улицы, может ей холодно в тени, или наоборот. Возможно, ей просто нужно перейти на другую сторону, поскольку здесь нет машин. Уж не знаю, как оно было.
Он выпрямился и покачал головой.
— Я призадумался, вспомнил вас. Ольга тоже испугалась. Значит, во мне есть что-то страшное. Мне ясно, что я не в себе. Говорил об этом капитану. Потом решил рассказать вам, как сожалею о случившемся. Решил посмотреть, боитесь ли вы.
Он замолчал.
— Долго думал о вас. Пришел к выводу, вы не станете меня обманывать. Вы скажете правду. Не будите беспричинно бояться.
Игорь посмотрел на нее сверху вниз.
— Вот почему мне просто захотелось с вами поговорить, – добавил Игорь смущенно.
— Говорите, что вы не в себе. А что это значит?
— Долгая история. Вам не захочется слушать про все эти печальные вещи. Мой отец обычно говорит, что... – Грибов замолчал. – Ладно, я пошел. Вам моё состояние ни к чему.
— Нет. Так что же ваш отец говорит о...
— Мой отец врач, психиатр, он называет это «утомлением», если не ошибаюсь. У них существуют названия для всех наших вывихов.
— Я вас нисколько не боюсь, Игорь, – уверенно проговорила Ольга. – И не думаю, что вы кого-то убивали.
— Понимаете, если у человека бывают провалы в памяти, он не может быть совершенно уверен в своих поступках. Тебе кажется, что ты все помнишь, в действительности же...
Игорь покачал головой.
Ольга подумала, что парень страшно устал. Несмотря на мужественный вид, в сущности, он был еще совсем мальчишкой.
— Послушайте, вы сегодня завтракали?
— Что?
Вопрос был настолько прозаичен, что он его не сразу понял, потом ответил:
— Нет. Где-нибудь перекушу.
— Идемте, я вам что-нибудь приготовлю.
Он колебался только мгновение.
В доме Ольга оставила Игоря в комнате, сама же отправилась на кухню на поиски Светланы Дмитриевны. Но Светланы Дмитриевны там не оказалось. Ольга вспомнила, по четвергам Светлана Дмитриевна всегда ходила на рынок. Точнее сказать, она отправлялась туда, чтобы сделать закупки на выходные дни, пополнить холодильник.
— Вы никогда не предугадаете, что вам пришлют, если заказать продукты по телефону. Кроме того, неизвестно, каков их ассортимент сегодня, – говаривала Светлана Дмитриевна.
Таким образом, Ольга Обухова сама взялась за приготовление завтрака для молодого человека, сидящего в комнате. Ей пришлось открыть новую банку кофе, на что ушло дополнительное время, поэтому появилась в комнате минут через двадцать. На подносе помимо кофейника с крепким кофе была яичница с беконом, горка сандвичей с разной ветчиной.
Игорь Грибов сидел в той же позе, в которой она его оставила. Как только Ольга показалась на пороге, он вскочил и поблагодарил ее за хлопоты.
Она разлила кофе по чашкам, придвинула к нему тарелку. Парень еще раз поблагодарил и жадно принялся за еду с видом изголодавшегося человека.
По второй чашке кофе они пили не спеша. Ольга заметила, что Игорь успокоился, стал держаться  свободнее.
Поставив на стол, пустую чашку, сообщил, что больше не хочет кофе.
— Сам не знаю, какой бес иногда в меня вселяется, Ольга, – заговорил Грибов. – Мне не следовало так нахально вторгаться в ваш дом. Понял, что мне просто необходимо с вами поговорить. – Он впервые улыбнулся. – Иной раз чувствуешь себя таким одиноким. Сейчас со мной все хорошо!
— Такое со всеми бывает, – произнесла Ольга. – Но почему сказали, что вы не в себе? Сейчас переживаете, вы расстроены. Все понятно. Но говорили так, будто было еще что–то, помимо этих причин. «Усталость» – что значит?
Грибов снова убеждал девушку, что ей не захочется обо всем этом слушать, но она настаивала, что ей все крайне интересно.
Он рассказывал гораздо спокойнее, последовательнее, чем при беседе с капитаном. Может быть, молодой человек чувствовал, что она верит каждому его слову.

Явился капитан Уваров вместе с лейтенантом. Позже подошел доктор Олег Петров. Уваров и лейтенант Александров вошли, не дожидаясь формального приглашения. Молодые люди стояли бок о бок, глядя на дверь, в которой появились полицейские. «Красивая парочка», – промелькнуло в голове Уварова.
— Игорь Грибов зашел принести нам соболезнования в связи с гибелью сестры, – пояснила Ольга Обухова.
Уваров посмотрел поочередно на каждого из них, кивнув головой, сказал, что со стороны Игоря Грибова это проявлением большого внимания.
Парень страшно смутился и заявил, что уже уходит, на что Уваров попросил Грибова остаться
После этого капитан уже обратился к ним обоим:
— Мы нашли вашу машину, Ольга. Ту самую, которую вы называете «Ласточка».
Они ждали.
— Давайте присядем, – предложил Уваров.
Они сели.
— Машину обнаружили в лесу.
— Там не... – начала, Ольга, но не закончила фразу.
— Нет, Ольга, в ней никого не было. Мы, конечно, продолжаем поиски. Но вообще-то я не думаю, что мы что-нибудь найдем, гражданка Обухова.
— Выходит, машину использовали не для того, чтобы на ней скрыться? – спросил  Игорь Грибов. – Значит... – Он пожал плечами.
— Да, – согласился Уваров, – убийца избавился от «Жигулей» и отправился домой. Похоже, дело обстояло именно так. Вернее, выглядит таким образом...
— Вы и предполагали с самого начала, – проговорила Ольга, – но тогда так не казалось...
— Мы нашли в машине некоторые женские вещи, – пояснил Уваров. – Возможно, вещи вашей сестры, Ольга. Будьте добры, посмотрите, нужно их опознать.
Обухова кивнула, Уваров распорядился:
— Будьте любезны, Иван Сергеевич, покажите ей одежду.
— Я не знаю, – проговорила Ольга. – Подобных платьев очень много. У меня самой есть похожее. Но вообще-то у Веры такое было.
Ее попросили посмотреть внимательнее. Она взяла его из рук Ивана Александрова, расправила, посмотрела на этикетку.
Платье выпало у нее из рук, глаза широко раскрылись.
— Но тогда...
— Да, – произнес Уваров. – Платье не было на ней надето, когда ее убили, как мне кажется. Покажите остальное, Иван Сергеевич.
— Александров выложил эластичный пояс и обувь.
— К этим вещам Ольга не прикоснулась.
— Одежду с нее сняли уже потом, ну и... и сделали все остальное. Для того  чтобы придать преступлению другой характер.
— Вы этого наверняка не знаете, – вмешался Игорь, – только предполагаете.
— Гражданин Грибов. Конечно, я предполагаю... делаю выводы. Я не видел собственными глазами, как это случилось, но думаю, что одежда была снята и запихана в машину, чтобы пустить нас по ложному следу при выдвижении версии.
— Вы довольно быстро машину нашли! – заметил Игорь Грибов.
— Да, – согласился капитан. – Возможно, преступник недооценил расторопность полиции. Такое бывает, Грибов. Недооценка полиции и переоценка собственной изобретательности. Откровенно говоря, мы на это в какой–то мере и рассчитываем.
— Сделавший это был болваном! – заявил Грибов.
— Да, похоже на то. Или же он действовал в страшной спешке. Боялся, что его заметят.
— Так или иначе, но машину вы нашли без особых хлопот? – спросила Ольга.
— Ну, Обухова, ну, Обухова! – капитан покачал головой. – Мы ее искали с самого начала. Поисками руководил лейтенант Александров, в его распоряжении находилось несколько человек. Так что без хлопот не обошлось, гражданка Обухова.
— Без особых хлопот, – поправила она.
На это Уваров не возразил.
— Где же она была? – спросила Ольга.
— За развилкой дороги, в лесу она была заваленная ветками.
Ольга кивнула.
— Да, вот вам результат. Так что машина с сидящим в ней убийцей – психопатом оказалась не где-то на дороге, как вы предполагали, Игорь Грибов. Но ее очень неплохо скрыли, спрятали от посторонних.
Уваров повернулся к Ольге: – Ваша «Ласточка» не повреждена.
Она сделала быстрый, нетерпеливый жест:
— Почему вы материалы не опубликуете в печати?
— Опубликовать в печати? Нужно ли? Я думаю, что ваша сестра была убита преднамеренно; а не случайно, гражданка Обухова. Не потому, что Вера ехала одна в позднее время. А потому, что она была Верой Мишиной. Что кто-то ненавидел ее. Она стояла у кого-то на пути. – Он вздохнул. – Причиной могли быть страх... ненависть... алчность...
— В таком случае не обязательно был мужчина? – спросила Ольга.
Уваров широко раскрыл свои голубые глаза.
— Да, вы совершенно правы. Ее мог убить кто угодно. Любой человек, которого она не боялась. Мужчина или женщина – безразлично.
— Я вижу, куда вы клоните. Что я ее ненавидела и в известной мере она стояла у меня на дороге? – Ольга поднялась, пока говорила, теперь стояла, высоко подняв голову, расправив, как в строю, плечи.
В одно мгновение возле нее оказался Игорь Грибов.
— Оставьте ее в покое, – сказал хриплым голосом. – Ей уже без того досталось!
— Нет, – запротестовала девушка, – так не пойдет. Я вам крайне признательна за защиту, но так не годится... Жду ответа, капитан.
— Гражданка Обухова! – запел свою песню Уваров. – Ну, гражданка Обухова... – Он покачал головой. – Надеюсь, вашему дедушке уже рассказали о случившемся? Я бы хотел потолковать с ним немного.
— Вы мне не ответили, – рассердилась Ольга.
— Не могу, гражданка Обухова. Не имею пока ответа. Так вы говорите, что не убивали свою сестру?
Он посмотрел, как она покачала головой, и услышал:
— Нет! Я ее не убивала!
— В таком случае я еще не знаю ответа. Вашему дедушке сказали?
— Нет.
— Придется сказать.
— Когда Олег Петров решит, что можно.
— Конечно. Я понимаю. Тогда поговорю с доктором Петровым. И вероятно, еще со многими людьми. А теперь хотел посмотреть комнату вашей сестры, гражданка Обухова.
Его прервали.
Дверь комнаты  с шумом распахнулись. На пороге стояла Светлана Дмитриевна. Руки у нее были стиснуты, лицо перекошено.
— Он умер, Ольга…Он умер...
— Уж так много всяких неприятностей. Бедный Егор, бедный Егор! Он умер… Покинул нас навсегда.… Как больно… Вы не представляете, как нам больно, Но вера в лучшее и, в то, что все измениться поддерживала нас. Почему я не смогла ему помочь? Почему? Я так к нему привязалась. Егор, царство ему небесное, очень боялся умереть зимой. Говорил, что могилу будет трудно копать в мерзлой земле, да и вообще – никакой радости гостям. Он рассуждал о своих похоронах так, будто собирался быть активным участником действия. Еще утверждал, что люди умирают в то же время года, когда родились, а так как он  появился на свет в июле, опасения его были понятны. «Летом умирают счастливые люди», говорил Егор Сорокин, греясь на солнышке. «Что за дикая фраза…», думала я, но не возражала. Возражать человеку, которому 83 года, просто не
имеет смысла. Он хотел дожить до правнуков. Егор родился в начале ХХ века, пережил  голод, войну, разруху. Пережил самое страшное в жизни, – смерть единственного ребенка – дочери. Его дочь, – мать Ольги и Веры. Егор много болел, особенно последние два года. Но иногда повторял, будучи больным: «А все ж таки я счастливый…» Я тогда думала: что он говорит? О каком счастье? А теперь понимаю, Егор был прав. Знал главное: надо ценить то, что имеешь. Тогда не будет в душе обиды и страха, зла и вечной боли, а будет ощущение покоя, счастья и легкости бытия. Она стояла и не в силах остановить поток слез, который стекал по ее щекам. У нее не хватило сил, чтобы вытереть их.
Егор, лежал на кровати и вспоминал, как ему раньше жилось хорошо. Как гулял с любимой девушкой по осеннему парку, как долго выбирал для неё колечко в ювелирном магазине, чтобы сделать ей предложение. Как машина, на которой ехали его дочь и зять от гостей, попала в аварию, и они погибли.
Резкая боль пронзила сердце, что-то хрустнуло внутри. Сорокин судорожно хватал ртом воздух, в глазах потемнело.
Егор открыл глаза, увидел густую плотную пустоту вокруг, ни стен, ни пола, ни потолка, только тьма и пустота. Он чувствовал легкость и невесомость в теле, какое-то непонятное чувство радости охватывало его изнутри. Подумал, что вот он уже здоров. Шел по чему–то мягкому, как будто мох был под его босыми ногами. Сердце больше не билось.
Доктор, капитан и лейтенант направились в комнату, где находился Егор Сорокин
Доктор на мгновение остановился, чтобы опытным взглядом запечатлеть в памяти позу умершего во всех подробностях, затем приблизился для более пристального и внимательного осмотра, обратив особенное внимание на кожу и приподняв рукой голову покойника, чтобы лучше видеть его лицо.
— Не искажено, – пробормотал он себе под нос, но так, чтобы услышал капитан. – Значит, судорог перед смертью отсутствовали. – Большим пальцем приподнял веко, внимательно вгляделся в мертвый глаз. – Зрачок не сужен, – объявил и стал методично рассматривать язык мертвеца.
Уваров наблюдал за этой мрачной процедурой с глубочайшим интересом. У него в голове уже сложилось оригинальное заключение о причине смерти Егора Сорокина. Он с нетерпением ждал, когда врач подтвердит его выводы
Доктор выпрямился и обратился к капитану:
— Вам о нем что–нибудь известно? – спросил Олег Петров, небрежным жестом указывая на мертвое тело.
— Очень немного, – покривил душой Уваров.
— Так, от чего он умер? – поинтересовался Уваров.
— Так быстро часто умирают люди, у которых такое вот заболевание.
— Наверное.
Доктор остался в комнате покойного, а остальные покинули эту комнату.
В ожидании доктора капитан опустошил все ящики и полочки письменного стола в комнате Веры Мишиной. Получилась довольно внушительная куча бумаг, он принялся просматривать напечатанные на компьютере документы, отложив в сторону все рукописные. Уваров старался по отдельным, порой пустым, фразам получить максимально полное; представление о личности Веры Мишиной.
Подобные изыскания, долгие и не всегда продуктивные, не принадлежали к любимым занятиям капитана, но кто-то должен был этим заниматься.
До прихода Петрова он успел проверить настольный календарь. На листочках, откинутых в прошлое, имелось мною пометок. С первого взгляда они ничего не давали. Вера Мишина помечала свидания. Видимо, разговаривая по телефону, она машинально что–то черкала на очередном листке календаря, рисовала какие-то лица, конструировала бессмысленные и не слишком замысловатые узоры из квадратиков и кружочков.
Вечером того дня, когда ее убили, она что–то намечала на 18.30. Во вторник на следующей неделе, очевидно, она собиралась отправиться в парикмахерскую. Во всяком случае, так решил Уваров на основании записи: «Прическа. 14.30».
Все то, что при жизни казалось таким важным и необходимым, с ее концом превратилось в иероглифы, иной раз неподдающиеся расшифровке.
Уваров отвернулся от стола, услышав, как скрипнула дверь. Он был в очках, которыми пользовался только при чтении. Теперь их снял.
Доктор вошел в комнату и взглянул на кучу документов, лежавших на столе перед капитаном.
— Вы надеетесь здесь что-то отыскать?
— Не знаю, доктор, ответил Уваров, но я обязан все просмотреть. Как Егор Сорокин?
Доктор медленно покачал головой.
— Он был старым мужчиной. – Немного подождав, добавил. Очень старым другом. Удивительным человеком.
— Я должен увидеть всех, кто знал Веру Мишину, точно так же, как я обязан разобраться во всём этом... – Уваров показал на лежащие перед ним бумаги, – Слышали ли вы, что нашли машину и в ней одежду?
Петров кивнул,
— Ольга мне говорила. А также про вашу теорию, капитан. Должен сознаться, что она меня удивила.
— Доктор? Почему же она вас удивляет? Разве теория противоречит тому, что мы обнаружили?
— Я понимаю. Но ведь тело Веры вы видели? Оказалось, не видел. У доктора дел выше головы.
— Естественно... Но вы говорите, что моя теория о том, что труп Веры Мишиной был представлен, как труп утопленника, для того, чтобы сбить нас со следа, вас удивляет? С позиции врача, или же по какой другой причине?
— Трудно поверить, чтобы кто-то хотел убить Веру, – произнес доктор. – Она была такая милая девушка!
— Скажите мне как врач, со слов экспертов криминалистов, преступник вначале отравил, а после сбросил в воду, для того, чтобы сбить нас со следа.
Доктор Петров покачал головой.
— Я не осматривал труп, – повторил доктор, – Он с трудом подбирает слова. Во всяком случае, вначале.
— Впрочем, ваш хирург вам все скажет... Это все, что вы хотели узнать у меня?
— Нет, доктор. Я хочу услышать все, что вы можете мне сказать. Даже ваши подозрения меня интересуют.
— У меня нет подозрений. Мне трудно поверить, что ее убили намеренно.
— Вы хорошо ее знали, доктор?
Неожиданно Петров сел.
— Я знал ее с самого детства, капитан. Она хорошенькая, веселенькая девочка. Тогда я только окончил институт и начал работать. – Он немного помолчал. – Девочки поселились здесь после того, как погибли их родители. Вы знаете об этом?
— Да.
—Ольга вообще была крошкой. А Вера года на два старше. Да, капитан, я знаю их обеих очень хорошо.
— Вы не знаете ничего такого в недалеком прошлом, что могло бы нам помочь?
— Ничего, абсолютно ничего.
— Вера собиралась выйти замуж за адвоката Геннадия Крюкова, насколько мне известно.
— Я не... – начал Петров, но сразу же замолчал. – Да, такие разговоры были, во всяком случае, до... – Он снова умолк.
Уваров ждал.
— Да, Крюков сам вам все скажет. Тем более, какое это имеет отношение к трагедии?
— Не знаю, – ответил Уваров. – Возможно, и правда, никакого значения не имеет. Кстати, доктор, вы-то женаты?
Петров, разглядывавший свои ногти, быстро поднял голову.
— Я что-то не улавливаю, куда вы гнете, капитан? Однако отвечу: я был женат. Моя супруга скончалась два года назад.
— Моя работа многим кажется странной, доктор, – заговорил Уваров. – Пытаюсь восстановить всю картину, воссоздать полностью обстановку, в которой произошла трагедия. Большинство этих сведений, которые я узнаю, излишни. Как, например, ваше семейное положение. – Он слегка улыбнулся. – Или как причина смерти Егора Сорокина.

ГЛАВА 10
 
Егор Сорокин намного выше среднего роста, нормального телосложения, широк в плечах, белокур, физически развит. Под подбородком моталась редкая бородка, его честные голубые глаза смотрели ласково, говорил плавно, спокойно, почти никогда не сердился.
Пять дней в неделю Сорокин горбатился в цеху Братского алюминиевого завода, где в электролизных цехах выплавляли алюминий. В этом вонючем электролизном цехе, и сильном магнитом поле, где трудно оторвать лопату от рельс, или от шин электролизёра,  там Егор проработал тридцать два года. В свободное время, любил принарядиться, щеголять по городу, в костюмах из лучших тканей, туфлях из крокодильей кожи и шелковых рубашках. По воскресеньям с женой подолгу бродил по окрестностям. Егор мечтал, как в один прекрасный день распрощается со своим цехом, отправится жить на озере Байкал и станет знаменитым писателем, как его знакомый Валентин Распутин.
Иногда Егор Сорокин уезжал в деревню на Байкал, у него там свой домик. Любил встать  пораньше, раздвинуть шторы, окинуть взглядом все те же знакомые луга и поля. Нравилось шагать с ведром через двор, поставить под вечер сети на речке, или сидеть в сумерках, слушая, как в деревне воют собаки. С удовольствием ходил с собакой на охоту, стрелять мелкую дичь. Ступать по прошлогодним листьям, которые покрыли землю толстым ковром. Когда воздух бывает вязким, наполненным ароматом сосновых иголок, сухой листвы и отцветших трав. Когда вокруг бывает так тихо и покойно, слышатся только шелест шагов. Треск сухих веток под ногами приглушенным звуком, как бы сдавленным. Когда поют птицы; ясная чистая трель отдается в тишине.

Доктора Егор Сорокин всегда принимал одинаково – лежа в постели, с приготовленными ампулами, обнаженной ягодицей. Место, куда делали уколы, чередовал всегда, но это уже не помогало: годы лечения внутримышечными инъекциями магнезии сделали его мягкое место очень твердым. Поскольку делать внутривенные уколы он категорически отказывался.
Доктор Петров присел возле больного на кровать. Егор дышал шумно, тяжело. Лицо отечное, серое. Померял давление – оно оказалось повышенное. Помог больному сесть. Грудная клетка едва заметно вздрагивала от ударов изнутри. Прижал к телу стетоскоп, почувствовал, как глухо захлёбывается сердце.
Потом сделал деду укол, попросил:
— Одевайтесь, стал звонить по телефону. – К вам приедет «скорая помощь». Соберите: полотенце, кружку, ложку, тапочки, туалетную принадлежность все это в сумку. Ничего страшного, надо немножко подлечиться.
Его поместили в хорошую клинику.

Доктора этой больнице ориентируются в лечении на современные российские и западные стандарты, рекомендации профессиональных ассоциаций. Применяется широкий спектр качественных медицинских препаратов, одобренных методик. Используются только официальные медицинские препараты.
В дополнение к основному лечению проводится физиотерапия, различные варианты массажа, минеральные ванны и грязи, иглоукалывание, психотерапия, лечебная физкультура. Всё это позволяет не только быстрее справиться с болезнью, с пользой для здоровья проводить время – там оно летит незаметно.
Сорокина положили в одноместную палату. Вся необходимая мебель, отдельный  туалет, душевая кабина, холодильник, телевизор. Одноместные палаты оснащены кондиционерами.
Питание осуществляется в комфортной столовой отделения или в палатах. Блюда приготовлены в соответствии с системой диет Певзнера, применяемой при лечении различных заболеваний. Для тех, у кого диета не предусматривает ограничений, работает буфет, где всегда есть свежая выпечка, минеральная вода.
Оставшись в одиночестве, дед устало закрыл глаза тяжелыми веками. Думалось, он спит. Не спал он. Странные мысли тревожили его, они мешали, не давали успокоения с того времени, как его поместили в клинику. Дед вступал в нескончаемые споры с неведомым, воображаемым противником, чтобы успокоиться, хотя никаких противников у него уже давно не было. Они умерли, либо перешли в стан верных, безгранично преданных соратников.
Высшая степень эмоциональных реакций больного – это ужас, отчаяние и страх смерти. Было бы неправильным считать, что страх смерти – постыдное чувство. Его испытывают даже очень сильные люди, но чем больше развиты волевые качества человека, тем легче страх подавляется. В зависимости от различных качеств сознания больной по-разному относится к своей болезни: борется с ней, уходит от нее, покоряется болезни, боится ее, тяжело ее переживает. Некоторые больные стыдятся своей болезни и скрывают ее, другие же, в противоположность первым, бравируют болезнью, выставляют ее напоказ и искусственно усиливают ее проявления. 
Он подумал об этом, успокоился, на некоторое время отключился.
Утром проснувшись, Егор Сорокин открывал глаза, в первый момент не мог сообразить, где находится, с кем ему предстоит разговор.
Появление докторов выводило его из небытия.
Пришел в себя. Потом сделал слабый, приглашающий жест рукой.
— Прошу вас, господа, усаживайтесь. На сегодня закончен обход, надеюсь, можно поговорить в неофициальной обстановке. Итак, доктор, какое мое состояние?
Так продолжалось каждый раз во время обхода.
В пятницу пришел к Егору Сорокину доктор Олег Петров.
Почтительно поклонившись, доктор присел на край другого кресла. Петров доложил о результатах осмотров и исследований. 
— Вы, доктор, чем-то обеспокоены, – заглянул ему в глаза дед.
Петров, в который раз, изумился проницательности Сорокина, его способности подмечать даже незначительные мелочи, дед снисходительно улыбнулся, слегка пошевелив губами.
— Я подмечаю все, доктор. Рассказывайте, что у вас на уме.
— Хорошо, – начал доктор. – Егор, я прошу вас, не волнуйтесь. Вас подлечат на некоторое время.
В голове Сорокина молнией пронеслась абсолютно точно сформулированная мысль: «Скоро не дождетесь моей смерти».
— Я очень хорошо вас понимаю доктор. – Он умолк, глаза его стали невидящими, даже мечтательными.
Каждый день доктор и сестра долго хлопотали вокруг Сорокина. Ему мерили давление, впрыскивали успокоительные и сердечные средства. Пациенту стало намного лучше, и он попросил оставить его в покое.
В день выписки деда из клиники, Сорокин сидел в полном одиночестве. Глаза утомленного старика  были закрыты, сидел неподвижно, углубленный в себя. Сердце его едва трепетало, гоняя кровь по венам, он внимательно прислушивался к каждому толчку, машинально держа кончики пальцев на запястье левой руки.
Зимой почти целый месяц он провел в больнице на обследовании, а после этого два месяца находился под присмотром медсестры у себя дома. Лечение дало положительные результаты, и медсестру отпустили, но все же Сорокин полностью не поправился. За дедом присматривала Светлана Дмитриевна.

* * *

— Преклонный возраст, – произнес Петров, – старость, в частности высокое кровяное давление. Он от него страдал на протяжении ряда лет. Возможность закупорки сосудов всегда была велика. Последние годы он жил на лекарствах.
— Ему не сказали о гибели внучки?
— Я, разумеется, ему ничего не говорил. Он не смог бы выдержать подобный удар. Я уверен, что Ольга тоже молчала. Светлана Дмитриевна уверяет меня, что она на эту тему вообще не разговаривала.
—Но вы надеялись, что состояние его здоровья в недалеком будущем настолько улучшится, что ему можно будет сообщить об этом без особого риска?
Доктор красноречиво развел руками.
— Надеялся, – повторил он. – Давление у него было неустойчивым, как часто бывает в таком возрасте. При условии применения сильнодействующих лекарств, давление можно сбить, таким образом создать оптимальные условия, чтобы он справился с шоком.
Уваров кивнул.
— Да... Продолжайте, доктор.
— У него потрясающая сила духа. 
— Вы ожидали, что он может вот так умереть?
Доктор пожал плечами.
— Таким путем или иным, не все ли равно? Так гораздо лучше. Так легче: сейчас ты жив, а через мгновение умер. Никто из нас не отказался бы от такой смерти, – заключил доктор Петров, – ни я, ни вы, наверное.
— Да, конечно. Мне говорили, он зимой лежал в больнице?
— Да, я его положил в особую палату, в которой он находился под постоянным наблюдением. Чувствовал он себя там прескверно, беспокоился, мечтал о доме. Я его навещал.
— Ну и, конечно же, здесь были его внучки Ольга и иногда и Вера, – добавил Уваров. – Насколько я знаю, Вера стала бухгалтер по образованию.
— Да, – протянул Петров, – она действительно училась, чтобы стать бухгалтером. Но совсем не практиковала. Сомневаюсь, чтобы она когда–нибудь стала работать бухгалтером. Да и потом, она то приезжала, то уезжала, много времени проводила в городе Иркутске. Егор надеялся во всем на Светлану Дмитриевну. – Петров поднял голову. – Уверяю вас, уход за Егором Сорокиным был превосходный. Если бы он остался в больнице, мог скончаться гораздо позже. Что ни говорите, ему было восемьдесят три года. Смерть в таком возрасте – явление вполне естественное.
— Доктор, почему вы об этом заговорили? Разве существуют какие–то сомнения?
— Лично у меня, – никаких сомнений нет.
— Да, но мы столкнулись с очередным совпадением, не так ли?
Доктор секунду выглядел озадаченным, потом кивнул, но с явным сомнением, и неуверенно произнес, что, возможно, об этом можно думать как о совпадении, но только для него эти слова лишены всякого смысла.
— Не сомневаюсь, что так оно и есть. В этом деле уже второе случайное совпадение. Ну а это, конечно, меня тревожит.
Петров ждал.
Уваров объяснил: первым совпадением является то, что Игорь Грибов очутился в этих краях, случайно наткнулся на труп девушки, с которой до этого он тоже случайно виделся.
— Скорее это бы меня встревожило, – произнес доктор, – чем смерть Егора Сорокина, которую можно было ожидать в любую минуту.
— Согласен, но я не действую в одиночку, на свой страх и риск. Вы же знаете, есть еще и администрация: прокурор, врачебный эксперт. Они должны быть полностью удовлетворены, хотя бы для проформы.
— Вы хотите услышать еще чье-то мнение о смерти Егора Сорокина?
— Доктор, – произнес Уваров, отвечая скорее на тон вопроса, чем на его формулировку. – Я обязан быть предельно скрупулезным, вы же это прекрасно понимаете.
— Вы хотите вскрытия тела Егора Сорокина?
Уваров медленно кивнул.
— Мне это не нравится.
Капитан его заверил, что нет никаких оснований быть против вскрытия.
— Это излишне! – пожал плечами Петров. – Вскрытие всегда неприятно для всех и, в известной мере, ставит под сомнение мою компетентность. Но, чувствую, мне не переубедить вас.
— Конечно, нет. Особенно если я квалифицирую эту смерть, как «происшедшую при подозрительных обстоятельствах». Полагаю, что вам самому следует рекомендовать сделать вскрытие. Тогда Ольге Обуховой легче дать согласие. В этом случае отпадет вопрос о подозрении. Вы можете присутствовать при вскрытии, если вам угодно. Я совершенно не сомневаюсь в результате вскрытия.
— И доказать всем свою исполнительность, – зло добавил доктор. – Не так ли, капитан?
— Это тоже имеет место, – спокойно согласился Уваров. – Всем известно, что я весьма придирчив при проведении расследования. Почему же на этот раз должен действовать иначе?
— Вообще–то у меня нет возражений, Вы хотите, чтобы я посоветовал это Ольге?
— Да, мне бы хотелось.
Доктор пожал плечами. – Хорошо. И поднялся.
— Кстати, – спросил Уваров, – Егор Сорокин оставил завещание?
— Петров снова сел, наклонился, пристально посмотрел в глаза Уварову.
— Продолжаете свое дотошное расследование? – ехидничал Петров.
И услышал неизменное:
— Не сомневаюсь, что завещание у него имелось, – заговорил Петров. – Только мне сдается, капитан, что вы что-то перепутали. Ведь я лечащий врач Егора Сорокина, а не его поверенным. Поговорите с адвокатом Крюковым.
— Вы знали Егора очень хорошо. Помимо того, что вы были его лечащим врачом, а он вашим пациентом, вы с ним были большими друзьями. Ни за что не поверю, что он ни разу не упомянул о своих планах.
Доктор колебался.
— Да, конечно, иной раз он заговаривал на эту тему. Я много раз слышал от него: «Я не забуду того, что вы сделали для меня, доктор... Вот увидите». Я не обращал особого внимания на такие речи. Возможно, он и на самом деле оставил для меня какой-нибудь сувенир. Или даже немного денег. Такие вещи случаются.
— Вполне естественно.
— Все состояние Егора Сорокина теперь перейдет к Ольге, и... – Он осекся. – К Ольге, Больше у нее нет родни. Он очень любил обеих девушек... Вообще–то я говорю по догадке, подробностей я не знаю. Опять–таки обратитесь к адвокату Крюкову. – Его глаза сощурились. – Но я вам не завидую.
— Частенько я и сам так думаю, но, как говорится, взявшись за гуж, не говори, что не дюж.
— Я повторяю: он умер естественной смертью после длительного периода опасного высокого кровяного давления. Ему было восемьдесят три года.
— Я знаю, – произнес Уваров. – Ну что же, спасибо, доктор. Вы поговорите с Ольгой Обуховой?
— Петров ответил «да», немного посидел, поднялся и посмотрел сверху вниз на капитана. – Вы напрасно теряете время, – предупредил он.
— Я часто его теряю, доктор, мне не привыкать.
Капитан посмотрел вслед доктору Петрову.

* * *

— Последние дни у него болела голова, частое головокружение, – затараторила Светлана Дмитриевна. – Доктор утверждал, что этого следовало ожидать, но я думаю... хотя, доктору виднее.
— Что вы думаете, Светлана Дмитриевна? – Спросил капитан.
— Я просто думаю, что он должен принимать свое лекарство. Бедняжка, ему все время приходилось что-то глотать. Он...
— Обождите, – встрепенулся Уваров. – Он не принимал свое лекарство? Мне казалось, что ему были прописаны таблетки – специальный препарат, снижающий кровяное давление?
— Ох, эти? Конечно, он их принимал. По две таблетки три раза в день, как велел доктор. Я говорю о... другом лекарстве. Для... – Она смутилась. – Для устранения пищевых отходов.
— Вы имеете в виду слабительное? – осведомился он.
— Конечно. Когда ты стареешь, природа забывает о своих обязанностях, но доктор пояснил, что слабительное ему вредно. Так вот, я считаю, что у него головокружение было из-за самоотравления. Вы понимаете меня?
Клава Сорокина часто употребляла выражение «самоотравление». Это слово его поражало. Она говаривала: «Интенсификация начинается с первого стакана пива, с первой бутылки пива. Человек занимается самоотравлением».
— Возможно, вы и правы, Светлана Дмитриевна. Но доктор, наверное, знал, что делал?
— Да–да, конечно. Я уверена, такой современный, такой передовой врач...
— В отношении основного лекарства, – поинтересовался Уваров и мысленно одернул себя: «Почему ты не прекратишь? Все равно ты ничего не узнаешь нового, ни к чему не придешь!» – Я имею в виду таблетки от давления. Вы их давали больному, Егору Сорокину?
— Да.
Иногда, если Светлана Дмитриевна уходила на чай к друзьям, Ольга Обухова вытряхивала таблетки из пластмассового узенького пенала, приносила воды и дожидалась, пока дед не проглотит свое лекарство.
— Доктор велел нам быть внимательными, – проговорила она. – Следить за тем, чтобы он не пропустил ни одного приема, не принял по ошибке более двух таблеток. Мне приходилось следить за этим, потому что бедный Егор забывал.
Доктор Петров ежедневно посещал Егора Сорокина, измерял ему кровяное давление, записывал показатели в маленькую книжечку. Он находил время, чтобы поболтать, пошутить со стариком. Дед очень ему благодарен.
«И Сорокин  доказал  ему свою благодарность!» – подумал Уваров.
Лекарство, по ее словам, имело странное наименование. Капитан произнес – капотен. Светлана Дмитриевна закивала головой: это, то самое. Он спросил, не осталось ли этих таблеток и не может ли он на них взглянуть.
— Мы только что начали новую упаковку, – пояснила Светлана Дмитриевна. – О Господи! Она снова поднесла платок к глазам.
Лейтенант Александров вопросительно приподнял брови.

Светлана Дмитриевна начала рассказывать о Егоре Сорокине:
— Всегда такой спокойный дома, – заверяла  Светлана Дмитриевна. Егор всегда говорил мне что-нибудь любезное. Иногда пошучивал, не то чтобы очень часто, но бывало. Очень уж любил пошутить Егор. Иногда я не могла удержаться от смеха, такой шутник. Как странно думать теперь, что бедный Егор будет лежать недвижимый и холодный в своей могиле.
Она немного помолчала, чтобы перевести дух.
— Да, ужасно, – поддакнул лейтенант, скосив усталый взгляд на розовую фаянсовую свинку, стоявшую на столе. Уваров, задумчиво смотрел в небольшое оконце, резко повернулся к собеседникам.
— А кто-нибудь приходил к Егору Сорокину, до завтрака в день его смерти? – спросил он внезапно.
— Светлана Дмитриевна так удивилась, что ответила с необычной для нее краткостью.
— Нет, никого у нас не было.
— Вы уверены?
— Совершенно уверена, – Светлана Дмитриевна вновь обрела равновесие духа, – понимаете, я находилась в кухне с…
— А накануне к нему никто не приходил, не помните? – безжалостно перебил ее капитан.
— Нет. По-моему к нему никто не приходил. 
— Вы рано легли спать накануне дня смерти Егора Сорокина? – опять перебил ее Уваров.
— Вовремя, так сказать, – ответила Светлана Дмитриевна, немедленно отводя поток красноречия в новое русло, – но я завсегда так ложусь. Мое правило: гаси свет в десять вечера, – и так оно было всегда. Один час сна до полуночи стоит двух после, как я всегда говорю.
— Итак, если у Сорокина был бы поздний посетитель, вы бы об этом и не знали? Странно, что вы так говорите, – сказала порядком расстроенная Светлана Дмитриевна, потому что я обязательно бы узнала. Понимаете, услышала бы дверной колокольчик. И потом, так случилось, что в ту ночь до рассвета глаз не сомкнула. У меня иногда зубы болят, а бывает, даже очень, я совсем не сплю, так только, на часок глаза заведу. Я помню, что в эту ночь тоже не спала, как раз на следующее утро он помер. Да ведь знаете, беда не приходит одна, но мне как-то не хотелось говорить о зубной боли, когда тут такое произошло.
— Моя спальня как раз рядом с комнатой, где он жил, и можно запросто слышать голоса, не слова, не то, о чем говорят, я не это хочу сказать, но голоса я слышала, – со скромным торжеством сказала хозяйка. – Сама, собственными ушами слышала ночью, что кто-то пришел к Егору Сорокину, а я уже, как вы понимаете, спала.
— О! Значит, кто-то всё-таки приходил к нему? А вы вроде говорили, что у него никогда не было посетителей.
— Да? Нет, кто-то приходил его повидать, – ловко вышла из затруднительного положения Светлана Дмитриевна, – это факт. Но раз я не сама открывала дверь, совсем об этом запамятовала. Да, поздно вечером у Егора находилась девушка, об этом узнала, хотя спала, но они очень громко разговаривали, поэтому и проснулась.
— Значит, тогда было довольно поздно и они громко разговаривали. Хорошо! А вы не можете предположить, кто бы это был?
Светлана Дмитриевна заколебалась:
— Нет. Этого, боюсь, сказать не могу.
— А что бы вы еще могли вспомнить кроме этого? – спросил Уваров с самой обворожительной улыбкой.
— Ну, знаете, я не охотница сплетни разводить, – быстро возразила Светлана, – никогда не разводила, с Божьей помощью, никогда не буду. Но должна вам сказать, если бы не Егор Сорокин, я бы постучала к нему, вошла бы в комнату, предупредила бы. Хотя бы пришлось встать с постели, а я была тогда такая уставшая. Подумала, что Егор поступать дурно не может. 
— Значит, вы хотите сказать, – тактично вставил капитан, – что Сорокина посетила женщина?
— Ну, об этом я ничего не знаю, – засомневалась Светлана Дмитриевна. Понимаете, она говорила так громко, что я не смогла опять заснуть, как ни старалась. Сорокин, он тоже говорил громче. Егор всегда такой приятный мужчина, разговаривал тихо, да вот тогда…
— Значит, они ссорились?
— Ну, если вы так это называете, то оно, пожалуй, так и есть, – неохотно согласилась она.
— Уваров обменялся с лейтенантом взглядом.
— И у вас нет ни малейшего представления, об этой даме, что посещала да?
— Ой, нет. Я не знаю, кто она, не видела её. Понимаете, я никогда ее в глаза не видела. Она только платок здесь свой забыла, носовой.
— Носовой платок? Неужели?
— Да. Нашла его здесь в комнате, когда убиралась, а Егор Сорокин тогда еще спал. Хотела отдать платок ему, чтобы он ей потом вернул, но все как-то не решалась, все думала, а вдруг ему не понравится, что я знаю о ее приходе. Да я ему и словом не обмолвилась. А еще потому смолчала, что тише едешь – дальше будешь, как говорится.
— Так вы платок не отдали? – с напускным безразличием спросил Уваров. – Сейчас он у вас?
— Ну конечно, даже странно, что вы спрашиваете об этом. Потому что платок при мне, так уж оно получилось, оставила его у себя, думала, что…
— А для вас не составит труда позволить мне взглянуть на него? – спросил капитан с вопросительной интонацией.
— Да тут никакого труда нет, – с готовностью отозвалась Светлана Дмитриевна, – пойду, принесу, подождите минутку.
— Она торопливо вышла из комнаты, а лейтенант Александров вопросительно взглянул на капитана.
— Наверное, это платок той женщины, которая посещала Сорокина.
— Конечно, – кивнул Уваров. – Между прочим, она легко могла влезть в это окно, так, чтобы ее никто не увидел.
— Но все это естественно! 
— Ты прав, все это совершенно естественно. Очевидно, она приходила сюда не один раз. Но понимаешь, если возникает какое-то новое обстоятельство в известном деле, нужно все досконально прояснить. Вряд ли мы узнаем нечто новое или неожиданное, но вреда не будет, если вникнуть во все это повнимательнее.
— Светлана Дмитриевна, запыхавшись, поспешно вошла в комнату и вручила капитану полотняный платок, обшитый кружевцем. Уваров внимательно его рассмотрел и указал лейтенанту на маленькую букву «Г», вышитую в уголке, а затем повернулся к Светлане Дмитриевне.
— Я бы хотел его оставить себе, если не возражаете.
— Да, пожалуйста! – быстро ответила женщина. 
— Наверное, вы не можете точно сказать, когда это было? – спросил Уваров, пряча платочек в карман.
— Нет, могу, – возразила торжествующе Светлана Дмитриевна. – Это было в ночь, как бедную Веру Мишину нашли убитой?
 
ГЛАВА 11

Утром капитан Уваров шел на работу, в парке, загляделся на голубей. Он залюбовался их необыкновенным, переливающимся оперением.
Уваров и лейтенант пришли в свой кабинет, стали рассуждать о гибели Егора Сорокина.
— Доктор утверждает, что смерть наступила от естественных причин: старость, высокое кровяное давление.
— Снова совпадение, капитан.
— Похоже на то, лейтенант. Меня это настораживает.
— Еще бы!
— Особенно когда почти наверняка речь идет о больших деньгах, Иван Сергеевич. Еще одна смерть? Отвратительно... Я намеренно рекомендовал вскрытие.
— Ну, Николай Петрович.
Уваров слегка улыбнулся:
— Если Ольга Обухова согласится, конечно. Хотя у доктора Петрова нет никаких сомнений. Готов сразу же подписать свидетельство о смерти.
— Он человек весьма услужливый.
— Кажется, Сорокин очень любил доктора Петрова, – задумчиво произнес Уваров. – Петров предполагает, что Сорокин мог ему оставить какой–то пустяк или немного денег. Как сувенир на память.
— Ну?
— Но основная часть наследства, очевидно, перейдет к Ольге Обуховой, поскольку ее сестра умерла. Не исключено, что оно окажется очень внушительным, Иван Сергеевич.
Лейтенант покачал головой, кое-что напомнил.
— Вера Мишина умерла, когда ее дедушка был еще жив, мог при желании изменить завещание. Трудно было рассчитывать на то, что он умрет до того, как успеет это сделать. Если только...
— Иван Сергеевич. В этом-то и дело: «Если только»...
Капитан поднял трубку и набрал номер телефона офиса судебно-медицинской экспертизы. Через некоторое время лейтенант услышал:
— Нет, я не называю ее подозрительной. Просто мне любопытно. Лечащий врач одобряет.
Уваров выслушал ответ.
— Вот и прекрасно. Оформите все как полагается. Хорошо, значит, вы этим займетесь?
Он еще послушал, кивнул и положил трубку на рычаг.
— Та-ак, вижу, у вас появилась версия, капитан?
Уваров ничего не ответил. Через минуту он забасил:
— Иван Сергеевич не версия, конечно, но ниточка уже потянулась. Однажды я столкнулся с делом, сильно смахивающим на это. Дело не мое, а Игнатова еще в городе Вихоревка.
Он задумался.
— Впрочем, если хорошенько вспомнить, это было дело не Игнатова. Мы были вместе там, ну и пара его помощников тоже. Их фамилия была Дронов и Сахаров. Вы никогда не встречались с Дроновым и Сахаровым?
Лейтенант покачал головой.
Уваров снова принялся звонить по телефону. Закончив, вышел из здания и сразу же окунулся в лучи ласкового июльского солнца.
Он шагал по улице мимо кинотеатра, витрин магазинов, за которыми имелся поворот на только что асфальтированную дорогу, на этой улице располагались серые здания. Следуя полученным по телефону указаниям, капитан нажал на электрический звонок. Ожидание было недолгим.
Геннадий Крюков впустил его в дом.
Круглая розовощекая физиономия Геннадия Крюкова сильно изменилась, утратив былую уверенность. На ней появились отдельные морщинки. Еще накануне кожа на ней была натянута, как яблочная кожура, и теперь под глазами набухли мешки, щеки обвисли. Геннадий Крюков дурно провел ночь.
Конечно, его можно понять – убита любимая девушка, на которой собирался жениться.
Стоя в проеме двери, которую отворил, Крюков, похоже, не сразу узнал капитана, но потом воскликнул:
— Ох! Входите же! – И отступил.
Уваров прошел следом за хозяином в залитую солнцем комнату. Крюков щурился после темноты, будто яркий свет причинял ему боль.
— Да, в чем дело? Все, что я знаю, вам рассказал.
В глазах, его светилось беспокойство, что было вполне естественно.
— Гражданин Крюков, – усмехнулся Уваров, – можете быть спокойны, я не собираюсь выслушивать все с начала. Вам известно о Егоре Сорокине?
Крюков кивнул:
— Ольга мне сказала.
Было видно, что он никак не может сообразить, что бы еще добавить.
— Для меня его смерть, не была неожиданностью, капитан. Егор Сорокин уже давно был не здоров.
Он вопросительно посмотрел на капитана и вдруг спохватился:
— Да, садитесь, прошу вас. Он указал на стул.
И сел сам, одновременно со своим посетителем, глядя в лицо Уварова.
— Вы были его поверенным?
— Да.
— Составляли завещание?
— Да.
— Я хочу знать о содержании этого завещания.
Это было сказано очень спокойно, ибо Уваров знал, что криком здесь ничего не добьешься.
— Оно еще не вскрыто, – сразу же возразил Крюков. – Не оглашено...
Капитан замолчал. Глаза его стали острыми, недоверчивыми, превратились в настоящие глаза опера.
— Поймите, Крюков, гражданин Сорокин неожиданно умер. Скорее всего, тут нет никакой связи, доктор Петров в этом убежден. Однако же...
— Безобразие, где-то скрывается убийца! – заговорил Крюков. – Сумасшедший! — Голос его звучал устало. – А вы тут копаетесь в совершенно не относящихся к делу вопросах. Бедный дед умирает оттого, что он очень стар. Вы и это хотите как-то вывернуть, увязать...
Все же этот протест не был таким горячим.
— Взять хотя бы этого Грибова. Он продолжает болтаться по городу. – Крюков вопросительно посмотрел на оперативника.
Капитан покачал головой.
— Так не годится, Крюков. Я знаю, как вы хотите, чтобы дело обстояло именно таким образом. Но я против такой версии: сейчас слишком много возражений. Лучше расскажите мне о завещании. Или покажите мне его.
— Завещание находится в банке. Заперто в сейфе.
— В таком случае изложите мне его содержание своими словами. Прежде всего, сколько денег?
— Между тремя и четырьмя миллионами долларов, – ответил Крюков.
Уваров невольно удивился.
— Да, это хорошее состояние. В таких небольших местечках, как наше, имеется очень много денег, и у многих, капитан. Разве вы не знали? Копить и экономить в больших городах не умеют, там слишком много соблазнов. Умирая, хороший хозяин оставляет круглый капитал вдове, детям или же старой деве сестре. Наследники продолжают вести скромный образ жизни, приумножая то, что им досталось, считая, что это их долг...
Он пожал плечами.
Уварову все это было известно.
— Завещание, – напомнил Уваров.
Крюков все еще не решался, но потом снова пожал плечами:
— Большую часть получит Ольга, поскольку Вера теперь мертва. Раньше бы они поделили капитал. 
Глаза Крюкова были опущены, но, закончив тираду, он поднял их и посмотрел в глаза капитана.
— Да, наследницы Егора Сорокина стали бы по-настоящему богатыми женщинами. Вы это понимаете, капитан?
— Да, это очевидно.
— Ольга сильно выиграла от смерти сестры, но в любом случае около двух миллионов долларов она бы получила. За вычетом налогов, разумеется.
Уваров, слушая осторожное, осмотрительное объяснение того, что не требовало объяснений.
— Теперь Ольга получит свою долю. Ей также достанется и доля сестры, поскольку Вера, не успев ничего унаследовать, умерла.
Уваров кивнул. Старики вообще исключают, что молодые могут умереть.
— Вот, – сообщил Крюков, – таковы факты. Конечно, вы видите их в дурном свете, не так ли? Во–первых, Ольга говорила, что она не любит сестру. Лично я не замечал ничего подобного. Внешне Ольга – само очарование, более милой и симпатичной девушки никогда не встречал. Дальше: она выигрывает от смерти сестры. Исходя из этого что, вы скажете, что Вера могла быть убита Ольгой? Как вы можете копаться в подобных вещах, не зная людей, не представляя... – Его голос замер.
— Крюков, я вовсе не...
Однако Геннадий Крюков не стал его слушать.
— Постойте, капитан. Здесь же явная неувязка! – Он наклонился вперед, голос его звучал возбужденно. – Не было никакого резона убивать Веру, пока Егор Сорокин был жив и мог бы изменить свое завещание. А ведь никто, по сути дела, не знал, что старый дед так скоропостижно скончается. И по этому поводу я разговаривал с Олегом Петровым. Разумеется, он мог умереть в любой момент. Но точно так же он мог прожить не год, не два, а несколько лет. Так что ваша теория рассыпалась на кусочки.
Геннадий все еще сидел, наклонившись вперед, ожидая ответа капитана.
— Крюков! Моя теория? Разве я хоть полслова сказал о такой теории?
— Совершенно ясно, о чем вы думали, если только... – Он помолчал, потом негромко спросил:
— Уж не собираетесь ли вы обсудить возможность того, что это Ольга убила Егора Сорокина?
Адвокат был явно шокирован.
— Крюков. Я вообще–то не высказываю никаких предположений. Этим занимаетесь вы сами. В первую очередь надо располагать точными фактами, не так ли? Теории создаются на основе фактов.
Это было не совсем так, но Уваров использовал этот аргумент в качестве убедительной отговорки на любой случай жизни.
— Доктор Петров намерен просить произвести вскрытие, – пояснил капитан, – по моему совету.
— Мне это кажется кошмарным. – Геннадий Крюков слегка покраснел: – Я знаком с прокурором, так что я...
— Нет, Крюков. Это будет глупо с вашей стороны. Поймите, вскрытие обязательно будет сделано, раз я этого хочу! – Независимо от того, с кем вы там знакомы...
Уваров подождал, чтобы суть ответа дошла до адвоката Крюкова. Похоже, тот понял.
— Хорошо. Полагаю, вы действительно сумеете настоять. Вы сумели добиться даже того, что Грибов, сознался в том, что знал Веру, только после того, как был прижат к стенке, свободно разгуливает по нашему городу до тех пор, пока не нападет в темноте еще на одну девушку.
— Вы ошибаетесь. Игорь Грибов не разгуливает свободно! – отрезал Уваров таким тоном, что вопрос сам собой отпал. – Еще один момент. Доктор Петров сказал, что он что-то ожидает получить по завещанию Егора Сорокина. Егор говорил ему, что не забудет его отблагодарить, поэтому он и предполагает, что это будет сувенир, или же нечто более значительное... – Так как же, Геннадий? Оставил ли Егор Сорокин что–нибудь ему? И вам, кстати?
— Я душеприказчик, – ответил Крюков. – Получу соответствующие деньги за услуги. И довольно солидные... Уж не думаете ли вы, что я убил женщину?
— Крюков! Итак, полагается плата вам за услуги, и больше вы ничего не получите?
— Больше ничего.
— Доктор Петров?
Крюков снова заколебался.
— Естественно, я могу получить судебное решение на ознакомление с подлинником завещания, – поспешно добавил капитан.
— Хорошо. Олег Петров получит гораздо больше, чем он ожидает. Погасив налоги, он будет иметь порядка тридцати тысяч долларов.
— Хорош сувенир! Продолжайте!
Геннадий Крюков продолжал. Пункт, касающийся доктора Петрова, был необычным. Можно даже сказать, единственным пунктом в своем роде. По этой причине Крюков запомнил его почти дословно. Возможно, он переставил кое-какие слова, но суть их процитировал наизусть:
— Сформулирован он был следующим образом: «Доктору Олегу Петрову, в благодарность за его преданное внимание ко мне на протяжении многих лет и за искусство, которое он проявил, поддерживая жизнь в дряхлом и больном теле. Я завещаю сумму в тридцать тысяч». 
Вот что получит Олег Петров. Налог выплачивается из основного капитала. – Крюков помолчал. – Так что у него не было веских оснований желать смерти Егору Сорокину, не так ли?
— Крюков, ведь я ничегошеньки не говорил о докторе Петрове, верно? А потом будете говорить, что все это исходит от меня?
— Поскольку я вижу, что вы подозреваете нас всех без исключения.
— Конечно. Иначе и быть не может. Или вы ожидали чего-то иного?
— Чтобы такая девушка, как Ольга, убила свою сестру? И сделала все остальное? Чтобы такой человек, как Олег Петров, мог убить деда ради денег, когда в его же интересах было всячески сохранять, оберегать его здоровье? Это...
— Крюков! Доктор Петров мог и не знать об этом условии его наследования.
— Возможно, и правда, не знал, – согласился Геннадий Крюков. – Он сказал, что ожидает получить от него пустячок на память? Ну и что вы на все это скажете?
Уваров вместо ответа слегка пожал своими мощными плечами. Он собирался еще что-то сказать, когда раздался звонок в дверь.
— Звонят, – пояснил Крюков, – скорее всего что-нибудь продают. Обождите минуточку, ладно?
Он пошел, Уваров слышал, как отворилась дверь.
— Ох! – раздался голос Крюкова. – Ольга? Я не...
Он внезапно понизил голос, так что Уваров не слышал конца фразы. Тогда капитан поднялся, отправился в коридор.
— Входите, – пригласил Уваров. Подождав, когда Ольга после недолгого колебания поставила ногу через порог.
— Проходите.
Ольга Обухова позабыла обо всех своих сомнениях, расправила плечи и пошла уверенней. В коридоре у нее был уже вздернут подбородок, взглянула на оперативника чуть ли не с вызовом. Линии ее подбородка, шеи были необычайно плавными и красивыми. В любом повороте ее изящной фигурки чувствовалась упрямая сила, не привыкшая считаться с чужим мнением.
— Я пришла повидаться с моим поверенным, – сказала она. – В голосе у нее проскальзывала нервозность, но держалась она неплохо. – Вы распорядились произвести вскрытие тела дедушки? – проговорила она. – Из каких соображений?
— Гражданка Обухова! Если быть точным, я вовсе не распоряжался.
Она отмела это характерным для нее быстрым жестом руки.
— Олег передал мне, что вы настояли. Так почему же?
— Чтобы выяснить, от чего Егор Сорокин умер. А это так вас волнует, гражданка Обухова?
Уваров с любопытством смотрел на нее.
— Мы жили здесь всю нашу жизнь, несколько поколений. Жили тихо и спокойно. Нас уважали.
— Я все это знаю.
— Вы не можете всего знать! Если бы вы знали, не стали бы нас смешивать с грязью. Вы думаете, что когда-нибудь это позабудется?
— Да, непременно. Люди забывают. Или же просто перестают думать об этом.
В ее широко расставленных глазах был вызов.
— Ваше расследование разбивает нашу жизнь. На маленькие гадкие осколки.
— Гражданка Обухова! Мы все хотим, чтобы жизнь снова вернулась в свое нормальное русло. Хотим, чтобы вы чувствовали полнейшую уверенность в себе и не натыкались нате самые осколки, которыми, кстати, иногда можно больно порезаться.
— Неужели вы не можете сделать так, чтобы теперь, когда наш бедный дедушка умер, его оставили в покое?
— Не могу. Я всегда сожалею, что приходится прибегать к таким мерам.
— Ваши усилия зашли слишком далеко... Ну и что же это даст?
— Гражданка Обухова! Я – опер, и я ищу убийцу. Не я начал эту историю.
— Но и не дедушка. И не я. И никто из нас. Неужели нельзя оставить нас в покое?
— Нет.
— Допустим, я не соглашусь на вскрытие. Что тогда?
— Спросите адвоката Геннадия Крюкова.
Она взглянула на Крюкова.
— Это не пойдет, Ольга. Он объявит смерть подозрительной, и тогда...
— В ней нет ничего подозрительного.
Уваров покачал головой:
— Я могу сомневаться, подозревать. Вы это хорошо понимаете. Подозрение – вещь субъективная.
— Вам просто все это доставляет удовольствие. Вам нравится нас всех науськивать, натравливать друг на дружку. Вы – бесчеловечный!
— Я – опер, как я вам только что сказал. Найду убийцу вашей сестры. Выясню, почему ваш  дедушка умер так... своевременно.
— Независимо от того, что случится со всеми остальными?
— Да. Мне безразлично, что говорят люди, как они расценивают мои поступки.
Она неожиданно вспыхнула:
— Это конец?
— Нет. Вам только кажется, что больше никогда не удастся вернуться к прежнему порядку. То, что говорят люди, вам глубоко небезразлично. Я вас понимаю. Но это вовсе не конец. Вы еще очень молоды, Ольга.
— Я смертельно устала от этой истории. Но что должно объяснить вскрытие?
— Послушайте, Ольга, – вмешался Крюков. – Вы достаточно наговорили. Вы вся горите, от вас же пар идет!
— А кто на моем месте остался бы спокойным? – запальчиво спросила девушка, но в то же время ее тон стал не таким вольным, неосторожным. Очевидно, она, в конечном счете, немного испугалась. Поглядев на капитана, Ольга пробормотала: – Я вышла из себя, извините. – Через секунду добавила: – А на вас вообще ничего не действует? Наверное, сейчас вы уже думаете о том, почему я так возбуждена и так настроена против вскрытия?
—Умница, быстро соображаешь, – похвалил Уваров. – Если не все, то хотя бы отчасти. Разумная девушка, рассудительная, подвержена вспышкам. Может быть несколько опрометчивой, невыдержанной. Это уже интересно, поскольку такого рода люди бывают, склонны проявлять насилие. Но теперь, постарайся сдерживать свои эмоции.
— Вы согласны на вскрытие? – спросил Уваров.
Девушка глубоко вздохнула, ее грудь высоко поднялась под тонкой материей летнего платья. Казалось, она считает про себя, пробуя успокоить нервную систему.
— Поскольку не могу этому помешать.
— Вы рассказали ему о завещании? – спросила девушка у адвоката, круглая физиономия которого, казалось, постепенно восстанавливала свое самоуверенное выражение.
— Это официальный документ, который в скором времени будет обнародован, – ответил Крюков. – Ну и потом, скрывать–то нечего.
— Скрывать нечего, – повторила Ольга, – негде, не так ли? Мы все как на ладони. – В голосе ее опять звучало возбуждение. Дышала она порывисто и шумно. – Правда ли, что теперь я получу все деньги, раз моя сестра умерла?
— Правда.
На этот раз она повернулась к Уварову.
— Хорошо, валяйте, капитан.
 — Вы знали содержание завещания вашего дедушки?
— Вы не обязаны отвечать, – вмешался Крюков.
— Спасибо, Геннадий, хотя я не уверена, что это умный совет. Но все же спасибо за добрые намерения. Да, капитан, я знала.
— Вас это удивило?
— Нет, капитан. Он мне об этом сказал.
— В таком случае он вам объяснил и причину.
Теперь руки девушки лежали у нее на коленях. Они были совершенно неподвижны. Дышала она медленнее, глубже, чем обычно. На этом разговор был закончен. Капитан направился в морг.

ГЛАВА 12
 
Двери в морг и в прозекторскую открыты. Про третью, входную, дверь можно сказать, что она была открыта «в жизнь».
В передней комнате стояла неудобная деревянная скамейка, неудобные деревянные стулья.
Уваров сидел на стуле, вдыхая смешанный запах различных дезинфицирующих средств, слегка поеживался от холода, как будто холодильные установки за стеной были столь мощными, что их действие ощущалось и здесь.
В передней комнате было довольно тепло, даже душновато.
Уваров закурил сигарету, но ему показалось, у нее появился лекарственный привкус. Пришлось выбросить сигарету в урну.
Пришел слишком рано, что не в его привычках. Капитан неудобно сидел в неуютном помещении, пропахшем карболкой, еще какой–то дрянью. Одно было бесспорным доказательством того, что в нем самом что-то, без видимых на то оснований, отказывалось признать выводы, подсказываемые логикой разбираемого дела.
Гражданин Егор Сорокин был убит. Это не вызывало сомнений.
Если только не считать Германа Орлова, было очевидно, что убит он из-за денег.
Если это было неверно, тогда в его распоряжении находилась масса разрозненных фактов, таких же несвязанных, как сухой песок.
А поскольку дело обстояло, таким образом, какой-то насмешливый чертенок в его мозгу уже несколько раз спрашивал его с издевкой, какого черта он здесь сидит на кончике стула.
Дабы утихомирить этого негодника, Уваров сел глубже, даже попытался откинуться с независимым видом на спинку. Но внутренний голос все равно призывал к разуму.
«Почему ты не встанешь, не поспешишь в теплую благодать добывать те недостающие звенья, которые поручил отыскать лейтенанту Александрову? А если эти звенья должны дождаться исхода данного мероприятия, а, по всей вероятности, так оно и было, почему бы тебе не отдохнуть в комнате, ожидая с уверенностью очевидного результата?»
Дверь «из жизни» отворилась. Поток свежего воздуха проник сквозь эту открытую дверь, но уже скоро перестал ощущаться. Вошла Ольга Обухова в сопровождении адвоката Геннадия Крюкова. Геннадий согнулся при входе, а вслед за ними Игорь Грибов, согнувшийся еще больше в дверях, как бессознательно делают все высокие люди, опасаясь дверных косяков.
Крюков произнес:
— Добрый вечер, капитан.
Очевидно, он представлял всю их группу, поскольку Ольга ограничилась взглядом на капитана, а Игорь простым кивком. Уваров поднялся.
— Ольга Обухова решила, что должна услышать заключение, – заявил Крюков, – как заинтересованная сторона. 
— Мы с Игорем Грибовым оказались вместе, – сообщила Ольга. Она подошла к скамье, села на нее, не сомневаясь, что объяснила достаточно ясно.
Грибов сел рядом с ней.
— Что... – начала она, но Грибов положил свою огромную ладонь на ее изящную аристократическую руку, и она замолчала.
Уваров снова уселся.
Крюков посмотрел на парочку на скамейке и заморгал, потом занял второй стул.
— Еще ничего, как я понимаю? – спросил он у капитана.
— Да.
— Ольга имеет право немедленно получить информацию, – уведомил Крюков, – а также и я, как ее поверенный. Уваров посмотрел на Крюкова.
— Естественно, Геннадий, – подтвердил Уваров.
Наступило молчание.
— Здесь можно курить? – спросил Грибов, сам перепугался своего громкого голоса.
— Да, курите, пожалуйста.
Грибов протянул пачку с сигаретами девушке, но она покачала головой. Сейчас сидела совершенно неподвижно. Ее глаза были прикованы к находящейся перед ней двери. Грибов закурил. Сделав глубокую затяжку, он удивленно посмотрел на капитана.
— Что–то не слишком приятно, а?
Уваров согласился:
— Да, противный не то запах, не то привкус.
Грибов сделал вторую затяжку, выдал гримасу, бросил сигарету на пол и наступил на нее, но потом наклонился и положил раздавленный окурок в урну.
Ольга продолжала смотреть на дверь. Ее губы, очевидно, пересохли, потому что она их то и дело облизывала кончиком языка. У нее слишком живое воображение, сочувственно подумал Уваров. По всей вероятности, сейчас перед ее глазами мелькают ноги и распростертое тело ее старенького дедушки, на которого падает сноп ослепительного белого света.
— Вам не следовало сюда приходить, – произнес Уваров, – в этом нет необходимости.
Она живо повернулась к нему:
— Хорошо, капитан. Совершенно правильно. Что заставляет вас думать...
— Гражданка Обухова... Не советую вам ничего воображать или представлять.
Ольга посмотрела на него:
— То есть?
— Не рисуйте себе никаких картин.
— Неужели я не имею права высказывать собственные мысли? – Это было сказано достаточно спокойно. Она продолжала: – Или вы должны знать решительно все, капитан?
Уваров слегка улыбнулся, покачал головой. Девушка немного задержала на нем свой взгляд. Со стороны можно было подумать, что она видит его впервые или в совершенно новом свете. Ольга снова упрямо уставилась на дверь.
В течение нескольких минут все четверо сидели в гробовом молчании. Крупная ручища Игоря по-прежнему закрывала миниатюрную ручку Ольги, она как будто этого не замечала. Во всяком случае, руки не отнимала.
Крюков попробовал закурить сигарету, но тоже отказался от этой затеи.
Наконец дверь отворилась. Ольга, ожидавшая, что откроется другая, в ту же секунду повернулась к двери лицом.
Первым вышел доктор Петров.
В его походке чувствовалось профессиональное достоинство, лицо было почти бесстрастно. Но Уваров, поднявшийся в это время, готов был поклясться, что все это было напускным. Он уже все понял без слов. Но его лицо оставалось непроницаемым.
Драгин, патологоанатом всего округа, вышел следом за Петровым. Он в белом халате, лицо выглядело страшно усталым, быстро покачал головой, как бы отвечая Уварову.
Тот понял причину его нерешительности.
— Говорите же, доктор.
— Я еще не успел проделать все необходимые анализы. На это потребуется много времени. Ну, а меня подгоняли.
— Доктор... – загудел Уваров. – Я все понимаю. Продолжайте.
— Ничто не указывает на то, что Егор Сорокин ушел на тот свет неестественной смертью. Труп  старого мужчины большой порок кардиоваскулярной системы, что и следовало ожидать ввиду его преклонного возраста, повышенного давления. Атеросклероз, разумеется. – Помолчал. – Как я уже говорил, существуют разные тесты, анализы... – Драгин пожал плечами.
— Они ничего не покажут? – спросил Уваров.
— Честное слово, – ответил Драгин, – я не могу...
— Доктор!
— Я буду крайне удивлен, если они что-то покажут, – произнес доктор Драгин, – точнее сказать, я буду поражен.
Это было и хорошо, и плохо.
Уваров знал Драгина. Многие взрослые жители в городе знали Драгина.
— Я должен сообщить, – продолжал Драгин, – что диагноз доктора Петрова полностью подтвердился на вскрытии. Считаю проведенный им курс лечения капотеном образцовым.
Он поочередно посмотрел на всех присутствующих и задержал взгляд на Ольге.
— Вы внучка усопшего? Я хочу отдать должное доктору Петрову. Хотя вряд ли в этом есть необходимость.
Ольга кивнула и посмотрела на капитана.
— Оказывается, вы далеко не все знаете, капитан! – сказала она необычайно вкрадчиво.
Капитан хмыкнул, понимая, что такой ответ не является адекватным его мнению, но ничего другого не мог в данный момент придумать. Признаться, ему вообще было трудно думать, о чем бы то ни было. Его мозг, получив команду поверить невозможному заключению, казалось, разложился от слишком сильного напряжения.
— Мне кажется, вы удивлены? – заговорил доктор Петров. – Неужели вы на самом деле думали иначе?
— Доктор. Вы-то знаете, что это так.
Доктор на эту фразу с суровым видом кивнул; даже если он и был обижен тем, что капитан мог усомниться в правильности его профессионального заключения, а теперь радовался по поводу своей реабилитации, по его лицу этого нельзя было сказать.
— Итак, все кончено, – заговорил Геннадий Крюков. – Впрочем, ничего иного я и не ожидал.
Олег наклонил голову, соглашаясь с новыми уверениями в его правоте.
— В таком случае нам здесь нечего делать, Ольга! – сказал Крюков.
Ольга перевела глаза с Петрова, на капитана, в ее взоре читалось недоумение, даже растерянность вместо облегчения. Внезапно капитан подумал, что Ольга тоже, возможно, поражена результатами вскрытия.
Она поднялась. Одновременно с ней вскочил и Игорь Грибов, глядя сверху вниз ей в лицо.
— Вот что скажу: нам всем неплохо бы выпить, – заявил Грибов.
Девушка кивнула. У нее все еще оставался недоумевающий вид. Посмотрела на капитана, явно ожидая, он ей что-то скажет, пояснит. Но он покачал головой.
Тогда Ольга повернулась к входной двери и первой двинулась «на волю». Грибов, разумеется, шел рядом с ней, остальные чуть отстали.
Доктор Петров стоял у входа в прозекторскую.
— Насколько я понимаю, я не смог помочь, – проговорил доктор Драгин после того, как закрылась дверь за Ольгой и ее верной свитой, состоящей из долговязого воздыхателя, верного адвоката и реабилитированного доктора Петрова.
— Да, ваше заявление явилось для меня полнейшей неожиданностью, доктор, – откровенно ответил капитан.
— Противоречит вашей версии?
Сказано слабо. Ибо убийство Егора Сорокина являлось главной пружиной всего механизма. Самой необходимой, практически незаменимой его частью.
— Излишне спрашивать, уверены ли вы в своем заключении, доктор? Нет ли какого–то шанса, что все же дело обстояло иначе?
— Я уже говорил вам об этом, осталось произвести некоторые анализы. Но они ничего не покажут... Вы, капитан, заставляете меня подставлять, так сказать, себя под удар. Это не в моих правилах.
— Высокое кровяное давление. Преклонный возраст. Атеросклероз. Ничего неожиданного, – произнес Уваров.
Драгин кивнул.
— Курс лечения, о котором вы говорите, – оживился Уваров, – вы считаете, что он был правильным?
— Абсолютно. Простите, капитан, но я действительно ничем не могу вам помочь.
Жест Уварова показал, что он с этим смирился.
— Повторите, прошу вас, что это было за средство? – попросил он.
— Капотен.
Уваров покачал головой.
— Химический препарат. Он довольно давно созданный, применяется в медицинской практике, блокирует симпатическую и парасимпатическую системы. Снижает давление. При некоторых типах высокого кровяного давления капотен исключительно эффективен.
— Но не в данном случае, – заметил Уваров.
— Это же лекарство, – ответил доктор Драгин, – а не чудодейственное средство.
Уваров покачал головой.
— Мои пациенты не гипертоники, вы это прекрасно знаете. Но, тем не менее, я знаю, о чем говорю. Боюсь, вы идете не той дорогой, капитан.
Уваров тоже этого опасался. Если уж Драгин ничего не обнаружил, значит, обнаруживать было нечего. В результате получалось, что дважды два стало равняться пяти.
— Скажите, доктор, капотен, – произнес Уваров чуть ли не по буквам, – не опасный препарат?
— Мой дорогой Николай Петрович, – проговорил Драгин голосом почти таким же усталым, как и его лицо, – все препараты опасны. Многие лекарства для людей могут быть опасны. Не говоря уже о ядах, употребляемых терапевтически, которые иной раз оставляют следы. Один человек на миллион или два могут быть убиты простым аспирином. Инсулин, дигиталис тоже способны убить больного, понимаете? Все зависит от дозы, от обстоятельств, от больного. Так что, возможно, и капотен убивает, но я никогда не слышал о подобном. В таких случаях производят вскрытие трупа, выясняется правда. Вскрытие я произвел, сделал заключение: старость, высокое кровяное давление. Это все, что я могу вам сказать.
При передозировки капотеном происходит резкое снижение артериального давления. Его следует применять в наименьшей эффективной дозе и подбирается индивидуально для каждого больного.
Драгин вздохнул, сказал, что один Бог знает, каким настойчивым типом является Уваров. Прозвище «Дока» соответствовало Уварову.
— Ну, доктор. Естественно, я должен быть таким.
— Все это прекрасно, – согласился Драгин, – но в данном случае от этого толку не будет. Однако я вижу, что вы, капитан, не успокоитесь, пока не узнаете подробнее о капотене. Итак, этот препарат полезен при одних типах гипертонии, а при других не оказывает никакого эффекта. Он понижает кровяное давление и при оптимальных условиях длительной дозировки не дает ему подскакивать. Дозировка определяется экспериментально для каждого человека в индивидуальном порядке и остается постоянной, хотя иной раз организм привыкает к лекарству.
— Хорошо, доктор, я понял вашу точку зрения. Получал ли он  что-нибудь еще? Другое лекарство? Вы спрашивали об этом?
Драгин намеренно громко вздохнул:
— Полагаю, что он ему давал аспирин, если у него болела голова, слабительное, если возникала необходимость. Скорее всего, он держал его на диете. Сорокин умер от старости.
— Удар?
— Нет. У него произошло небольшое кровоизлияние в мозг незадолго до смерти. С этим он справился, но в результате усилилась нагрузка на сердце, а потом оно остановилось. Оно работало слишком долго и теперь отказало.
Доктор Драгин снова вздохнул.
— Послушайте, я этим занимаюсь с самого утра. Мне понятны ваши переживания, капитан. Но я ничем не могу вам помочь.
— Да, я вижу.
— Это осложняет расследование?
— Доктор. Дело-то не в этом, вообще говоря. Неприятно, разумеется, но в нашем деле всякое бывает.
Драгин редко так скрытничал, думал Уваров. То, что гражданин Сорокин умер  естественной смертью, сводило на нет все его прежние усилия. Он снова принялся анализировать все случайные совпадения: присутствие Грибова в городе, особенности завещания, эмоциональную невыдержанность Ольги Обуховой.
Капитана не покидало чувство совершенной им колоссальной ошибки, недопустимой для человека его опыта и знаний...
Уваров не мог расстаться с этой мыслью, даже улегшись в постель. С полчаса он все заново прокручивал в голове, оценивая и переоценивая, но так и не пришел к определенному решению. Он заснул только перед утром.
С этим чувством он проснулся. К этому времени ошибка превратилась просто в проблему, решить которую было пока невозможно. Но рано или поздно капитан ее решит, как и многие другие головоломки.

* * *

— Мы думали, что подобрали ключ, – говорил капитан Уваров лейтенанту Александрову, сидя в кабинете. – Оказывается, ничего подобного, Иван. Но все равно ключ где-то рядом.
А может быть, это все-таки, как мы считали с самого начала, какой-то псих с заскоками. И ничего больше?
— А платье, Иван? А машина в лесу?
— Ну, от подобного типа можно ожидать чего угодно, не так ли? Тут ничего заранее не предугадаешь!
— Это верно, – согласился Уваров, – нормальный  человек плохо понимает ход рассуждений ненормального. Все же...
— В свое время вас насторожило изобилие случайностей, – заговорил лейтенант. — Так вот, смерть старого мужчины оказалась действительно случайным совпадением. Коли вы не согласны иметь более одного, то, как быть с девушкой, с Грибовым?
Капитан покачал головой. Он сказал, что если и ошибается, то должен сам убедиться в этом.
— Вы не встречались с маньяками, Иван. Они могут выглядеть как самые обыкновенные, нормальные люди. Даже разговаривать могут совершенно нормально. Но все же отклонения от нормы можно заметить. Конечно, твои соображения бездоказательны. Однако сам ты убежден, ведь верно?
— Мне ясно, что вы имеете в виду.
— Своего рода дисгармония, – добавил Уваров.
— Да, дисгармония или какое-то другое слово, но что–то не так...
— В Грибове я этого не замечаю, а вы?
Лейтенант медленно покачал головой.
Капитан  все же угадал ответ лейтенанта, когда тот тихо пробурчал: – Вот и я тоже.
— Мы, конечно, оба можем ошибаться, – продолжал Уваров после небольшой паузы, – но давайте пока оставим Грибова в покое. Предположим, что это был какой-то другой тип, у которого не все дома. Тогда, Иван, каково наше с вами положение?
— Мы топчемся на месте, Николай Петрович, так будет до тех пор, пока не повториться подобное преступление
— Д а, если бы все было именно так.  По одному этому преступлению мы еще не можем установить почерк преступника. Хорошо, если все повторится, как в первом случае... Но ведь девушку могли убить специально, из каких-то определенных соображений, но не из-за денег ее дедушки. Тогда что же мы имеем? Сестра ее не любила, возможно, даже ненавидела. Ольгу угнетала полная свобода действий Веры, ее успех во всем. Она считала, что Вера проводит против нее своего рода кампанию: злобные намеки, вся эта история с «моей бедняжкой, неопытной сестренкой...».
— Уваров полетел в Иркутск по месту жительства Веры Мишиной. Он встречался с ее сослуживцами, вел допрос всех, кого считал нужным допросить или как–то причастным, пусть даже косвенно, к этому делу.

ГЛАВА  13
 
Все же капитан надеялся, что кого-то застанет в «Модельном агентстве».
Уваров, изрядно потолкавшись в нем, добился ничтожных результатов, но зато получил общее впечатление об этом месте и о характере работы Веры Мишиной. Во всяком случае, его познания о фотомоделях неизмеримо расширились. Знал он теперь, об оплате их труда: она была почасовой, зависела в основном от самих натурщиц, от того, для чего они фотографировались.
На карточке Веры Мишиной была сделана пометка, что ее можно использовать для рекламы женского белья. Выяснил, здесь, в городе, она жила на улице Советская, дом 23, в своей профессии ее считали компетентной, надежной.
Но у капитана сложилось впечатление, что, Вера Мишина не пользовалась особой популярностью.
После этого Уваров исследовал маленькую, чистенькую, сейчас опустевшую комнатку. В шкафах он нашел зимнюю одежду в мешках от моли. Из одного все-таки вылетела нахальная моль, презирающая все дусты на свете. На туалетном столике в рамке стоял портрет мужчины актера, а может выдающего спортсмена. Уваров вынул фотографию из рамки, сунул ее к себе в папку для бумаг. Позднее в фотостудии он выяснил, что это портрет Тома Крузо, знаменитого Голливудского актёра. 
После этого Уваров расспрашивал и других сотрудников.
Вера была одинаково ровна и приветлива со всеми сотрудниками, наибольшей симпатией девушки пользовалась Диана Хабарова – вне всякого сомнения, это ее лучшая подруга. Диана Хабарова, дочь очень уважаемого в городе доктора Бориса Хабарова, эффектная брюнетка. Диана разделяла все увлечения подруги – начиная от рок-н-ролла и заканчивая совместными походами за город. В Иркутске Вера и Диана как-то очень незаметно сошлись с двумя парнями, которые тоже дружили между собой – Борисом Соколовым и Максимом Черкашиным.
Борис никогда не принадлежал к элите города, в отличие от Дины Хабаровой. Сын отставного майора – вертолетчика, контуженного, он входил в ту категорию юношей, которую принято называть «неблагополучной». На это было множество причин, но, прежде всего – жуткий характер отца  Гаврила Соколова.
Отец – типичный солдафон, тупой и жестокий. Просто он завернутый на всем, что связано с армией. Гаврила Соколов давно в отставке, до сих пор с гордостью носил с разноцветной мозаикой орденских планок на груди замусоленную форму, напяливая ее на себя с утра – как раз до завтрака, только перед сном снимая. Борис со смехом рассказывал слова отца: «Меня спросили, кем я хочу быть – быть самим собой или же стать настоящим офицером, когда я поступил в Военно–воздушную Академию. Так вот, сынок…» – с этими словами с гордостью выпячивал грудь отставной майор, – «видишь, сколько у меня наград?..» Гаврила иногда бил своего сына еще пару лет назад – то ли из любви к нему, то ли из воспитательных соображений, то ли просто так, для порядка. Однажды Борис в ответ на отцовскую оплеуху не выдержал, дал сдачи – отставного майора отвезли в хирургический госпиталь с переломом челюсти.
Поняв Гаврила, что сын стал большой и сильный, прекратил избиения, при всяком удобном случае продолжал родительские наставления вроде: «Я не носил такой неаккуратной прически, когда я был в твоем возрасте. Когда я служил в Армии, таких фраеров, как ты, бил три раза в день: утром, днем и вечером…». Все знакомые сочувствовали Борису, зная, насколько невыносима его жизнь с придурком – папашей.
Максим Черкашин, неизменный спутник Бориса на уикэндах, в туристических походах и остальных мероприятиях, не отличался ни оригинальностью мышления, ни инициативностью. Участвовал в драках с ребятами, только потому, что этого хотел его друг, а не сам он. Сын какого-то конторщика, отличался некоторой медлительностью, пассивностью; однако он обладал довольно редким в его возрасте качеством – умением трезво оценивать собственные возможности. Максим, поздний ребенок в семье, Понимая свое несовершенство, усвоил, что лучше полагаться на Бориса Соколова, чем действовать в одиночку, во всех случаях жизни. При своем друге он исполнял роль адъютанта.
Уваров решил разработать версию, по которой преступление совершил Борис Соколов. Зайдя в здание администрации, Уваров прошел по тихому коридору в сторону кабинета директора  Хоронько. Подойдя к дверям, он тихо постучал. С той стороны послышалось: – Прошу вас, входите, пожалуйста, двери не заперты. Хоронько отличался необыкновенной вежливостью, столь несвойственной для директора. 
Осторожно открыв двери, Николай Петрович Уваров вошел в кабинет. Это было типичное административное помещение – портрет Путина В. В. на стене, за спиной директора. В углу российский флаг, картина Иркутской ГЭС, правее портрета В. В. Путина. Желтая полированная мебель казенного образца. Сидевший за столом директор Петр Павлович Хоронько поднял глаза на вошедшего человека. Во взгляде его прочитывалось некоторое удивление. Полицейские посещали администрацию по плану дважды в год. Этот визит капитана Уварова был для директора явной неожиданностью.
— Слушаю вас, – Хоронько, встал со своего места, протянул поспешно ему руку.
Ответив на рукопожатие директора, Уваров опустился в кресло.
— Что-нибудь случилось? – серьезным тоном поинтересовался Хоронько.
Николай Петрович начал без подготовки: – В нашем городе совершенно преступление. Преднамеренное убийство. Убита ваша сотрудница. Директор заметно побледнел. Уваров продолжал, стараясь не смотреть ему в глаза: – внучка известных, очень уважаемых в Братске людей…
Петр Павлович растерянно опустился на свое место. – Сотрудница наша. – Кто же?.. – пересохшими от волнения губами спросил директор. Капитан твердо посмотрел ему в глаза. – Вера Мишина… Директор побледнел еще больше – ему едва не стало дурно от этого сообщения. Николай Петрович, видя реакцию Хоронько, потянулся во внутренний карман пиджака за флакончиком валерьянки, которую всегда носил.
— Петр Павлович, – продолжил Николай Петрович доверительным тоном, – возьмите себя в руки, прошу вас. Найти убийцу наш долг и передать его в руки правосудия, во что бы то ни стало. Отдышавшись, директор едва выдавил из себя:
— Когда это произошло?
— Труп обнаружен, как три дня, утром на берегу.
— А кто убийца?
Уваров положил ногу на ногу.
— Мне тоже интересен этот вопрос, Петр Павлович … Я уже собираюсь…
—Подозреваете вы кого-нибудь?.. – Его неожиданно перебил директор.
— Пока никого, пока. Но я хотел бы допросить одного из ваших сотрудников…
— Кого же?.. – В голосе Хоронько прозвучало заметное беспокойство.
— Бориса Соколова, – произнес Уваров в ответ, – знакомого Веры… Убитой. – Произнес он жестко, – ведь Борис был влюблён в Веру Мишину, не правда ли?
— Вы считаете? – начал было Хоронько, но Николай Петрович не дал ему договорить:
— Я ничего не считаю. С этим юношей хотел бы поговорить …
Директор взял микрофон, нажал кнопку селектора внутренней связи. – Борис Соколов, – произнес он, – пройди, пожалуйста, ко мне в кабинет. Прошло несколько минут, на пороге появился Борис.
— Вызывали?.. – Развязно спросил он директора, разболтанной походкой приблизился к столу.
Директор скривился: манера Соколова никак не вязалась с важностью и трагичностью происходящего.
— Да, – кивнул он в ответ, – попрошу сесть, – он показал на стул.
Соколов развалился на стуле, вопросительно посмотрел на капитана – он заметил его только теперь.
— Что-то случилось? – спросил Соколов, пренебрежительным тоном, смерив Уварова взглядом. Борис, как и многие юноши его возраста, терпеть не мог полицейских.
— Что–то произошло? – повторил он.
— Да, – ответил Уваров. – Да, произошло страшное…
Борис насторожился.
Если вы имеете в виду двухнедельной давности драку, когда я еще разбил стекло в «Доме у дороги» – так я разобрался уже давно. С Женей Реновым рассчитался и, у него ко мне никаких претензий.
— Я не об этом, – произнес Уваров, стараясь не смотреть на Бориса.
— Убийство произошло…
Чуть не вскочил со стула Борис.
—Какое убийство?! – Воскликнул он. – Кого еще убили? Вы, наверное, шутите…
Уваров поймал себя на мысли, что не только Соколов – не верящий в саму возможность подобного преступления в городке Братске.
— Да, – ответил опер после небольшой паузы. – Убита Вера Мишина…
Борис, широко раскрыв рот, судорожно стал глотать воздух, точно рыба, вытащенная из воды.
— Вера Мишина?
Капитан прищурился.
— Да, приятель, ты не ослышался. Вера Мишина.
Дождавшись, пока Соколов придет в себя, Николай Петрович продолжил:
— Я хотел бы с тобой кое о чем поговорить…
Борис от волнения облизал пересохшие губы.
— Я вас слушаю…
— Какие были ваши отношения с… – Уваров хотел было сказать – «с покойной», но почему–то воздержался. – С Верой Мишиной?..
С некоторой растерянностью в голосе Борис ответил: – Хорошие
Уваров продолжал: – Скажи мне, а почему ты не был в субботу на тренировке?..
Следуя моде, дважды в неделю: по средам и субботам Борис ходил на стадион занимался футболом. Николай Уваров, предварительно позвонил тренеру, выяснил, что Борис пропустил субботнее занятие.
— А какое это имеет значение?.. – Неожиданно вспылил Соколов.
Внимательно посмотрел на него Уваров. – Все имеет значение в этом деле. Официальный тон капитана вывел Бориса из себя:
— Я тоже знаю законы!.. – неожиданно закричал он на весь кабинет. Насколько я понимаю, на ваши вопросы можно не отвечать…
— Совершенно правильно, – парировал Уваров. – Можешь вызвать адвоката для консультаций. Если посчитаешь, что ответ может быть использован против тебя, можешь не отвечать ни на один из моих вопросов…
— Вы считаете, что Веру убил я?.. – Заорал Борис громче прежнего. – Вы что, совсем рехнулись?.. Да мы были друзьями… Мы…– Неожиданно для Уварова и Хоронько Соколов расплакался.
«Хорошо, что у меня есть с собой валерьянка, – подумал Николай и потянулся к карману.
— Я… Вера… Я хотел… – продолжал всхлипывать юноша.
Накапав валерьянки, Николай Петрович развел ее водой из стоявшего на столе графина, протянув Борису, сказал успокоительно: – Все в порядке, парень,… Тебя никто ни в чем не подозревает. Просто я обязан допросить всех, кто имел к убитой хоть какое-нибудь отношение. Приняв из рук Уварова стакан, Борис сделал несколько глотков – от волнения дрожал, зубы стучали о край стакана.
Уваров потянулся к телефонному аппарату. – Я позвоню семейному адвокату Соколовых, – кинул он директору. Через двадцать минут успокоившийся Борис рядом сидел со своим адвокатом – подтянутым, сухощавым мужчиной лет сорока.
— Предупреждаю, все, сказанное тут, может быть использовано против вас…
Наш разговор носит сугубо официальный характер.
— Прошу вас начинайте, – попросил адвокат, сжал тонкие губы.
— Итак, Борис Соколов, скажите, как складывались ваши отношения с Верой Мишиной в последние… ну, скажем десять дней?..
Борис посмотрел вопросительно на адвоката. Тот кивнул утвердительно. – Хорошо, – ответил деревянным голосом Борис.
Скажите, не ссорились ли вы в последнее время с Верой? Каких–нибудь недоразумений, не было ли у вас?
Борис вновь посмотрел на адвоката. Адвокат, прошептал ему что–то, наклоняясь к уху своего подопечного.
— Нет, – очень уверенным тоном ответил Борис. – Никаких недоразумений за последнее время у нас не было. Мы не ссорились. У нас вообще их не…
Уваров кивнул. – Хорошо. Что связывало вас с Верой Мишиной? Борис ответил без подготовки: — Мы были хорошими друзьями. Зачем же спрашивать?
— Отвечайте на поставленные вопросы. А вопросы тут задаю я. – Уваров небольшую выжидательную паузу сделал.
— Следующий вопрос: вчера после обеда, что вы делали?..
Борис с нескрываемой ненавистью посмотрел на капитана.
— Вчера вечером я был со своим другом Максимом Черкашиным…
— Кто-нибудь сможет это подтвердить?..
Борис растерянно пожал плечами. – Максим может подтвердить…
Уваров, поднявшись с кресла, принялся медленно расхаживать по кабинету – в каком-то полицейском детективе он вычитал, что подобным образом ведут себя все опытные опера, прежде чем задать главный вопрос. – В последний раз, когда вы встречались с Верой?.. – Уваров посмотрел Борису прямо в глаза. Соколов выдержал его взгляд.
— Не помню, – пробормотал Соколов.
Адвокат, сделал ему предостерегающий знак, тронув Бориса за плечо.
— Помните, или же не помните?.. – Поинтересовался Уваров.
Вместо Соколова ответил адвокат:
— На этот вопрос мой клиент не будет отвечать.
—Хорошо, – кивнул Николай Петрович, – это его право.
Соколов, поднявшись со стула, язвительно поинтересовался: – Надеюсь, вы не арестуете меня? Я знаю, арест по одному только подозрению не является законным. – Он понизил голос, – особенно по такому дурацкому, как это…
Уваров кивнул. – Идите. Я вызову вас, если вы понадобитесь. Когда двери за Борисом и его адвокатом закрылись, Хоронько, приблизившись к Уварову – тот, стоял у окна, наблюдал, как на дворе адвокат что-то объясняет Соколову – несмело спросил:
— Николай Петрович, а вы что, этого парня действительно подозреваете? Скажу честно – он мне не очень–то нравится тоже, но в голове не укладывается у меня, что Соколов способен…
Уваров резко обернувшись, ответил:
–– Не берите в голову. Это только предварительное расследование пока. – Уваров дружески похлопал его по плечу. – Об этом не думайте. Успокойтесь. Может быть, хотите валерьянки?
— Не надо. Спасибо. А впрочем – если вам, конечно, не трудно – немножко накапайте. Пока Николай Петрович разводил в стакане валерьянку, директор молча наблюдал за его действиями. Только приняв лекарство, он, наконец, окончательно пришел в себя. 
— Николай Петрович …
— Да, – мягко ответил ему Уваров.
— Могу ли я сделать по внутренней радиосети сообщение сотрудникам?
Уваров устало кивнул. – Да. Делайте…
Через несколько минут прозвучал взволнованный голос директора: – Дорогие сотрудники!.. Случилось непоправимое. Только что стало известно о трагической гибели сотрудницы нашего заведения, – директор запнулся, подбирая нужные слова, – о нашей лучшей сотруднице. О нашей гордости, и нашей надежде…
…— Да…– Рыдания душили Хоронько, он с трудом продолжал: – Это страшный удар для всех нас… – Директор сделал небольшую паузу. – Страшный удар… Безвременная кончина. В расцвете лет.… На пороге жизни… – Хоронько захлюпал носом.

* * *

Уваров узнал о школьных годах Веры Мишиной. В отличие от многих сверстников и сверстниц, Вера много читала. Книжная полка в ее комнате в Братске, свидетельствовала о развитости ее литературных вкусов. Полка, заставленная томами мировых классиков. Девочка начала живо интересоваться тонкостями юриспруденции еще с подросткового возраста, и дед Егор с удовольствием просвещал ее, надеясь, что внучка  поступит в какой–нибудь хороший университет, сделает хорошую карьеру. Вера была образцово–показательной девочкой – на всех школьных собраниях. Директор школы Пирогов, где училась Вера, неизменно ставил ее в пример другим. Клава и Егор Сорокины, сидя в первом ряду, не могли без слез умиления слушать его слова: «Если бы все наши ученики были такими, как Вера Мишина… Гордость нашей школы.… Наша надежда.… Наша гордость.… Какое счастье иметь такую внучку!..» Разумеется, она имела множество поклонников. На всех школьных вечеринках любой парень считал за честь хоть один раз потанцевать с ней. Однако Вера не слишком увлекалась ребятами: скромность – главное украшение девушки всегда считал дед Егор, что и по этой причине старался привить это качество внучки. Бабушка и дедушка были абсолютно уверены, что их внучка никогда не наделает глупостей.

*  * *

Личность самой Веры Мишиной обозначилась немного яснее. Она считалась начитанной, быстрой и пунктуальной, в барах сидела прямо на высоких табуретках, пила меньше, чем большинство молодых девушек. Идя по Советской улице, энергичной походкой, выглядела шикарно. Тем не менее, ее не очень-то любили сотрудницы.
Веру считали не только преданной, но и любящей дочерью. Каждую неделю она посылала домой бодрые письма. Не желая расстраивать дедушку и бабушку, скрыла от них, что нашла работу на сцене, так как это, им бы не понравилось. 
Ей удалось получить хорошую работу. Ее целью было сначала содержать себя, а потом вносить вклад в семейный бюджет. Первого она добилась, была на пути ко второму. 
Что мы знаем о Вере? Что она была решительной, целеустремленной девушкой.  Это снова приводит к выводу, что имели место события огромной важности, которые нам еще не известны.
Полиция пыталась собрать сведения о прошлом Вере, стараясь вступить в контакт с бывшими друзьями или родственниками, но их усилия не дали результатов.
Одна из знакомых Веры, с которыми разговаривал Уваров, назвала ее черствой, а вторая, очевидно желая подчеркнуть ее бессердечность, выразилась так: «Разговаривая с Верой  Мишиной, я не чувствовала, что: хоть как-то её трогают чужие неприятности. Все у нее было напускное, показное, думала же она только о самой себе и о своих успехах». Знакомая  утверждала, что, насколько ей известно, Вера  выглядела вполне счастливой и радостной Правда, знакомая Веры признала, что ее подруга неоднократно выражала желание поскорее начать зарабатывать больше, но, как потом пояснила,  «Вера была, что называется, настоящей дамой и, возможно, привыкла к лучшей жизни, чем большинство из нас». Как бы то ни было, она ни на что не жаловалась.
 
ГЛАВА   14
 
Город жался к земле, все движение здесь шло по земле. Пространство между домами и над домами пустовали, отданное дыму, дождю и туману. Город был залит солнцем. Он какой-то одинаковый – не зданиями своими, среди которых попадались довольно красивые дома, не однообразием толп на улицах, а одинаковый в чем-то самом общем, самом главным. Был похож на гигантский часовой механизм.
По обеим сторонам центральной улицы стояли удивительной высоты многолетние деревья. Позади них зеленели аккуратные газоны, а дальше виднелись дома.
Капитан Уваров вышел на залитую солнцем дорогу. Лето было в разгаре. Цветы, листья, грачи, вороны разместились там, где всего год назад обитали другие недолговечные создания, а они были еще зародышами или частицами неорганического мира. Под лучами солнца вытягивались стебли, бесшумными потоками поднимался сок в деревьях, раскрылись лепестки цветов. Невидимыми водопадами, струйками растекались ароматы.
Капитан шел уверенно, без спешки. На нем был надет серый, летний костюм, белая рубашка, синий с полосками галстук.
Внешне совершенно не походил на полицейского. Его легко можно было принять за состоятельного человека консервативных взглядов, занимающегося чем угодно, но не расследованием убийств.
По дороге Уваров размышлял об убийстве молодой девушки. Принялся просчитывать в голове возможные версии – кто убил? Действительно, кому помешала девушка? Может быть, было местью за отверженную любовь? Капитан сразу же отбросил этот вариант как маловероятный. Может быть, ее убил кто-нибудь нездешний? Это казалось совершенно невероятным. Любой человек, даже проездом бывающий в этом небольшом городке, наверняка стал бы темой разговоров. В городке вот уже вторую неделю околачивались какие-то бизнесмены. С целью осуществления своего нового проекта – постройки лечебно-оздоровительного комплекса. Мэр пригласил осмотреть окрестности города бизнесменов. По замыслу мэра, они должны были вложить свои деньги. Бизнесмены, занимались исключительно пьянством. Обосновавшись в самой дорогой гостинице города, а, напившись, горланили народные песни. Этих бизнесменов интересовали разве что горячительные напитки, но никак не убийства. Воздух города был настолько «целебным», что способствовал только алкоголизму. Убийство из-за мелкой ссоры, или на почве ревности – «бытовое преступление»… Это был единственный достоверный вариант. Капитан решил пока что зацепиться за него.
Думал об этом со свойственной ему ровной, спокойной ненавистью. Но на этот раз с некоторой профессиональной усталостью. Убийство девушки сочетало в себе все, что иной раз заставляло даже одаренных полицейских жалеть о выборе профессии. Дело было даже не в том, что это необычайно убийство, а в том, что каждое преступление несет горе живым. Такие же мысли наверняка возникнут у любого человека, кто прочтет в газетах об этом убийстве. Кто посмотрит на очаровательное лицо погибшей девушки, по-человечески пожалеет ее и возмутится ее противоестественной смертью.
Газеты только об этом писали. Сообщали о самых разнообразных уликах. Как утверждалось, вот–вот должны были преступников арестовать. Брали интервью у всех, кто давал согласие. Эти строки виделись ему в лучах над головой, в лицах и фигурах людей, в его собственном лице.
Уваров разделял все эти чувства.
Возмущался убийством девушки еще и по другой, чисто профессиональной причине, когда шел по теневой стороне улице.
Прежде всего, многое отдал бы за возможность просто прочитать об убийстве в газетах, а не вести такое расследование.
Это было преступление, будто специально совершенное по заказу прессы, ибо очень важна была красота убитой девушки, ее профессия, общественное положение ее бывшего отчима.
Пресса уже нацелилась на капитана Уварова. Он в принципе не возражал против репортеров, они зачастую, шныряя под ногами, существенно мешали работе. Кроме того, поскольку к их намерения всегда входит «подогревать» общественное мнение. В конце концов, публика будет настолько раскалена, что начнет торопить полицию, требовать незамедлительной поимки убийцы, что не всегда можно осуществить.
Он прекрасно понимал, как человек, как полицейский, если на дело посмотреть с одной стороны. Не исключено, что по дорогам и тихим аллеям вечером на самом деле ходить опасно. Тогда почти наверняка в недалеком будущем произойдут новые трагедии, если его не схватят. Значит, надо торопиться. Женщины, вынужденные одни выходить из дому в позднее время, будут умирать от страха. Теперь вечерами не только женщины, но даже мужчины запрутся в своих домах. Более того, не исключены случаи самосуда, если чье-то поведение возбудит подозрение. Вообще, когда обыватели решают заняться самостоятельно защитой своих интересов, то всегда чревато разными неприятностями.
Обыватели, по мнению Уварова, непременно допускали самые серьезные промахи, ошибки, просчеты, а заваренную «кашу» приходилось расхлёбывать профессионалам.
Капитан тяжело вздохнул, представив, сколько жителей городка данный момент заняты поисками убийцы.
Со стороны расследования быстрота была крайне желательна, но просто немыслима, если им не повезет. Возможно, уже повезло: Игорь Грибов находится у них под контролем. Не исключено, что они поймали нужного им человека.
Уварову очень бы хотелось верить в это.
Если же Грибов невиновен, тогда, скорее всего им удастся схватить убийцу только после того, как капитан опросит, проверит всех людей, вызывающих подозрение. В девяноста девяти случаях из ста отпустить с миром. Кстати, этим делом они уже начали заниматься. Но тот человек, которого они ищут, может быть внешне самым респектабельным, уважаемым, и всеми любимым, совершенно не вызывающим ни у кого подозрений и поэтому даже не намеченным для опроса.
Они могут проверить, сколько психопатов недавно было выпущено из соответствующих заведений в областях поблизости, запросить об их местожительстве в данное время,  об их поведении. Такая проверка уже начата.
Более того, можно выставить на каждом углу патрульных полицейских, хватать буквально каждого подозрительного типа. Этот способ ничуть не хуже остальных, если бы полиция располагала целой армией сотрудников.
Все эти меры оправдались бы, если убийцей девушки оказался сумасшедший садист. Но в глубине души Николай Петрович продолжал сомневаться. Ему казалось, что девушку убили не потому, что она была молодой, привлекательной и находилась в пустынном месте в поздний час, а потому, что именно ее хотели убить. Эта мысль не давала Уварову покоя, он ее не исключал.
Тщательный, качественный осмотр места происшествия, правильно построенное взаимодействие прокуратуры и полиции, тактически верно выбранная последовательность следственных действий по сбору доказательств, изобличению виновных, позволяют раскрыть преступление, установить лиц, совершивших убийство. При этом в Братском районе действует практика «сопровождения» уголовного дела следственными работниками и криминальной полицией до постановления по нему обвинительного приговора и вступления его в законную силу. То есть, после направления дела в суд, работа по анализу доказательств не прекращается. В процессе судебного разбирательства, не ущемляя роли и независимости суда, принимаются меры по ориентированию судей на постановление по делу законного, обоснованного приговора, оказывается помощь государственному обвинителю в правильном построении обвинения, тактике исследования в суде имеющихся доказательств.
Руководствуясь принципом гласности, на страницах городской и районной прессы прокуратура доводит до населения о раскрытии убийств.
Уваров покачал головой и послушно остановился перед красным светом. Только потом он сообразил, что на проезжей части нет машин.
Он пересек улицу.

ГЛАВА 15

Николай Петрович Уваров зашел к Геннадию Крюкову, у них состоялась беседа о предположительном подозреваемом убийстве Веры Мишиной.
— Вы знаете  – произнес Крюков, – мои подозрения под конец сосредоточились на этом субъекте Игоре Грибове. Полагаю, у меня достаточно поводов так думать, даже до того как мы что-либо о нем успели узнать. Предварительное впечатление почти полностью подтвердилось. Тем не менее, это никак не подрывало моей гипотезы. Но суть в том, что Грибов вряд ли мог совершить убийство. Вот тут, капитан, мы внезапно пришли к неверному выводу. По крайней мере, я. За вас отвечать не могу. Никогда не знал, что у вас в действительности на уме. Направленный вами, по ложному пути, сознательно или нет, практически я тоже решил, это убийство совершено одним человеком. Хотя не совсем поддался вашему влиянию, все же автоматически исключил предположение, будто убийство совершил Грибов. Я принял на веру ваше очень правдоподобное мнение, самым вероятным мотивом для убийства то, что дед Сорокин написал завещание.
Снова возникла пауза.
— А теперь, мы должны перейти на личности, – продолжал Крюков. – Прошлой ночью, когда уже лежал в постели, мне в голову вдруг пришел блестящий ответ на вопрос: а почему доктор Петров так старался заронить в мое сознание идею, будто убийство совершено одним  человеком, и создать впечатление, что он сам думает точно так же? Вообще он чертовски сдержан и молчалив. Он еще никогда по собственной воле не предлагал обсудить свою концепцию убийства. Мне в голову пришла единственно правильная догадка: он старается пустить нас по ложному следу! Как вам нравится ход моих рассуждений, капитан?
— Да, надеюсь, я всегда открыт чужому мнению, – осторожно ответил Уваров. — Поэтому продолжайте. То, что вы говорите, очень интересно.
— Пусть так. Независимо от того, думали вы на самом деле, что существуют двое убийц, или нет, мои низменные подозрения на ваш счет оказали на меня благотворное воздействие! Они заставили меня тоже думать, – рассуждал Крюков.
— Бог свидетель, перед нами достаточно широкое поле для поисков фактов. Однако я уверен, что нахожусь на правильном пути, и останусь в этом убеждении, как бы вы ни старались сбить меня с толку. Так что следующий этап в моих собственных разысканиях – попытка узнать путем расспросов, не видел ли кто-нибудь человека в промежуток между двенадцати и половиной третьего ночи в пятницу или в субботу – проговорил Уваров.
— Ну что ж, вреда от этого не будет, – одобрил Крюков.
Проверка двадцати с лишним жильцов Братска заняла бы куда больше трех дней, бывших в его распоряжении, но, тем не менее, Уваров склонялся к мысли, что такое расследование нужно предпринять. Дело выглядело настолько запутанным, что любая возможность, которая могла пролить на него какой–то свет, нельзя было игнорировать. Кто знает, где кроется ключ к разгадке?
Уваров принял решение. Полиция, несомненно, навела справки о других жильцах, но она придерживалась несколько иной линии расследования, чем та, которой, выстроил Уваров. Значит, нужно взять список жильцов, собрать подробные о них сведения. Его заверили, что вся требуемая информация (а он детально описал, что именно ему нужно) будет предоставлена вовремя.
Далее следовало нанести визит к Писаревым. Уваров уже знал их адрес.

* * *

Днем супруги Писаревы вернулись из отпуска, и тут же к ним нагрянули визитеры из полиции. Уваров и Александров пришли как раз в тот момент, когда супруги распаковывали чемоданы. У Писаревых первая поездка на Кубу. Сгорали от нетерпения рассказать кому угодно – о своих впечатлениях. Опера оказались первыми, с кем они увиделись после возвращения.
— Прекрасный остров! – восхищался Писарев. Вы там когда–нибудь были?
— Нет, – сказали Уваров и Александров.
Писарев, стройный худощавый человек с голубыми глазами, песочными волосами, неплохо загорел на острове. Супруги распаковывали чемоданы. Жена Дарья, миниатюрная брюнетка, разбирала вещи, извлеченные мужем из чемоданов, относила их в стенной шкаф, в ванную. У нее на носу начала облезать кожа. Слушала с улыбкой рассуждения мужа об острове.
— Если сопоставить с нашим городом, – пояснял он, – можно подумать, будто кубинцы – жалкие неудачники. Наркоманы, хулиганы, проститутки и все такое прочее. Ты уж меня извини, дорогая, – добавил он, обращаясь к супруге.
— Рассказывай, Дмитрий, – попросила жена.
— В действительности, поверьте мне, это милейшие, очаровательные люди на свете, – утверждал Писарев. Мы посетили исторический центр Старой Гаваны и самый роскошный ее отель «Nacional» в районе Ведадо. Выходит на знаменитую набережную Малекон – морской фасад кубинской столицы.
Старая часть Гаваны, окружающая изящную Плаза–де–ла–Катедраль – часть архитектурных памятников, крепостей, булыжных мостовых и величественных зданий, некогда принадлежавших влиятельной буржуазии. Среди аркад и уютных двориков под сенью пальм не встретишь ни одной неуклюжей модернистской конструкции.
Посетили два легендарных бара, где любил бывать писатель Хемингуэй. Отведали кубинские классические коктейли на основе рома.
— Вы представляете себе, что значит пройти по загородному кубинскому району или по нашему городу в такое время? После полуночи! Не сочтите за преувеличение, дорогие друзья, можем  подвергнуть себя смертельному риску, не так ли?
—Все одинаковы трущобы, – сказал Александров. – Я бы не рискнул пройти после полуночи и по нашему городу.
— Дмитрия и на Холл–авеню не затащишь, – вставила с улыбкой Дарья Писарева.
— Не совсем так, – возразил муж. – Спокойная улица Холл–авеню, там можно чувствовать себя в полной безопасности, верно, я говорю?
— Грабежи, нападения бывают и в хороших районах, – ответил Уваров
— Но, собственно, не об этом, — продолжал Писарев. – Я совсем о другом говорю. Гуляем мы по улицам старой Гаваны глубокой ночью, единственные туристы, вокруг сплошь кубинцы, но мы совершенно не боялись, что с нами может что-то случиться. Чувствовали себя в полной безопасности, не сомневались, что эти люди не только не собираются причинять нам вред, но даже рады нам и в случае чего готовы прийти на помощь. Почему же тогда это здесь происходит?
— Что именно?
—Приезжают в наш город, нарушают порядок: тут же начинают выбрасывать мусор из окон, пачкают, как свиньи, употребляют наркотики, продают своих сестер. Почему так происходит?
— Может быть, они гораздо гостеприимнее, чем мы? – спросил лейтенант Александров.
— Вы так думаете?
— Все было бы по-другому, может быть, если бы мы помогали им чувствовать себя в безопасности?
— Как не крути, – задумчиво протянул Писарев, – это очаровательный остров.
— Гражданин Писарев, – перебил его Уваров. – Я понимаю, что вам надо распаковаться, а мы пришли не во время, но все-таки.
— Нет–нет, – возразил Писарев, – мы можем заниматься чемоданами и разговаривать. Правда, Дарья?
— Конечно, никаких срочных дел у нас нет.
— Мы не хотели бы отнимать у вас время, – пояснил Уваров, – но, может, вы знаете что-нибудь о Веры Мишиной? Вы знали их хорошо?
— Примерно так, как соседи, живущие в большом доме, – произнёс Писарев. – У нас обычно говорят, что люди живут рядом много лет и понятия не имеют, как друг друга зовут.
— Да, но вы–то знали Егора Сорокина?
— В квартире я у них не бывал, если вы об этом.
— Мы с Дмитрием живем здесь три года.
— Чуть больше, – поправил жену Писарев.
— Но в квартире Егора Сорокина вы не были?
— Нет, ни разу.
— Я была там один раз, – пояснила Дарья.
— Когда?
— Однажды Клава Сорокина заболела. Я встретила ее утром с бельем. Была она жутко бледная. Вот-вот упадет в обморок. Я поднялась с ней в квартиру. Ее стошнило в ванной.
— Когда это было?
— Кажется, в сентябре. Да, в начале сентября, может, чуть позже. Два года прошло.
— Вы говорили, ее тошнило.
— Да, вырвало.
— Симпатичная женщина, – добавил Писарев.
— Она симпатичная, – подтвердила Дарья.
— Да, у нее красивые ноги, – вставил Писарев.
— Мы в их квартире, кроме этого случая не были.
— Ни разу.
— Не общались вы с ними?
— Нет.
— И она к вам не заходила?
— Довольно замкнуто они жили, – вставил Писарев. – Она всегда держалась очень мило
— Да, – согласилась Дарья.
На этом разговор закончился.

* * *

В середине дня было очень жарко. Лейтенант пошел в полицейское управление, а капитан направился в банк.
Уваров шагал по теневой стороне дороги. Он миновал аптеку, универсальный магазин, магазин электротоваров, в котором наряду с электротоварами можно было приобрести дуст и другие инсектициды. Мужчина в одной рубашке, но при галстуке (для респектабельности) стоял в дверях этого магазина. Он внимательно посмотрел на капитана, кивнул ему, если не по-приятельски, а как хорошему знакомому. Тогда Уваров подумал, что, по не зависящим от него причинам, он временно превратился в неотъемлемую часть этого городка.
Он прошел еще один квартал, очутился перед стоящими бок о бок зданиями сберегательного банка.
Капитан вошел в банк, где мрамор и строгие линии холла сразу же внушали посетителю почтительный страх. Справившись, где может найти управляющего банка, Уваров был направлен в угол, там по диагонали стоял огромный письменный стол, на котором возвышался замысловатый бронзовый прибор.
Олег Банков, сразу же определил капитан, типичный представитель банковской касты.
Он совершенно бесстрастно отнесся к тому, как Уваров себя отрекомендовал. Даже немного скептически.
Кроме того, Уваров сообщил, что расследует убийство Веры Мишиной.
— Я знаю вас, капитан, – изрек Банков с видом человека, от которого ничто не сможет укрыться.
Он ждал продолжения разговора, находясь на другом конце стола, что было равноценно иному краю мира.
— Мне нужна информация, – произнес капитан.
— Несомненно.
После этого дело почти не продвинулось, но Уваров и не рассчитывал на скорый успех. Точных сведений он тоже не добился, но и это было предусмотрено.
Пожалуй, больше всего времени ушло на то, чтобы убедить Банкова, что ему надо пойти на жертву, удалиться со своего отовсюду видного места финансового бога, то есть выйти из-за громаднейшего стола во внутреннее помещение, подальше от любопытных глаз.
Капитан отличался настойчивостью, да и президент банка  Олег Банков был не первым банкиром, с которым капитану довелось иметь дело, добиваясь у них информации, которую они не склонны сообщать. Поэтому стандартно заявляли, что не уполномочен он этого делать.
Капитуляция банкира продвигалась изнурительно медленно и не безоговорочно. Цифры не появились, дела не были подняты. Почти целый час капитана кормили намеками, полуправдой, недомолвками, междометиями, которые заполняли пробелы в речах Банкова.
Было уже почти четыре часа, когда Уваров, получив все, что ему было нужно. Поблагодарил Олега Банкова, который в ответ промычал «хм–хм», явно переживая, не сказал ли он, не дай Бог, больше того, что собирался.
Капитана  проводили к выходу с большим почетом, чем встретили, редко, кто удостаивался столь продолжительной беседы с самим банкиром.
Уваров сообщил лейтенанту результаты похода в банк.
— Доктор Петров сидит на мели, Иван, – сказал Уваров. – В долгу как в шелку. Ему очень нужны деньги деда Егора Сорокина. Дом у него заложен. Последние два месяца он живет на эти деньги. Но в банке предполагают, что он погасит долги. Его текущий счет – точную цифру мне не сказали – это какой-то пустяк. Шесть месяцев назад картина считалась совсем иная. А практика у него великолепная.
— Значит?
— Банкиры – народ скрытный, у них ничего не вытянешь. Естественно, доктор неудачно спекулировал, это любому ясно и без их объяснений.
Лейтенант наморщил лоб.
— Да, – заинтересовался капитан, – это интригует, не правда ли? Как я понял, Ольга Обухова теперь миллионерша. Может она уехать, куда ей заблагорассудится, заколотить дом и махнуть за границу, в Европу. Хорошенькая девушка с огромными деньгами, достигшая вершины благополучия, как она высказывалась о своей сестре.
Лейтенант слушал.
— Это делает ее завидной невестой, Иван. Да–да, привлекательная девушка с большим капиталом, раз ее дедушка умер, это же редчайшее сочетание! Вообще-то она и без этих денег является лакомым кусочком, насколько я могу судить. Молодой Игорь Грибов за ней настойчиво волочится!
Лейтенант молчал.
Последовала довольно продолжительная пауза.
— Очевидно, Геннадий Крюков более или менее руководил финансовыми вопросами гражданина Сорокина. Так что, как я понимаю, это одно давало ему немалые деньги, делало его вполне платежеспособным. Согласен, Иван?
— Да, – буркнул лейтенант Александров, ожидая продолжения.
Прошло несколько минут, а Уваров все еще молчал. Тогда лейтенант спросил:
— Похоже, вы уверены, что дед был убит!
— Иван, вы меня удивляете! Конечно, Егора убили. Именно его смерть является самым важным моментом в расследуемом мною преступлении.
Текущий счет доктора был исчерпан до нескольких сот рублей в течение одного года. Доктор, желая шагать в ногу с обитателями богатых жителей города, занялся какими-то спекуляциями и вылетел в трубу. Он потерял не только свои накопления, но и почти все то, что ему досталось от трех поколений Петровых.
Иван Сергеевич Александров пошел в гостиницу «Юность»
 
ГЛАВА   16
 
Гостиница «Юность» во всех отношениях была не совсем современной. Конечно, тому, кто недавно прибыл из глухой провинции, должна показаться не менее шикарной. Все зависит от точки зрения.
Если вы стоите на углу улице в такую дождливую погоду, гостиница «Юность» покажется вам неимоверно грязной.
Иван Александров вздохнул, поднял воротник широкого плаща, отметил про себя, что выглядит в нем как частный детектив, вошел в холл гостиницы. У входа на засаленном стуле сидел старик, глядя на дождь, похоже, вспоминал то благословенное время, когда он целовался под пахучей сиренью с любимой девушкой.
В холле стоял тяжелый запах, лейтенант предположил, что одним из источников этого запаха является старик. Потер нос, быстро огляделся по сторонам, направился к стойке администратора.
Сидевший за стойкой служащий молча смотрел на него, пока Иван шел через холл. Разглядывал лейтенанта очень внимательно. Муха лениво жужжала где-то рядом со стойкой. Медную плевательницу, похоже, не чистили лет сто.  Лейтенант подошел к стойке, открыл рот, чтобы спросить.
— Скажу вам сразу, – опередил его служащий гостиницы, – в гостинице нет места.
Лейтенант даже глазом не моргнул.
— Нет свободных номеров?
— Нет.
Служащий молодой мужчина, не старше двадцати шести лег, хотя его волосы уже начали редеть. Нос у него крючковатый, а глаза зеленые. Рядом с носом на правой щеке красовался нагноившийся прыщ.
— Это не от меня зависит, – пояснил служащий.
— Рад, что вы лично ничего против меня не имеете, – похвалил лейтенант с улыбкой, – но дело в том, что я ни о чем вас не просил.
— Что? – удивился служащий.
— Я хочу сказать, что больше всего на свете мне хотелось бы получить место в этой гостинице. Я жил в дырявой лачуге из рубероида, и поэтому вы представить себе не можете, каким дворцом кажется мне ваш великолепный отель. Я просто не переживу, если мне вдруг не разрешат остановиться у вас. Этот холл кажется мне преддверием рая.
— Давайте–давайте, – сказал служащий, – можете еще поупражняться в остроумии. Места здесь вы все равно не получите. Я сказал честно, вы должны быть мне благодарны за это.
— О–о–о, как я вам благодарен! – воскликнул лейтенант. – Благодарю вас от всего сердца. Не зарегистрирован ли у вас человек по имени Денис Долин?
— А кому надо знать? – поинтересовался служащий.
Александров улыбнулся, ласково произнес:
— Мне надо знать. Мне – маленькому старому рабочему.
Достал из заднего кармана брюк бумажник, развернул его так, чтобы были видны значок и удостоверение полицейского. Служащий заморгал. Лейтенант продолжал улыбаться.
— Насчет номера я пошутил, – оправдывался служащий. – У нас здесь останавливается много командировочных.
— Ручаюсь, гостиница просто битком набита ими, – произнес лейтенант. — Денис Долин у вас зарегистрирован?
— Имя мне ни о чем не говорит. Он приезжий? – поинтересовался служащий.
— Нет, живет здесь давно, – ответил лейтенант.
— Среди постоянно проживающих гостей Денис Долин не числится.
— Давайте все же посмотрим списки.
— Пожалуйста, но здесь нет никакого Дениса Долина. Знаю наизусть имена всех жильцов.
— И все же давайте посмотрим списки, – попросил Иван.
Служащий вздохнул, исчез под стойкой и вынырнул с регистрационной книгой. Положил ее на стойку, повернул так, чтобы Александров мог видеть записи. Иван быстро провел пальцем по странице.
— Кто такой Денис Долин? – переспрашивал служащий гостиницы.
— Долин. – Лейтенант ткнул пальцем. – Вот этот.
— Молодой мужчина, один из наших жильцов
— Сколько времени у вас проживает?
— Кажется, около года. Нет, больше.
— Когда к вам въехал, сразу записался как Денис Долин?
— Конечно.
— Как он выглядит?
— Высокий парень. Карие глаза, длинные волосы. А что? Он сейчас у себя?
— Думаю, да. А что?
— В каком номере живет?
— В триста двенадцатом. Мне   показалось, что вы  искали кого-то по фамилии Денис Дормана?
— Да, – ответил лейтенант. – Дайте мне ключ от триста двенадцатого номера.
— Зачем? У вас должен быть ордер на арест или обыск...
— Если мне придется возвращаться в контору за ордером на арест, то я захвачу и ордер на закрытие вашей лавочки за нарушение постановления. Закон утверждает, что владельцы гостинец  не имеют права препятствовать, гражданину России проживать в их заведениях, а также пользоваться всеми услугами данной гостиницы или же...
Служащий торопливо протянул ключ. Лейтенант кивнул и прошел через холл к лифту. Коротким тычком нажал кнопку, стал терпеливо ждать, пока лифт медленно опустится вниз. Когда открылась дверь, из него вышла горничная. Увидела лейтенанта, она подмигнула лифтеру.
— Третий этаж, – попросил Иван Сергеевич.
Лифтер молча уставился на него.
— Вы видели администратора?
— Я видел администратора, а администратор видел меня. Кончай валять дурака, заводи свою машину.
Лифтер шагнул в сторону, Иван вошел в кабину. Пока лифт медленно, плавно полз вверх, лейтенант размышлял, прислонившись к стенке кабины.
Денис Долин, конечно же, вполне мог оказаться Денисом Дорманом. Однако опыт работы в полиции подсказывал ему, что человек, регистрирующийся под вымышленным именем, особенно когда его багаж, рубашки и носовые платки помечены монограммами, подбирает себе имена, которые начинаются с тех же букв, что и настоящие. Денис Долин, Денис Дорман такое совпадение требовало проверки. Иван не любил, когда работали небрежно. Неряшливость выводила его из себя, как, впрочем, и медленно ползущие лифты.
Когда добрались до третьего этажа, Александров спросил:
— У вас уши не заложило?
— Не заложило уши? – переспросил лифтер.
— Ну да, когда с такой скоростью преодолевается звуковой барьер, обычно закладывает уши, пошутил Иван и вышел из лифта. Он подождал, пока лифт закроется, взглянул на две ближайшие двери, чтобы понять расположение номеров. Сориентировавшись, повернул по коридору направо: 302, 304, 306, 308. 310...
Перед дверью с номером 312 остановился, сунул руку под плащ. Вытащив пистолет, снял его с предохранителя, а затем левой рукой аккуратно вставил в замочную скважину ключ.
В номере послышалось какое-то движение. Александров быстро повернул ключ, ногой распахнул дверь. Увидел лежавшего одетого в постели мужчину, который пытался дотянуться до пистолета на тумбочке.
— Будет лучше, если ты оставишь, его там, где он лежит, – потребовал лейтенант.
— В чем дело? – возмутился мужчина. Он выглядел несколько лучше, чем на фотографии, но немного. В жизни постоялец гостиницы казался старше. Возможно, потому, что фотография была сделана много лет назад, когда перед заключением его фотографировали и дактилоскопировали для полицейского архива. На нем была белая рубашка с расстегнутым воротом и подвернутыми чуть выше запястий рукавами. Сквозь ткань светились массивные золотые запонки. На левом, на нагрудном кармане рубашки красовалась маленькая монограмма: две красные буквы Ф. Д. в черном ромбе.
— Надевай пальто, – приказал Александров. – Я хочу поговорить с тобой в участке.
— О чем?
— О твоих делах, – ответил лейтенант.
— Пустая трата времени, – произнес мужчина.
— Да?
— Совершенно точно. Я чист, как Дева Мария.
— Именно потому ты и носишь с собой пушку? – спросил лейтенант Александров.
— У меня есть на нее разрешение, – ответил мужчина.
— А это мы проверим в участке.
— Покажите ордер на мой арест, – потребовал мужчина.
— Мне не нужно никакого ордера! – рявкнул Александров. А теперь давай слезай с постели и надевай плащ, или мне придется помочь тебе. Можешь поверить, тебе не понравится моя помощь.
— Послушайте, какого черта...
— Давай, Федор, – потребовал Иван.
Мужчина бросил на него пронзительный взгляд.
— Федор, не так ли?  – спросил полицейский.
— Меня зовут Денис Долин.
— А меня Питер Пэн. Надевай пальто!
— Ты делаешь ошибку, парень, – предупредил мужчина, у меня есть друзья.
— Судьи? Прокурор? Кто? – спросил Иван.
— Друзья, – повторил мужчина.
— У меня тоже есть друзья, – произнес сурово лейтенант. – У меня есть один очень хороший друг владелец мясного магазина. Он сможет тебе помочь не хуже твоего судьи. А теперь давай одевайся. Мы попусту тратим время.
Мужчина встал с кровати.
— Мне нечего скрывать, – сказал он. – На меня у вас ничего нет.
— Надеюсь, что нет, кивнул Александров. – Ты чист и у тебя есть разрешение на огнестрельное оружие, и что на прошлой неделе ты ходил исповедоваться. И все же ты поедешь со мной в полицейский участок.
— Господи Иисусе, неужели нельзя поговорить здесь? – воскликнул мужчина.
— Нет, ухмыльнулся лейтенант.
Разрешение на покупку огнестрельного оружия и справка о его регистрации были выписаны на имя Дениса Долина.
— Я решил жить по-честному, –  сказал Денис.
— Погоди минутку, – промолвил Александров, – дай я приглашу сюда струнный квартет. Такие признания надо делать под звуки музыки.
— Я же говорил, что вы не поймете, покачал головой Денис Долин.
Какое-то мгновение лейтенант серьезно вглядывался в его лицо.
— Давай дальше, – произнес лейтенант, – я слушаю
— Я попался однажды, – произнес Долин. – Мне было тогда двадцать два года. Мошенничеством занимался с семнадцати лет. Влип впервые, получил полтора года заключения. 
— Ну и?..
— Ну и мне там очень не понравилось. Разве так трудно понять? Мне не нравится, когда меня держат взаперти. Восемнадцать месяцев жизни среди придурков и ублюдков всех мастей. Гомосеки, алкаши, наркоманы и ребята, которым ничего не стоит зарубить топором собственную мамашу. Восемнадцать месяцев скотской жизни! Когда я оттуда выбрался, я был сыт ею по горло. Я больше не хочу туда.
— Ну и?..
— Ну, я решил завязать. Представил себе, что попаду туда во второй раз, тогда уже получу не восемнадцать месяцев! Срок будет чуточку побольше. А в третий раз? Может, они вообще выбросят ключи от той камеры. Может, они подумают, что Денис Долин такой же конченый человек, как эти гомосеки, алкаши и наркоманы.
— Но ты не такой, –  с легкой усмешкой сказал лейтенант.
— Нет, не такой. Я одурачил много людей, но, слава Богу, остался нормальным человеком, и вы можете отправляться ко всем чертям, если мне не верите. К мошен-ничеству я всегда относился как к работе. Потому-то мне и везло.
— Я вижу, ты неплохо зарабатывал, – заметил Иван.
— Эту одежду я купил, когда мои дела шли хорошо, – произнес Денис. – Но во что мне это обошлось? Несколько лет хорошей жизни, а потом все оставшиеся годы провести в клетке вместе с подонками. «Что ты хочешь?» – спросил я себя. Поэтому решил жить честно.
— Я внимательно слушаю.
— Но это не так просто, вздохнул Денис. – Люди не хотят, чтобы у них работали бывшие жулики. Знаю, что это звучит банально. Я это даже видел в кино. Когда бывший заключенный или кто-то еще не может получить работу, потому что однажды смошенничал. Знаешь, тебя вроде бы посадили, но за тобой ничего нет. Как бы там ни было, но это правда. Получить работу очень трудно, если у тебя плохая репутация. Они начинают звонить по телефону и узнают, что Федор Долин сидел в тюрьме. С Денисом, было очень приятно познакомиться.
— Поэтому ты и взял имя Денис Долин?
— Да, – сказал Денис. У тебя сейчас есть работа?
— Я работаю в банке. В охране. – Денис бросил быстрый взгляд, как бы проверяя, не смеется ли Александров. Но тот внимательно слушал. Поэтому я и получил разрешение на оружие. Я ведь не пылю. Вы можете проверить.
— Мы можем многое проверить. В каком банке ты работаешь?
— Вы хотите сообщить им мое настоящее имя? – поинтересовался Денис. Внезапно в его глазах появился испуг.
— Нет.
— В банке на улице Пихтовой.
— Я проверю, так же, как разрешение на оружие, но остается еще одна деталь.
— Какая?
— Я хочу, чтобы ты встретился с несколькими бездельниками.
— Зачем? Я никого не надувал с тех пор, как...
— А они могут думать иначе. Если твоя совесть чиста, ты же не станешь возражать, чтобы они взглянули на тебя одним глазом.
— Господи Иисусе! Я должен прийти на опознание?
— Нет, я попрошу потерпевших заглянуть сюда.
— Я чист, – сказал Денис, мне нечего бояться. Я просто ненавижу эти опознания.
— Почему?
Денис посмотрел на Ивана широко раскрытыми, серьезными глазами:
— Там собирается много прохвостов, – он замолчал, с силой втянул воздух в себя, – а я теперь живу только на свои кровные заработанные деньги.
Дениса Долина доставили в отдел полиции, для допроса.
Долин выглядел внушительно: широкие плечи и узкие бедра. Его светлые, длинные волосы были гладко зачесаны назад, лоб широкий, нос прямой, глаза карие. Волевой рот и ямочка на подбородке не портили общего впечатления.
— В чем я повинен? 
— Из-за чего произошла ссора? – спросил Уваров.
— Тюрьма, в которой я провел там ночь, похожа на свинарник. Весь пол в блевотине. – Долин вплотную приблизился к столу.
— Мы здесь не для того, чтобы обсуждать.
— Но я, черт вас возьми, не уголовник! – закричал Долин. Да, я немного пошумел. Но не основание для того, чтобы меня засовывали в камеру, которая провоняла чьей-то блевотиной!
— Надо было думать об этом раньше, не затевать драку, – сказал капитан, а драка – это уголовно наказуемое деяние.
— Уголовно наказуемое деяние? – удивился Денис. – Напиться – уголовно наказуемое деяние?
— Нет, в отличие от нападения. Ты спровоцировал драку, не так ли?
— Да, – ответил Долин.
— Это – нападение.
— Я ударил его просто кулаком!
— Квалифицируется как нападение второй степени.
— Есть ребята, которые каждый божий день тузят друг друга, – пробормотал Долин, – но я не видел, чтобы кого-нибудь из них сажали за нападение первой, второй или даже третьей степени.
— Это ваше первое правонарушение, не  так ли? – спросил Николай Петрович Уваров.
— За хулиганство первое, – сказал  Долин.
— Тогда не нервничайте. Вы можете отделаться простым штрафом. А теперь расскажите нам, что произошло.
— Мне понравилась девушка, я хотел пригласить ее к себе. Ее спутник или муж был против, назвал меня красавчиком, – заявил Долин.
— И потому вы его ударили?
— Да, я хотел ударить его. Я могу иметь любую женщину, какую только захочу!
— Вы всегда так быстро выходите из себя? – Поинтересовался  капитан.
— Не всегда, – ответил Долин.
— А почему вчера вечером вы были таким раздражительным?
— Просто был раздражен.
— Задержавший вас полицейский обнаружил в вашем кармане тысячу долларов мелкими купюрами. Что вы можете об этом сказать?
— А что я должен говорить? – выкрикнул Долин. – Когда я получу их назад? Я ударил мужика и не успел оглянуться, как меня ограбили и бросили в камеру, про¬вонявшую блевотиной.
— Где вы взяли эту тысячу?
— В банке, – ответил Долин.
— В каком банке?
— В моем банке. Где храню свои сбережения.
— Когда вы сняли деньги?
— Вчера.
— Зачем?
Долин заколебался.
— Ну?
— Деньги мне нужны были на поездку, произнес Долин внезапно упавшим голосом. Он сощурился так, словно пытался, во что бы то ни стало рассмотреть, лицо человека, задававшего ему вопросы.
— Что это за поездка?
— Увеселительная.
— Куда?
— На Юг.
— Вы собирались ехать один?
Долин вновь заколебался.
— Ну, так как? Один или с кем-то?
— С кем-то, – ответил Долин.
— С кем?
— С девушкой.
— С какой?
— Какое ваше дело.
— Это не дело, а удовольствие, – поправил его полицейский, присутствующие на допросе рассмеялись. Что же нарушило ваши планы?
— Ничего, – ответил раздосадованный смехом Долин. Видно было, как настороженно он ждет следующего вопроса.
— Вчера в первой половине дня вы сняли со счета в банке тысячу долларов. Так?
Потому что собирались отправиться с некоей дамой в увеселительную поездку. Вчера же вечером вы сидели в баре с тысячей долларов в кармане, а пили в полном одиночестве. – Это так?
— Да, все верно.
— Хорошо. Что же все-таки случилось? Дама отказалась от поездки?
— Это мое личное дело.
— Вам нравятся женщины?
Глаза Долина сделались совсем узкими, будто щелки, сквозь которые он с недоверием всматривался в полутемный кабинет.
— А вам они нравятся? – спросил Долин.
— Я люблю женщин, – ответил Уваров, – но все же это я вас спрашиваю.
— Мне они нравятся, – ответил Долин.
— Женщина, с которой вы собирались путешествовать, ваша близкая подруга?
— Пустая кукла, – бесстрастно ответил Долин.
— Но все–таки – подруга?
— Кукла, – повторил.
Капитан понял, что из задержанного больше ничего не вытянуть. Лейтенант Александров смотрел на него, думал смог ли он убить девушку?
У Александрова не было уверенности, что Уваров придерживается заранее разработанного плана. Капитан делал отступления от основной темы, задавая разные вопросы, и, по своему обыкновению, старался запутать опрашиваемого, чтобы заставить виновного проговориться. Уже держал его на конце веревки,  лейтенант не понимал, для чего играет с ним, как кошка с мышкой.
Этот Денис Долин действительно очень твердый человек, совсем не из тех, которые легко попадаются и признаются в вине. Но ему казалось, что капитан мог бы...
Действительно, молчание затянулось настолько, что все были в напряжении. Долин, с опущенными веками, казалось, забыл, где находится, по какому делу. Наконец он открыл глаза.
— Вы так и не хотите послушать об этой проклятой вонючей тюремной камере.
Неожиданно свидетель узнал Долина, который два дня тому назад пытался обокрасть его в автобусе.
Долин заявил, что произошла ошибка.
— Как произошло, Долин?
— Ошибка... – начал Долин.
— Действительно?
— Да, – сказал он спокойно. – Я не залезал ни в чей карман и не пытался это сделать. Я прилично зарабатываю сам. Пострадавший, которого обчистили, возвел на меня напраслину.
— Тогда почему же его бумажник обнаружили в кармане вашего пиджака?
— Не имею ни малейшего представления, – ответил Долин. – Может, настоящий карманник подбросил его мне, когда почувствовал, что запахло жареным.
— Расскажите, как все произошло, – попросил Уваров.
— Я ехал в автобусе с работы домой, – пояснил Долин.
— Читал газету. Мужчина, стоявший передо мной, вдруг повернулся ко мне и спросил: «Где мой бумажник? Кто-то украл мой бумажник!»
— Что было потом?
— Автобус был набит битком. Другой мужчина, рядом с нами, сказал, что он полицейский. Мы и глазом не успели моргнуть, как меня и еще одного человека скрутили пассажиры. Полицейский нас обыскал и обнаружил бумажник в моем кармане.
— И куда делся тот человек?
— Понятия не имею. Когда полицейский нашел у меня бумажник, он потерял к нему всякий интерес. А я вывернулся и убежал.
— Согласно вашей версии, именно этот человек и был карманником?
— Я не знаю, кто был карманником. Знаю только, что я теперь этим не занимаюсь. Уже сказал, что зарабатываю себе на жизнь честным трудом.
— Чем вы занимаетесь?
— Я охранник.
— Где вы работаете?
— Я работаю в банке.
—Хорошо, Долин – кивнул капитан. – Все это звучит вполне правдоподобно. Но решать будет суд.
— Вы знаете, – сказал Долин, – некоторые люди подают в суд на  полицейских за необоснованный арест.
— Еще не известно, был ли арест необоснованным.
— Лично я в этом совершенно уверен, – заявил Долин. – Я честный человек и не желаю иметь дела с полицией.
— Все так говорят, – сказал Уваров.

* * *

Кто-то постучал в дверь. Капитан крикнул:
— Да!
Вошел гаишник:
— Я по поводу этого Германа Орлова. Мне удалось его найти.
Уваров ждал.
— Он удивительно невезучий. Сам так говорит, да и всякий согласится, что это так.
Доклад был довольно обстоятельный.
Герман Орлов только что потерял свое место работы, как до этого потерял четыре других.
— Говорит, что знает, почему он потерял, – докладывал гаишник. – Потом работал механиком в окрестных гаражах.
Работал в четырех гаражах с перерывами после того, как оставил место инструктора. На каждом рабочем месте, по его словам, дела у него шли прекрасно от шести недель до трех месяцев. Затем его увольняли. В трех случаях – на том основании, что сократился объем работ, он был больше не нужен. С последнего — потому, что прежний механик возвратился из армии, и его вернули на старое место в гараж.
— Возможно, плохой работник? – предположил лейтенант.
— Возможно, – ответил гаишник, – но только я этого не думаю. На его последнем месте работы я справлялся у владельца гаража, тот мне сказал, что Герман Орлов свое дело знает хорошо, а потом мне сообщил о механике, вернувшемся из армии. Я... ну...
— Он вас не убедил? – спросил Уваров.
— Нет, Понимаете, он увиливал от прямых ответов, говорил уклончиво.
— Этот парень с характером. Вспыльчивый, как черт. Я с ним сталкивался и до этого. Один раз была драка в кафе, и он так ударил здоровенного мужика, что тот отлетел в другой конец зала, за то, что ляпнул что-то невпопад. Самое же интересное то, что этот верзила сразу же пошел на попятную, сказал, что впредь надо быть осмотрительней, имея дело с таким парнем, как Орлов.
— Не жаловался?
— Нет. Вы хотите, чтобы я продолжал действовать?
Уваров на минуту задумался, потом сказал:
— Да. Так будет лучше. Поднажмите. Пусть скажет правду, а не морочит голову.
—Хорошо. — И вышел.
— Это бы упростило задачу, не так ли? – спросил лейтенант.
Уваров кивнул в ответ.

* * *

Светлана Дмитриевна, постоянно заботилась о Вере Мишиной и Ольге Обуховой, ухаживала за Егором Сорокиным, возмущена сегодняшним поведением Ольги.
— Просто ума не приложу, – жаловалась она капитану, – это так на нее не похоже! Уходя из дому, она всегда говорила куда. А в этот раз никому ничего не сказала и отключила мобильник!
Она с надеждой взирала на капитана. По всем признакам она уже плакала. Но теперь, рассказав о случившемся, она с облегчением переложила на капитана эту ужасную проблему, которая принадлежала ему по роду его деятельности. И сразу же, как показалось Уварову, почувствовала себя лучше. Ведь она поручала это дело мужчине, ну а мужчина, конечно, во всем разберется и все сделает. По всей вероятности, подумал Уваров, Клава Сорокина – жена Егора всегда так и поступала: в трудную минуту сваливала все на плечи своего мужа, адвоката, врача, признавая их существами высшего порядка. Сама же отходила в сторону, поскольку последнее надлежало делать существам низшего порядка.
— Все будет в порядке – загудел Уваров.
— Я знаю, она поехала с этим Грибовым...
— Да, возможно, что с ним.
— С человеком, который нашел бедняжечку Веру! Никто его толком не знает.
Он решил, что пора переходить к фактам.
— Так вы говорите, что они уехали вместе?
— Он пришел перед обедом. Но только никакого обеда не было, потому что Ольга не захотела.
— Итак, Игорь Грибов был здесь. Я его видела. Они с Ольгой о чем то разговаривали.
— Она заплакала.
У Николая Петровича была тетушка, которая удивительно походила на Светлану Дмитриевну. Хотя она его всегда поражала своей непоследовательностью и суетливостью, он очень любил тетю Эльзу.
Светлана Дмитриевна пробормотала:
— Ну, будет! Я не должна плакать, верно? – Вытерла глаза носовым платочком, обшитым, как в старину, узкими кружевами. – Пока он был здесь, – сообщила Светлана Дмитриевна, – Ольга вернулась в дом, переоделась, а потом они уехали. О, Господи! Все так ужасно, не правда ли? А до этого было все так хорошо!
— Куда они уехали?
— Ни единого словечка! Ни единого! А всегда предупреждала.
— Возможно, и так, – подумал капитан.
— Просто ума не приложу, – говорила она  капитану, – это так на нее не похоже! Уходя из дому, она всегда говорила куда. А в этот раз никому ничего не сказала!
Ольга, веселая и молодая, любящая жизнь, всегда приходила к постели деда Егора и говорила: «Дедушка, я поеду немного покататься!», «Я иду к...», или, если Егор отдыхал, и его нельзя было беспокоить, Ольга приходила к Светлане Дмитриевне: «Передайте дедушке, что у...»
Но Егор Сорокин был мертв, вместе с ним умерла и эта обязанность.
— Вы считаете, что Игорь Грибов заставил ее поехать с ним, – спросил капитан?
Глаза Светланы Дмитриевны чуть не вылезли из орбит при этой мысли, а небольшой рот так и остался открытым после того, как Уваров сформулировала свой вопрос.
— Светлана Дмитриевна! Вы же говорите, что видели, как они уехали!
Она кивнула.
— Он ее силком тащил в машину?
— Капитан! Нет, конечно!
— Они, наверное, поехали покататься. Остановились где-нибудь поесть. Не беспокойтесь, Светлана Дмитриевна!
— Когда вы его найдете. О Господи! Я так боюсь за Ольгу! Я буду волноваться. Не правда ли?
— Я непременно его спрошу. Я бы на вашем месте не беспокоился, Светлана Дмитриевна.
— А мне так хотелось поехать сегодня на рынок! – пожаловалась она. – Уже пора отправляться, но разве я могу ехать, когда не знаю, что случилось с дорогой Ольгой?
Уваров пообещал в случае каких-либо новостей дать ей знать и снова повторил, что никаких оснований для тревоги у нее не должно быть.
— Вы действительно думаете, что я могу туда спокойно отправиться? Что все будет в порядке? – спросила Светлана Дмитриевна, не в силах побороть искушение.
Уваров снова подтвердил, что да. В конце, концов, Светлана Дмитриевна надела шляпку (точнее сказать, водрузила ее себе на голову), перчатки и, хотя было очень тепло, короткое черное пальто, после чего вышла. 
* * *
В отделении раздался звонок. Трубку взял капитан Уваров.
— Говорит патрульный Борис. Борис Блинов.
— Привет, Борис.
— Решил позвонить на всякий случай. Ехал я мимо бара, а хозяин вышел и попросил меня зайти.
— Так.
— Захожу я в бар, а у стола стоит парень и несет, Бог знает что.
— Что же он говорит?
— Говорит, что убил какую–то женщину.
Пьяного человека доставили в отделение.
Когда в сопровождении патрульного Бориса Блинова в отдел, вошел Николай Шергин, от него сильно разило спиртным.
— Что происходит с городом? – спросил он, с трудом выговаривая слова. – Стоит человеку выпить стаканчик – другой, как его хватают легавые.
— Он сильно пьян, – доложил Блинов.
— Вижу, – согласился капитан Уваров. – Посмотри, остался ли кофе в канцелярии.
— Слушаюсь, – ответил Блинов и вышел.
— Я не пьян, – сообщил человек.
— Вы пьяны? – утвердительно произнес Уваров.
— Это мое дело.
—Отлично. Если вы не пьяны, то слушайте меня внимательно. Для вас это может быть важно.
— Слушаю.
— Я обязан напомнить вам о ваших правах, что я сейчас и делаю.
— Отлично.
— Во–первых, вы можете ничего не говорить, это ваше право. Понятно?
— Н – да.
— Вы понимаете, что не обязаны отвечать на вопросы, задаваемые вам полицейскими?
— Вполне.
— Вы понимаете, что, если вы все же будете отвечать, ваши ответы могут быть использованы против вас?
— Да.
— Но, а также и во время допроса вы имеете право пользоваться помощью адвоката. Это понятно?
— Абсолютно!
— И если вы хотите воспользоваться этим правом, но не имеете средств нанять адвоката, он может быть назначен вам бесплатно для консультаций, как до допроса, так и во время допроса. Это вам понятно?
— Чего уж тут непонятного!
— Вы знаете теперь о ваших правах?
— Нет, – сказал человек и пьяно заржал.
— Борис! – позвал Уваров и тяжело вздохнул. – Где там кофе?
— Несу! – крикнул Блинов.
Они заставили пьяного выпить две чашки кофе, а затем, когда капитан решил, что тот несколько отрезвел, он еще раз исполнил традиционный номер в защиту прав допрашиваемого, закончив набор предупреждений вопросом:
 — Готовы ли вы отвечать на вопросы в отсутствие адвоката?
— Чего?
— Хотите адвоката или нет?
— Зачем мне адвокат?
— Это вам решать. Вы готовы отвечать на вопросы без него?
— Готов.
— Отлично. Ваше имя?
— На этот вопрос я отвечать отказываюсь.
— Почему?
— Потому не хочу, чтобы моя мама узнала, что я попал в полицию.
— Боитесь, она узнает, за что вы сюда попали?
— А за что вы меня притащили сюда?
— Вы не догадываетесь?
— За то, что я напился?
— Нет, не потому.
— Тогда за что же? Я ничего такого не делал.
— Вы помните, что вы говорили в баре?
— Нет.
— Вы не помните, как у стола и во всеуслышание признались в содеянном преступлении?
— Нет.
— Патрульный, напомните этому человеку, что он говорил.
— Вы у стола заявили, что убили девушку, – напомнил патрульный
— Ничего такого я не говорил.
— Нет, говорили. Вы заявили это всем присутствующим до того, как я вошел, вы стояли у стола и, качаясь, говорили, что убили девушку и ничего вам за это убийство не было.
— Нет.
— Это были ваши слова, – не сдавался Блинов.
— Я был пьян. Даже если и сказал что-то в этом роде, то просто все сочинил.
— Значит, вы никого не убивали? – спросил Уваров.
— Никого и никогда.
— Зачем же вы тогда сочинили эту небылицу?
— Сам не знаю.
— Вы не думали, что кто–то позовет полицию?
— Я был пьян, – объяснил задержанный.
Теперь, протрезвев, он говорил вежливо и даже застенчиво, капитан заметил, что руки у него были загорелые
— Вы живете в этом городе? – спросил Уваров.
— Нет.
— Где вы живете?
— Кофе еще есть?
— Борис!
— Сейчас принесу, – сказал Борис.
— Где вы живете и чем вы занимаетесь?
— Работаю.
— Так-так, – сказал капитан. – Что же за девушку вы убили?
— Никого я не убивал.
— Но вы же сами сказали...
— Я сказал это в нетрезвом состоянии. Если вообще что-то сказал.
— Как ваша фамилия?
— Я бы не хотел отвечать на этот вопрос.
— Мы все равно выясним.
— Выясняйте.
— Послушайте, я бы на вашем месте не особенно ломался, потому что дело серьезное, была убита женщина. Почему бы вам не рассказать, где вы были в это время?
— Когда вы объясняли мне права, то сказали, что я не обязан отвечать на вопросы, если они мне не нравятся. Так?
— Так.
— Тогда я больше не буду отвечать.
— Не надо так волноваться.
— Мне нужен адвокат, – заявил Николай Шергин. – Я хочу позвонить матери.
— Минуту назад вы отказались от адвоката.
— Теперь он мне понадобился.
— Зачем? Вы не хотите рассказать нам, что тогда случилось?
— Ничего не случилось
— Вы убили девушку?
— Нет.
— Может, вы все-таки нам расскажете, гражданин Шергин?
— Я хочу позвонить матери.
— Зачем?
— Сказать ей... Сообщить ей, что все в порядке. Мне надо ей позвонить.
— Но я так понял, что вы хотите адвоката.
— Хочу.
— Вы можете оплатить его услуги? Вы назовете адвоката или нам его подыскать?
— Я не знаю ни одного адвоката в этом городе.
— Так достать вам адвоката?
— Да. Если вы будете хитрить и запутывать меня...
— Мы не собираемся вас запутывать, – заверил его капитан и позвонил в юридическую службу. – Нам срочно нужен адвокат.
— Я просил кофе, – напомнил Николай Шергин.
— Борис! – крикнул Уваров.
— Иду! – отозвался Борис.
Теперь в тишине следственного отдела, в присутствии двух оперативников, назначенного адвоката, Николай Шергин расскажет все.
В этот момент вошел  в следственный отдел ворвался запыхавшийся адвокат Игорь Баум и первым делом спросил, сообщили ли его клиенту о его правах. Удостоверившись, что закон не нарушен, адвокат кивнул, снял коричневую шляпу, коричневый плащ и положил на стул. После этого он поинтересовался, что случилось.
— Что он натворил?
— Говорит, убил девушку.
— Правда?
— Я был пьян.
—Что за девушка? – спросил Баум, не спуская с него глаз.
Игорь Баум был приятный седоусый человек с карими глазами, сочувствующим взглядом и привычкой кивать головой как бы в знак согласия с собеседником.
Уваров сообщил, что полиция вовсе не собирается привлекать его клиента к ответственности – их интересует только информация. Баум не возражал, чтобы его клиент оказал полиции посильную помощь. Кивнув Николю Шергину, он сказал:
— Давайте, Николай, отвечайте на вопросы.
— Хорошо, – отозвался тот. 
— Ваше полное имя и адрес? – спросил Уваров.
— Николай Васильевич Шергин, ул. Южная, дом 28 квартира 68.
— Род занятий?
— Таксист.
— Прошу прощения, – вмешался Баум. – Разве вы уже допрашивали моего клиента?
— Спокойно, адвокат. Мы только поинтересовались, как он зарабатывает на жизнь.
— Да? – отозвался Баум, склонил голову набок, словно размышляя, имело ли место вопиющее нарушение закона или нет. – Прошу вас, Николай Васильевич продолжайте, – попросил, наконец, адвокат.
— Возраст? 
— Тридцать.
— Семейное положение?
— Холост.
— Родственники есть?
— Прошу прощения, – снова подал голос Баум. – Если вас интересует только информация, к чему все эти вопросы?
— Адвокат Баум, – ответил капитан, – вы юрист и находитесь с вашим клиентом. Он не сказал ничего, что могло бы дать, повод отправить его за решетку. По крайней мере, пока.
Адвокат замолчал.
— Так положено, – проговорил Николай Петрович Уваров. – Вы прекрасно это знаете.
— Хорошо, продолжайте, – уступил Баум.
— Родственники есть? – повторил капитан.
— Да, отец.
— Его профессия?
— Каменщик.
— В наши дни это большая редкость заявил капитан.
Задав еще несколько вопросов уже отрезвевшему Николаю Шергину, Уваров отпустил его.

ГЛАВА   17
 
Николаю Петровичу Уварову  сообщили, что звонил доктор Олег Петров, он хотел бы поговорить с капитаном. В записной книжке Уваров нашел номер телефона кабинета врача и принялся названивать.
Доктор Олег Петров до этого пытался связаться с капитаном, но не смог дозвониться. Мобильный телефон капитана не отвечал. Часы приёма Олега Петрова, от восьми до четырнадцати, как раз подходили к концу.
Уваров набрал номер телефона доктора.
— Николай Петрович не будет возражать против того, чтобы сейчас заглянуть к доктору? Или капитан предпочитает... – спросил Петров
— Нет, я сам зайду.
Уваров снова пошел по улице, обратил внимание на то, что все прохожие провожают его любопытными взглядами. Не сомневался, что за его спиной шушукались, высказывали различные предположения: куда, с какой целью он направляется, что собирается делать.
Через полчаса весь город будет знать, что он вошел в дом, где находится врачебный кабинет доктора Петрова.
Уваров любил природу. Но с годами, поднимаясь по служебной лестнице, все больше превращался в кабинетного работника и на свежем воздухе – если это выражение применено к капитану – бывал реже. Для него стало жизненной потребностью проводить отпуск в горах, но честно говоря, крепко невзлюбил кабинетную работу. В сорок лет начал мечтать о том, как уйти на пенсию,  навсегда вернуться в поселок у озера Байкал.
Близился очередной отпуск, но капитан опасался, как бы его не попросили повременить с отдыхом, пока не будет раскрыто это дело с убийством девушки. Стремясь хоть как-то ускорить расследование, вечером, вместо того чтобы ехать домой, решил отправиться к доктору Олегу Петрову, побеседовать с ним.
Судя по указателю, кабинет располагался в конце коридора. Капитан шел по дорожке, уселся в коридоре для ожидания, не особенно уютном месте.
Он взглянул на журналы, положенные на столике с целью отвлечь пациентов от скуки, смешанной с беспокойством, которые любой человек испытывает в приемной у врача. Уваров сильно сомневался, чтобы данные журналы могли как-то помочь в этом плане. «Медицинский вестник» был изрядно потрепан. Капитан взял в руки «Здоровье», углубился в статью о язве желудка, прочитал симптомы, сразу же обнаружил, что все они у него налицо.
Тогда он положил журнал назад, успокоил себя тем, что для него сейчас лучшее лекарство – плотный ужин.
Взглянув на апрельский номер «Здоровье» тоже покачал головой, затем потянулся к журналу «Вопросы медицинской химии», здесь были приведены симптомы всяческих редких заболеваний, то и от него Уваров отказался, дабы не обнаружить у себя еще какую-нибудь редкую хворь.
Гул голосов стал слышнее, он явно приближался. Раздался звук открываемой двери, какой-то мужчина произнес: «Нет, не жду никакой реакции», дверь затворилась.
Высокий молодой человек, одетый в спортивную куртку поверх голубой рубашки, вышел из кабинета. Приятное лицо, ярко-рыжие волосы, которые сразу же бросались в глаза.
Через минуту мужчина скрылся.
Дверь в кабинет отворилась, появился доктор. На нем был темный костюм, белая рубашка, скромный галстук, а поверх всего одет белый халат. На груди висел стетоскоп.
Увидев Уварова, он воскликнул:
— Ох, прекрасно, капитан! Очень хорошо, – восторженно произнес доктор, – Я весь день пытался вас отыскать. Пройдемте, прошу вас, в кабинет!
Уваров поднялся. Наблюдал за тем, как Петров, взглянув на часы, подошел к двери в приемную, перевернул табличку с надписью «Прием закончен» и запер дверь.
— А то будут беспокоить до самого вечера, – объяснил он.
Доктор подобрал со столика экземпляр «Здоровье», покачал головой.
— Не мог понять, куда девался свежий журнал «Здоровье», – удивился он. – Санитарка хватает без разрешения и разбору все журналы, даже не взглянув на их названия, относит в коридор.
Петров осторожно положил журнал сверху аккуратной стопки таких же журналов, уселся в кресло за столом, жестом предложил капитану занять второе кресло, рядом с собой.
— Ну, как продвигается расследование? Или не должен спрашивать?
— Скажите, пациента, который только что покинул ваш кабинет, зовут Герман?
— Герман Орлов, – ответил доктор. – Почему вы... ох... – Он взглянул на капитана и многозначительно кивнул. – Как я погляжу, вы зря время не теряли, верно?
— Он был инструктором?
— Да. Летом, года два или три  назад. Он зашел сюда сделать прививку.
— Петров на этот раз был неожиданно разговорчив. – Симпатичный малый. Говорят, хорошо знает свое дело.
— Вы сказали, что он работал инструктором? А теперь уже не работает?
— Очевидно, нашел себе более выгодное место, – равнодушно ответил доктор. Он внимательно посмотрел на Николая Петровича. – Никак вы им заинтересовались? — любопытничал Петров.
— Не особенно. Это так, к слову пришлось. Просто увидел рыжеволосого парня, вспомнил о нем... Что Вас волнует, доктор?
Петров с минуту нажимал на несуществующие клавиши рояля на своем столе. Пальцы, которыми он «играл», были сильные, быстрые. По всей вероятности, у доктора выходило автоматически. Более того, он не сознавал, что его руки движутся. Хотя смотрел на стол, тем не менее, его полированную крышку он не видел.
— Довольно сложно, – проговорил доктор, наконец. – Все дело в том, что до сих пор не был с вами вполне откровенен. Потом все обдумал... – Доктор покачал головой, не глядя на капитана. – Трудно говорить... Потому что это затрагивает кое-кого еще... – Теперь уже не спускал глаз с капитана. По–видимому, ждал от него помощи.
— Если вы знаете что-то для нас полезное, то расскажите.
Доктор снова покачал головой, повторил, что ему трудно говорить. Он даже не знает, с чего начать.
— Да. Может оказаться вам полезным, капитан. В этом и заключается трудность, поскольку хочу сделать из других побуждений. На самом же деле, я так не думаю... С другой стороны...
Петров растерянно замолчал. Повернул свои чувствительные руки ладонями вверх, как будто на них можно было прочитать ответ.
— Все учту. Полагаю, не вопрос врачебной этики, то есть не тайна лечащего врача и его пациентки?
Петров решительно покачал головой, сказал Уварову, что, если бы дело обстояло так, они бы не сидели сейчас в его кабинете.
— Так в чем же дело?
Доктор, наконец, решился:
— Хорошо. Слушайте. Говорил о помолвке Веры Мишиной и Геннадия Крюкова. Слышал об этом, но посоветовал вам побеседовать еще с Геннадием. Припоминаете?
— Да – да. Заметил тогда, что вы колебались.
— Неужели? Хотя очень может быть. Мне уже тогда хотелось рассказать вам все подробности этой истории. Мне следовало бы сразу послушаться голоса разума. Покачал головой, едва заметно пожал плечами. Потом в который раз сказал Уварову, что говорить об этом ему трудно.
— Продолжайте.
— Хорошо. Они были помолвлены. Однако Вера... – После едва заметной паузы заговорил с излишней быстротой: – Вера передумала. Призналась мне, что не испытывает к Геннадию Крюкову тех чувств, которые оправдали бы ее замужество. Все так сложно.
Уваров ждал.
— Давно был неравнодушен к Вере, – продолжал Петров, – но старался не думать слишком много на эту тему. Так: сказать, не давал воли своим чувствам. Потом постепенно мои симпатии переросли в более глубокое чувство. В один прекрасный день понял, что безумно влюбился в нее, А несколько недель назад узнал, что она разделяет мои чувства. Она собиралась сообщить об этом Крюкову.
Он снова хмуро посмотрел на капитана и продолжал.
— Она намеревалась поговорить на эту тему как раз в тот вечер, когда ее убили... Вот почему она договорилась о встрече с ним в кино. После сеанса хотела объясниться. Конечно, не знаю, сделала ли она или нет.
Петров ненадолго замолчал.
— Он ведь вам об этом не говорил?
— Нет. А почему вы так решили, доктор?
— Если бы он сказал, вы непременно захотели со мной поговорить об этом, не так ли?
— Очень может быть. Продолжайте.
— Полагаю, все же не осмелилась. Она мне много раз говорила, что будет трудно сделать. Понимаете, их помолвка слишком затянулась... Почти два года. Его чувство к ней очень были сильными, как она говорила. Очевидно, Геннадий не смог смириться с разрывом и... – Доктор на секунду замолчал, потом торопливо добавил: — Только не поймите меня неверно. Ее объяснение с Геннадием Крюковым осложнялось тем, что он и с Ольгой два года назад много времени проводили вместе. Мне казалось, они привязаны друг к другу. Более того, я убежден, Ольга в него влюблена. Она совсем не умела скрывать свои чувства, но воображала, что никто ничего не замечает, хотя все это было шито белыми нитками.
Капитан выразительно пожал плечами.
— Припоминаю, как она один раз сказала об этом Марии, — продолжал задумчиво Олег Петров. – Так звали мою жену, она в ту осень умерла. Это случилось уже после того, как Вера и Геннадий объявили о своей помолвке. Смерть Марии явилась для меня тяжелым ударом, ну все старались... утешить меня, подбодрить, как это принято делать в подобных случаях. Ольга стала мне говорить, что понимает мои переживания, а я выразил сомнение. Тогда она сказала: «Доктор! Доктор! Ничего–то вы не понимаете!» Было сказано так, что я уверился в глубине ее собственных страданий. По всей вероятности, имела в виду себя и Крюкова, переметнувшегося на ее сестру.
Петров добавил, что, видимо, он слишком углубился в прошлое, отошел от темы. Новое со старым иной раз так переплетается, что невольно касаешься того, что не стоило бы вспоминать.
— Возможно, Крюков сам переживал из-за этого, – продолжал Петров. – Так что когда дело дошло до разрыва, она медлила, стараясь избежать бурной сцены. Геннадий непременно упрекнул ее в том, что она вскружила ему голову, разбила его дружбу с Ольгой, а теперь... Ну, да вы и сами понимаете. Поэтому, как я подозреваю, Вера в последнюю минуту спасовала опять. Ведь если бы она объявила ему о своем решении, Крюков бы, наверное, вам об этом сказал.
Уваров какую-то секунду внимательно смотрел на Петрова, потом сказал, что он об этом не знает.
— Конечно, – задумчиво протянул доктор, – он мог умолчать...
— Поскольку это не лучшее время для бурной ссоры с Ольгой Обуховой. Вы это имели в виду, доктор? – спросил Уваров.
Петров развел руками.
— Не стоит, право слово. Подобные вещи всегда трудны, вы не должны себя корить.
Уваров поднялся.
— Вот о чем хотел вам рассказать, – подвел итог доктор, тоже вставая.
— Да, понятно. Мы увидимся, доктор.
— Мне звонил доктор Драгин, – заговорил Петров, – но, возможно, вы уже об этом знаете?
Уваров покачал головой.
Здесь, при лучшем освещении, обеспокоенность выражения лица врача была очевидна.
— О применении капотена с другими лекарствами. Думаю, вам известно?
— Он мне говорил, что советовался с несколькими врачами, которые использовали в лечении данный препарат.
— Я был одним из них, – заявил Петров. – Драгин хотел узнать, не сталкивался ли я или не слышал ли о каком-нибудь вредном побочном эффекте капотена. В моей практике этого не было, но... – Он помолчал, – Вы ведь предполагали, что Егора, прошу прощения – гражданин Егор Сорокин, был; отравлен?
— Считал это возможным.
— А я вам ответил: «Нет». И это правда. Он умер вполне естественной смертью, в первую очередь от высокого кровяного давления. Вскрытие доказало, что я был прав.
— Да, доктор, – подтвердил Уваров.
Петров поднялся, сделал несколько шагов по комнате, затем повернулся лицом к Уварову.
— Теперь я не уверен, что был прав, – сказал Петров. – После звонка Драгина принялся думать об этом. Вы ведь знаете, как это бывает? Кто-то тебе что-то говорит, ты без раздумий возражаешь: «Нет, невозможно! Глупости!» Но потом начинаешь волноваться. Взвешиваешь все «за» и «против». Начинаешь сомневаться, не поспешил ли ты в своем суждении. Вы меня понимаете?
— Да, доктор. Понимаю.
— Капотен снижает кровяное давление, – продолжал Петров. – Вы понимаете. Именно таково его назначение. При контролируемой дозировке, известном везении можно постепенно понизить кровяное давление, поддерживать его на желаемом уровне. Скажем, в таком случае, как у Егора  Сорокина, – сто шестьдесят – на восемьдесят. При хорошей реакции это было бы оптимально. Ну что же, реакция организма у Егора Сорокина имелась. Систолическое, то есть верхнее, давление противоположно диастолическому. Вы знаете?
Уваров кивнул
— Одно время его систолическое давление было выше двухсот. Вплоть до двухсот двадцати. Тогда–то его поместил в больницу, начали там проводить курс лечения. Повторяю, организм реагировал превосходно. Сначала, даже слишком быстро, но мы это отрегулировали. Некоторое время держали на стабильном уровне, давая по пятьдесят миллиграммов препарата в день. Потом у него развилась толерантность, (привыкание вплоть до полной нечувствительности к группе препаратов, которые в связи с этим перестают оказывать на пациента желаемое медикаментозное воздействие) ничего пугающего, просто увеличил дозу. А под конец ее удвоил. Это, возможно. Драгин об этом вам рассказал?
— Мне кажется, вам надо познакомиться со всеми предпосылками, если можно так выразиться, – рекомендовал Петров. – Организм Егора Сорокина весьма хорошо воспринял данный препарат, мы неделями поддерживали у него давление сто шестьдесят – сто пятьдесят на девяносто. Затем, очевидно, оно подскочило. И убило его. Такова была клиническая картина. Вскрытие подтвердило это.
— Почему оно подскочило, доктор? – поинтересовался Уваров.
Доктор Петров развел руками.
— Это могло явиться следствием возбуждения или волнения. Вот почему я не хотел ему говорить про Веру... Когда он умер, я, признаться, подумал, что ему стало известно о трагедии. У Светланы Дмитриевны имеется тенденция. Да вы ведь видели её. Она ухаживала за Егором, сильно к нему привязана, намеренно ни когда бы ничего такого не сказала, но нечаянно... Да–да, почти не сомневался, что она проговорилась, что–то у нее сорвалось с языка о «несчастной Вере». От шока давление Егора подскочило, в результате чего сердце остановилось. Вполне логично и понятно, не правда ли? Любой врач на моем месте пришел бы точно к таким выводам, имея перед собой историю его болезни.
Уваров ждал.
— После разговора с Драгиным принялся обдумывать все с самого начала.
Доктор вернулся к своему креслу, сел в него.
— Накануне его состояние не вызывало опасений. В тот день измерял ему кровяное давление, собирался это сделать во время предстоящего визита, но опоздал. Очевидно, оно подскочило и убило его. А затем, без всякой на то причины, подумал: а что, если оно не поднялось? Допустим, что вместо этого давление резко упало? Упало катастрофически? Вы понимаете, капитан, и это тоже объясняет случившееся.
— Продолжайте, доктор.
— Если давление становится слишком низким, ниже, чем восемьдесят или шестьдесят, тогда всякая физическая нагрузка противопоказана: мало крови поступает к мозгу или сердцу, и человек просто перестает жить.
Доктор наклонился вперед.
— Все это, как вы понимаете, только лишь гипотеза. Если бы это произошло, то на вскрытии картина стала бы ясна, а мы этого не нашли. Всего лишь возрастные изменения, влияние высокого давления на кардиоваскулярную систему. А потом подумал: не могла ли повышенная доза капотена так сильно понизить давление?
Он смотрел вниз, как будто искал ответ в переплетении рисунка довольно вытертого ковра. Потом поднял глаза.
— Вот, капитан, как обстоят дела. Может быть, вы с доктором Драгиным вместе обсудите эти возможности?
— Не знаю, как Драгин, но я много думал по этому поводу, сомневался.
Петров медленно несколько раз кивнул.
— Понимаю... не знаю, возможно ли это. Организм может просто отказаться от такой дозы. Отвергнуть ее. Никогда не слышал, чтобы этот препарат кого-то убил. В медицинской литературе о такой возможности ничего не сказано. Безусловно, нормальная дозировка, как та, которую принимал Сорокин, не могла бы привести к фатальному исходу. Но дополнительная доза, скажем, еще пара граммов... Что тогда будет? Я не знаю. Откровенно сознаюсь – не знаю. Конечно, я всего лишь практикующий врач, не могу решительно во всем идти в ногу со временем. Возможно, где–нибудь в литературе что-то говорилось по этому поводу. Возможно, у кого–то был прецедент. Или же кто–то экспериментировал в этом направлении...
Понимаете, капитан? В доме была куча лекарств. Примерно с неделю назад я выписал новый рецепт на сотню таблеток. 
— Обождите, доктор, вы же все фиксировали? – прервал его Уваров. – В истории болезни принято записывать дату посещения, назначения, температуру больного, кровяное давление и все такое прочее? Вы говорите, что выписали последний рецепт примерно с неделю назад?
— Неделю назад, во вторник. На тот день таблетки имелись, их требовалось всего шесть штук. Так что Светлана Дмитриевна должна была начать новую упаковку на следующий день, в среду. По шесть таблеток в день, это составит... – Он начал считать, загибая пальцы: – Целых пять дней. Тридцать штук. Допустим, он  принял еще парочку утром того дня, когда он умер. Значит, в упаковке должно остаться шестьдесят восемь таблеток.
Он помолчал.
Как вы считаете, капитан?
— Доктор, – ответил Уваров, – конечно, так должно быть! Все очень интересно, доктор. Давайте пойдем дальше.
— Как дальше?
— Умерло два человека. Сначала Вера Мишина, затем ее дедушка. Имеется ли у вас теория, объясняющая эти смерти?
Доктор Петров снова посмотрел на ковер, долго на нем что-то разглядывал. Но потом все же пробормотал, качая головой:
— Если только...
Уваров ждал продолжения, не дождавшись, предложил:
— Говорите же, доктор!
— Допускаю, Светлана Дмитриевна по ошибке могла дать повышенную дозу... — Петров говорил очень медленно, как бы обдумывая каждое сказанное слово. – Он поднял глаза. – Всего лишь строю предположения, одни догадки, ничего больше! Догадки, основанные только на вероятности, потому что мы никогда не узнаем, никогда не сможем доказать, что этот препарат вызвал смерть Егора Сорокина. Вы понимаете, капитан? Да и все остальные – тоже.
Уваров согласился, что это так. 
— Да, будет сложно.
— Невозможно! – поправил его доктор. – На основании физических вещественных доказательств можно обнаружить яды. Их физическое повреждение не спрячешь, не скроешь. Ну, а это... Даже если Сорокин действительно был убит, вы никогда не сможете этого доказать!
— Неужели, доктор!
— Не будьте так самоуверенны. Вы знакомы с порядками в доме Сорокиных. Кто же мог дать Егору лишнюю дозу?
— Да практически кто угодно, любой из близких к нему людей. Светлана Дмитриевна, например, Геннадий Крюков. Ну и, конечно, это могла бы сделать и Ольга.
Он немного подумал.
— Крюков приходил и уходил без счету раз. Егор любил обсуждать с ним свои капиталовложения, бедняга!
Наступила пауза.
— Конечно, – теперь доктор говорил очень медленно, – можно предположить, что и я имел такую возможность.
Уваров  ждал.
— Все остальные в стороне, – проговорил доктор. – Понимаю, что, с вашей точки зрения, все остальные в стороне... Я был идиотом, что затеял этот разговор. Понимаете, не сомневался, что полиция решительно все проверит. Обывателю такая мысль и в голову не пришла бы. В аптеках рецепты, по которым отпускаются лекарства, регистрируются. Любой врач назовет вам допустимую и дозировку того или иного лекарства. Так что было бы нетрудно доказать, если бы я давал  Егору Сорокину слишком много. Ну и потом, я сведущ в своем деле, чтобы понять, где мои познания кончаются и где не смогу предугадать последствия. Обыватель, вероятно, действовал бы уверенней. Он рассуждал бы таким образом: «Ага, это лекарство снижает кровяное давление, так если его принять в три раза больше, значит, результат будет в три раза сильнее». В то время как предполагаю, что у пациента просто началась бы рвота.
— Итак, Ольга Обухова, адвокат Крюков, Светлана Дмитриевна... Да, я полагаю, что вы правы... Вы никогда не слышали, чтобы Егор Сорокин упомянул имя Игоря Грибова?
— Грибова? Но ведь он  его не знал, не так ли?
— Насколько мне известно, не знал, – ответил Уваров. – Но как будто бы молодой человек бродил по второму этажу в то самое время, когда он умер. Искал, где бы помыть руки, как сказала Светлана Дмитриевна.
Петров покачал головой и сказал, что у Грибова не было мотива.
— Он же ничего не наследует после смерти Егора Сорокина. Все остальные – да, за исключением Крюкова. Не знаю, получит ли Крюков что-нибудь помимо официальной платы как адвокат. Если только... – Он не закончил мысль. – Рассказал вам все, что мне известно. Более чем известно.
— Да, доктор. Я это очень ценю.
— Да, Ольга заходила ко мне после полудня. До моих регулярных приемных часов, но уже после того, как покончил со всеми визитами. Хотела, чтобы посмотрел ее локоть. Бурсит. «Теннисный локоть», как это зовется у спортсменов. Ее волновало, сможет ли она выступать на первенстве клубов. Посоветовал ей проверить на тренировке – по–моему, все будет нормально.
— Грибов был с ней?
— Я его не видел. Правда, он мог ждать ее в машине.
— Естественно... Кстати, доктор, вы тоже член местного клуба?
— Член клуба? – переспросил Петров. – Какое имеет значение... Нет, в этом году я выбыл. Откровенно говоря, членские взносы слишком высоки за те услуги, которые мне клуб предоставляет. – Он помолчал. – Вообще-то клуб не из дорогих. – А почему вы об этом спрашиваете?
— Так, – ответил Уваров, – со слов Ольги Обуховой я заключил, что первенство клубов уже прошло, она в нем уже участвовала. Не мог же я ее неверно понять?
— Я не понимаю, куда вы клоните? 
— Никуда. Возможно, хотела знать, может ли она участвовать в чемпионате. Или же я ее неверно понял. Все это не имеет значения. Мне интересно...
Капитан замолчал, потому что с доктором Петровым произошла разительная перемена. Брови у него сошлись на переносице, отчего глаза превратились в настоящие щелочки.
На этом разговор прекратился. Капитан встал и попрощался с доктором вышел на улицу.

ГЛАВА  18
 
Уваров двинулся в бар. В дверях ему пришлось посторониться, чтобы пропустить Ольгу Обухову, которая оттуда выходила. Но она остановилась на пороге, сердито спросила:
— Вы, собираетесь бывать повсюду, где нахожусь я? Всю мою жизнь? – Слова звучали отрывисто. Хотя она не повышала голоса, в нем была сила, вызов оперу. Держала себя в руках неимоверным усилием воли, подумал Уваров. Ее хрупкое тело буквально сгибалось, не в силах справиться с внутренним волнением.
Опять капитан подумал о том, так отважно противостояла тем ветрам, которые обрушила на ее голову безжалостная жизнь.
— Гражданка Обухова, вы преувеличиваете. Я...
Но его прервали. Из-за столика в конце холла поднялся Игорь Грибов, подошел к ним, враждебно посмотрел на капитана.
— Оставьте ее в покое, прошу вас! Неужели так трудно понять, ее надо оставить в покое? – резко проговорил Грибов.
— Он не может, – ответила Ольга. – Как вы не видите этого? Он не может. Я убила свою сестру и...
— Вы сумасшедшая девчонка! – оборвал ее Грибов. – Я уже вам говорил, вы просто истеричка.
Так они бросались словами, не обращая внимания на оперативника, будто тот был бестелесным духом, что, конечно, его не устраивало.
— Если... – Начал Игорь.
— Он ходит повсюду, заставляет людей откровенничать, – кипятилась Ольга, – слушает разные сплетни. Создает ненормальные теории. Он и есть сумасшедший!
Они втроем загородили дверь.
Добродушная особа в черном платье, Ирина Смелова хозяйка бара, смотрела на них из коридора. В ее глазах читалось беспокойство.
— Гражданка Обухова! – заговорил капитан, решив положить этому конец. — Гражданка Обухова
Но Ольга его не слушала:
— Олег Петров такой замечательный сплетник, верно? Скажите мне, вы оценили, насколько ловко разносит всякие сплетни?
— Почему, доктор Петров...
— Говорю вам, оставьте ее в покое! – снова предупредил Грибов. – Она расстроена, или вы этого не видите?
На какое-то мгновение он замолчал, а потом неожиданно добавил «капитан».
Уваров посмотрел на Грибова.
— Пришел сюда, чтобы поесть. Тут неплохо кормят. Но если гражданке Обуховой угодно... говорить, не стану ее останавливать. Так что же в отношении доктора Петрова, гражданка Обухова?
— Вы с ним разговаривали! – спросила запальчиво Ольга. – В городе все об этом знают.
— Да, говорил. Ну и что же?
— Обо мне, конечно. Разве разговор был не обо мне? Что он вам сказал? Я неуравновешенная и истеричка? Скрытная...
— Гражданка Обухова, – заговорил Уваров, жестом руки останавливая Грибова, который хотел вмешаться. – С чего бы это он стал о вас так отзываться?
— Потому что он так считает, все так думают. Понимаете, об этом позаботилась Вера. «Бедняжка Ольга живет в ужасном напряжении. Нервы у нее натянуты как струна. Мы должны быть предельно осторожными и внимательными к бедненькой Ольге». Сколько раз слышала, как она говорила подобные вещи. Если бы вы только знали, каким тоном она говорила обо мне Крюкову, дедушке, знакомым... – Она вдруг одернула себя: – Слишком много говорю!
— Слава Богу! – проговорил Грибов. – А то разговорилась без удержу... Ненормальная, да и только.
Но голос у него звучал нежно, даже походил на ласку.
— Успокойтесь, – заговорил капитан, – мы разговаривали по большей части совсем о других вещах. Доктор сказал мне, что ваша сестра намеревалась отказать Крюкову, объяснение должно было состояться как раз в тот вечер, когда ее убили.
— Милый Олег Петров, ну разве он не душка? Ну, само благородство! — насмешливо воскликнула Ольга.
— Скажите, это правда или нет?
— Не знаю, – ответила Ольга. – Она со мной не делилась подобными вещами. У нее были другие друзья – приятели, которым доверяла все «тайны» про меня. Про ее бедную...
— Мне все ясно, гражданка Обухова, достаточно.
— Нет, я недостаточно разъяснила и никогда не разъясню в должной мере. – Она сделала свой характерный резкий жест, который Уваров у нее уже видел. – Я не хочу слушать, что еще вам наговорил Петров, – прокричала Ольга. – Я не...
Не закончила, махнула рукой, зашагала прочь.
Игорь Грибов всполошился:
— Обождите мину...
Ольга, полуобернувшись к нему, решительно произнесла:
— Не сейчас!
Пошла, но все же потом крикнула:
— Во всяком случае – спасибо!
Мужчины смотрели ей вслед.
— Фью-ю! – присвистнул Игорь с видом обиженного мальчика. Потом повернулся к Уварову и с жаром заговорил: – Вы должны оставить ее в покое, капитан. Разве вы не видите, она не в себе? Достаточно натерпелась!
— Мне ясно, что вы имеете в виду.
— Вы согласны?
— Постараюсь...
— Вот и отлично.
Он помолчал, потом смущенно спросил:
— Не могу ли я угостить вас коктейлем, капитан? – Парень вспыхнул и пробормотал: – Наверное, вы не хотите...
— Выпью с удовольствием! – согласился Уваров и вошел в холл.
Ирина Смелова, стоявшая теперь уже у дверей, вздохнула с облегчением. Она ненавидела, когда люди становились излишне возбужденными. В этих случаях добра не жди!
Капитан Уваров и Игорь Грибов заказали и получили свои бокалы.
— В подобных случаях, – задумчиво произнес Грибов, – чувствуешь, как твои нервы сдают, понимаешь, нужно взять себя в руки, успокоиться. Думаю, вам известно подобное состояние, капитан?
— Слышал о таком состоянии, – произнес, усмехаясь, Уваров,
Игорь  Грибов снова смутился.
— Ей нужен человек, который бы ей полностью верил, – сказал капитан после минутного молчания. — Имею в виду Ольгу Обухову. Кто не сомневался бы в том, что она хороша. Ее сестра принесла ей много горя.
Уваров немного подождал, но Игорь потягивал через соломинку свой коктейль, глаза его рассеянно смотрели по сторонам.
— Вы встретились с ней здесь? – поинтересовался Уваров.
— Только что? – Грибов кивнул. – Примерно с час назад. До этого я бродил по окрестностям. Со вчерашнего дня я много гуляю.
Это Уваров знал, но не стал обнаруживать свою осведомленность.
— Вообще-то мы встретились не здесь, а на беговой дорожке. Она гуляла с таким деловым видом, как будто обдумывала какие-то математические задачи. Плечи расправлены, подбородок поднят... Чуть не налетела на меня. Тогда она остановилась, посмотрела на меня и сказала: «Знаете, я думала о вас». Знаете, что я ей ответил?
Уваров покачал головой.
— Я ответил: «Да, знаю». Хотя кривил душой. Почувствовал, что так оно и было, что это сказано вовсе не для красного словца. Знал это подсознательно – так бы охарактеризовал это папа.
На этот раз Уваров кивнул.
И снова Грибов некоторое время молча потягивал коктейль через свою соломинку.
— Послушайте, – заговорил он снова, – ведь вы не верите, что она не причастна к данной истории? К смерти сестры?
— Гражданин Грибов, – пояснил Уваров. – Я еще ничего не знаю.
— Да. Ольга нервничает, расстроена, но и только. Внутри-то она... Она...
Он замолчал, подыскивая слова.
— Она хороша. В этом любой может разобраться. – Игорь посмотрел на капитана. – Вы со мной согласны?
— Ольга не любила сестру. Да вы и сами все слышали, гражданин Грибов. Ее сестра определенно к ней придиралась.
— Придиралась? – повторил Игорь.
Николай Петрович подумал, не так-то просто подобрать нужное слово, тем более это могло быть лишь плодом фантазии Обуховой, а на самом деле все было иначе. Но «придираться» – в любом случае уместное слово.
— Вера намекала всем, что сестра истеричка, а то и похуже. Она делала очень многое, чтобы Ольга упала даже в собственных глазах. Я не сомневаюсь, что подобные намеки не миновали и гражданина Сорокина. А ведь человеку стоит только прикрепить ярлык – потом уж от него трудно отделаться. Естественно, это изводило ее.
— Изводило? – спросил Грибов. – Значит, вы со мной согласны, что этого было достаточно?
— Трудно доказать, что является «достаточным», как вы изволили выразиться. Даже монотонное журчание воды может довести до белого каления. Выведет человека из равновесия не хуже, чем те кошмарные переживания, через которые прошли вы.
Грибов согласно кивнул, и через некоторое время снова заговорил:
— Знаете, смешно сказать, но давно уже не испытывал подобного чувства. Все, что еще два дня назад казалось мне таким важным, сейчас отошло на второй план.
— Я это заметил, гражданин Грибов.
— В отношении Ольги Обуховой. Если вы и правда, подозреваете ее, то на это должна быть более веская причина. Лично я не сомневаюсь, что вы ошибаетесь. Не только из этих соображений. Просто она не такая!
— Как сказать! Была и более веская причина, – спокойно возразил Уваров. – Ну, и не забывайте, что затронут вопрос денег. И очень больших денег!
Брови Грибова сошлись на переносице, образовав одну прямую линию.
— Деньги?
Уваров ответил, что это ни для кого не секрет. Кое–что рассказал ему о завещании Егора Сорокина. Но только то, что, по его мнению, следовало парню знать.
Игорь Грибов сразу же изложил свои сомнения.
Человек, совершенно не имеющий денег, может иной раз убить даже ради ста рублей. Но обладатель двух миллионов долларов вряд ли решится пойти на преступление, чтобы получить еще два.
Уваров кивнул:
— Ну, а возможность инфляции?
Грибов на это только рассмеялся.
Уваров с интересом смотрел на него. Он часто находил, что смех человека порой бывает куда более разоблачающим, чем что-либо иное.
— Вообще-то я согласен, конечно... Теоретически, так сказать. Вторым моментом, который указал Грибов, было то, что у Веры Мишиной не было ни двух миллионов, ни вообще ничего. Все это она должна была получить лишь после смерти их дедушки. А когда Вера погибла, Егор Сорокин еще жив.
На это капитан сказал, что тут молодой человек сам кое-что упускает.
— Возможно, выразился не слишком ясно, – сказал Уваров Грибову, внимательно наблюдая за напряженным лицом последнего.
Он дождался той минуты, когда сердитый блеск глаз молодого человека показал ему, что до Игоря, наконец, дошло.
— Поймите меня правильно, никого не обвиняю, Гражданин Грибов, – продолжал Уваров, – только стараюсь быть максимально объективным. В случае смерти Егора Сорокина, Вера Мишина наследовала два миллиона долларов, а через пять минут она могла бы составить свое завещание, оставив их кому угодно. Ее сестра получала автоматически все, но только при условии, если Вера умрет раньше своего дедушки. Понятно, да? Если бы деньги действительно перешли к Вере, после этого она вообще могла уйти из семьи. Насколько мне известно, Ольга их наследовала при условии, что ее сестра умрет, не оставив завещания, но это тоже не совсем точно. Если, например, Вера была бы замужем...
— Но она же не была, верно?
— Я полагаю, что нет. Но ручаться опять-таки не могу.
Грибов минуту подождал, однако Уваров больше ничего не говорил. Он допил свой коктейль. 
— Так вы считаете, что Егор Сорокин был  убит?
— Я этого тоже не знаю, но думаю, что его убили. Надеюсь, вы случайно оказались вчера утром в квартире у Ольги Обуховой, когда Егор Сорокин был убит.
Парень внимательно посмотрел на капитана.
— Согласитесь, одной случайности вполне достаточно, гражданин Грибов. По сути дела, даже слишком много. Но две случайности, гражданин Грибов, это исключается.
Грибов с явным сомнением спросил у него, говорит ли он серьезно.
— Гражданин Грибов, почему вы в этом сомневаетесь?
Вместо ответа молодой человек пожал плечами, его губы скривились.
— Вы хотели поесть? Не смею мешать, – сказал Игорь.
Уваров кивнул.
Он наблюдал, как Грибов выходил из холла, догадываясь, куда тот направился. «Эти двое, если они и дальше будут продолжать в том же духе, составят идеальную пару. Возможно, они будут благотворно влиять друг на друга, успокаивая себя», – думал Уваров.
 
ГЛАВА 19

На следующий день капитан Уваров с лейтенантом Александровым были в кабинете. Уваров уселся за письменный стол. Александров – возле него. Капитан выглядит усталым. Раньше вроде бы он за ним этого не замечал.
Лейтенант ждал.
— Ты ничего не нашел, лейтенант, – наконец заговорил капитан, – ничего существенного.
Александров вкратце изложил, чем занимался.
— А я тут походил кругом, расспрашивал людей, – заговорил лейтенант. – Кругом все знают, что я ищу. Меня здесь за версту видно.
Уваров кивнул.
— Да, словно неровность на стволе дерева, — произнес и задумался. – Увязли мы в этой истории... Ну да продолжайте.
Лейтенант исходил всю округу, разговаривал с жителями района ближних домов, побывал в местном клубе, у аптекаря, у владельца магазина.
— А в последнее время был какой-нибудь инцидент?
— Если и был, то мне не удалось узнать.
Ольга Обухова и Геннадий Крюков действительно проводили много времени вместе. Потом Крюков стал «часто появляться» с Верой. Но со стороны не казалось, чтобы Ольга была сильно огорчена неверностью своего поклонника, если это действительно была с его стороны измена.
— Она же была еще совсем ребенком, – произнес Александров. – Ей в ту пору не до кавалеров, только в куклы играть, а не любовь крутить.
— А сама-то Ольга тоже так считала? – поинтересовался Уваров. – Сейчас она не производит на меня впечатления такого несмышленыша!
— Ольга нравится людям, – снова заговорил лейтенант. – Возможно, они испытывают к ней что-то вроде сострадания. Она не только сейчас, но и раньше вызывала жалость, я не могу сказать почему. Вроде бы оснований для этого нет.
— Я тоже их не вижу. Не исключено, что именно ее сестра постаралась внушить окружающим такой взгляд на девушку. А после эта жалость стала привычкой.
— Возможно.
— Да, может быть. Слишком много таких «может быть», Иван! Мы увязли, в этой истории по самые уши!
— Ничего, вы что-нибудь придумаете, капитан! – с уверенностью сказал Александров. – Что-то рано или поздно всплывет. Появится индикатор, как вы имеете обыкновение говорить. У вас недаром прозвище «Дока»
Уваров посмотрел на добродушную физиономию лейтенанта.
— Вот надумал кое-что, – проворчал он. – Очевидно, поторопился. «Поспешишь – людей насмешишь!» – как говорят умные люди. Дал такого маху... для меня это непростительно. Знаете, Иван, меня это выбило из колеи. Никак, поверьте, не могу свернуть на другую версию. Чувствую себя настоящим ребенком, у которого отняли конфетку. – Он помолчал. – Сколько людей могло убить Егора  Сорокина! – произнес капитан, наконец. – Доктор, Ольга, Светлана Дмитриевна. – Все материально выигрывали от его смерти. Крюков, возможно. Он занимался его финансовыми делами. Возможно, он имел от этого особый доход, слишком заметный за последнее время. Ну, и он испугался разоблачения. Теперь еще выясняется, что наш приятель Игорь Грибов находился в неположенном месте в момент смерти старика. Вся беда в том, что Егор Сорокин не был явно убит, верно? У него был прекрасный, «передовой» врач. Назначенное им лекарство правильное.
Через мгновение капитан потянулся к телефонной трубке и набрал какой-то номер. Немного подождал и сказал:
— Ало, доктор! Уваров.
Выслушав ответ, он пояснил:
—Знаю-знаю, доктор. Поговорим в отношении капотена. И снова подождал. Александров слышал голос врача в трубке телефона. Даже мог различить отдельные слова. Драгин явно был не в восторге.
— Ну, доктор, вы мне сказали, что сами этот препарат не назначали... Вы говорите...
Его прервали.
— Прекрасно. Я так и думал, что вы сможете. Значит, я могу быть спокоен.
Он слушал, иногда издавал довольные звуки. Но под конец произнес последнюю фразу:
— Понятно, доктор. Во всяком случае – спасибо.
Голос у него стал скучным. Положил трубку, покачал головой.
Драгин занялся глубже этим вопросом. Другого и быть не могло. Разговаривал с врачами, которые лечили этим препаратом.
— И?
Уваров снова покачал головой.
— Они остались, – сообщил он, – при прежнем мнении. Обычно капотен принимается в таблетках, как Драгин и говорил. Очень часто организм привыкает к капотену. Тогда доза увеличивается. Как раз столько, сколько получал Егор Сорокин, если получал.
—Что бы случилось, если он принял  больше?
Уваров покачал головой:
— Как сказал Драгин, это подействовало бы ему на желудок. Началась бы рвота. Тогда дозировку бы уменьшили. – Капитан помолчал. – Вот примерно и все. Он снова умолк. – Продолжаем, Иван. Давайте–ка проверим, чем мы располагаем на сегодня. Начнем с...
Внезапно он вскочил. Лейтенанту показалось, что шеф перестал дышать. Уваров с обычной своей тщательностью причесался, надел костюм, не спеша пошел завтракать.
Капитан уже наполовину покончил с едой, когда появился лейтенант. Уваров положил себе мармеладу.
Минут десять Уваров и Александров обменивались банальными замечаниями.
— Иван Сергеевич, – осторожно сказал Уваров, – ты сегодня у меня на дежурстве.
— Так, значит, – вперед! – решительно отвечал Александров. – А чем займемся?
Капитан удивленно посмотрел на своего помощника, однако тактично воздержался от замечаний насчет этого странного заявления.
—Значит, все в порядке, – Ладно, я скажу тебе, чем мы займемся. Мы только на один день сделаем вид, будто Сорокин был действительно убит, постараемся найти какие-нибудь тому подтверждения. Что скажешь? – Смешно, – ответил Александров.
Уваров позвонил доктору Петрову и попросил:
— Не могли бы вы пойти вечером вместе с нами проверить количество этих таблеток? Нам может понадобиться ваша помощь, доктор.
Помолчав, Петров произнес:
— Конечно. Я очень рад снова оказать полиции услугу.
Трое мужчин зашагали по улице, не замечая мягкой, теплой погоды.
— Надеюсь, – сказал доктор, в его голосе слышались веселые нотки, – никто не подумает, что вы меня арестовали?
— Ну, доктор! Ну, доктор!
Они свернули на дорогу к дому Сорокиных. Здание было освещено. Желтый круг от высоко подвешенной лампочки лежал перед гаражом совсем как гигантский блин. В его свете автомобиль выглядел совсем неплохо.
Дверь отворила Ольга Обухова. На ней было надето черное платье без рукавов, тесно облегающее ее тоненькую, изящную фигурку.
Она взглянула на троицу нежданных гостей, ее глаза округлились.
— Ох, я не...
— У доктора Петрова появилась версия, – сообщил Уваров, – очень интересная версия. Относительно убийства вашего дедушки.
К этому времени Игорь Грибов был уже подле нее. Его молодое лицо выглядело суровым, непреклонным. Хотя не дотронулся до девушки, казалось, что он притянул ее к себе, защищая.
— Да, – произнес он. – Мы так и думали, что она у него появится... Не правда ли, Оля?
Но Ольга продолжала молча смотреть на вновь пришедших.
— Вы не хотите пригласить их в дом, а, Оля? – поинтересовался Грибов.
— Ох! – произнесла девушка. – Конечно, входите же! Прошу вас!
— Версия, – начал Уваров, когда они уже были в доме, – о... Он замолчал, так как в дверях появился Геннадий Крюков.
— Продолжайте, капитан! – сказал Крюков. – Вы говорите об убийстве? Утверждаете, что Егор Сорокин был убит, несмотря на заключение доктора Драгина?
— Гражданин Крюков, не надо торопиться. Мы к этому подойдем... – загудел Уваров. – Лейтенант, отыщите таблетки на столе. Или в ящике... Будьте добры, принесите их сюда.
Лейтенант отправился выполнять поручение.
— Доктор считает, что таблеток в упаковке осталось меньше, чем должно быть, – сказал Уваров. – Возможно, он прав. Даже предполагаю, что так оно и будет.
Он поочередно посмотрел на всех четверых.
— Очень скоро мы все узнаем, не так ли? После этого мы сможем определить свою позицию.
Лейтенант отсутствовал недолго. Буквально через несколько минут вернулся со стеклянным маленьким пеналом.
— Будет проще, если мы их рассыпаем на листе бумаги или еще на чем-нибудь, – предложил Уваров.
Ольга молча провела их к столу, на который падал конус неяркого света от красивой лампы под большим абажуром.
Девушка нашла лист ватмана, расстелила его на столе.
Уваров аккуратно высыпал таблетки в одно место на бумагу. Они маленькие, совершенно безобидные с виду. Их химический состав предназначен для спасения и продолжения человеческой жизни
— Может быть, вы пересчитаете, дорогой доктор?
Петров от неожиданности растерялся, потом бодро сказал:
— Почему бы и нет? – Подошел к столу.
Его руки, довольно полные и крупные, мелькали в свете лампы, когда проворно придвигал к себе таблетки. Он считал.
— Сорок восемь, сорок девять, пятьдесят. Осталась одна таблетка.
— Всего пятьдесят шесть, – произнес Петров и отступил в тень.
— Шестьдесят восемь, вы говорили, не правда ли, доктор? – спросил Уваров. – Похоже, у нас небольшая недостача, верно? Вы...
Он повернулся, потому что в зале послышались чьи-то шаги. Все одновременно посмотрели в том направлении.
В дверях показалась Светлана Дмитриевна.
Светлана Дмитриевна вошла, привлекла  внимание компании. Это была высокая женщина, с коротко стриженными светлыми волосами, которое подчеркивало пронзительность беглого взгляда, слегка выпуклых карих глаз. Одета была опрятно, даже почти с пугающей аккуратностью. Ее даже можно было назвать красивой, хотя красота была неброской и мягкой. Карие глаза светились такой чистотой, даже Уваров почувствовал: ей можно полностью доверять. Лицо Светланы Дмитриевны выражало такую же доброту. Хорошая женщина, подумал он. Такое определение Уваров употреблял нечасто по отношению к слабому полу. Но в данном случае оно абсолютно соответствовало истине.
— Что вы тут делаете? – поинтересовалась она. – Бога ради, что? Шляпа по-прежнему возвышалась у нее на голове. Тонкие перчатки уже начала стягивать на ходу.
— Я была ужасно обеспокоена, Ольга, – заговорила с упреком, – с вашей стороны это так беспечно. Такая невнимательность ко мне. Подумала, что этот странный молодой человек... – Она осеклась. – Ох, вы здесь?
— Да, ответил Грибов, – я тоже присутствую, Светлана Дмитриевна. Голос у него был тихий, почти вкрадчивый. – Мы были в библиотеке. Кое-что искали, не так ли, Оля?
— И потом, Оля, разве трудно было сказать мне об этом? Я же волновалась.
Она сняла с головы шляпу.
— А что здесь делает Геннадий Крюков? Затеяли на ночь глядя какую-то игру?
— Пожалуйста, дорогая, успокойтесь, – заговорила Ольга. – Это вовсе не игра, не так ли, капитан?
Ее глаза по-прежнему были широко раскрыты, говорила негромко, произносила слова неторопливо, будто каждое слово отнимало у нее массу сил.
— Верно, доктор? – обратилась девушка к Петрову.
Тот не проронил ни слова.
Петров стоял ближе всех к столу, невольно повернувшись в сторону Светланы Дмитриевны, которая, сама того не желая, превратилась в центр группы.
Игорь Грибов замер возле Ольги. Они были как бы в стороне от всех остальных.
Ольга повернулась к Петрову и спросила вторично, не повышая голоса:
— Не так ли, доктор?
— Ну, Ольга! – изрек свою любимую фразу капитан.
Тогда она отвернулась от Петрова, застыла в ожидании.
— Дело вот в чем. Доктор Петров велел пересчитать таблетки Егора Сорокина. Вот доктор этим и занимается, – пояснил Уваров. – Похоже, что их осталось меньше, чем должно быть по расчетам доктора.
—Таблетки? – переспросила Светлана Дмитриевна. – А, вы говорите о лекарстве бедняги Егора? Но... – Ее добродушная физиономия залилась краской. — Я делала именно то, что вы мне говорили, доктор. Совершенно точно выполняла ваши указания. По шесть таблеток в день.
— Светлана Дмитриевна, – заговорил капитан. – Подождите немного. Никто ничего не говорит. У доктора появилась довольно интересная версия о том, как Егор Сорокин... умер.
— Для лечащего врача слишком поздно она появилась! – проговорил Грибов хриплым голосом.
— Грибов! Сейчас разберемся. Наберитесь терпения.
Капитан посмотрел поочередно на всех. На доктора, стоящего настолько близко от стола, что его руки попадали в поле света. Крюков механически растирал пальцы левой руки пальцами правой, но когда Уваров посмотрел на него, он сразу прекратил. Капитан перевел глаза на Ольгу, которая ответила ему взглядом, полным вызова. Он посмотрел на Грибова.
— Разговор будет достаточно длинным, – миролюбиво начал капитан, – так что нам всем лучше сесть. В ногах правды нет.
— Я, – заявила Светлана Дмитриевна, – должна помыть руки в туалете внизу.
Она посмотрела на Игоря Грибова.
— В туалете на первом этаже. – Еще явственнее подчеркнула местонахождение туалета.
— Пожалуйста! – сказал Уваров, с трудом скрывая улыбку.
Она засеменила прочь.
— Что она хотела сказать? – спросил с недоумением Грибов. – Мне показалось, она на что-то намекала.
— На то, что вы вчера утром поднимались в ванную на втором этаже, Грибов, – уточнил Уваров. – Вы не помните? Так вы... не помните? Там вы встретились со Светланой Дмитриевной. Я имею в виду – в коридоре. Близ комнаты Егора Сорокина.
— А-а-а, – произнес Грибов и повернулся к доктору Олегу Петрову: – В этом и заключается ваша версия, доктор? Ага, накрыл голову подушкой и...
— Капитан! – обратился Петров. – Этот молодой человек...
Тон Петрова был почти грубым.
— Грибов! – заговорил Уваров. – Вы же прекрасно знаете, что Егор Сорокин умер не от этой причины, не так ли?
Он замолчал, и Грибов взглянул на него.
— Скажите все же, почему вы отправились туда?
— В поисках ванной, – ответил Грибов. – Оля была на кухне, дома я не знал, где же мне было ее искать? 
— Игорь не имеет к этому никакого отношения, – взорвалась Ольга. – Неужели вы не можете оставить нас в покое?
— Оля. Конечно, не могу, произнес Уваров. – Я...
Светлана Дмитриевна вернулась назад. Руки у нее были подняты немного кверху, чтобы все видели, что она их действительно мыла.
— Я вижу, все взвинчены, – удивленно произнесла Светлана Дмитриевна – Почему гости стоят? Оля, дорогая?
— Садитесь же, – предложила Ольга. – Все садитесь. Заказывайте, кто, что будет пить? Мне думается, нам всем не мешало бы… – Голос у нее звучал непривычно низко
— Успокойтесь! Тише! – сказал Игорь Грибов. – Вы же изводите себя! Это же глупо!
И он положил обе руки на плечи Ольги.
— Садитесь же, – повторила Ольга...
Но большие руки Игоря слегка сжали ее плечи, и она заговорила ровнее:
— Я. Очень сожалею.
Она подняла руку, дотронулась до пальцев Игоря. Он сразу же снял свои руки с ее плеч.
— Хорошо, – произнесла Ольга. – Прошу садиться.
Все, кроме Уварова и Александрова, сели.
Лейтенант не отступил в тень и тем самым волей-неволей оказался в центре внимания.
Уваров же стоял около стола. Его тело загораживало от всех рассыпанные таблетки от света лампы.
Ольга и Игорь Грибов уселись на диване, остальные – на низких стульях.
За диваном, на длинном столике, стояли две лампы под темными абажурами.
Уваров внезапно подумал, что обстановка смахивает на классную комнату, в которой он должен проводить лекцию или семинар.
— Доктор Петров думает, что Егор Сорокин умер потому, что у него внезапно очень сильно упало кровяное давление. Давление стало таким низким, что у него перестало работать сердце. Скажите, доктор, я правильно вас понял?
— Я допускаю, что такое могло случиться, – сказал Петров. – Как я вам говорил, это всего лишь предположение. Я не верю, что его можно доказать.
— Это понятно... Доктор также считает возможным, что такое внезапное падение кровяного давления могло быть вызвано повышенной дозой того лекарства, которое он принимал. Капотен. Петров думает, что кто-то, а это, скорее всего, мог быть кто-то из вас, дал ему дополнительные таблетки, чтобы вызвать такой результат. Он говорит, что в упаковке должно было остаться шестьдесят восемь таблеток (остаток от сотни, приобретенные примерно неделю назад). Как мы видели, в наличии оказалось всего пятьдесят шесть штук. В двенадцати таблетках содержится три грамма препарата. Вы полагаете, что такая доза, данная, скажем, через несколько часов, могла привести к фатальному концу?
Последний вопрос был обращен непосредственно к доктору Петрову.
— Я не знаю, – ответил доктор. – Я же вам об этом говорил. Организм может просто отвергнуть лишнее. Начнется рвота. Но в нашем случае дозировка была увеличена более чем в два раза. Очевидно, эти три грамма оказались смертельными для Егора Сорокина, хотя о подобных вещах я не слышал. Может быть, таблетки были растворены в...
— Так вы говорите, что вы этого не знаете? – раздался голос Грибова. – Вы так заявили?
— Да, не знаю, – повторил Петров. – Я никогда не слышал, чтобы этот препарат приводил к фатальным результатам. Не слышал, чтобы больным давали такие сильные дозы капотена. Я заявил об этом капитану Уварову, молодой человек.
— Удобно... Вы ничего не знаете. Вы просто догадываетесь, – насмешливо проговорил Грибов.
Петров посчитал самым разумным сделать вид, что не слышит дерзких слов молодого человека. Он посмотрел на капитана, потом на лейтенанта и слегка приподнял брови.
Заговорил Геннадий Крюков:
— Я согласен с Игорем Грибовым, доктор Петров. Раз вы ничего определенного не знаете, значит, это все плод вашей фантазии. Догадки ваши и капитана Уварова. Не так ли, капитан?
— Гражданин Крюков, – сказал Уваров, – время от времени мы должны строить догадки.
— Похоже, дело сводится к следующему, – заговорил Крюков, обращаясь к капитану Уварову. – Вы обвиняете кого-то из нас, по всей вероятности Ольгу, в убийстве, которой неизвестно даже было ли совершенно или нет убийство. Фактически все данные говорят о том, что никакого убийства тут не было. А вот Вера была убита. Почему вы не занимаетесь розысками убийцы Веры Мишиной? – Начал адвокат тоном молодого человека, собирающегося заняться логическими рассуждениями. Но под конец голос его предательски задрожал. – Убита девушка. Прелестная девушка. Она... она уехала на машине, помахала мне рукой и...
— Крюков! Говоря обо всех вас, я вовсе не указывал специально на Ольгу Обухову. И потом, почему вы считаете все это плодом догадки, всего лишь версией? Догадки могут иметь подтверждение... Он быстро повернулся к Игорю Грибову:
— Вы ведь это хорошо знаете, не так ли, Игорь?
Александров, отступивший, наконец-то в тень, при этом подумал, что временами капитан походит на огромного кота, играющего со своей жертвой. Но только не с безобидным мышонком, а со змеей или с еще более опасным противником. Кстати, эта мысль не ему первому пришла в голову. Ее высказал человек, который сам выступал в роли «добычи» капитана. Просто лейтенант каждый раз заново все это вспоминал и убеждался в обоснованности данного сравнения.
— Ведь я прав? – спросил Крюков вторично.
— М–м–м...
Это заговорила Ольга, сидевшая рядом с Игорем, но тот схватил ее за руку, не давая говорить.
— Я должен знать? – спросил Грибов Уварова.
— Возможно, ошибаюсь. Гражданка Обухова, вы хотели сегодня видеть доктора Петрова. Зачем?
Пальцы Грибова слегка сжали руку Ольги.
— Я... – произнесла девушка, глубоко вздохнула и после этого заговорила уже спокойнее: – Я не знаю, какое это имеет отношение к данной истории. У меня немного побаливал локоть. Вот я хотела узнать, не ухудшится ли его состояние от игры в теннис.
— На первенстве клубов, – сказал Уваров. – Помнится, вы о нем говорили прежде. Он оперся о край стола.
— Я считал, что оно уже в разгаре.
— Какая разница? – с вызовом спросила Ольга, но не стала дожидаться ответа. – Да, оно почти кончается. Я...
— Моя дорогая, – вмешалась Светлана Дмитриевна. – Сейчас вы не можете играть в свой теннис. Что подумают люди?
— Я знаю, – пояснила Ольга. – Вы правы. Боюсь, что об этом не подумала.
Доктор Петров повернулся на стуле, внимательно глядя на Ольгу, пока она говорила. Его глаза были чуточку прищурены. Когда девушка замолчала и наступила пауза, доктор, хотя теперь и повернулся к Уварову, ею не воспользовался.
— Что касается Веры, – заговорил капитан, – я не забыл того, что она была убита, гражданин Крюков. – Да вы так и не думаете.
— Вера была убита ночью, – прервал его Крюков, – а Егор Сорокин умер утром.
— Адвокат Крюков, – утвердительно произнес Уваров, – я об этом тоже не забыл. Насколько понимаю, врачи считают, что есть лекарства, действующие не сразу, а через некоторое время, в течение которого они абсорбируются пищеварительным трактом. Верно, доктор?
— Да, капитан. Эффект иногда бывает замедленным – пояснил доктор. Но, конечно, адвокат Крюков сделал дельное замечание. Возможно, он совершенно прав.
Петров замолчал, поочередно взглянув на всех собравшихся.
— Это всего лишь версия. Я вовсе не настаиваю на том, что она правильная или хотя бы стоящая.
— Доктор, – обратился Уваров, – я как раз считаю, что это великолепная версия.
Теперь капитан не отведет глаз от этих пяти лиц, двух женских и трех мужских! И не упустит ни малейшего изменения в их выражении!
Они стали переглядываться. Бросали искоса друг на друга вороватые взгляды и тотчас же отводили глаза.
Один только Игорь Грибов пристально смотрел на капитана.
— Вы ведь верите в эту теорию, не так ли, капитан? – спросил он у Уварова. – В теорию доктора?
— Грибов, – пожал плечами Уваров, – я всегда считал, что Егор Сорокин умер  неестественной смертью, что его смерть была ускорена и, наконец, что лицо, сделавшее это, убило и Веру Мишину.
— Как ужасно! – воскликнула Светлана Дмитриевна. – Как можно предполагать такие ужасные вещи!
В руках ее был тоненький, обшитый кружевами носовой платок, который она приложила к глазам.
— Мне просто невыносимо думать... – добавила она, но не закончила.
— Да, безусловно, – успокоил Уваров. – Ну, а теперь в отношении библиотеки. Вы о ней, конечно, слышали, Грибов, поскольку занимаетесь медициной, ее изучением.
Глаза Игоря Грибова прищурились. Он молча кивнул.
— Я так и думал, – с невозмутимым видом продолжат Уваров.
— Гражданин Крюков, где вы были вчера вечером? Примерно с трех часов и до того времени, когда вы повстречались с лейтенантом Александровым после вашей конференции?
— Дома, – ответил Крюков. – А потом поехал на машине в клуб. Присутствовал на конференции. Вам могут это подтвердить участники конференции, капитан.
— Да, в этом я не сомневаюсь. Доктор, а где были вы?
Петров был у себя дома. Он читал, как обычно, текущую литературу по своей профессии. На это у него почти не остается времени, поэтому пришлось посвятить этому делу вторую половину вчерашнего дня.
Ольга тоже была дома, «разбиралась со своим гардеробом».
Светлана Дмитриевна находилась в доме Егора Сорокина, она прилегла. (Егор Сорокин днем тоже обязательно ложился поспать, называлось это у него – «дать отдых своим глазам»).
Грибов гулял, по окрестностям.
— Ну и что? – поинтересовался Грибов.
— Но... – Крюков наклонился вперед в своем кресле, снова пустив в ход указательный палец, выполняющий роль оружия обвинения. – В таком случае один из нас сейчас врет, не так ли?
— Адвокат Крюков?
— И вы не знаете, кто именно?
Он посмотрел на своих слушателей.
Грибов несколько секунд смотрел на капитана Уварова. Его руки все еще сжимали пальцы Ольги.
— С какой целью вы с Ольгой были в библиотеке? – спросил капитан Грибова
— Единственное, чего мы хотели, – это полистать соответствующую литературу – пояснил Грибов.
— Да, я тоже полагаю, что никаких сложных научных изысканий вам не пришлось делать... Почему вы все-таки захотели просмотреть литературу, гражданин Грибов? Почему вас это заинтересовало?
— Вот именно! Вопрос по существу, капитан! – оживился Геннадий Крюков.
Грибов посмотрел на Крюкова. В его глазах было что-то такое, что заставило лейтенанта Александрова заерзать в тени. Но Игорь тут же отвернулся от Крюкова и заговорил с капитаном.
— У нас дома вечерам собралось несколько знакомых, среди них была парочка врачей. Они, как водится, очень много говорили, а я их слушал с большим интересом. Один из них был кардиологом. Он-то и упомянул о капотене. Сказал, что это хорошее средство, но ненадежное. При этом он сослался на статью, которую недавно читал. Название препарата засело у меня в голове, так что когда я услышал его здесь, то вспомнил тот разговор. Не сразу, а когда... – Он замолчал.
— Продолжайте, Грибов, – попросил Уваров.
Игорь несколько секунд молчал.
— Волею случая я оказался причастным к этому делу, – заговорил он медленно. – Вот и подумал, что стыдно сидеть, ждать, когда другие люди все сделают, принесут на тарелочке с голубой каёмочкой тебе готовое решение. Надо попробовать самому установить, во что в точности ты угодил. Узнать, каково мое положение.
— Вообще, мне было необходимо выяснить наше с Ольгой положение.
Он повернулся, взглянул на девушку:
— Ты не в претензии, что я так сказал?
Она сначала кивнула, потом произнесла:
— Все правильно, Игорь!
— Мы ничего не сделали, – продолжал Грибов. – Знаю, что я ни в чем не виноват. Ольга сказала мне то же самое о себе. Поэтому, что бы я ни узнал, все это должно было так или иначе помочь нам выбраться из той ямы, в которую мы попали. Вы понимаете, капитан, что имею в виду?
—Конечно, Грибов, – сказал он миролюбиво, – вы посчитали, что я нуждаюсь в помощи.
— Послушайте, капитан, – смутился Грибов, – крайне сожалею, если...
— Я всегда рад любой помощи. Частенько в ней нуждаюсь. Продолжайте, пожалуйста.
— Мы с Олей все это обсудили. Она тоже хотела узнать, что же произошло на самом деле. Поэтому мы отправились с ней в библиотеку и просмотрели соответствующие публикации.
Игорь немного помолчал.
— Доктор Петров прав. Я вовсе не хочу сказать, что капотен употребили для того, чтобы убить. На это ничто не указывает. Он не убивает, но один раз так было. Врачи, лечащие одного пациента, в этом не сомневались...
Он повернулся к доктору Петрову:
— Произошло это в Англии, доктор. Может быть, поэтому вы и не знаете об этом случае.
Грибов ждал ответа.
— Очевидно, – ответил Петров, – как я говорил, у меня не хватает времени на то, чтобы идти в ногу с последними достижениями науки.
— Заметка в медицинском журнале «Здоровье», – сказал Грибов, – написана двумя врачами, потерявшими пациента в больнице. У пациента развилось...
Он остановился и ощупал карманы своей куртки, затем вытащил из нагрудного кармана листок бумаги, поднес его к свету.
—Ага! Вот как тут сказано: «Началось необратимое, прогрессирующее падение давления после приема капотена в больших дозах, чем больному давалось до этого».
Грибов снова повернулся к доктору:
— Вы, доктор, никогда не слышали об этом случае?
— Нет, – ответил Петров.
Отвечал он спокойно, но было видно, что с трудом сдерживается, наверное, в душе у него все кипело.
— Я никогда об этом не слышал, молодой человек. Но это очень интересно. Не помните ли вы, авторы данной статьи сообщают, какую дозировку они использовали?
Грибов снова заглянул в свои записи.
— Видимо, они подняли ее до двух с половиной граммов в день. У пациента появилась тошнота, ухудшилось зрение, все перед глазами расплывалось, а под конец началась рвота. Лекарство перестали давать, и давление подпрыгнуло.
— Эта доза больше, чем та, которую я назначил Егору Сорокину, – пояснил Петров.
Теперь он обратился к Уварову: – Очевидно, организм отверг препарат, пытаясь от него избавиться. Это более или менее подтверждает то, что я предполагал, не так ли? Что касается возможности фатального исхода...
Он снова повернулся к Грибову.
— Вы – любознательный молодой человек... А может, узнали об этом не сейчас, а раньше? Как я понял, ваш знакомый в разговоре упомянул как раз данную статью.
Уваров ждал. Все ждали.
— Нет, – ответил Грибов. – Он не пускался в подробности, доктор. Детали мы выяснили сегодня днем. Оля может вам это подтвердить.
Грибов обратился к Уварову:
— Спросите у нее, капитан.
Но теперь снова заговорил Геннадий Крюков.
— А откуда она может знать, когда вы об этом узнали? Читали ли вы эту статью раньше или увидели ее впервые вместе с ней в библиотеке? Статья для нее была новой, в этом я не сомневаюсь. И также в том, что вы притворились, что незнакомы с данной статьей. Но Олег Петров задал вам вопрос по существу: была ли эта статья вам уже раньше известна?
Грибов сделал движение, как будто он собирался встать. Но на этот раз рука Ольги удержала его и успокоила,
— На меня и прежде нападали, – произнёс он в ответ. – Капитан, заявляю совершенно официально: вплоть до сегодняшнего дня я не знал никаких подробностей.
— Однако вы не можете это доказать, не так ли, гражданин Грибов? – спросил капитан Уваров.
Грибов протянул ему листок – инструкцию по применению данного препарата.
— А, собственно говоря, почему он должен что-то доказывать? – заговорила с жаром Ольга, игнорируя усилия молодого человека, которые предостерегали ее, просили быть разумной. – Почему вы от нас этого требуете, капитан Уваров? Возможно, кто-то и дал дедушке повышенную дозу этого препарата. Возможно, он его убил. Но для этого должна быть причина, не так  ли? Неужели это не ясно? Игорь же даже не слышал о дедушке до этого дня, как была убита моя сестра.
Крюков снова наклонился, готовый к атаке. Началась перепалка между Ольгой и адвокатом. Зачастую в подобной ситуации выяснялись важные вещи.
— Вы же этого не знаете, Ольга, – сказал Крюков. – Возможно, он знал ее гораздо лучше, чем признается. Все, что у нас есть, – это его слова.
— А может быть, – раздался перепуганный голос Светланы Дмитриевны, он не сын этого доктора? Может быть, он гангстер?
  Грибов посмотрел на нее с недоумением.
— Господи помилуй! – воскликнул Игорь и обратился к капитану Уварову:
— Что же это такое, капитан?
— Гражданин Грибов, вне всякого сомнения, сын известного врача из Иркутска, – дал пояснение Уваров. – Он именно тот, за кого себя выдает. Гражданка Обухова, конечно, говорит по существу. Что выигрывал гражданин Грибов от смерти Егора  Сорокина?
Капитан поочередно посмотрел на всех собравшихся.
— А вот все остальные приобретут значительные деньги. Или могли получить, – добавил Уваров, взглянув на Геннадия Крюкова, собиравшегося запротестовать. – И вы не можете этого отрицать, гражданин Крюков.
Наступило молчание.
Его нарушил Олег Петров.
— Я не отрицаю, что Егор Сорокин оставил мне деньги. Но не спешите ли вы, капитан, вычеркивать этого молодого человека из числа подозреваемых лиц?
Крюков заколебался, потом повернулся к доктору Петрову.
Петров заговорил с явным подозрением.
— Мне очень не хотелось говорить об этом, даже высказывать такое предположение, зная, как вы относились к Вере Мишиной, Геннадий. Но не могло ли случиться так, что они с Игорем Грибовым были ближе знакомы, чем он признает? Что они вместе разработали план, как Ольга обогатиться после смерти ее дедушки? Грибов рассказал, что бы он там ни говорил, об этом способе. Возможно, они были сообщниками, а потом...
— А потом я убил Веру Мишину до того, как она успела унаследовать все, что ей полагалось по завещанию? – злым голосом сказал Игорь Грибов. – До того, как я убил Егора Сорокина? Где же тогда моя прибыль, доктор?
— Возможно, Вера пыталась нарушить какой-то договор, – сказал Крюков, – да и Егор Сорокин умер уже после того, как вы встретили Ольгу, не так ли? Ну и Ольга теперь наследует все.
Игорь Грибов вскочил на ноги еще до того, как Крюков закончил. Лицо у него было искажено яростью. Он наступал.
Но лейтенант Александров все же действовал быстрее. Он схватил Грибова за руки. С минуту два силача неподвижно стояли, глядя друг на друга, как бы достигнув соглашения, не прибегая к помощи слов. Лейтенант Александров отпустил молодого человека.
Грибов произнес, обращаясь не только к капитану Уварову, но и ко всем:
— Прошу извинить!
И снова сел рядом с Ольгой, а ее изящные ручки легли сразу же на его сжатые кулаки.
— У вас есть версия на все случаи, не так ли? – сказал Уваров. – И какие хитроумные версии! Интересно знать, не могли бы вы нам помочь с...
Но его прервала Ольга Обухова. Ее тоненькая фигурка напряглась, глаза сверкали.
— Капитан, только что обвинили Игоря, что у него нет никаких доказательств, и что мы верим ему на слово. Доктор тоже голословно утверждает, что ничего не знал об этой статье из журнала. Между тем у него была целая подшивка «Здоровья» Я это точно знаю. Знаю потому, что видела ее собственными глазами.
Она повернулась к Уварову.
— Капитан, у него были все журналы, и он не мог не читать про это дело, про этот случай в Англии. Что он сделал... – Она замолчала.
— Так, значит, – заговорил доктор Петров шипящим голосом, – вы приходили сегодня ко мне проверить, да, Ольга? Вам Грибов посоветовал это сделать, верно?
— Он... – начала она и замолчала.
— Разумеется, это он вас надоумил... Воображаю, как он был разочарован, когда услышал ваш отчет, что у меня в кабинете никакой подшивки «Здоровья» нет. И никогда не было!
Доктор повернулся к Уварову:
— Я изредка просматривал этот журнал, отдельные номера мне присылает мой приятель из Иркутска после того, как сам их прочитает. И то, когда вспомнит обо мне... Возможно, вы сами заметили один из номеров у меня на столе. Но именно того номера нет, и я его никогда не видел... Если Ольга Обухова считает, что она видела у меня целую подшивку «Здоровья» значит, она ошибается, спутав его с каким-то другим журналом.
Он посмотрел на Ольгу Обухову, которая, сначала хотела что-то сказать, но потом просто покачала головой.
— Похоже, что вы ничего не доказали, не так ли, капитан? – раздался скрипучий голос доктора Петрова. – И неудивительно... Вы не располагаете никакими уликами!
— Доказательства – сложная вещь, доктор Петров, – уточнил Уваров.
Крюков сидел, откинувшись на спинку стула.
— Иной раз они добываются не так просто, как, скажем, обыкновенным сложением столбика чисел или же взвешиванием лекарства в аптеке. Очень часто это собирание незначительных фактом, почти неприметных и вроде бы к делу не относящихся. Некоторые обстоятельства могут доказать что–то мне, но другому ничего. Несомненно, присутствие субъективного элемента. Но я всегда все проверяю. Кроме того, сопоставляю, соответствует ли данная личность характеру совершенного преступления.
Он снова осмотрел комнату.
Нет, честное слово, есть все основания предполагать, что он проводит семинар по расследованию убийства.
— Конечно, требуются бесспорные доказательства, особенно их, необходимо иметь в конце следствия. Но порой наиболее убедительные доказательства по своей сути отнюдь не являются вещественными, например, некстати сказанное слово. Или, наоборот, какой-то предмет, слишком уж находящийся на своем месте.
Свою версию о смерти Егора Сорокина стал высказывать доктор Петров.
Все смотрели на Петрова, пока он говорил. Читая цифры и рассуждая о них, он постепенно придвигался все ближе к краешку сиденья и так и остался сидеть, упираясь локтями в подлокотники. Чувствовалось, что и в нем, и во всех остальных нарастало напряжение. От неровного тусклого света ламп под плотными абажурами лица казались неестественно бледными.
— Да, очевидной связи тут не видно, – согласился Уваров. По-видимому, его нервы не испытывали никакой нагрузки. Голос у него звучал почти небрежно.
— Егор Сорокин, насколько я понял, почти все время находился на попечении Светланы Дмитриевны. Скажите, Светлана Дмитриевна, вы большую часть дня находились в его комнате?
— Да, всегда, когда он хотел этого. А в ночное время у него был специальный колокольчик на тот случай, если ему надо подать воды или что-то еще.
— Говоря об этом, она тоже передвинулась на край стула.
— Если что–то с ним действительно случилось, я во всем виню себя. Но я старалась изо всех сил...
— Светлана Дмитриевна, – загудел Уваров, – я не сомневаюсь, что так оно и было. Расскажите мне о распорядке обычного дня.
— Как это обычного? – не поняла Светлана Дмитриевна.
— Возьмите любой день на прошлой неделе. Самый простой день.
— Ну, ладно. Прошлая пятница, – заговорила Светлана Дмитриевна. – Это был самый обычный день. За исключением того, что внезапно погас свет, но это случилось из-за сильного ветра. Впрочем, нельзя сказать, что это было что-то особенное. Свет гаснет каждый раз, когда бывает сильный ветер или гроза. Наверное, происходит замыкание...
— Да-да, продолжайте!
Она не умела излагать последовательно, ею надо было управлять.
Я принесла завтрак где-то около восьми часов утра. Так было принято. Егор немного посидел в кресле, он вязал журнал и стал просматривать его. Потом лег в кровать отдохнуть. Обед подали вскоре после двенадцати. Затем Егор вышел  немного подышать свежим воздухом, погреться на солнышке.
— Дома была Вера, – сказала Светлана Дмитриевна. – Она почти всегда была в это время дня дома. По вечерам–то редко. Зато вечером обычно дома сидела Ольга. Дорогая Ольга не...
Светлана Дмитриевна неожиданно замолчала.
— Вот именно, – подхватила Ольга Обухова, – дорогая Ольга не любит...
Но тут она взглянула на Игоря Грибова и тоже умолкла.
— Хорошо...
— Должен ли я понять, что Вера сидела у дедушки в то время, когда вы ходили гулять?
— Сидела? – переспросила Светлана Дмитриевна. – Она просто находилась там. Что касается остальной части дня... Она продолжала.
Пока она все это рассказывала, капитан Уваров смотрел не на нее, а на всех остальных, постепенно они все тоже перестали ее слушать и просто ждали.
— Примерно в девять часов... – сказала Светлана Дмитриевна и обиженно добавила: – Вы меня совсем не слушаете, капитан!
— Светлана Дмитриевна... Ложитесь вы спать около десяти часов?
— Да, – согласилась Светлана Дмитриевна, – когда оставалась здесь, конечно.
— Да, знаю, – прервал ее Уваров. – Доктор Петров, вы отменили слабительное для Егора Сорокина. Когда?
— Приблизительно... – начал, было, доктор и запнулся. – В чем дело, капитан? Почему вы меня об этом спрашиваете?
— Доктор! Примерно недели две назад, я полагаю?
— Вероятно. Он настолько привык...
— Будь я неладен! – воскликнул Игорь Грибов. – Нет, будь я проклят! Так вот оно что! Ясно. А Ольга проверяла...
— Совершенно верно, гражданин Грибов, – сказал Уваров. – Именно так все и было, не правда ли, доктор? Все предположения не привели к конкретному выводу — кто же убил Егора Сорокина? А может, его и не убивали?
— Перейдемте к вопросу об убийстве Веры – перебил Крюков. – А кто же ее убил?

ГЛАВА 20

— Экспертиза подтвердила – сообщил Петров – Вера была отравлена нитробензолом. Стал приводить свои соображения в расследовании убийства Веры.
— Вы строите свою версию, доктор Петров, главным образом на ядовитом веществе, примененном преступником, – заметил Крюков вполне добродушно. – Может вам удалось установить личность преступника?
— Нет, Крюков, – ответил доктор – вряд ли бы решился на такое. Придаю большое значение потому, что применение нитробензола, как уже говорил, бесспорно, является характерной особенностью расследуемого нами преступления. Сам по себе факт не может решить проблемы. Вкупе с другими обличающими убийцу уликами, выявленными в процессе расследования, может оказаться решающим фактором для установления личности преступника. Приходит нам в голову, то, что преступление – дело рук не неглупого  человека. Все наше внимание сосредоточено теперь на преступнике, который интересовался криминалистикой, обладающем познаниями в области токсикологии. Если не ошибаюсь (что со мной бывает редко), экземпляр справочника или подобной ему книжка, стоит у нашего персонажа на полке.
— Занятно, – пробормотал Грибов.
— Ну ладно, давайте подведем итоги, – произнесла Ольга, чуть потрясенная. – У вас есть версия. В чем заключается она?
— Конечно, есть, – доктор надменно улыбнулся. Ему впервые удалось вызвать раздражение у Ольги. Это доставило ему удовольствие. Вывод, к которому я приближаюсь, просто хотел продемонстрировать вам. А этого можно достичь, если внимательно проследить за ходом моих мыслей. Придя к определенным выводам относительно яда, затем занялся другими вопросами, ответы на которые привели бы меня к результатам, которые в дальнейшем можно бы свести и сопоставить между собой.
— Считаю само собой разумеющимся, сначала преступник обдумал путь убийства, а затем предпринял попытку добыть нитробензол.
— Ясно, убийца все знал относительно ядов. Ему требовалось быстродействующее средство, так что выбор был невелик: синильная кислота, стрихнин, аконитин и кураре. Синильная кислота имеет специфический запах, так что вряд ли мог принять его, ничего не заподозрив. Стрихнин причинил бы ей сильные боли, она стала бы кричать, возникла бы суматоха. Кураре действует только через раневую поверхность. Аконитин же (между прочим, удачная идея) был, как говорится, то, что надо.
— Гм! – Уваров с серьезным видом стал поглаживать подбородок. – Понимаю, к чему вы клоните. Но неужели вы думаете, что он...
— Тогда зачитываю перечень условий.
Петров вынул блокнот и начал читать:
ВОТ УСЛОВИЯ, КОТОРЫМ ДОЛЖЕН СООТВЕТСТВОВАТЬ ПРЕСТУПНИК:
1. Преступник  должен обладать элементарными знаниями химии.
2. Элементарными знаниями в области криминологии.
3. Не пренебрегать достижениями чужой творческой мысли.
4. Быть холодным, безжалостным и бездушным отравителем, способным убить человека.
— Совершенно очевидно. Я обладаю элементарным знанием химии, могу получить нитробензол, что проделывал неоднократно, – доложил Петров.
Токсические концентрации и дозы очень малы даже две капли нитробензола при приеме через рот могут неприятное последствие. При работе в условиях, когда концентрация нитробензола незначительно превышает ПДК, выявляются изменения крови, пигментного обмена, функций печени и функционального состояния центральной нервной системы.
— Ну, хорошо, – нетерпеливо вмешалась Ольга, которой надоели бесконечные отклонения от темы. – Вы нам назовете преступника, доктор?
Петров взглянул на нее не без лукавства:
— Я же сказал, что это ни к чему не приведет, поскольку не могу ничего доказать.
Ольга ответила еле уловимой улыбкой.
— Да. Не буду вас мучить, – произнес Уваров. – Из слов Крюкова заключил, что Вера и Игорь не были друг для друга совершенно чужими людьми. 
Ольга приподняла тонкие брови, будто подобный вопрос ее удивил.
— Граждане, вполне понимаю, что сейчас у вас на душе. Поразмыслив, не мог не ощутить, что даже версия Олега Петрова не так уж непогрешима. Никто из вас до самой последней минуты не называл подозреваемого, – произнёс Уваров. – Надеюсь, мне будет это позволено. Итак, мне удалось осветить наиболее сомнительные моменты.
— А каков, по–вашему, был мотив преступления? Вы назвали самолюбие, – изрек Крюков.
— Конечно. Бог мой, мне надо было об этом сказать сразу. Нет. Думаю – не ревность, а месть, жадность. – Уваров утвердительно произнес. – Разве выдвигал факты, которые не мог обосновать? Уваров по их взглядам понял, что ему надо ответить. – Хочу разбить одно любопытное алиби. К обеду вернулся домой. После обеда у меня так гудело в голове, я решил пройтись, – все равно толку от себя не ждал. В смутной тревоге прошелся по улице Ленина, очутился около гостинице. В глубокой задумчивости стоял пока моё внимание не привлекли молодые женщины. Очутился у главного входа в здание, зашел в него. Обратился к дежурному администратору, попросил книгу учета приезжающих и отъезжающих за эту неделю.
Администратор потребовала предъявить документы. Только после этого она вручила мне нужную книгу.
Внимательно стал рассматривать записи. Расспрашивал о каждом посетители. Кто проживал не более недели. Было всего пять человек. Трое пожилых мужчин, одна пожилая женщина, молодая женщина, которая пробыла всего два дня, Галина Гордон. Меня заинтересовала эта фамилия. Подробно расспросил дежурного администратора об этой персоне.
Администратор сообщила: – Галина Гордон не завтракала тем утром, о котором я спрашивал. Отбыла очень рано утром. – Потом вспомнила все обстоятельства. Она прибыла в отель вечером… – Дежурная заглянула в журнал, – двадцать четвертого, довольно поздно, между семью и восемью часами. Попросила устроить ее в номер на три или четыре дня. У нее были темно – каштановые волосы, подстрижена была под мальчика. Круглый подбородок с ямочкой. Выдала ей ключи от сто тридцать седьмого номера. На второй день рано утром, около пяти, она появилась здесь и сказала, что получила срочную телеграмму из Иркутска и ей нужно ехать сегодня же. Я составила счет – вот это как раз помогло мне все вспомнить – попросила ее оплатить пребывание в гостинице. За полные сутки. Таковы у нас правила. Она вроде бы не возражала, как некоторые в таком случае.
Галина в тот день вся такая – в тревоге, спешке, сказала, что срочно выезжает. Только что получила телеграмму – её муж попал в аварию. Врачи боятся, что он не выживет. Я вызвала такси, она села и отъехала. Вот и все, что мне известно. Время было около половины шестого. Такси брала на стоянке, у гостиницы. Говорила водителю такси, что ехать на железнодорожный вокзал.
Потом она уехала, с тех пор у нас не появлялась.

* * *

Уваров знал теперь, в каком направлении двигаться дальше. 
По полицейской базе данных, которая находится в любом в компьютере, полицейского участка, установили место прописки Галины Гордон. Но там она не жила.
Капитан тем временем слегка расслабился, сел, откинувшись на спинку кресла, пребывал какое-то время в приятной задумчивости. Стал говорить в манере беседы.
— Итак, начну с доказательств. Прежде всего оговорюсь: в моем арсенале нет такого количества средств, какое удалось привлечь доктору Петрову для обоснования своей первой версии, но, думаю, вы согласитесь, что собранных мною доказательств без того будет вполне достаточно. Уместно пройтись по перечню из четырех условий, которым должен соответствовать преступник. Могу ответить на первые два, касающиеся того, что убийца владел элементарным знанием химии и криминалистики.
— Из вашей версии следует, – допытывался Крюков, – убийца был из близкого окружения убитой?
— О! Какая немыслимая насмешка судьбы! – Ольга снова демонстрировала свою способность бесстрастно и отрешенно воспринимать происходящее. 
— Увы, – согласился Уваров.
— Я думаю, – говорил капитан тихо, чтобы не дать своему торжеству прорваться наружу, – даже теперь вы не до конца понимаете, куда клоню.
Все удивленно взглянули на капитана Уварова.
— Да, но каков же мотив? – воскликнула Ольга.
— Мотив? О, мотив был достаточно серьезный.
Капитан улыбнулся:
— Вы, Ольга, как в вагнеровской опере. Стоит появиться очередному подозреваемому и у вас начинает звучать тема нитробензола. Еще раз уточняю, что нитробензол, как вам хорошо известно, широко применяется в парфюмерии.
Капитан задумчиво побарабанил пальцами по столу.
—Тем не менее, воспроизвести его особой трудности не представляет. Преступник, по-видимому, считал, что обезопасил себя от любой непредвиденной случайности. Это ему почти удалось. 
— Да, пожалуй, – согласился доктор. – Это очень тонкая мысль, с психологической точки зрения.
— Думаю, что я затронул почти все условия вашей таблицы, сообщил капитан. – Умозаключение было выведено вами из того факта, что убийца впрыснул дозу нитробензола в питье, что предназначалось Вере.
— Выходит, – подытожил Игорь Грибов, – что наш подозреваемый великий человек.
— Выходит, что так, – с большим достоинством согласился капитан.
Ольга едва сдерживала волнение.
— Пожалуй, на этот раз он прав, – тихо проговорила она.
Но Ольга не отступала:
— Еще несколько незначительных деталей, на которых следует остановиться. – Продолжала Ольга, невозмутимая, – основной уликой, оставленной нам убийцей, была та, о которой он даже не подозревал, – резкая определенность характерных черт его личности.

ГЛАВА  21

В непостоянном ложном мире Галине Гордон приходилось сталкиваться с делами, от которых ее кровь просто кипела.
Ей пришло в голову, что можно покончить с нищетой, совершив убийство: убить Ольгу Обухову, Веру Мишину и деда Егора. После предъявить завещание, которое было составлено Иваном Юрьевичем Обуховым, при рождении Галины.
Тут Галина с облегчением подумала о деньгах, которые получит от завещания составленного ее отцом. Об этом завещании знали только Галина и её мать Мария Гордон. В завещании было указано, что Галина Гордон, – родная дочь Ивана Юрьевича Обухова. При достижении двадцати лет, ей причитается равная доля наследства между детьми семьи Обухова. Но это наследство Гордон получит при достижении двадцатилетнего возраста. Такова была воля Ивана Обухова.
Дед Егор Сорокин не знал об этом завещании. Если родители и дед покинули этот свет, значит, Галина Гордон получит по завещанию, в равных долях с Верой Мишиной и Ольгой Обуховой. Но делиться с двоюродными сестрами Галина не желала. Решила получить одна и все состояние.
Гордон не встречалась ни с Ольгой Обуховой, ни с Верой Мишиной. Ольга, Вера и дед Егор Сорокин не знали о существовании Галины Гордон.
Собираясь в Братск, Галина в какой-то момент все ее страхи грядущих дней вылились в панику по поводу: что надеть? К платью купила специальный бюстгальтер, который поддерживал грудь (хотя ей это не особенно было нужно), он оставлял верх открытым – в нем она даже чувствовала себя как-то по-другому: смущение уступало место непокорной радости, однако не уходило совсем.
Обычно её мало волновало, что на ней надето, но сегодня утром лихорадочно перерыла в гардеробе все вещи в поисках нужного ей наряда. Одни вещи чересчур казались ей строгими, другие – несерьезными. Наконец остановилась на темно-серых брюках, жакете, блузке цвета красного вина. Очень сдержанно и ничуть не вызывающе, решила она.
— Хватит дергаться, – приказала себе. – Если я такая смелая, то, какое мне дело до того, что они обо мне подумают?
Галина Гордон устроилась в купе поезда, приготовилась созерцать серовато - зеленый изменчивый пейзаж Сибири. Вот только на Юге зелень темнее, а серого цвета меньше. Впрочем, в Гидростроителе, где она сейчас жила, зеленого цвета не слишком-то много, так что сравнивать, собственно, не стоило. Наблюдая за открывавшимися ее взору красотами, нашла, наконец, способ, как решить свой задуманный план и не быть подозреваемой.
Когда поезд отъехал от станции, прогрохотав по железному мосту, Галина придвинулась к окну купе и стала всматриваться вдаль, мелькавших перед ней предметов от уходящего поезда. Она так отчаянно нуждалась в деньгах и престижной работе, что не могла позволить себе долго раздумывать о том, стоит ли ей в это ввязываться. Три месяца назад её уволили из ресторана. С тех пор Гордон бралась за любую работу, чтобы выжить.
В этот момент поезд ворвался на станцию Анзёба. Подхватив свои сумки, она спустилась на платформу.
— Теперь в нашем обществе, такое состояние, что ведет, человека, к усугублению неравенства. Не пытайся таким образом усыпить мою совесть. К тому же мне нужны деньги, — приказала сама себе.
На привокзальной площади взяла такси, поехала в гостиницу. Машина свернула за угол, покатила под раскидистыми кронами деревьев. Миновав еще некоторое расстояние, они выехали на большую лужайку, на которой высилось  современное каменное здание, окруженное ухоженным газоном. Вот приехали в гостиницу.
Галина устроилась в уютном номере. Комната была со вкусом обставлена казенной мебелью. Сразу позвонила Вере Мишиной, сообщила ей, что имеет сведения, не терпящие отлагательств, очень важные для Веры. Она готова встретиться с Верой в гостинице даже в час ночи.
Приняла душ и сделала любимый коктейль из напитков, находящиеся в холодильнике её номера. (Одна часть рома, три части водки, немного гранатового сока, все это сдобрено содовой и большим количеством льда).
Прошлась вокруг стола, на ее волевом лице появилось озабоченное выражение.
Я уверена, что написала для себя записочку, она находится где-то тут. Я должна что-то сделать до завтрашнего утра, убей Бог мою душу, если я помню, что именно… Ага, вот! Все правильно. Жаль, сама не смогу ограбить кассу, в которой лежат деньги. Отпив несколько глотков крепкого коктейля, вспомнила прошедшие годы и начала сама с собой разговаривать:
—Дело было… м–м–м… три, пять лет назад, – вспоминала Галина. – Я и мои тогдашние друзья, были еще молоды. Мнили о себе бог знает что, – мы самые-самые. Болтались по ночным паркам, напиваясь до одури, решали мировые проблемы. Словом, натуральная пародия на хиппи из шестидесятых. Секс, наркотики, рок-н-рол, – вот, пожалуй, все, что нас интересовало. Или, точнее, мы пытались убедить себя в этом. Это была довольно дорогая жизнь. Тех денег, что давала мне мать, не хватало. Выход был найден. Стала торговать не большими партиями наркотиками
Резко встав, Галина выпила бокал коктейля, начала мерить шагами комнату.
Теперь была совершенно уверена, что выпила слишком много, потому что румянец, запылавший на ее щеках, не имел ни малейшего отношения, ни к застенчивости, ни к смущению. Исполнение желания заставило ее ощутить такую степень свободы, что она даже испугалась.
— Буду спать как убитая, особенно после второго стаканчика коктейля –  подумала Галина. – Может, мне повезет. Так что не тушуйся, Галина. У тебя впереди целых три дня, чтобы исполнить намеченное дело! А теперь расслабься, слушай музыку и не переживай.
Внезапно звякнул телефон. Улыбнувшись, Галина подошла к аппарату, стоявшему на столе.
— Да–да, это Вера Мишина?.. Хорошо, спасибо, я сейчас иду. – Положив трубку, побежала к дверям. Галина никогда с Верой не встречалась, однако много чего знала о ней — со слов знакомых. Поймала себя на мысли, что ей не терпится увидеть Веру Мишину. Не факт, что она окажется такой уж душкой.
Гостья и хозяйка номера гостиницы внимательно оглядели друг друга, – прицениваясь, но стараясь себя не выдать. Когда глаза Веры под прямыми темными бровями загадочно блеснули, Галина поняла, что дни сулят нечто неожиданное. У Галины Гордон слегка закружилась голова, она ощутила странную слабость. Давненько уже  не испытывала столь очевидного влечения прямо с первого взгляда – покоренная красотой и стройностью, этой прелестной девушки. Вере, судя по всему, Галина тоже приглянулась, во всяком случае, уголки ее рта чуть приподнялись в улыбке.
— Значит, вы Вера, – промолвила она.
Галина молила Бога, чтобы охватившие ее чувства не слишком явно отразились на ее лице. Кивнув, она улыбнулась в ответ, чувствуя себя немного глупо.
Когда были налиты кофе и мартини, Вера встала и пошла, помыть руки. Вернувшись, закурила, просто чтобы что–нибудь делать. Попыталась быть общительной, слушая историю, которую рассказывала ей Галина. Для большей убедительности Гордон показала Вере свое свидетельство о рождении.
Галина предложила гостью пирожное. Вера с удовольствием ела его и запивала кофе.
Мишина рассказала о болезни деда Егора, какое его состояние и как его лечат.
Когда Вера закончила пить кофе, Галиной овладело беспокойство.
Вера, докурив сигарету, допила мартини, кофе и заговорила:
— Я приношу свои извинения. Мне надо быть дома. Прошу прощения и благодарю за встречу, Галина. Я здесь нахожусь уже более часа. Так хотела вас видеть. Подумала,  мне следует что-нибудь вам подарить, но это будет завтра. Мы теперь родные души.
Галина сделала жест рукой, в другой она держала бокал с мартини.
— Не следует просить прощения, можно только сожалеть, что мы не встретились раньше, – промолвила Галина.
— Ты в этом не нуждалась. Повторяю, что я виновата, но не буду сейчас на этом подробно останавливаться, это подождет. Вера повернулась, пошла к выходу. Галина последовала за ней.
Они прошли через коридор, спустились вниз, мимо дежурного администратора и вышли на улицу. Администратора за стойкой не было. Никто не заметил, как они вышли из гостиницы. Ни кто из обслуживающего персонала не заметил, как Вера вошла в гостиницу.
Галина была доброжелательной, она надеялась на небеса, так как в противном случае операция была бы провалена.
Они спускалась по семи ступенькам на тротуар, подошли к машине. Вера почувствовала себя плохо. Галина попросилась сесть за руль машины, а Вера, чтобы отдыхала на заднем сидении автомобиля. Вера согласилась. Галина села за руль и поехали на берег. Вера сообщила свой адрес и не обратила внимания, на то, куда везет ее Галина. Она лежала с закрытыми глазами, ей с каждой минутой становилось все хуже и хуже.

* * *

Вечером к Уварову заехал сержант и сообщил о проведенном мероприятии.
— Дело было так. В кармане у меня с собой был этот ваш циркуляр с фото этой женщины, когда шел со службы чуть за полдень. По дороге повстречал знакомую девушку и пошел вроде как уже с ней. Чтобы, не играть в молчанку, показал ей это фото, ни на что, понятное дело, не надеясь. Ну вот, она поглядела и говорит: – Знаю я эту женщину.
—Ты ее знаешь или видела где–нибудь?
— Женщина эта иногда заходит к нам в магазин, но фамилии и имени ее не припомню, хотя слышала.
— Девушка эта, с которой я шел, работала в магазине, а сейчас, вот уже неделю, пока не работает нигде.
— А мне бы узнать надо, как ее звать. Никак не вспомнишь?
— Нет, не помню.
— Хорошо, – подбодрил Уваров, заметив, что сержант как будто собирается на этом остановиться.
— Спросил, может, другие девушки знают. Но когда она поняла, что нужно мне все это знать, то сдалась. Мы пошли в тот магазин, где она работала. Расспросив трех или четырех девиц, мы отыскали одну продавщицу, которая, эту женщину точно помнила.
— Да это Галина Гордон, – говорит одна из продавцов, – она живет там, на улице Энергетиков в поселке Гидростроитель. Я частенько разговаривала с ней, вот и знаю.
— Отлично, – еще раз тепло поощрил рассказчика Уваров.
— Я решил, может, надо бы это проверить, – продолжил сержант с тягостной неторопливостью, – попросил Клаву, девушку, с которой пришел в магазин, пойти туда вместе со мной по адресу, где могла проживать Галина Гордон. Домик мы нашли неподалеку от конца улице Энергетиков. Уединенное такое местечко. Не захотел сам расспрашивать. Попросил Клаву пойти в дом по соседству, узнать, в каком доме проживает Галина Гордон. Она пошла, ей сказали: в этом доме, улица Энергетиков. Понял, что все в порядке, сразу приехал к вам рассказать.
Уваров улыбнулся.
— Здорово у тебя это получилось, дружище, – похвалил Уваров. – Честно говоря, у меня бы так не вышло. Полагается за это тебе награда. Бери машину, и мы сейчас же туда поедем.
Уваров позвонил в ОМВД, дал кое-какие распоряжения. Когда они с сержантом Ковтуном подъехали к огромному зданию отделения полиции, двое мужчин в штатском уже ожидали их. Один подал Уварову чемоданчик и ордер на арест Галины Гордон. И доложил, что как только была получена информация о Галине Гордон, двое сотрудников уже уехали на данный адрес. Уваров и сержант помчались в поселок Гидростроитель.
Не было луны, за ореолами уличных фонарей начиналась кромешная тьма. Уваров в двух словах изложил вновь присоединившимся сотрудникам их задачу, и дальше все ехали в полном молчании. Капитан и сержант Ковтун были взволнованы: Уваров надеялся на скорое разрешение своих проблем. Сержант надеялся на продвижение по службе, которое могло последовать за успешным исполнением задания.
Когда Уваров и сержант подъехали к дому Галины Гордон, полицейских и хозяйки не было дома.
Изучение дома сопровождалось его подробнейшим описанием. Полицейские тщательно осматривали комнату за комнатой, каждый предмет мебели, каждую книгу,  бумажку, каждую вещь из гардероба. Обыск продолжался долго, только к половине третьего утра был завершен.
Отъезд хозяйки был внезапным. Об этом свидетельствовали оставленная в беспорядке спальная комната, а также книга, лежала раскрытыми страницами вниз, говорила о том, вскоре хозяин книги вернётся к чтению и не искать нужную страницу.
Время отъезда, определил Уваров, по внешнему виду продуктов. Молоко в большой чашке не скисло, и не свернулось. Хлеб был довольно свежим. Листья салата на полке не завяли. А несколько хризантем, поставленных в воду в гостиной, имели еще вполне красивый вид. Уваров решил, что побег состоялся недавно.
Это подтверждалось еще одной уликой. В почтовом ящике на двери инспектор обнаружил письмо, адресованное Галине Гордон. Штемпель указывал, что его отправили из Иркутска. Значит, Гордон уехала как минимум несколько часов назад.
Теперь у капитана Уварова было столько направлений для разработки операции, что он даже немного растерялся, за какое направление взяться в первую очередь. Ясно, что первостепенной задачей является выход на след Галины Гордон, но абсолютно не ясно, какое из направлений вернее всего приведет к этой цели. Если не вычислить основное направление, то потеря нескольких часов может привести к провалу всего дела. У Галины Гордон было преимущество перед сыщиком в нескольких часах. Не мог допустить Уваров, чтобы оно возросло еще хотя бы на минуту.
В который раз капитан ощущал себя сбитым с толку. Опять в этом удручающем деле оказался в тупике. Все добытые сведения как будто сговорились, подводят его в самый ответственный момент. В полном унынии сидел за столом, просматривал заново свои записи по делу в надежде отыскать хоть какой-нибудь намек, случайно не замеченный им прежде.
Всю информацию капитан обычно заносил в специальные карточки. Большая часть сведений касается свидетелей: кто они, какое отношение имеют к расследуемому делу, даты бесед и выясненные факты. В некоторых карточках записана предварительная информация, нуждающаяся в проверке, другие затрагивают юридические аспекты расследования. Такая картотека весьма удобна для последующего составления письменных отчетов. Капитан просто по очереди перебирал свои записи, хранящиеся в большой папке, просматривал и словно постепенно восстанавливал всю цепь событий, как она ему представляется. Иногда в ходе составления такого рассказа выявляются определенные противоречия, неожиданные пропуски, возникают новые вопросы, которые раньше мог проглядеть.
По делу Галины Гордон карточек не было. Ему не хотелось строить преждевременную версию из опасения, что это может сразу направить расследование по ложному руслу.
После вдумчивого анализа он пришел к выводу: есть еще одно неизученное направление, малоперспективное, конечно, но все-таки направление. Тот список сделок, находившийся в конверте, вынутом из почтового ящика. Может, из него удастся что-нибудь выкопать? Возможно, к примеру, секретари разных фирм подскажут ему, кто проводил эти операции. Это как–то подведет его к Галине Гордон или к кому-то, с кем она общалась из сотрудников фирмы. Он не надеялся на успех, но решил, что, если следующий день не принесет ему новых известий, он проверит и это направление.

* * *

Галина вдруг решила, что надо бежать, ничего не поделаешь. Рука закона могла до неё добраться, но и промахнуться.
Она уже и так потеряла много времени. Слабый луч скользнул по занавескам. Это означало лишь одно: приближалась к домику машина.
Галина вышла из дома. От фар машины исходил свет, которая находилась в метрах четырёхстах от дома. Гордон быстро отбежала в сторону, стала ждать в тени большой сосны.
В машине двое полицейскими в форме. Когда проезжал мимо серого «джипа», водитель снизил скорость, остановился перед домом.
—Довольно мирно все выглядит. Вероятно, ложная тревога, – сказал сержант.
— Может быть, – ответил шофер. Прожектором машины повел и чуть не засек Галину.
— Сержант этого не знал, кто здесь живет.
— Дом принадлежит какому-то человеку из Братска, сдан в аренду – насколько мне известно
— Действительно уверен, она где-то здесь? – спросил сержант.
— Кто ее знает.
Они стояли в нерешительности, освещая своими фонариками деревья.
У неё появился первый шанс. Пожилой шофер сказал:
— Вот что, Дмитрий. Ты посмотри на берегу, a я вокруг дома обойду. Оружия, надеюсь, там нет?
— Не знаю.
— Все же будь осторожен.
Сержант отправился по тропинке к морю, a шофер пошел вокруг дома. Галина поняла, что он должен наткнуться на неё. Взяла, лежащую около ног арматуру прижалась к стволу большого дерева. Когда шофер проходил мимо, выскочила, ткнув его арматурой в бок, прошептала:
— Не поворачивайся, не кричи, тогда с тобой ничего не случится.
Он послушался её приказа.
— Ты не глупи, я ведь из полиции.
— Брось оружие. Я знаю, откуда ты – Она помедлила. – Я ведь могу и выстрелить, – пригрозила девушка. – Мне не трудно.
Полицейский бросил револьвер. Галина поднял его, сняла с предохранителя.
— А теперь что? – поинтересовался он.
— Иди медленно к машине, подними капот, оборви кабель зажигания.
Полицейский покачал головой.
— Это тебе не поможет. Мчатся сюда уже машины, полные полицейских.
— Ваш разговор я слышала по телефону. Иди!
Шофер полиции медленно шел, едва шевеля ногами и обильно потея. Добросовестный легавый.
— Отложи оружие, и поговорим мирно?
— Делай, что я приказала! Не получится!
Полицейский открыл капот и замер. Тогда девушка перервала все провода, которые только нашла.
Он заметил с угрозой:
— Ты же себе делаешь хуже.
— Хуже некуда. Иди к «джипу».
— А если я крикну коллегу?
— Убью.
Он пошел к «джипу». Убедилась, что ключ на месте.
— Что дальше? – спросил он.
Галина хотела, взять ли его с собой, но решила иначе.
— Ложись на землю, лицом вниз.
— Мне лучше умереть, если я соглашусь! –  крикнул изо всех сил: – Дмитрий!
После чего больно ткнул Галину под дых.
Она, конечно, могла бы его убить, но не стала этого делать. Поэтому оглушила его револьвером по голове. Он, падая, ухватил её за ногу.
— Дмитрий!
Гордон кинулась на него, полицейский был силен, уже через миг она едва не взвыла от боли. Не забыв про оружие, врезала ему рукояткой револьвера в подбородок, добавила коленом в живот. Он крякнул и тут же потерял к ней всякий интерес.
Гордон поднялась, чувствуя боль, захромала к «джипу». Сев за руль, увидела на тропинке бежавшего сержанта с пистолетом в руке.
— Борис! – крикнул он.
Шоферу удалось привстать.
— Застрели её! – прокричал шофер.
После первого же выстрела ветровое стекло «джипа» разлетелось, затем последовал второй. Галина рванула машину. Полицейский кинулся ей наперерез.
Сама того не желая, Галина, ударила его бампером. Затрещал кустарник от его падения. По изъезженной дороге быстро повела машину в сторону шоссе. Мчалась, сбивая ветки деревьев. Наконец появилось шоссе. И, вполне вероятно, сюда действительно уже мчались патрульные машины, набитые полицейскими. Полицейские города уже оповещены, что на «джипе» У 420 ТР. 38 серого  цвета удирает убийца.
Подсоединив провода у машины, полицейские направились в погоню за преступницей. В какую сторону она поехала, они не знали. Поехали в обратную сторону по дороге, куда поехала Гордон
Рации у сержанта и Уварова не было.
Галина резко обогнала какого-то пожилого туриста в жигулях, бросившего на неё злой взгляд.
Увеличила скорость, направляясь к окраине города, к мосту через реку. Перед мостом было пустынно. Свернула с дороги, вышла из машины, стала ждать жигули. Турист затормозил у моста.
— Что случилось, – спросил он. – Вы гоните слишком быстро. Случилось что? Не справились с управлением?
Галина подошла к его машине.
— Что случилось?
— Как сказать.
Распахнув дверцу, села рядом с ним и ткнул ему в ребра дулом револьвера.
— Поехали вперед! Какую скорость выдает ваша машина?
Водитель посмотрел на оружие, судорожно сглотнул.
— Иногда доводил до ста километров в час.
Преступница покачала головой.
— О, нет! Выжми все, на что она способна. Она может и все сто двадцать. Мне надо успеть, пока не перекрыта дорога.
Турист поднял голову. Он не хотел терять свою машину и умирать. А это было возможно, если не подчинится ей.
— У меня есть выбор?
— Нет.
Водитель нажал на педаль. В его глазах были страх и любопытство. Турист к тому же оказался отличным водителем.
— Проблемы с полицией?
—Да.
— Натворили что–то?
Объяснять ситуацию было бессмысленно.
— Грохнула женщину.
Турист воспринял это спокойно, сделал поворот на скорости около шестидесяти километров в час.
— Мне не надо подробности, довольно много женщин, которые лучшего не заслуживают, – пробурчал он.
Шоссе перекрыто не было. Значит, они имели некоторое преимущество перед полицией. Турист замедлил скорость, посмотрел на оружие и спросил:
— Куда?
— Вперёд.
Турист послушался. Но что-то пробормотал себе под нос, Несмотря на страх и нервозность, наслаждался ситуацией. Нарушал закон первый раз в жизни, ему это нравилось где-то в глубине души.
— А теперь поезжайте со скоростью восемьдесят километров в час.
Но счастье не могло продолжаться вечно. Вокруг их кипела работа. А полицейские, поднятые по тревоге, разрабатывали планы. И на всех радиоволнах передавалось её описание: цвет волос, рост, сидит за рулем серого джипа разыскивается по подозрению в убийстве и сопротивлении полиции. При аресте быть осторожными, преступник вооружен.
В домике уже, наверное, полным – полно полицейских. Через несколько минут радио информация добавит её имя и биографию: разыскивается по поводу убийства Веры Мишиной. Вооружена и опасна.
Галина бегала по радио шкале жигулей, но не нашла ничего, кроме развлекательных и рекламных передач, которые рекламировали какие–то витамины.
Водитель искоса посмотрел на неё.
— Полицейское радио этим приемником не поймать.
— Уже поняла, – ответил, Галина и выключила приемник.
Она хотела составить конкретный план, но не могла этого сделать. Знала лишь одно: ей нужно попасть на вокзал.

Розыск уже начался. До сих пор её спасало лишь то обстоятельство, что она освободилась от «джипа».
Впервые она обратила внимание на то, что тяжело дышит, a водитель еще и подсыпал соли на рану:
— Время не терпит, не так ли?
Она лишь крикнула в ответ:
— Заткнись!
— Я просто констатирую факт.
Попыталась сосредоточиться. Долго ей нельзя оставаться в жигулях. В какой бы машине она ни сидела, её задержат на первом же посту.
— Теперь недалеко, старина, – сказала Галина.
Он посмотрел на неё, подняв седые брови.
Она покривила душой:
— Стоп! — приказала ему. – Сворачивайте направо и выключите огни.
Он повиновался.
— А дальше что?
— Вылезай! Свою машину найдёте без повреждений. Это в километре отсюда, у реки.
Он было запротестовал:
— Но я ведь...
Галина ткнула его револьвером в бок:
— Быстро!
Было бесполезно говорить туристу, чтобы он придерживал язык.
Он неохотно вылез из машины и дал выход гневу:
— Проклятая убийца! Скоро тебя поймают и посадят. Его руки были мокрыми от пота. Галина села за руль и без ответа поехала дальше. Подумала, что ничего не найдёт, но через несколько метров увидела грязную узкую дорогу, обрамлённую высокими кустарниками с обеих сторон. Немного проехал вглубь, остановила машину и прислушалась. Было тихо. Никто, пожалуй, не видел, как она свернула на проселок. Отошла несколько шагов от машины и внезапно почувствовала, как в её ладонь уткнулся чей–то мокрый холодный нос. Это была собака. Она потрепала ее по спине. Добродушная, мирная и приветливая псина. Галина почесала у нее за ушами и отправилась к дороге.

ГЛАВА 22
 
Когда машина с преступницей скрылась за поворотом, турист долго стоял в раздумье. Потом вышел на дорогу, остановил проезжающую мимо машину и сообщил о том, что на него было совершено разбойное нападение с применением оружия.
Туриста отвезли в полицию, там сообщил, что по дороге водитель увидел женщину, которая «голосовала» на трассе, решил подвезти её. Попутчица неожиданно приставила пистолет, к голове и приказала ехать на повышенной скорости. Во время нападения, неизвестная злоумышленница, отобрав у него машину, скрылась на автомобиле. Потерпевший указал направление, куда поехала преступница.
На основе этого материала, смогли установить точные приметы убийцы, после чего все данные были должным образом сопоставлены, найдена нить, гордиев узел распутан. Преступница была схвачена.
Задержанной Галине пока предъявлено обвинение: «убийство», «хранение оружия», «использование яда».
Вот что сообщила ночью о задержании пресс–служба Братского УМВД. «Примерно в четыре часа сорок пять минут при обходе участка железнодорожных путей в районе северной части станции полицейский патруль, в состав которого входили четыре сотрудника Братского линейного отдела полиции, обратил внимание на подозрительную молодую женщину. Она подходила по приметам разыскиваемой женщины за совершение убийства. Подозрительная женщина двигалась в направлении железнодорожного вокзала».
«При сближении с сотрудниками полиции, молодая женщина попытался скрыться. Когда полицейские начали блокировать подозреваемую, она оказала им сопротивление. В схватке с задержанной майор полиции Игорь Сечин получил легкое ранения. Его коллеги сделали все возможное для того, чтобы не упустить преступницу, максимально быстро оказать помощь своему раненому товарищу».
По одной из версий, которую излагают со вчерашнего дня агентства, Галина Гордон планировала спрятаться в грузовом составе. В полицейских сообщениях этот момент не уточняется.

* * *

Галина Гордон внимательно оглядела Уварова. Сидела очень спокойно, как будто у нее отключили все эмоциональные рецепторы. Не делала никаких нервных жестов, не курила, не теребила волосы. Вначале показалось, что глаза у нее просто темные, но сейчас Уваров обратил внимание, что они странного серо – металлического цвета. Галина смотрела спокойно и отрешенно. Глаза словно вспыхивали от мерцающего внутреннего света. Судя по всему, эта женщина не тешила себя особыми надеждами. Она хорошо владела собой, трудно было представить, что могло вывести ее из себя настолько, чтобы она решилась убить кого-либо.
— Вы хотите мне что–нибудь рассказать? – спросил Уваров. Насупился и внимательно поглядел на нее.
Способность Уварова добиваться от нарушителей закона признание уже успела обрасти легендами.
Поступила анкета на Галину Гордон.
Настоящее имя: Галина Гордон.
Образование: Девять классов.
Род занятий: без определенных занятий.
Гражданство: Россия.
Место рождения: Иркутская область п. Гидростроитель.
Семейное положение: не замужем.
Родственники: Нет.
Псевдонимы: Злоба, Гадюка.
Рост: 170 см.
Вес: 66 кг.
Цвет глаз: Серо–металлического цвета.
Темно-каштановые волосы, подстриженная под мальчика. Крутой подбородок с ямочкой
Жила и воспитывалась с матерью. Отец Иван Юрьевич Обухов имел другую семью, в воспитании дочери не участвовал. Атмосфера жизни Галины сыграла глубокую роль в формировании ее будущего и ее индивидуальности. Мать Мария Гордон была хрупкой женщиной, которая злоупотребляя наркотическими лекарствами. Галина честолюбивая, всегда замышляя что-то, чтобы получить внимание ее матери.
Она росла непослушной, желая сделать что-нибудь независимо от того, что это привлечет небольшое внимание матери, независимо от того, кто мог бы пострадать в результате. Галина начала видеть пьянство и развратное поведение матери
Для Галины настали трудные времена. Решила быть самостоятельно, оставила учебу в школе, устроилась работать на случайных работах, как продавец и посудомойка, чтобы выжить.
На правой стороне её лица появился шрам, в результате чего девушка начала носить волосы таким образом, чтобы они скрывали её обезображенную щёку. Галина сражалась за выживание, меняя часто малооплачиваемые работы, в результате сделала вывод, что преступления были единственным шансом выжить.
Она приобрела опыт в использовании токсинов и ядов, и может создать свой собственный специфический яд, предназначенный для определённой ситуации.
Уваров с Галиной Гордон начал с предварительной беседы. Но беседу Уваров вел специально медленно, позволяя себе отступления и комментарии.
— Ты в августе родилась, Галина? Я ведь тоже августовский. С тобой мы Львы. Я считаю эти гороскопы полной чепухой, а ты? Немного о себе расскажи, Галина. Ты замужем?
— Нет? Еще успеется.
— Ну, а дружок у тебя есть?
— Нет.
— А где сейчас твоя матушка?
— Умерла.
— А папаша?
— Все, все, о них больше ни слова!
Капитан подсел к девушке поближе, как будто случайно прикасаясь к ее руке. Случалось, что он держал иногда за руку подозреваемых в течение всего допроса.
— Может, мне позвонить от твоего имени кому-нибудь, Галина?
— Нет.
—Что ж, если передумаешь, только скажи…
— …Ладно, Галина, нам нужно поговорить еще много о чем, но я должен спросить тебя. Хотела бы ты, чтобы наш разговор мы продолжали наедине, без всяких адвокатов?
В этот момент Уваров был на волосок от нарушения закона, но…
Гордон кивнула чуть заметно.
— Хорошо. Давай покончим с формальностями. Мне тоже хочется продолжать без помех Ты, знаешь наши правила. Имеешь право хранить молчание. Поэтому для протокола я обязан сказать тебе.
Отклонения от официальной формулировки допускались. В устах Уварова она далее прозвучала так:
— Ты можешь не отвечать на мои вопросы, отказаться говорить со мной. Что ты скажешь с этой минуты, в суде может быть использовано против тебя. В любое время имеешь право воспользоваться услугами адвоката. Помощь адвоката будет предоставлена тебе бесплатно, если ты не располагаешь для этого средствами.
Гордон слушала внимательно. Кто знает, позже Уварову, возможно, придется подтвердить в суде, что Галина Гордон была предупреждена, все было сделано в полном соответствии с законом. Не имеет значения, что капитан пробубнил его быстро и небрежно. Нужные слова были произнесены, хотя Гордон вряд ли их слышала. Уваров должен был сейчас сделать свой второй ход.
— Или мы продолжаем беседу дальше, или возвращаюсь я в свой офис, больше мы с тобой не увидимся.
У нее возникло сомнение: что будет, если этот обходительный капитан ее бросит?
От Уварова это не укрылось. В полушаге он был от успеха.
— Вот еще что! Мне нужно, чтобы ты подписала эту бумажку. В ней всего лишь то, что было сказанное мною.
Гордон подписала официальный бланк, подтвердив каракулями, что она была ознакомлена со своими правами и добровольно предпочла беседовать с капитаном без адвоката.
Уваров отложил в сторону записи, которые вел все время. Он своего добился, уже уверенный в виновности этой девушки, не сомневался теперь и в том, что в течение ближайшего часа в его распоряжении будет, один протокол с признанием.
Становилось все очевиднее, что у преступницы был разработан план действий. Потому-то она и совершила убийство. Не меньшей глупостью была та ложь, которую она нагромоздила, чтобы уйти от ответа. Ей самой ложь могла казаться вполне правдоподобной, но только не искушенному сыщику.
Ответ, несомненно, заключается в том, что вообще лгать неправильно, но в некоторых случаях, тщательно оговоренных как исключения, ложь позволительна. Поэтому существует ложь во спасение, невинная ложь, и ложь губительная. Невинная ложь допустима как акт милосердия (например, дабы щадить чувства других). Если кто-нибудь, к примеру, интересуется вашим мнением о недавно приобретенной вами вещи, но безвкусной вещи и вы дадите честный ответ, то оскорбите чувства этого человека, лишите радости от обновки. В таком случае лгут и расхваливают эту покупку,  конечно, так следует поступать. Или нет? Возможно, все не так просто. Если привыкнешь лгать в подобных обстоятельствах, то размоется граница между правдой и ложью.
— Я с тобой по-дружески разговариваю, Галина. Попала ты в беду, большую беду. Сам должна понять. Я хотел бы тебе помочь, но для этого ты должна говорить мне правду. Попей еще кофейку. Подумай. Расскажи о себе, – повторил Уваров.
— Последние три года я работала: младшей продавщицей, посудомойкой, официанткой и кондуктором.
— Господи помилуй! – выдохнул Уваров.
Девушка вдруг рассмеялась. Его реакция ее позабавила.
— О, вам совсем незачем меня жалеть из-за предпоследнего места службы. Оно было самое лучшее. Не могу понять, почему я сразу не попробовала это занятие. Быть продавцом тяжелее всего, хотя официанток заставляют очень много и тяжело работать. И это, продолжалось около года.
— Один из братьев отца прислал поверенным моего папочки пятьдесят тысяч рублей, чтобы я получила образование и могла бы просуществовать до тех пор, пока не стану сама зарабатывать себе на жизнь, но это было самое большее, что кто-то из родственников отца мог для меня сделать. Я не жалуюсь. В тех обстоятельствах такой поступок был необычайно щедрым. На эти деньги, вдобавок мои собственные пособия, небольшой заработок матери, мы продержались до моего восемнадцатилетнего возраста. После этого я должна была сама зарабатывать себе на жизнь.
— Я никогда в жизни ни с Ольгой, ни с Верой не встречалась. Да, по сути, мне не было никакого дела до них существования.
— Что ж, Галина, я слушаю уже битый час, как ты отвечаешь на мои вопросы. Мы оба знаем, что все твои показания ни гроша не стоят. Забудем об этом, рассмотрим факты. Пригласила Веру Мишину в номер гостиницы, в которой остановилась. Отравила ее. Зная действия яда  села в ее машину и увезла Веру на берег. Там Вера умерла. Ты сняла с неё верхнюю одежду, и мертвую унесла в воду. Так? Ты готова рассказать, что произошло, на этот раз правду? Так будет лучше в твоем положении. Хорошо, начнем с того, как ты села в машину Веры.
Уваров принялся записывать показания Галины, которая говорила быстро, сбивчиво, совершенно забыв о возможных последствиях.
— Через знакомых я узнала номер мобильного телефона Веры Мишиной. Когда приехала в Братск, сразу позвонила ей. Мы договорились встретиться у меня в номере вечером. В гостинице я купила пирожное, а спиртное было в холодильнике. Сделала коктейль и приготовила баночку лучшее бразильское кофе «Мам», чтобы Вера не смогла отказаться от чашечки кофе. Когда Вера пошла, мыть руки, я подсыпала яд в ее напитки. Мы долго не сидели. Проводила ее до машины. У машины Вере стало плохо. С позволения Веры, села за руль ее машины, а Вера на заднее сидение и отключилась. Когда приехали на берег, её раздела, унесла в воду, имитировала, будто она купалась и утонула. На машине отъехала немного, спрятала машину, завалив ее ветками.
— Ты не отравила её просто так, не так ли? У вас должна быть весьма основательная причина, чтобы отравить человека.
— Я хотела получить одна наследство по завещанию.
— Но была еще Ольга Обухова.
— Я поняла, что с Ольгой мне ни чего не выйдет, так как она была все время с каким-то верзилой. В душе согласилась разделить все состояния деда пополам. Я не хотела убивать деда. Знала, со слов Веры, что Егору Сорокину мало осталось  жить. Решила подождать его смерти.
— Я приезжала сюда несколько раз, чтобы все разузнать об этой семье. Всегда проходила вокруг дома Сорокина, обследовала, как можно пробраться в дом ни кем незамеченной. Поздравила себя с тем, что удалось получить номер мобильного телефона Веры, а если бы я его не получила, то встретила бы Веру или Ольгу на улице и все бы рассказала безо всяких угрызений совести.
После расправы с Верой, в этот же вечер через окно пробралась в спальню Егора Сорокина. Рассказала ему все, что знала о моем отце и о завещании. Деду стало плохо, я развела горсть таблеток в стакане, подала ему выпить, чтобы он успокоился, какие были таблетки на столе, не знаю. Сразу же ушла, сказала, что зайду, завтра и все обсудим о завещании.
Когда допрос был закончен, Уваров протянул Галине шариковую ручку, и та подписалась под полным признанием своей вины. 
Под конец девица серьезно спросила:
— Что со мной теперь будет? Может, дадут условно? Уваров и не пытался отвечать. 
— Какое там условно! Тебя считают виновной в убийстве людей, приговорит к длительному заключению.
Однако любой судья, заручившись подтверждением, что данную подозреваемую информировали о её правах, снимет все возражения защиты, и признания останутся в силе.

* * *

Первые два года после рождения Галины, Мария Гордон сидела дома, но как только удалось пристроить дочь к частной воспитательнице, пошла на работу. Она и раньше почти до самых родов – служила в разных местах; за три неполных года успела поработать кассиршей в магазине самообслуживания, продавщицей, уборщицей. Такая уж у нее была беспокойная натура: как только становилось неинтересно, хотелось чего-то нового, она меняла работу.
Но когда Мария Гордон после невольного двухлетнего перерыва опять начала искать место, оказалось, что с работой в стране стало хуже, возможностей выбора куда меньше. Без специальности и полезных знакомств она могла рассчитывать лишь на самую нудную работу, с невысоким окладом. Надоест на одном месте – уже не так-то просто найти другую работу. 
Три года Мария работала на швейной фабрике, когда она осталась одна с дочерью, ей пришлось перейти на укороченный рабочий день, после эта работа ее уже никак не устраивала. В приступе отчаяния она уволилась, хотя и не представляла себе, что будет дальше.
Мария Гордон, занималась проституцией и не брезговала наркотиками и спиртным. В минуты откровенности она не раз повторяла знакомым, что отцом ее девочки мог быть любой из доброй сотни похотливых гадов. В детстве перед Галиной прошла череда мужиков, сожительствовавших, кто подолгу, кто мимолетно, с её матушкой. Практически все по пьянке домогались до Галины.
Галина была любознательной годовалой малышкой. Она только-только начала учиться ходить. Ее мать гордилась, что дочка уже умеет стоять, держась за мебель или стену. Малышка то и дело подбиралась к столу, ухватившись за его ножку, протягивала ручонку, стаскивала на пол салфетки и столовые приборы. Ей хотелось понять, как устроен этот таинственный мир, что «там», за пределами ее досягаемости.
Как-то раз, оставив на плите кастрюлю с кипящей водой, мать Галины на минуту выскочила из кухни, чтобы ответить на телефонный звонок. Галина задрала голову, увидела над краем плиты медную ручку кастрюли, заинтересовалась непонятным предметом. Она подползла к плите, встала на ножки, потянулась к ручке кастрюли... В это время появилась мать. Она успела оттащить ребёнка от плиты.
Впрочем, Мария Гордон была по-своему весьма практичной дамой и научила дочь красть так, чтобы «не надрали попочку». Галина быстро усваивала ее уроки.
Слухи о фривольном поведении Марии Гордон распространялись со скоростью лесного пожара. От этих слухов Галина страдала. Она ненавидел мать за ее распутство. Все  знали о ненависти Галины к матери и жалели её.
В десять лет Галина специализировалась на продуктах из супермаркетов, при этом, не упуская случая запустить руку в чужой карман. В школе Галина попросту отбирала деньги у других девчонок. Дралась яростно и с явным удовольствием.
Следуя советам матери, она научилась искусно пользоваться многочисленными прорехами в законодательстве о малолетних правонарушителях. Её несколько раз брали с поличным, но тут же отпускали на поруки матери.
У Галины был буйный нрав, который иногда давал о себе знать вспышками неудержимой ярости. Однажды она сломала девочке руку, не поделив с ней игрушку.
Хищное лицо её светилось злорадным удовольствием, ловкие длинные пальцы сжимались и разжимались. Она любила всякие неожиданности – очень рискованный этот человек. 
В школе Галина не делала успехов, и занятия оставляли её равнодушной. Мечтала стать актрисой – эта мечта сделалась доминирующей страстью, казалось, что стать актрисой – её судьба. В своих мечтах она объездила всю Россию и побывала в разных странах, а потом возвращалась в свой город, чтобы все увидели: она знаменитость.
О поступлении в колледж думала со страхом. 
Её пугали и другие вещи: например, студенческие общества и все, что связано с жизнью в колледже. Нелегко сходилась с людьми, но ей казалось, что девчата в колледже считают себя выше её. В мальчиках из колледжа было что-то пугающее, что именно, она и сама понять не могла. Они казались очень сложными.
Девушка потеряла почву под ногами. За мелкую кражу в магазине Галина получила год условно, это научило ее осторожности.
В восемнадцать лет Галина вступила в пору официального совершеннолетия. Приобретенный опыт позволил ей и дальше идти по скользкой дорожке, ни разу не оступившись. Она больше не попадалась. Только значительно позже, когда её прежняя жизнь всерьез заинтересовала полицейских, они докопались до ее забытых или в свое время не замеченных эпизодов.

* * *

Не было такой газеты в городе, которая не уделила бы внимания сенсационному судебному процессу по делу Галины Гордон, отчеты о нем ежедневно показывали в теленовостях. Перед зданием суда практически непрерывно проходили демонстрации с требованием казнить злодейку.
Решение прокурора предъявить Галины Гордон только одно, из совершенных её убийство.
Мертвой хваткой любой адвокат вцепится в эти уязвимые места обвинения. Присяжные начнут сомневаться во всем, даже в нашем неопровержимом обвинении по делу Веры Мишиной, если породить у присяжных хоть тень сомнения   доказанности в убийстве.
Одного этого дела достаточно, чтобы посадить Галину.
Поскольку сама подсудимая не располагала средствами для защиты, судья  назначил ей в адвокаты Филиппа Стрельцова – опытного специалиста по уголовным делам.
Среди юристов Стрельцов пользовался известностью не только как опытный адвокат, благодаря эксцентричности манер и внешности. В свои сорок лет, предпочитая костюмы и галстуки в стиле ретро, Стрельцов упрямо отказывался приходить в суд одетым в соответствии с правилами. Где умудрялся доставать соответствующие наряды, оставалось загадкой. Свои длинные черные волосы заплетал сзади в косичку.
Вполне предсказуемым был ход Филиппа Стрельцова. Заявил, что его подзащитную следует признать невменяемой. В подтверждение сослался на вспышки гнева, напомнил суду о Галином трудном детстве.
Все это, по мнению Стрельцова, были симптомы душевной болезни. Судья с видимым неудовольствием согласился на проведение психиатрической экспертизы. Галину обследовали, волынка эта растянулась на два месяца.
Заключение экспертов признало Галину Гордон психически здоровой, ей было, наконец, предъявлено обвинение в убийстве при отягчающих обстоятельствах.
Первое появление Галины Гордон в зале суда на всех присутствовавших произвело неизгладимое впечатление. В зал заседаний суда входила с почти открытой язвительной усмешкой, с выражением высокомерной презрительности. Многим казалось, что на протяжении всего процесса Галина оставалась совершенно равнодушной к происходящему.
Наверное, ей смогла бы чем-нибудь помочь мать, как она в прошлом не раз делала, но, увы, Мария Гордон умерла от СПИДа несколькими годами ранее.
Лишенная поддержки матери Галина вела себя враждебно и вызывающе.
 Судья, сделал подсудимой предупреждение. Наступила пауза, в течение которой расстроенный Стрельцов, вцепившись пальцами в рукав своей подзащитной, что-то возбужденно и напористо нашептывал ей на ухо.
Судья, славившийся мягкостью к подсудимым, неизменно строгий к представителям обвинения и защиты, но, на этот раз рассвирепел: «Галина Гордон, если вы не замолчите, я вынужден буду пойти на крайние меры, чтобы вас успокоить!»
— Да пошел ты… – промямлила в ответ Галина. – Испугал тоже! Надоело мне торчать в клетке и вашу чепуху выслушивать. Разве ж здесь судят по справедливости? Вы все сговорились против меня, чтобы осудить. Заканчивайте это дело поскорее!»
Красный от гнева судья обратился к Филиппу Стрельцов: «Я требую, чтобы защита вразумила своего клиента! Последнее это предупреждение. Заседание суда прерывается на пятнадцать минут».
Свидетельские показания, после перерыва, давали двое полицейских. Галина беспокойно ерзала на скамье, но помалкивала. Настала очередь Уварова. Стоило ему приступить к рассказу об обстоятельствах ареста, как Галина взорвалась. Она с неожиданным проворством вскочила, понося его, на чем свет стоит: «…Свинья полицейская!.. Врун поганый!.. Меня там близко не было!.. Расстрига! От тебя сам Бог отвернулся!.. Гнида!..»
Судья снова объявил перерыв.
Когда заседание возобновилось, Галину Гордон привели и приковали наручниками к тяжелой скамье.
— Своим буйным поведением и необузданным языком вы не оставили мне выбора. Стрельцов посетил судью на следующее утро с заверениями от своего клиента, чтобы наручники сняли. Однако заседание не продлилось и часа, как Галина вскочил со скамьи и заорал на судью: – Ну, ты и гадина!
Судья же провозгласил, обращаясь к присяжным: «Мною к подсудимой вынужденно принятые меры, не должны повлиять на приговор, который вы вынесете. Вам надлежит руководствоваться только уликами и свидетельскими показаниями, которые…»
Перед обвинительным заключением Галина Гордон разразилась бессвязной речью и повернулась к Уварову:
— Хоть вы меня понимаете. Это был мой единственный шанс. Я должна была раздобыть крупную сумму. – Навязчивая идея вибрировала в ее голосе. – Я собиралась открыть чайную «Чайка» и заказать меню с чайками на обложке. Мечтала достать симпатичный фарфор – из того, что не приняли для экспорта, – а не эти ужасные белые чашки. Хотела открыть чайную в каком-нибудь приятном месте, где живут симпатичные люди, – в Падуне, может, в Энергетике. Я уверена, смогла бы добиться успеха. – Помолчав, она задумчиво добавила: – Дубовые столики и маленькие плетеные стулья с мягкими сиденьями в красно – белую полоску…
У нее были и мотив, и возможность осуществить свой план. Суд присяжных выслушал доказательства и вынес обвинительное заключение. Коль уж она попала на скамью подсудимых, то вопрос состоял лишь в том, чтобы убедить дюжину присяжных. Прокурор выполнил домашнюю работу с оценкой отлично. В каком-то смысле ее вина оказалась, как бы заранее предопределена. Вокруг процесса создалась уж очень ажиотажная атмосфера. Общественность проявила чрезвычайное любопытство к этому процессу. Так что всем было бы жаль упустить такой шанс.
По окончании третьего дня заседаний и после трёхчасового обсуждения присяжные вынесли единогласный вердикт: «Галина Гордон виновна в убийстве при отягчающих обстоятельствах».
Последовал неизбежный в таких случаях суровый, но справедливый приговор. Галина продолжала настаивать на своей невиновности.
Убийца передёрнула плечами и раздражённо сказала:
— О, вы очень проницательны, вы многое узнали, но не все. Всего вы никогда не узнаете.
Она уронила голову на грудь. Её лицо исказила чудовищная ненависть. Сейчас это было жалкое, опустившееся существо.
— Что же нам остаётся узнать? – мягко спросил Уваров. – Разве мы не все выяснили? Ты попытались бросить тень на Ольгу и Игоря, но об одном не подумала: ты сделала слишком незаурядным преступление. Вот это и помогло мне распутать весь клубок. Все твоё поведение говорило об озлобленности, страшной жадности к деньгам
Галина не шелохнулась.
Она так и сидела, понурив голову, опустив плечи, с закрытыми глазами. Из неё уже ничего нельзя было вытянуть
Галина не подала апелляцию сама и не позволила никому воспользоваться этим правом от своего имени.
Несколько дней спустя Уваров встретился с репортёром Николаем Хохряковым.
Обменявшись приветствиями, они заговорили о событиях, которыми были заполнены все газеты.
— Скажите, дорогой мой, что же подразумевала  Галина Гордон, говоря, что мы чего-то никогда не узнаем?
Уваров развёл руками.
— Мы не надеялись понять все её поступки и узнать, чем они были вызваны. Чтобы полностью восстановить всю картину, нужно проделать очень кропотливую работу, а на это требуется время и терпение. Но у полицейского вызывают сомнение её слова. Хотя, пожалуй, она права. Все узнать очень трудно.
Главное, хочешь, не хочешь, процесс запоминается. В особенности, когда это преступление, за которое предусмотрено длительный срок заключения.
Кроме того, пресса широко разрекламировала дело Галины Гордон. Оно ведь вызвало большой интерес. Замешанная в этой истории девица была потрясающе интересной. Лакомый кусочек, скажу я вам.
— Прошу прощения за настойчивость, – извинился Уваров, – но разрешите спросить еще раз: у вас не было никаких сомнений в вине Ольги Обуховой? – обратился он к корреспонденту.
Николай Хохряков протянул Уварову свежую газету «Знамя». Статейка, на которую он указал, была посвящена делу Галине Гордон
— Публика лишилась возможности испытать острые ощущения, – говорилось в ней, обвиняемая в смерти некоего Егора Сорокина, и в убийстве Веры Мишиной, Галина Гордон осуждена. Теперь, наверное, нам никогда не удастся узнать все подробности этого дела, хотя мы располагаем сведениями из авторитетных источников, что преступление совершено на почве жадности к незаконному обогащению. Уже ни для кого не секрет, что честь ловкого разоблачения убийцы всецело принадлежит известному сыщику Николаю Петровичу Уварову. Говорят, что сыщик в качестве признания его заслуги получит достойную награду».

ГЛАВА  23
 
Капитан Уваров шагал по улице, где, по всей вероятности, ему предстояло съесть ещё бутерброд и выпить чашечку кофе. Он не сомневался, что его начальство не придет в восторг от результатов расследования. Город теперь избавился от многих затрат и усилий полиции, которые в конечном итоге могли оказаться напрасными, но обстоятельства задержания уж слишком были «аккуратными». 
Уваров вздохнул и завернул в гостиницу. Сегодня Уваров сделал выбор на ресторан в гостинице «Братск», решил попробовать окрошку первую в этом сезоне.
На этот раз ресторан не был пустым. Среди присутствующих Уваров увидел знакомую молодую пару. Он слегка улыбнулся. Может быть, для украшения своего отчета упомянуть, что Ольга Обручева и Игорь Грибов, составили весьма привлекательный союз?
Это было очевидно: они сидели в полумраке холла рядышком, при этом правая рука Игоря Грибова и левая рука Ольги Обуховой спрятались под крышкой стола.
Капитан с минуту смотрел на счастливую парочку, после чего улыбка на его лице стала еще шире. Они разговаривали приглушенными голосами, а их лица при этом были такими... такими просветленными!
Николай Петрович решил, что они наверняка говорили не об убийстве.
Парочка одновременно заметила приход Уварова.
Грибов поднялся, не отпуская руки Ольги, и капитан увидел их сцепленные пальцы.
— Выпейте с нами, Николай Петрович! – обратился к нему молодой человек.
Уваров придвинул стул и сел напротив.
— Все в жизни течет и изменяется, – проговорила Ольга.
— Да, Оля! Это очень приятно, естественно. После еды я больше не буду вас беспокоить.
— И больше ничего?
— Больше ничего. Все закончено, гражданка Обухова. Не совсем так, как хотелось бы, но закончено.
Возникла короткая пауза.
— Я был уверен, что мы сумеем её задержать.
— Это я оказался у вас на пути, – пробормотал Грибов. – Извините, об этом крайне сожалею.
— С самого начала многое стояло на его пути, – повторил Уваров, мешало нормальному ходу расследования
Они ждали.
— В действительности, – продолжал капитан, – Егор Сорокин никогда бы не получал избыточного лекарства. Доза, которую дала Галина Гордон Егору оказалась для него слишком большой.
— Расскажите, что это значит, если можно...
— Все дело было в абсорбции. Игорь сразу же догадался. Понимаете, лекарство всасывается всем пищеварительным трактом. При нормальном пищеварении абсорбируется только его часть. Дозировка, определенная экспериментально, как раз предусматривает количество, необходимое для поддержания нормального давления абсорбируемое до выброса из организма естественным путем. Вы это поняли, не так ли, Игорь?
— Да, хотя сначала я не увязал одно с другим.
— Понятно. Я тоже, хотя доктор Драгин объяснил мне это наполовину, а Светлана Дмитриевна — дополнительно. Она даже говорила «о самоотравлении организма». Доктор Петров распорядился не давать вашему дедушке слабительное, Ольга. Избыточное количество препарата накапливалось в толстой кишке, как я думаю. Это избыточное количество всасывалось. Давление упало. В результате наступила смерть.
Ну, Ольга. Убийство всегда бесчеловечно.
— Еще хуже, когда оно...
Грибов сжал ее руку, она замолчала.
— Собственно говоря, Галина Гордон действовала вслепую, – заговорил Грибов громовым голосом, желая отвлечь Ольгу от ее горьких размышлений. – По-моему, рассказ о подобных экспериментах нигде не печатался. Откуда она могла знать, что дело удастся?
— В общем, большая часть расследования основывалась на догадках, капитан?
— Да, полагаю, что так. Доказать что-либо было почти невозможно. Но результаты вскрытия меня страшно разочаровали. Буквально выбили почву из-под ног.
Наступило долгое молчание.
— Вы так нам не сказали, что будете пить, капитан? – наконец спохватился Игорь.
— Понимаете, я редко пью среди дня, Игорь.  Но вот перекусить не мешает.
Кроме окрошки заказал гречку с ветчиной и курицей по–восточному, морс.
Горячего порция большая (по крайней мере, гречки очень много), а окрошка вкусная и густая. Очень хорошо соблюдены пропорции ингредиентов, порезано все мелко.
Когда капитан уничтожил заказанные им блюда, расплатился с официантом.
Взглянул на молодых, улыбнулся. Эта улыбка поразительно изменила его физиономию: она стала доброй и даже обаятельной.
— А вам лучше посидеть здесь, потолковать. Ну что ж, желаю вам всяческого счастья!
Он встал и вышел из зала.
Они посмотрели ему вслед, но еще до того, как капитан Уваров достиг двери, их внимание обратилось друг на друга.
Они помолчали. Им было легко друг с другом, но Грибов мучился, подбирая каждое слово. Игорю так хотелось сказать ей что–нибудь утешительное, подбодрить ее. Ольга неравнодушна к Игорю. Уваров понял – они снова встретятся. Тогда Игорь найдет нужные слова.
Николай Петрович дома подошел к окну, глубоко вздохнул. И вот неожиданно все, что имело для него смысл, заколебалось, только вера, которую он не потерял, могла сейчас помочь ему.
Уваров смотрел в окно. Сейчас около часу ночи, но это не мешает людям прогуливаться по улицам. Некоторые прислонились к запертым дверям. Мы тоже когда–то так делали: я и моя девушка. В нескольких домах еще горит свет: поздно вернувшиеся мужчины или супруги, занимающиеся любовью, или родители, успокаивающие проснувшегося ребёнка. Крадущимися шагами проходят бродяги, в одиночку или компанией. Вон прошел пьяный. Вероятно, ищет какой-нибудь магазинчик, который поздно закрывается или работает круглосуточно.
Он смотрел на целующихся влюбленных и думал, как все–таки скверно зарабатывать себе на жизнь детективом. Все равно, на какой должности ты находишься. Всю  жизнь полицейский и опер копаются в грязи. В течение многих лет не видишь ничего, кроме мошенничества и мерзости. С людьми встречаешься только тогда, когда они попадают в беду: кражи, наркотики, убийства, рэкет... Замужние женщины предлагают свое тело.
Уваров лег в кровать и попытался заснуть, но его мысли продолжали вращаться вокруг этого трудного, но все же раскрытого преступления. Оптимистическая нота, на которой он расстался с Ольгой и Игорем, перестала отзываться у него в голове — ночь не слишком подходящее время для оптимизма.
Спустя несколько дней Ольга зашла в кабинет к Уварову.
— У меня были причины ненавидеть вас, капитан. – Она была разгоряченная, глаза блестели. Уваров мягко обратился к девушке:
— Что ж, Оля, если хотите, можете меня немножко ненавидеть. Но я уверен, вы предпочитаете смотреть правде в лицо!
— Николай Петрович, – сообщила она, – теперь все, что мне нужно – это хорошая, интересная работа! Чтобы я могла забыть весь этот прошедший кошмар...
— Оля, на эту тему поговорим после моего отпуска. На этой недели ухожу в долгожданный отпуск. Уеду на Байкал.

Тут можно было бы, завершить сию эпопею. Но я бы хотел выразить своим дорогим, уважаемым читателям благодарность за долготерпение, тем из них, кто смог добраться до финала моего романа.