После наркоза

Он попытался открыть глаза и это ему удалось.  Лежа навзничь на кровати, он увидел потолок, абсолютно незнакомый. Глаза не сразу привыкли к нехватке света.  Где он, что это за комната, где он находится?  Потолок казался обычным, но он явно его раньше никогда не видел.  На потолке горели несколько ламп, но не ярко, вполнакала.

 Память постепенно приходила к нему, мысли медленно возвращали его в случившееся накануне.  Сколько он находился в беспамятстве, он не знал, но понимал, что не больше суток. Он вспомнил, что у него уже было просветление сознания, но когда? В тот раз он видел над собой лицо доктора в высоком колпаке, который что-то говорил. Память медленно подсказала, что сказал врач:
-Больной вышел из наркоза, дыхание аппаратное, реакции  замедленные, - кому-то сказал врач, внимательно всматриваясь в его лицо и глаза. И потом сказал, явно обращаясь к нему:
- Больной, вы меня слышите? Понимаете меня?
Он на секунду прикрыл веки, потому что ничего другого сделать не мог.  Ни сказать, потому что во рту была какая-то трубка, ни пошевелить ничем, кроме век.
- Вы еще находитесь под действием наркоза, - продолжал доктор. – Не волнуйтесь, не шевелитесь. Сейчас вы будете спать.
Потом к нему подошла медицинская сестра в колпаке и марлевой повязке на лице, и что-то ввела в трубку, которая стояла у него в вене. И он погрузился в сон.

И вот он проснулся и вспоминаете, что было в то его пробуждение. Эти слова и действия персонала постепенно вставали из памяти очень ясно.  По-прежнему лежа на спине, он, слегка вращая шеей и глазами, осмотрел комнату.  Заметил сидящую за столом девушку, которая оперлась на него  согнутыми в локтях руками, подпирая голову.

- Наверно,  спит или дремлет, - такая мысль пришла ему в голову.  Он постарался повернуть голову в другую сторону и это ему удалось. Увидел еще кровать, на которой лежал какой-то пациент, и к нему подходили всякие провода, трубки.  Нечто подобное было и у его кровати. Стоял штатив, на котором висели целых три пластиковых мешочка, он которых шли трубки к нему.  Одна – к его левой руке, а две другие – куда-то к шее. На всех трубках были колбочки,  в которых можно было увидеть, как  одна за одной капают разноцветные жидкости.

Но где же тот корабль, «Аврора», на котором он недавно был? (Прим. – герой миниатюры – пожилой человек, у которых иногда возникают зрительные галлюцинации при введении в качестве снотворных барбитуратов).  Он ясно помнил, что был именно на «Авроре», на борту которой был на экскурсии в Ленинграде много лет назад, еще в советские времена. Даже заклепки в коридорах и каютах видел вполне отчетливо.  Но дальше заниматься рассуждениями, куда подевался известный  всему миру крейсер, он не стал. Надо  было  узнать, что же происходит с ним самим.

Вчера,  когда на его смотрел врач, он попытался поднять руку, но это ему не удалось. Попытался пошевелить пальцем, тоже самое.  (Прим. - Операции под общим наркозом делаются с применением курареподобных средств, отключающих сокращение многих, в том числе дыхательных мышц и естественное дыхание). И  вспомнил, что потом сквозь сон он слышал просьбу доктора сжать его руку как можно сильнее, и он вроде выполнил просьбу врача.  И тот кому-то сказал: «Можно экстубировать», - и он почувствовал, что трубку, которая мешала ему дышать, стали вытаскивать.   А вот  случилось это с ним во сне или наяву, он не понял. И решил пошевелить указательным пальцев правой руки. Получилось. А всеми другими? То же.  Когда заработали кончики пальцев, онемелость, окутавшая все его тело, отступила.

Тогда он решил поднять правую руку. Смотри-ка, понялась. А левую? Не получается.  Он немного запаниковал, но опустив взор вниз, на свою левую руку, понял, почему не смог её поднять. Она была привязана к кровати! И к руке, к локтю, подходила трубка.

Так, постепенно,  он продолжил выяснять, какие органы ему подвластны.   Раз  он думает, вспоминает, значит, его мозг работает. Правда, медленно, с трудом и кое-что вспомнить ему не удается. Шеей он тоже может ворочать. И глазами тоже.

- Так, попробую согнуть правую ногу.  Ура, получилось. – он почувствовал, как сократились мышцы на ноге,  и правая нога под простыню, сгибаясь в колене, поднялась на кроватью.  То же самое произошло и с левой ногой.  Снова вытянув ноги, он засунул правую руку под простынь, которой было укрыто его тело, и почувствовал под рукой какую-то трубку, которая шла к его половому члену.  «А, катетер», - вспомнил он название этой трубки. «Мочу выводят, чтобы простынь не замочил», - его голова стала уже лучше соображать.  Ничего другого в нижней части своего тела он не обнаружил. Разве что правая нога у него была забинтована.  «Вену брали, чтобы на шунт пустить», - за несколько дней пребывания в клинике он уже много чего узнал.

Стал поднимать руку выше, к груди, где ему делали операцию.  Что это такое? Он почувствовал под рукой две толстые резиновые трубки, которые торчали из его тела, там, где было его сердце.  «Дренажи», - на ум пришло мудреное слово, которое он слышал, когда лежал в больнице с почечной коликой, а рядом лежал больной после операции на почке. У того тоже торчали такие же резиновые трубки из тела, но не такие толстые.

- Ну что, пойдем выше, - подумал он,  и почувствовал под рукой неширокую марлевую повязку, видимо, на том самом месте, где ему делали разрез и даже вскрывали грудную клетку. Ничего другого под руками у него не обнаружилось.  Он осторожно извлек руку из-под простыни и положил поверх. Эта нехитрая физическая нагрузка изрядно утомила его,  и он решил отдохнуть и снова оглядеться по сторонам.  Раздался какой-то звук, исходящий от пациента, лежащего на другой кровати, и сестричка мгновенно поднялась из-за стола и подошла к той кровати.  Взял со столика рядом с пациентом шприц, что-то ввела в одну из трубок, которые шли к больному от мешочков  с жидкостями разного цвета, висевшими на штативе.

Сестричка, проходя мимо, заметила, что он наблюдает за её манипуляциями, и подошла.
- Что, проснулись? – приветливо спросила она и улыбнулась уголками губ. Сейчас, когда она была только в колпаке и без марлевой повязки на лице, он понял, что она очень молода и красива, с чувственными губами и большими  глазами, обрамленными длинными ресницами.
- Укол поставить?  - предложила эта красавица. Он не понял, о каком уколе идет речь, ведь у него ничего не болит, и отрицательно помотал головой. Ответить он не решился, а вдруг голоса еще нет.
- Отдыхайте. Может, скоро сами уснете, - завершила разговор медсестра и стала внимательно смотреть на показатели, которые высвечивались на приборе над его головой. Посмотрела, как капает жидкость в трубках, идущих к нему. Видимо, ничего её не взволновало, коль она ничего не стала делать с ним, а отошла к своему столику и что-то стала заносить в журнал.

К этому времени он уже отдохнул и решил продолжить обследование своего тела.  Он поднял руку и прикоснулся к шее. Что это там? Он ощутил под рукой какую то пластмассовую трубку, напоминающую расческу с четырьмя зубцами.  К двум из зубцов подходили трубки от мешочков на штативе.
- «Гребенка», - он вспомнил название  этой трубки, висящей на шее у пациентов, уже ходивших в буфет после операции на сердце.
- И мне вставили,- подумал он, как будто сомневался, что ему её могут не поставить.  Эта «гребенка» нужна для введения лекарств в организм, причем сразу нескольких одновременно, чтобы не протыкать вену на руке при каждом введении. Он об этом слышал от больных и сам видел у одного мужчины в соседней палате, как тому подсоединили сразу две капельницы одновременно.

- Вон как все поставлено у них, - снова в голове завертелись мысли. - Следит за мной аппаратура, сама пищит, если какой сбой в работе моего организма. Капельницы капают и в руку, и в шею.  И мочу мою отводят. Только вот не кормят и не поят. Но ни есть, ни пить я не хочу. Или потому что сейчас еще раннее утро? Или все, что моему организму надо для питания, с этими капельницами вводится? Да, как сейчас все стало сложно и в тоже время все надежно. Поэтому и делают столько операций на сердце в неделю. Каждый день по две, мне об этом сказал лечащий врач, когда назначала день операции.

И ему стало на душе спокойно. Да, он знал, что это только начало его выздоровления. Но то, что теперь у него уже не случится инфаркта, или,  по крайней мере, риск его возникновения будет небольшой, он уже давно знал, соглашаясь на эту операцию – аорто-коронарного шунтирования.  Несколько лет назад о такой операции он узнал, когда её делали Президенту России Ельцину.  О хирурге, который делал операцию Ельцину, все только и говорили.
– Как  его фамилия? – силился он вспомнить.  – А, вспомнил,  Акчурин, и имя какое-то татарское вроде как.  А теперь даже ему, простому рабочему человеку, сделали такую операцию.  Так что прогресс в медицине есть, и не только за границей, но и у нас, в России. И это еще больше его порадовало.  Он, проживший при советской власти большую часть жизни, всегда гордился своей страной, которую защищал его отец, так и не пришедший с войны и не увидевший своего сына.  И ему было обидно, когда не стало Советского Союза, и все братские республики стали жить отдельно.  Он всегда помнил науку своего деда. Тот  говорил:
- Можешь сломать один прутик? Легко, правда! А вот сломай веник из многих прутиков. Не можешь? Так и в жизни, внучок. Одного согнуть можно запросто, а вот коллектив – нет. Так и страна наша состоит из 15 республик, и все заодно. Нас не победить никому.

Он вспомнил науку деда,  и ему стало горько на душе. И почему он вспомнил, почему расстроился, он не знал. Но прибор над его головой чутко уловил, что его сердце стало биться не так, и тут же запищал.  Подошла дежурная сестричка, понаблюдала, как бьется его сердце на приборе, и,  увидев, что пульс и ритм сердца стали восстанавливаться, сказала ему:
- Успокойтесь и не волнуйтесь больше. Все у вас будет хорошо. Постарайтесь уснуть.
И он послушно закрыл глаза и через некоторое время погрузился в сон. А сон, как известно, лечит.