Часть V. Мой Перс. вкл. в вып. Прод. Прогр. СССР

      Часть V, заключительная

В продолжение освещения моей “руководящей” роли в выполнении Продовольственной программы СССР могу только сказать, что в ней  я был ещё только один раз.

         Спустя несколько лет, меня послали на “сенокос”, когда я состоял в должности старшего геофизика, уже непосредственно от Объединения “Узбек  Геофизика”. 
    Было это несравнимо с моим  предыдущим “руководящим”  участием.

     Главное  здесь я отвечал только за одну бригаду, бригаду геофизиков. Это были мои молодые коллеги, все инженеры. Подменил я на посту бригадира, моего хорошего товарища, тоже старшего геофизика.  Ко всему, мы ещё были соседями по дому, даже  могли перестукиваться через стенку.
     Как настоящие геофизики-полевики, наши предшественники нашли где-то в лесу превосходное место и разбили там большую палатку.
     Её  и всё нужное оборудование, в том числе кухонное, они оставили нам.
Пробыли мы там всего неделю.

     Казалось бы, живи и радуйся.  Но лично меня угнетало только одно: бессмысленность нашего пребывания здесь, что в этом захудалом колхозе было особенно очевидно. 
     Представьте себе - с десяток высококвалифицированных, без всякого преувеличения специалистов – изо дня в день  рубят, или вернее грызут чертополох на склоне большой горы. Используются тяпки, косы, серпы и так далее.  Но  за ночь, мне казалось, он вырастал заново.
     При этом около нас регулярно присутствовало двое или трое колхозников.
Очевидно, “руководящая и направляющая” сила.  Но в наш “производственный” процесс они не вмешивались,  хотя свои трудодни за нас они, наверняка, получали.
     Что, таким образом колхоз расширял посевные площади?
Ну, хорошо, малой техники тогда для сельскохозяйственных нужд не было.
     Так вооружите этих двух своих бездельников хотя бы  бензопилой, а потом подправьте, где нужно.  А наших ребят отпустите, пожалуйста.
     И невозможность свершения этого, казалось бы, очевидного дела, меня и убивала. 

     Моё участие в выполнении Продовольственной Программы, не имело чёткой временной границы, как, например, исполнение Почётного Воинского Долга перед Родиной. В моё время это было три года, как говорится, “Отдай и не греши”. Отдавать, то отдавали, но и грешить успевали.  Но это так, к слову.
     Правда, и здесь был один существенный момент, фактически прижизненная приписка к райвоенкомату по месту жительства. Но здесь мне немного повезло. Вначале я учился шесть лет, и меня не трогали. Потом часто ездил на продолжительные курсы за пределы Республики.
     Но главное - моя военная профессия была не очень востребована.
Командир отделения охранников. Вообще охранники были нужны, но уже  не в нашем исполнении, только, как нам говорили, в случае войны.
     Но однажды меня вызвали в военкомат, где я встретился со своим отделением, которым я должен был бы командовать на случай этой самой войны.
     Видел я их всех в первый  и  в последний раз. Все служили в охране, но в отличие от меня, во внутренних войсках и охраняли “зеков”.
     За полтора часа общения с ними, я столько всего наслушался, что мои три незабываемых года службы в авиационной охране показались мне просто раем.
     Как всегда “растекашется мыслию  по древу”, древу жизни. 

     Короче, впервые я был призван выполнять Продовольственную программу в девятом классе вместе со своими одноклассниками в далёком 1956 году, то есть во времена Хрущёва, когда мы догоняли и перегоняли небезызвестную всем  Америку.
     Тогда был очень популярен анекдот, что если Вам очень хочется  молока, то нужно подвесить бидончик к репродуктору – накапает.
    
     Поехали мы в колхоз на два дня, то есть с ночёвкой. Колхоз этот  выращивал хмель для производства пива.  Руководство колхоза ничего более умного не придумало, как выделить для мальчишек и девчонок общее помещение - барак, там, на полу имелся настил, где можно было спать.
     Бедная наша классная руководительница всю ночь бегала вокруг барака, боясь, чтобы чего-нибудь не случилось. 
     Её разместили где-то отдельно.
     Но ничего особенного, к счастью для неё не произошло – слишком хорошо воспитанные, а главное очень  зелёные мы были. Но то, что никто не спал до утра - это факт.
     На следующее утро нас повели в поле  и полдня рассказывали нам всё - как, что и почему. То есть, получилось что-то вроде экскурсии.
     Мне лично всё это надоело и захотелось домой, где хмеля не было, но был зелёный дворик, там я летом очень любил читать книги,  да ещё нехитрый огородик.
       И пошёл я “пёхом”, не спросясь ни у кого дороги, куда глаза глядят.  А глядели они в сторону дома.
     Дорога, как ни странно, оказалась не близкой.  Когда я прошёл несколько километров, то по правую сторону вдалеке в поле я увидел дот.
       Естественно, мне захотелось его посмотреть.

     Наш район на Украине, где я жил, находился на расстоянии двадцати километров от старой государственной границы с Польшей.
     Напрямую я двинулся к доту.  Но, чем дальше я шёл, тем больше он от меня отдалялся.  Несколько раз на пути к нему  мне очень сильно  хотелось  вернуться, но ещё большее желание у меня было дойти до цели. И обидно было бы за впустую пройденные километры.
     Наконец я, дошёл и заглянул вовнутрь. Оказалось у дота три этажа – верхний этаж, и ниже вглубь ещё два.
     Но ни сил, ни смелости спуститься туда вниз в одиночку у меня уже не хватило. Как я добрался домой, не помню, но в тот же день это точно. 
     “Санкций” по отношению ко мне за самовольный уход не последовало. Наверно, его никто не заметил, по крайней мере, классная руководительница.

     Когда спустя два года я поступил в Киевский геологоразведочный техникум, то нас сразу через две недели послали в колхоз на  месяц.
     Это уже было серьёзно, по взрослому, хотя на соломе, на которой мы спали, мне только исполнилось семнадцать лет, то есть был я ещё несовершеннолетний.
     Тётя моя по случаю моего отъезда в колхоз достала  у недавних киевских “колхозников” сапоги и телогрейку, так что, вроде, я был вполне экипирован.
     Работали все по-настоящему. И на току, где требовалась физическая сила.  И на погрузке картофеля, и так далее.
     Но, чтобы погрузить картошку, её сначала надо накопать или “нарыть”, как сейчас говорят.
     А рыли мы её в мёрзлой земле голыми руками - по ночам уже бывали заморозки, и только к утру почва оттаивала. 
     Почему мы все так старались.
     Просто не хотели, чтобы нас из-за какой-то картошки выгнали из техникума.
     И, что существенно,  нас хорошо кормили. А для молодых ребят - здесь  не надо никого убеждать, это действительно важно.

     Через две недели меня вместе с сокурсником, моим земляком, послали грузить “жом”.  Жом – остаток,  после отжима чего-либо.
     Помню, как мы с ним в сапогах на машине в белой густой жиже, который и есть жом, перебрасываем его куда-то, а куда уже не помню, совковыми лопатами.
     Погода уже была холодной, жом соответственно тоже, сапоги мои оказались дырявые, в итоге, к вечеру я заболел ангиной.
     Последнюю неделю я провалялся на соломе и отошёл только к прощальному вечеру, который нам устроил председатель колхоза.
     Была даже “горiлка”, (переводить не буду), были и тосты, а самое главное, каждому вручили  конверт, в котором находилось  по сто пятьдесят рублей, почти половина нашей стипендии.
    Стипендии наши по величине соответствовали стипендиям технического вуза.  Но это оказалось совсем не лишним подспорьем.

    Подводя итог этой всей эпопее, можно сказать, что было трудно, но была и обоюдная польза.  Плюс и некоторая физическая и жизненная закалка.
    Ну и честь, и хвала тому председателю колхоза.  Больше таких руководителей мне на этом поприще не попадалось. Может, потому, что это было уже в Узбекистане, да и время настало другое.


    В конце повествования нельзя не упомянуть об укоренившейся постоянной практике однодневных выездов организаций на хлопок в Узбекистане.
Заканчивались они обычно обедом с обязательной выпивкой. После этого уже никакой работы не было.

    Но один раз было совсем не так.
Мы вышли на хлопковое поле почти всем составом подразделения во главе с начальником.
    Около тридцати человек. Вышли, потому что поле было  тогда недалеко от Объединения, где я тогда работал.  “Снабжение” спиртным было централизованное.
    Работали долго и ударно, без преувеличения – пример подавал начальник.
Наконец, когда уже и солнце пригрело, поступила команда на обед.
Все собрались в тени под карагачем в круг. Выпивки было более чем достаточно и закуски тоже.
    От еды, выпивки (начальник и здесь дал пример) и внешнего тепла всех разморило, а про меня недавнего охранника с трёхгодичным стажем и говорить нечего. Уже и про хлопок думать забыл.
    Но только я забылся в дрёме, как раздалась команда подъём. Почти как в Армии. И ещё два часа, а может и больше, под уже палящим  солнцем мы собирали эту вату.

    Трудно себе представить, сколько было выпито всего каждым из постоянных сборщиков хлопка и мною лично (уже вроде почти не пьющим) во время этих сборов  за всю трудовую жизнь.