Гранёный стакан молока

В начале двухтысячных годов довелось мне пожить в  одном из малых городов России, с населением менее тридцати тысяч жителей. Заводы и фабрики в то время принадлежали московским хозяевам. На работу брали любых трудоспособных до пятидесяти лет и даже обучали профессии. Тогда, в мои сорок пять, приехав в новую местность, я не могла устроиться по своей специальности, педагогом, в школе и детском саду вакансий не предвиделось. Пошла работать на электромеханический завод, где за три месяца освоила работу сборщицы электроприборов. Зарплаты слесаря-сборщика второго разряда едва хватало на оплату жилья и питания.

Летом мы с друзьями делали вылазки в лес, на другой берег Волги. Собирали вёдрами чернику, клюкву, белые грибы и сдавали на вес перекупщикам, ожидавшим на трассе, а иной раз продавали на улице, пристраиваясь к таким же продавцам-бедолагам.

Приезжие столичные отпускники, хотя и торговались, но покупали лисички и белые грибы, брали чернику и землянику, а местные не подходили – им этого добра хватало. Богаты волжские просторы лесными дарами.

Однажды, стоя на базаре, увидела мальчонку лет четырёх. Маленький, в запылённых чёрных шортах, серой застиранной майке и шлёпанцах на босу ногу. Белокурые волосы давно не стрижены, непричесанны, голова в колтунах. В руке он нёс матерчатую чёрную авоську, из которой выглядывало горлышко «полторашки» молока. Мальчик нацелился перейти улицу, а на дороге – ни перехода, ни светофора…

– Стой! – закричала я, – куда ты, под машину?!

Он смышлено посмотрел в мою сторону и шепеляво промолвил:

– Тётя! Мне надо на ту шторону, у меня мама лезыт дома, болеет.  Ей купил булотьку и молока…

– Ну, идём, переведу тебя, провожу домой. Как тебя зовут?

– Шаша. Мне четыре года. У меня есть брат Алёша, ему восемь лет, а папа в тюрьме, – стал рассказывать о себе мой новый знакомец.

– А почему ты пошёл в магазин, а не Алёша?

– Алёша в приюте, он с нами не зывёт.

Мы подошли к Сашиному дому.

– Можно, я отведу тебя к маме?

– Мозно, не бойтесь у нас в подъезде темно, но я нахозу нашу дверь.
В подъезде было не просто темно, а, как говорится, «хоть глаз выколи». Стоял запах плесени и мочи… В конце коридора первого этажа, где не было окон, мой собеседник исчез из виду, и вдруг появилась спасительная  полоска света из открытой им двери в квартиру.

– Заходите, тётя!

– Мама, я пришёл, купил тебе молока и булотьку!

Я вошла. Комната оказалась небольшим жильём в общежитии, построенном ещё в далёкое советское время. У широкого, во всю стену, окна стоял стол с остатками от обеда (недопитой бутылкой водки, грязной посудой и переполненной окурками пепельницей), рядом на табурете – аккуратно  сложенные детские вещам. Слева от стола, на кровати, полулёжа в подушках, сидела молодая женщина с загипсованной ногой. По правой стене, через небольшой проход от кровати был диван, на нём мирно похрапывал лет сорока мужик, в одежде и обуви.

– Ты кого привёл, сорванец? – обратилась мать к сыну.

– Тётя хорошая. Она меня через дорогу перевела, – вступился за меня Саша.

– Ну, ладно, – улыбнулась женщина, – садитесь. Саша, подай табуретку.

Мальчик поспешно обхватил руками свои вещи с единственной в комнате табуретки и переложил их на одну из находящихся рядом больших картонных коробок.

– Мама, я на тумботьку положу!

Женщина горько усмехнулась:

– Видите, как живём? Квартиру не обещают… На работу устроиться не успела, ногу сломала. Хорошо ещё Алёшку, старшего, взяли в приют, а то бы совсем хана!

Саша, тем временем, достал из сумки бутылку, подвинул гранёный стакан на край стола и, обеими руками держа «полторашку», стал осторожно наливать молоко. Потом отломил кусок булки и убрал бутылку в старенький холодильник, видимо выделенный из фондов общежития.

Взяв стакан молока и булку, протянул матери и сказал:

– Поешь, мама.

– Где же ты денег взял?

– Он мне дал, – указал Саша на спящего гостя.

Тот заворочался. Сел, сонно глядя на меня.

– Ну, я пойду, меня дома ждут, – сказала я, ретируясь к порогу.

– Я провозу, там темно… – Саша открыл дверь комнаты и не закрывал её, пока я не вышла из подъезда.

Дорогой шла и плакала от своего бессилия помочь этой семье…

Через год мне предложили в городском центре занятости работу в приюте. Я вспомнила, что у Саши там брат и, после знакомства с директором, спросила о нём.

– Вы знали эту семью? Полгода назад случилось несчастье – мама мальчиков умерла. Приехала дальняя родственница из Саратова и забрала детей себе. Семья у неё хорошая, но бездетная. Она долгое время писала нам, справлялась о старшем, Алёше. Родители были лишены прав на него, отец в тюрьме. А вот с маленьким было сложно. Мамы не стало, а отец … надо было взять согласие на усыновление. Слава Богу, дал! Теперь ребятам хорошо, они переехали, а мы спокойны…

Я не стала говорить, что ищу работу… Слишком больно было вспоминать первую и последнюю встречу с Сашей – усталое лицо больной матери, недопитую водку, гранёный стакан молока и булочку в руках ребёнка… Помнить его детскую прощающую непосредственность в словах: «Поешь, мама»…