Война ангелов и уродов. С. 20-25

   – Здесь, – сказал вдруг Кусачий и показал направо. Рыжий с Беззубым повернулись. Там была кузница. Невысокое здание с большими окнами и черепичной крышей увенчивала массивная металлическая труба. В дверном проёме под выступом темнел обожжённый кирпич.
   – Ты отсюда? – спросил Бледный.
   Кусачий кивнул.
   – Чем же ты занимался?
   – Рэн ковал безделушки. Я продавал их на площади.
   – Ты чё жуешь, а? – раздражался Рыжий. – Говори нормально.
   Один из охраны презрительно хмыкнул:
   – Знаем мы этого Рэна! Тот ещё тип: падаль жрал и трахал родную сестру.
   – Избавь, – отмахнулся Бледный. Охранник вынул из-за пояса кинжал и, выставив тонкие лезвия, изрёк:
   – Его работа!
   Повсюду слышались стоны и скрежет. Из окна на втором этаже последнего барака – у границ Нижней площади – свешивалась чья-то большая, толстая нога, покрытая чёрными пятнами. Она дёргалась и стучала о стену.
   – Весело, – заметил Беззубый и нахмурился.
   Факелы нервно трепыхались в руках у сопровождающих. Шли осторожно. С площади, сплошь заваленной телами, предстояло выйти на центральную дорогу, по обочинам которой тянулись заграждения. Ступали по трупам. Зайдя по насыпям на дорогу, пошли живее. На стенах Верхнего Города перемигивались разноцветные огоньки. Длинный жёлтый луч, падая на заграждения, выхватывал участки под насыпью. Кусачий посмотрел вниз и увидел сидевшего на земле голого мужика, который скорбно выл, держась за голову. Всё тело в царапинах. Раздался щелчок, страдалец разинул рот, голова его с хрустом отделилась и покатилась с плеч. На её месте торчало несколько тупых штырей.
   – Тихо! – скомандовали впереди.
   Где-то поблизости плакал ребёнок.
   – Найти, – тихо, так, чтобы не услышали, сказал Шишкастый.
   Люди попрыгали с насыпей.
   – Давай-давай! – поторапливал Кусачего Беззубый, когда они с Рыжим лезли через решётку. Внизу была тьма. Беззубый крякнул, напоровшись на что-то.
   – Туда, – сказал Кусачий.
   – Эй, сюда! – крикнул Беззубый и махнул рукой. Бледный нёс факел, Шишкастый и Старый были рядом. Они подошли к телу женщины. Мёртвая, откинувшись на другое тело, лежала с запрокинутой головой. На животе у неё лежал младенец, надрываясь от плача и шевеля ножками. Шишкастый приблизился и, разомкнув руки матери, взял его. Старый посмотрел на Шишкастого.
   – Ну?
   Шишкастый положил ребёнка обратно. Дитя забило ножками и задёргалось. Крохотное тельце сжалось в комочек и пошло багровыми пятнами.
   – В сторону, быстро! – закричал Бледный.
   Младенец раздулся и, перевернувшись, звонко упал на землю. Головка, стукнувшись, лопнула. Красное брызнуло на камни.
   Лунный диск нежился в кудрявых облаках. Тьмища, просквоженная вонью, ныла и скулила. От нескончаемого вопля у людей мутилось внутри. Ворота были близко. Сопровождающие готовились в обратный путь. Со стен, крепких и неприступно высоких, пришедших осматривали десятки дозорных.
   – Сейчас откроем, – послышалось сверху. Механика завизжала, цепи напряглись, задвижки разъехались.
   – Входим по одному! – грозно крикнули в проходе. Первым прошёл Шишкастый. Он долго беседовал с дозорными, после чего вернулся к отряду.
   – Я дал им пропуск от Бала. Они проверят, потом будет решение.
   – А они нас здесь случайно не оставят?!
   – Всё может быть, – ответил Старый и погрузился в раздумья.
   Ждали долго. На исходе ночи известили о решении пропустить. Люди поднимались и, заспанные, выстраивались в колонну.
   – Вам ещё повезло, ребята, – подбадривали дозорные. В отряде вяло реагировали на приветствия. Ворота с грохотом захлопнулись. Группа оказалась на закрытой площадке; зарешёченные отверстия в стенах сочились бледно-жёлтым светом. Там – внутри – громко разговаривали и пели песни пьяными голосами. Сквозь общий гомон был отчётливо различим чей-то беспокойный голос, выводивший проклятья. В отверстии показалась недовольная рожа.
   – Подымайтесь, господа. Вон там.
   – Да знаем, – бросил Рыжий.
   Вдоль стены шла крутая каменная лестница. Наверху их встретили и проводили в караульную.
   – С нами дезертир, – сказал Бледный и кивнул на Кусачего.
   Стража удивлённо переглянулась. После выдачи пропусков группу отправили на проверку, Кусачего отвели в подсобку и заперли. До рассвета он дышал влажным заплесневелым воздухом и тревожно прислушивался к шороху в дальнем углу помещения. Первые утренние лучики пробились сквозь щели и осветили пространство. Подсобка была забита хламом. Рваная мешковина свисала со сгнивших балок и заржавленных металлических обручей, повсюду валялись разбитые бутылки, в углу под грудой мусора виднелся участок трубы, уходивший в противоположную стену. Кусачий, став у двери, робко постучал. Дерево глухо отозвалось.
   – Ссы на месте. Скоро за тобой придут, – пробудился дозорный.
   – Как звать тебя? – спросил второй.
   – Вэн.
   – Наложили вас с десяток, Вэл, – уведомил первый и зевнул. – Скукота зелёная.
   Вскоре, как и предупреждали охранники, появилось несколько человек. У одного из них был самострел, у другого – ящик, похожий на тот, что был у Морщинистого на досмотре. Кусачему больно пустили кровь, залили её в трубку и вставили в дырку под крышкой ящика. То же сделали и дозорным. Выходя из подсобки, Кусачий получил несколько напутственных подзатыльников. Охрана вела его вдоль края стены, затем они вышли на площадку, откуда открывался широкий обзор во все стороны. Нижний Город стоял в тумане, ветер относил его на северо-восток. Площадь кишела бестолоково шевелящейся мертвой плотью, серый металл тускло поблёскивал в утреннем свете. Наблюдатели, пряча мёрзнущие ладони в рукава, внимательно следили за всеми перемещениями под стеной. Верхний Город был близко. Кусачий видел тёмные улицы и здания. Повсюду разруха. В отдалении над крышами домов торчали высотки с сигнальными огнями на обвалившихся верхушках. Кусачего провели вниз по лестнице, затем по коридору; на улице он то и дело оглядывался.
   – Чё потерялся то? – раздражался верзила-охранник, шедший сзади. Кусачий молчал. Длинная улица, мощённая скользким булыжником, постепенно расширялась. Двухэтажные каменные дома, выстроившиеся тесными рядами по обе стороны улицы, выглядели обжитыми, однако лишь немногие стояли целые. Некоторые – без крыш, большинство – без окон, с пробитыми стенами, покрытыми сажей. У развилки на пороге покривившегося жилища возился бородатый мужик, отскабливая лопаткой присохшее дерьмо. Из открытой двери с лаем выскочили две шавки. Одна осталась на пороге, другая бросилась на Кусачего. На отчаянный лай в окрестных домах и подворотнях откликнулись другие. Верзила отпихнул собаку ногой. Их верхнего окна высунулась женская голова и крикнула жучку домой. Охранник поскрёбся в подмышках.
   – У меня была собака. Сдохла.
   – Скоро все сдохнут, – от нечего делать сказал второй.
   Из-за поворота выплыло многоэтажное полуразвалившееся здание с колоннами и аркообразным входом. Они ускорили шаг. По дороге им встретилась группа из нескольких сонных детей с опухшими лицами и двух женщин в чёрных одеждах. Женщины посмотрели на Кусачего и презрительно отвернулись.
   – Давай, пошевеливайся, – скомандовал Верзила.
   Возле здания собралась порядочная толпа. Все чего-то ждали. Кусачий видел в толпе Рыжего, Беззубого и Косого. Они смотрели на него и улыбались. Охранники передали Кусачего на руки исполнителям. Он узнал их по нашивкам на предплечьях. Сердце его колотилось. Длинные волосы исполнителей были туго заплетены в косы и заткнуты за пояс. У каждого в руках по верёвке. Лица ничего не выражали. Толпа расступалась. Кусачий шёл и оглядывался по сторонам. Кто-то плевал ему под ноги, кто-то, шипя, пытался отвесить тумаков. Кусачего поместили на всеобщее обозрение на лестнице под аркой, вместе с десятью дезертирами, отловленными накануне. Из толпы торопливым шагом вышел человек, одетый во всё красное, с квадратной шапочкой на голове. Он поднялся и встал неподалёку от шеренги провинившихся.
   – Сегодняшнее утро, – начал он, – станет утром справедливости. Эти люди, – Красный широким размахом руки указал на людей, – презренное отребье рода человеческого, худшие из худших, предатели, трусы. Ничтожества!
   Красный прокашлялся и продолжил.
   – По приговору Высшего Суда и личному распоряжению Старейшины они будут наказаны. Привести приговор в исполнение!
   Толпа заметно оживилась. Исполнители связали руки крайнему справа и поставили его под колонну. Верёвка была высоко закинута на узкий выступ и надлежащим образом закреплена. Петлю надели на шею. Дезертир, молоденький сутулый паренёк, тощий, с проплешинами на огромной голове, держался молодцом. Когда его вздёрнули, он побился в конвульсиях и почти сразу затих.
   – Следующий! – скомандовал Красный.
   Подвели рябого, чернявого, с густой растительностью на лице. Помирая, он таращил глаза и скалил зубы. Следующий, уже немолодой, нагнал истерики. Он цеплялся за руки исполнителей, те волокли его на коленях.
   – Не хочу, не хочу! – кричал он, расстраивая окружающих.
   – Помилуйте, люди! – причитал он, когда на него надевали верёвку. Он долго бился в петле, брызжа слюной, хрипел и размахивал ногами. Лоб его посинел. Штаны вспучились и все намокли. Наконец он успокоился и показал собравшимся длинный красный язык. Следом должен был идти Кусачий, однако Красный махнул рукой и объявил во всеуслышание:
   – Согласно постановлению Высшей Судебной Палаты и личному распоряжению Старейшины приговор объявляется свершённым! Освободите заключённых. Идите, о вас позаботятся.
   Исполнители разгоняли дезертиров, толпа рассасывалась понемногу. Что-то свистнуло и мелькнуло над головами, но никто этого не заметил. К Кусачему подскочил Беззубый и хлопнул его по плечу:
   – Здолово, длужище! Ух, жуть какая!
   – Здорово, – сказал Кусачий.
   – Пошли в баню, – предложил Рыжий.
   – Сначала пожлать, – возразил Беззубый.
   Рыжий приблизился и процедил сквозь зубы:
   – Сначала в баню.
   Беззубый поднял руки вверх. Они свернули с Главной улицы и пошли по переулкам. Обгорелые разбитые дома – в два или три этажа – жались друг к дружке, и, в иных случаях, нельзя было отличить один от другого. Впереди был канал со струйкой мутной водички на самом дне. Они остановились на мосту. Рыжий закурил.
   – Ждал этого, – сказал он и поглядел вниз.
   Голос его звучал задумчиво. Водоносы работали исправно: из дверей выбегали потные люди и неслись к колодцам на заднем дворе. Из труб шёл нахрапистый дымок.
   – Эй, куда, – сказал Кусачему Беззубый. – Тут бабы моются.
   В бане набралось человек пятьдесят. Рыжий с Беззубым нашли знакомых. Кусачий не понимал, о чём они тараторят. Печь трещала. В прорезях колыхалось пламя. Тело жгло нестерпимо. Кусачий вышел из парилки в соседнее помещение с двумя закрашенными окнами и отдышался. Беззубый прокрался следом и окатил его ледяной мутью из лохани. За ним вошли Рыжий, банщик и ещё несколько мужиков. Они пялились на Кусачего и ржали. Беззубый оглядел его с головы до ног и недовольно брякнул:
   – Везёт же некоторым...
   – Мужик! – воскликнул банщик и поиграл неважнецкой мускулатурой. – Красава!
   Кусачий нахмурился. В бане ему выдали бельё и новые штаны. Весь день от него не отставали. На улице Беззубый шепнул Рыжему, но Кусачий услышал:
   – На него все бабы смотрят, видал?
   Рыжий попыхивал куревом и щурился. Кусачий ловил на себе удивлённые взгляды прохожих. Некоторые оборачивались и странно улыбались.
   – Есть хочешь? – спросил Рыжий.
   Кусачий кивнул.
   – Молодец! Я – нет.
   Беззубый крякнул. Под вечер они добрались, уже сытые и довольные, до некоего строения с плоской крышей и смеющимися огоньками в оконных отверстиях. Здание выглядело почти неповреждённым. У порога их встретили две молодые женщины и завели внутрь. В комнате с красными стенами было жарко натоплено. Кусачий обратил внимание на деревянные полы и невиданные им ранее цветные фонарики, висевшие под потолком. В центре стоял круглый стол, на нём, изгибаясь всем телом, вертелась среди бутылок полуголая девица. В левой руке она держала бубен. Ловко ударяя им о бёдра, она кружилась на месте и смеялась, умудряясь при этом сохранять равновесие. На расставленных вокруг стола стульях сидели весёлые мужики, изо всех сил сжимая в объятиях сидящих у них на коленях испуганных чаровниц. Один, коротко стриженный, с широкими скулами и косящими глазами, пробасил, увидев Рыжего:
   – А, Нэд, заходи. Мы тебя заждались. И друзей заводи.
   Он свистнул погромче, сплюнул на пол и почесал свою красавицу за ушком. В её густых тёмных волосах блестела занятная штучка овальной формы, с разноцветными камушками. Красавица наклонилась к Скуластому, шепнув ему что-то. Тот повернулся к Кусачему и сказал ему коротко:
   – Не смотри. Смущаешь.
   Появилось ещё несколько женщин. Их лица и руки были в шрамах и ожогах. Рыжеватая, большегрудая прошла в конец комнаты, поднялась на две ступеньки по лестнице и остановилась, смотря куда-то в сторону с отсутствующим видом. Беззубый уселся на мягкую подстилку на полу и, усадив худющую бритую лапушку между ног, закачался с ней из стороны в сторону, мыча невнятное. Рыжий молча отправился в соседнюю комнату, где было темно и стоял дым столбом. Там кто-то пел и, время от времени, жалобно повизгивал. За Рыжим в комнату удалилась серьёзная дама с тугой задницей.
   – Семьянин, – сказала Красавица, ухмыльнулась и получила затрещину от Скуластого. На столе продолжались танцы. Рыжеватая обвела комнату взглядом и остановилась на Кусачем.
   – Дурак, – хныкала Красавица. – Я вон с ним пойду.
   – Вон туда ты пойдёшь, – рассудил Скуластый, оттянув штаны. Рыжеватая скрылась из виду. Кусачий пошёл за ней на лестницу. Наверху было прохладно. Факел коптил и давал скудное освещение. В комнате, за исключением кровати, ничего не было. Над кроватью с балки свешивалась прозрачная разноцветная ткань; Кусачий смотрел, не отрываясь.
   – Иди сюда, – сказала голая женщина на кровати. Кусачий скинул куртку и накидку, снял штаны и подштанники и лёг рядом с ней. Собаки лаяли до утра. Перед рассветом она утомилась.
   – У тебя хорошая грудь, – сказал он ей, одеваясь. Она удивилась. Внизу зашумели.
   Она лежала на кровати и оценивающе разглядывала его.
   – А ты красавчик. Не встречала таких.
   Отвернувшись, добавила:
   – Заходи.
   Рыжий с Беззубым ждали его на улице. Беззубый хотел положить ему руку на плечо. Кусачий отмахнулся.
   – Пошли пожрём, – предложил Рыжий.
   – Я ей дал золотой. Она, кажется, недовольна, – сказал Беззубый. – А ты? Поди, ту цепочку?
   – Ничего, – ответил Кусачий. – Она дала мне вот это.
   Он вынул из-за пазухи кусок цветной ткани. В воздухе расплылся нежный аромат. Беззубый присвистнул и скосил глаза на Кусачего. Они закусили лепёшками, запили вином. В забегаловке никого, кроме них, не было. Пахло прогорклым маслом.
   – У меня наличность кончилась, – едва слышно сказал Беззубый.
   – Пошли вон, – послышалось из продымлённой кухни.
   Предстояла встреча с начальством. Объявили сбор на Верхней площади – в другом конце Города.
   – Пойдёшь с нами? – спросил Беззубый, ковырнув в ухе мизинцем. – Ты ведь часть отляда.
   Кусачий не знал, что ответить.
   – Он идёт, – сказал Рыжий.
   Большая часть дня была потрачена на дорогу до площади. Вереница улиц с опустевшими домами, которые становились всё выше и выше, упираясь в светло-голубое небо. Кусачий завороженно смотрел вверх. Стены тянулись как одно бесконечное тоскливое целое. Повсюду были развешаны какие-то таблички; Кусачий не понимал, зачем они нужны, и вскоре перестал обращать на них внимание. Кусачего волновали стёкла, загадочно мерцавшие под окнами. Беззубый перехватил его взгляд, устремлённый на высившуюся неподалёку крытую платформу с покосившимися столбами.
   – Станция метло, – пояснил он тут же. – У вас такого нет.
   – Метро сейчас – самая бесполезная вещь, – заключил Рыжий.
   – Лельсы пустят на металлолом. А на пловодах, – Беззубый ткнул пальцем в их густое переплетение над головой, – сейчас только дезелтиров вешать!
   Выдался тёплый день. На улицах не было почти никого. Редкие прохожие, попадавшиеся им на пути, переходили на другую сторону и торопливо скрывались за углом. Все – с измученными, распухшими, красными рожами.
   – Вон, смотри, – сказал Рыжий и показал направо. – Там склады. Пропускной режим. Пойдёшь – пристрелят. Только с нами. Понял?
   Кусачий кивнул. Несколько одноэтажных зданий виднелось в отдалении. Одно, круглое с застеклённой крышей, превосходило размером остальные. Возле него сновал всякий люд, слышались недовольные возгласы и повторяющийся монотонный звон. Рыжий объяснил, что намедни ожидалось прибытие продовольственной экспедиции, но никто не вернулся обратно. Через некоторое время им стали попадаться идущие на площадь. Когда они явились, там было не протолкнуться. Своих отыскали с трудом. Бледный пытался переорать соседних крикунов. Шишкастый молчал.
   – Слушаем сюда! – вещал Бледный, надрываясь. – Скоро мы увидим Старейшину. Всё закрывается. Западные районы поражены, всё мертво. С завтрашнего дня вводится новый порядок. Будет суд.
   Кусачего прихватили за локоть.
   – Здорово, дезертир, – сказал Старый и усмехнулся в бороду. – Это тебе, иди своей дорогой.
   Он протянул ему мешочек с имуществом. Кусачий бросил взгляд на Шишкастого. Тот глядел с нескрываемым любопытством. После того, как Шишкастый кивнул, Кусачий взял мешочек и проверил, всё ли на месте. Недоставало фляги и пары шаров. Нож он заткнул себе за пояс, а стержень сунул в передний карман куртки.
   – Молодец, – отметил Старый и подмигнул Шишкастому. – А, впрочем, иди-ка ты к нам в отряд. Нам лишние руки и лишние глаза не помешают, – он приложил палец к повязке.