Серёнька из Великой Ямки

       Серёнька очень хотел в армию. Он явственно представлял, как лихо заломив синий берет и, положив руки на плечи дембелей-сослуживцев, будет, раскачиваясь, петь:

      «Расплескалась синева,  расплескалась.
       По тельняшкам разлилась, по беретам...»

      Или, как в строгой черной форме будет идти по родной улице:

      «А мы, браток, живем, не тужим,
       А мы в морской пехоте служим...»

      Но не взяли Серёньку в армию.
      Выдали военный билет, и недовольный военком сказал: «Но учти: настанет лихая година – призовем, как миленького!»
      Прощай голубые и черные береты, прощай мечты о накачанных мышцах и хитрых приемчиках!
      Снова привычная, нудная работа, снова все та же обыденная жизнь в районном городке Великая Ямка, получившем свое название по протекающей рядом речке. В конце ХIХ века здесь проложили железную дорогу, появилась крупная узловая станция, затем было организовано деревообрабатывающее производство, стекольный заводик – и городок стал прирастать.
      
      * * *
      Серёжа, Серый, Серёнька, а иногда и Серёщенка – как называли его в определенных жизненных ситуациях – вырос в полной семье. Правда воспитанием Сережи особенно никто не занимался – паренек рос, как и все соседские дети. Дом у Серёнькиной семьи бы частный, с небольшим огородиком. В дошкольные годы Сереже нравился его уютный домик, а повзрослев, он жалел, что жил не в каменном, «городском» доме, каких, впрочем, в те годы в Великой Ямке было не больше половины.
      Мать – грубоватая мускулистая женщина – работала на железнодорожной станции, а отец... Вот отец-то был человек особенный. И весьма горделивый. Вначале предметом гордости Серёнькиного отца была его специальность: киномеханик.
      «Слышь, Серёнька, иди на киномеханика, – наставлял он сына. – Какой-нибудь кадр из пленки вырежешь, договоришься с фотографом: тот карточки сделает – и продавайте. Деньги пополам. Бизнес!»
      «Ой, нужен ему твой киномеханик! – возражала мать. – Он школу закончит, да и пойдет работать, вон хоть в леспромхоз. Лишнюю сотню где перехватит – и чего еще надо. А тебя-то самого поперли с киношников – забыл?»
      Да, да – была такая черная полоса в жизни Серёнькиного отца. В какой-то из государственных праздников, упившись в кинобудке с Лехой-фотографом, бизнес-партнеры устроили индейские пляски с размахиванием пожарным топориком в качестве томогавка. При этом они громко пели: «Настоящему индейцу нахрен ментовозка...» Когда же дело дошло до разжигания ритуального костра – упомянутая ментовозка и приехала.
      Вот так и закончилась, приближенная к важнейшему из искусств, пора жизни Серёнькиного отца, как, впрочем, с развитием цифрового кино, стала уходить в прошлое и специальность сугубо «пленочного» киномеханика. К тому же, на горизонте уже стали появляться сполохи всемогущего интернета.
      После громкого «индейского» скандала Серёнькиному отцу все же удалось устроиться  разнорабочим в леспромхоз, и теперь другим предметом его гордости стала татуировка на груди – «Бой Руслана с головой», реалистично выполненная по кадру из фильма «Руслан и Людмила». В состоянии весьма праздничном, он любил распахивать рубаху и, поигрывая грудными мышцами, демонстрировал предмет своей гордости. Все смеялись, а вот Серёньке…
      
      * * *
      На время школьных каникул Сережу отправляли в деревню к бабушке. Но, честно говоря, особой разницы по сравнению с городом он не чувствовал. Ну, лес с речкой, ну, грибы-ягоды – всего этого хватало и в Великой Ямке, стоило только выйти за ее пределы.
      Но было и главное: ребята. Какими-то совсем другими они казались Серёньке – и местные, деревенские, и приезжие, городские. Видно всех объединяло бесценное каникулярное времечко. И никто не насмехался над Серёнькой из-за его малого роста, как это любили делать сверстники-великоямцы. Даже наоборот – его всегда приглашали в самые  боевые игры.
      А повзрослев, все начали играть в «Кис-кис-мяу» – игру, полную тайн и прикровенного подросткового влечения к противоположному полу. Один игрок стоял с закрытыми глазами. Другой же, указывая на сидящих вокруг, спрашивал: «Кис-кис?» Зажмурившийся должен был отвечать или «брысь!», или «мяу!» Если звучало «мяу», то следом необходимо было назвать цвет – синий, зеленый, розовый или красный. Каждый цвет что-то обозначал: от вопросов при людно или наедине – и до поцелуев. Можно представить, какие страсти кипели вокруг этого священнодействия!
      А девочки, заранее договариваясь, иногда вызывали Сережку на заветный  «красный цвет», который предполагал поцелуй в щечку наедине.
      А еще был городской парень Олег, который здорово играл на гитаре. И пел такие песни, которых Серёнька никогда не слышал. И эти песни, и сам гитарист были из какого-то иного мира, который Серёнька не мог себе даже представить… Какие люди там живут? О чем они думают? О чем мечтают?.. Неужели и там такое же неудержимое хвастовство мелким воровством, злобное невежество и упоенное самодовольство? Что же тогда для них главное?..
      Особенно запомнился Серёже рассказ Олега о том, что люди, родившиеся в один и тот же год, день, в одну и ту же минуту, названные одинаково и даже внешне похожие друг на друга, живут в разных городах, в разных семьях и не подозревают о существовании друг друга.
      «Может быть где-то в столице, в семье какого-нибудь ученого и живет такой парень. Наверно языки учит, компьютер знает, читает много. И на гитаре играет не хуже Олега» – подумал тогда Серёнька.
      Как-то Серёжа, набравшись решимости, спросил Олега: «А можно ли научиться играть на гитаре, как ты?».
      Олег ответил: «Ты ведь из Ямки? У меня там приятель – познакомились на бардовском конкурсе. Твой тезка. Я тебе дам телефончик. Позвони, скажи от меня – и он даст тебе уроки. Недорого. А уж учить играть он умеет».
      Но, к сожалению, мать не захотела слышать ни о покупке гитары ни, тем более, о платных уроках.
      За два года до окончания школы деревенская бабушка умерла, дом продали, и поездки на каникулы прекратились.
      Очень ценил Серёжа эти летние вечерние посиделки. Уж больно они были не похожи на городские дискотеки, куда, кстати, он почти и не ходил. А уж после того, как в их городке произошло несколько жестоких драк между местными авторитетами и черноволосыми, горластыми, стремительно заполнившими рынок, торговцами, перестал ходить на поздние тусовки и вовсе.
      Не было у него и настоящего друга. Так, приятели... Интернет и сетевые знакомства Серёньке были малодоступны. А в ответ на вопрос «Есть ли у тебя девушка?» только неопределенно хмыкал.
      Была еще и другая бабушка. Она приезжала редко, так как жила в соседней области, да и не сложились у нее отношения с невесткой. Именно она пыталась привить Серёньке любовь к чтению. «Твоего отца, Серёжа, я так и не научила читать. Думала, что станет кино показывать и книгами заинтересуется. Сколько хороших фильмов прошло через его руки! Так нет – ковбои, индейцы, а потом бандиты, роботы всякие...».
      Читать Серёнька любил, даже одно время был почетным читателем школьной библиотеки, но домашние не одобряли этого занятия. «Опять засел за книгу. Шел бы лучше побегал» – говорили ему, когда он был в младших классах, а как стал постарше: «Чтением сыт не будешь. Тоже мне – пра-ф-ф-есар».
      И, как всегда, Серёньке пришлось подчиниться...
      
       * * *
      В Великой Ямке были две действующие православные церкви и при одной из них организовали общедоступный духовно-просветительский центр. Некоторые из Серёжиных одноклассников, которые ходили туда, позвали и его. И Серёньке понравились. Правда не все было понятно и немного отчужденно он себя чувствовал, но... понравилось.
      Только на этом «понравилось» все и закончилось. Мать, узнав о его походах, категорически заявила: «Нечего делать! Еще потом деньги попам на машины начнут собирать! Не смей! Вон лучше по дому чем-нибудь займись!»  А отец сказал: «Не лез бы ты в эти дела, Серёга. Вон я крутил кино про Карамазовых братьёв, так там младший из них с монастыря сбежал. И человеком стал!»
      После школы Сережа хотел было поступать в техникум, где готовили специалистов для деревообрабатывающей промышленности, но, побоявшись, что не сдаст экзамены, решил повременить и подготовиться получше. А пока подвернулась спокойная работа – убирать утром и вечером привокзальную территорию. Взяли по маминой рекомендации на полставки, как несовершеннолетнего.
      Штатный дворник, проработавший много лет, закончил свою трудовую деятельность плачевно. После запоя, вообразив себя грозным богом Нептуном, дворник похитил из клуба железнодорожников корону с трезубцем, предназначенные для ежегодного водного праздника, начал с воплями бегать по платформе и нападать на пассажиров.
      Работалось Серёньке легко и он уже подумывал, что наверно стоило бы поступать в техникум после армии – вроде бы какие-то льготы дембелям есть. А может и вообще остаться служить на сверхсрочную, как соседский Вовка?..
      
      * * *
      Моя метла в лесу росла,
      Росла в лесу зеленом.
      Еще вчера она была
      Осиной или кленом.

      Серёнька очень любил эту песенку из старого-старого детского фильма «Город мастеров». Эту песню напевал главный герой – горбун-метельщик. И Серёнька часто, с улыбкой, вспоминал ее во время работы: «Вот и я теперь – метельщик».
      Но сегодня…
      Резко, со злобой, ширкала метла по перрону.
      Раз... За папочку с его идиотской татуировкой...
      Два... За мамочку, с ее «сыт не будешь»...
      Три... За друзей-приятелей, называющих его за глаза «Серёщенка-доходяга»...
      Четыре... За родной городок с его долбанным военкоматом… За рухнувшие надежды…
      За...
      За...
      За....
      И за этого, с рынка, с пристальными черными глазами, которые так пугают и чем-то так привлекают Серёньку...


      И вместо послесловия.
      Москва…

      Нестерпимая головная боль, багровые круги в глазах – привычное состояние после ночного клуба. Особенно если там ни в чем себе не отказываешь.
      Серый попытался встать, но по-птичьи пискув, снова повалился на постель. Оглушающе нагло завыл мобильник.
      «Брать – не брать?»
      Трясущейся рукой все же удалось поднести телефон к уху.
      – Серый, ты как? Идем сегодня?
      – О-о-о, нет...
      – Серёнька, ты Серёнька... Может к вечеру придешь в себя? Родичи-то что? Орали?
      – Да нет их – за бугром где-то. Домработница возмущалась: «Сын такого выдающегося человека, ученого, политика… Как вам не стыдно…» О-хо...
      – Ладно. Потом позвоню. Слышал, междугородный автобус взорвали? В какой-то Великой... Забыл! А смертник – местный, русский. Наш ровесник…  Ну, пока.
      «Взорвали, – ворчал Серый, пробираясь на кухню, к холодильнику. – Да и хрен с ними. Чернь...»

      Но это уже другая жизнь…
      
      2016