Монстр из склепа-2

   Что особо характерно для той поры, и даже весьма замечательно – а речь у нас идёт о конце 70-х годов отчалившего недавно в прошлое века – люди тогда охотно общались между собой и знаваться друг с дружкою не чурались. Атмосфера в большинстве бригад была здоровой: анекдоты, шутки, подколки, смех и даже несерьёзные ворчливые перебранки свидетельствовали о живой энергии, пронизывающей людские сознания и организмы и связывающей их в нечто большее, чем индивидуалисткая вымороченность нынешних обитателей асфальтовых джунглей, безуспешно ищущих радость и счастье в светящихся магических экранчиках, изобретённных для их заблудших душ не иначе как самим лысым чёртом.

   Докера уважали правильную крутость и ценили физическую и духовную силу, без которых невозможно было чувствовать себя полноценным человеком и мужиком. И это было хорошо. Даже отлично!

   Конечно я, с юношеских лет занимавшийся атлетическими видами спорта, отнюдь не затерялся в сплочённом коллективе плечистых портовых грузарей. Они быстро приняли меня за своего и смотрели сквозь пальцы на те молодеческие дурачества, на которые я и мой лепший друган Колька Арлаускас, литовец по национальности, были превесьма горазды. Мы с Коляном оказались родственными душами, почти одногодками. Мы часами в свободное время базарили с ним о всяческой ерунде: о кораблях, о девках, о море, о силачах прошлого, коим мы были, увы, не чета, и о самой высшей философии, до которой могли в тот момент дотянуться наши молодые и энергичные, но ещё не слишком зрелые умы.

   Силушку же богатырскую и Колян, и я любили просто фанатически. Мы оба позанимались на своём коротком веку штангой и борьбой, а кроме того мы знали кое-какой толк в благородном искусстве кулачного разудалого боя, да и в прочих игрищах задорных, удалых и бравых. Лишняя сила из нас обоих так и пёрла, часто совсем не туда, куда было надо. Пожалуй мы с Колькой были в числе первых по физической силе во всём порту, хотя я был типичным средневесом, важившим около 85 килограммов, а Колян был и повыше и потяжелее меня, что называется, был полутяжем.

   Дрались ли мы тогда? А как-же. Без драк тогда было невозможно, если ты вёл жизнь активную и лез для набора жизненного опыта в разные и всякие дыры. Мы с Коляном даже в перерывах работы часто сцеплялись меж собою почти не на шутку. Мы и боролись, и били друг друга руками и ногами, таким образом расходуя накопленные молодыми организмами калории шут его знает на что. Иногда поднимали тяжести: 250-килограммовые грузила для сеток, валявшиеся на причале поодаль от воды, переворачивали полутонные контейнера для бочек, чего другие делали впятером-вшестером, толкали одной рукой штангу, сделанную из металлических поплавков... Штангу я собственноручно взвесил на весах – в ней оказался ровно 81кг. Я её толкал правой и левой рукою достаточно легко, а Колька мог только правой, зато он был в состоянии взять её на бицепс пять-шесть раз, а я всего лишь три-четыре. Однажды, видимо в полнолуние, мы были чуток навеселе и разбуянились до того, что сломали две дюралевые дверные ручки. Колян закрылся в комнате и не пускал меня, а я ломал-ломал ручку с другой стороны и таки выломал её с корнем. После чего подобный же фокус проделал с другой комнатой и мой приятель. Дурогон это был конечно чистой воды, но уёму нам, как я уже упоминал, не было.

   Как-то раз Колян подрался с боцманом пришедшего из загранки транспортника. Намедни с этого судна выгружали на лебёдках импортную тачку. Поставили её на аппарель, это плоская такая металлическая доска порядочной ширины, и начали майнать груз за борт. Но рулила вроде как был слегка или не слегка выпимший, аппарель в результате этого перекосоёпилась, послышался дикий ор и ругня, после чего тачила сделала овер-киль над причалом и грохнулась на бетон, а частично и на металлический причальный пал-битенг, торчащий подобно великанскому пальцу у самой причальной бетонной кромки.

   Конечно средство передвижения превратилось после этого казуса в хлам, и на судне начались конкретные разборки с драками и сумасшедшими криками на всю пристань. Хотя потом всё быстро стихло, видимо в разбор полётов вмешалось их руководство и загасило пожар вспыхнувших бурных чувств. А машину было жаль – она была хотя и подержанной, но стоила поболее нового «Жигуля».

   Ну а мы на этом «пароходе» на следующий день выгружали короба из трюма. Колян ухманил, то есть торчал возле люка, перевесившись через комингс, и дирижировал нашему бригадиру-крановщику, чтобы тот по запаре не шандарахнул поддон с грузом о переборку. Я же принимал рыбку у вагона и развозил её на каре по углам.

   Всё было чики-пуки, пока один матросик, спустившийся по трапу видимо в город, не сообщил нам взволнованно, что «там вашего ухмана щупать за кадык собираются!» Действительно, сверху опять послышались какие-то визги их лядова экипажа и вроде как бухтение нашего Коляна в придачу. Я моментально оставил все дела и побежал по трапу на палубу, а вместе со мной ещё один пацан из нашей бригады. Прибегаем, зырим – ёхайды! (выражение удивления латышей) – а таки нашего Колюху и в самом деле намереваются отмордовать! Худой, длинный и злой как чёрт боцман, по акценту явно с западной Украины, наседал на увальня Кольку с кулаками и пытался втаранить неслабо по его матюгальнику. Колька вначале лишь отбивался, и это ему неплохо удавалось, но когда всё-таки пропустил удар в скулу, не выдержал. Он махнул своей лапищей и отвесил плюху наглому боцманюге по щёчке его румяной. Мы часто отрабатывали этот ударец, он был резким и очень неожиданным. Бить кроме того нужно было «лодочкой», свернув ладошку так, как-будто ты желал бы зачерпнуть водицы, дабы её испить. В этом случае твёрдое основание ладони ловило челюсть противника, и тому в момент делалось не очень хорошо. Явно нехорошо сделалось после «лодочки» Коляна и боцману, он заметно подурнел на харю и вмиг сбросил обороты своего хамства. Ну а Колька, не будь дурак, взял и ткнул ему полурасслабленно кулачищем поддых. Но и этого ударчика хватило: боцман в момент завял, скрючился пополам и быстро присел отдохнуть в канатную бухту, валявшуюся неподалёку. Сразу было видно, что с дыханием у него возникли проблемы, ибо Колян конкретно пробил ему пресс.

   В ту же минуту на помощь своему боцманюге кинулась парочка хлопцев, судя по говору, его землячков, которых оперативно перехватили уже я и второй пацан. Причём мы их не били, а лишь крепко держали, увещевая неуравновешенных рыбачков кроткими словесами о вреде всяких драк и о пользе воздержания от оных. Картину бытия ярко доживописал наш бригадир, кубарем скатившийся с крана и усладивший наши уши такими изящными выражениями, каковых наверное не слыхивали и прежние, не то что нынешние боцмана и мариманы.

   Коляна бригадир тут же разжаловал из ухманов и послал его на дно жизни в трюм кидать короба, а нас с коллегой отослал по всем известному адресу, а заодно пахать далее на рампу. Колян потом рассказывал, что этот боцманюга бегал там как угорелый и ругался некультурно на всех подряд, пока Коляну это не надоело, и он вежливо попросил сквернословца не ругаться. Ну, тот на него и взъелся... Хотя зря он это сделал, ей-богу зря! Хэ!

   Сила удара у Коляна была конкретно не маленькой. И дело было в том, что он всю дорогу как сумасшедший колотил кулачищами по всяким твёрдым предметам, какие ему только ни попадались. А особенно он любил бить костяшками кулака по гудящей от этого обращения гладкой бетонной стенке. Это он наверное каратэкам всяким там подражал. И настойчиво рекомендовал такое занятие и мне. Я тоже попробовал и не пожалел – кулаки от набивки становились постепенно твёрдыми, и удар делался явно сильнее. Колька объяснял мне, что кости от ударного воздействия со временем спрессовываются и становятся очень прочными. Даже расслабленного удара тогда вполне хватало, чтобы посадить какого-либо наглеца на задницу. И то верно – представьте, что у вас вместо хлипких косточек в руку вставлена железная арматура. Тут уж даже размахиваться нет нужды – ткнул и готово!

   Ну а каратэ тогда было в большущем фаворе. Как-то раз к нам в клуб нагрянула их каратэшная секция в белых кимоно. Среди пацанов были две девушки крепкого вида, они буквально поразили нас, с какой невиданной лёгкостью им удавалось расшвыривать своих партнёров, изображавших из себя нехороших личностей, пытавшихся забижать слабый пол. После чего сами оказывались на полу в жалких позах. Такое зрелище реально вдохновляло. Мы же не знали тогда, что ореол каратэк слегка эдак был завышен и не совсем соответствовал реальному положению дел. Позже я много с ними спарринговал и такой самозабвенной уважухи они у меня уже не вызывали.

   Хотя как сказать... Легенды о них ходили и впрямь. Мой хороший знакомый с соседнего судоремонтного рассказывал об одном таком фанате-каратисте. Он жил там же, в посёлке Вецмилгравис, и однажды у дома культуры «Зиемельблазма» (Северное сияние) положил на траву и асфальт целую толпу человек в десять или даже в двенадцать. Я даже один раз видел этого крутняка: выше среднего роста, плотный, длинноволосый с косичкой мужик в плавках делал на островке напротив пролива Милгравис замысловатые ката, при этом дыша до того грозно, хрипло и шумно, что пугал этим копошащихся возле кромки воды малышей. Да, движения руками и ногами у этого мэна были отточенными. Да и вид у него был самоотрешённый и внушающий. Такой вполне мог и дюжину положить, чего там...

   Только мы на танцах и взморье дрались свосем не по-каратэшному. Мы дрались просто, по-нашему, по-рабоче-крестьянски. Мне довелось по-настоящему подраться один на один раз семь-восемь, и один раз поучаствовать в массовой драке. Массовая драка была неинтересной и неэффектной, она быстро закончилась вмешательством в оную товарищей ментов и разбеганием дерущихся кто куда, а зато поединки были гораздо памятней. Обычно они кончались очень быстро: не надо ведь много умения долбануть по жвалам неопытного наглеца, часто при этом поддатого и оттого вяловатого.

   Хотя однажды мне попался настоящий боец, этакий статный парнище, «хулиган с зелёными глазами», как пела позже певица Аллегрова. Мы махались с ним довольно долго. Оказалось, что мой противник был весьма наторевшим в махалове, и не просто в махалове, а именно в боксе. Боксировал он технично и грамотно, я даже вспомнил своего кореша армейского, Сяву Рябых, который имел в своих кумирах такого славного бойца как Джо Фрезер, и не прыгал и скакал по рингу или по полу, как Мухаммед Али, а извивался этаким мангустом, то и дело неожиданно выбрасывая жала своих кулаков в морду друга.  Против такой ловкой и гибкой манеры боксировать единственное оружие – это как раз чёткая работа ног и боксирование на дистанции, что было уже моей сильной стороной.

   Короче, мы провели там с этим хулиганом наверное целый трёхминутный раунд, и никому из нас так и не удалось, что называется, приложиться к личику супостата. Ему это видимо надоело, и он забубенил мне в причинное место с ноги.

   Однако ему не подфартило: я успел его ногу перехватить и ненежно посадить его на то местечко, которым он пользовался сидя на горшке. Я, конечное дело, его тут же оседлал, вовсю крутя ручонки его шаловливые своими докерскими загребалами. А после выкриков поверженного «Всё, всё, хорош, хорош!», что означало выражение капитуляции, я отпустил его к такой бабушке, или к дедушке, и его матёрное бурчание означало уже не желание именно это сделать со мною, о чём он бурчал, а как раз наоборот – убраться оттуда по указанному мною адресу. Что он неторопясь и сохраняя остатки надменности и сделал.

   Не охота выставлять себя этаким супергромилой, не знающим поражений и неудач. Это не так, я тоже случалось отгребал нехило. Один раз мне сзади грохнули по кумполу и вчистую вырубили. Хорошо ещё что ногами не стали добивать, это тогда было как-то не принято, не то что ныне, когда гады-эмэмэшники развели в себе и в публике такое неблагородное зверство, что глядеть на это противно. Ну а в другой раз я наловил харей плюх от двух братанов, и я тогда был виноват, потому что вёл себя неправильно и нагло. По пьянке, конешное дело, не по трезвянке же.

   Это и пошло мне впрок и стало впредь строгим уроком: пить надо, если пьёшь, то строго в меру. Я вовремя вспомнил своего деда по отцу, Никодима Макарьевича, а для меня просто деда Никашу, он был из староверов, очень верующим и совсем не пил. Ни капли... Помню, он меня поучал баском таким рокочущим: «Ня пей, Валерка, ету пагубу. Ета чистая беда для русскава чалавека. Христос ведь водку ня пил, ён вино папивал, а у нас винаград ня родить, значит и вина пить нам ня след». Логично? Логично. Вот он и не употреблял «ету пагубу». И я тоже постепенно привёл потребление горячительного в очень строгие мерки, на грани пития и не пития. И попадать впросак после этого действа враз завязал. Как говорится, которые не пьют – тех и не бьют. А то!

   Тут к месту вспомнить одного нашего работягу, который был тише воды и ниже травы, когда ходил сухеньким, и грозой всех подряд, когда накатывал. Звали его Ваней Бабичем, по кличке Лом, он был харьковчанин. Здоровенный такой бугай ростом в шесть футов, как какой-нибудь герой Джека Лондона, с по-настоящему бычьей шеей, бочкообразной грудищей и истинно пудовыми корявыми ручными манипуляторами. Мы как-то раз измерили ему шар-бицепс, и он оказался в напряжённом состоянии аж 43 сантиметра. А это ведь много, даже очень много для неспортсмена. Ваня же никаким спортом отродясь не занимался – просто был здоровым от рождения.

   Лом проживал в комнате ещё с тремя пацанами. Так вот – он их конкретно зашугал. Когда трезвый, то ещё ничего, молчит себе, покуривает и газетку почитывает. Но стоило ему выпить хотя бы стакаху водяры – всё, пиши пропало! Ваня становился совершенно несносным: громко орал, сквернословил и вовсю занимался рукоприкладством, в основном не колотя своих сожителей, хотя и это иногда бывало, а толкая их, валяя и шпыняя по-всякому. Те и разбегались кто куда, лишь бы не попадаться этому психопату в поле зрения его залитых жоревом окуляров. Ванёк тогда от скуки выходил на простор корридора и его окрестностей и без стеснения приставал к другим обитателям общаги. Приставал не ко всем, выборочно, выбирая самых тихих, слабых и безответных. Вот такой он был человек!

   Но однажды его крепко проучили. К ним подселился вместо выбывшего один новый паренёк, он был откуда-то то ли из Белоруссии, то ли из России, с глубинки. Как оказалось позже, хороший боксёр-легковес, хотя он этим никому не хвастался. Скромняга в-общем.

   И вот этот паренёк – его звали, кажется, Серёга – мылся однажды вечерком в общей душевой комнате, с ним ещё кое-кто был, а тут к ним вваливает озверевший от отсутствия жертв Ваня Лом. Быстро оценив обстановку поросячьими своими глазёнками, Ванёк подвалил именно к Серёге и ладонью несколько раз шлёпнул его по голой спине. А ладонь-то у него как лопата, больно же, ёж его в корень! Серёга тоже малость озлился и сказал ему что-то вроде «Отвали, а!», что подействовало на агрессора подобно показу красной тряпки разъяренному бычаре. «Что-о?!! Кто отвали?!! Я что ли?!!» – не своим голосом взревел Лом, после чего подскочил к Серёге, схватил его лапищей за горло и, шмякнув парня башкой об стену, буквально вознёс его вверх над собою. Одной рукой, представляете?! Силища в нём просто бурлила, и силища, надо заметить, дурная.

   Полузадушенный Серёга захрипел, а потом в отчаяньи огрел хама коленом по мудабейцалам. Лом принуждён был ойкнуть, отпустить врага и малость согнуться. Ну тогда Серёга ему и выписал серию из пяти-шести ударчиков по наглой харе! Лом шмякнулся на задницу и очутился под умывальниками, осоловело глядя на бывшую жертву стеклянным взором. Он вмиг затих, кое-как поднялся на ноги и тихенько-тихенько убрался оттуда восвояси. Будете смеяться или даже ржать, но это послужило ему уроком: он месяца два вообще не пил и практически ни с кем не разговаривал, а потом получил тяжёлую травму на производстве и уехал к себе на родину. Так что и такие случаи у нас бывали занимательные.

   Но, естественно, главным нашим занятием были вовсе не драки и всякое дурогонное молодечество, а увлекательная охота на местных девок. Благо их там было что называется пруд пруди, и они в своём большинстве были явно не тяжеловатого поведения, хотя и не проститутками конечно. Проститутки это отдельная графа, их было немало, но они как правило охотились на иностранцев, и в кафе «Луна» в центре Риги их место находилось сразу же у входа на втором этаже. С нами они чурались якшаться, а мы к ним тем более не пылали страстными чуйствами.

   Секс в СССР вообще-то был, и он не просто в нём был, но даже местами процветал. В тогдашней Риге и её окрестностях процветал точно. Там было полно общаг женских, и универских с институтскими, и просто фабрично-заводских. Молодой женский пол томился в этих домах приюта в пламени юной нерастраченной энергии, и парни с таким же запасом этой загадочной весёлой энергии отвечали им искренне и пылко. Ну, или неискренне, но тоже в основном пылко. Причём многие тогдашние романы кончались логически очень правильно – разгульными и весёлыми свадьбами. Но если и не кончались, то это тоже было неплохо, ведь молодёжи свойственны непостоянство и любовь к поискам чего-то нового и лучшего, чем ты имеешь здесь и сейчас.

   Окончание: http://proza.ru/2018/09/15/272