Не забывай меня...

Зовут меня Петька. Если официально, то Игнатович Петр Данилович. Родился я в Беларуси в 1926, в деревне Диковичи, что на Пинщине.
21 июня мы всей деревней гуляли на дискотеке. Дед Юра играл на гармошке, тетя Зина и ее взрослая дочь Инна исполняли наши любимые песни. Июнь, который не предвещал беды… Время, когда я, будучи юнцом, не успевал резвиться с соседскими мальчишками, а с утра до ночи работал на нашей земле. Таких, как я, у матери было 11. Семья у нас была дружная и крепкая. Мы любили друг друга, уважали, не жалели ласки для ближнего, зная, что семья – это самое ценное, что выпало на нашу, и без того, нелегкую долю. Тогда я еще и не знал, что 21 июня 1941 года вовсе не обычный день, как мне показалось впервые, а страшное начало моей судьбы. И конец моего безоблачного счастья. Это был тот день, который я старался сохранить в памяти до мельчайших подробностей… Ибо на следующий день произошло то самое, что до сей поры боятся произносить люди на всем белом свете, вспоминая те роковые года. Началась война. У каждого, кто был рядом со мной, сорвалось из уст это страшное слово! Я слышал плач детей, видел слезы матерей, чьи сыновья уходили на фронт, боль молодежи, которая лишилась своей «чудной весны». Я лицезрел страх. Я чувствовал, что он где-то рядом, как будто смерть дышала нам в спину!
Пожалуй, как и все, я хотел избежать этих мук, резко свалившихся на мою Родину. Но, увы, и мне этого не удалось. Фашисты ворвались в дом внезапно. Недолго бедная матушка с отцом терпели их в нашем гнездышке. Я как будто уснул, смутно видел во сне сумасшедшие крики, неистовый вопль, который царил в моей родной деревушке, а «очнулся», находясь в концлагере на территории Германии.
-О нет, нет, - заплакал я, когда увидал вокруг совершенно незнакомые лица, которые глядели в бездну. В огромную фашистскую бездну.
Вокруг было темно и сыро, в воздухе веяло злобой. Я закрыл лицо руками: тот ужас был мне противен. Таких, как я, здесь были сотни. Даже тысячи. Одним словом, их было так много, что я не успевал даже разглядеть их лица.  Дети так громко плакали, от чего мне становилось еще страшнее. Мое сердце забилось, когда я увидел грудничка.
- Ему и месяца нет, - промелькнуло в моей голове.
-Мама, мамочка? - шептал, глотая, соленые слезы, - где ты? Что с тобой, родная?
Я знал, что она меня не слышит… и, что самое страшное, возможно, больше никогда не услышит.
-Алес вирд гут вэрдэн. Сие але штрэбэн, - послышался издали громкий смех.
Тогда я не знал, что же означают эти слова…
Кто-то говорил, что жизнь закончена, кто-то свято верил, что наш народ не сломить. Во что верил я? Не знаю. Тогда я не мог верить даже в себя…
- Петька, Петруха? - кто-то гладил меня по голове, когда я отчаянно пытался уснуть, но и глаза сомкнуть не мог, когда сама опасность стала моей верной спутницей.
Я не на шутку испугался! Никто не знал моего имени. Никто! В холодном поту я обернулся.
Это был Миша! Мой дорогой и любимый друг! Ты подарил мне радость в столь тяжкий для меня час! В эту страшную ночь ты стал лучом в этой проклятой бездне!  Нас забрали сюда силой, но даже здесь им не удалось разлучить нас, Миша! Наша дружба вечна!
Дни тянулись своей чередой. Дни, прожитые зря! Появлялись «лагеря смерти», «фабрики смерти», единственной целью которых было методичное убийство европейских евреев. Собственно, в концентрационные лагеря заключались лишь те евреи, которых временно оставляли в живых для трудового использования. Скудное питание, горькие слезы, мольба, страх и полное отсутствие жизни как таковой. Все это было здесь. С нами обращались грубо, словно с жалкими собаками, которые догнивали в этой сырой земле. Когда мы выходили на улицу, то дальше нескольких метров дорога прекращалась. Всё было ограждено сеткой. Некоторые смельчаки пытались выгрызть её зубами, но взамен жизни, на которую они так рассчитывали, получали пули в лоб. Либо изнурительные пытки и клятвы, что этого больше не повторится. На моих глазах умирали люди. Вчера ты был жив, а сегодня тебя уже нет рядом. Нигде тебя нет. Будто бы и не было. Сперва меня это очень пугало, а потом я привык. Смерть стала атрибутом жизни. Такой жизни.
-Juvenile Narren!- избивал нас  широкоплечий немец на глазах у   испуганных людей, чьи сердца обливались кровью.
Недалеко от нас лежали тела евреев, которых уже успели расстрелять.
О! Как же мы хотели жить! Мы до конца верили в свободу! Более того, я знал, что она где-то рядом, я ощущал её присутствие. Моя маленькая жизнь… ты такая мимолетная! Еще вчера я был счастлив, а я сегодня я в беде. Мне всего 15, а за эти месяцы, проведенные здесь, я постарел на 40 лет.
Мы учимся жить даже в концлагерях, когда видим смерть.
- Петя, Петька, мы выживем, - говорил мне Миша каждый божий день.
Он верил в наше спасение, верил в него и я, даже если все наши попытки были увенчаны промахами. Никто не собирался сдаваться.
- Эти голодные псы жаждут нашей крови, - слышал я в стенах концлагеря.
- Жид? – с кривым акцентом одернул меня один из фашистов, когда я жадно кусал черствый ломтик хлеба, который выбросил один из «главных».
Я не ел уже два дня.
Миша сидел возле меня. Он был испуган.
- Найн, найн, - заикаясь отвечал я.
За все время, проведенное в «лагере смерти» я стал немного понимать, что же говорят фашисты.
Но немец напрочь отказывался верить моим словам, волоча меня за черные кудрявые волосы в подвал, где они мучили евреев.
- Найн, мэйн брудэр! Мэйн брудэр! В меня стреляй! В меня! – кричал вслед Миша, хватая фашиста за ноги.
Они хотят меня убить! Ах, я смуглый брюнет, невысокий и худой, глаза у меня темные…  Видимо, и послужило причиной того, что меня ошибочно приняли за еврея. Уже находясь в «комнате смерти», я увидел Мишу, который отчаянно кричал немцам, что я его брат! Милый Миша, друг мой бесценный, как же ты прав! И пусть мы не кровные родственники! Но знай, что и ты мой брат!  Брат… как много смысла в одном лишь слове.
Фашистская хватка так сильна! Странно, они ведь тоже люди. Наверное. И они радовались восходящему солнцу, и они работали на земле, и у них есть родители, быть может, даже дети. Почему они такие? Они, как и все мы, были маленькими и наивными ребятишками, которые пили грудное молоко, делали свои первые шаги, глядя на родную мать, произносили первые слова… Мать? А была ли она у них?
Я увидел большую комнату, где находились измученные люди. Их было так много, что я не успел рассмотреть всех. Детей, которые уже находились в лапах смерти, сложно было сосчитать. Их убили первыми, чтобы все остальные успели умереть дважды.  В комнате стоял неприятный запах, отчего к горлу подобрался ком.
- Русь? – немцы переглянулись.
 Они осматривали и меня, и Мишу.
-Ди, уди! – закричали они.
- Что? – спросил я сам себя. - Что они говорят?
Я лежал у них под ногами и четко видел каждое пятнышко на их сапогах. Какие же они грязные! Эти сапоги! Скольким они уже вырыли яму! В меня стреляли, но я быстро увернулся. Пуля задела кисть руки, и этот осколок будет со мной всегда.
После долгих объяснений Мишки нас отпустили… Поняли, что я «чистый».
- Петя, Петя, – прошептал Миша, - поднимайся, мы уходим!
Ночью, когда все уснули, мы решили ещё раз совершить то, о чем так долго мечтали!
- Мы выроем яму, - говорил Миша, - и проберемся через  неё, - он вздохнул, - там есть овчарки, но мы обманем и их…
Мы тихонько пробрались через немцев, взяли лопаты и принялись за работу. Мы копали, не жалея сил. Мы шли к своей мечте –мы шли к свободе!
Удача улыбнулась нам! И нам все-таки удалось выбраться! Да!
- Спасибо, Бог! – плакали мы, когда оказались за оградой, - ты помог нам!
А какой здесь воздух! Чистый и свежий, а там все пропитано кровью и болью! Там невозможно дышать! Мы задыхались… Наши легкие жадно ловили кислород, но медлить нельзя ни секунды!  Черная ночь! Страшная ночь! Мы шли долгой дорогой…
- Я и не думал, что Германия так красива, если бы не такой страшной она была, - заметил мой друг.
– Ты видишь, видишь этот огонек? – мое сердце бешено заколотилось, когда в глубине леса, до которого мы добрались, я заметил что-то светящееся.
Мы кинулись на этот робкий свет! Быть может, там таится наше спасение! Мы верили во спасение!
- Быстрее, быстрее, друг мой! Не робей перед целью! Не скупись над мечтой! – эти слова крутились в моей голове…
- Мы убьем всех остальных завтра, сегодня я уже устал, - услышали мы незнакомую речь. Что-то екнуло в груди!  Сердце стало холодным.
Что было сил, мы кинулись бежать прочь! Кажется, немецкие овчарки учуяли нас, отчего кинулись следом.
Как быстро рушится надежда!
Они нашли нас! Они нашли нас! И мы снова оказались в концлагере, на этот раз уже в другом.
Здесь все одно: люди, чьих лиц уже давно не видно из-за слез и печали, настигнувшей их…
Мы пытались бежать и отсюда! Но на этот раз все случилось по-другому.
- Коль не нравится в лагерях, тогда пойдете на работу к хозяину,- сказали нам после очередного побега.
-Глупые дети, - говорил один надсмотрщик другому, глядя, как машины увозят ребят.
-Но у них получилось сбежать, - ответил ему другой, поглаживая огромную овчарку.
- Надеюсь, что не все враги такие.
О нет! Почему? Мы с Мишей оказались в разных местах! Судьба уготовила для меня Шифдорф... Миша оказался в 100 километрах от меня.
Хозяева оказались «несладкими». Я этого и ожидал. Особенно она, хозяйка! Имени её, пожалуй, и не вспомню...
- Плохо, - услышал я её строгий голос за спиной.
В этот день я доил корову, сидя на маленькой табуретке в сарае. Каждый день мне поручали какую-нибудь работу. Порой не совсем уместную, грязную и черную, но здесь я был один, без своего брата, что меня и пугало. Как он? Где он? Что с ним? Эти вопросы не давали меня покоя.
Хозяйка с такой силой ударила меня, что я рухнул на землю. Она была крепкого телосложения, ее муж и в подметки ей не годился. А ведь был далеко не слабаком.
- Держи, скотина грязная, - сумасшедшим воплем кричала она, избивая меня табуреткой.
Это доставляло ей удовольствие, ведь глаза её горели. Почти всем немцам ненависть  во всех ее проявлениях была приносила счастье.
- Я не дам тебе унижать меня. Не позволю! – кричал я.
Я схватил железное ведро, где было молоко, и плеснул хозяйке в лицо!
Какое же облегчение! Я как будто выиграл бой.
Она опешила, ей всегда казалось, что пленники – это рабы без языка и головы. Пока она приходила в себя после произошедшего, я дал деру!
Я бежал, не оглядываясь! Бежал, бежал, бежал, не ведая сил. Прилив энергии не заставил себя долго ждать!
«Интересно, что она скажет хозяину? Впрочем, какая разница?»
Зельцен! Туда и направила меня судьба! И здесь я был в роли слуги. Сначала я с недоверием отнесся к новым хозяевам, как-никак, и они могут быть фашистами. Не забывай, друг, что немец и фашист – это совершенно разные люди!
К моему удивлению, хозяин хорошо ко мне относился и неплохо владел моим родным языком, что в еще большей мере помогло ему открыть путь к моему сердцу.
-Пьётр, ты откуда?- спросил он меня знойным вечером, когда я прилег отдохнуть. Он сидел рядом.
- Мою деревня в Беларуси, - покорно ответил я.
-Знаешь ли ты кого-нибу-у-Ть здес?
«Миша! Мой милый Миша! Ты всё еще здесь?!»
- Мой брат здесь. В соседней деревне, - я выдержал паузу, - и я так по нему скучаю.
Я еле сдерживал слезы, чтобы не заплакать. Никто не должен видеть моих слез! Никто!
Бра-а-ат,- произнес  он, вспоминая , как переводится это слово, - это хорошо!
Счастье приходит тогда, когда его и не ждешь! Хозяин, добрейшей души человек, позволил мне видеться с Мишей! И даже назначил мне выходной! Радость переполняла меня!!!
- Пьётр, - ты весь дом снесешь оД  счастья! – улыбался он.
Выходной подарили и Мише! Мы снова могли быть вместе! Мой бесценный друг! Не припомню я такого дня, чтобы мы не пришли друг к другу в этот день! Мы ждали его с нетерпением!
За эти месяцы, проведенные в Зельцене, я понял: что-то светлое всё еще живет в этом мире. Мои хозяева так добры ко мне, а о большем я и не мечтал! Они приняли меня как родного сына, когда в концлагере меня считали  евреем и хотели убить, когда жадная немка била этой несчастной табуреткой, когда меня лишили семьи, когда забрали Мишу… Эти люди стали мне родными. Я любил и почитал их, ведь они были этого достойны.
- Война закончилас, Пьётр, ты снова свобьоден, - сказала мне хозяйка прекрасным майским утром.
Лучи солнца бегали по комнате, где я спал. Я не верил услышанному! Как?! Закончилась?! Пришёл конец жизни и былым страданиям на чужбине! Как я этого ждал!  Страх рассеялся подобно ночи, еще чуть-чуть – и сердце выскочит из груди!
- Правда? – не поверил я.
-Да,- ответил хозяин, вошедший в комнату.- Союз победил.
«Союз! А я знал, что победа за нами!»
Проводы были недолгими. Хозяева подарили мне один из лучших чемоданов, который нашелся в их доме, положили туда вещи, которые помогут мне в дороге... И будут напоминать о них.
- Для меня честь – знакомство с вами,- сказал я на прощание, - клянусь, что не забуду вас!
Мы обнялись. И от этих объятий я получил столько любви и заботы, что мне не хотелось покидать эту страну. Германия, которая вначале показалась мне злой и коварной, теперь казалась вторым домом. Позже я понял, что не в стране дело, а в людях, которые, населяют её.
-Мишка!- заорал я во весь голос!- Ты веришь, что всему пришел конец?
- Честно, нет, - признался он, когда мы направлялись мимо железной дороги, - мне до сих пор кажется, что это всё пустой вымысел, который разобьет мои все мечты.
Но это был не вымысел!!! Мы выиграли! Победа всегда ждала нас! Наши люди отстояли честь нашей Родины!
Долго мы радовались нашей победе - и тут возник главный вопрос: как добраться домой?
Чудом, или же по Божьему велению, но мы забрались в товарный поезд и направились прямиком в Польшу.
-  Сидите тихо! – приказали нам рабочие, приколачивая досками вагон.- Вас не должны видеть!
«Вот мы и прибыли! Здравствуй, Польша! Значит, и Родина рядом!
 Значит, рядом и дом, в котором уют и покой!
В котором душа получит тепла, в котором счастью открыты  врата!»
Мишка любил писать стихи, даже если не всегда получалось. Но этот стих был лучшим!
Из заточения мы прибыли!  Из него!
Я нес в руке свое чемодан, как талисман и светлую память о Зельцене. О том лучшем, что ожидало меня там, и  о тех, кого я так не хотел покидать…
Я смотрел на Одер, на её быстрое течение, думая  о том, сколько жизней она унесла за эти роковые годы.
- Эй,- кто-то дотронулся до моего плеча.
Я обернулся! Это русские! Да, это русские!
- Мы выиграли! Мы! – закричал я, не сумев сдержать себя. Впервые увидел я наших!
- Мы! – повторили они,- но не ты! Пока мы воевали, сражаясь за светлое будущей нашей Родины, ты, жалкий негодник, сидел в теплом доме и ел вкусную пищу!
- Я был в концлагерях! – запротестовал я.- Как вы можете такое говорить… Я пережил не меньше горя, чем кто-либо из вас…
-Мы не верим тебе! Ишь какой нарядный, интеллигент! Да будьте вы прокляты, вы жили в сахаре, когда мы голодали, когда мы сражались, когда мы умирали!
Я пытался доказать им правду. Но они всяческие сопротивлялись ей. Соотечественники выхватили у меня чемодан, а затем достали все вещи, которые там находись!
- Ага, и рубашки белые у тебя, гад! – закричали они.
Они достали всё.  Всё, что находилось там, и вышвырнули в реку!
Они принялись ломать мой чемодан, но я умолял, умолял их остановиться. И они  прекратили.
«Валиску» (польск.) я забрал с собой. И пусть он был поломан в некоторых местах, но это моя память. Мои воспоминания о добрых временах! Мой валиску будут беречь внуки, когда меня не станет…
Я добрался до Бреста весьма необычным путем: залез под вагон поезда, всеми силами старясь держаться, ибо лишиться жизни на железной дороге, не повидавши отчий дом, я не хотел.  Пешком направился в родную деревушку, надеясь, что меня там помнят и ждут.
 Моя боль, ты всегда рядом! Моя деревня сожжена! Я горько плакал над черной землей. Над родной землей. Здесь я был счастлив. Это мое все. Теперь мое ничего…
Путь пришелся на соседнюю деревню, где я и встретил свою Галенку. Мне было уже 22, а ей, моей Галенке, 24. Были танцы, но я стеснялся выйти в центр. И вдруг случилось то, что уму непостижимо! Кто-то ущипнул меня за ягодицу! Я обернулся, чтобы ударить мерзавца, но увидел ее… И полюбил.
-Сестричку в лукошке я принес тебе, - улыбался я сыну Аркадию, когда у нас родилась вторая дочь. Ее мы назвали Александрой.
А потом и третья… Екатерина.
Всей семьей мы жили в большом доме, который я построил сам. В нашем саду росло много цветов, как мечтала моя мама. Мои девочки их обожали.
С ней, моей Галенкой, я был счастлив до последнего вздоха. На закате дней своих я могу смело утверждать такое и еще 13 лет приносить цветы на могилу любимой жены, которая скончалась от болезни.
Через несколько лет после окончания войны мне пришло письмо от них! От тех людей, чьей реликвией для меня стал мой Валиску! Я берег его, зная, что память моя вечна!
Я прибыл в Германию, не в силах сдержать слез! Эта страна перевернула мою судьбу… эта страна создала меня.
Здесь я понял, что мое прошлое – тяжкий груз на сердце. И его следы остались где-то на этой земле. Я содрогнулся, увидев ИХ! Любимых и дорогих! Людей, которые заменили мне отца и мать. У них уже были внуки! Еще раз я понял, как же быстротечна жизнь… все мы плакали от счастья!
За все эти годы я понял одну простую истину – от судьбы не уйдешь.  Для того, чтобы увидеть свет, нужно пройти сквозь тьму. Когда-то я хотел, чтобы эти слова были вырезаны на моей могильной плите, но не успел сказать об этом детям… Холодным утром 2004 года меня не стало.
Я еще помню своего прадеда... Когда он умер, мне было 7 лет. Его похороны –  мой первый страх, который оставил отпечаток в сознании. Я помню каждую комнату в его доме… Еще в детстве я понимала, как сильно он любил прабабушку, которой не стало за 6 лет до моего рождения… В зале было много ее фотографий и искусственных цветов, в шкафу висели никем не тронутые платья.  Не забыла тот запах, который царил в их огромном гнездышке. В памяти до сих пор добрые карие глаза и улыбка, осколок пули в руке, светло-оранжевая рубашка, которая по праву считалась домашней, и серый костюм, который дед Петя, как я его называла, надевал на праздники.
Это тот человек, который не пал жертвой на поле боя, а сражался за право быть счастливым.
В разделе "мемуары" есть фотография моего прадеда Петра Даниловича и прабабушки Елены Викторовны.