Ваня и Вильям

В берлинской пивной, где пиво было по рупь девяносто, а не по три пятьдесят как везде, сидели утром два товарища Ваня и Вильям. Ваня, коротко стриженный с перебитым боксерским носом, был лет на двадцать моложе, попроще и вдохновенно слушал друга, но и свою масть держал. Вид у них был таков, будто они не выходили отсюда уже неделю, даром что оба были БОССы, то есть лица Без Определенных Социальных Связей, соответственно и обязанностей.
Оба однажды покинули свои семьи, уехав в Европу на заработки по строительному ремеслу, некоторое время исправно посылали домой содержание, потом им это дело надоело и они как-то растворились среди местного населения, у которого не принято содержать родню. В этом смысле они стали вполне европейцами.
В пивной они сидят не каждый день, а только в начале месяца, когда у них получка пособия и доход от социального жилья, которое они хитро сдают студентам, каждый по комнате в своей квартире. В другое время, когда деньги уже на исходе, они пьют и похмеляются на лавочке невдалеке от Южного вокзала. Там к ним присоединяется бывший айтишник из Литвы по имени Вилкас, то есть по-нашему Волк, но по прозвищу Зайкис. Собственно ради него они туда ходят. Послушать его занятную полу-русскую речь, как ходят в зоопарк, посмотреть на обезьян, вроде как похожих на людей, только без штанов.
В остальном они выглядят вполне цивилизованно, одеты не в новое, однако, чистое. Вильям в пиджаке, с двумя рядами орденских планок невнятного происхождения, как у современного казачества, и листает газету «Курьер», свободно лежащую в каждой забегаловке. Ваня сонливо смотрит на прохожих в окно, цепляясь глазами за иностранцев и мужчин, более похожих на женщин, только без грудей, мысленно сокрушаясь по поводу того, сколько и тех и других развелось на его скромную, беззащитную душу населения, и тоскует, будто с похмелья.
Освоив газету в целом, Вильям затевает разговор, разбирая ее по частям.
- Ваня? - обращается с вопросом Вильям.
- Иван, - перебивает его Ваня.
- Вот спрашивается, Иван, почему такая несправедливость получается. Вот в Гамбурге левые устроили намедни дебош. Побили почти 500 полицейских, витрины из стекла, а от Путина не слуху, ни духу.
- А что от него надо-то? - удивился Ваня.
- Озабоченность нужна, сожаление, что жестко обращались с прогрессивной, лево настроенной молодежью, разгоняли водометами и дубинками.
- Я бы их газом разгонял, не погнушался, - ответил Ваня.
- И это было. Или хотя бы Дума приняла резолюцию, как твой Конгресс.
- Не твой, а Ваш.
- Ваш конгресс.
- Резолюцию о чем?
- В защиту демократии.
- Так ведь они же машины жгли, в полицейских коктейли Молотова и петарды бросали.
- Этого делать нельзя. Это демократии во вред. А в России можно?
- В России можно. Там автократический режим и любые беспорядки демократии на пользу.
- Я тебе, как бывший милиционер, скажу — это все неправильно.
- Вам, - поправил его Ваня.
- Вам скажу.
- А вы что, бывший милиционер? - спрашивает Ваня, за долгие годы знакомства услышав эту подробность биографии товарища впервые.
- Да, два года после армии был милиционером, в 1980 году, как раз в Олимпиаду. Так вот, нам такого с народом делать не позволяли. Учили обходительности, культуре и английскому языку. А чтобы руки распускать — ни боже мой.
Ваня надолго уставился на Вильяма, выпучив в недоумении глаза. Наступила пауза. Вильям перевернул страницу газеты. Просмотрел другую статью и говорит.
- А вот это совсем никуда не годится.
- Что опять?
- Беженцы.
- Как наш литовец?
- Какой он, к черту, беженец? Он наш несчастный сосед по Евросоюзу. Заблудился, бедолага, поди.
- А вид как у беженца.
- Побреется — пройдет.
- Ну что там еще? - не терпится Ване узнать новость.
- Закрыли их мечеть, а здание конфисковали в пользу государства.
- Правильно сделали.
- Нет, не правильно. Не надо было вообще открывать. Я, когда работал инструктором в райкоме партии — вел активную атеистическую пропаганду среди населения. Вот чем надо было заниматься в первую очередь.
- Тогда бы нечего было отбирать. Какой-никакой навар.
- Партия знала, что делала.
- Не знал, что вы по партийной линии проходили.
- Придем домой, я тебе партбилет покажу и грамоты от райкома и обкома партии на фамилию Никонов.
- Вам, Вильям, покажу, Вам! - Ваня от всех неукоснительно добивался, чтобы его называли на Вы. Он считал, что если он не может Вильяма из уважения к разнице лет называть на ты, то и он должен соблюдать паритет.
- Вам! У меня тогда была другая фамилия. Это я теперь по жене Розентропп.
- Так вы же Мюллер.
- Это я по третей жене Мюллер, но разведен.
- А по паспорту Вы вообще Вильям Шалопаев.
- Это не мой паспорт, а друга. Я у него на время взял.
- С Вашей фотографией?
- А что, взял да аккуратно переклеил. Разве с фамилией Мюллер русскому человеку можно жить?
- А с фамилией Шалопаев?
- Конечно. Немцы же не понимают.
Вильям перевернул последнюю страницу газеты.
- А можно мне посмотреть? - спросил Ваня и протянул руку.
- А что тут смотреть, я ее уже всю тебе прочитал.
- Вам.
- Что там еще читать? Одно баловство.
- Но все же, - сказал Ваня, отобрал газету у Вильяма, стал перелистывать и просматривать заново.
- Ну, что там, что там еще, чего я не видел? - нетерпеливо ерзал Вильям.
- Да вот тут пишут про рейки.
- Реклама это. Не читай, я тебе все сам расскажу. У меня двойной диплом по рейки. Два года сам преподавал. Черный пояс заслуженно ношу, - он задрал рубашку и показал черный ремень для поддержания штанов.
- А что сейчас не преподаете?
- А ерунда все это. Я тебе как дипломированный врач говорю.
- Какой врач?
- У меня три диплома: терапевт, хирург и ухо-горло-нос.
- Я бы в гинекологи пошел? - мечтательно произнес Ваня, - да кто меня возьмет?
- Я в войну роды принимать могу. У меня справка есть о курсах повышения квалификации.
- Какой вы занимательный человек.
- Да, я еще исторический факультет закончил МГУ.
- Как же вы все успели?
- Успел. Мог бы и больше. Жизнь только коротка, на все не хватает. Сколько на себя смог взять, столько и переделал, а больше уже не могу. Старший сын как ты, средний как полтебя, а младшей вообще 5 лет.
- И где она?
- У матери, конечно. Эмансипация, мой юный друг.
- Вот мне бы такую жизнь, - мечтательно произнес Ваня, и снова уставился на прохожих, присматриваясь к женскому полу, однако проходили мимо женщины, более похожие на мужчин, только с грудями. Как тут опять не затоскуешь.
Но все равно утро получилось удачным, вроде отечественной политинформации советского образца, только не на сухую, а под пиво, плавно перешло в дневное политпросвещение под пиво и вдогонку по маленькой, а затем под одну только водку в легкие вечерние дебаты, такие же пустые, как умствования о философском смысле проливного дождя.
Так изо дня в день проводят время в пивной и на лавочке берлинские БОССы российского происхождения, значительно более высокая каста, чем московские БОМЖи. В этом смысле карьера Вани и Вильяма за границей примечательна и совершенно удалась. А главное, ничего особенного для этого делать было не надо, только однажды удачно поменять место жительства-вульгарис на правильную и незаурядную страну.

Берлин. Июль 2017