Мелодия Свободы. Джазовая поэма. 08 - Мик

                *   *   *

     Живя за железным занавесом, мы с большим трудом получали новую информацию, особенно о западной жизни. Государство тебя ограничивает, сдерживает и оберегает. Не дай Бог, чтобы ты начал приобщаться к мировой культуре, не дай Бог, чтобы ты оказался в курсе всех зарубежных тенденций — как в музыке, так и во всем остальном. Но были такие люди, которые, поставив все на карту и зарабатывая при этом на нас деньги, несли свет просвещения, если так можно сказать, в массы. Эти люди доставляли нам по сходной цене грампластинки, журналы и еще много чего интересненького. Одним из таких и был Саня, по прозвищу “Мик”. Он плотно висел на «Роллингах», и мой Бейси или Миллер были для него лишь источником заработка, да и только. Саня не признавал никого, кроме «Роллингов», да и в них-то он ценил лишь только одного Джагера, абсолютно не замечая Кифа. Саня  постоянно говорил, что Мик — это бог, спустившийся в наш бренный мир с небес и указавший всем нам путь к свету.
     Саня жил в общежитии медицинского училища, на самой его верхотуре. У него была крайняя комната на этаже, которая по праву считалась настоящим оплотом рок-н-ролла, да и вообще всей империалистической музыкальной индустрии.  Пластинки у Сани были педантично разложены по чемоданам. В первом, красно-бордового цвета, находился джаз,  во втором — его любимый рок-н-ролл, ну, а в третьем — так же аккуратно, как и в предыдущих, хранилось все остальное. Какие-то из имеющихся у него в наличии пластинок он выменивал у других продавцов, а какие-то покупал на свои деньги и, отслушав, продавал нам, то есть, молодому народонаселению. Я приходил к нему, когда узнавал, что у него появилась какая-то новая джазовая вещица.
 
     В те годы нашей страной правили вахтеры! И это не аллегория, как бы можно было подумать, а констатация факта. Всевозможные тети Зины, Клавы и Шуры сидели на всех входах во все общежития страны. Пройти незамеченным мимо них было практически невозможно. Их зоркий глаз четко фиксировал в толпе нарушителей государственной границы. Так вот, в общежитии, где жил Мик, служила именно такая тетя Шура, тщательно следив за соблюдением правил социалистического общежития. Договориться с ней о том, чтобы попасть на вверенный ей объект, было просто невозможно по определению и по большому опыту. Складывалось впечатление, что смысл ее существования на нашей планете состоял только в одном — ни в коем случае не пропускать никого, кто не имел заветного пропуска. С учетом ее несговорчивости и нашего сильнейшего желания приобщиться к мировой культуре была разработана «великая музыкальная дорога». В торце общажного здания находилась пожарная лестница, ставшая нашей «лестницей в небо», в прямом и переносном смысле. В тот день я, как обычно, подошел к лестнице и по привычке хотел подпрыгнуть, чтобы уцепиться за ее нижний край (лестница начиналась почти на уровне второго этажа, если цоколь считать за этаж), но вдруг услышал из-за спины:
 

     — К Мику?

     Я оглянулся.

     — Не бойся, — улыбнулся незнакомец.

     Это был молодой, полный жизни, высокий красавец-брюнет с живыми карими глазами.

     — Кирилл, — сказал он, протягивая мне свою большую руку.

     — Сергей, — протянул  я руку в ответ.

     Я точно помню, о чем подумал тогда — «свой». Кирилл носил «непонятную» для советских людей одежду, всякие там джинсы, вельветовые брюки, разноцветные рубашки и т.д. Таких, как он, называли упырями на теле социализма. Именно такие вот ребята и доставляли больше всего хлопот нашей доблестной милиции и Комитету госбезопасности.

     Кира осмотрелся и произнес:

     — Подожди, — у меня тут кое-что есть.

     Он достал из сумки веревку с крючком, раскрутил ее и, забросив наверх, прицепил крюк за нижнюю перекладину лестницы.

     — Давай первым, — прошептал он, осматриваясь по сторонам.

     Я взялся за веревку и, упираясь ногами в стену, полез наверх. Кира проделал ту же операцию. Началось наше восхождение по чудо-лестнице. Забравшись на самую верхотуру, мы аккуратно пролезли сквозь открытое окно и вывалились в коридор. Быстренько отдышались и мелкими перебежками достигли Саниной двери. В тот день я хотел купить себе что-нибудь из латиноамериканского джаза, впрочем, это было не очень принципиально. А Кирилл, как оказалось позже, на самом деле не был меломаном. Он был фанатом мопедов, мотоциклов и машин. Кира пришел, чтобы купить что-нибудь для перепродажи. Я постучал по облезлой рыжей двери секретным шифром. Дверь тихонько отворилась.

     — Кто? — спросил голос из-за двери.

     — Это я, Сергей Никитский, и Кирилл со мной, — сказал я тихо.

     — Какой еще Кирилл? — ответил раздраженно голос.

     — Носов, — тихо уточнил Кира.

     — А… Понятно. Заходите, — ответил нам голос, открывая дверь и осматривая коридор, нет ли за нами хвоста. Это был Саня — Мик Джаггер.

     — За пластами пришли? — спросил он без прелюдий.

     Мы одобрительно кивнули головами в знак согласия. Он вытащил из-под кровати вначале один, а затем и второй чемодан. Мик хорошо знал, на чем я торчу. Открывая первый чемодан, он спросил:

     — Что, Кира, может, Кэша возьмешь?

     Кира с ходу ответил:

     — Хотелось бы вначале товар посмотреть.

     — На, смотри, — сказал Саня, бережно передавая пластинку в руки Киру. — Хороший денек у меня сегодня выходит, — продолжал Мик, открывая второй чемодан, где у него хранился джаз, и при этом, лукаво улыбаясь, поглядывал в мою сторону.

     — А ты чего хотел? — спросил он меня.

     — Да мне что-нибудь из латиноамериканского джаза, — смущенно ответил я.

     Мик порылся в пластинках и показал:

     — Только что у меня появилась.

     Это была пластинка «Song for My Father» Сильвера Хораста. Да будет благословен тот день, когда эта великая пластинка попала в мои руки! Мы с Кирой начали рассматривать диски на предмет их, так сказать, «свежести» и «незапиленности».

     — Да все нормально. Товар — свежак, — предчувствуя, что мы купим эти пластинки, сказал Мик.

     Диски и вправду были «новяк». Дух перехватывало от того, что скоро, придя домой и поставив эту пластинку, ты попадешь в совершенно отличительный от окружающей реальности мир. Эту пластинку, как и все остальные, я взял потом с собой в Москву. Когда мне становилось грустно и я скучал по  родным пенатам, я всегда выбирал какую-то из этих старых пластинок, ставил на проигрыватель, осторожно опускал иглу на диск и слушал, затаив дыхание и  вспоминая свое отрочество.

     Я еще немного повертел пластинку в руках и сказал:
 
     — Беру, — и полез в карман за деньгами.

     — Хороший выбор, — сказал Саня, принимая деньги.

     — А ты чего замешкался? — спросил он Киру. — Или не хочешь брать?

     Похоже, что Кира не особо хотел брать этот пласт, но коль он пришел сюда, то никак не хотел уходить с пустыми руками.

     — Ладно, беру. Вот только если не понравится — верну, — сказал Кирилл. — Договорились?

     — Лады. По рукам, — ответил Саня.

     Двойная сделка была совершена. Все были рады. Мы получили новую музыку, Мик неожиданно для самого себя обогатился сегодня на несколько рублей и пребывал в прекрасном расположении духа.

     — Чаи мне с вами сейчас некогда гонять. Если все, то линяйте, — сказал Мик, распихивая деньги по карманам, — Сейчас ко мне чувишка одна придет, — расплывшись в загадочной улыбке, добавил он.

     — Тогда бывай, — сказал Кира, пряча пласты в свою специально взятую для этого сумку. — Если что,  ты знаешь, где меня найти.

     — Счастливо оставаться, Мик, — сказал я, протягивая руку для прощального пожатия.

     — Слушай «Роллингов», — добавил Саня.
 
     Завет Мика я запомнил на всю жизнь. Всегда, когда в моей жизни наступает какой-то переломный момент и я не знаю, в какую сторону мне двигаться дальше, я ставлю пластинку этой великолепной группы, и решение приходит ко мне как бы само собой, будто из ниоткуда, но я-то знаю, что именно их энергия, искренняя и неподдельная, настраивает меня на правильный лад, и я, принимая единственно верное решение, продолжаю шествовать по жизни с радостью в окружении любимых людей.

     Спустя год после описываемых событий я уехал в Москву. Еще через год наша советская власть отправила Саню в психиатрическую лечебницу, где на нем были испробованы какие-то новые препараты, которые делали человека, их употреблявшего, абсолютно покорным. Мик был превращен в абсолютный «овощ». Этот красавчик с густой копной рыжих волос, от которого не могла оторвать глаз ни одна девчонка, был переломан, перемолот и, в конце концов, не приходя в нормальное состояние, отдал свою душу Богу двадцати восьми лет отроду, в светлый праздник Преображения Господня в конце августа 1969 года. Но тогда мы еще не знали ничего этого. Мик дал мне очень много. Хотя мы были с ним знакомы, если так можно сказать, «шапочно», он приобщил меня к первоклассной музыке, и за это ему большое спасибо. И да упокоится душа его с миром…

     Мы с Кириллом вышли из комнаты Мика и стали пробираться к окну. Тихо, без разговоров, пересекли коридор, вылезли в окно и спустились вниз все по той же пожарной лестнице. Операция прошла успешно. Мы никем не были замечены.

     — А я тебя знаю, — сказал Кира, когда мы уже шли по улице. — Ты на танцах на басу играешь.

     — Да, — ответил я, не слишком обрадовавшись.

     Я не очень любил, когда меня узнавали.

     — Если бы у меня были таланты, то я бы точно играл на басу, — продолжал Кира. — А так ни на чем не играю. Как ты умудряешься и петь, и играть одновременно? Не понимаю.

     — Да я и сам не знаю, — отвечал я. — Просто слушаю ударника, зажимаю ноты и пою.
 
     Мы обогнули здание, подошли к мопеду, одиноко стоящему у дерева.

     — Вот. Мой верный конь, — похвастался Кира. — Давай подброшу. Тебе куда?

     — Мне на Оптический, — сказал я.

     — Поехали. Доброшу, — ответил Кира, и мы с ним, усевшись на мотоцикл, поехали по нашему родному городу. Если бы мы знали тогда, сколько нам еще придется пережить вместе!!!