Деревенское детство моё

   Говорят, у кого не было бабушки, у того не было детства.
   (Мария Метлицкая "И шарик вернется...")

   У бабушки есть высшее предназначение. Через любовь к ней человек усваивает любовь к родине, ибо бабушка человека - это и есть его родина. (Яцек Денель)


  Дед и бабушка по сути были самыми близкими мне людьми в детстве. Они вырастили меня: с девяти месяцев до школы я жила в деревне. Мои родители жили в городе Буй, в холодном бараке, где и здоровому было проблемно выжить. А я была болезненной. Однако бабушка, сумевшая без таблеток вылечить меня, девятимесячную, от коклюша, и потом не давала мне никаких таблеток (лекарства она называла «химией», считая, что ребёнку они вредят) – лечила меня народными методами: травяными настоями, ягодами, горячим молоком с маслом, мёдом, раствором пережжённого над лучиной сахара в самогоне (один глоток!), прогреванием русской в печке. Или-или. Поочерёдно – что-нибудь да поможет. Особенно выручала печка.

   Детская память – цепкая. Вспоминаются какие-то мелочи, приятные детские радости.
   Мне было лет пять тогда.  Дед принёс мне из соседней деревни лыжи (нашёл на чердаке старого полуразвалившегося дома, который покинули навсегда его хозяева). Старые, широкие, скорей всего самодельные,жёлтого цвета краска местами облезла.  У меня никогда раньше не было таких чудесных лыж! Дело было поздним морозным вечером. За окном темно, но лыжи примерить хочется! Прошу бабушку (она – главный мой «начальник») отпустить покататься у дома. «Завтра и покатаешься», - отвечает она. Вроде, и логично, но хочется сегодня, сейчас! Увидев  мой взгляд, в котором безмолвная просьба, просто мольба! - бабушка беззлобно  ворчит: «На улице мороз! Простынешь – кому лечить?»
   Кому лечить, я знаю. Конечно, бабушке. Но очень хочется покататься! И я грустно затихаю, со слезами глядя на бабушку.  Она понимает мои переживания,но некоторое время "держит паузу". Потом говорит: «Только быстро!  И сразу - домой!». Ликуя, быстро надеваю одёжки, на ноги - валенки и бегу на улицу. В свете, идущем из окон нашего дома (занавесок нет), делаю небольшой круг и, довольная, возвращаюсь.  Мороз! Долго не накатаешься. Зато завтра... Так и засыпаю - с ощущением счастья.

   А летом радости другие. Одна из них – букетик земляники с душистыми ягодками, перевязанный травинкой – дед с покоса принёс. Это яркое детское воспоминание позднее отразилось в стихотворении о дедовой землянике.

Летний день, полный птичьего крика.
Млеют травы в объятьях тепла.
На пригорке опять земляника
Алой искрою зелень прожгла.
И припомнилось милое детство:
Лето, утро, деревня, покос.
Не спеша и чуть окая, дед мой
Говорит: "На-ко, ягод принёс..."
Стебли срезаны острой косою.
Подношу я к губам огонёк -
Обжигаюсь холодной росою.
Серый кот, жмурясь, трётся у ног.
Может, хочет он ягод отведать?
Отрываю одну и ему.
А потом я уставшему деду
Еле слышно "спасибо" шепну.
Летний день, полный птичьего крика,
Млеют травы в объятьях тепла...
На пригорке опять земляника
Алой искрою зелень прожгла.

О доброте моего деда и стихотворение «Качели».
   Качели дед смастерил сам. Они стояли у черёмухи, метрах в десяти от дома. Качели были деревянными. Деревянная конструкция в форме буквы «П», к верхней части перекладины прикреплены две жерди (уже не помню, как), эти жерди называли «слегами». Внизу в слегах были отверстия для клиньев - их называли "чеки" - чтобы крепить доску-сидение.   В доске было два круглых отверстия – чтобы в них вставлять слеги и снизу закреплять сидение чеками, заколачивая их молотком в отверстия.
   Качели в сухую погоду и после дождя скрипели по-разному, скрипели-пели… Я и сейчас помню ту мелодию качелей - мелодию радости. Становишься на сидение ногами, раскачаешься и взлетаешь - до облаков, до солнца! Летишь, и ветер, играя,  развевает лёгкое платьице - сердце ликует от счастья!

 Я помню, в детстве сделал дед качели
Мне под окном: качайся - не хочу!
- Держись покрепче, - скажет, - полетели!
В восторге я действительно лечу!

Смещались тут на миг земля и небо:
Луг голубой, а небо - в цвет травы.
Хоть на минуту на качели мне бы,
Чтобы взлететь до знойной синевы,
 
Чтоб летний ветер развевал игриво
Весёленькое платьице моё,
Чтоб, руки расцепив, лететь в крапиву -
Ожечься, как о память, о неё.

   Самым грустным временем был конец школьных каникул: из деревни надо было возвращаться в город, в школу, расставаться с бабушкой и дедом. Зимой дед провожал меня на лошадке до автобусной остановки, километров за пять. Колхозная лошадь с неблагозвучным именем Серуха (серая потому что) бежала трусцой, пофыркивая, по едва видной заснеженной дороге, иногда "оправдывая" неблагозвучность своего имени. Сейчас уже ни лошадей, ни деревни той нет.

   Деревенское детство. Особый мир детских радостей и открытий, не обременённый влиянием телевизора и прочими «благами цивилизации»…

О моей бабушке - стихотворение.

     Поутру на зорьке встанет
     И натопит жарко печь.
     Всё сготовит, приустанет.
     Отдохнуть бы ей прилечь,
     Но за хлопотами - где там!
     Огород ей поливать,
     Накормить больного деда
     И немного постирать
     Без заботы - ни минуты!
     Поздно вечером, устав,
     Засыпает.
     Почему-то
     Сказку мне не досказав...

   А сказку бабушка знала только одну - "Морозко":
- Везёт старик старухину-ту дочкю - кОстОчки в кОрОбочке пОбрякивают. А сОбачкя - старухе:"Тяф-тяф, старик старухину дочкю везёт - кОстОчки в кОрОбОчке пОбрякивают". - А старуха - ёй: "Не гОвОри так. А гОвОри - везёт старик старухину дочкю, злато-серебро побрякивает". Собачкя съела блин и опять: "Везёт старик старухину дочкю - косточки в кОрОбочке побрякивают..."
   Неспешно, окая, как все в деревне, бабушка рассказывает сказку. И засыпает на "полпути". Похрапывает слегка. Я её - будить. Она сердится: "Отстань, девчонка! Спи-ко хоть!" Я делаю вид, что плачу - бесполезно. И засыпаю как-то незаметно.

   Кровати в деревне были деревянные, самодельные. На кровати - матрац, набитый соломой. Никаких постельных принадлежностей, как то: пододеяльник, простыня и т.д - не было вообще. Осенью наматрасник из домотканого холста стирали,а солому обновляли, и матрас становился высоким, как перина, пока солома не уляжется. Тогда она уже не кололась, как поначалу (такое вот специфическое "иглоукалывание").
   О деревенской печке надо сказать особо. В ней готовили пищу себе и скотине, в ней лечились. И мылись тоже в печке! Сначала в чугунках грели воду. Ближе к вечеру, когда из печи ушёл жар, но ещё сохранилось тепло, бабушка брала голИк (веник без листьев) и обмахивала изнутри печь от сажи - сколько могла достать. Выгребала сажу. Застилала низ печи соломой и ставила тазик, брала новый берёзовый веник. "Залезай, только не прислоняйся", - говорила и сама вслед за мной забиралась в печку, прикрывала заслонку, оставляя небольшую щель. Веник отмокал в тазике,  а мы просто грелись минут десять. (Дед в это время приносил корыто и по команде бабушки начинал готовить воду, чтобы меня окатить тёплой водой после мытья - прямо на кухне, у печи). Потом бабушка начинала меня парить веником и им же тереть спинку, ручки, ножки. Я тогда ещё маленькая совсем была, но помню.
  Если я болела, то процедура была почти та же, но бабушка ещё и приговаривала: "У волка боли, у медведя боли, а у Тани заживи..." И так много раз, как заклинание.
   После нас мылся дед. Он хоть и большой, но в печку тоже помещался. А окатываться ходил на скотный двор, который у нас в деревнях пристроен прямо к дому, только через мост пройти - там, рядом с нужником, была небольшая площадка. Я в это время уже в другой комнате лежала, укутанная тёплым одеялом ("штобы рОбёнок не прОстыл"), и только слышала, как ходит дед.
 
   С той поры прошло чуть больше полвека. Как изменился мир!

    Бабушки не стало 6 ноября 1974 года... Она пережила деда всего на четыре года. Мне было тогда шестнадцать лет.
   Примерно за год до этого она предупредила меня: "Если я ночью умру, ты не бойся. Вставай и иди к родителям, скажи..." (Родители в городе  жили рядом, через дорогу от бабушкиного маленького домика). Потом добавила: " И мёртвой меня не бойся. Я к тебе не приду..."  Ни разу не приснилась мне бабушка - не хотела, видимо, беспокоить.

   Могила моей бабушки затерялась в лесных дебрях на городском кладбище, пока я путешествовала по городам и весям в поисках счастья. Прости меня, бабушка!
   Грешники мы все...
   А за дедовой могилой я присматриваю.