В стекло уткнув свой чёрный нос...

  Я всегда любила собак.
  Сначала – просто, любых, разных. Лишь бы были четыре лапы, хвост и мокрый нос. Про зубы как-то не думалось… Надо ли говорить, что я гладила всё, что встречала на улице – и хозяйское, и бродячее.
  Когда началась повальная мода на овчарок, я тоже захотела себе такую. Но как-то не очень активно. Растила меня бабушка, денег на дорогое «баловство» не было... А потом моё сердце завоевали доберманы – и когда наконец ТАКАЯ собака поселилась в доме (уже в моём доме, где имелся муж и подрастала дочь), счастью не было предела. Чёрно-подпалые красавцы, точнее, красавицы сопровождали меня долгие годы, и лишь несколько лет назад ушла последняя – правнучка моей Бэтрис, сбывшейся мечты. И о доберманах теперь я снова только грежу. Возраст, здоровье, прочие сопутствующие факторы. Но не о них сейчас, о другом…
  В далёком детстве первой «моей» собакой был Чук. Среднего роста, чёрный, лохматый, с грустными глазами и блестящей кожаной пипкой на конце морды – как раз то, что надо! Он увязался на улице за бабушкой, и она – добрая моя, любимая бабуля – пожалела, привела его домой. Пёс проспал почти сутки, причём выбрал для этого журнальный столик – под столешницей, на полке для газет и всякого хлама. А через неделю ушёл… Нет-нет, не то, что вы подумали! Дед повёл его гулять (сами понимаете, разные собачьи дела) – и Чук просто повернулся к нему спиной и затрусил прочь, ни разу не оглянувшись. Больше мы его не видели.
  Потом был Рыжик – крупный, о-о-очень лохматый. Этот выбрал уже меня, когда мы с подружками играли в «классики». Была такая игра, помните? «Мелом расчерчен асфальт на квадратики…» Рыжик бывал «наездами» – приходил поесть, поспать, но на ночь оставаться категорически отказывался. Такую истерику устраивал под дверью, что проще было выпустить «птицу вольную», чем выслушивать его вопли. Месяца через два рыжий гулёна в очередной раз отправился по своим важным собачьим делам – и больше не вернулся…
  Шарика подобрал на улице мой двоюродный брат. Но их семье не до собаки тогда было – и поджарого, чем-то похожего на русскую гончую пса «подкинули» нам. Шарик прожил долгую жизнь, его до сих пор помнят мои подружки – он часто гулял вместе с нами.
  Но что-то я снова отвлеклась…
  Класс второй я закончила, когда бабушка повезла меня на свою родину, в Сибирь. Даже и не вспомню сейчас, сколько суток мы ехали, просто знаю – долго. Но что ребёнку такие расстояния, когда в поезде столько всего интересного! На вокзале нас встречал сын бабушкиной сестры – дядя Витя. И первый же вопрос, который я задала ему в уазике по дороге в деревню, был, конечно же, про собаку.
  – Да, есть, Дружок. Только он цепной у нас, злой, к нему лучше не подходить. Настоящий зверь, порвать может.
  Видели бы вы глаза дяди Вити, когда через несколько дней он пришёл в гости и застал меня вылезающей из будки «цепного зверя»!
  Какие же потрясающие это были каникулы! Кто бывал летом в Красноярском крае, меня поймёт. Жара, купания в речке, поход за земляникой в настоящую тайгу, кедровые орешки, свинья с поросятами в луже прямо посреди улицы, велосипед, на котором по очереди гоняли вместе с новыми деревенскими друзьями... Но главное – Дружок! Чего я с ним только не делала – и мыла, и вычёсывала, и за хвост таскала, и в пасть заглядывала. Всё позволял. В награду пёс получал разные «сэкономленные» вкусности, а я – нагоняи от бабушкиной сестры: «Разбаловала совсем, лаять перестал, какой из него теперь охранник!»
  Жаль только, на свободу Дружка не отпускали. Как-то вечером я аккуратно перевесила цепь на самое последнее звено – и ночью пёс порвал её, удрал со двора. Как же ругался дед Филипп, бегая за ним утром по всей деревне! Повезло, не только поймал, но и наказывать не стал – ни Дружочка моего, ни меня…
  Но всё хорошее когда-нибудь заканчивается. Мы уезжали. Реветь я начала уже за несколько дней до отъезда, изводя и свою бабулю, и бабу Олю, и деда Филю. «Как же я без Дружка?!» А он теперь и правда почти перестал лаять, начал выть по ночам… Когда чемоданы уже стояли у крыльца, я пошла прощаться с собакой. Присела перед ним на корточки. Я не говорила, что Дружок был огромным? Настолько, что положил лапу мне на плечо, заглянул в глаза, прижался мордой к щеке.
  – Батюшки, Ольга, он плачет! Гляди, слеза покатилась! – охнула бабушка. И после паузы: – Всё, сил моих нет, забираем собаку, ищите какую-нибудь верёвку!
  – Рехнулась?! Куда? В квартиру? Дикий он, убежит по дороге! А нет, так в поезд с ним не пустят!..
  Дружок остался один на один со своей цепью. Я проревела весь путь домой. Но детское горе проходяще, прошло и моё. Иногда только, видя на улице счастливых собачников, я вспоминала моего сибирского лохматого друга – и начинало болеть.
  А потом пришло письмо. Не первое, нет, просто не писала сначала баба Оля, не хотела расстраивать. После нашего отъезда Дружок затосковал. Перестал есть. Подолгу лежал, уронив большую свою чёрную с белым башку на вытянутые лапы и глядя на ворота. Так и умер…
  Много лет прошло с тех пор, я хоронила других собак, но до сих пор всегда плачу, вспоминая именно этого пса. Моего Дружочка. Самого верного моего Друга.
  Плачу и сейчас…