Воспитание благонадежности

 Эва была направлена на практику в Россию в глубинку с
12 однокурсницами, изучающими язык и русскую культуру.
Девушка, приехала из Ченстоховы, ее подружки были из Вроцлава,
Варшавы, Кракова.  Из всех объединяла славистика, желание узнать
побольше о языке и культуре России.

После чистенькой брусчатки
и комфортных дорог Польши,  езда на подводах по хляби, вызывала
детскую эйфорию и нервный смех. Подводы привезли полячек в сельскую
школу, где в одном из классов на полу лежали полосатые тюфяки и
подушки, из насыпок которых торчали остистые концы перьев. В комплекте
ним  шло ведро для отправления нужды ночью, так как на улице стояла
такая темень, что найти дощатый домик  на две дырки можно было только
по запаху, а дорожка к нему была с разными препятствиями.

 Возле школы стоял магазин в котором можно было купить  всё,
что нужно для жизни: спички, хозяйственное мыло, соль, гвозди,
хлеб кирпичом и селёдку, которую следовало вымачивать из-за
сильной солености. Еще там продавался чай с опилками и кофе с
цикорием, которые пахли одинаково — селёдкой. Были и лакомства:
сухофрукты с соломой и склеившиеся конфеты подушечки, которые
взвешивали на странного вида весах с гирьками и подсчитывали
деньги на приспособлении, которое называлось «счеты».
 
Раз в неделю в магазин привозили ливерную колбасу и суповых
синих кур. Конечно, польским барышням очень хотелось рассказать
родителям об этом экзотическом месте и поделиться секретом
приготовления бульона, из странной породы птиц, которые не
становились мягкими и съедобными даже после трёх дней непрерывной
варки на керогазе. Ещё хотелось попросить, чтоб прислали чай,
кофе и гигиенических прокладок с туалетной бумагой.

В первый же день у  практиканток забрали паспорта "для регистрации".
Возвращать их никто не собирался, зато полячки были строго
предупреждены, что раньше срока окончания практики уехать  им нельзя,
только при очень веской причине: смертельной болезни или вызова на
погребение родственника.

Девочки писали письма каждый день и относили их на почту, а они
попадали на стол Валентине Сергеевне, которая должна была следить
за моральным обликом иностранок, пресекать утечку ненужной информации
за границу и решать: какое письмо полетит в Польшу, а какое полежит
для дальнейшего разбирательства.

Валентина Сергеевна, с трудом разбирая почерк мерзавок, которые
жаловались на грязь, голод и холод, поначалу складывала конверты
в картонную коробку из-под хозяйственного мыла, потом коробки стало
мало – кляузы перекочевали в мешок.

Письма из-за кордона тоже должны были пройти цензуру Валентины
Сергеевны. Так появился второй мешок с письмами родителей,
друзей и любимых.

Валентина Сергеевна недосыпала от непосильного труда: письма
от взрослых были написаны еще более непонятными почерком. Многие из
них она так и не смогла прочитать, и, чтобы подстраховаться,
сразу бросала в секретный мешок.


Одна бледная поганка писала письма по два раза в день. Она просила
забрать её из этого ужасного места. И просьбы её становились все
настойчивей, истеричнее и подкреплялись новыми и новыми страшилками,
которые добывались в этих краях – мыши ползают по одеялу, нет
элементарной туалетной бумаги ( это ж надо!) готовить не из чего,
нужны витамины, ребенок будет развиваться плохо.  Забе-ри-те ме-ня!

 
Эта избалованная паненка  любила рисовать! В письмах были
страшные портреты действительности вместе с лицом кураторши.
И хоть картинки были не подписаны –
Валентина Сергеевна узнала себя в лохматой тетке с выпученными
глазами и зубами, которые росли через один. Впрочем, это не было
ложью. Именно по зубам она и узнала себя!

Кураторша не откладывая вызвала Басю Курек в свой кабинет и стала
допытываться, что происходит. О каком ребенке сообщает поганка родителям?

 Бася вышла замуж как раз перед отъездом на практику.  На суровой
чужбине она поняла, что беременна. Ей нужна была консультация,
нормальное питание и хорошие гигиенические условия.
 
 Сергеевна обливалась потом: « Проблема у неё! Делов то –
съездить в районную больничку и сделать аборт»!
 
Но Бася была крепким орешком, она сузила глаза, сжала свои
маленькие кулачки и уничтожающе посмотрела на Сергеевну:
— Иджь до пекла!

С этого момента польская группа практиканток объявила войну
своему куратору.
 Родители практиканток мучились в неведении, где их дети и что
с ними случилось,  — писем не было, телефон молчал. И это было
естественно,— в тех местах не было никакой мобильной связи и
электричество было не всегда.
 Папа одной из девочек не выдержал и узнал в учебной части института,
 где училась его дочь – куда отправили вчерашних студенток.
Дочку предупредили, что к ней едет отец.  Через пана Владэка из
«сибирских руд» можно было послать SOS для  польского
консульства в Москве. Всю ночь паненки сочиняли полное жутких
подробностей письмо об изъятых паспортах,своей жизни и работе.
 
Пан Владэк привез целый чемодан всяческой вкуснятины, письма
родителей «из рук в руки» и тайком получил секретный конверт.
 После его отъезда на почту для Валентины Сергеевны было отнесено
 точно такое же письмо.
 
 Она пришла в класс, где жили  девочки,  красная от ярости, без
стеснения размахивая вскрытым конвертом.
 —Вы что же думаете, иностранные побрякушки, что наша страна допустит,
чтобы вы ей гадили в самое сердце? Ваши письма никто никогда не
прочитает! Я просто не допущу этого!

— Это письмо как раз сейчас читают в Москве!Вы прочли всего лишь копию! —
злорадно прогудела  староста группы.
—И скоро вам зададут вопрос: куда подевалась почта из Польши и
почему здесь не соблюдается неприкосновенность переписки! —
пританцовывала Бася.

 Валентина Сергеевна чуть не получила инфаркт от такого заявления.
 И было от чего. К девочкам выехал сам консул, для выяснения
обстоятельств.


Завхоз школы притащил полячкам большой мешок, доверху наполненный
вскрытыми конвертами от любимых и родных, целую лавину любви,
нежности и заботы.

 Почта все-таки была доставлена! И её было фантастически много.
Это был фейерверк чувств: диких танцев и воплей, Кася, Уля,
Бася... — это тебе, танцуй, вот еще!
 
Девчонки хохотали и подбрасывали вверх охапки писем, которые
счастливым дождем рассыпались по всему полу. Это была победа.