Дом дождя, начало первой части

НОВАЯ ЖИЗНЬ
   
Это была совсем другая жизнь. Нет, не напрасно Нина решилась на брак, одним махом изменивший, казалось бы, неизбежный и от этого ещё более тошнотворный сценарий предстоявшей личной жизни в оскудевшей мужскими ресурсами послевоенной деревне. Вовремя догадалась, что можно жить совершенно иначе, если не бросаться очертя голову на зов любой сопливой страсти, которая чаще всего ведёт к мытарствам, вечно орущим детям и кучам пелёнок, если, конечно, будет из чего их сшить. К этому приводит и генетически въевшийся в женское естество назойливый страх «остаться вековухой». Видали мы это серое, беспросветное существование, когда даже купленный в сельмаге незатейливый платок на выкроенные к празднику деньги – событие, достойное того, чтобы, простодушно забывая о стоптанных туфлях и линялом платье, гордо щеголять в обновке на зависть соседкам, таким же убогим, как сама. И для чего тогда красота, если ума не хватает не дать себя состарить раньше времени? Ах, все так живут?!. Вот и пусть живут, а она им ещё докажет, как можно жить. Особенно теперь, когда война, выгрызавшая из жизни год за годом, наконец-то закончилась.

Нина, не успевшая соответственно приодеться, бродила в своей затрапезной обуви по древним плиточным тротуарам некогда чопорного европейского города, изо всех сил стараясь не выказывать себя приезжей и в то же время понимая, что это вряд ли возможно. Старый Львов обрушился на неё монументальностью барокко и строгостью готики, не оставляя сомнений, что пока, как ни старайся, ты – просто ошеломлённая деревенская деваха.
Восхищённая и подавленная великолепием архитектурных стилей, о которых не имела ни малейшего понятия, Нина то и дело запрокидывала голову, разглядывая обильно украшенные лепниной здания. Крылатые фигуры людей, львы с почти человеческими лицами, и вдруг – суровая громада костёла, грозно и нерушимо нацеленная в небо остриями высоких шпилей. Здание как будто нависает над тобой и в неистовом вертикальном размахе уходит ввысь, а душа обрывается в бездну – куда-то туда, где, возможно, во мрачных подземельях ещё хранятся орудия инквизиторских пыток... Но маленькая часовенка с таинственно горящей внутри лампадой внушает необъяснимое умиротворение. А вот в этой, говорят, кто-то даже похоронен, вроде бы целая семья. Надо же, прямо посреди города. Какие разные у людей могилы – одни покоятся в фамильном склепе под крышей городской часовни,  а кто-то – под простым колышком в неведомой глуши...
 
Сколько тут церквей и часовен! А фонтаны!.. Как хорошо, что они уцелели под недавними бомбёжками! Подумать только: никто из ныне живущих людей не был очевидцем времён, проплывших перед каменными глазами этих гордых свидетелей византийской эпохи. И названия-то какие диковинные: Амфитрита, Адонис, Диана, а то и просто позеленевшая от сырости голова чудовища, из открытой пасти которого мирно стекает ручеёк. Маленький переулок с многочисленными цветами на окнах – настоящая картина из сказки, а эти старинные уличные фонари, увитые плющом арки, увенчанные шпилями и крестами купола!..

Неужели и правда улыбнулось счастье жить в таком шикарном, необыкновенном городе, улицы которого наполнены серыми тенями прошлого и, возможно, – если прислушаться, – отголосками чьих-то давних жизней, призрачным шарканьем звучавших когда-то шагов и вздохами столько повидавших на своём веку стен? Город, где вдруг запоёт, завибрирует воздух от колокольного звона и растревожит, и позовёт куда-то даже такую вот совершенно неверующую душу, какая была у Нины. Бога нет, в этом Нина не сомневалась. Но почему же тогда как-то незнакомо и необъяснимо бьётся сердце в ответ на гулкие  концерты церковных колоколен?  Или, может быть, так действует этот загадочный древний город со всеми его звуками: громким шелестом каштанов, с жёстким стуком роняющих свои колючие плоды, дребезжащим звонком трамвая и цоканьем лошадиных копыт по булыжнику, скрипом cтарой ручной колонки и уханьем совы в ночном парке?..