6. Слепая мечта. Дневник археолога

 

Когда человека называют безумным, чаще, он не является таковым в полном смысле слова. Под определением – безумный, - люди обычно представляют соплеменника, покинувшего рамки привычного для них поведения. Безумный человек способен на непредсказуемый поступок. Поступок вне круга повседневного уклада. Теперь, после войны, когда разрушен привычный уклад, улицы набиты такого рода безумцами.
Проснувшись с рассветом, я с ясностью до мельчайших деталей припомнил свой сон. Никогда ещё сон не производил на меня такого потрясающего впечатления, как этим утром. 
Однажды, я записал свой сон на листок бумаги. Вышел рассказ, я отнёс его к университетскому редактору, заведующему университетским периодическим изданием.
- Какая прелесть, - умилился он, перечитав рассказ. – Где вы наработали такой оригинальный сюжет?
- Это мой сон, - откровенно признался я. - Я переписал свой сон.
Редактор изменился в лице, потупился.
- Только ректору так не говорите, - пробубнил он.
Рассказ не напечатали, и он затерялся где-то в ящиках.
Припомнив случай с рассказом, я решил ни с кем, ни о чем не делиться. Внешне, всё будет официально чопорно и бесспорно правильно, с точки зрения научного подхода и методики археологических раскопок. Сочинить убедительную методичку не составит труда. Маркшейдер расставит аншлаги, определит контур вешками, и можно создавать видимость научно изыскательского труда. Тут никакой настоятель не придерется.
Утро только загорелось, солнце едва показалось над горизонтом, когда я пересек футбольное поле ПТУ и оказался на мысу между озерами. Именно это место мне приснилось ночью. Тут огромная птица отпустила меня и я шлепнулся на каменный остров в камыше. Как оказалось, я здесь был уже не один. Рыбак взмахивал удилищами и проверял наживку на крючке. В своей неизменной засаленной шляпе, худеньком пиджаке и широких брюках, он показался мне «вечным рыбаком». Я прокашлялся, рыбак глянул через плечо, щурясь в клубах табачного дыма.
- Дым, отпугивает комаров, - оправдывался он. – В тихую погоду они особенно назойливы. 
С нашей первой встречи прошел почти месяц.
- Вы каждый день рыбачите? – поинтересовался я.
- Завидуете?
- Вашему терпению.
- Это называется гармония. Гармония заключает в себе больше элементов чем просто терпение. А вы, я слышал, сворачиваете экспедицию? – усмехнулся он.
- Кто вам сказал?! Мы как раз определили направление поиска, сегодня я приготовлю записку  для маркшейдера.
Рыбак удивленно посмотрел на меня, отложил удилище и сплюнув табак проговорил:
- Таак. Вы что-то задумали.
- А чему вы удивляетесь? Археологическая экспедиция продолжает свою работу.
Откровенно, я был рад нашей встрече.
- Мне понадобится ваша помощь, - наконец признался я. – Кстати, что это за камни здесь, на которых вы сидите?
- Это каменный мол, - отвечал рыбак. – Когда дует «губатый», как мы его презрительно величаем, сильный северо-восточный ветер, воду из Днепра выгоняет в лиман. Каменный мол оголяется метров на десять вперед.
- Тут кругом известняки, донные отложения, – делился наблюдениями я. – А вы сидите на гранитных валунах. Гранит не относится к осадочным породам. У гранита вулканическое происхождение.
- То есть, гранит сюда завезли? – догадался рыбак.
- Вопрос лишь, кто и когда. Скорее всего, при Советах, тут была какая-нибудь пристань. А может и раньше, когда Днепр и озера дельты были глубокими, монастырь вывозил продукты в город.
- Не помню, что бы кто-то из старожилов упоминал пристань при Советах. Из дореволюционных, сохранились репродукции монастыря датированные 1885 годом. Их несколько, виды с разных берегов по ту сторону озер. Я принесу, возможно, там что-то есть, - серьезно проговорил он. – Вы ещё, хотели о чем–то попросить.
- Да, - неуверенно ответил я.
Стоило ли посвящать едва знакомого человека в мои сложности. Но иного выхода, другой поддержки у меня не было.
– Местный настоятель монастыря, будет противиться продолжению работ. Верующий человек, борется за обитель, - делился я, -  только вы сможете помочь.
Рыбак усмехнулся, сплюнул остатки табака и ничего не ответив, уставился на поплавки.
На этом наш разговор прекратился. Я чувствовал, что и рыбак каким-то образом заинтересован в моей работе. Он буквально ловил каждое моё слово. Ни на чем не настаивал, ни в чем не убеждал, он пристально следил за логикой моих действий.

Спустя минут пять я уже давал указания моим помощникам в каких направлениях от центра раскопа мы продолжим наш поиск. По компасу я определил северо-западное направление от кургана к гранитному молу на берегу озера. Какая-то догадка промелькнула в голове, но мысль тут же ускользнула. Нужно было срочно засыпать дно раскопа. Грунтовые воды превращали землю под ногами в непроходимое месиво.

На обеде в комнату постучалась девочка лет семи. Она смущенно улыбнулась, сунула мне сверток и тут же исчезла за дверью. Это была копия старой репродукции монастыря. Бесчисленные купола, толпа народа у ворот, художник запечатлел праздничное скопление у ворот обители. Картина писалась видом с птичьего полета, был виден весь монастырь и ландшафт вокруг. Скорее всего, художник хорошо знал монастырь и его окрестности, если выбрал вид сверху. Я присмотрелся к месту где располагался каменный мол. Никакой пристани в 1885 году на его месте не было. Что-то чернело, выделялось из общего вида желтого прибрежного камыша. Художник отметил каменный мол лишь серым мазком.

Настоятель явился ко мне в комнату вечером. Маркшейдер известил его о земельном отводе под раскопки.
- Что это вы задумали? – с тревогой в голосе заговорил он.
- Мы кое-что поддели, как говорят археологи. От кургана к каменному молу на берег озера тянется вымощенная дорога, - соврал я. - Не бог весть что, но скорее всего, гранитный мол на берегу имеет какое-то отношение к кургану.
- Это означает, что ничего не отыскав в кургане, вы решили перелопатить всю округу? Вы понимаете, что превышаете свои полномочия?
- Может быть, на данном этапе, - соглашался я. – Но вы должны понимать, все курганы разграблены, то, что мы ищем, может случайно затеряться в стороне от кургана, есть законодательство, приоритет археологических изысканий…
- Как вы можете, вы же православный человек, - перебил меня настоятель, - остановите это надругательство немедленно!
Мне опять вспомнилась университетский вахтер тетя Глаша,  – «я православная но в бога не верю». Кому какое дело до бога, главное, идеология – советский не советский, православный не православный… Я всегда мечтал отыскать в истории этот излом, когда религия перестала быть верой, а превратилась в идеологию. Может быть, что история началась с того момента как религия превратилась в идеологию, в инструмент в руках творцов исторического процесса. А может, цивилизация замирала, проваливалась в мрачные столетия застоя, когда бог умирал, а религия становилась идеологией. Скорее всего, пост советское общество зависло где-то посредине. Этика и мораль советского атеистического уклада сделалась презрительным пережитком. А к следующему этапу, к возрожденному богу, застрявшее общество так и не добралось, и началась стремительная деградация, гниение. Только сильное потрясение приведет человека к осознанной необходимости.
– Миллионы людей по всему миру сложили головы за веру, а вы обыкновенный служитель культа, - с горечью выдавил я. – У меня только один вопрос, так было всегда, что ваши попы ни во что не верили?
Настоятель выпрямился, сделался бледным. Он осознал что допустил промах и молча вышел.
Назад дороги не было, я переступил черту. Но в ту минуту да же не подозревал, как беспощадно жестоко отомстит мне настоятель.

Утром, как я и ожидал, на работу не явился не один монастырский послушник, не было ни одного специалиста из ПТУ. Нас оставалось лишь трое, худенький студент, старенький маркшейдер и я. Как часто я повторял себе – мои поиски бога обернулись полным жизненным провалом. Но сегодня я наконец осознал, как бесконечно далеко я проник в поисках бога. Как много познал, совершил открытий, и как близко приблизился к бездне… Эти неизведанные прежде дороги, они полны предательства. Тут нет человеческих правил, нет законов. И как просто заблудиться. Стоит ли искать опоры, светоча, пророка? Тут нет ничего. В потемках за руку помощи легко принять корявый сухой сук, который с треском обломится, лишь стоит опереться на него. Только внутренний голос, на непонятном древнем языке, будет мне поводырем.
 
В полдень к раскопу начали сходиться люди. Они бродили кругом, о чем-то разговаривали, украдкой поглядывали на нас, копошившихся в траншее. Я старался не замечать никого. Мой помощник, деревенский парнишка, без устали вкапывался в рыхлый грунт, а я, едва поспевая, с усердием выбрасывал грунт на поверхность.

Все мы, жители городов - потомки деревенских бедняков, переселившихся в города на кормление. Как писал Толстой – «много их в городе, потому что здесь собираются около богатых все те люди, которым нечем кормится в деревне».
Да, всё так и есть. Горожане слабые люди. Горожане потомки слабых ограбленных элитой людей, бежавших когда-то из деревни в город.
 
В периоды тяжелого физического труда, под палящим солнцем, примечаешь недоступные прежде тонкости. Когда от физических нагрузок ноет каждая мышца на твоем теле,  болят суставы, особенно ясной и безболезненно легкой становится голова. Мысли наполняют её  русла как весенние ручейки.  Свежие, чистые, блестящие под ярким солнцем.

Я выбрался из траншеи и оглянулся кругом. В озере на волнах болталась пустая лодка. Ветер сносил её черный корпус к противоположному берегу. Меня ничто не связывало с этой лодкой. Но я стремглав бросился в воду. Я плыл, рассекая руками теплую озерную воду, над головой кричали чайки, а впереди покачивался на волнах черный просмоленный деревянный корпус. Я бросился за лодкой без тени сомнения, не задумываясь и не страшась. Мне были безразличны взгляды людей. Лодку сносило ветром по вполне объяснимым причинам. А мне неудержимо захотелось вмешаться в эти нерушимые законы. Противостоять им. Я наверняка знал, если не догоню лодку, не притяну её на берег, я уже никогда не отыщу её черный корпус в густом озерном рогозе.
Когда я наконец, затянул лодку и выбрался на берег передо мной стоял рыбак.
- Как, работа движется? – улыбался он.
- Пусть всё идет своим чередом, - оправдывался я.
- Собрались люди. Хотят предложить посильную помощь. Это наши, местные. Обыкновенный народ, как нас иногда величают, - улыбался он. – Вы же просили о помощи.
- Да, наверное, - неуверенно бормотал я, выбираясь из тины, - вы, конечно, людей уговаривали. 
- Скоро праздник, - улыбался рыбак, - Ивана Купала. Мы всегда встречаем его тут, за монастырем. А молва о ваших раскопках разнеслась по округе. Из уст в уста. Это вам не реклама на билбордах. Никому ничего объяснять уже не нужно. Люди всё понимают и чувствуют без лишних слов.
И опять какая-то догадка молнией пронеслась в голове, но я снова не успел ухватить её за хвост.
- Ивана Купала, - бормотал я, - языческий праздник, в окрестностях православного монастыря?! Вы страстные люди. Так недолго поссорится с церковным начальством.
- Древние всё делали со страстью, - смеялся он. – А вы не поверили, что мы живем тут тысячелетиями.
-  Вера часто превращается в идеологию, в фетиш, в обыкновенное надругательство над обычаями предков, - через силу признался я. – Откуда мне знать, что вы не один из этих, всадников. К тому же, сколько людей прошло через эти места. Где уж вам, угнаться за чистотой крови.
- Не верите? Правильно делаете. Я то же не верил вам. А теперь смотрите – люди пришли, - улыбался он, разводя руками. –  А что до пришлых?! Гибриды и среди людей не стойкие явления, не крепыши. Гибридные изменения впечатляют, но очень редко становятся наследственностью. Уже через поколение от гибридных мутаций практически не остается следа. Мы чисты перед богом и землей, как стёклышко.
- А как же местные власти?  Настоятель непременно поедет в город с жалобой.
- Ооо, вы его недооцениваете, - улыбнулся рыбак. – На самом деле он тутошний, наш, родненький. Делал карьеру при всех властях и теперь не упустит воспользоваться  случаем.
- Мне его жаль. Я вламываюсь в чужой мир, а он всячески сопротивляется насилию.
- Тут мы в безопасности. Он знает, что его ждет, если он посмеет… - рыбак недоговорил. Посмотрел на меня и улыбнулся. - Вы ещё услышите о нем. У вас с ним получился особенный, ни с чем несравнимый конфликт интересов. Не представляйте из него ягненка и не жалейте его.

Утром работа наполнилась смыслом как пустой кувшин парным молоком. Появились люди, техника, слаженность. Ни кто не о чем не спрашивал. Ещё два дня назад, эти же люди считали часы и минуты до окончания рабочего дня. Теперь на их лицах играла загадочная улыбка. К каменному молу раскапывали дорогу.
- Зачем такие затраты, к чему её делать такой широкой? - недоумевал я.
- Каменный мол будем обсыпать дамбой, тут должны проезжать самосвалы, - говорили мне. – Глиняная дамба отсечет мол от озерной воды и мы сможем откачать воду и расчистить ильные отложения.
«Да, да,» - говорил я себе, - «как же я сам не додумался. За столько веков камни погрузились в озерный ил. Днепр мельчал, растекался вширь. То что мы сегодня называем его берегами, тысячу лет назад было чистым полем».

Когда ты вдруг становишься частью большого, общего дела, тобой овладевает ложное спокойствие. Всякое живое существо на земле испытывает чувство оберега, находясь в стае. Коллектив создает впечатление защищенности, придает уверенность действиям и подсознательную убежденность, что в случае ошибки, провала, ответственность ляжет на коллектив в целом. Стать частью коллектива означает избежать  персональной меры ответственности за действия или бездействия. Я не хотел ещё раз становится заложником стремительного, лавинообразного движения человеческого коллектива. Движения, пусть да же вызванного моими действиями, моими усилиями. Эти люди доведут дело до логического конца. Людьми овладела страсть. Противостоять их деятельности уже не сможет ни кто. Мне же, хотелось сохранить трезвость мышления. Холодный расчетливый рассудок должен быть бесстрастным поводырем в мире чувств и эмоциональных потрясений.
Возможно, таким образом, я лишь отыскивал способ оправдания своему эгоистичному «Я».  Стремился сохранить независимость, свободу к которой успел привыкнуть за последние несколько недель. Уже к вечеру бульдозер пробил дорогу к каменному молу и пошли первые самосвалы с глиной для отсыпки дамбы вокруг гранитных валунов.

Солнце скатывалось к горизонту, я взобрался на курган что бы встретить закат. Диск был огненно красным. Красными были облака и озерная вода, деревья и дома на противоположном берегу. Когда диск коснулся горизонта, я вдруг, поймал мысль, ускользавшую от меня в последние дни. Близился праздник Ивана Купала. День летнего солнцестояния. Самая короткая ночь, после которой солнце поворачивает на зиму. Природа достигает своего кульминационного, высшего развития в этом году.  Я думал и с восторгом наблюдал, как курган, каменный мол и солнечный закат выстраиваются в ровную линию. Кто-то устроил гранитный мол как раз между курганом и солнечным диском на закате.
- Ну, что же вы не командуете, - услышал я за спиной восклицание рыбака, - люди обижаются.
- Я не имею и никогда не имел морального права ими командовать. Вы лучше взгляните на это. И как я не догадался раньше, - ответил я указав рукой на солнечный закат. – Через несколько дней, как раз в канун праздника, они соединятся в безупречную линию – курган, каменный мол и солнечный диск.
Рыбак посмотрел, как то косо улыбнувшись. Мне показалось, он был необыкновенно взволнован.
- Пойдемте, - проговорил он, - отсыпка дамбы продлится всю ночь. Ребята не хотят останавливаться, не дай бог раскиснет под колесами глина, работа насмарку. Нужно подготовиться, завтра напряженный день.

Когда не хватает дня и работать приходится ночами, невольно думаешь, сколько прекрасных дней бездарно растрачено, безвозвратно утеряно. Ночь не может быть полноценнее светлого дня.  Все человеческие таланты приспособлены природой для светлого дня. Вся наша напористость, целеустремленность, энергичная деятельность обусловлена сменой дня и ночи. Ночью, во сне, мы переживаем события светлого дня. Мы оцениваем, составляем выводы и готовимся к реваншу следующего дня. Вся логика нашего мышления и наших действий обусловлена сменой дня и ночи. Да же развитие вселенной представляется нам цикличной. От большого взрыва, расширения, кульминации к сжатию и покою. И не важно, что теория большого взрыва скорее всего ложна. Она как нельзя лучше копирует наше цивилизованное состояние - утреннее пробуждение, начало трудового дня, его кульминация, вечернее умиротворение и снова сон, перед утренним пробуждением.
Чем был каменный мол, то ли древней гробницей, погрузившейся со временем в воды Днепра, то ли обыкновенным ритуальным местом жертвоприношения, меня больше не интересовало. Гранитный мол символизировал кульминацию, высшую точку расцвета, дальше мир сжимался, наступал вечер. За тем была самая длинная в году ночь, пробуждение и рождение нового дня. Слабого, бледного, самого короткого дня в году.
Где-то в окрестностях кургана, был ещё один символ, ещё один предмет или место, откуда мир древнего человек начинал своё перерожденное восхождение.

На берегу у мола гремела электростанция, ярко светили прожектора. Тысячи комаров и ночных бабочек слетелись на электрический свет. Самосвалы один за другим сыпали дамбу с двух сторон вокруг каменного мола. Когда дамба сомкнется, мол окажется в кольце мощной глиняной плотины, способной сдерживать напор озерной воды.
- Тут установим пожарные мото помпы, - рассказывал рыбак, - будем закачивать воду с озера и брандспойтами размывать осадочный ил. Другие насосы будут откачивать грязь  по трубам и таким образом мы быстро очистим всё сооружение. Что-то вроде земснаряда.
- А вы-то сами, что ожидаете увидеть? – поинтересовался я.
Рыбак помолчал, за тем улыбнулся.
- Мне всего лишь, нужна ясность, - ответил он.
- Ясность светлого дня, - рассмеялся я.
- А вдруг там тьма, дверь в преисподнюю, в потусторонний мир, - подхватил рыбак. – Как вы полагаете, потусторонний мир существует?
Я задумался. В другом месте, в другое время этот вопрос показался бы мне забавным. Но бывают в жизни периоды, когда каждый из нас мечтает о мирах недоступных  научному познанию.
 - Думаю, потусторонний мир существовал всегда, и люди во все времена стремились установить связь с потусторонним миром, - неопределенно ответил я.
Как бы ни было и через тысячи лет, люди остались там же, с чего начинали. Ощутить, почувствовать его проявления не трудно. Но невозможно управлять силами потустороннего мира. Его законы человеку неведомы. Лжецы утверждают, что могут вызывать духов и разговаривать с ними. Шарлатаны призывают силы зла. Люди, со своим мировоззрением цикличного развития природы, вселенной и истории, смены дня и ночи, не способны открыть дверь в потусторонний мир.

Я решил, что пришло время звонить в город. Мой друг, сокурсник, известный  в городе антрополог, ему будет полезно оценить то, что мы обнаружим под каменным завалом. Я уже предчувствовал, что люди не позволят извлечь находки тем более вывезти их в город. Когда-то давно мой друг написал статью «Органическая история». Статью не напечатали, рукопись попала в поле зрения органов, её отправили на кафедру, в университет. Ректор созвал совет. Декан был вне себя : «Я допускаю научную революцию, на ученых советах. Но излагать это студентам, на лекциях…Я буду спокоен, если Крестовый поход против Эволюционной теории, Дарвинизма, приведет вас, Алексей Сергеич, в объятия теологии – к Храму, как теперь говорят. Но вам не это нужно, вы устремитесь дальше, упретесь в конституционные нормы, дорогой мой. И все это – на моем факультете!»
Тогда, его едва не вышвырнули. Партийные боссы посмеялись и простили порыв вольнодумства. А сам Алексей, сильно изменился. Всего через несколько лет от «Органической истории» в нем не осталось и следа.
Трубку долго не брали, за тем прохрипел стальной голос Алексея: «Да, я слушаю».
«Алексей, это я. Прости за беспокойство. Ты должен быть здесь. Сколько это чудо будет видеть белый свет, не знаю. Может час, два, не больше»
«Я не вынесу твоего деревенского убожества. Я коренной городской житель»
«Толстой говорил, что коренной житель нашего города, чиновник. Поздравляю, твоя жизнь удалась»   
«Хорошо, что ты позвонил. В университете переполох. Явился настоятель монастыря из твоих мест. Начинается грандиозное представление. Ты должен его увидеть»
«Думаешь, он опередил меня?»
«А ты мечтал обыграть его в подкидного дурачка?! Брось, старина. У них вся карта крапленая»

Я уснул уже с рассветом и пробудился в полдень. Последними ночами я видел странные сны. Я что-то делал, куда-то спешил и всегда чувствовал за спиной тень неизвестного существа. Я не хотел оборачиваться, мне было спокойно от его присутствия. Кто-то оберегал меня, хранил от опасностей и странным образом не вмешивался в мои желания и устремления. Существо готово было следовать за мной, где бы я ни оказался.

С обрыва кручи, куда я первым делом заспешил после сна, хорошо просматривалась работа на берегу. Выделялась глиняная дамба вокруг мола, она напоминала желтую подкову. А в самом её центре расположилась паутина из пожарных шлангов. То что было каменным молом, теперь освобождалось от ила, расползалось в стороны и походило на вершину каменной пирамиды. Меня поразил объем работ и вырисовывающийся результат. Люди ходили с обалдевшими от бессонной ночи и грохота техники лицами.  Но, ни тени сомнения в воспаленных глазах не было. Все понимали, что прикоснулись к чему-то необыкновенному.
Рыбак, завидев меня, заспешил своей стремительной походкой.
- Если повернет южный ветер, вода в озере начнет быстро прибывать, обычно это пара часов, наша слабенькая плотина не выдержит перепада уровня в несколько метров, - заговорил он. – Да же если плотина выстоит, будут поджимать грунтовые воды.
- А что если попутно уже теперь разбирать камни?
Рыбак на секунду задумался.
- Да, да, будет быстрее, - пробубнил он и так же стремительно заспешил вниз.
Спустя минут двадцать, к площадке подъехал кран. Два человека разложили башмаки, кран выпустил боковые опоры и выжался ими на башмаках. За тем выдвинул гидравлическую стрелу, развернул её над молом и спустил стропы. Люди начали путать камни веревками и цеплять за стропы. Один за другим огромные валуны взмывали в воздух.
Другие люди раскатывали пожарные рукава. Мощная струя брандспойта ударила в вершину разобранного мола и брызгами в разные стороны полетела грязь. Каменная пирамида размывалась мощными струями с боков и с вершины. Потоки грязи стекали в стороны к дамбе, откуда их откачивали помпы. Такой неограниченный размах, такой взлет энтузиазма, порыв изобретательности, можно позволить себе только после войны. Когда у власти нет ни воли, ни сил противостоять развитию органической истории.
Я понимал, долго этот процесс не протянется, он обречен. Власть очухается, воспрянет и задушит всякое проявление народных органических ростков. Алексей уже предупредил меня, и я наслаждался последними часами свободы.